Ну прежде всего, друг мой, научись правильно писать по русски. если хочшь серьёзного к себе отношения. Putnik (fahrer) писал(а) в ответ на :
> А когда "вы" раздували антинемецкую пропоганду каждый день и страдал российский немец и это всё нормально.
Не торопись, парень! Если я тебя правильно понял, мой малограмотный друг, от еврейской антинемецкой пропаганды, страдал именно ты?
Тогда приведи конкретные примеры, этой самой пропаганды!
17:23 10.01.2015
pulcin (pulcin) писал(а) в ответ на :
> Ну и подлецы же эти "вязаные кипы".....
Твоя позиция, дружище, ясна и понятна. Но всё таки, ты должен понимать, что эти ребята лишь отвечают, но никогда не нападают первыми.
Я их ни в коем случае, не оправдываю их ( я прожил с ними неполных полгода), но этих ребят тоже надо понять! Отпуская детей в школу, они далеко не уверены, что дети вернутся живыми и здоровыми.
Просто поселенцы это особые ребята, которые всегда помнят, что не мы живём на их земле, а они, временно поселились на Святой Земле Эрец Исраэль и терпенье наше уже истекает.
17:43 10.01.2015
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Твоя позиция, дружище, ясна и понятна.
А что тут непонятного? Подлецы! Как можно еще назвать людей лишающих средств существования целые семьи?Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Я их ни в коем случае, не оправдываю их ( я прожил с ними неполных полгода), но этих ребят тоже надо понять! > Отпуская детей в школу, они далеко не уверены, что дети вернутся живыми и здоровыми.
Мы рассматриваем конкретный случай...вы чего воду льете?Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Просто поселенцы это особые ребята, которые всегда помнят, что не мы живём на их земле, а они, временно поселились на Святой Земле Эрец Исраэль и терпенье наше уже истекает.
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Ну прежде всего, друг мой, научись правильно писать по русски
18:23 10.01.2015
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Не торопись, парень! > Если я тебя правильно понял, мой малограмотный друг, от еврейской антинемецкой пропаганды, страдал именно ты?
Конечно,я страдал.И нас было побольше чем вас.И ни кто не бегает "как дурень с писаной торбой" с причитаниями. А что тебе дружочек приводить,ты ж грамотный.Тебя грамоте учить только портить. Тебе это не поможет.
01:43 11.01.2015
Putnik (fahrer) писал(а) в ответ на :
> Конечно,я страдал
А ты домой езжай, дружище! Знаешь, как дома хорошо!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! !
04:13 11.01.2015
В некоторых первобытных культурах души умерших имеют обыкновение вселяться в своих новорожденных родственников (пережитки этого порядка сохранились в еврейском обычае нарекания имен), полисные греки стремились прославиться, дабы надолго остаться в памяти сограждан, герои «Властелина колец», подобно своим прототипам из скандинавской мифологии, стараются, чтобы жизнь их была «достойна песни». Даже если лично тебя забудут, ты все-таки будешь продолжать жить в своем социуме в твоих потомках, в результатах твоих трудов. Стало быть, божество, дарующее бессмертие, есть, в исходном моменте, не что иное как олицетворение сообщества, его, так сказать, полномочный представитель.
Да не какого-нибудь “сообщества вообще”, а вот именно того, конкретного, твоего сообщества, в котором ты родился и в котором имеешь шанс оставить след.
Вспомним «Илиаду», где боги оказываются по разные стороны баррикады — каждый сражается на стороне жителей тех мест, где расположены его древние святилища. С гибелью рода-племени исчезает, естественно, и его бог, чем объясняется, в частности, наивный шантаж книги Тегелим: «Вот ужо погибну — и кто ж Тебе тогда, Господи, молиться-то станет, а?».
Многобожие — явление вторичное, возникающее с осознанием факта, что иноплеменник — тоже человек и с ним надо как-то взаимодействовать. Если ты признал суверенитет соседей на определенной территории, естественно, невозможно не признать над нею власти их божества.
Например, история исцеления от проказы сирийского военачальника Немана из 2 Книги Царств 5,17: И сказал Нееман: <…> пусть рабу твоему дадут земли, сколько снесут два лошака, потому что не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа. Автор текста, явственно, представить себе не может поклонение Б-гу Израиля на сирийской земле.
Захватывая новые территории, можно уничтожать/изгонять их население, сокрушая его алтари (так описывает происходившее в Ханаане книга Йегошуа бен Нуна), но ближе к исторической правде, вероятно, все-таки книга Судей: местные жители ассимилируются, внося в общий котел свою долю культуры (например, земледелие) и, естественно, часть своей религии. Вот в чем причина проклинаемого пророками поклонения ваалам — хозяевам полей.
Следующий этап — возникновение империй, т.е. государств, объединяющих, но не ассимилирующих различные народы и сообщества. В процессе включения в более крупные образования местные божества могут, например, собираться в общий пантеон. Так появляется эллинистический Олимп, мифология, объединяющая божества, бывшие прежде племенными, в одну семью с распределением ответственности по функциям: этот за солнце отвечает, тот — за луну, третий — за войну…
Могут и идентифицироваться с божествами других мест, как в Риме, или встраиваться в структуру госрелигии, как в христианстве или исламе, но… теология среднестатистического верующего занимает, как правило, не слишком.
Он-то как раз прекрасно отличает главное, социологически значимое в религии — освящение структур и поддерживающие их ритуалы — от второстепенного — теоретической базы — и легко мирится с переименованием славянского бога земледелия Микулы в греческого епископа Николая Мирликийского или с тем, что в соседней деревне под именем Богородицы чтут не то, что у них, а совсем другое женское божество (соответственно, другую икону). Сопротивление (вплоть до вооруженного) возникает лишь при попытке древние обычаи отменять.
Еврейский монотеизм, т.е. Б-г единый для всего человечества, тоже, в конечном итоге, сводится к имперскому опыту, только совсем иного плана. Нет-нет, мне совсем не нравится идея Фрейда, объясняющего моисееву монолатрию борьбой за власть между фараонами и жрецами и систематически путающего ее с настоящим монотеизмом, который прослеживается в ТАНАХе не раньше вавилонского плена.
В исходном моменте за монотеизмом стоит опыт сохранения культуры без территории, в чуждом и даже враждебном окружении: оказывается, к ЭТОМУ Б-гу можно взывать где угодно, если только ты сохраняешь верность Ему, т.е. практически — верность своей культуре, хранишь свое сообщество, и граница свой/чужой у тебя, пусть виртуальная, но всегда на замке. Взывай — и Он услышит! Отсюда, естественно, один шаг до представления, что к Нему может взывать кто угодно, если только этот кто-то хранит верность своему (не нашему!) сообществу и традиции, идея «Заповедей сынов Ноя»… но это нам уже не в тему.
Нам важно сейчас понять, почему в столь важных практических вопросах последнее слово остается за божеством, само существование которого является, вроде бы, чисто теоретическим.
Думаю, что просвещенческую гипотезу заговора коварных попов с целью эксплуатации простодушных дикарей рассматривать мы не будем. Страх перед неизученными явлениями природы тоже не подойдет, поскольку об этих самых явлениях и способах обезопасить себя от них без технических средств защиты первобытный человек определенно знал больше современного горожанина. Но главное — судя по образу жизни последних первобытных культур нашего глобализованного мира — он куда лучше нас понимал опасность соперничества, потому что в мелком его сообществе любой серьезный конфликт легко перерастает во всеобщую свалку, угрожающую выживанию не меньше, а то и больше любого землетрясения.
И если человечество издревле верило, что нечто/некто в состоянии защитить от этой опасности, угрожающей всем и каждому, значит, каким-то образом оно в ходе истории проверило это. Можно обманывать одного человека всегда, можно обманывать всех некоторое время, но веками и тысячелетиями обманывать всех, да еще совершенно друг с другом незнакомых — технически неосуществимо. За такой верой может стоять только опыт. А он учит:
Полностью исключить соперничество никогда не удастся. Хотя бы потому, что без него немыслимы некоторые вещи, для выживания необходимые, например, выбор брачного партнера или… технический прогресс. Тот, кто изобрел колесо, наверняка подорвал освященную веками традицию, враз обскакал всех носильщиков и волочильщиков вместе взятых, что у них, вероятно, восторга не вызывало. Смею предположить, что такое хулиганство с рук изобретателю не сошло, что косвенно подтверждается известным греческим мифом о Прометее.
Никакие структуры, законы, иерархии не в силах предотвратить периодический выброс накапливающейся в небольшом сообществе агрессии и ненависти, следовательно, надо эту агрессию от своих отводить, обращая на… да на что угодно: на зверя (охота), на иноплеменника (война), и наконец, известный феномен “козла отпущения”, которого растят и травят в родном коллективе.
Всякое сообщество, охваченное насилием или каким-нибудь превосходящим его силы бедствием, добровольно бросается в слепые поиски «козла отпущения». Это поиски быстрого и насильственного средства против невыносимого насилия. Людям хочется убедить себя в том, что за их беды отвечает кто-то один, от кого легко будет избавиться.
12:46 11.01.2015
И воззрят на того, которого пронзили
Он слаб, но он могуч. Сам и не сам. Безвинен перед всеми. Враг всей земле и многих бед причина. Убит, но жив.
А.К. Толстой
В бытовой, разговорной лексике “Козел отпущения” — это тот, на кого “сбрасывают пар”, когда истинный виновник неприятностей не установлен или недосягаем. Но в теории Рене Жирара это название становится термином, причем, термином центральным, значение его уточняется, и выясняются очень интересные вещи.
Христианский образ “непорочного агнца”, закланного за чужие грехи и пороки — явление вторичное. В исходном моменте жертва виновна или невинна не более и не менее чем те, кто ее приносит, потому что исходный момент — это момент кризиса, когда соперничество вырывается, как лава из жерла вулкана, момент хаоса и драки всех против всех.
Понятно, что в такой свалке без убитых не обойдется, но жертвой в Жираровском смысле станет только один, причем, выявится он не раньше, чем “все против всех” превратится во “все — на одного”. Его убийство будет последним, ибо каждый видит в нем соперника, и каждый может успокоиться и счесть себя победителем, поскольку соперник устранен.
Для того чтобы подозрения всех против всех превратились в убежденность всех против одного, не требуется ничего, или почти ничего. Самая смехотворная улика, самое низменное предубеждение распространятся с головокружительной скоростью и почти мгновенно превратятся в неопровержимое доказательство.
Убежденность растет как снежный ком, и каждый свою убежденность выводит из убежденности остальных <…>. Всеобщая твердая уверенность не требует иных подтверждений, кроме неотразимого безрассудного единодушия. («Насилие и священное»)
Смерть жертвы — наименьшее зло, ибо если всеобщая ненависть не сконцентрируется в одной точке, драка не прекратится, пока весь социум друг друга не перебьет, но вместо этого происходит первое в мире ЧУДО. Смертью одного человека вдруг оказалась побеждена неодолимая сила, грозившая гибелью всему роду-племени. Никто не понимает, как и почему это происходит, возникают разнообразные гипотезы, и можно, в принципе, проследить, какая из них положила начало какой культуре из многочисленных культур человечества.
Там, где на жертву, прежде всего, возлагали ответственность за братоубийственный хаос (ведь он кончился с ее смертью!) развивалась традиция охоты за черепами. Там, где упор делали на наступившем умиротворении, складывали предания о добром божестве, пришедшем из мира иного, дабы облагодетельствовать человечество, иногда в этих мифах жертва даже сама рекомендовала ее убить (это хорошо прослеживается в Евангелии от Иоанна).
Но всегда и везде случайно обретенный процесс чудесного спасения, даже не понимая его механизма, будут воспроизводить уже сознательно: сперва ритуально изображая хаос, распад, войну всех со всеми — так зарождалось то, что мы зовем карнавалом с опрокидыванием иерархии, безудержным соперничеством и отменой запретов вплоть до свального греха — и в заключение восстанавливая порядок после принесения жертвы — воспоминание об этом осталось, в частности, в обычае сожжения или бросания в реку соломенной куклы (русская масленица).
Но если в “архетипическом” прошлом жертва обнаруживалась стихийно, то при намеренном воспроизведении процесса ее нужно отбирать сознательно. По каким же критериям это происходит? В некоторых африканских культурах, не мудрствуя лукаво, всем парням самого агрессивного возраста давали сигнал удирать во все лопатки, а широкая общественность пускалась за ними в погоню, кого изловят — тот и пропал. Однако в большинстве культур избирать стали, в конце концов, самого беззащитного, за которого никто не станет мстить, ибо месть грозит вновь вызвать изгнанного было духа соперничества.
Женщина или ребенок (где-то в Австралии, говорят, первыми кандидатами в жертву были дети, рожденные в результате карнавальных оргий), пленник, и наконец — животное.
При этом все они без исключения автоматически становятся причастны сверхъестественным силам, которым не обидно покорствовать. Среди традиционных русских святочных гаданий есть, в частности, вопрошание туши ритуально зарезанной свиньи, рассказывали даже, что это недоваренное порося, сочтя себя оскорбленным, на гадальщицу может кинуться и голову ей оторвать.
Конечно, в ритуале есть насилие, но это всегда насилие меньшее, воздвигающее плотину против насилия худшего; оно постоянно стремится возобновить самый полный мир, известный общине, — мир, возникающий после убийства из единодушия вокруг жертвы отпущения. Рассеять пагубные миазмы, постоянно скапливающиеся в общине, и вернуться к первоначалам — это одно и то же действие. Царит ли порядок или он уже нарушен, полагаться всегда нужно на одну модель, повторять нужно одну схему — схему победного преодоления всякого кризиса, единодушное насилие против жертвы отпущения. («Насилие и священное»)
Попробуем теперь воспроизвести схематический портрет «Жераровской жертвы»:
Всеобщий враг и соперник, вызывающий ненависть вот именно своей похожестью, ибо стремится занять то же самое место, которого не поделить. В древнем исходном моменте, безусловно, так и было, но впоследствии бывало далеко не всегда. Чаще ему просто приписывают свои собственные поступки и намерения, в которых признаться стыдно. Например, кровавый навет на евреев был популярен, покуда его носители верили в эффективность человеческих жертвоприношений, а вот в гитлеровской Германии он практически не использовался, зато популярны были знаменитые «Протоколы», поскольку самим нацистам очень хотелось мирового господства. Это тем более заметно, когда жертвой является животное — на него, не мудрствуя лукаво, словесно возлагаются все грехи. В реале он достаточно слаб, чтобы не опасаться мести, но в то же время определенно причастен сверхъестественной силе, не важно, стоит ли она ближе к богу или к дьяволу — это может варьироваться как в пространстве — от культуры к культуре — так и во времени в культуре одной и той же (например, чередование анти— и филосемитизма).
Субъект и объект первого в истории ЧУДА и как таковой источник веры в сверхъестественное, т.е. основополагающий компонент всякой религии, позволяющей подавлять соперничество и обеспечивать сотрудничество.
По утверждению Жирара, общество не может существовать без религии, а религия — без “козла отпущения” или хотя бы его пережитков. Прекращение братоубийственного соперничества есть чудо, ибо убийство (само по себе запретное!) оборачивается примирением (абсолютно необходимым).
Во всех феноменах первобытной религии, на всем земном шаре наблюдается тот же странный дуализм жертвенного поведения; обряд всегда предстает в виде убийства одновременно и греховного и необходимого, в виде прегрешения, которое в конечном счете тем желанней, чем кощунственней. («Насилие и священное»).
Это — противоречие, которому нет разрешения и объяснения нет. Достаточно вспомнить все неудачные попытки еврейской традиции рационализировать «акедат Ицхак» (то, что у христиан именуется «жертвоприношением Авраама», Быт. 22).
14:13 11.01.2015
Итак, любое божество реальной религии сверхъестественно, т.е. непостижимо.
Оно по определению противоречиво, ибо отражает противоречивость человеческого существования.
Оно в ответе за традиции и новаторство, за иерархию и конкуренцию, оно — в лице жираровской жертвы — объединяет жизнь и смерть. Свидетельствует, что хотя логика — достойный и необходимый инструмент, все грани человеческого мира ею не охватить, что как бы ни расширял человек власть над природой, никогда он не будет властен над собственной судьбой.
И наконец, олицетворяя малую общину, «референтную группу» всякой личности, он снимает противоречие между «я» и «мы», заменяя в индивидуальном восприятии «мы» на «ты».
Это та самая группа, что сперва была родом-племенем, потом стала соседской в земледельческой деревне, ремесленным цехом в средневековом городе, боевым отрядом в войске Чингиз-хана… Формы могут быть любыми, но обязательное условие — обозримость и из поколения в поколение переходящие межличностные отношения. Связи типа: «я (в Тель-Авиве) гайку делаю, а ты (в Нью-Йорке) для гайки делаешь болты», — тут не годятся.
В современном западном мире человек одновременно принадлежит к целой дюжине более или менее недолговечных сообществ — от семьи до пассажиров вечернего автобуса — но воспринимает он эту принадлежность как нечто необязательное, как бы постороннее к собственному «я»: с автобуса можно сойти, работу сменить, с женой развестись… Обязательства в отношении окружающих, поскольку вообще существуют, на самоидентификацию влияют очень слабо.
Только вот, к такой жизни человек от природы совершенно не приспособлен. Не может он себя мыслить просто как «я», а надо ему непременно думать, что «я» это, скажем, — еврей, мать-одиночка или хотя бы физик-теоретик.
Не устоит его «я», не прислонившись к какому ни на есть «мы», а с этим у нас нынче напряженка. Не случайно так часты и большей частью безрезультатны в нашем мире поиски «смысла жизни», прежде по умолчанию заданного выживанием и процветанием родного сообщества, а теперь так вот и топчемся бесконечно «в ожидании Годо», который, может, никогда не придет, а может и вовсе не существует.
Но без смысла и цели нет ни стимула познавать мир, ни эталона, сравнивая с которым можно его описывать, а это означает, что человек-одиночка… теряет подход к реальности.
Восстание масс против «реализма», здравого смысла и всех «вероятностей мира» (Бёрк) было результатом их атомизации, потери ими социального статуса и всего арсенала коммуникативных связей, в структуре которых только и возможен здравый смысл. В их ситуации духовной и социальной неприкаянности здравое размышление над тем, что произвольно, а что планируемо, что случайно, а что необходимо, стало больше невозможно.
Еще раз, медленно и внятно: Человек, лишенный устойчивого сообщества, не знает, кто он, в чем смысл его жизни, как воспринимать реальность и как действовать в ней.
Под устойчивым сообществом понимается не любая группа, обладающая неким общим признаком — типа рыжих или владельцев автомобиля «субару» — но группа людей, знакомых между собой и признающих в отношении друг друга некие моральные обязательства, отделяющая себя от прочих границей свой/чужой. Случается нередко, что на вопрос о такой группе люди отвечают не совсем точно, применяя расширительное понятие, так в 1913 году гипотетический Рабинович мог называть себя «евреем», не задумываясь, что референтной группой его был не еврейский народ в целом, а всего лишь родная Касриловка. Не важно, главное, что она БЫЛА.
Там, где по какой-либо причине она исчезает, распад построенного на ней более крупного сообщества — от нации до цивилизации — вопрос в историческом масштабе не очень долгого времени. И первым предвестием такого распада будет исчезновение ее идеологического компонента, т.е. религиозной традиции.
Когда разлагается религия, то под угрозой оказывается не только физическая безопасность, но и сам культурный порядок. Институты утрачивают жизненную силу; каркас общества оседает и рушится; сперва медленная, эрозия всех ценностей стремительно нарастает; распасться может вся культура в целом, и в тот или иной момент она действительно распадается, как карточный домик.
16:11 11.01.2015
Бог для сердца отрада, Человечья в нем стать. Только дьяволов надо От богов отличать.
Н. Коржавин
Невозможно не заметить, что упадок общества идет рука об руку с упадком религии, но заметить — еще не значит сообразить, за какую ниточку дергать, чтоб такой клубок размотать. Первое, что приходит в голову — через возвращение к традиции вернуться в здоровое прошлое. Такова рекомендация, например, Жоржа Бернаноса, Гилберта Кийта Честертона или Александра Солженицына. Но увы, традиционная религиозная элита занята большей частью либо распродажей символики под современные тренды-бренды, либо возведением китайской стены вокруг развалин былого великолепия.
В истории не бывает пути назад. Распавшуюся общину не воротить, а создавать надо новую, соответствующую экономической ситуации, такую, чтобы современный человек в ней дома себя почувствовал, не в историческом музее.
Чтоб были в ней и ритуалы (но с понятной символикой!), и запреты (но не мешающие зарабатывать на жизнь!), и иерархия (но не чиновничья, а с реальным авторитетом).
А уж заимствовать ли для этого теологию чужую, как римское христианство, собиравшее на общую молитву люмпена, раба и варвара, или развивать и совершенствовать собственную, как талмудический иудаизм, выстроивший на переломе «не нашей» и «нашей» эры новое «жизненное пространство» для растерянных и разметанных евреев — это по обстановке. Но те, кто это понимает, увы, не слишком типичны для современной религиозной среды.
Ну, рав Кук, ну покойный любавичский ребе, у христиан, конечно же, Мень… притом, что даже эти, безусловно, незаурядные личности погоды не делают… пока что во всяком случае.
Не случайно среди русских народников 19-го и немецких террористов 20-го века непропорционально много выходцев из семей священнослужителей, людей, чьи высокие моральные качества не могли отрицать даже враги.
В сборнике «Вехи» 1907 года издания читаем, что самоотверженные ревнители прогресса впадают в самое настоящее идолопоклонство перед политикой, об этом открытым текстом писали и говорили всяческие “богоискатели” и “богостроители“, (см. в частности, известный роман Горького “Мать”). А уж пресловутая ленинская «партия нового типа» определенно больше на секту смахивает, чем на политическую организацию.
Присоединяясь к общине, созданной вокруг любой, даже самой вздорной или вредной идеи, человек для себя лично разрывает порочный круг одиночества, и безнадежности, обретает смысл жизни и путь к реальности. Причем, счастье свое он приписывает не факту обретения сообщества, но идее, вокруг которой оно создалось, признавая ее отныне единоспасающей для всех времен и народов. Естественно, он вполне бескорыстно и самоотверженно готов любой ценой навязывать эту идею глупому человечеству, не понимающему своего счастья.
Эти люди начали убеждать толпу, что любой из ее членов мог бы стать этаким величественным, всемирно значимым ходячим воплощением чего-то идеального, если только он присоединится к движению. Тогда ему больше не надо быть на деле верным, или щедрым, или храбрым — он автоматически стал бы воплощением Верности, Щедрости, Храбрости. Все адепты новых религий в истории, если помните, именно так и поступали, но замысел их удавался далеко не всегда и результаты были различны.
В обществе, где жива община, новая религия вызывает поначалу активное отторжение, но если повезет, образует некоторый симбиоз со старой (в России это называли, помнится, «двоеверием»), иногда может и положительно повлиять на внешнюю политику, культурные связи (как было с исламом на покоренных землях или с христианством, где оно насаждалось правительствами). А вот обществу распадающемуся, утратившему общинную структуру, можно легко и без боли навязывать сверху любую религию или не навязывать никакой, все равно никто ее всерьез не воспримет.
Римляне дружно кадили перед статуей очередного императора, совершенно не реагировали на его ликвидацию, дружно шли кадить следующему и презирали первохристиан за глупые суеверия, побуждавшие голову класть за отказ поклоняться идолам — да ты хоть лоб разбей, идол — он бревно, бревном и останется, так стоит ли из-за таких мелочей?..
Но оказалось — таки да, стоило. Не из-за идолов дурных, а ради того, чтобы заново открыть опыт нелицемерного поклонения, без которого нет и не может быть социальной жизни.
Христианство спасло Рим именно потому, что структурировало общество заново, но не за день, а за века, и не сверху, а снизу.
Христианский опыт стоит рассмотреть повнимательней, потому что римское общество времен возникновения новой религии по многим параметрам весьма напоминало современное наше.
Началось все с того, что ограбили провинции, рабов в латифундии нагнали, относились к ним как к расходному материалу, эксплуатировали до полного исчерпания, т.е. смерти, что обернулось неслыханной по тем временам экономической эффективностью и, как результат, подрывом материальной базы общины свободных крестьян… тот самый процесс, который отчаянно и безуспешно пытались остановить братья Гракхи.
Разоренные крестьяне бегут в города. Нет, работой их не умаривают, скорее наоборот, и даже, через некоторое время, хлебом и зрелищами задаром обеспечивать начинают, но тем более не в силах они конкурировать с рабами, вынужденными когтями и зубами бороться за выживание. В традиционной общине дети — опора родителей в старости и источник силы — будь то производительной или военной — для коллектива, так что создается режим наибольшего благоприятствования для их рождения и воспитания. В атомизированном мегаполисе эта непомерная нагрузка падает на парную семью, которая при общей нестабильности и сама уже становится непрочной. Так возникает бессмертный лозунг: Make love, not babies. Народ размножаться перестает, начинается прогрессирующее вымирание.
Одна из важных функций религии — обозначение границы, отделяющей своего от чужого. Это необходимо, чтобы сохранить численную обозримость, контакты, переходящие из поколения в поколение, и культурную среду, общность представлений, что такое хорошо, и что такое плохо, без которой, как без общего языка, невозможно элементарное взаимопонимание. В принципе, ни один язык другого не хуже, но немного толку будет от диалога, когда один на иврите спрашивает, а другой отвечает на суахили.
В анонимном же мегаполисе религия из средства сплочения превращается, повторим, в дополнительный источник раздора, вместо любви к своим, которых нет, возбуждая ненависть к посторонним, не от хорошей жизни вынужденным тесниться с тобой на одном пятачке. Именно эта реальность, а отнюдь не “шибко вумная” критика всяческих емельянов ярославских приводит к массовому отпадению от религии, ставшей ненужной и даже вредной там, где царит полный мультикультурализм, сиречь распад коммуникации и одичание всех и каждого, а население подразделяется на три основных группировки:
1) Рабы, для которых карьера, т.е. превращение себя в необходимых, есть единственный способ выживания, чтоб не пустили в расход. Они идут по трупам и со временем захватывают все престижные места. Естественный результат — зашкаливающая коррупция и разложение высших эшелонов власти. Так было в Риме, так было в России, где делали карьеру сыновья раскулаченных . Но в Западной Европе в целом проблема уже возникла в зародыше с появлением массы т.н. «лиц без гражданства».
2) Шалеющие от безделья хлебозрелищники, которым все пофиг, кроме добывания выпивки (вариант — дозы). И посему с рабами конкурировать не пытаются, хотя очень на них в обиде.
3) Варвары. Вот с этими стоит разобраться подробнее.
18:11 11.01.2015
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> А ты домой езжай, дружище! > Знаешь, как дома хорошо!!
Да дома я уже дома,считай 18 лет дома.И знаю как хорошо. Но память не хуже еврейской,всё помним. Дружок,ни когда не трогай незнакомых людей,даже если они к тебе хорошо относились. Мне на тебя наплевать,кто ты,какой религии ты принадлежишь и на всё остальное.И какие байки ты рассказываешь. Но мне не наплевать на твой слог дружок.Вот здесь я наслаждаюсь.Мало людей встретишь кто владеет словом.Так что за работу дружочек,за работу.„Arbeit macht frei“(надеюсь знакомо выражение). А я подожду продолжение 1001 ночи. И напоследок-не трогай ни кого и будет мир твоему дому.
Кстати-написал без одной ошибки,без проверки.
09:50 12.01.2015
Putnik (fahrer) писал(а) в ответ на :
> Мне на тебя наплевать
И ты после этого учишь меня правилам хорошего тона? Так сказать руководишь процессом, кого мне трогать, а кого не трогать.
Putnik (fahrer) писал(а) в ответ на :
> Так что за работу дружочек,за работу.„Arbeit macht frei“(надеюсь знакомо выражение).
Конечно знакомо. Поэтому я и очень прошу тебя, тварь недобитая, если приедешь в Израиль, не забудь позвонить мне (номер телефона пришлю в личку), прямо из аэропорта..
С каким же наслаждением я разобью тебе рожу прямо на месте и даже лично вызову скорую.
10:04 12.01.2015
Завоз их начинается с зарождением государства. Это не рабы, они имеют права, но не само собой разумеющиеся, по праву рождения, как коренные жители, а договорные.
Обычно поначалу это — наемная дружина царя, на которую он может полагаться, в отличие от воинов-общинников, которые верны, прежде всего, не ему, а своему клану (вспомним хоть Урию-Хеттянина в войске Давида). Гвардию французского короля составляли шотландцы, а в Ватикане швейцарцы служат и по сей день.
Со временем круг профессий расширяется, например, Петр Первый завозит ремесленников и военспецов из Голландии, Екатерина Вторая в Новороссию приглашает немцев-крестьян (русским освоение степей затрудняет крепостное право), а евреев-финансистов нанимает вообще вся Европа (у евреев, впрочем, положение сложнее из-за дополнительной функции “козла отпущения”). Долгие века они были немногочисленны, жили обособленно и проблемы не представляли.
С распадом общин коренных жителей ситуация резко меняется: часть варваров ассимилируется (как попытались евреи, правда, неудачно), а часть — становится господами. Сперва во дворе, потом в квартале, в городе, в государстве… А почему? А потому что у них-то община цела. Она их уберегает от одичания и вымирания, а прежние хозяева им — чужие, моральные обязательства в отношениях с ними, конечно, существуют, но… далеко не такие строгие как в отношении своих. У них и семья функционирует, они рожают и воспитывают детей, а главное — личным примером вдохновляют сородичей, и начинается нашествие варваров — мирное или военное, смотря по обстоятельствам — но, в общем, как ни прискорбно — оправданное, ибо свято место пусто не бывает.
Вот в такой ситуации, похожей на нашу, и происходит соответственно нечто похожее: начинается интенсивный религиозный поиск. Повсюду возникают секты, импортируются самые экзотические обычаи, интенсивно конкурирующие на возникшем “рынке идей”. И в Риме тоже есть безбожные варианты, типа стоиков или циников, но в конце концов побеждает все-таки христианство.
Начиналось оно, как и у наших интеллектуалов, с мелких групп единомышленников, что готовы были на подвиг и мученичество ради своих идей, а между собой ожесточенно грызлись. Те и другие были уверены, что нашли золотой ключик, отпирающий человечеству двери к совершенству и счастью. Те и другие создавали культуру, альтернативную массовому обществу, систему ценностей с религиозной структурой сознания.
Но кроме сходства важно не упустить и различия.
Христиане признавали греховность человека, т.е. наличие в его психике некоторых моментов, опасных для себя и других. «Спасение», обещанное Иисусом, было не более чем возможностью, сделав выбор в его пользу, сверхъестественно восторжествовать над собственным грехом, что, собственно, и было целью, к которой стремился каждый.
Да, они верили, что личная праведность и ритуальные практики произведут, в конце концов, ЧУДО спасения если не всего человечества, то хотя бы самых достойных, но исполнения обетования не от себя ожидали, а от Б-га, так что никаких практических шагов для достижения “нового неба и новой земли” не планировали, а обустраивали жизнь здесь и сейчас. Терминология была у них, правда, новая — типа “искупленные”, “спасенные” и т.п., но создание этого “нового человека” отчасти относилось к компетенции небес, отчасти же сводилось к хорошо забытому старому.
Судя по посланиям апостола Павла, главным практическим вопросом было для них устроение общины — кого принимать, кого исключать, какие правила обязательны, какие факультативны — т.е. они сознательно и целенаправленно СТРОИЛИ сообщество с соответствующими запретами, иерархией и структурами. На будущее они работали не в смысле осуществления утопии, а в смысле создания крепкой семьи и успешного воспитания подрастающего поколения.
Разумеется, они были очень рады получить от императора приглашение во власть и не замедлили им воспользоваться, хотя цели такой изначально себе не ставили. Разумеется, стремились они эту власть — и тогда и потом — распространить на возможно большее количество двуногих всеми доступными методами, включая крещение оптом и инквизицию в розницу, и массовыми убийствами не брезговали, и далеко не всегда являли собою правило веры и образ кротости (вспомнить хоть семейство Борджиа!).
Но держалась-то христианская цивилизация все-таки не на Александре VI и не на протопопе Аввакуме, а на скромных прихожанах из села или городского квартала, на коих и продержалась благополучно двадцать веков.
Для европейских же революционеров иерархия ценностей выстраивается ровно в обратном порядке. Некоторые из них, правда, связывали «светлое будущее» с возвращением к общинности — взять хоть тех же толстовцев, анархистов, или русских народников, но… Проект оуэнновских фаланстеров и толстовских коммун оказался пригодным лишь для немногочисленных энтузиастов, главным образом, из числа все той же интеллигенции.
Во всяком случае, эта задача явно не была первоочередной. Предполагалось, что в результате революции и убирания всех препятствий община сама собою свободно возродится, и если даже нет — не беда, сверху в приказном порядке введем. Потому как никто не даст им избавления, ни бог, ни царь и ни герой, зато уж дорвавшись до власти, добьются они своею собственной рукой не только что освобождения, а всего, чего душа пожелает: “Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики!”. И ежели, скажем, какая ни на есть река куда сама хочет без приказа течет, то надобно с ней разобраться.
Мало того, что сообществ они не строят, они и существующие разрушают без зазрения совести, потому как товарищ Жан-Жак Руссо давно уже объяснил, что человек по натуре добр и вред один от этих структур — убрать их, и тут же миллионы обнимутся и по правде-совести заживут. Последовательное проведение такой политики неизбежно требует:
«раз и навсегда покончить с нейтральностью даже шахматной игры», т.е. с независимым существованием какой бы то ни было деятельности, развивающейся по своим законам.
.
12:06 12.01.2015
В одной книжке Ханны Арендт есть интересное наблюдение:
Практически все революции 19 — 20 веков спонтанно порождали Советы. Не привычный нам «совок» — бюрократические госконторы, подчиненные к тому же партийному руководству, а настоящие — избранные руководящие органы небольших сообществ: Нам следовало бы обратиться к Февральской революции 1917-го в России и Венгерской революции 1956-го,<…> В обоих случаях Советы распространились повсеместно, совершенно независимо друг от друга: советы рабочих, солдат и крестьян в случае России, самые разнообразные виды советов в случае Венгрии: советы жителей кварталов, районов, так называемые революционные советы возникшие в ходе уличных сражений, советы рабочих и художников, рождённые в кафе Будапешта, советы студентов и молодёжи в университетах, советы рабочих на фабриках, советы в армии, среди служащих, и т.п. Некоторые, конечно, быстро распались бы, но многие, если бы им не помешали, могли бы стать зародышами настоящих общин… Могли бы, но не стали. Почему?
На этот вопрос правильно ответили матросы Кронштадта: «За советы, но без коммунистов!».
С самого начала советы представляли смертельную угрозу для партийной системы во всех её формах, и этот конфликт обнаруживался везде, где рождённые революцией советы обращались против партии или партий, единственной целью которых всегда была революция.
Обратите внимание: христиане упорно работают над реально достижимым, тем, что не превышает сил человеческих, мифические же компоненты своей веры оставляют на усмотрение Всевышнего. А революционеры, наоборот, смело берутся за задачи божественные, типа создания нового человека, нового неба и новой земли, высокомерно пренебрегая объективной реальностью в надежде, что ее им организуют “законы истории”, в мифическом характере которых сознаваться упорно не хотят.
Этих людей связывает вместе крепкая и искренняя вера в человеческое всемогущество. Их нравственный цинизм, их вера, что все дозволено, основываются на глубоком убеждении, что все возможно.<…> они <…> обмануты своей наглой тщеславной идеей, что можно делать все, и собственным презрительным убеждением, что все существующее есть лишь временное препятствие, которое высшая организация непременно преодолеет.
Оно и логично — если Б-га нет, самим придется за него отдуваться.
Первое поколение приверженцев новой веры тут и там в социальном смысле практически идентично: восторженные фанатики, готовые жизнью и свободой платить за свои убеждения.
Старая присказка, будто бедным и угнетенным нечего терять, кроме своих цепей, неприменима к людям массы, ибо они теряли намного больше цепей нищеты, когда утрачивали интерес к собственному благополучию: исчезал также источник всех тревог и забот, которые делают человеческую жизнь беспокойной и исполненной страданиями <…> радикальное отсутствие личной заинтересованности, циничное или скучливое равнодушие перед лицом смерти или иных личных катастроф, страстная привязанность к наиболее отвлеченным понятиям как путеводителям по жизни и общее презрение даже к самым очевидным правилам здравого смысла.
Но каковы бы ни были причины, самопожертвование в любом случае требует свободного выбора, отказа от любых препятствующих обязательств и связей.
Евангелие констатирует: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; (Мф.10,37).
Происхождение роли не играет — “нет ни эллина, ни иудея”, т.е. граница свой/чужой есть де факто граница общины, расширение этих границ происходит посредством убеждения как можно большего числа людей сделать личный выбор и присоединиться к ним, спасая самих себя и приближая свыше запланированное спасение мира. Судьба человека зависит от него самого, от его готовности исполнить волю Всевышнего.
Аналогично решается вопрос и в талмудическом иудаизме: даже вполне однозначные указания ТАНАХа Никто рожденный от незаконного брака и никто из его потомков — даже до десятого поколения — не может войти в общество Господа. Никакой аммонитянин или моавитянин и никто из их потомков — даже до десятого поколения — не может войти в общество Господа. (Дварим 23,1-3)… неизменно перетолковываются мудрецами так, что первичным оказывается вхождение в общину, Талмуд горой встает на защиту геров, когда кто-то пытается происхождением их попрекать.
Революционеры же новые ячейки при случае создать, разумеется, не отказываются, но поскольку спасение мира неизбежно осуществится «законами истории», личные убеждения решающей роли не играют. Они ведь, равно как личный характер, достоинства, недостатки и т.п. значимы только в общении с другими людьми, а в массе все на одно лицо. Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель отдельный пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет сделать.
Стало быть, пролетарии “ровнее других” независимо от личных убеждений, слов и дел каждого, а просто — по праву рождения. Вышли мы все из народа/ Дети семьи трудовой, /Братский союз и свобода/Вот наш девиз боевой!
Даже если бы «расовые теории» нацистов не были полным бредом с научной точки зрения, они все равно были бы враньем, ибо утверждают, что отношения между людьми определяются одинаковостью угла черепа. Или, соответственно, у коммунистов «братством по классу».
В религии происхождение начинает играть роль лишь после того, как общины обретают устойчивость и оно становится маркером принадлежности. Родившиеся в одной деревне друг друга знают, одним порядком живут, в одном храме по одному обряду общему богу молятся, они друг другу — свои.
А жители соседней деревни, при полной идентичности расового и классового происхождения и даже теологических воззрений — иной раз уже чужие. В идеологии же происхождение от начала конвертируется в претензию на какие-то пряники. Не даром в Москве времен моей молодости можно было услышать: Вышли мы все из народа/Больше в него не пойдем!
Но поскольку на всех пролетариев постов руководящих не напасешься, непременно придется выяснять, кто у нас тут самый пролетаристый.
Жалко такую партию.
Человек, вступивший в нее с явной целью уничтожить более удачливого соперника, на евреях не остановится. С того момента, как зависть из порицаемого и подавляемого инстинкта превращается в добродетель, он становится реально опасным для всех и каждого, ибо нет человека, которому он при определенных условиях не мог бы позавидовать, независимо от расы, национальности и социального происхождения этого последнего.
Романтизацию зависти невозможно проглядеть в классическом «житии» тоталитарной религии — «Как закалялась сталь». Не случайно автор ее трудился, пока не заболел, не где-нибудь, а вот именно в ведомстве тов. Ягоды, но на счастье свое успел умереть раньше, чем тот сам угодил в мясорубку.
Сравните с наставлением апостола Павла: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1.Кор.7,20). В общине на пути перерастания психологической зависти в деятельное соперничество стоит множество препятствий: иерархия, разделение функций (женщина мужчине не конкурент, слишком различны сферы деятельности), вызывающее угрызения совести порицание от имени божества и т.п.
Разумеется, все это не панацея, рано или поздно кризис настанет и сообщество кинется на поиски «козла отпущения», но в безобщинной массе подавляющее большинство людей живут в состоянии перманентного кризиса, ибо даже при улучшении материального положения они не в силах воспринять ситуацию как норму.
13:17 12.01.2015
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> И ты после этого учишь меня правилам хорошего тона?
Пашутка, а ты плюнь на него тоже, а я добавлю свой плевок.
13:34 12.01.2015
Pashutka (Pashutka) писал(а) в ответ на :
> Поэтому я и очень прошу тебя, тварь недобитая, если приедешь в Израиль, не забудь позвонить мне (номер телефона пришлю в личку), прямо из аэропорта.. > > С каким же наслаждением я разобью тебе рожу прямо на месте и даже лично вызову скорую.
