, считать ли ее «нашей». Двойственность (для одних проблемную, для других плодотворную) генезиса фильма и его внутреннего устройства сполна отразило прокатное название в России: «Give me liberty» превратилось в «Гив ми либерти», вместо перевода — транскрипция. А если кто-то не поймет? Тем лучше: герои Михановского — эмигранты из России и СССР; многие из них — старики и инвалиды, они могли бы и не разобраться, о какой такой свободе речь. И что это вообще — пресловутая свобода? Они, живущие немеркнущими мифами своего прошлого и плохо понятыми, но интуитивно усвоенными правилами чужого мира, вряд ли дали бы ей определение. Зато способны ей жить и дышать без лишней рефлексии, и даже транслировать ее зрителю.

Однажды, пробегая глазами какое-то интервью какого-то режиссёра, я обратил своё внимание на его кичливые слова о фильме «Хорошее время", сравнение с которым этот режиссёр посчитал для собственного шедевра нелестным. Тем маэстро, недовольным картиной братьев Сэфди, был режиссёр Михановский, а его неутешительный профессиональный диагноз их фильму был следующим: «пустой выстрел горячего воздуха, совершенно никому не нужный». Казалось бы, чтобы так самоуверенно поплёвывать на чужую колокольню, твоя должна быть её повыше. Но «Хорошее время» и «Гив ми либерти» по художественной ценности, по замыслу, не говоря уже об актёрской игре и мастерстве постановки, вообще не соизмеримы: первый недостижимо высок для второго.