Инфляция в России с 21 по 27 декабря замедлилась до 0,26%, следует из данных Росстата. С начала года цены выросли на 8,26%, что стало максимумом с 2015 года.

В 1981 году восьмилетняя Аня Чедия окончила первый класс ленинградской школы. Родители — геологи и диссиденты — отправили дочь на каникулы к бабушке в Таджикистан. Когда Аня приехала в Душанбе, в квартиру, которую она знала и любила с раннего детства, то очень удивилась: в маленькой советской двушке одновременно жили около 20 незнакомых ей людей разного возраста. Они спали на полу вповалку, прижавшись друг к другу, ели, постелив на тот же пол клеенки, и вообще были довольно странными — вели себя слишком восторженно и неестественно. Бабушка Ани — профессор палеонтологии, доктор биологических наук — была в их числе.

В коллективе процветала антисанитария (позже Аня узнает, что стремление к чистоте и опрятности — это «разврат и мещанство»), у многих взрослых и детей были вши. У восьмилетней Ани они вскоре тоже появились — так началась ее жизнь в секте, из которой получилось выбраться только через шесть лет, когда девочке исполнилось 13.

Бабушка Анны, Дина Михайловна Чедия, была одной из близких соратниц и ревностных последовательниц парамедика Виктора Столбуна. Сейчас учение Столбуна официально признано лженаукой, в 1996 году использование его методов было запрещено Минздравом, против его организации неоднократно возбуждались уголовные дела. Но в начале 1980-х все было иначе: выпускник заочного отделения филфака пединститута Виктор Столбун был модным представителем альтернативной медицины. В своей «закрытой клинике», или в «коллективе» (именно так было принято называть его секту), он якобы лечил людей от алкоголизма и других зависимостей, а также будто бы излечивал шизофрению, рак и многие другие болезни и в целом декларировал, что растит людей нового типа — более сильных, выносливых, волевых.


Делал он это при помощи сомнительных методик, как физических (удары электричеством, публичные порки и групповые избиения), так и моральных: систематические унижения, слежка, изнурительная трудотерапия, слом воли людей были нормой для этой организации.

При этом последователями Столбуна были многие представители научной и творческой интеллигенции

По разным данным, с ним были связаны Эдуард Успенский, Ролан Быков, Владимир Шаинский, Василий Ливанов, представители политической и военной элиты. Многие из сектантов приводили в коллектив свои семьи. Так случилось и с восьмилетней Аней: деятельная и авторитетная бабушка сначала забрала в секту внучку, а потом привела туда ее родителей и других членов семьи. Мама и папа Ани, ее дядя и все родственники, кроме дедушки, также стали последователями Столбуна и полностью разделяли его идеи.

Как и бывает в тоталитарных сектах, самого Виктора Столбуна в коллективе боготворили — называли «главный», полностью ему подчинялись, стремились понравиться любой ценой. Даже если для этого нужно было предать или унизить своих родных и близких.

«Главный был недоволен мной. Он закатил длинную речь, смысла которой я не помню. Потом сказал моим родителям, чтобы они со мной поговорили. Мама с папой отвели меня в какой-то пустой класс, долго мне что-то объясняли (я совсем не помню что), потом посадили на стул. Мама скрутила мне руки за спинкой стула и держала, чтобы я не вырывалась, а папа бил по лицу (это называлось «бить морду»). У меня началось сильное кровотечение из носа, а папа все бил и бил. Потом я пришла домой — в коммуну — уже без родителей, сняла свое любимое платье, погрузила в наполненную холодной водой ванну, но так и не смогла отстирать кровь. Пришлось его выбросить.

Спустя годы я спросила папу: как он мог так со мной? Папа клялся, что не помнит такого. Сейчас я ему верю. Я знаю, что порой самое страшное люди стирают из памяти, так как это невыносимо ни помнить, ни объяснить».


«Героическая сага о замечательном месте»
Квартира Дины Чедии в Душанбе была не первой ячейкой «коллектива», или «клиники». До этого коммуна базировалась в подмосковном Дмитрове, но там в основном «лечили» взрослых. А в Душанбе стали активно заниматься детьми — в какой-то момент для этих целей, и при участии могущественной Дины Михайловны, даже удалось получить помещение городской школы-интерната.

Тогда начался новый период в жизни секты — туда стали массово приводить проблемных (по мнению родителей) подростков, как бы на перевоспитание. Но также в секте оказывались и совершенно обычные, домашние дети — как восьмилетняя Аня Чедия, которая смогла осмыслить и отрефлексировать этот опыт только спустя много лет.

— Написать об этом мне хотелось всегда, сколько я себя помню. Причем вначале все было наоборот: я представляла себе героическую сагу о замечательном месте, где из меня, такого ничтожества, воспитали хорошего человека. Но чем старше я становилась, тем лучше понимала, что мне и другим просто морочили голову. Все, что там происходило, было преступно по отношению к детям, и во главе всей системы стоял совершенно безумный человек.

Я начала осознавать, что это было жутким преступлением, когда у меня появился свой ребенок

До этого думала: наверное, все делалось правильно, ведь я выросла такой сильной и самостоятельной! Но родилась моя дочь, и я стала мысленно примерять принятые в секте методы к ней, к другим детям, с которыми я работала в садике, в яслях, частной няней. Я думала: так, сейчас я должна избить ребенка? А сейчас надо сказать ему, что он вырастет наркоманом или проституткой, полным ничтожеством? Так поступали наши родители, так поступали взрослые в секте. Но это же дикость! Это не может быть правильным! И у меня в голове сложилась совершенно иная картина.

«В секте было запрещено общаться с семьей как с семьей. Например, бабушку свою мне больше нельзя было называть бабушкой, а только по имени-отчеству; нельзя было гордиться тем, что я ее внучка, или как-то это демонстрировать. Мне говорили, что я этого еще недостойна, что я ничтожество. То же и с моим дядей: я должна была обращаться к нему, как и ко всем, по имени-отчеству. Квартира бабушки, где я родилась и выросла, превратилась в коммуну, штаб-квартиру коллектива».

Говоря о героической саге, которой поначалу Анне виделась жизнь в секте, она имеет в виду идеологию, которая там активно продвигалась. По сути это был тот же культ личности, что существовал при Сталине, только «отцом народов» и «лучшим другом детей» считался «главный» — Виктор Столбун. Правила жизни при нем были соответствующими — приветствовались и поощрялись публичные порки (и в буквальном, и в переносном смысле), поклонение идеалам КПСС (после перестройки их заменили христианские ценности), царил культ пионеров-героев, перенесших жестокие пытки.

Детей в секте приучали к лишениям с раннего возраста: вместе с родителями они перемещались по стране автостопом (либо зайцами в плацкартных вагонах, на полках для багажа), жили в скученных и антисанитарных условиях палаточных лагерей или квартир-штабов, могли целыми днями трудиться на огородах, неполноценно питались и были лишены элементарного ухода, а в свободное время разучивали и пели пионерские песни, читали патриотическую литературу о подвигах во имя родины и партии и постоянно доносили друг на друга — это в секте считалось почетным.
Анна Чедия Сандермоен вспоминает, что девочек в секте за самый незначительный проступок (например, не успела заплести волосы) могли назвать лохудрами, проститутками. Ее саму так называли с первых дней в коллективе, то есть с 8 лет:

— И проституткой, и сволочью, и другими, более грубыми словами. Оскорбления и мат были приняты в секте. Лишь много позже я поняла, насколько сильно меня это травмировало. Эти слова продолжали звучать в моей голове, когда я уже была взрослой. Мне все время приходилось себя уговаривать: ты не проститутка, не верь тому, кто это скажет. Недавно я читала книгу Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо», и меня больше всего поразило, что молодые девчонки, попадая на фронт, переживали, что они не могут носить платья и туфельки. Если бы я прочла это, пока была в секте, я бы возмутилась: какие проститутки! Как они могут думать о туфельках, когда родина в опасности! Сейчас я вижу, что это совершенно нормально. Я тоже хотела быть красивой и нравиться парням, и это не значит, что я проститутка. Это нормально для девочки. Увы, такое открытие я сделала только во взрослом возрасте. А до этого долгие годы считала, что быть красивой — плохо.

«Бабушка мне тоже говорила, что ненавидит меня — потому что я „развратная и фашистка“. Они вместе набирали номер телефона моей мамы, которая тогда была в Ленинграде, и заставляли меня говорить ей, что я сволочь и фашистка, что я ничтожество и что я больше так не буду».
Мордобой, он же «механотерапия»
Если посмотреть на архивные фотографии из жизни секты Столбуна, то создается странное впечатление. Казалось бы, в публичном поле уже появилась масса разоблачающих этот культ откровений, по факту избиения детей были заведены уголовные дела. А с фото на нас смотрят смеющиеся девочки в симпатичных платьях, беспечные родители с детьми, отдыхающие в палаточном лагере, есть много групповых фото, на которых человек 30–40 взрослых и детей веселой гурьбой радуются жизни.

Наша героиня в своем посте в фейсбуке прокомментировала этот феномен. О том, что в секту едет фотограф или кто-то из СМИ, всегда сообщалось заранее. И всем тут же было велено мыться и причесываться, а чтобы у людей на фото блестели глаза и на щеках был румянец, их попросту били: пощечины как раз давали именно такой эффект.


Вообще, «мордобой», как неофициально выражались в секте (официально это называли «механотерапия»), был там очень популярным, можно сказать основным воспитательным методом.

Виктор Столбун считал, что детей обязательно нужно бить, иначе они будут зажатыми и заторможенными

Еще одним популярным методом физического воздействия было «лечение» хлорэтилом. На ягодицы и на пальцы ног в определенные точки детям и взрослым лили жидкий хлорэтил — вещество, которое используется в медицине для анестезии по принципу «заморозки». Это хлорированный природный газ, который очень быстро испаряется, сильно охлаждая кожу, — при неправильном его применении можно даже получить обморожение. Но в секте такую терапию считали хорошим способом снижения агрессии и воздействия на психику в целом. В тех же целях использовалось и «лечение» разрядами электрического тока — его применяли в основном к взрослым.

— Человек с хорошим образованием, с богатым жизненным опытом и критическим мышлением, глядя на это безобразие, мог бы сделать выводы. Но тогда люди верили в коммунизм, а если кто-то думал по-другому, считалось, что у него шизофрения или еще какой-нибудь диагноз. Вся советская психиатрия строилась на том, что инакомыслие — это болезнь. В секте в основном были люди с узким техническим образованием, они легко поддавались на псевдонаучные теории, которые продвигала, например, моя бабушка. Она сравнивала нервную систему человека с нервной системой моллюска, объясняла, через какие точки на нее можно воздействовать. И люди всерьез думали: если я врежу своему ребенку по попе и по лицу, где расположены эти точки, это пойдет ему на пользу. Бред полный, но в это верили.

«Главный говорил, что комары кусают исключительно злых и плохих — людей с повышенной агрессией, — а добрых и хороших нет. Поэтому я боялась показать, что меня кусают, что я вся чешусь, что укусы разбухают, воспаляются и гноятся, а потом на долгие годы на теле остаются шрамы. Каждое утро я вылезала из палатки с перекошенным лицом и опухшими руками, но знала, что жаловаться — себе дороже. Я была обязана всегда и всем быть довольной».

Анна Чедия покинула коммуну в конце 1980-х, когда руководители секты, прячась от проверок (на них все-таки начали поступать жалобы), отправили детей по домам. Девочке тогда было 13 лет. Возвращение к нормальной жизни было долгим и болезненным. Анна прошла этот путь одна, не получив поддержки даже от самых близких людей. Первого человека, который ее выслушал и понял, она встретила уже во взрослом возрасте: это был ее муж Шетил Сандермоен:

— Поразительно, но мои родители так и не раскаялись в том, что отдали меня в секту. У нас ни разу не было откровенного разговора на эту тему. Я могу предположить, что и сама могла бы совершить какую-то глупость по отношению к своему ребенку, просто по незнанию. Но тогда я бы сказала: «Прости меня, дуру грешную, это была ошибка, мне ужасно стыдно». Ничего подобного я не слышала от родителей. Маму я еще готова простить, потому что она находилась под сильным влиянием своей матери, моей бабушки, а та была очень авторитарной женщиной. Но вот папа… Он ученый, много лет живет за границей. Когда я рассказала, что написала резко критическую книгу о секте, он ответил, что не хочет меня больше знать. Для меня это был шок, от которого я до сих пор не могу отойти. Мой папа от меня отказался, потому что я раскритиковала секту! Я была убеждена, что он меня поддержит, скажет: «Прости, я был козлом, сейчас я это понимаю». Но нет — он сказал, чтобы я больше его не беспокоила. Меня оставили одну — и тогда, в детстве, и сейчас.

Сейчас Анна Чедия Сандермоен живет с семьей в Швейцарии и руководит книжным издательством Sandermoen Publishing. В 2020 году она выпустила книгу «Секта в доме моей бабушки». И продолжает собирать истории людей, связанных с теми или иными тоталитарными культами, чтобы показать всем остальным — опасность была и будет всегда, и важно уберечь от нее родных.


Книга «Секта в доме моей бабушки». Издательство Sandermoen Publishing, 2020 год
— Люди в СССР (да и в других странах) никогда толком не знали, как воспитывать детей. В советское время думали, что дети — это маленькие солдатики, их нужно изначально муштровать, чтобы они росли стойкими и сильными. До сих пор у меня в России много знакомых, которые считают, что ребенку не нужно создавать тепличных условий — например, искать хорошую школу с мягкими методиками воспитания. Пусть учится выживать, пусть окунется в реальную жизнь, и чем раньше, тем лучше.

Эта секта была абсолютно советским явлением, порождением существующего порядка

Дело даже не в коммунистических идеях, комсомольских значках и патриотических песнях, которые мы пели в хоре. Мы ни от кого не прятались — наоборот, мы занимались просветительством и пропагандой, ездили по стране с концертами, показывали спектакли. Зрители прекрасно видели, что на сцену выходят дети откровенно запущенные, грязные, вшивые, — и воспринимали это как должное. Никто не спрашивал, почему от нас воняет, где мы спим, где наши родители. Никому до этого не было дела: нам аплодировали, нас показывали по телевизору. Почему? Потому что Столбун, как паук, плел свою сеть, он принимал на свое так называемое лечение очень статусных людей, и его поддерживали власти на местном и более высоком уровне. Такое совершенно невозможно в нормальной стране.

«Ведь молодогвардейцы Ульяна Громова или Любка Шевцова умерли от пыток фашистов, защищая Родину. Вот в чем смысл нашей жизни, думала я, охотясь ногтем за бегающими по моей тетрадке вшами. Эти маленькие твари предательски распрыскивали кровяные пятна, которые потом приходилось затирать лезвием, чем я и занималась под свои гордые фантазии о пытках и смерти героев».
Дочери Анны сейчас 16 лет, и она старается говорить с ней обо всем, честно рассказывает о своей жизни, рассказывает о том, какой эта жизнь может быть. Но при этом постоянно подчеркивает: мама рядом, к ней всегда можно прийти за помощью, она поддержит и не осудит. А еще Анна учит свою дочь слушать себя, понимать, чего она хочет (а чего нет), а если кто-то обижает — кричать, жаловаться, бить тревогу, давать отпор. А не терпеть и смиряться, как в свое время учили ее:

— Людей унижают и мучают не только в сектах — это происходит внутри семьи, на работе, в школе, с ухажером, с соседями, где угодно. Когда двадцатилетние читатели пишут мне благодарные отзывы, я понимаю, что они увидели и узнали в моей истории что-то знакомое, иначе она бы их не задела. Одна девушка написала: «После вашей книги я поняла, что у меня в семье было то же самое. Мой брат все мое детство напивался и избивал нас с мамой. Но он был наш брат и сын, и мы молчали. Только когда он умер от алкоголизма, у нас началась нормальная жизнь и мы поняли, какой это был ад. Но мы никогда не говорили об этом вслух, все оставалось внутри семьи». Кому-то кажется, что я описываю жуткую пограничную ситуацию, в которой мало кто оказывается, а ведь многие так живут у себя дома и их ад продолжается бесконечно.

Мне не хотелось поучать читателя, поэтому я старалась показать происходящее глазами маленькой девочки

Любой человек, у которого есть сердце, должен задуматься, что испытывает ребенок, когда над ним издеваются; как это влияет на всю его дальнейшую жизнь, на жизнь его детей и даже внуков. Мне было больно вспоминать эти события, но хорошо, что кому-то моя книга помогла. Вот одна история, похожая на сказку, но вполне реальная. Читательница рассказала мне, что ее дочь давно с ней не разговаривает. Она много раз пыталась проанализировать, что сделала не так, почему дочь не хочет с ней общаться. Женщина рассказала, что растила дочь одна, что ей было не до нежностей, она все время работала, чтобы оплачивать дочери учебу и жизнь. Но прочитав мою книгу, отправила ей сообщение. И произошло чудо — дочь ей тут же ответила, впервые за столько лет. Я спросила: «Что же вы написали?» «Доченька, я тебя люблю!» — ответила она.

Бабушка Анны, Дина Михайловна Чедия, до конца дней была предана идеям Столбуна, занимала высокую позицию в иерархии коллектива. Сам Виктор Столбун скончался в 2003 году, но, по неофициальным данным, его секта до сих пор существует. Многие дети, которые в свое время росли в секте вместе с Анной (часть из них — дети самого Столбуна от разных женщин из коллектива), в 90-е годы массово получили дипломы заочных отделений некоторых региональных вузов и сейчас занимаются психологической и медицинской практикой. В том числе — в государственных лечебных учреждениях. По данным «Таких дел», сейчас последователи Столбуна работают в ЦНИИТ (Центральном НИИ туберкулеза в Москве) — занимаются там психологической реабилитацией детей и подростков, больных туберкулезом легких.