М.Драгоманов, сам будучи украинофилом и понимая, что навлечет на себя гнев и
обвинения в предательстве, тем не менее счел необходимым обратить внимание
украинофилов на этот факт. Он указывал, что приравнивание \"обрусения\", например,
Польши к \"обрусению\" Украины безосновательно. Пусть бы даже наука признала, что
украинская национальность не только такая же отдельная от \"московской\" как
польская, но как немецкая или даже финская, то из этого все-таки не выйдет, что
\"обрусение\" Украины все равно, что \"обрусение\" Польши. В Польше национальная
отдельность и право на автономию чувствуется не в ученых кабинетах, а всюду в жизни
и проявляется всякими способами среди польских мужиков, как и среди панов и
литераторов. На Украине не так. Даже запрет 1863 г. препятствовал, например,
Костомарову печатать в России по-украински Библию и популярно-педагогические
книжки, но не запрещал ему печатать по-украински \"Богдана Хмельницкого\", \"Мазепу\"
и т.д. Почему же он писал их \"по-московскому\"? Почему пишут \"по-московскому\"
научные произведения все теперешние украинские ученые, даже патентованные
украинофилы? Почему сам Шевченко писал \"по-московскому\" повести или даже
интимный \"Дневник\"? - спрашивал Драгоманов. Очевидно потому, что все эти
интеллигентные украинцы совсем не так ощущают свою отдельность от \"москалей\" как,
например, поляки.
\"Який же резон ми маємо кричати, що \"зажерна Москва\" вигнала нашу мову з урядів,
гімназій, університетів і т.і. закладів, в котрих народня украйінска мова ніколи й не була
або котрих самих не було на Украйіні за часи автономіі...?\"
[\"Какой же резон мы имеем кричать, что \"зажерна Москва\" выгнала наш язык из
учреждений, гимназий, университетов и т.п. заведений, в которых народного
украинского языка никогда и не было, или которых самих не было на Украине во
времена автономии...?\"]
Итак, Михаил Драгоманов признавал, что украинцы (малороссы) не сознавали своей
отдельности от великороссов в той степени, как это имело место по отношению к
другим народам; признавал, что общерусский литературный язык не рассматривался
тогда украинскими интеллигентами и даже убежденными украинофилами как чужой,
иностранный язык, что сами украинофилы при написании своих произведений более
охотно пользовались общерусским языком, чем языком украинским, который они же и
создавали.

Таким образом, после ознакомления с общей политической ситуацией, сложившейся
в России в начале 60-х годов XIX в., а также с содержанием документа, направленного
министром внутренних дел Петром Валуевым министру народного просвещения
Александру Головнину в июле 1863 г., становится вполне очевидным, почему украинские
историки так упорно избегают приводить его текст в полном объеме.
Сделав это, им пришлось бы признавать, что появление циркуляра 1863 г. было
обусловлено не какой-то органической враждебностью российского правительства к
украинофильству, а тем, что украинофильство использовалось поляками как
политическое орудие в борьбе против России; и что стремление поляков употребить в
своих целях языковые различия между жителями Малороссии и Великороссии, встречало
решительное неприятие со стороны большинства самих же малороссиян.