ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 4 апреля 1890 г.
Очень спешу. Посылаю «Time» с моей статьей. Предостерегаю против немецкой перепечатки в «Neue Zeit»: она позорно извращена. В майском номере статья будет снова перепечатана, но уже в правильном виде. Сообщи, пожалуйста, об этом Шлютеру, чтобы текст с извращениями не был использован в «Volkszeitung» или еще как-нибудь. В Германии становится весело, ледоход начался, а Вильгельмчик уж позаботится о том, чтобы снова не наступило затишье. Шорлеммер здесь и шлет сердечный привет тебе и твоей жене, к чему присоединяюсь и я.
ФЕРДИНАНДУ ДОМЕЛЕ НЬЮВЕНГЕЙСУ В ГААГУ Лондон, 9 апреля 1890 г.
Уважаемый товарищ!
Боюсь, что здесь не удастся найти для Вашего сына место ученика в какой-нибудь механической мастерской. 30-40 лет тому назад владельцы машиностроительных предприятий брали таких учеников; мой брат был учеником в течение целого года в Бери, близ Манчестера. Ему пришлось уплатить за ученье сто фунтов стерлингов; он был принят в тред-юнион механиков как ученик и через некоторое время получал 15 шиллингов в неделю. Но с тех пор как на континенте, и в особенности в Германии, в производстве машин стали конкурировать с Англией, здесь, как правило, иностранцев вообще не принимают в качестве учеников. Я еще раз наведу справки в Манчестере и, если получу более благоприятные сведения, сейчас же Вам сообщу.
Рад узнать, что и у вас дела идут на славу; здесь же, после подъема движения прошлым летом, вновь наступило некоторое затишье, неизбежные в Англии личные, местные и прочие трения процветают опять больше, чем было бы желательно. Однако такой практичный народ, как англичане, который именно поэтому движется вперед лишь шаг за шагом, должен, наконец, научиться уму-разуму на своих собственных ошибках, иным путем здесь ничего не добьешься; кроме того, движение проникло теперь в слишком широкие слои рабочих, чтобы все эти дрязги могли привести к чему-то большему, чем просто к временному замедлению.
Третий том «Капитала» тяжким бременем лежит на моей совести; некоторые разделы находятся в таком состоянии, что их нельзя опубликовать без тщательного просмотра и частичной перестановки материала, а Вы понимаете, что в таком грандиозном произведении я могу это сделать лишь после самого зрелого размышления. Когда я справлюсь с пятым отделом, то оба последующих доставят мне меньше труда; первые четыре просмотрены окончательно и готовы к печати. Если бы я мог на год совершенно отойти от текущего международного движения, не читать газет, не писать писем, ни во что не вмешиваться, то легко закончил бы работу.
С дружеским приветом Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 11 апреля 1890 г.
Дорогой Каутский!
Пишу тебе несколько строк наспех перед закрытием почты. Прежде всего сердечно поздравляю тебя с помолвкой. Ты пережил тяжелое время, и твоя помолвка доказывает, что все это уже позади. Желаю тебе найти то счастье, которого ты ждешь.
Шорлеммер и Ним тоже искренне желают тебе счастья.
Твое письмо из Штукерта получил, благодарю; получил также вчера письмо от Дица, которому тотчас же ответил, что я вполне удовлетворен, и подтвердил свое согласие (я тебе уже раньше об этом сообщал) на переиздание «Происхождения и т. д.» в качестве выпуска Международной библиотеки; обещал также сделать некоторые добавления.
Что же касается плана Дица перетащить тебя в Штукерт, то это, собственно говоря, вопрос, который вы сами должны решить между собой. Шорлеммер и я были сегодня в Кентиш Тауне, но Эде уже не застали, так что до воскресенья я вряд ли смогу посоветоваться с ним. Лично я могу только сказать, что предпочел бы, чтобы ты был здесь, но если твое присутствие в Штутгарте действительно необходимо, и ты и впредь сможешь наезжать сюда на пару месяцев в год, то мне волей-неволей придется этим удовольствоваться. «Neue Zeit» стал такой крепостью, которую стоит удерживать в своих руках до последней крайности; а возможность влиять на все издательство Дица, которое отныне сделается еще более важным рычагом в жизни партии, чем во время гнета, - тоже ведь важное соображение. Натурализоваться и обосноваться в Германии - это палка о двух концах, так как это означает подвергнуть себя риску изгнания из Австрии. И милый Штукерт с его удовольствиями ты тоже знаешь. Я еще поразмыслю об этом деле, нет ли тут еще какого-нибудь менее заметного «но», и в воскресенье поговорю об этом с Эде.
Пока только эти несколько строк, но я хотел написать тебе сразу же. И сейчас уже 5 час.
25 мин., следовательно, почта закрывается.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 12 апреля 1890 г.
Дорогой Зорге!
Письмо от 3-6 марта получил, благодарю. Дело с письмами Микеля обстоит не так-то просто. «Вильгельм» тоже охотно получил бы их, чтобы выскочить с ними в самое неподходящее время и тем самым навсегда лишить нас средства воздействия на Микеля. Ведь когда скандал будет позади, Микелю на нас будет наплевать. Но, по-моему, гораздо важнее при помощи этих документов хоть немного держать этого молодчика в руках, чем затевать бесполезный шум; это только освободило бы его и, кроме того, доставило бы ему радость от того, что с этим делом покончено. И без того всему свету известно, что он был членом Союза.
К тому же я теперь по части американской журналистики приобрел такой великолепный опыт, что не попадусь на удочку.
Если бы в редакции «Volkszeitung» узнали, что письма находятся в Америке, то эти любители сенсаций не успокоились бы до тех пор, пока не заполучили бы их, а я никого не хочу подвергать искушению и пыткам. Кроме того, кто может мне гарантировать, что Шлютер еще долго останется в «Volkszeitung» и ему не поставят условием работы там именно выступление с этими письмами?
Словом, пойти на эту сделку я ни в коем случае не могу.
В Германии развитие событий превосходит все ожидания. Молодой Вильгельм* положительно сумасшедший. Он точно создан для того, чтобы привести в полное расстройство старый режим, подорвать у всех имущих классов - и юнкеров, и буржуа - последние остатки доверия и подготовить для нас почву так, как не мог бы этого сделать даже либеральный Фридрих III. Его «рабочелюбивые» настроения, носящие чисто бонапартистскидемагогический характер и вдобавок переплетающиеся с путаными мечтами о божественной миссии монарха, на наших людей не производят ровно никакого впечатления. Это результат закона против социалистов. Еще в 1878 г. этим можно было бы кое-чего добиться, можно было бы внести кое-какой беспорядок в наши ряды, но сейчас это невозможно. Нашим людям пришлось слишком сильно почувствовать на себе тяжесть прусского кулака. Некоторые неустойчивые элементы, как, например, г-н Блос, и затем кое-кто из 700000 человек, пришедших к нам за последние 3 года, быть может, в этом отношении слегка и поколеблются, но их голоса потонут в хоре других голосов, и не пройдет и года, как Вильгельм окончательно разочаруется в своей власти над рабочими, и тогда любовь превратится в ярость, заигрывание - в преследование. Поэтому наша политика сейчас - избегать всякого шума, пока 30 сентября не истечет срок действия закона против социалистов. Ведь добиться нового исключительного закона от рейхстага, в котором будет царить полнейший разброд, едва ли удастся. А как только у нас снова будут обычные гражданские права, тебе доведется увидеть новый подъем движения, который затмит 20 февраля.
Так как «рабочелюбие» Вильгельмчика дополняется его военно-диктаторскими поползновениями (ты видишь, как вся нынешняя коронованная сволочь волей-неволей становится бонапартистской) и он при малейшем сопротивлении готов расстрелять всех и вся, то мы должны позаботиться о том, чтобы не дать ему для этого никакого повода. Во время выборов мы убедились, что наши успехи в деревне огромны, в особенности там, где существует крупное землевладение или, по крайней мере, крупное крестьянство, следовательно - в восточной Германии. В Мекленбурге мы имели 3 перебаллотировки, в Померании - 2! Прирост в 85000 голосов между первым официальным подсчетом (1342000) и вторым (1427000) произошел за счет сельских округов, где мы, по общему мнению, вообще не должны были получить ни одного голоса. Имеются, следовательно, виды на то, что теперь мы в недалеком будущем завоюем сельский пролетариат восточных провинций, а тем самым - и солдат прусских «образцовых полков». Тогда весь старый режим пойдет прахом, и мы сделаемся господами положения. Но прусские генералы должны были бы быть гораздо большими ослами, чем я могу предположить, если бы они не знали этого так же хорошо, как и мы, и поэтому они должны гореть желанием устроить показательную стрельбу, чтобы обезвредить нас на некоторое время. Вот, следовательно, вторая причина вести себя внешне спокойно*.
Третья причина: успехи выборов вскружили голову массам, в особенности недавно пришедшим к нам, и они воображают, что штурмом могут теперь добиться решительно всего.
Если их не сдерживать, то будет сделано немало глупостей. А буржуа, и особенно владельцы угольных копей, стараются изо всех сил поощрять и провоцировать эти глупости, и, кроме прежних причин для этого, у них есть еще и новая: они надеются таким образом покончить с «рабочелюбием» Вильгельмчика.
Те места, которые выше отчеркнуты на полях, прошу Шлютеру не сообщать. Он обуреваем жаждой деятельности, а кроме того, я хорошо знаю господ из «Volkszeitung», которые бесцеремонно используют для газеты все, что только можно. Но это не должно попасть в печать ни там, ни здесь, по крайней мере в немецкую печать. И тем более как материал, исходящий от меня.
Таким образом, если наша партия в Германии в ближайшее время, а также и в отношении 1 мая будет внешне вести себя довольно спокойно, то причины этого тебе известны. Мы знаем, что генералы охотно использовали бы 1 мая для того, чтобы открыть по нас стрельбу.
Такие же планы лелеют в Вене и в Париже.
В «Arbeiter-Zeitung» (венской) особенно важны корреспонденции Бебеля из Германии. В том, что касается германской партийной тактики, я не принимаю решения ни по одному пункту, прежде чем не узнаю мнения Бебеля: или из «Arbeiter-Zeitung» или из писем. У него удивительно тонкое чутье. Жаль, что по личным наблюдениям он знает только одну Германию. Статья, появившаяся на этой неделе, - «Германия без Бисмарка» - написана тоже им.
«Time» с моей первой статьей о русской политике (послано неделю тому назад) ты, вероятно, уже получил.
С тех пор как я почти стал трезвенником, нервы мои несколько успокоились. Мне придется придерживаться такого режима еще до осени. Шорлеммер все еще строгий трезвенник.
Он, как и я, шлет сердечный привет тебе и твоей жене. Пасху он проведет здесь, а в понедельник опять уедет в Манчестер. Сэму Муру в Африке живется хорошо, через год он приедет сюда в шестимесячный отпуск.
Твой Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 12 апреля 1890 г.
Дорогой Шмидт!
На Ваши письма от 25 февраля и 1 апреля сегодня, за недостатком времени, могу ответить лишь очень коротко, но так как второе письмо требует срочного ответа, то пишу все же сегодня.
Уже год тому назад я убедился, что в работе над рукописями Маркса мне нужна помощь; поэтому я предложил Эде, то есть Бернштейну, и Каутскому помочь мне в этом деле, разумеется, не безвозмездно, и оба они согласились. Пока я получил от Каутского в переписанном виде часть рукописи IV книги, упомянутой в предисловии ко II тому. Он научился довольно хорошо разбирать почерк и продолжает заниматься этим в свободное время. Возможно, правда, что он совсем покинет Лондон, по меньшей мере на несколько лет. Но в таком случае, согласно договоренности, его место займет Эде, тем более что положение Бернштейна, вероятно, изменится по истечении срока действия закона против социалистов (если он не будет продлен), даже если ему и не будет дана возможность прямо вернуться в Германию. Таким образом, при настоящем положении вещей я не мог бы обещать Вам этой работы; но за полгода могут произойти всякие перемены, и я с тем большим удовольствием буду помнить о Вашем любезном предложении, что для меня очень важно ознакомить с почерком Маркса возможно большее количество достаточно подготовленных людей. Это неосуществимо без учителя, единственный же учитель в этом деле - я. Ведь когда меня не станет, - а это ведь может случиться каждый день, - эти рукописи останутся книгой за семью печатями; каждый будет скорее вкладывать в них свои собственные домыслы, чем прочитывать в них то, что там действительно содержится. Поэтому, если получится так, что я лишусь своих теперешних сотрудников или как-нибудь иначе получу в этом отношении свободу действий, я сейчас же обращусь к Вам. Надеюсь, что у Вас к тому времени охота к этому делу не пропадет. Впрочем, Вам, быть может, удастся приехать сюда и независимо от этого, а если Вы будете здесь, многое, что издали кажется сложным, будет проще.
Наша победа на выборах была поистине поразительна, и впечатление, произведенное ею на внешний мир, также грандиозно. Успехи Бисмарка заставили уважать нас, то есть немцев вообще, как солдат, но уважение к нашему личному характеру, как немцев, они скорее уменьшили; пресмыкательство буржуазии довершило остальное: немцы дерутся, мол, хорошо, когда ими хорошо командуют, но командовать ими необходимо - о самостоятельности, о характере, о способности к сопротивлению тирании не может быть и речи. Со времени выборов это изменилось. Люди увидели, что немецкие буржуа и юнкеры не составляют всей немецкой нации; блестящая победа рабочих после десятилетнего гнета и под этим гнетом произвела более сильное впечатление, чем Кёниггрец и Седан; весь мир знает, что именно мы свергли Бисмарка, а социалисты всех стран чувствуют теперь, - довольны они этим или нет, - что центр тяжести движения переместился в Германию. На основании своего личного опыта я нисколько не опасаюсь, что нашим рабочим это новое положение окажется не по плечу. Недавно примкнувшие элементы, правда, еще не вполне тверды в выборе правильной тактики, но это скоро придет, и чего не сделают старшие боевые товарищи, о том уж позаботится правительство в его мудрости. Позиция всей нашей прессы в отношении пресловутых указов показывает, как закон против социалистов подготовил почву для этого. Обжегшись на молоке, дуешь и на воду. То, что еще в 1878 г. могло на какое-то время в известной степени расстроить движение, теперь уже совершенно не имеет никакого значения. Я отлично знаю, что есть люди, даже в новой фракции, которые охотно дали бы себя обмануть «рабочелюбием», идущим сверху, и пошли бы на компромиссы, но их заставят замолчать, лишь только они откроют рот. Путкамер был совершенно прав: закон против социалистов имел огромное «воспитательное значение» - но только не в том смысле, как он полагал.
Видели ли Вы в «Conrads Jahrbucher» рецензию Акилле Лориа (из Сиены) на Вашу книгу? Мне прислали ее из Италии, возможно, по инициативе самого Лориа. Я знаю этого Лориа; он был здесь, также переписывался с Марксом, говорит по-немецки и пишет на этом языке - так, как написана его статья, то есть плохо; вообще это самый законченный карьерист, какого я когда-либо встречал. В то время он видел спасение мира в мелком крестьянском землевладении - думает ли он так же и сейчас, я не знаю. Он пишет книгу за книгой, плагиируя с таким бесстыдством, какое невозможно нигде, кроме Италии, даже в Германии.
Так, несколько лет тому назад он издал книжонку, в которой растрезвонил о марксовом материалистическом понимании истории как о своем новейшем открытии, и прислал эту штуку мне! После смерти Маркса он написал и прислал мне статью, в которой утверждал, что: 1) Маркс построил свою теорию стоимости на софизме и сам сознавал это (un sofisma consaputo) (признанный софизм) и 2) Маркс вовсе не писал и никогда не собирался писать III том «Капитала», а ссылался на него только для того, чтобы поиздеваться над читателями, великолепно зная, что дать обещанное им разрешение вопросов просто невозможно! Несмотря на все мои отповеди и грубости, я не уверен, что он снова не полезет ко мне со своими письмами или посланиями: бесстыдство этого субъекта не знает границ.
С сердечным приветом Ваш Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 16 апреля 1890 г.
Дорогая Лаура!
Наконец-то выдался свободный час, чтобы написать тебе несколько строк. Меня почти до смерти замучили письмами, устными и другими обращениями всякого рода, и я хотел бы запереться хоть на месяц, потому что нет никакой возможности отвечать на все письма и тем более - сколько-нибудь серьезно работать.
Большое спасибо за добрые пожелания в твоем стихотворении, но боюсь, что владыка на небе и владыка преисподней в один прекрасный день разделаются со мной и поместят меня куда-нибудь. Впрочем, сейчас это не должно нас тревожить.
А теперь немного о делах: 1) Не дашь ли ты мне адрес Лонге?
2) Не сообщит ли мне Поль для Сэма Мура заглавие, фамилию издателя и т. д. и цену карманного издания (дешевого) ныне действующего Кодекса Наполеона (достаточно будет пяти кодексов: гражданского, гражданского процессуального, уголовного, уголовнопроцессуального, торгового)?
3) Прилагаю счет, обнаруженный в последней пачке французских газет.
Парижские рабочие, действительно, ведут себя так, как будто бы у них в жизни одна цель - доказать, что их революционная репутация была совершенно незаслуженной. Поль, конечно, может снова и снова повторять, что они буланжисты только из своей вражды к буржуазии, - но ведь так же были настроены и те, кто голосовал за Луи Бонапарта, а что сказали бы наши парижане, если бы немецкие рабочие назло Бисмарку и буржуазии, очертя голову, бросились в объятия молодого Вильгельма? Это все равно, что отрезать себе нос назло своей физиономии, а у парижан осталось еще достаточно прежнего ума, чтобы подкреплять наихудшие из возможных дел наилучшими из возможных доводов!
Нет, причина этого опьянения буланжизмом лежит глубже. Это шовинизм. После 1871 г. французские шовинисты решили, что история должна остановиться, пока Эльзас не будет снова отвоеван. Этому было подчинено все. А у наших друзей никогда не хватало мужества выступить против этой нелепости. В «Citoyen» и «Cri» были люди, которые вместе с толпой поднимали вой против всего немецкого, что бы это ни было; а наши друзья этому подчинялись. Последствия налицо. Единственное оправдание буланжизма - это реванш, возвращение Эльзаса. Удивительно ли, что парижские рабочие верят теперь как в евангелие в то, против чего никогда не осмеливалась выступить ни одна партия в Париже?
Но, наперекор французским патриотам, история не остановилась, - остановилась только Франция после падения Мак-Магона. И неизбежным последствием этого французского патриотического умопомрачения является то, что теперь французские рабочие стали союзниками царя не только против Германии, но также и против русских рабочих и революционеров! Ради сохранения за Парижем положения революционного центра, пусть будет раздавлена революция в России. Как же иначе, если не с помощью царя, отвоевать ведущее положение, принадлежащее Парижу по праву?
Если массовый переход французских или, скорее, парижских рабочих к Буланже заставил социалистов за границей считать их падшими окончательно, то удивляться нечему. Чего еще могут они ждать?
Конечно, я не должен был бы судить так поспешно. Это временное заблуждение не должно было бы приводить меня к такому выводу. Но такое заблуждение повторяется третий раз с 1789 года: в первый раз эта волна вознесла Наполеона № 1, во второй раз - Наполеона № 3, а теперь - субъекта, худшего, чем любой из них, - но, к счастью, сила волны тоже сломлена. Как бы то ни было, мы, по-видимому, должны прийти к заключению, что отрицательная сторона парижского революционного характера - шовинистический бонапартизм - столь же неотъемлемая его часть, сколь и сторона положительная, и что после каждого крупного революционного усилия мы можем иметь рецидив бонапартизма, взывания к спасителю, который должен уничтожить подлых буржуа, использовавших в своих интересах революцию и республику и заманивших в свои сети наивных рабочих. Ибо парижане, именно в силу того, что они парижане, знают все от рождения и по праву своего рождения, и учиться, подобно простым смертным, им нечего.
Итак, я буду приветствовать каждый революционный порыв, которым парижане соизволят облагодетельствовать нас, но готов ожидать, что после этого они снова окажутся обманутыми и опять бросятся к какому-нибудь спасителю-чудотворцу. Я надеюсь и верю, что на действие парижане способны не меньше, чем когда-либо, но если они претендуют на руководство в области идей, - покорно благодарю!
Между прочим, Буланже пал теперь так низко, что на днях ездивший на Джерси по делам Фрэнк Рошер - мальчишка 22 лет и самый тщеславный сноб в Лондоне - посетил его и был принят любезно, причем оба заверяли друг друга во взаимном доброжелательстве и поддержке!
Надеюсь, что 1 мая не обманет ожиданий наших французских друзей. Если в Париже оно пройдет успешно, то это будет тяжелым ударом для поссибилистов и может стать началом отрезвления от буланжизма. Резолюция о 1 мая была лучшей из принятых нашим конгрессом. Она доказывает нашу силу во всем мире, лучше возрождает Интернационал, чем все формальные попытки реорганизации, и вновь показывает, какой из двух конгрессов имел представительный характер.
Боюсь, что не смогу взять ни одну из твоих двух собак. Одна из них - сука, а Ним решительно отказывается снова заниматься избиением младенцев; другая - пойнтер, то есть охотничья собака, а здесь в отношении них существуют самые нелепые законы: я не смог бы вывести ее в Хэмпстед без того, чтобы меня не задержала полиция как потенциального браконьера. Поэтому пойнтеров, гончих, сеттеров и т. д. держат здесь только для настоящей охоты и никогда - как у нас на континенте - для личного развлечения. Вот что значит жить в аристократической стране.
В Германии мы должны провести 1 мая как можно спокойнее. Армии дан строгий приказ вмешиваться немедленно, не дожидаясь требования гражданских властей, а тайная полиция - которая вот-вот должна быть распущена - напрягает все силы, чтобы спровоцировать столкновение. И действительно, если телеграммы, только что переданные агентством Рейтер, чего-нибудь стоят, она уже начинает действовать и нашла несколько анархистов, чтобы спровоцировать «эксцессы».
Ним говорит, что не может приехать, заниматься садоводством ей уже поздно. У нее ревматизм бедренного сустава - не сильный, но он никак не проходит.
Кстати, у наших парижских друзей, кажется, царит совершенный разброд. Существует «Parti so..aliste» - газета, предназначенная для подготовки муниципальных выборов, это рациональное назначение мне понятно. Но есть еще «Autonomie» Окецки, затем ежедневная газета «Combat», находящаяся в руках Буайе, а теперь Гед хочет организовать еще выпуск литографированной корреспонденции. Да это же просто расточительство - все они кричат о ежедневной газете, а когда газета у них появилась, они, по-видимому, ее не используют. Или все у них вверх дном? Не могу понять.
Всегда твой Ф. Энгельс
ВЕРЕ ИВАНОВНЕ ЗАСУЛИЧ В МОРНЕ (ФРАНЦИЯ)
Лондон, 17 апреля 1890 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Многоуважаемая гражданка!
Когда я читал статью Бека, у меня было предчувствие, что Вам и Вашим друзьям она будет неприятна, и я сказал Бернштейну, что на его месте я не напечатал бы такого набора слов. Но он ответил, что не считал себя вправе не помещать статью, выражающую, в конце концов, мнение определенной части русской молодежи, у которой нет другого печатного органа, чтобы ответить читателям «So..aldemokrat» на опубликованную ранее статью. Бернштейн сказал далее, что он стремился, главным образом, к тому, чтобы дать вам повод ответить на эту критику, и, конечно, с большим удовольствием напечатает любой ваш ответ.
Положение «S..ialdemokrat» по отношению к живущим в Западной Европе русским довольно щекотливо. Без сомнения, вас считают союзниками и особыми друзьями германского движения. Но ведь и другие социалистические фракции имеют право на определенное уважение. Чтобы иметь возможность говорить с германскими рабочими, они почти вынуждены обращаться в «So..aldemokrat»; следует ли совершенно отказывать им в гостеприимстве?
Это было бы вмешательством во внутренние дела русских, а как раз этого надо избегать во что бы то ни стало. Возьмите, к примеру, внутреннюю борьбу у французских и датских социалистов; «So..aldemokrat» сохранял нейтралитет в отношении поссибилистов, пока это было возможно, то есть пока его самого не затронули, а в отношении двух датских партий он продолжает сохранять нейтралитет, несмотря на то, что все его симпатии на стороне «революционеров». То же самое и в отношении русских. У Бернштейна нет и намека на недоброжелательность к вам, за это я Вам ручаюсь. Но у него очень сильно развито чувство справедливости и беспристрастия; и он предпочтет десять раз быть несправедливым к своим друзьям и союзникам, чем оказаться один раз несправедливым к врагу или к человеку, который ему несимпатичен; все его друзья упрекают его в этой преувеличенной беспристрастности, которая превращается в предвзятое отношение к своим союзникам. Именно эта черта Бернштейна приводит к тому, что при разборе спорных случаев он всегда более снисходителен к врагу.
Прибавьте к этому, что мы все очень плохо осведомлена о довольно часто изменяющихся группировках среди русских, живущих в Западной Европе, и поэтому рискуем в любой момент попасть впросак. Бернштейн знает о них значительно больше, чем я, так как он мог, по крайней мере, кое к чему приглядеться в Цюрихе; мне же, наоборот, было неизвестно даже существование и названия газет, которые Вы упоминаете. Бернштейн говорил мне, что в письме Бека он увидел выражение взглядов сторонников Лаврова; не знаю, прав он или нет, но это было одной из причин, побудивших его напечатать письмо.
Он сказал мне также, что просил прислать ему из Парижа перевод предисловия Плеханова, чтобы напечатать его полностью. Перевод этот получен и будет напечатан при первой же возможности. Все это Бернштейн предпринял немедленно по получении письма Бека, и это должно послужить для Вас доказательством, что он хотел воспользоваться опубликованием этого письма, чтобы снова дать слово Плеханову. А теперь я предлагаю Вам составить ответ Беку - если желаете, пофранцузски, - и послать его либо мне, либо непосредственно в «Sozialdemokrat» (адрес Бернштейна: 4 Gorinne Road, Tufnell Park, London N.). Ведь Вы знаете этого г-на Бека, а вне русской среды его не знают; и хотя Вы и считаете для себя до некоторой степени унизительным вступать с ним в полемику, но это одна из тех неприятностей, которых, к сожалению, часто нельзя бывает избежать; мне это знакомо.
Я знаю по опыту, что за движение происходит внутри маленькой русской колонии в Западной Европе. Все друг друга знают, все находятся друг с другом в личных дружеских или враждебных отношениях, и, следовательно, все развитие, обязательно сопровождаемое разногласиями, расколами, полемикой, приобретает в высшей степени личный характер. Это свойственно всякой политической эмиграции; в период 1849- 1860 гг. у нас тоже всего этого было достаточно. Но вместе с тем я тогда же убедился, что партия, обладающая достаточной моральной силой, чтобы первой стать выше этой обстановки личных счетов и не поддаваться влиянию этих распрей, приобретает именно благодаря этому большое преимущество перед другими партиями. Чем менее чувствительны вы будете к этим булавочным уколам, тем больше сил и времени вы сбережете для великой борьбы. Не все ли Вам равно, в конце концов, что статья Бека или кого-нибудь другого появилась в «So..aldemokrat», раз вы уверены, что сможете ответить на нее со всей прямотой? Ведь нельзя же сделать всю социалистическую печать Западной Европы недоступной для ваших русских противников. А разве само русское движение не выиграет, если оно будет развиваться более открыто, на глазах у широкой западноевропейской общественности, вместо того чтобы прятаться в маленьких, отрезанных от всего света кружках и тем самым благоприятствовать интриганству и различным проискам? Когда Маркс видел, что против него плетутся тайные интриги, он пускал в ход именно это одно из самых сильных и чаще всего применявшихся им средств: вытаскивал своих противников на солнышко и публично вел на них атаку.
Лучшее средство отбить у ваших противников всякую охоту становиться в позу перед немецкими социалистами - это ваше активное сотрудничество в «So..aldemokrat» и «Neue Zeit». Как только будет установлено и признано единство ваших взглядов с взглядами немцев, можно предоставить другим говорить, что им угодно, никто не будет обращать на них внимания. Я уверен, что ваши сообщения будут приняты с распростертыми объятиями, и для меня было сюрпризом известие о том, что статья Плеханова о Чернышевском появится в «Neue Zeit».
Сердечный привет Плеханову, а также лично Вам.
Преданный Вам Ф. Энгельс
Бернштейн - прекрасный парень, и умный, и с хорошим характером, но у него есть та странность, что мерилом уважения к человеку для него является количество помещаемых им в «So..aldemokrat» нападок других лиц на этого человека. Чем больше он вас уважает, тем больше он стремится быть по отношению к вам беспристрастным.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 19 апреля 1890 г.
Дорогой Зорге!
«Nationalist» я получаю регулярно, но, к сожалению, читать в нем почти нечего. Это точная копия здешних фабианцев. Мелкие и застоявшиеся, как dismal swamp (мрачное болото), но чванящиеся тем чрезвычайным великодушием, с которым они, образованныебуржуа, снисходят до эмансипации рабочих, в награду за что рабочие должны смиренно молчать и беспрекословно слушаться образованных чудаков с их «измами». Пусть себе позабавятся немного, в один прекрасный день движение сметет все это прочь. В этом у нас, жителей континента, преимущество: мы совершенно иначе испытали на себе влияние французской революции, и у нас что-либо подобное невозможно.
Посылаю тебе сегодня также и «People`s Press», которая в деле публикации отчетов о новых тред-юнионах заменила собой «Labour Elector». «Labour Elector», как ты, вероятно, заметил, не помещает больше никакого фактического материала, потому что рабочие решительно не хотят больше иметь с ней дела. Это не мешает Бёрнсу, Манну и другим (в особенности из докеров) втихомолку еще поддерживать отношения с Чампионом и находиться под его влиянием. «People`s Press» редактирует некий Делл - совсем молодой фабианец, второй глава - поп Моррис; оба как будто в общем порядочные люди и поддерживают рабочих газовых предприятий. Во главе рабочих газовых предприятий (негласно) стоит Тусси, и союз их, по-видимому, намного лучше других. Докеров развратили пожертвования филистеров, и они не хотят портить отношений с буржуазной публикой. К тому же секретарь докеров Тиллет - смертельный враг рабочих газовых предприятий, секретарем которых он тщетно пытался стать. Докеры и рабочие газовых предприятий, собственно, тесно связаны друг с другом. Очень многие из них летом докеры, а зимой - рабочие газовых предприятий. Поэтому последние предложили такое соглашение: тот, кто является членом одного из этих союзов, при перемене работы не обязан вступать в другой союз. Докеры до сих пор это предложение отклоняли; они требуют, чтобы рабочий газовых предприятий, переходящий весной на работу докера, вносил также и в их союз вступительный и членские взносы. Отсюда всякие неприятности. Вообще докеры слишком много позволяют своему исполнительному комитету. Союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих принимает всех неквалифицированных рабочих, а в Ирландии теперь добиваются приема также и сельские поденщики. Отсюда недовольство Девитта, который не пошел дальше Генри Джорджа и видит в этом угрозу своей местной, ирландской политике, хотя и без всякого основания. Здесь, в Лондоне, к югу от Темзы, рабочие Газовой компании южной части столицы потерпели сильное поражение. Это очень хорошо: они слишком зазнались и решили, что все могут взять штурмом. Та же история повторилась с ними и в Манчестере.
Теперь они будут осторожнее, сначала они укрепляют организацию и пополняют кассу. Тусси представляет в союзе женщин и девушек Силвертауна (заводы резиновых изделий и т. д.), стачкой которых она руководила, и в ближайшее время, вероятно, будет представлять их в Лондонском совете тред-юнионов.
В такой стране, где политическое и рабочее движение существует уже давно, всегда остается целая куча традиционного хлама, который необходимо постепенно устранять. Это предрассудки союзов квалифицированных рабочих - механиков, каменщиков, плотников, столяров, наборщиков и пр., которые необходимо преодолевать; здесь и мелочное соперничество между отдельными профессиями, которое в деятельности вожаков обостряется до степени открытой вражды и борьбы; здесь сталкивается друг с другом и честолюбие самих руководителей с их интригами: один стремится в парламент, другой - тоже; этот хочет попасть в Совет графства или школьный совет, а тот собирается создать всеобщую централизованную организацию всех рабочих; один желает основать газету, другой - клуб и т. д. и т. п. - словом, трения без конца. А тут еще Социалистическая лига, которая относится свысока ко всему, что не непосредственно революционно (это означает здесь, в Англии, так же как и у вас, все, что не ограничивается фразеологией и бездеятельностью). Также и Федерация, которая попрежнему ведет себя так, будто вне ее существуют лишь ослы и шарлатаны, хотя ей именно благодаря новым веяниям в движении и удалось снова приобрести кое-каких последователей. Словом, если судить по поверхности, то может показаться, что кругом лишь разброд и личные дрязги. Но движение идет вперед под поверхностью, захватывает все более широкие слои и притом большей частью среди находящейся на самой низкой общественной ступени массы, которая до сих пор пребывала в состоянии застоя, и не далек уже день, когда эта масса внезапно найдет сама себя, когда ей станет ясно, что именно она является этой колоссальной движущейся массой, и в тот день будет покончено со всей этой пакостью и дрязгами.
Разумеется, приведенные выше подробности о личностях и временных неурядицах я сообщаю только для твоего сведения, они ни в коем случае не должны попасть в «Volkszeitung ». Это раз и навсегда. Дело в том, что у меня уже здесь была возможность убедиться, что Шлютер иной раз довольно легкомысленно относится к такого рода вещам.
С нетерпением жду 1 мая. В Германии фракция рейхстага обязана сдерживать всякого рода страсти. Буржуа, политическая полиция, у которой дело идет теперь «о хлебе насущном», господа офицеры - все они охотно ввязались бы и открыли пальбу; они ищут любой предлог, чтобы доказать молодому Вильгельму, что у него не хватает решительности отдать приказ стрелять. Но нам это все испортило бы. Сначала нам надо избавиться от закона против социалистов, то есть переждать 30 сентября. А тогда обстановка в Германии будет для нас так благоприятна, что мы не должны ухудшить ее ради пустого бахвальства. В остальном прокламация фракции, составленная Либкнехтом, никуда не годится. Бессмыслица о «всеобщей стачке» здесь совершенно не нужна. Но как бы то ни было, 20 февраля вызвало такой подъем, что людей необходимо несколько сдерживать, чтобы они не наделали глупостей.
Во Франции 1 мая может стать поворотным пунктом, по крайней мере для Парижа, если оно поможет образумить массу рабочих, перешедших там к буланжистам. В последнем наши сами виноваты. У них никогда не было мужества выступить против травли немцев, как таковых, и вот теперь в Париже они побеждены шовинизмом. В провинции дела, к счастью, обстоят лучше. Но за границей принимают во внимание только Париж.
Если бы французы прислали мне свои материалы, то я переслал бы их тебе. Думаю, однако, что они сами их стыдятся. Это во французском духе, они не могут перенести поражения.
Как только у них снова будут какие-то успехи, все сразу переменится.
Сердечный привет тебе и твоей жене, а также Шлютерам.
Твой Ф. Э.
Шорлеммер в прошлый понедельник уехал обратно в Манчестер. Мы оба строгие трезвенники поневоле. Какой ужас!
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 30 апреля 1890 г.
Дорогой Зорге!
Если здесь, в Лондоне, в будущее воскресенье соберется грандиозная демонстрация за восьмичасовой рабочий день, то этим мы обязаны исключительно Тусси и Эвелингу. Силвертаунские работницы делегировали Тусси в совет Союза рабочих газовых предприятий и чернорабочих, и она в этом совете пользуется такой популярностью, что ее называют не иначе, как «наша матушка».
23:57 04.08.2015
Союз рабочих газовых предприятий - лучший из новых союзов - горячо поддерживает демонстрацию за 8-часовой рабочий день, так как этот союз сам добился было для себя 8-часового рабочего дня, но убедился на практике, как непрочно это завоевание, поскольку оно было отнято капиталистами при первом же удобном случае; для них, как и для горнорабочих, самое главное - законодательное установление 8-часового рабочего дня.
Итак, Союз рабочих газовых предприятий и Блумсберийское социалистическое общество (лучшее отделение, вышедшее из Социалистической лиги два года тому назад; в нем состоят Лесснер, Тусси и Эвелинг) проявили инициативу в этом вопросе и приобрели массу сторонников среди более мелких тред-юнионов и радикальных клубов, которые все больше распадаются на социалистические рабочие клубы, с одной стороны, и буржуазногладстоновские - с другой. Действуя вполне открыто, они предложили Лондонскому совету тред-юнионов принять участие в демонстрации, которую планировалось провести в Гайдпарке. Совет тред-юнионов, состоящий преимущественно из представителей старых тредюнионов, объединяющих квалифицированных рабочих (в будущем году мы его тоже завоюем), видя, что ему уже не удастся уклониться, попытался стать хозяином положения путем узурпаторских действий.
Совет вошел в соглашение с Социал-демократической федерацией (Гайндман) и закрепил у председателя комиссии по общественным работам Гайд-парк за собой на 4 мая, чего другие еще не сделали. Дело в том, что о каждом более или менее крупном митинге, который проводится в Гайд-парке, нужно заранее заявить председателю комиссии по общественным работам, и он определяет количество трибун, которое необходимо установить, и т. д. Так как в предписании к тому же оговорено, что в один и тот же день, в одно и то же время двух митингов проводить нельзя, то эти господа думали, что они теперь хозяева положения и могут, монополизировав парк, командовать ранее созданным комитетом. Они заказали семь трибун и уступили две из них Социал-демократической федерации, думая этим сохранить видимость беспристрастности по отношению к социалистам и заполучить вдобавок союзника среди них.
Таким образом, они решили, что выйдут со знаменами и выдвинут ораторов только профессиональные организации, а не политические союзы (следовательно, клубы исключаются).
Они так отредактировали резолюцию, что из нее было вычеркнуто требование законодательного установления 8-часового рабочего дня и речь шла только о необходимости завоевания 8-часового рабочего дня тред-юнионами. Они наметили порядок шествия, маршруты и пр. и лишь тогда созвали собрание делегатов - только от профессиональных организаций. Когда дело дошло до собрания, то: 1) на него не допустили Тусси, на том основании, что она сама не работает в том производстве, которое представляет! (а г-н Шиптон, председатель Совета тред-юнионов, уже лет 15-16 и не прикасался к работе по своей специальности!!) 2) не допустили даже голосования или обсуждения поправки, вновь включающей в резолюцию вопрос о законодательном установлении 8-часового рабочего дня, - вопрос, мол, уже решен!
3) делегатам ясно дали понять, что Совет тред-юнионов - хозяин положения; парк на 4 мая принадлежит-де ему, а если им это не нравится, они могут убираться.
Огромный гнев и замешательство охватили делегатов первоначального комитета. Но на следующий день положение совершенно изменилось. Эвелинг отправился к председателю комиссии по общественным работам и заявил, что если их комитету также одновременно не будет предоставлено достаточное количество трибун, то будет большой шум; к счастью, у власти тори (либералы вывернулись бы, наврав что-нибудь, и ничего не разрешили бы), которым при их положении невыгодно увеличивать число врагов среди рабочих. Эвелинг получил разрешение на семь трибун, и тут господам из Совета тред-юнионов пришлось сбавить тон, потому что конфликт обнаружил бы теперь с полной ясностью, насколько они слабы.
Наш комитет начал энергично действовать, разработал подробно свои планы и маршруты и немедленно же их опубликовал, опередив Совет тред-юнионов. Вчера Эвелинг и Шиптон встретились и договорились обо всем, так что всякие коллизии исключены, и митинг в воскресенье будет одним из самых больших, когда-либо происходивших здесь.
Это ты можешь опубликовать в «Volkszeitung», а также и в «Workmen`s Advocate»; я был бы очень доволен, если бы вся эта история снова попала к этим господам -из Америки, будучи напечатана на английском языке.
Посылаю тебе несколько номеров «Star», которые после сказанного выше будут тебе понятны. (N. B. В каждой статье обычно имеются сведения как с нашей стороны, так и с другой, а к тому же еще и сведения, полученные от репортеров, все помещено подряд, без разбору.)
Затем посылаю «Time» за май. Кроме того, пакет с номерами «Combat» (принадлежит нам - Гед главный редактор) и в нем же - венская «Arbeiter-Zeitung». Содержащиеся в корреспонденции Бебеля угрозы об исключении относятся к Шиппелю - одному из главных интриганов и очень искусному плуту, которого Либкнехт несколько лет тому назад обнаружил и ввел в партию, а теперь смертельно ненавидит. Шиппель, к счастью, такой же трус, как и Гайндман.
Это наша первая крупная победа в Лондоне; она доказывает, что мы теперь и здесь имеем за собой массы. С нами пойдут четыре больших секции Социал-демократической федерации, у которой две собственные трибуны; они имеют представителей в нашем комитете. То же самое и с многими союзами квалифицированных рабочих: старые, сохранившиеся с прежних времен руководители идут с Шиптоном и Советом тред-юнионов, а массы - с нами. Весь Ист-Энд* идет с нами. Массы здесь еще не стали социалистическими, но они на пути к этому и уже настолько, что хотят иметь руководителями только социалистов. Совет тред-юнионов - единственная заслуживающая внимания рабочая организация, которая до сих пор еще является антисоциалистической, но и там уже есть социалистическое меньшинство, а как только туда войдут рабочие газовых предприятий, которых до сих пор с помощью всяких мелких уловок не допускали туда, дело быстро двинется вперед. Я убежден, что после 4 мая движение здесь приобретет совершенно иной характер, и ты тогда будешь больше слышать о деятельности Тусси. Интриганам из Совета тред-юнионов и Социалдемократической федерации мы показали, что с их хитростями и подвохами мы можем справиться; как бы ни ненавидели нас эти люди, против фактов ничего не поделаешь. Теперь, наконец, английский пролетариат вступает, по-видимому, в движение всей массой, и если это действительно так, то через год всем мелким интриганам, плутам и выскочкам будет указано подобающее место, либо же они будут сметены движением.
Новое издание «Манифеста» печатается. Прежде чем исчезнет закон против социалистов, мы хотим перебросить в Германию еще 5000 экземпляров.
Прекрасный весенний день. Через неделю появится гвоздика, расцветут боярышник, терновник, ракитник, зацветут яблони, а вишни цветут вот уже пятый день.
Желаю здоровья тебе и твоей жене. Сердечный привет вам обоим.
Твой Ф. Э.
14:42 05.08.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ПЛАУЭН-ДРЕЗДЕН Лондон, 9 мая 1890 г.
Дорогой Бебель!
Благодарю тебя за твои сообщения из Цюриха - я рад, что и по этому вопросу мы пришли к одинаковому мнению. Твое подтверждение было для меня особенно важно: в подобных вопросах нашему брату приходится делать заключения, не имея достаточных сведений, поэтому нежелательно основывать на них дальнейшие выводы, а тем более действия, не получив подтверждения из компетентных источников.
Сердечно поздравляю тебя и твою жену с обручением вашей дочери. Для вас, конечно, очень тяжело, что это приведет впоследствии к переселению в Америку, но для меня это могло бы все же иметь одно приятное последствие: мы смогли бы когда-нибудь вместе с тобой прокатиться на пароходе в Америку. Как ты думаешь? Я твердо уверен, что через дватри дня ты избавился бы от морской болезни и вполне вероятно, что навсегда. А как средство от переутомления такое морское путешествие неоценимо: я до сих пор ощущаю благотворное влияние экскурсии, которую совершил почти два года тому назад. К тому же Цадек утверждает, что у него есть верное средство от морской болезни (антипирин будто бы очень хорошо помогает), а, по медицинским данным, из всех людей только 2-3 процента не способны за два-три дня привыкнуть к качке. Итак, подумай об этом.
Если ты находишь в моей статье недостаток логики, то это скорее моя собственная вина, чем вина Блоса. Изложить такой большой и сложный вопрос на неполных двух листах - очень трудная штука, и я отдаю себе полный отчет в том, что в статье достаточно мест, где связь неясна и мотивировка недостаточна. Для последующей, несколько более полной переработки той же темы (имеющей для нас огромное значение) твои критические замечания были бы мне крайне желательны - хотя бы в виде кратких указаний, где и в каком отношении ты находишь, что нить изложения прерывается или запутывается.
Буржуазия всего мира, пожалуй, уже успела прийти в себя после страха, пережитого ею перед 1 мая, и отстирать свое запачканное при этом белье. Берлинский корреспондент «Daily News», один из самых больших нытиков, жаловался в день 1 мая, что рабочие сыграли со всем миром первоапрельскую шутку; и только через четыре дня он вспомнил, что рабочие, правда, неоднократно раньше заявляли о своем намерении устроить только мирную демонстрацию, но им никто не поверил!
Вы поступили совершенно правильно, организовав дело так, чтобы не было никаких коллизий. После 20 февраля немецким рабочим нет больше нужды подымать шум попусту. В этих условиях Германия должна была 1 мая выступить скромнее, чем другие, и никто ни здесь, ни во Франции вас за это не осуждает. Но из шиппелевщины, я думаю, вы можете сделать один вывод: в следующий раз заботиться о том, чтобы в период междуцарствия, то есть между новыми выборами и началом деятельности рейхстага, правление фракции было либо уполномочено продолжать свою работу, либо прямо утверждено на время междуцарствия в своих функциях вновь избранными депутатами. Тогда оно сможет уверенно вмешиваться и в случае надобности действовать и не позволит самодовольно важничать господам из Берлина, которым очень хотелось бы играть на парижский лад роль прирожденных вождей партии. Все это при условии, если после 1 октября организация останется такой же, как сейчас.
Здешняя демонстрация 4 мая была прямо-таки грандиозной, и это вынуждена признать даже вся буржуазная пресса. Я был на четвертой трибуне (большая грузовая платформа) и мог охватить взглядом лишь пятую или восьмую часть всей массы. Но насколько хватало глаз, видно было одно сплошное море голов. Присутствовало 250-300 тысяч человек, из них свыше трех четвертей составляли рабочие - участники демонстрации. Эвелинг, Лафарг и Степняк выступали с речами с моей трибуны - я был только зрителем. Лафарг, с его превосходной, хотя и с сильным французским акцентом, английской речью и южной пылкостью, вызвал настоящую бурю восторга.
Степняк также. Эде, говоривший с трибуны, на которой была Тусси, тоже имел блестящий успех. Семь трибун находились на расстоянии 150 метров одна от другой, крайние из них были расположены в 150 метрах от концов парка, так что наш митинг (за законодательное установление 8-часового рабочего дня в международном масштабе) занимал площадь свыше 1200 метров в длину и около 400-500 метров в ширину, и все было битком набито; а по другую сторону находились шесть трибун Совета тред-юнионов и две трибуны Социалдемократической федерации, но народу там не было и половины того, что у нас. Все вместе это было самое грандиозное собрание из всех когда-либо происходивших здесь.
Притом это блестящая победа, особенно для нас. С подробностями ты, вероятно, уже ознакомился из корреспонденции Эде в «Volksblatt». Совет тред-юнионов и Социалдемократическая федерация воображали, что им удалось отнять у нас парк на этот день, но они остались в дураках. Эвелинг добился у председателя комиссии по общественным работам разрешения для нас также на 7 трибун в парке, что в сущности являлось нарушением правил. Но, к счастью, у кормила власти тори, и их удалось запугать: было сказано, что иначе наши возьмут штурмом трибуны, занятые другими. И наш митинг оказался самым многолюдным, наиболее организованным, самым воодушевленным. Широкие массы здесь сейчас уже стоят за закон о 8-часовом рабочем дне. Эвелинг и в особенности Тусси все это дело организовали, и с тех пор у них совершенно иное положение в движении, чем прежде. «Союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих» - безусловно, самый лучший из новых профессиональных союзов - здорово их поддержал; без него ничего не вышло бы. Теперь все дело в том, чтобы сохранить комитет, организовавший наш митинг, - в его состав входят делегаты тред-юнионов, радикальных и социалистических клубов, - и сделать этот комитет ядром движения здесь. Этому будет положено начало сегодня же вечером. Несомненно одно: рабочие, буржуа, лидеры старых гнилых тред-юнионов и многочисленных политических и социальных сект и секточек, честолюбцы, карьеристы и литераторы, стремящиеся эксплуатировать движение, знают теперь точно, что настоящее массовое социалистическое движение началось 4 мая. Теперь, наконец, массы раскачались, и после некоторой борьбы и небольших колебаний они покончат с проявлениями личного честолюбия, с эксплуататорскими стремлениями карьеристов, с соперничеством отдельных сект точно так же, как в свое время покончили со всем этим в Германии, и укажут каждому его действительное место. А так как массовое движение всегда очень сильно поднимает интернациональный дух, вы скоро увидите, какого нового союзника вы приобрели. Англичане всей своей манерой действий, агитации и организации нам гораздо ближе, чем французы, и как только здесь все войдет в колею, как только удастся преодолеть неизбежные на первых порах внутренние трения, вы отлично зашагаете в ногу с этими людьми. Чего бы я не дал за то, чтобы Маркс дожил до этого пробуждения; он так зорко следил за малейшими его симптомами именно здесь, в Англии! Вы не можете себе представить ту радость, которую я пережил за эти последние две недели. Но успехи действительно велики. Сначала февраль в Германии, затем 1 мая в Европе и Америке и, наконец, это воскресенье, когда впервые после 40 лет вновь раздался голос английского пролетариата. Я сошел со старой платформы с высоко поднятой головой.
Привет твоей жене и Зингеру.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 10 мая 1890 г.
Дорогая Лаура!
Я в страшном долгу перед своими корреспондентами и в эту хлопотливую субботу могу написать тебе только несколько строк, чтобы поблагодарить за открытку и приложить чек на 20 ф. ст., обещанный мною Полю. Посылаю тебе также «People`s Press» с отчетом о прошлом воскресенье. Это было грандиозно. Англия действительно, наконец, приходит в движение, сомнений быть не может. Это была большая победа, в особенности для нас, для Тусси и Эвелинга, которые с помощью Союза рабочих газовых предприятий (лучший из новых союзов) все это устроили. В простоте душевной они обратились к Совету тред-юнионов, не закрепив за собой предварительно парк. Совет тред-юнионов, объединившись с Гайндманом и К°, опередил их; он обратился в комиссию по общественным работам относительно трибун на воскресенье и получил их, надеясь таким образом не допустить нас и иметь возможность распоряжаться; они попытались одновременно запугать нас, но Эдуард пошел в комиссию по общественным работам и получил для нас также 7 трибун - будь у власти либералы, мы бы их никогда не получили. Это сразу же сбило спесь у другой стороны, и они стали так любезны, как только можно было пожелать. Они увидели, что имеют дело не с такими людьми, как ожидали. Могу тебя заверить, что, сходя со старой грузовой платформы, которая служила нам трибуной, я выглядел на несколько дюймов выше ростом, так как впервые за 40 лет вновь ясно услыхал голос Английского Пролетариата. Этот голос услышали и буржуа - об этом свидетельствует вся лондонская и провинциальная пресса.
Поль говорил очень хорошо. В его речи, правда, слышался легкий отзвук грез о всеобщей стачке - эту чепуху Гед сохранил со времен своей приверженности к анархизму (когда мы будем в состоянии осуществить всеобщую стачку, мы будем иметь возможность получить то, что нам нужно, просто потребовав этого, без окольного пути всеобщей стачки). Но говорил он очень хорошо и к тому же на удивительно грамматически правильном английском языке, гораздо правильнее, чем в обычном разговоре. Приняли его лучше всех, а когда он кончил, наградили более восторженными аплодисментами, чем кого-либо другого. Его присутствие было очень кстати, так как с нашей трибуны выступали два или три филистера, которые довели слушателей до того, что они стоя спали, так что Полю пришлось разбудить их.
Успехи, достигнутые в Англии за последние 10-15 месяцев, огромны. В мае прошлого года лозунг 8-часовой рабочий день не привел бы в парк столько тысяч, сколько теперь мы собрали сотен, тысяч. А самое лучшее то, что борьба, предшествовавшая демонстрации, вызвала к жизни представительный орган, который послужит ядром движения, вне всяких сект - центральный комитет, состоящий из делегатов Союза рабочих газовых предприятий и многих других союзов - преимущественно мелких, объединяющих неквалифицированных рабочих и потому презираемых надменным Советом тред-юнионов, представителем рабочей аристократии, - а также радикальных клубов, обработанных в последние два года Тусси. Эдуард - председатель этого комитета. Комитет этот будет продолжать свою деятельность. Он предложит всем другим профессиональным, политическим и социалистическим обществам выделить своих делегатов и, постепенно расширяясь, превратится в центральный орган борьбы не только за закон о 8-часовом рабочем дне, но и за все другие требования - для начала, например, за остальные парижские решения* и так далее.
Комитет достаточно силен численно, чтобы новые пополнения не одержали над ним верх, и тем самым секты будут вскоре поставлены перед дилеммой - либо слиться с ним и с общим движением, либо вымереть. Теперь в движении господствует Ист-Энд, и эти свежие элементы, не испорченные «великой либеральной партией», проявляют такую же разумность, какую - лучше выразиться не могу - мы встречаем у столь же неиспорченных немецких рабочих. Они не хотят никаких руководителей, кроме социалистов.
Ну, а теперь решайся и приводи свой дом в порядок - так, чтобы быть здесь еще до окончания месяца. Дай нам знать, когда это будет тебе удобнее всего. Мы только надеемся, что к тому времени нынешней скверной погоде придет конец - вчера мы опять весь день топили!
Всегда твой Ф. Энгельс Привет от Ним.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 21 мая 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Благодарю за подробности о книге Моргана.
Вот копия письма Даниельсона из С.-Петербурга.
«Теперешний редактор и издатель «Северного вестника» г-жа Евреинова продала журнал. Она не один раз пыталась напечатать статью г-на Лафарга, но тщетно: наши цензоры слишком строги... Извините за то, что я собираюсь со следующей почтой отослать рукопись Вам; я не посылаю ее непосредственно самому автору, так как не уверен, что он получает мои письма. Я писал ему дважды, в марте и в апреле, в ответ на его любезное послание».
Получили ли Вы эти письма? Рукопись я отошлю Вам, как только получу ее. Вы хорошо сделаете, если дадите ему другой адрес, не возбуждающий подозрений, в Париж, куда он будет посылать письма для Вас, и если не будете подписывать письма своим именем. Я поступаю так, и наша переписка никогда не прерывалась из-за подобных случайностей.
Хорошо, что ваш комитет восьмичасового рабочего дня продолжает свою деятельность.
Здесь делают то же самое: Лига борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня находится в процессе организации и, главное, комитет будет продолжать функционировать, к нему присоединяются новые общества (среди них секции докеров). Этот чисто практический и элементарный вопрос, может быть, поможет вам вернуть приверженцев, дезертировавших два года тому назад в буланжистский лагерь. Странная ирония истории! Парижане, расстроив себе пищеварение громкими фразами, называемыми «идеями», вынуждены в настоящее время пользоваться только «детским питанием д-ра Риджеса» - восьмичасовым рабочим днем и другими легкими для пищеварения вещами!
Конец буланжистской лавочки очень потешен. Бравый генерал, получив пинок от всеобщего избирательного права, передает этот пинок своему «комитету», чтобы не иметь больше посредника между собой и всеобщим избирательным правом!
Говорят, что последним ударом для него был визит Фрэнка Рошера. После этого он не мог пасть ниже.
Готовится ли Лаура к приезду сюда? Месяц подходит к концу. Поцелуйте ее от Ним и от меня.
Привет.
Ф. Э.
Мартиньетти оправдан.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО [Лондон], 24 мая 1890 г. [Дорогой друг!] [Сердечно] поздравляю Вас с вашим [оправда]нием! Наконец-то! Какая это радость для Вас и для Вашей [семьи, которая] перенесла нисколько не меньше, [чем Вы] сами! Я тотчас же написал А. Лабриоле несколько благодарственных [строк], поблагодарив через него также и Лоллини.
Теперь для Вас начинается новая жизнь. И она будет лучше и полнее надежд, чем если бы Вам пришлось начать ее за океаном.
С самым дружеским приветом Ваш Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 29 мая 1890 г.
Дорогой Зорге!
Письма от 30 апреля и 15 мая, а также и «Volkszeitung» с отрывком из моего письма получил. Твое заявление371 появится в «So..aldemokrat», но, когда я вчера зашел в редакцию с вашим заявлением, оно было уже там, напечатанное в «Berliner Volksblatt»; Шлютер, следовательно, отослал его уже раньше. Это как раз то, что я называю шлютеровской жаждой деятельности и что ставит тебя в неприятное положение, когда приходишь в редакцию с рукописью, как с чем-то совершенно новым, и вдруг оказывается, что она уже напечатана в другом месте. На другие проявления нескромности с его стороны с тех пор, как он в Америке, мне жаловаться не приходится, но я его знаю с прежних времен.
Поэтому я должен рассказать тебе еще кое-какие сплетни о Шлютере, которые я считал бы не стоящими внимания, но Моттелер, заклятый враг Шлютера, который и повинен в его отъезде отсюда, рассказал свою версию этой истории Йонасу, и поэтому необходимо, чтобы по крайней мере ты знал, как это в действительности произошло.
Моттелер весьма норовист, с ним трудно ладить. Он не так простодушен, как кажется. Родом шваб, непризнанный гений, он чувствует себя разжалованным, потому что раньше он один управлял делами «So..aldemokrat» и заграничными связями партии, но потом, когда дело расширилось, такие же полномочия получили и другие люди. Однако в денежных делах он не только заслуживает полного доверия, но, что еще более ценно, вся партия признала за ним это качество, и никто не смеет в нем сомневаться. Таким образом, на посту казначея партии (в вопросах заграничных связей) он чрезвычайно ценный человек, и другие могут только радоваться, что он так долго избавлял их от этой ответственности. Все это хорошо, но стоит лишь появиться кому-нибудь, кто ему не нравится, начинаются вечные ссоры и беспрерывные придирки. Так было сначала с Деросси, затем с Шлютером. И обоих он выжил.
Против Шлютера он выдвигает два обвинения. Первое: Шлютер якобы растратил деньги.
Для такого утверждения нет абсолютно никаких оснований, кроме того, что Моттелер обнаружил в одном счете, уже тогда более чем годичной давности и утвержденном ревизорами, сумму в 150 марок без документа о ее использовании, то есть без расписки получателя. Этому пункту никто, кроме Моттелера, ни здесь, ни в Германии не придает никакого значения, так как расходы у самого Моттелера, как говорят, часто подтверждаются только его записями в книгах, а ведение дел у этих людей хотя и невероятно педантично, как все, что делает Моттелер, но ни в коем случае не отличается ни формальной правильностью, ни точностью.
Что Шлютер был неаккуратен и допускал мелкие ошибки - всегда устраивая так, что сам при этом не терпел убытка, - это вполне возможно. Но ничего большего утверждать нельзя. - Второе: Шлютер падок на женщин, притом любит разнообразие. По-видимому, действительно установлено, что он ухаживал за одной или двумя переплетчицами, работавшими в Цюрихе, и даже соблазнил их. Но поскольку здесь в редакции девушек нет, то этот вопрос и не возникал, так что у Моттелера не было никаких оснований затевать с Шлютером скандал, кроме непреодолимой антипатии к нему. Вот и вся история; и если бы Шлютер как следует дал отпор Моттелеру, то все, быть может, постепенно уладилось бы.
Все мы не придавали этому никакого значения, так как история с девицами давным-давно отошла в прошлое, Моттелер сам же отказался объясняться с Шлютером перед партийными ревизорами, а здесь эта история не могла повториться.
Итак, если Йонас станет распускать сплетни, то теперь тебе известны подлинные факты.
Йонас явился также и ко мне, слегка смущенный, но застал у меня Тусси и Эдуарда Эвелинга (это было как раз после митинга в Гайд-парке), которые приняли его очень холодно (Эвелинг уже в центральном комитете, когда Йонас зашел за корреспондентским билетом на митинг, сказал ему, что он надеется, что отчеты «Volkszeitung» будут на этот раз более правдивы, чем прежде). Йонас очень скоро ушел вместе с Бернштейнами, которые должны были идти домой из-за детей. Чем элегантнее этот субъект старается одеваться, тем неказистее он выглядит.
Теперь еще одно. Для нового издания «Происхождения и т. д.» мне нужна последняя работа Моргана ( Л. Г. Морган. «Дома и домашняя жизнь американских туземцев»); с самого утра не могу отвоевать себе у читателей романов местечко в Британском музее. Посылаю тебе поэтому письмо, адресованное соответствующему департаменту, и два экземпляра моей книги. Вопрос лишь в том, как лучше переслать эти вещи (письмо и один экземпляр книги) - прямо в департамент или через третье лицо, которое меня рекомендовало бы. Эвелинг полагает, что Эли (в Балтиморе) охотно сделал бы это. Ты знаешь этого человека лучше, поэтому я предоставляю тебе самому решить, какой путь лучше. На тот случай, если ты предпочтешь действовать через посредника, я приложил для него второй экземпляр. Прилагаю также несколько строк для Эли на тот случай, если ты сочтешь целесообразным воспользоваться его посредничеством.
Очень рад, что «Volkszeitung» и «Workmen`s Advocate» напечатали историю подготовки митинга в Гайд-парке. Этим они снова сделали возможным сближение Эвелингов с американцами. Даже г-н Йонас, вероятно, уже в достаточной мере убедился, какую ошибку он сделал, когда, не задумываясь, подпевал Исполнительному комитету против Эвелинга.
Впрочем, здесь дело не ограничится митингом. Из последнего номера «People`s Press» ты, вероятно, уже видел, что центральный комитет продолжает существовать и организует Лигу борьбы за законодательное установление 8-часового рабочего дня и Международную рабочую лигу. Имеется уже проект устава, который 22 июня будет представлен на обсуждение собрания делегатов; приглашены все лондонские рабочие организации, радикальные клубы и т. д. Устав требует: 1) проведения в жизнь решений Парижского конгресса, поскольку они еще не стали в Англии законом; 2) проведения дальнейших мероприятий для осуществления полной эмансипации рабочих- таких, какие определит сама Ассоциация; 3) организации самостоятельной рабочей партии со своими собственными кандидатами на все выборные должности, где имеются шансы на успех. Это ты можешь опубликовать.
В венской «Arbeiter-Zeitung» (пошлю следующей почтой) я напечатал большую статью о здешних событиях.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Энгельс
ПАУЛЮ ЭРНСТУ В БЕРЛИН [Черновик]
Лондон, 5 июня 1890 г.
Милостивый государь!
К сожалению, я не могу исполнить Вашей просьбы и написать Вам письмо, которое Вы могли бы использовать против г-на Бара. Это втянуло бы меня в открытую полемику с ним, а для этого у меня совершенно нет времени. Поэтому то, что я Вам пишу, предназначено только для Вас лично.
К тому же я совершенно не знаком с тем, что Вы называете женским движением на Севере; я знаю только несколько драм Ибсена и абсолютно не представляю себе, в какой мере можно считать Ибсена ответственным за более или менее истерические полуночные бдения буржуазных и мещанских карьеристок.
Да и область, которую привыкли называть женским вопросом, так обширна, что в пределах одного письма невозможно сказать о ней ничего исчерпывающего или хотя бы сколько-нибудь удовлетворительного. Но одно несомненно: Маркс никогда не мог «стоять на точке зрения», которую ему приписывает г-н Бар. До подобной бессмыслицы он не мог дойти.
Что касается Вашей попытки подойти к вопросу материалистически, то прежде всего я должен сказать, что материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты. И если г-н Бар полагает, что поймал Вас на этой ошибке, то мне думается, что тут он до известной степени прав.
Всю Норвегию и все, что там происходит, Вы подводите под одну категорию - мещанство, а затем это норвежское мещанство преспокойно подгоняете под свое представление о немецком мещанстве. Но тут поперек дороги встают два факта.
Во-первых, когда во всей Европе победа над Наполеоном оказалась победой реакции над революцией и когда революция только на своей родине, во Франции, внушала еще такой страх, что восстановленная легитимная монархия была вынуждена дать буржуазнолиберальную конституцию, - в это время Норвегии удалось ввести у себя гораздо более демократическую конституцию, чем все существовавшие тогда в Европе.
И, во-вторых, за последние 20 лет Норвегия пережила такой подъем в области литературы, каким не может похвалиться за этот период ни одна страна, кроме России. Мещане они или не мещане, но эти люди создают гораздо больше, чем другие, и накладывают свою печать также и на литературу других народов, и не в последнюю очередь на немецкую.
На мой взгляд, эти факты обязывают нас в какой-то мере исследовать особенности норвежского мещанства.
И тут Вы, вероятно, обнаружите весьма существенное различие. В Германии мещанство - это плод потерпевшей поражение революции, результат прерванного и обращенного вспять развития; благодаря Тридцатилетней войне и последовавшему за ней периоду оно приобрело свои особые, резко выраженные характерные черты: трусость, ограниченность, беспомощность и неспособность к какой бы то ни было инициативе, между тем как почти все другие крупные народы переживали как раз в это время быстрый подъем. Эти характерные черты немецкое мещанство сохранило и в дальнейшем, когда Германия была снова подхвачена потоком исторического развития; они оказались достаточно устойчивыми, чтобы в той или иной степени наложить отпечаток и на все другие общественные классы Германии, породив своеобразный общенемецкий тип, пока наш рабочий класс не разорвал, наконец, эти узкие рамки. Немецкие рабочие и являются крайне злонамеренными людьми, «не имеющими отечества» как раз в том смысле, что они полностью стряхнули с себя немецкую мещанскую ограниченность.
Таким образом, немецкое мещанство - это вовсе не этап нормального исторического развития, а доведенная до крайности карикатура, своего рода пример вырождения, совершенно так же, как польский еврей - карикатура на еврея. Английский, французский и всякий другой мелкий буржуа отнюдь не стоит на одном уровне с немецким.
Напротив, в Норвегии мелкое крестьянство и мелкая буржуазия, с небольшой примесью средней буржуазии, - примерно так же, как было в Англии и во Франции в XVII веке, - представляют собой нормальное состояние общества в течение многих столетий. Здесь и речи нет о насильственном отбрасывании назад к устаревшим порядкам из-за поражения крупного движения или из-за какой-либо длившейся 30 лет войны. Страна отстала вследствие своей изолированности и природных условий, однако ее общее состояние вполне соответствует ее условиям производства и поэтому является нормальным. Лишь в самое последнее время в стране начали спорадически появляться кое-какие ростки крупной промышленности, но для сильнейшего рычага концентрации капитала, биржи, здесь еще нет места. К тому же огромный размах морской торговли оказывает как раз консервирующее влияние. Ибо если во всех других странах пароход вытесняет парусные суда, то Норвегия в огромных масштабах увеличивает свое парусное судоходство и обладает если не самым большим в мире, то, несомненно, вторым по величине парусным флотом, составляющим в основном собственность мелких и средних судовладельцев, как это было, скажем, в Англии около 1720 года. Но тем не менее благодаря этому и при таком застойном состоянии началось движение, и это движение нашло свое выражение также в подъеме в области литературы.
Норвежский крестьянин никогда не был крепостным, и это придает всему развитию, - подобно тому как и в Кастилии, - совсем другой фон. Норвежский мелкий буржуа - сын свободного крестьянина, и вследствие этого он - настоящий человек по сравнению с вырождающимся немецким мещанином. И норвежская мещанка также отличается как небо от земли от супруги немецкого мещанина. И каковы бы, например, ни были недостатки драм Ибсена, эти драмы хотя и отображают нам мир мелкой и средней буржуазии, но мир совершенно отличный от немецкого, - мир, в котором люди еще обладают характером и инициативой и действуют самостоятельно, хотя подчас, по понятиям иностранцев, довольно странно. Подобные вещи я предпочитаю основательно изучить, прежде чем высказывать о них свое суждение.
Возвращаясь снова к тому, с чего начался наш разговор, то есть к г-ну Бару, я должен сказать, что меня удивляет, насколько в Германии люди ужасно торжественно относятся друг к другу. Остроумие и юмор, по-видимому, запрещены более строго, чем когда бы то ни было, а скука сделалась гражданским долгом. Иначе Вы, несомненно, несколько детальнее рассмотрели бы «женщину» г-на Бара, лишенную всех «исторически развившихся» черт. Исторически развилась ее кожа, ибо она должна быть белой или черной, желтой, коричневой или красной, - следовательно, у нее не может быть человеческой кожи. Исторически развились ее волосы - курчавые или волнистые, кудрявые или прямые; черные, рыжие или белокурые.
Следовательно, в человеческих волосах ей отказано. Что же останется, если у нее вместе с кожей и волосами начисто отнять все исторически сложившееся и «перед нами предстанет женщина как таковая»? Просто-напросто - самка человекообразной обезьяны; пусть г-н Бар берет ее - «легко осязаемую и прозрачную» - к себе в постель со всеми ее «естественными инстинктами».
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 10 июня 1890 г.
Милостивый государь!
Я получил Ваши любезные письма от 18 декабря, 22 января, 24 февраля и 17 мая, а также статью г-на Лафарга, возвращенную редакцией; она уже отослана ему. Я сообщил ему, что Вы писали ему дважды - в марте и апреле, - но не имеете определенного ответа, получил ли он эти два письма. Его жена, которая находится сейчас здесь, не может по памяти ответить на этот вопрос определенно. Она очень сожалеет о переходе «Северного вестника» в другие руки и просит меня поблагодарить Вас от ее имени и от имени ее мужа за Ваши любезные хлопоты в их интересах.
Что касается четвертого издания I тома «Капитала», то я в настоящее время читаю 39-42 листы корректуры. Всего в томе будет менее 50 листов, так как шрифт на этот раз хотя и крупнее, но более убористый. Как только книга выйдет из печати, я сейчас же пошлю ее Вам.
Я снял копии на пишущей машинке со всех писем к Вам нашего автора, так любезно предоставленных мне Вами (это сделала младшая дочь автора). Теперь я могу отослать их Вам обратно заказным письмом, если Вы ничего не имеете против этого способа отправки.
Я очень благодарен Вам за Ваши постоянные интересные сообщения об экономическом положении вашей великой страны. Под гладкой поверхностью политического спокойствия в ней совершаются такие же крупные и важные экономические перемены, как и во всякой другой европейской стране, и наблюдение за ходом их представляет величайший интерес. Последствия этих экономических перемен рано или поздно непременно проявятся и в других сторонах жизни.
Мы здесь слышали о смерти Н. Г. Ч. и восприняли это с чувством глубокой скорби и сострадания. Но, может быть, это и к лучшему.
Большое спасибо за Ваши поздравления в письме от 24 февраля; они порадовали нас больше, чем поздравления любого другого человека.
Я был так чрезмерно занят, и мои глаза, - хотя им и становится лучше, - по-прежнему так сильно утомляются при чтении русского текста, что я все еще не мог прочесть статьи в «Ежегоднике», но я непременно сделаю это в первую же свободную минуту. Отмеченное Вами неправильное употребление экономических терминов является весьма обычным недостатком в литературе всех стран. Здесь, в Англии, термином рента одинаково обозначается как плата за землю английского капиталистического арендатора лендлорду, так и плата за землю ирландского бедняка-арендатора, который платит настоящую дань, складывающуюся главным образом из вычетов из его средств к существованию, заработанных им собственным трудом, и лишь в самой ничтожной степени представляющую собой действительную ренту. Так в Индии англичане превратили поземельный налог, платившийся райатом (крестьянином) государству, в «ренту» и вследствие этого, по крайней мере в Бенгалии, фактически превратили заминдара (сборщика налогов в пользу прежнего индийского государя) в лендлорда, владеющего землей в силу номинального ленного пожалования от короны, совершенно так же, как это происходит в Англии, где корона является номинальным собственником всей земли, а крупные дворяне - ее действительные владельцы - в силу юридической фикции являются лишь ленными владельцами по пожалованию короны. То же самое произошло в Северной Ирландии, когда она в начале XVII века подпала под непосредственное господство Англии. Английский юрист сэр Джон Дэвис застал там сельскую общину с общественной собственностью на землю, которая периодически переделялась между членами клана, платившими известную подать главе своего клана; он сразу же объявил эту подать «рентой». Так шотландские лэрды - главы кланов - после восстания 1745 г. воспользовались этой юридической путаницей - смешением подати, уплачивавшейся им членами клана, с «рентой» за землю, находившуюся в их владении, для того чтобы превратить всю землю клана, общую собственность клана, в свою собственность, в частную собственность лэрдов. Ибо, заявляли юристы, если бы они не были лендлордами, то как бы они могли получать ренту за эту землю? Таким образом, это смешение подати с рентой послужило основой для конфискации всех земель в горной Шотландии в пользу немногочисленных глав кланов, которые очень скоро после этого согнали прежних членов клана с их земель и заменили их овцами, как это описано в «Капитале», гл. 24, 2 (стр. 754, третье издание).
С сердечным приветом искренне Ваш П. В. Рошер
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 14 июня 1890 г.
Дорогой Шлютер!
Спешу сообщить тебе, что я очень охотно даю согласие на опубликование биографии Маркса, но у меня совершенна нет времени, чтобы доделать ее. Материал можно найти, между прочим, в некрологе о Марксе в марте 1883 г. B «So..aldemokrat».
Поздравляю с назначением «главным».
Здесь пока все идет хорошо, в Германии тоже; Вильгельмчик грозит отменить всеобщее избирательное право - ничего лучшего для нас но могло бы произойти! Мы и без того достаточно быстро идем навстречу или мировой войне, или мировой революции, или и тому и другому вместе.
Сердечный привет твоей жене; очень рад, что там ее здоровье лучше, чем здесь.
Твой Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 19 июня 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
Каждую минуту перемены. Шорлеммер приглашает меня проехаться по морю в июле; есть различные планы на выбор. Мой врач советует мне уезжать как можно скорее и лето использовать для лечения, чтобы к зиме снова быть здоровым. Я сам замечаю, что бессонница мешает мне работать, и нужно как можно скорее сделать перерыв. Поэтому было бы неблагоразумно отказаться от этого плана.
С другой стороны, Лаура настаивает, чтобы Ленхен поехала с ней на две недели в Париж; во время моего отсутствия это было бы вполне приемлемо и пошло бы старушке на пользу.
Вдобавок и ваш рейхстаг еще заседает, а за две недели вперед нельзя предвидеть, будет ли он распущен и когда именно.
Итак, очень возможно, что дней через 10 я исчезну отсюда недели на 3. Но к 25-26 июля я во всяком случае уже вернусь, а Ленхен, вероятно, на несколько дней раньше. Если ты сможешь устроить свою поездку так, чтобы приехать сюда, скажем, после 21 или 22 июля, то для тебя все будет приготовлено, а через несколько дней я и сам уже буду на месте.
Все это, разумеется, пока только предварительно, а что-либо определенное я смогу сообщить тебе лишь через несколько дней, но я считаю, что лучше будет, если я сразу же поставлю тебя в известность об этом неожиданно возникшем плане; то, что я еду, это почти наверняка, но детали еще не ясны. Несомненно только, что я вернусь в Лондон до конца июля, а Ленхен - до меня. Какой бы план ни был принят, я не задержусь дольше 26-го.
Итак, Гельголанд должен стать немецким. Я заранее радуюсь воплям бравых гельголандцев, которые будут отбиваться обеими руками от присоединения к великому казарменному отечеству. И они совершенно правы; тотчас же после присоединения их остров будет превращен в большую крепость для господства над расположенной на северо-востоке от него якорной стоянкой; бедняги будут выселены точно так же, как если бы они были обыкновенными ирландскими арендаторами или шотландскими овцами, уступающими место оленям.
«О нет, о нет, отечество немца должно стать больше» (Арнд "Отечество немца"), но ни одному немцу, живущему вне пределов Германии, туда не хочется. Шлезвиггольштейнский Эльзас на море! Этого еще не хватало для немецкой имперской комедии!
Твой Ф. Э.
НАТАЛИИ ЛИБКНЕХТ В БЕРЛИН Лондон, 19 июня 1890 г.
Многоуважаемая г-жа Либкнехт!
Когда я ссылался на Ваши слова, что Вы в Лейпциге чувствуете себя одинокой и почти изгнанницей, то это было вполне естественно. Из Ваших слов следовало, что Лейпциг для Вас невыносим, и я рад узнать, что на самом деле это не так.
Вообще же сопоставлять преимущества Лейпцига и неприятные стороны Берлина я не могу уже потому, что первых не знаю вовсе, а вторые знаю лишь по старым воспоминаниям.
Берлин же, по словам берлинцев, с тех пор удивительно преобразился. Впрочем, охотно Вам верю, что для домашнего хозяйства Лейпциг гораздо более удобен, чем столица бранденбургской Сахары.
Все это, как я писал Зингеру и Либкнехту, вопросы, которые каждый должен решать сам, со своей семьей и с партией, а нам, посторонним, в обсуждение их вмешиваться не стоит. Но я могу только сказать, что, по моему твердому убеждению, Либкнехт должен быть в Берлине, если Правление партии и партийный орган будут переведены туда. Произойдет это или нет, зависит не от меня, я могу только высказать свое мнение, которое ничего не предрешает.
Но если это произойдет, а Либкнехт останется в Лейпциге, то он сам низведет себя до уровня партийного руководителя второго ранга, перейдет, так сказать, на пенсию и окажется в таком положении, что в важных вопросах его не будут ни спрашивать, ни сл
14:46 05.08.2015
ни слушать. Словом, он сделал бы этим первый шаг к отставке, а этого Вы и сами не захотите.
Политика швыряет нашего брата самым причудливым образом. Когда Лассаль в 1858 г. хотел в Берлине издавать совместно с Марксом и со мной газету, мы ведь тоже не могли сказать «нет» и были готовы переехать в столицу песков, - к счастью, из этих переговоров ничего не вышло. А ведь для меня это означало бы расторжение деловых контрактов и для нас обоих - переезд посложнее, чем из Лейпцига в Берлин. Поэтому если все же условия сложатся так, что Ваш переезд в песочницу Империи станет неизбежным, то Вы наверняка сумеете примириться с этим и, кроме того, конечно, найдете утешение не только,
когда позднее обнаружите, что, в конце концов, можно жить и там, но и в сознании, что Либкнехт благодаря этому переезду занимает принадлежащее ему по праву место в партии и находится на посту, на котором он может полностью выполнить свой долг.
Во всяком случае, этот вопрос теперь, вероятно, уже скоро разрешится, и я хочу надеяться, что какое бы решение ни было принято, Вы, в конце концов, примиритесь с ним.
Сердечные приветы от Ним, г-жи Лафарг, Рошеров и дружески преданного Вам Ф. Энгельса
ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ В ГАННОВЕР [Лондон], 30 июня 1890 г.
Искренне благодарю за твои многократные посылки. Я попытался достать номер «Daily Telegraph», но безуспешно, так как я не мог назвать даты появления статьи; кроме того, мне сказали, что номера, вероятно, уже распроданы. У здешних приказчиков не получишь справки, когда речь идет о деле на сумму в один пенни!
Твой Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН [Лондон], 30 июня 1890 г.
Ответ, написанный мною от твоего имени, только спровоцировал бы г-на Гайндмана на такого рода возражение: нас интересует не мнение г-на Энгельса, а свидетельство самого Либкнехта. И к тому же подобные вещи здесь не приняты. Ты видишь, что г-н Ф. Гиллес занялся этим делом, чтобы нажить на этом капитал. Итак, если ты не хочешь писать прямо в «Justice», помести ответ в «People`s Press» (редактор Ричард Делл), 1 Hare Place, Fleet Street, London, E. С. Посылаю тебе последний номер этой газеты.
Искать квартиру в Берлине, должно быть, действительно приятное занятие!
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Одда], пятница, 4 июля 1890 г.
Дорогая Лаура!
Надеюсь, что вы добрались до Парижа так же благополучно, как мы до Норвегии. Море было очень спокойное, но все же многие заболели. Берега Норвегии мы увидели вчера пополудни и к 6 часам были между островами и скалами. Поднялись по Хардангер-фьорду, ведущему прямо к сердцу страны, и теперь находимся в самом дальнем его пункте, Одде, где останемся до завтрашнего дня. Сегодня утром катались по долине и только что вернулись.
Шел небольшой дождь, но это не испортило пейзаж, который великолепен. Солнце село вчера в 10, и настоящей ночи не было, а только довольно глубокие сумерки и на севере красное небо. Люди очень первобытны, но здоровый, сильный, красивый народ. Они понимают мой датский язык, я же их норвежский - не очень. Завоеватели, явившиеся сюда на нашем судне, захватили все норвежские деньги в поселке - в обмен на английские - и все марки на почте.
Мы отплываем отсюда завтра и в понедельник будем в Тронхейме, это значительно дальше вверх, на север. Если пейзажи окажутся не хуже тех, какие мы видели сегодня, я буду вполне доволен. В некоторых отношениях они похожи на швейцарские, в других - совсем от них отличны. Пиво пока не такое, какого можно было бы ждать, но я воздержусь от суждения, пока не побываю в городах. Одда состоит из двадцати, приблизительно, домов, включая церковь, гостиницу, почту и школу.
Все построено из дерева, хотя камня здесь, примерно, в 1000000 раз больше, чем леса.
Ну, я надеюсь, что Ним хорошо проводит время и вы с Полем тоже. Будь Меме здесь, она немало наговорила бы о моем носе, солнце так сожгло его, что он потрескался во многих местах.
Итак, привет вам всем, отдыхайте как следует.
Всегда твой Ф. Энгельс
00:19 06.08.2015
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Тронхейм, 8 июля 1890 г.
Перед самым отплытием к Нордкапу не могу не послать тебе весточку из Тронхейма. Я только что съел самого лучшего омара, какого мне когда-либо доводилось пробовать, запил его прекрасным пивом и любовался огромным водопадом. В 9 часов я отплываю сначала в Тромсё, оттуда к Нордкапу, затем обратно в некоторые норвежские фьорды, а 26 июля снова буду на Темзе. Погода пока вполне хорошая, только вчера было пасмурно, а сегодня снова прекрасно. Люди здесь мне очень нравятся; девушки носят на голове платки, как и у нас, и кажется, будто уже встречался с ними когда-то на Зибенгебирге или на Эйфеле. Однако перо отвратительное, и мне лишь с трудом удалось нацарапать эти строки. Привет Эмме и детям, Рудольфу, Матильде, Хедвиге и всем остальным.
Твой Фридрих
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Паровая яхта «Цейлон», Бергенский рейд, 22 июля 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
Благополучно возвратившись в цивилизованные широты из нашего путешествия к Нордкапу, - мы с Шорлеммером отплыли из Лондона на вышеназванном судне 1 июля, - спешу сообщить тебе, что в субботу, 26-го с/м, мы надеемся прибыть в Лондон и будем рады видеть тебя у нас как можно скорее. Приезжай, если можешь, сразу же, так как мы, вероятно, скоро поедем к морю и думаем соблазнить и тебя поехать с нами; тогда у тебя останется еще некоторое время, чтобы сделать в Лондоне все, что необходимо.
Первое известие, которое пришло к нам из внешнего мира и сегодня стало известно на корабле, таково: германская социал-демократия с 1 октября* начнет перестраиваться и разрабатывает план организации, который будет передан на обсуждение и утверждение съезда в октябре. Кроме этого - ничего сколько-нибудь значительного, но забавно, что с первого же шага тебя встречает именно это известие.
Так как молодой Вильгельм осчастливил Норвегию своим посещением одновременно с нами, я сохранял свои план путешествия в строгой тайне, чтобы избежать полицейских придирок. На обратном пути мы в Мольде встретили германский флот, но «молодого человека, который далеко пойдет», там не было: он отправился прогуляться на торпедной лодке и незаметно проехал мимо нас в Ейрангер-фьорде, к великой досаде компании английских буржуа с нашего судна, которая с удовольствием приветствовала бы живого императора.
Из всего флотского экипажа одни лишь матросы - настоящие молодцы, а молодые офицеры и гардемарины - «истые гвардейцы». У мичманов та же манера выражаться, что и при царе Горохе, старшие же офицеры, которых мы в отеле встречали в штатском платье, были уже совершенно иными, - они ничем не отличались от обыкновенных штатских. Преобладает старопрусский диалект. Невероятно смешны были два жирных адмирала, которые, втиснувшись в маленькую норвежскую колясочку (в ней едва хватало места для одного), ездили с визитами (весь Мольде дважды уместился бы в Примроз-хилл); сзади видны были лишь эполеты и треуголки.
Путешествие было очень приятным и интересным, а норвежцы мне очень понравились.
На севере, в Тромсё, мы посетили лапландцев с их оленями, в Гаммерфесте видели целые горы трески - я сначала подумал, что это дрова, - у Нордкапа любовались знаменитым полярным солнцем. Но ничто так быстро не надоедает, как этот вечный дневной свет, когда в течение целой недели совсем нет ночи и все время ложишься спать при ярком свете.
Пиво мы добросовестно пробовали вплоть до 71° северной широты, оно не плохое, но хуже немецкого, и повсюду в бутылках. Только в Тронхейме было бочковое пиво. Между прочим, здесь также усиленно пытаются ввести закон об умеренном потреблении алкоголя, и бисмарковская в.дка будет находит!. тут все меньший сбыт. Имеется ли в Бергене пивная, в которой можно получить бочковое пиво, это мы, я думаю, сегодня же разузнаем.
По железной дороге из Воссевангена в Берген поезд проходит 108 километров за 41/2 часа - 24 километра в час! По, правда, ехать приходится среди всевозможных скал, почти весь путь проложен с помощью взрывов.
На севере, в Свартисене, представляющем собой сплошную огромную поверхность ледника, мы ходили на глетчер, отделенный от моря только низкой мореной испускающийся, следовательно, к самому морю, приблизительно до 100 футов над его уровнем.
Однако пора завтракать; кончаю, чтобы сразу же после завтрака сдать письмо на почту.
Сердечный привет твоей жене и детям, а также тебе самому от Шорлеммера и твоего Ф. Энгельса
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В МАУНТ-ДЕЗЕРТ Лондон, 30 июля 1890г.
Мы с Шорлеммером вернулись из очень приятного и интересного путешествия к Нордкапу и вообще по Норвегии. С субботы я снова примусь за корреспонденцию и смогу наверстать упущенное. Моргана получил; очень тебе благодарен, тем более что ты обошелся без посредничества Эли. Всегда неприятно быть обязанным такому посреднику. Письма, относившиеся к этому делу, также получил обратно и уничтожил.
«People`s Press» также, вероятно, недели через две прекратит свое существование. С ее помощью фабианцы пытались пролезть к руководству движением. Те двое, которые, собственно говоря, и делали газету, обнаружили благие намерения, но в гораздо большей степени - отсутствие журналистского и делового опыта, так что все было испорчено. Теперь наступит неприятный перерыв, но будем надеяться, что он приведет к созданию органа новых союзов.
Обе битвы в Лидсе были великолепны. Это было превосходным известием для нас по возвращении.
В Бергене тоже существует социал-демократическая организация, но у меня не было ни времени, ни возможности разыскать ее. Я только видел по газетам, что у них есть собственное помещение и они возбудили ходатайство о разрешении им производить продажу пива.
Наша поездка чрезвычайно пошла нам на пользу. Тусси и Эдуард тоже едут на будущей неделе в Норвегию. Привет от Шорлеммера и твоего Ф. Э.
Особый привет твоей жене.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 30 июля 1890 г.
Дорогая Лаура!
Вот мы и вернулись из суровых северных стран - температура в пасмурную погоду большей частью 10°, а когда светит солнце - очень жарко; в общем две фланелевые рубашки и пальто не лишни! Путешествие принесло нам обоим колоссальную пользу, а вместе с дополнительным отдыхом на побережье я надеюсь окончательно восстановить свои силы. Я нашел Ним u полном восторге от ее пребывания в Париже, она никогда так хорошо не проводила время, и, если я не ошибаюсь и ты не примешь соответствующие меры, то рискуешь иметь ее своим ежегодным гостем.
Мы встретили германский флот в Мольде, но молодого Вильгельма там не было - позже, в Сунельс-фьорде, он проскользнул мимо нашего парохода на торпедной лодке, так что из-за невозможности получать газеты мы были совершенно вне «высокой политики». К счастью, не произошло ничего, заслуживающего внимания, - первая новость, которую мы услышали в Бергене, была о реорганизации германской партии после 1-го октября, а по приезде сюда мы узнали блестящую новость о двух битвах в Лидсе, где молодой Билл Торн показал себя смелым и способным руководителем борьбы. Этот способ законного сопротивления заслуживает всяческого одобрения, особенно здесь, в Англии, - и результаты были успешны.
Прилагаемое письмо я нашел по возвращении и вскрыл, но это оказалось для Меме.
Не может ли кто-нибудь в Париже сообщить нам какие-нибудь сведения о некоем де Лавижери? Он здесь указывает как рекомендующих его лиц Бодена, Ферруля, Геда, всю партийную фракцию в Палате и в муниципальном совете. Конечно, если никто из всех этих уважаемых лиц не захочет ни отречься от него, ни признать его или дать о нем какие-нибудь сведения, что должны делать люди здесь? До тех пор пока никто из тех лиц, на кого он ссылается, не откажется от него, нашим людям ничего не остается, как верить в его искренность, а если впоследствии он окажется паршивой овцой или причинит вред нашим французским друзьям (поскольку нашим людям здесь он ничего не может сделать), пусть они пеняют на себя.
Ну, я должен кончать. Мне нечего тебе говорить, что меня ожидала здесь огромная куча писем, газет и т. д. и что в течение нескольких дней я завален работой, поэтому извини за это короткое письмо. Видела ли ты портрет Поля в «Neuer Welt Kalender»? Он очень хорош, как и портреты остальных французов.
Привет от Ним, Шорлеммера и всегда твоего Ф. Энгельса
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В ЛЕЙПЦИГ [Лондон, 1 августа 1890 г.]
Дорогой Либкнехт!
До 15 августа я, к сожалению, не могу оставаться здесь, в конце будущей недели мы, вероятно, поедем к морю; куда именно - я тебе напишу, как только этот вопрос будет решен ко всеобщему удовлетворению. Твое заявление было напечатано в «People`s Press», что не помешает «Justice» продолжать свои мелочные нападки: эти люди неисправимы, они хотят заставить вас и меня смириться перед ними и поссибилистами, но этого им придется долго ждать. Теперь они приобрели союзника в лице великого Гиллеса - поздравляю!
Твой Ф. Э.
ИОГАННУ ГЕНРИХУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ДИЦУ В ШТУТГАРТ Лондон, 5 августа 1890 г.
Многоуважаемый г-н Диц!
У Фишера новые возражения против немедленного переиздания «Происхождения». Я в глубине души этому рад, потому что собираюсь еще поехать к морю, где о работе и думать нечего, да к тому же работа отнюдь не была бы для меня сейчас полезна. Итак, я подожду, пока все это не разрешится ко всеобщему удовлетворению.
С содержанием прилагаемой записки к К. Каутскому ознакомьтесь, пожалуйста, до того, как отошлете ее, и в случае надобности примите необходимые меры.
С искренним приветом Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 5 августа 1890 г.
Дорогой Каутский!
Твое письмо от 3 июля пролежало здесь, пока мы с Шорлеммером разгуливали по Норвегии, - кстати сказать, с большой пользой для здоровья.
Так как я не знаю, куда писать, то посылаю это письмо Дицу, и притом незапечатанным, чтобы в новый проспект «Neue Zeit»385, который Эде показывал мне в воскресенье, можно было тотчас внести соответствующие изменения, если они будут желательны.
Ты можешь обещать от моего имени статью «Из последних исследований», а я, в свою очередь, действительно обещаю ее тебе и свое обещание намерен выполнить, частью даже выполнил, так как добрая половина статьи уже готова. Однако когда она будет готова полностью, зависит от обстоятельств - либо очень скоро, либо очень не скоро, - может быть, она попадет и в первый год нового издания.
Если Бебель будет вести еженедельный обзор так же хорошо, как он писал до сих пор свои корреспонденции в «Arbeiter-Zeitung» Виктора, то вы, действительно, можете себя поздравить. Я имею, конечно, в виду прежде всего Германию.
Адрес Зорге: Ф. А. Зорге, Хобокен, Н.-Дж. (то есть Нью-Джерси), Соединенные Штаты Америки. Он самый подходящий человек для вас. Я ему тоже напишу по этому поводу**.
Конечно, ему вы, как исключение, должны будете платить хороший гонорар, иначе он предпочтет давать уроки музыки. Кроме того, он едва ли будет давать регулярные корреспонденции, да это и не нужно. Иногда могут пройти месяцы без важных событий, а иногда он сможет каждую неделю присылать какие-нибудь критические заметки.
В нашей исследовательской экспедиции мы добрались до Нордкапа, где ели треску собственного улова. Целых пять суток не видели ночи - только сумерки, но зато повидали всякого рода лапландцев. Это маленькие забавные человечки, явно очень смешанной расы; с каштановыми и даже белокурыми волосами, а также черноволосые; черты лица в общем монгольские, но с отклонениями - от американских индейцев (только шесть лапландцев вместе подстать одному индейцу) вплоть до германцев. Эти человечки, живущие на три четверти еще в каменном веке, очень интересны.
Большой привет.
Твой Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 5 августа 1890 г.
Дорогой Шмидт!
Ваше письмо путешествовало в моем кармане до самого Нордкапа и объездило полдюжины норвежских фьордов; я хотел ответить на него во время путешествия, но на судне, на котором Шорлеммер и я проделали его, условия для того, чтобы писать, были слишком скверные. Поэтому наверстываю упущенное сейчас.
Большое спасибо за сообщения о Ваших делах, которые меня всегда очень интересуют.
Статью о Кнаппе ( «Освобождение крестьян и возникновение сельскохозяйственных рабочих в старых частях Пруссии») Вы все-таки должны постараться написать, это очень важный вопрос. Дело идет о том, чтобы уничтожить прусскую традицию в одном из основных ее пунктов, показать, что ее старое хвастовство основано исключительно на мистификации.
Обработать английские Синие книги для «Archiv» вряд ли может тот, кто живет не в Лондоне и поэтому не имеет возможности сам судить о теоретическом или практическом значении отдельных документов. Количество публикуемых парламентом документов так велико, что к ним издаются специальные ежемесячные каталоги; таким образом, Вы были бы вынуждены искать в стоге сена иголку, и при этом порой натыкались бы на булавку. Однако если Вы все же хотите предпринять что-либо в этой области - это по большей части кошмарная работа, если делать ее как следует, - то я всегда готов сообщить Вам любые сведения. Впрочем, если Браун хочет иметь для этого дела постоянного человека, то будет лучше всего, если он обратится к Э. Бернштейну (его адрес: 4 Corinne Road, Tufnell Park, N.). Эде Бернштейн как раз собирается заняться изучением положения дел в Англии, как только освободится от «So..aldemokrat», так что это, вероятно, как раз подошло бы. Сегодня или завтра он уезжает на несколько недель к морю, поэтому я не смогу поговорить с ним об этом деле, которое только что пришло мне на ум.
О книге Пауля Барта я читал в венском журнале «Deutsche Worte» отзыв, написанный злополучным Морицем Виртом ( М. Вирт. «Бесчинство по отношению к Гегелю и гонения на него в современной Германии»), и эта критика оставила у меня неблагоприятное впечатление также и о самой книге. Я просмотрю ее, но должен сказать, что если Морицхен правильно его цитирует, то Барт утверждает, будто он во всех сочинениях Маркса смог найти всего лишь один пример зависимости философии и т. д. от материальных условий существования, а именно тот, что Декарт объявляет животных машинами. Мне просто жалко человека, который может писать подобные вещи. И раз этот человек еще не понял, что хотя материальные условия существования являются primum agens (первопричиной), это не исключает того, что идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия; раз это ему неясно, то он не способен понимать и тот предмет, о котором пишет. Но, повторяю, ведь это все из вторых рук, Морицхен же - опасный друг. И у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю. Дело обстоит совершенно так же, как тогда, когда Маркс говорил о французских «марксистах» конца 70-х годов: «Я знаю только одно, что я не марксист».
Вот также в «Volks-Tribune» происходила дискуссия о распределении продуктов в будущем обществе - будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе. К вопросу подошли тоже сугубо «материалистически» в противоположность известным идеалистическим фразам о справедливости. Но, как ни странно, никому не пришло в голову, что ведь способ распределения существенным образом зависит от того, какое количество продуктов подлежит распределению, и что это количество, конечно, меняется в зависимости от прогресса производства и организации общества, а следовательно, должен меняться и способ распределения. Но все участники дискуссии рассматривают «социалистическое общество» не как что-то постоянно меняющееся, и прогрессирующее, а как нечто стабильное, раз навсегда установленное, что должно, следовательно, иметь также раз навсегда установленный способ распределения. Но если рассуждать здраво, то можно все-таки; 1) попытаться отыскать способ распределения, с которого будет начато, и 2) постараться найти общую тенденцию дальнейшего развития. Но об этом я во всей дискуссии не нахожу ни слова.
Вообще для многих молодых писателей в Германии слово «материалистический» является простой фразой, которой называют все, что угодно, не давая себе труда заняться дальнейшим изучением, то есть приклеивают этот ярлычок и считают, что этим вопрос решен. Однако наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т. п. воззрения. Сделано в этом отношении до сих пор немного, потому что очень немногие люди серьезно этим занимались. В этом отношении нам нужна большая помощь, область бесконечно велика, и тот, кто хочет работать серьезно, может многое сделать и отличиться. Но вместо этого у многих немцев из молодого поколения фразы об историческом материализме (ведь можно все превратить в фразу) служат только для того, чтобы как можно скорее систематизировать и привести в порядок свои собственные, относительно весьма скудные исторические познания (экономическая история ведь еще в пеленках!) и затем возомнить себя великими. И тогда-то и может явиться какой-нибудь Барт и взяться за то, что в его среде, во всяком случае, сведено уже к пустой фразе.
Однако все это, конечно, выравняется. Мы в Германии теперь достаточно сильны, чтобы вынести многое. Одной из величайших услуг, оказанных нам законом против социалистов, было то, что он освободил нас от навязчивости немецкого студента с социалистическим налетом. Теперь мы достаточно сильны, чтобы вынести и этого немецкого студента, который снова очень уж заважничал. Вы, действительно уже кое-что сделавший, сами, вероятно, заметили, как мало среди молодых литераторов, связанных с партией, таких, которые дают себе труд изучать политическую экономию, историю политической экономии, историю торговли, промышленности, земледелия, общественных формаций. Многие ли из них знают о Маурере больше, чем одно только его имя! Самомнение журналиста должно все преодолеть, а этому соответствуют и результаты. Эти господа воображают, что для рабочих все годится.
Если бы они знали, что Маркс считал свои лучшие вещи все еще недостаточно хорошими для рабочих, что он считал преступлением предлагать рабочим что-нибудь не самое лучшее!
К нашим рабочим и только к ним после блестяще выдержанного ими с 1878 г. испытания я питаю безусловное доверие. Как и всякой большой партии, им не избежать в ходе развития отдельных ошибок, возможно даже и больших. Массы учатся ведь только на последствиях своих собственных ошибок, приобретая опыт на своей собственной шкуре. Но все это будет преодолено, и у нас гораздо легче, чем где бы то ни было, потому что наши молодцы действительно обладают несокрушимым здоровьем, и, кроме того, еще и потому, что Берлин, который едва ли скоро освободится от своего специфического берлинства [Berlinertum], является у нас, подобно Лондону, центром лишь формально, а не так, как Париж для Франции. Я довольно часто сердился на французских и английских рабочих, несмотря на то, что понимал причины их ошибок, а на немцев с 1870 г. - никогда: приходилось, правда, сердиться на отдельных лиц, говоривших от их имени, но никогда - на массы, которые все опять вводили в колею. И я готов биться об заклад, что на них сердиться мне никогда не придется.
Ваш Ф. Энгельс
Я посылаю письмо на адрес «Volks-Tribune», так как не знаю, годится ли еще Панков.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В МАУНТ-ДЕЗЕРТ Лондон, 9 августа 1890 г.
Дорогой Зорге!
На прошлой неделе, в среду, я послал тебе открытку, в которой сообщал с благодарностью о получении Моргана. Сегодня пишу несколько строк - насколько позволит время до закрытия почты.
Путешествие к Нордкапу пошло нам обоим на пользу, и если я еще дополнительно недели 3-4 проведу у моря, куда мы едем на будущей неделе (меня задержали здесь всякие домашние дела), то надеюсь, что полностью восстановлю свое здоровье. На вид я совершенно здоров; на нашем пароходе (паровая яхта в 2200 тонн), на котором мы проделали все путешествие туда и обратно, заходя во все норвежские фьорды, три врача никак не хотели поверить, что мне в этом году исполняется 70 лет. Сплю я тоже без сульфонала, но долго ли это будет так?
Тусси и Эвелинг в среду также уехали в Норвегию; удивляюсь, как такие горячие поклонники Ибсена могли до сих пор удержаться от посещения новой земли обетованной. А может быть, они опять испытают разочарование, как в Америке? Во всяком случае, как Америка в общественном отношении, так Норвегия по своим природным данным является оплотом того, что филистер называет «индивидуализмом». Через каждые две-три английские мили можно видеть на скалах клочки рыхлого грунта такой величины, что их плодами могла бы, может быть, прокормиться одна семья; и действительно, на каждом из этих участков живет по семье, отрезанной от всего мира. Люди здесь, то есть в сельской местности, красивы, сильны, смелы, ограничены и - фанатически религиозны. Города похожи на голландские или немецкие приморские городки. В Бергене существует социал-демократическое товарищество, которое, к ужасу господствующих там трезвенников, требует для себя права продавать в своем клубе пиво. Я читал об этом в «Bergensposten» статью, полную возмущения.
В Германии подготовляется маленький скандальчик к съезду. Г-н Шиппель - взращенный Либкнехтом - и другие литераторы хотят выступить против партийного руководства и создать оппозицию. После отмены закона против социалистов10 запретить это было бы просто невозможно. Партия настолько велика, что абсолютная свобода обмена мнений внутри нее является необходимостью. Иначе просто нельзя ассимилировать и воспитать многочисленные новые элементы, пришедшие в партию за последние 3 года; частично это совершенно незрелый, сырой материал. Новому пополнению в 700000 человек за 3 года (считая только участвующих в выборах) нельзя ничего вдалбливать как школьникам; тут необходимы дискуссии и даже небольшая потасовка, это полезно на первых порах. Возможности раскола не приходится опасаться ни в малейшей степени; эту опасность устраняет 12- летнее существование гнета. Но эти самодовольные литераторы, стремящиеся насильственно добиться удовлетворения своей мании величия, изо всех сил интригуют и умничают и этим причиняют руководству партии массу дополнительных хлопот и огорчений и вызывают гораздо большее раздражение против себя, чем они заслуживают. Вследствие этого партийное руководство вело борьбу крайне неумело. Либкнехт то и дело угрожает «вышвырнуть вон», и даже Бебель, обычно такой тактичный, в пылу раздражения опубликовал не совсем умное письмо. А господа литераторы кричат теперь о подавлении свободы выражения мнении и т. д. Главными органами этой новой оппозиции являются: «Berliner Volks-Tribune» (Шиппель), «Sach..che Arbeiter-Zeitung» (Дрезден) и магдебургская «Volksstimme». Известное количество приверженцев имеется у них в Берлине, Магдебурге и т. д., в особенности среди новых членов партии, которых еще можно подкупить фразами. Я думаю, что увижусь здесь с Бебелем и Либкнехтом еще до съезда; постараюсь убедить их в неразумности всяких вышвыриваний, которые основаны не на убедительном доказательстве вредных для партии действий, а только на обвинениях в организации оппозиции. Самая большая в империи партия не может существовать без того, чтобы в ней не проявлялись в изобилии всякого рода оттенки, и надо избегать даже видимости диктатуры на манер швейцеровской. С Бебелем мне не трудно будет договориться, но Либкнехт до такой степени поддается минутным влияниям, что способен пренебречь всеми обещаниями, и притом, как всегда, из самых лучших побуждений.
Здесь у нас летнее затишье. Только Гайндман в ответ на мою майскую статью в венской «Arbeiter-Zeitung» снова наповал убил меня в своей «Justice», назвав «великим ламой с Regent`s Park Road»393.
Лафарг пишет, что во Франции все генералы в министерстве, в сенате и Палате решительно против всякой войны. И они правы. Если дело дойдет до войны, можно ставить 3 против 1, что после нескольких сражений Россия войдет в соглашение с Пруссией за счет Австрии и Франции, так что каждая из них принесла бы в жертву своего союзника.
Статья Лафарга в «Neue Zeit» о французском движении ("Социализм во Франции") очень хороша и прекрасно написана, но я предпочел бы, чтобы ее перевел Эде Бернштейн, а не Каутский, который слишком тяжеловесен.
Только что получил экземпляры нового немецкого издания «Манифеста»*, посылаю тебе один вместе с этим письмом. Сердечный привет твоей жене, тебе и Шлютерам от твоего Ф. Энгельса, а также от Шорлеммера.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В ЛЕЙПЦИГ Лондон, 10 августа 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
Я задержался здесь из-за того, что дом, в котором я живу, переходит к другому владельцу; мы сможем, вероятно, выехать только в четверг, очевидно, в Фолкстон. Наш адрес я оставлю здесь на почте, в Кентиш Тауне, а также сообщу его тебе в Лейпциг. Надеюсь, что ты тотчас же по прибытии приедешь к нам на море. Так как ты пишешь, что не сможешь приехать сюда до 15 числа, я осмеливаюсь - по крайней мере по аналогии с последними отсрочками - заключить, что ты не выберешься и сразу же после 15. Таким образом, если ты приедешь около первого сентября или немного позже, то сможешь еще побыть некоторое время у нас, а затем вместе с нами (примерно 11 сентября) вернуться в Лондон, где пристанище для тебя у нас обеспечено.
В наше отсутствие в доме будет ремонт. В этом году нужно снять ковры, а также переменить обои и побелить потолки. Кроме того, неприятный опыт in puncto денежных расходов заставил меня на время нашего отсутствия перевести прислугу на харчевые, то есть я даю ей определенную сумму на неделю, и она должна сама содержать себя на эти деньги. Такой порядок неудобен тем, что невозможно будет в это время не только принимать гостей, но и самому ночевать дома. Если ты приедешь раньше, то тебе, пожалуй, придется принять приглашение Моттелера. Но я думаю, что ты устроишься так, как я предлагаю выше.
Во всяком случае, надеюсь увидеть тебя до съезда. В вашем проекте целый ряд недостатков; самый большой из них, которым вы совершенно зря, по-моему, даете повод для вечных нареканий, заключается в том, что Правление само назначает себе жалованье, хотя и с согласия фракции. Я получил сегодня «Sach..che Arbeiter-Zeitung», в которой господа литераторы критикуют этот проект. Многое в этой критике чистейшее ребячество, но отдельные слабые места они инстинктивно почуяли. Например то, что каждый избирательный округ может послать до трех представителей. Какой-нибудь Бальман или Хёхберг мог бы, значит, если бы только рискнул затратить деньги, выставить по три представителя в округах, в которых за нас будет подано едва 1000 голосов. Конечно, денежный вопрос, как правило, будет фактором, косвенно регулирующим состав делегации. Но, по-моему, не умно ставить в зависимость исключительно от этого вопроса соотношение между числом делегатов и числом представляемых ими членов партии.
Далее, согласно § 2 - по буквальному его смыслу - какая-нибудь захолустная группка в три человека может исключить тебя из партии, пока Правление партии тебя не восстановит; наоборот, съезд партии никого не может исключить, а может действовать только как апелляционная инстанция.
Во всякой активной партии, имеющей представителей в парламенте, фракция является очень важной силой. Она обладает этой силой независимо от того, признано это прямо уставом или нет. В таком случае, спрашивается, умно ли, кроме того, определять ей в уставе такое положение, при котором она абсолютно господствует над Правлением, как это сделано в §§ 15-18. Наблюдение над Правлением - очень хорошо, но, пожалуй, лучше было бы, чтобы жалобы рассматривались независимой комиссией, которой принадлежал бы решающий голос.
За 3 года вы получили массовый прирост в миллион человек. Эти новые люди в условиях закона против социалистов не могли в достаточной мере читать литературу и быть охваченными агитацией, чтобы стоять на уровне старых членов партии. У многих из них нет ничего, кроме доброй воли и благих намерений, которыми, как известно, вымощен ад. Было бы чудом, если бы они также не пылали рвением, свойственным всем новообращенным. Они представляют собой поэтому материал, Титульный лист четвертого немецкого издания книги «Манифест Коммунистической партии» с дарственной надписью Энгельса Лауре Лафарг
который может легко поддаваться влиянию, а также и злоупотреблениям со стороны пробравшихся вперед литераторов и студентов, стоящих в оппозиции к вам, как мы это видим например в Магдебурге. В этом заключается опасность, которую нельзя недооценивать. Ясно, конечно, что на этом съезде вы справитесь с этим шутя. Но позаботьтесь о том, чтобы не были посеяны семена для затруднений в будущем. Не создавайте без необходимости мучеников, покажите, что у вас царит свобода критики, и если уж необходимо кого-либо исключить, то только в тех случаях, когда налицо «открытые действия», на самом дело яркие и полностью доказуемые факты низости и предательства! Таково мое мнение. Подробнее устно.
Твой Ф. Э.
Большой привет твоей жене и Теодору.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В ЛЕЙПЦИГ Фолкстон, 15 августа 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
Мы временно устроились здесь в отеле Бельвю, St. John`s Road, Фолкстон, и ждем известий от тебя, или еще лучше - тебя самого.
Вероятно, в течение недели, самое большее двух, мы подыщем более подходящую квартиру, по до следующего четверга, 21-го, мы, во всяком случае, будем здесь. О перемене адреса сейчас же тебе сообщу. Если ты приедешь раньше, чем получишь от меня это сообщение, то в Кентиш Тауне всегда известно мое местонахождение.
Итак, появляйся поскорее. Сердечный привет тебе и твоей жене от Ним, Пумпс и твоего Ф. Э.
OTTO БЁНИГКУ В БРЕСЛАВЛЬ
Фолкстон близ Дувра, 21 августа 1890 г.
Г-ну Отто фон Бёнигку в Бреславль Милостивый государь!
На Ваши вопросы я могу ответить лишь коротко и в общих чертах - иначе, чтобы ответить на первый вопрос, мне пришлось бы написать целый трактат.
I. Так называемое «социалистическое общество» не является, по моему мнению, какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям. Решающее его отличие от нынешнего строя состоит, конечно, в организации производства на основе общей собственности сначала отдельной нации на все средства производства. На пути осуществления завтра же этого переворота - речь идет о постепенном осуществлении - я не вижу совершенно никаких трудностей. Что наши рабочие способны на это, доказывают их многочисленные производственные и потребительские товарищества, которые там, где полиция не подрывала их намеренно, управлялись так же хорошо и гораздо более честно, чем буржуазные акционерные общества. Я не могу понять, как можете Вы говорить о невежестве масс в Германии после блестящего доказательства политической зрелости, которое наши рабочие дали в победоносной борьбе против закона о социалистах. Мнимоученое чванство наших так называемых образованных представляется мне гораздо более серьезным препятствием.
Конечно, нам не хватает еще техников, агрономов, инженеров, химиков, архитекторов и т. д., но на худой конец мы можем купить их для себя так же, как это делают капиталисты, а если несколько предателей - которые наверняка окажутся в этом обществе - будут наказаны как следует в назидание другим, то они поймут, что в их же интересах не обкрадывать нас больше. Но за исключением этих специалистов, к которым я отношу также и школьных учителей, мы прекрасно можем обойтись без остальных «образованных», и, к примеру, нынешний сильный наплыв в партию литераторов и студентов сопряжен со всяческим вредом, если только не держать этих господ в должных рамках.
Латифундии ост-эльбских юнкеров без труда могут быть при надлежащем техническом руководстве переданы в аренду нынешним поденщикам и батракам и обрабатываться на коллективных началах. Если же при этом произойдут какие-нибудь эксцессы, то ответственны за это господа юнкеры, которые, несмотря на все существующее школьное законодательство, довели людей до такого одичания.
Самой большой помехой будут мелкие крестьяне и те назойливые сверхумные образованные, которые тем больше делают вид, что все знают, чем меньше они смыслят в данном деле.
Итак, имея достаточное количество приверженцев среди масс, крупную промышленность и крупное земледелие типа латифундий можно будет обобществить очень быстро, поскольку политическая власть будет находиться в наших руках. Остальное, быстрее или медленнее, последует за этим. А с крупным производством мы будем хозяевами положения.
Вы говорите об отсутствии соответствующего сознания. Это имеет место - но со стороны образованных, вышедших из дворянских и буржуазных кругов, которые не представляют даже, сколь многому они должны еще учиться у рабочих.
II. Г-жа Маркс была дочерью правительственного советника фон Вестфалена в Трире и младшей сестрой реакционного министра фон Вестфалена из кабинета Мантёйфеля.
С уважением Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Фолкстон, 27 августа 1890 г.
Открытки от 9 и 13 августа получил. Перед нашим отъездом столько надо было сделать, что кое-что могло быть упущено. К тому же я должен был сохранять в тайне цель своего путешествия, так как молодой Вильгельм как раз тоже был там и у меня совсем не было охоты дать испортить себе удовольствие полицейскими придирками.
Кто теперь главный редактор «Volkszeitung»? Тусси на одном митинге в Лондоне встретила Шевича; он сказал ей, что слышал в Нью-Йорке, будто бы я очень враждебно о нем отзывался. Это, однако, совершенная ложь. Не исходит ли это от А. Йонаса?
Маленький студенческий бунт в Германии был быстро ликвидирован Бебелем. Этот бунт имел свои весьма положительные стороны. Он показал, чего мы можем ожидать от литераторов и берлинцев.
Твой Ф. Э.
«Neue Zeit» предложит тебе писать об Америке и будет хорошо платить.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Отель Бельвю, Фолкстон, 27 августа 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Да, мы на берегу моря, и, более того, до прибытия Вашего письма от 4-го с/м никто мне не предлагал поехать в Перрё, что, к тому же, я сделал бы с большим удовольствием, если бы не те достаточно уважительные причины, о которых я говорил Лауре и которые она тогда, казалось, находила удовлетворительными. Сегодня две недели, как мы живем здесь, в маленькой гостинице; хозяйка, очень красивая женщина, относится к нам очень хорошо, но гостиница далеко от моря и не первоклассная; четвертая наша кровать стоит в гостиной.
Так как я нахожусь в некотором неведении относительно состояния моего банковского сальдо, не имея возможности сличить записи в моих книгах, я могу выписать Вам чек только на десять фунтов; прилагаю его.
В немецкой партии произошел студенческий бунт. За последние 2-3 года множество студентов, литераторов и прочих деклассированных молодых буржуа ринулись в партию и явились как раз вовремя, чтобы занять большинство мест редакторов в новых газетах, которых в Германии хоть пруд пруди; и, как правило, они считают буржуазный университет чемто вроде социалистической сен-сирской школы, дающей им право вступить в ряды партии в чине офицера, если не генерала. Эти господа - все марксисты, но того сорта, который был вам известен во Франции десять лет назад и о котором Маркс говорил: «Я знаю только одно, что я не марксист!». И весьма вероятно, что об этих господах он сказал бы то же, что Гейне говорил о своих подражателях: «Я сеял драконов, а пожал блох».
Эти почтенные люди, бессилие которых может сравниться лишь с их нахальством, нашли поддержку в новом пополнении партии в Берлине. Специфическое берлинство, включающее в себя наглость, трусость, бахвальство, хорошо подвешенный язык, все разом, в настоящий момент, кажется, вновь выплыло на поверхность; берлинцы вторили господам студентам.
Ни с того ни с сего они накинулись на депутатов, никому не была понятна эта внезапная вспышка. Все объясняется тем, что депутаты, или большинство их, не придали достаточного значения этим маленьким мерзавцам. Правда, Либкнехт на редкость неловко вел с ними полемику от имени депутатов и Правления. Но вот Бебель, который был их главной мишенью, на двух собраниях, в Дрездене и в Магдебурге, разнес две их газеты; собрание в Берлине охранялось полицией, которая тайком поддерживала или помогала поддерживать оппозицию. Но, несмотря на все, с этим покончено, и съезду не придется больше зани
00:25 06.08.2015
Но, несмотря на все, с этим покончено, и съезду не придется больше заниматься всем этим. Эта маленькая встряска имела для нас ту хорошую сторону, что сделала очевидной непригодность берлинцев к роли лидеров. Если бы еще они были парижанами, - впрочем, мы достаточно и даже больше, чем достаточно, видели, что представляют собой ваши парижане.
Разоблачения «Figaro» о Буланже, должно быть, носят уничтожающий характер; не можете ли Вы мне их прислать? Это весьма прискорбно для тех 247000 или 274000 простофиль, которые в январе 1889 г. попались на удочку этому лжевеликому человеку.
В книге Ковалевского есть одна важная вещь, а именно: он помещает между матриархатом и коммунизмом марки (или мира) патриархальную большую семью, существовавшую во Франции (Франш-Конте и Ниверне) до 1789 г. и существующую ныне у сербов и болгар под названием задруга. Он говорил мне, что таково общепринятое мнение в России. Если это подтвердится, то будут объяснены многие непонятные места у Тацита и других авторов, но в то же время возникнут новые вопросы. Главный недостаток книги Ковалевского - это юридические заблуждения. Я буду говорить об этом в новом издании моей книги. Другой недостаток (общий у всех русских, занимающихся наукой): чрезмерная вера в признанные авторитеты.
Привет от Ним и Пумпс.
Поцелуйте от меня Лауру и Меме.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 15 сентября 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Очень спешу.
Бонье написал мне по поводу конгресса 1891 г. и приглашения, разосланного бельгийцами. Я ответил ему письмом, которое просил передать Геду, чтобы он обсудил его с Вами, Девилем и т. д., а также с нашими бланкистскими союзниками и потом сообщил мне ваше общее мнение.
Дело в том, что бельгийцы сыграли с нами штуку, которая ставит под угрозу весь наш конгресс. Они пригласили Ливерпульский конгресс тред-юнионов, и он принял это приглашение с восторгом. Конечно, мы не удосужились явиться туда, чтобы также пригласить их! Почему мы всегда блистательно
отсутствуем там, где нужно сделать что-то решающее! Почему мы были настолько глупы, что предоставили бельгийцам и швейцарцам попечение о будущем конгрессе!
Тусси и Эвелинг говорят, что англичане безусловно поедут на конгресс бельгийцев, то есть поссибилистов, и что не будет никакой возможности втолковать им, что состоится также другой конгресс, более достойный! Я определенно того же мнения: англичане явятся во множестве, и с энтузиазмом новообращенных, на первый международный конгресс, на который они получили приглашение.
Есть лишь одно средство противодействовать этому. Это предложить с нашей стороны слияние. Если оно совершится, необходимые условия: абсолютное равенство, созыв конгресса уполномоченными обоих конгрессов 1889 г.; конгресс 1891 г. - полный хозяин своих действий; порядок представительства устанавливается заранее с общего согласия. Тогда мы легко сможем господствовать. Если слияние не произойдет, то вина падет на поссибилистов, мы докажем перед рабочим миром, что они являются единственной причиной раскола, и тогда представится возможность снова начать успешную кампанию здесь, в Англии.
Если французы одобрят это в принципе, я предложил бы воспользоваться съездом в Галле 12 октября для предварительных переговоров. Туда поедут один или два француза, Д. Ньювенгейс, Адлер из Вены, вероятно, один швейцарец и, может быть, один бельгиец. Тусси приедет, туда, чтобы разъяснить вам положение в Англии. Это будет целой конференцией. Там можно было бы превосходным образом наметить план действий и приступить к работе.
Дело идет о решающей возможности - может быть, последней, которая представится нам в ближайшие пять - десять лет, - образовать союз французов, немцев и англичан. Если мы ее упустим, то не удивляйтесь, когда здесь движение всецело пойдет по руслу Социалдемократической федерации и поссибилистов.
У нас активные и хитрые соперники. Они нас всегда превосходили в этом; мы в наших международных делах злоупотребляли «правом на лень». Положим этому конец, поднимайтесь, давайте действовать!
Как только я получу ваше общее одобрение, я напишу немцам.
Кажется, я сделал глупость, написав не прямо Вам, а Бонье, который находится в Тамплёве. Но заняться этим делом меня побудило его письмо, и тема разрослась у меня под руками, пока я держал перо в руках. Поцелуйте Лауру.
Преданный Вам Ф. Энгельс
16:02 06.08.2015
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 18 сентября 1890 г, Дорогой Каутский!
Твои письма от 22 августа и 8 сентября получил. На первое я ответил бы уже из Фолкстона, где был в течение четырех недель, но я упустил из виду твое сообщение, что ты собираешься 25 августа уехать в Штукерт, и поэтому не знал, куда писать.
Маленький студенческий скандал быстро ликвидирован. К. Шмидт сумел остаться в стороне; Бебель пишет, что он ведет себя очень хорошо. В остальном ты, конечно, знаешь об этом деле больше меня.
Ты действуешь уж очень по-редакторски, желая втянуть меня в вашу дискуссию о программе. Но ты ведь сам знаешь, что у меня нет времени. Ничего!
Сейчас, когда идет стряпня великого множества проектов, которые, сменяя друг друга, в силу необходимости составляются в Германии, было бы бессмысленно, с моей стороны, давать на последний сообщенный тобою план иной ответ, чем тот, что я здесь никого не знаю, кого мог бы рекомендовать для «Neue Zeit» и «Schwabische Tagwacht». Шмидт едва ли захочет уехать из Берлина. Не может ли Бебель подыскать тебе кого-нибудь?
В Ливерпуле был нанесен превосходный удар, и ирония истории такова, что благородный Брентано должен был находиться на трибуне, чтобы собственными глазами увидеть провал так настойчиво и с таким пафосом выдвигавшегося им тезиса, будто английские тредюнионы - лучшая защита против социализма.
Борьба сейчас в полном разгаре. Законодательное установление 8-часового рабочего дня - вот что являлось критическим поворотным пунктом; с принятием этого требования рухнуло царство старого, стоящего на почве капиталистических отношений, консервативного рабочего движения. Обобществление земли, рудников, средств сообщения признается всеми, за обобществление остальных средств производства выступает значительное меньшинство.
Словом, дело двинулось, и 1-4 мая сильно этому способствовали. 4 мая было днем переворота, а Ливерпульский конгресс - первым сражением.
Бельгийцы воспользовались конгрессом, чтобы пригласить англичан на международный конгресс в Бельгию. Очень коварный маневр; делегаты молодых союзов в Ливерпуле, только что воодушевившиеся идеей интернациональных действии, с энтузиазмом приняли это приглашение. Но так как пока бельгийцы самолично могут приглашать в Бельгию только на поссибилистский конгресс, то это с их стороны маневр с целью связать нам руки. Англичане на этот раз серьезно связали себя из-за нелепости наших парижских решений о месте и порядке созыва следующего конгресса. Эти решения обрекают нас на бездействие, в то время как другие действуют.
Здесь надо что-то предпринять; поговорив тут кое с кем, я написал во Францию, и, как только выяснится что-нибудь определенное, ты, конечно, узнаешь об этом от Эде или от меня. Пока необходима абсолютная сдержанность, а также осторожное отношение к действиям бельгийцев, чтобы не возникло лишних препятствий (в печати пока лучше всего просто лишь регистрировать их). Поедешь ли ты 12 октября в Галле?
В последнем номере «So..aldemokrat» появится моя статья, которая у вас в Германии будет многим весьма неприятна. Но, ударив по банде литераторов, я не мог не нанести удара и по тем филистерским элементам в партии, которые дали повод ко всему этому скандалу.
Конечно, задеты они будут только косвенно: для прямого нападения торжественный номер не подходит. Поэтому я доволен, что литераторы вынудили меня разделаться с ними уже до этого.
От Сэма Мура из Африки мы регулярно получаем хорошие вести. Каждые 6-8 недель он по 2-3 дня болеет лихорадкой, но болезнь протекает очень легко, и никаких последствий не остается.
Шорлеммер вчера вечером опять приехал сюда из Манчестера. После норвежского путешествия у него появился шум в ушах и глухота, упорный катар ушей; сейчас ему несколько лучше, но весь его полуторамесячный отдых испорчен.
Молодой Вильгельм, по мнению англичан, поехал в Норвегию только потому, что там он может разыгрывать из себя моряка, не рискуя заболеть морской болезнью. Действительно, из Скудеснеса на юге до Нордкапа едешь все время по совершенно спокойному морю, только в 2-3 местах можно заболеть на 2-3 часа морской болезнью. А фьорды! Там такое спокойствие, что даже самое маленькое альпийское озеро по сравнению с ними - бурный океан. Там так же спокойно можно быть сухопутным адмиралом, как при путешествии из Шарлоттенбурга в Потсдам. Между прочим, наш молодой человек при переезде из Хардангер-фьорда в Сундальс-фьорд на торпедной лодке совершенно незаметно проплыл мимо нас. Высадившись в Мольде, мы с Шорлеммером поднялись на Мольдегай, возвышенность приблизительно в 1300 футов высоты (ту самую, которая фигурирует в ибсеновской «Fruen fra Havet» - «Женщине с моря», где действие происходит в Мольде). Наверху мы встретили с полдюжины молодых лейтенантов с расположившейся внизу эскадры, в штатском. Мне казалось, что я снова в Потсдаме. Все тот же «старый совершенно гвардейский язык», все те же столь любимые прапорщиками остроты и то же лейтенантское нахальство. Зато потом мы встретили компанию инженеров - очень милые, порядочные люди. А матросы - настоящие молодцы, с которыми нигде не стыдно показаться. Но адмиралы, вот нагуляли себе жиру!
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 19 сентября 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Благодарю за хорошие новости. Если дела обстоят именно так, то с нашей стороны было бы величайшей глупостью не сделать все возможное, чтобы участвовать в таком конгрессе, на котором сам факт нашего присутствия уже обеспечивал бы нам господство.
Необходимыми условиями для нас являются следующие: 1) Общий конгресс должен быть созван уполномоченными и на основании мандатов обоих конгрессов 1889 года. Либо бельгийцы и швейцарцы подписывают единое приглашение на конгресс, либо же бельгийцы и швейцарцы вместе созывают его на основании нашего мандата, а бельгийцы одни - на основании другого мандата. Это должно быть оговорено заранее, так же как и текст приглашения.
2) Конгресс должен обладать абсолютными полномочиями. Никакие решения предыдущих конгрессов не имеют для него силы закона. Никакой комитет, будь то комитет, созданный одним из предыдущих конгрессов либо образованный в результате переговоров о слиянии, не может обязывать конгресс к чему-либо. Конгресс сам должен определить свой регламент, повестку дня и порядок проверки полномочий делегатов.
3) Заранее определяются порядок и нормы представительства различных организаций на конгрессе.
4) Как только будет принято решение о слиянии, должен быть создан международный комитет, который подготовит проект регламента и повестки дня, окончательное решение о которых вынесет конгресс.
К пункту абсолютная свобода конгресса важна для нас потому, что если поссибилисты и бельгийцы будут в состоянии торговаться из-за повестки дня, регламента и т. п., мы можем оказаться в дураках; наши представители на переговорах всегда были более наивны, чем их; а это может привести к бесконечным дискуссиям, в которых все запутаются, и, следовательно, мы будем лишены возможности возложить ответственность на поссибилистов. Нам скажут, что конгресс будет терять драгоценное время; мы ответим, что прежде всего надо сделать конгресс единым; это гораздо важнее, чем все решения, которые он мог бы принять; мы скажем далее, что у нас нет полномочий обязывать к чему-либо будущий конгресс, что конгресс, будучи созванным, позволит себе отбросить все ограничения, предварительно наложенные на него, и т. д. И в конце концов, если обстоятельства сложатся благоприятно, можно будет в этом вопросе пойти на некоторые уступки бельгийцам.
Теперь, если вы, французы, пожелаете исправить, дополнить и уточнить этот проект, вы сделаете доброе дело.
Вот то главное, о чем я писал Бонье, - не беспокойтесь, с ним я никогда ничего не решаю окончательно. Главной целью моего письма к нему было показать вам всем, что возможность слияния приемлема; после Вашего письма вся эта аргументация не имеет больше смысла.
Я также сразу же написал Бебелю и предложил ему обсудить этот вопрос в Галле в кругу небольшого международного комитета. Если нам удастся определить там с официальными представителями некоторых малых национальностей основу слияния, можно будет затем говорить об этом с бельгийцами. Затем я попросил Бебеля, если возможно, устроить так, чтобы присутствовал также кто-нибудь из Бельгии, предпочтительно из Гента.
А пока жду Ваших сообщений о точке зрения Геда, Девиля и т. д., а также бланкистов.
«Idee nouvelle» прислала мне подписной лист - что делать?
Некий Ш. Карон, проживающий по адресу: 8, Rue du Croissant (он явно из «Idee nouvelle»), прислал мне проспект переиздания социалистических брошюр. Он просит у меня разрешения на публикацию моих работ и работ Маркса. Если судить по этим намерениям, то можно было бы сказать, что французы, и прежде всего парижане, готовятся совершать чудеса. Но есть ли у этого человека средства на выпуск хотя бы одной брошюры? Прошу Вас проинформировать меня, ибо мне придется ответить ему через 4-5 дней.
Зонненшайн прислал свой счет на 5 ф. 4 шилл.; 1/5 из них для Лауры, то есть 1 ф. 9 пенсов, 1/5 для детей, 1/5 для Тусси и 2/5 для переводчиков. Чек для Лауры прилагаю. Возможно, вскоре придет счет от Мейснера, но если уже будут учтены расходы на четвертое издание, чего я не знаю, то получится мало или ничего.
Разоблачение буланжистов в высшей степени поучительно. Вы можете поздравить себя с тем, что смогли устоять, когда буланжисты вас иск.ш.ли. Зато как это характеризует политические способности парижской публики! Быть одураченной, я бы сказал, неистово восторгаться этим явным олухом, дающим слово солдата роялистам, лишь бы они оплачивали его авантюры! Тьфу, пропасть! К счастью, провинция оказалась способной поправить глупости парижан. Это невероятно!
Гайндман в «Justice» чествует бессмертного Жофрена и утверждает, что именно он и поссибилисты сокрушили Буланже и спасли республику. Он должен знать, что положение поссибилистов в Париже достаточно скверное, иначе бы он не лгал столь бесстыдно.
Поцелуйте Лауру за меня, Ним и Шорлеммера, который приехал позавчера.
Ваш Ф. Э.
Через несколько дней выходит последний номер «So..aldemokrat». Эде Бернштейн остается здесь, чтобы посылать корреспонденции об Англии, главным образом в «Neue Zeit». Фишер направляется в Берлин, в «Vorwarts»; при первой же возможности он станет депутатом рейхстага. Таушер едет в Штутгарт. Что касается великого Юлиуса Моттелера, то здесь никто еще не знает, что с ним делать. Это самое сложное явление в партии; для самого себя он непризнанный гений, для всех остальных - признанная бездарность.
Сделайте так, чтобы Гед и Вайян поехали в Галле. Бонье будет служить Геду в качестве переводчика.
ШАРЛЮ КАРОНУ В ПАРИЖ [Лондон, 20 сентября 1890 г.]
Уважаемый гражданин!
В ответ на Ваше письмо от 17-го сообщаю, что не могу дать разрешение, которое Вы просите, не получив разъяснений по ряду вопросов.
Прежде всего я полагаю, что всякое переиздание брошюр должно осуществляться опять-таки в виде брошюр, содержащих полный текст отдельных работ, а не в виде журнала, каждый номер которого содержал бы смесь не связанных между собой отрывков из большей частью противоречащих друг другу произведений. Потому я хотел бы сначала иметь возможность судить об основаниях, которые побудили Вас предпочесть именно эту последнюю форму.
Далее, разве Рабочая партия не имеет намерения переиздать значительную часть тех же произведений в серии «Социалистической библиотеки»? В таком случае начинанию партии следует отдать предпочтение перед начинанием частных лиц.
Наконец, Вы предпринимаете довольно дорогостоящее дело. Публикация только шести брошюр, которая согласно Вашему объявлению должна начаться в 1-м номере, займет у Вас от 4 до 6 месяцев. Если журнал перестанет выходить из-за отсутствия средств, не закончив публикацию произведения, переиздание которого я бы Вам разрешил, на меня пала бы серьезная ответственность.
Располагаете ли Вы необходимыми средствами?
Есть еще и другие вопросы, которые необходимо обдумать. Чтобы окончательно решить этот вопрос, я прошу Вас обратиться к гражданину Лафаргу, которому я посылаю копию настоящего письма.
Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы в будущем обращались сначала ко мне, прежде чем публично использовать мое имя. И даже на этот раз я оставляю за собой право, если это покажется мне необходимым, также сделать соответствующее публичное заявление.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 20 сентября 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Благодарю за сведения о Кароне. Прилагаю ответ этому любезному молодцу, «нисколько не сомневающемуся в моем положительном ответе». Пусть кто-нибудь теперь скажет мне об агентах «Лондонской страховой компании» или о наглости американских репортеров. Немцы и французы значительно происходят их в этом и притом с некоторым изяществом в бестыдстве, что очень им идет.
Однако я не убежден, что в этом состязании не выиграют мои дорогие соотечественники.
Здесь ничего нового. Эвелинг должен написать Вам о Лавижери. Довольно странно, что у этого субъекта находится копия документа, подписанного Лафаргом, Гедом, Девилем и др., о предстоящем приезде Геда в Лондон, а также письмо Куломбо с приглашением Эвелинга и Тусси на съезд в Лилле от имени Национального совета Рабочей партии258. Эвелинг в прошлый понедельник должен был ознакомиться с оригиналами всех документов, которыми этот тип, по его словам, обладает, но после воскресенья я никаких новостей не получал.
Прилагаю чек на 20 фунтов стерлингов.
Ваш Ф. Э.
ЙОЗЕФУ БЛОХУ В КЁНИГСБЕРГ Лондон, 21 [-22] сентября 1890 г.
Милостивый государь!
Ваше письмо от 3-го мне переслали в Фолкстон; но так как я не имел там под рукой книги, о которой идет речь, то не мог Вам ответить. Вернувшись домой 12-го, я нашел такую массу неотложной работы, что только сегодня собрался написать Вам несколько строк. Вот чем объясняется мое запоздание с ответом, за которое прошу извинить.
К I вопросу. Во-первых, на стр. 19 «Происхождения» Вы видите, что процесс складывания пуналуальной семьи изображен как очень постепенный, что даже еще в этом столетии в королевской семье на Гавайских островах происходили браки между братом и сестрой (от одной матери). И на протяжении всей древней истории мы встречаем примеры таких браков, например еще у Птолемеев. Здесь, однако - и это во-вторых, - делать различие между братьями и сестрами с материнской или только с отцовской стороны; слова ......., ...... происходят от слова ......, - м.тка, и означают, следовательно, первоначально только братьев и сестер с материнской стороны. А со времен матриархата еще долго сохранялось подставление, что дети одной матери, хотя бы и от разных отцов, ближе друг другу, чем дети от одного отца, но различных матерей. Пуналуальная форма семьи исключает только брюки между первыми, но отнюдь не между последними, которые по соответствующему представлению ведь вообще даже не родственники (так как имеет силу материнское право). А встречающиеся в античной древности случаи браков между братом и сестрой ограничиваются, насколько мне известно, такими браками, в которых супруги либо происходят от разных матерей, либо же их происхождение от разных матерей не установлено, но и не исключено. Следовательно, эти браки отнюдь не противоречат обычаям пуналуа.
Вы упустили также из виду, что между эпохой пуналуа и греческой моногамией произошел скачок от матриархата к патриархату, который значительно меняет дело.
В своих «Эллинских древностях» Ваксмут пишет, что в героический век у греков «слишком близкое родство супругов, за исключением родства родителей и детей, не вызывало никаких возражений» (III, стр. 157). «Жениться на родной сестре не считалось на Крите предосудительным» (там же, стр.170).
Последнее замечание сделано по Страбону, книга X; я только не могу найти сейчас это место, потому что текст не разделен на главы. - Под родной сестрой я здесь понимаю, пока не доказано противное, сестер с отцовской стороны.
К II вопросу. Я определяю Ваше первое основное положение так: согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу.
Экономическое положение - это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты - государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п., правовые формы и даже отражжение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легчее, чем решать простое уравнение первой степени.
Мы делаем нашу историю сами, но, во-первых, мы делаем ее при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими. Но и политические и т. п. условия, даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя и не решающую. Прусское государство возникло и развивалось также благодаря историческим и в конечном счете экономическим причинам. Но едва ли можно, не сделавшись педантом, утверждать, что среди множества мелких государств Северной Германии именно Бранденбург был предназначен для роли великой державы, в которой воплотились экономические, языковые, а со времени Реформации и религиозные различия между Севером и Югом, и что это было предопределено только экономической необходимостью, а другие моменты не оказывали также влияния (прежде всего то обстоятельство, что Бранденбург благодаря обладанию Пруссией был втянут в польские дела и через это в международные политические отношения, которые явились решающими также и при образовании владений Австрийского дома). Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмешищем объяснить экономически существование каждого маленького немецкого государства в прошлом и в настоящее время или происхождение верхненемецкого передвижения согласных, превратившего географическое разделение, образованное горной цепью) от Судет до Таунуса, в настоящую трещину, проходящую через всю Германию.
Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая - историческое событие.
Этот результат можно опять-таки рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое, бессознательно и безвольно. Ведь то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел. Таким образом, история, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же самым законам движения. Но из того обстоятельства, что воли отдельных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете экономические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодействующую, - из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля утаствует в равнодействующей и постольку включена в неё.
Далее, я прошу Вас изучать эту теорию по первоисточникам, а не из вторых рук, - право же, это гораздо легче. Маркс не написал ничего, в чем бы эта теория не играла роли. B особенности великолепным образцом ее применения является «18 брюмера Луи Бонапарта», Точно так же множество указаний есть и в «Капитале». Затем я вправе, пожалуй, указать на мои сочинения: «Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом» и «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», в которых я дал самое подробное, насколько мне известно, изложение исторического материализма из всех существующих.
Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии. Но как только дело доходило до анализа какого-либо исторического периода, то есть до практического применения, дело менялось, и тут уже не могло быть никакой ошибки. К сожалению, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых «марксистов»; ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница.
К I вопросу я нашел вчера (пишу это 22 сентября еще следующее решающее место, полностью подтверждающее сказанное мною выше, у Шёмана в его «Греческих древностях», Берлин, 1855, I, стр.
«Известно, однако, что браки между братьями и сестрами от разных матерей не считались в поздней Греции кровосмешением».
Надеюсь, что невероятно сложные периоды, которые я употреблял, стремясь быть кратким, не слишком Вас напугают.
Преданный Вам Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН [Лондон], 22 сентября 1890 г.
Дорогой Герман!
Когда пришло твое письмо от 28 мая, как раз должен был приехать мой виноторговец из Дублина, и я хотел подождать его, чтобы поговорить лично. Но случилось так, что он прибыл только в конце июня, когда я был страшно занят в связи с отъездом, и поэтому я не вспомнил о твоем шерри, пока пару дней назад не наткнулся опять на твое письмо. А сегодня твое новое письмо еще раз напомнило мне об этом. Но моя забывчивость не нанесла вам ущерба. Перевозка вина в жаркое время года не была бы для него полезна, теперь во всяком случае оно придет в лучшем состоянии. Я тотчас же напишу в Дублин и посмотрю, что надо будет сделать. Бретт наверняка обеспечит вас хорошим вином, я опять получил от него бордо и портвейн из последних хороших урожаев и сделал запас в 50-60 дюжин; шерри мне не требуется в большом количестве, но и в этом на него можно положиться. Итак, вскоре сообщу подробности. Я провел еще 4 недели в Фолкстоне на берегу Ла-Манша и чувствую себя очень хорошо и бодро, хочется верить, что надолго.
Большой привет тебе и всем твоим.
Твой старый Фридрих
ДЖЕЙКИНСУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон, 23 сентября 1890 г.]
В соответствии с разговором, который я имел с Вами, сообщаю, что согласен снять дом № 122, Regent`s Park Road на три года (на тех же условиях, какие я прежде оговаривал с покойным маркизом де Ротуэллом) и за плату 60 ф. ст. в год при условии, что домовладелец сделает для меня все то, что должно быть сделано для нового съемщика.
Кроме незначительных работ, вроде склеивания обоями и т. д., которые могут потребоваться к будущей весне, существуют два дела, по моему мнению, подпадающие под данное условие, а именно: 1) старая кухонная плита, которая служит уже 20 лет и достаточно изношена, должна быть заменена новой и хорошей; 2) должна быть установлена полноценная ванна с горячей и холодной водой вместо нынешней, имеющей лишь кран для холодной воды.
Полагая, что эти требования не будут сочтены чрезмерными, остаюсь, сэр, и т. д.
СТРАТТУ И ПАРКЕРУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон], 23 сентября 1890 г.
Уважаемые господа!
В соответствии с моим разговором с г-ном Джейкинсом, имевшим место вчера, я написал ему письмо относительно ремонта и изменений, которые должны быть сделаны в занимаемом мною доме, прежде чем будет подписан новый договор на три года. Это письмо он обещал довести до Вашего сведения.
Поскольку этот вопрос не может быть благоприятно разрешен до наступающего срока квартального платежа, г-н Джейкинс считает вполне естественным, чтобы я написал предупреждение об отказе от дома, с тем чтобы оградить свои интересы. Такое предупреждение я при сем прилагаю. Само собой разумеется, я готов взять его обратно, как только мы уладим, к обоюдному удовлетворению, вопрос об условиях и сроках нового соглашения.
С надеждой, что это не представит трудностей, остаюсь и т. д.
Господа!
Настоящим предупреждаю Вас, что с 25 марта следующего (1891) года я отказываюсь от прав на распоряжение домом и участком, которые я в настоящее время арендую во владении покойного Ричарда Р. Ротуэлла, эсквайра, расположенном по адресу 122, Regent`s Park Road, N. W. в приходе Сент-Панкрас. Дано сего 23 сентября 1890 года.
ЖЮЛЮ ГЕДУ В ПАРИЖ Лондон, 25 сентября 1890 г.
Дорогой Гед!
Благодарю Вас за поправку - я действительно ошибся в отношении резолюции конгресса о созыве. Но резолюция в том виде, как она была принята, обрекала нас на бездействие, в то время как другие действовали бы.
Я написал Бебелю относительно швейцарцев. Я предложил ему, поскольку он согласен с нами в отношении конференции в Галле, пригласить всех, в том числе англичан, чтобы избежать жалоб, которые были после Гаагской конференции 1889 года. Немцы имеют привычку пренебрегать формальностями, а в международных делах это всегда приводит к недоразумениям, если не к ссорам, и я им об этом напомнил.
Если бы Вайян смог поехать с Вами в Галле, это было бы очень полезно, особенно в связи с тем, о чем мне написал Бонье, то есть что он сам должен немедленно вернуться в Англию и, по-видимому, не сможет Вас сопровождать.
Я надеюсь, что либо оба Эвелинги, либо, по крайней мере, г-жа Эвелинг сможет туда приехать.
Преданный Вам Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 сентября 1890 г.
Дорогая Лаура!
Сегодня твой день рождения, мы его надлежащим образом отметим хорошей бутылкой вина, которую выпьем за твое здоровье под звуки музыки в твою честь - и какой музыки!
Ним, Шорлеммер и я - три великолепных музыканта!
Большое спасибо за груши, Ним ожидает их с крайним нетерпением. С коричневыми грушами мы разделаемся прежде, чем они успеют опомниться, а что касается остальных, Ним, конечно, позаботится, чтобы их жизнь началась и окончилась в списках святой инквизиции.
Сегодня печатается последний номер «So..aldemokrat». Мне будет недоставать этой газеты почти так же, как «Neue Rheinische Zeitung». Эде собирается остаться здесь, Таушер вчера уехал в Штутгарт; Фишер, лучший из всех после Эде, обоснуется в Берлине. Что касается невыразимого путаника Моттелера и его «изысканно воспитанной миссис», то никто не знает, что с ними делать. Я думаю, они останутся на некоторое время здесь, хотя мы вполне могли бы без них обойтись - только, к сожалению, так же считают, кажется, и все остальные.
Бебель и Либкнехт теперь оба переехали в Берлин. На тот случай, если понадобится срочно связаться с ними, посылаю тебе адрес Бебеля, единственный, имеющийся у меня: Августу Бебелю, Grossgorschenstrase, 22 а, Берлин.
Изрядные мерзавцы, однако, в Берлине среди знати: один застрелился из-за ссоры с танцовщицей, другой - из-за долгов и всяких мошенничеств, третий - в тюрьме, куда он попал из-за постоянных скандалов и белой горячки, майор, начальник школы унтер-офицеров в Потсдаме, застрелился, и даже «Kreuz-Zeitung» заявляет аристократам, что они находятся накануне потопа, которого они ожидают только «после нас»!
Лучше быть не может!
Всегда твой Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 сентября 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Бебель пишет мне, что он согласен с нами в отношении Бельгии. Теперь я предложил ему разослать приглашения на предварительную конференцию, «чтобы обсудить, каким образом избежать в 1891 г. повторения того, что произошло в 1889 г., то есть двух рабочих конгрессов, независимых и соперничающих друг с другом»; пригласить всех - бельгийцев, швейцарцев, обе датские партии, шведов, итальянцев (есть ли у вас адреса?), испанцев и англичан (Парламентский комитет, Лигу борьбы за восьмичасовой рабочий день, Социалдемократическую федерацию и Социалистическую лигу).
Что касается вашего решения настаивать на суверенности конгресса только в трех вопросах - проверка мандатов, установление повестки дня и порядок голосования, то мне кажется, что вы здесь вступаете на довольно опасный путь. Это означает признание во всех других вопросах резолюций предыдущих поссибилистских конгрессов, и вам пришлось бы в каждом отдельном случае начинать новые прения, чтобы избавиться от этих пут. Это означает признание ряда бельгийско-поссибилистских конгрессов, включая карикатурный Лондонский конгресс 1888 г., единственно подлинным международным представительством рабочих и низведение роли нашего конгресса 1889 г. до мятежных действий, не имевших ни оснований, ни успеха.
Посмотрите, чего вы добились бы. Вы хотите предложить без всяких ограничений, кроме вышеуказанных, чтобы право голоса было предоставлено каждому делегату индивидуально.
А на последнем поссибилистском конгрессе каждому обществу разрешалось прислать трех делегатов. Правда, эти трое имели лишь один голос; но как контролировать это, если только не тратить все время конгресса на переклички? Кто сможет помешать бельгийцам послать по три делегата от каждого маленького общества и завладеть конгрессом на основании вашего же собственного предложения? И сколько раз удастся вам вырвать у ревущего от нетерпения конгресса согласие на перекличку?
Мне кажется, что вам вскружил голову раскол у поссибилистов; не забывайте, что до сентября 1891 г., когда, по всей вероятности, соберется конгресс, многое может произойти.
Зачем покидать важные позиции, которые мы занимаем сегодня? К тому времени они нам могут очень понадобиться. Вспомните, что поссибилисты имеются почти всюду, и в Бельгии их также немало.
Я не получил вашей газеты, вышла ли она?
Привет.
Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 26 сентября 1890 г.
Дорогая Лёр!
Вчера мы отметили твой приближавшийся день рождения бутылкой доброго кларета, а сегодня в честь этого наступившего события мы разопьем бутылку шампанского; желаем тебе еще много-много раз счастливо отмечать этот день и надеемся, что ты пока лишь nel mezzo del cammn della tua vita. ( «земную жизнь прошла до половины» (Данте. «Божественная комедия. Ад». Песнь I, )
В виде подарка ко дню рождения к сему прилагается твоя доля из перевода в 45 фунтов, который я только что получил от Мейснера, - в форме чека на 15 фунтов; это подвернулось очень кстати!
Последний номер «So..aldemokrat» вызвал здесь сенсацию - Эдуард дал вчера большой материал в «Daily Chronicle» и собирается взять интервью у Э. Бернштейна, чтобы в понедельник поместить его (вместе с портретом) в «Star».
Мейснер счета еще не прислал, только перевод, поэтому дальнейшие подробности придется пока отложить.
Привет от Ним, Шорлеммера и всегда твоего Ф. Энгельса В следующий раз, когда ты сюда приедешь, ты сможешь принимать в моем доме горячую ванну. Старый маркиз* умер некоторое время тому назад, и дом перешел в руки других поверенных, поэтому я поставил вопрос о туалетной комнате, потребовал, чтобы установили новую кухонную плиту и сделали новую ванну с устройством для нагревания воды. Сегодня здесь были люди, которые осмотрели помещение и сказали, что мои требования будут выполнены. Конечно, разные мелкие затруднения еще могут возникнуть, но из того, что мне было сказано, я вижу, что своего добился.
Ящик с грушами сегодня, до 3 ч. дня, еще не пришел, но к обеду, вероятно, придет.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 27 сентября 1890 г.
Дорогой Зорге!
Оба твои письма от 10-го с/м получил.
Сегодня, помимо обычных газет, я посылаю несколько экземпляров последнего номера «So..aldemokrat». Ты, вероятно, захочешь иметь несколько лишних экземпляров этого исторического номера.
По поводу Шевича твое сообщение, очевидно, правильно (переезд в Ригу). Будучи здесь проездом, он встретился на одном митинге с Тусси и рассказал ей, что ему передавали, будто я крайне недружелюбно о нем отзывался, и поэтому он предпочитает меня не посещать. Я приписал это благородному Йонасу, но возможно, что это было лишь уловкой нечистой совести. Это старая история, характерная для многих русских; бурная юность и пресыщенная старость, как выразился один из них.
Грунциг - беллетрист. И бунтовщики-студентики в Германии тоже беллетристы (более triste (жалки), чем belle (прекрасны)), которые хотят революционизировать всю литературу. Этим объясняется и вся история со статьей в «Volkszeitung»; в общество взаимного страхования этих господ как раз входит и Грунциг. Впрочем, когда носишь такое имя, как Грунциг или Грёйлих, то лучше уж покончить счеты с жизнью.
Половину августа и сентября я провел в Фолкстоне близ Дувра; этот дополнительный отдых после путешествия к Нордкапу принес мне очень большую пользу: я снова бодр и в хорошем настроении, но у меня масса работы, - все обращаются теперь ко мне.
Предстоящие съезды многое теперь прояснят; 9 октября - съезд французской Рабочей партии (нашей) в Лилле, 13 октября - съезд профессиональных союзов (также наших) в Кале, и самый важный съезд состоится 12 октября в Галле. Дело, собственно говоря, в следующем (это я сообщаю доверительно тебе, в печать пока абсолютно ничего не должно попасть): Брюссельцы, которым поссибилисты поручили созвать в Бельгии их конгресс, пригласили Ливерпульский конгресс тред-юнионов, принявший это приглашение с восторгом.
Англичане, таким образом, связали себя, а для нас создалось действительно тяжелое положение. Поэтому, посоветовавшись здесь, я предложил сначала французам, а затем и немцам подготовить почву для объединения обоих конгрессов 1891 г., разумеется, если можно будет добиться приемлемых условий, а именно: суверенитет конгресса, в чем в прошлый раз поссибилисты нам отказали, созыв конгресса обоими уполномоченными обоих конгрессов 1889 г., предварительная выработка представительства и еще кое-какие мелочи.
Французы и немцы выразили согласие. И так как в Галле все равно съезжаются представители различных иностранных партий, то я предложил созвать там подготовительную конференцию, чтобы договориться о предварительных условиях. Это также уже налажено. Я, однако, предполагаю, что, несмотря на это, там наделают всяких глупостей. Тусси будет, по всей вероятности, там и многое предотвратит, но все же эти люди настолько не имеют чувства меры в делах международных - где это как раз совершенно неуместно, - что дело все-таки может пойти не так, как я его задумал. По крайней мере, я допускаю эту возможность. Думаю, однако, что все пойдет хорошо.
Во-первых, мы созывом своего собственного конгресса в 1889 г. показали представителям малых государств (бельгийцам, голландцам и пр.), что не позволим им сесть нам на голову, и в следующий раз они будут осторожнее.
А во-вторых, поссибилисты, по-видимому, находятся в состоянии полного разложения.
Брусс, который верховодит кликой поссибилистских членов муниципального совета, а через них и Биржей труда, открыто враждует с Аллеманом, стоящим во главе парижских профессиональных союзов и, что знаменательнее всего, высказывающимся за мирные отношения с нашими. Аллеман хочет войти в Палату на место умершего Жофрена. Брусс хочет провести туда Лави или Жели. Вражда между ними настолько острая, что Брусс не осмелился появиться на похоронах Жофрена, где главную роль играл Аллеман. С немногими своими приверженцами в провинции они тоже в ссоре. И, наконец, своим выступлением против первомайской демонстрации они чрезвычайно повредили себе в глазах бельгийцев и голландцев. Брусс и Аллеман совершенно открыто нападают друг на друга также и на столбцах своих газет.
Обстановка, следовательно, настолько благоприятна - не говоря уже об огромном росте морального значения немцев благодаря победе на выборах и ее последствиям: падению Бисмарка и закона против социалистов, что делает их в полном смысле слова ведуще
16:09 06.08.2015
полном смысле слова ведущей партией Европы, - что даже при наличии тактических ошибок мы можем надеяться на победу.
Итак, либо слияние удастся на разумной основе, и тогда немецкие и французские марксисты будут задавать тон на конгрессе, либо же по отношению к поссибилистам и их немногочисленным сторонникам будет совершена столь явная несправедливость, что и англичане (новые тред-юнионы) также от них отойдут. А тогда мы могли бы снова вести здесь кампанию, как весной 1889 г., и с еще большим успехом.
Очень рад, что ты собираешься писать для «Neue Zeit». Если тебя не удовлетворяют условия оплаты - ты должен получить, конечно, американский гонорар, - не стесняйся предъявить свои требования и сошлись на меня. «Neue Zeit» может стать очень важным органом.
Бернштейн будет писать отсюда, Лафарг - из Парижа, Бебель возьмет на себя еженедельное обозрение по Германии, а что он великолепно с этим справится, он показал уже в венской «Arbeiter-Zeitung». Я никогда не составлял себе окончательного мнения о событиях в Германии, не прочитав корреспонденцию Бебеля по данному вопросу. Это было мастерски ясное объективное изложение фактов, свободное от предвзятого мнения.
«So..aldemokrat» оставляет после себя большую брешь. Но не пройдет и двух лет, как дело у нас дойдет до открытого скандала с Вильгельмчиком, а тогда будет потеха.
Привет тебе и жене от меня и Шорлеммера, он сейчас здесь.
Твой Ф. Э.
Четвертое издание первого тома «Капитала» я жду в скором времени, ты сейчас же получишь экземпляр. Предисловие могло бы послужить материалом для «Volkszeitung".
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 4 октября 1890 г.
В своем последнем письме я забыл упомянуть о том, что дал супругам Ромм рекомендательное письмо к тебе; это может показаться тебе нескромным. Объясняется все просто забывчивостью. Роммы - с ним я лично не знаком - общались в Берлине с лучшей частью партии и пользовались полным доверием; во всяком случае, они смогут порассказать тебе много интересного о положении дел в Берлине. Как я уже писал, она приходится свояченицей Эде Бернштейну, который показал себя в качестве редактора «So..aldemokrat» одним из лучших представителей молодого поколения; ее литературная работа, способствующая установлению связей между передовой русской литературой и немцами, заслуживает всяческого признания. - Все личное - как, куда и почему они поехали в Америку - они, вероятно, тебе сами расскажут.
«So..aliste» снова выходит; я напишу Лафаргу, чтобы они тебе его посылали.
Дела с конгрессом идут очень хорошо. Между немцами и французами полное согласие.
Гед, Ньювенгейс, Тусси, один бельгиец и один швейцарец едут 12-го в Галле и, вероятно, все уладят. У поссибилистов - публичный скандал: на будущей неделе дело примет серьезный оборот.
Ним благодарит за «Kalender»; она, Шорлеммер и я шлем вам обоим сердечный привет.
Твой Ф. Э.
Об ударах, полученных Тусси, мы здесь ничего не знаем. Что это значит?
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ [Лондон], 5 октября 1890 г.
Дорогой Каутский!
Не позаботишься ли ты о том, чтобы мне прислали еще второй экземпляр «Neue Zeit»; это предназначается для нашего друга Сэма, «На далеком, далеком Нигере, Где он пока охотится на львов и тигров», и если я получу № 1 сразу же, то в следующую пятницу он уже будет отправлен.
Диц может поставить мне это в счет моего гонорара.
Большой привет, также от Джоллимейера.
Твой Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Л[ондон], 7 октября 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
«Volksblatt» с 1-го по 4-е и 7 экземпляров за 5-е, а также письмо получил; благодарю.
Я охотно буду сотрудничать в «Volksblatt», если только позволит время и представится случай. Но сейчас я вынужден снова отложить на некоторое время всякую журналистскую деятельность. III том должен быть наконец закончен.
Как в «Neue Zeit» и в других журналах, я ставлю два условия: 1) в подписанных мною статьях без моего согласия не вносить никаких изменений, 2) гонорар, если полагается, передавать в партийную кассу в качестве моего взноса.
Первое, что нужно устранить из «Volksblatt», это царящий в ней смертельно скучный тон.
Рядом с ней «Hamburger Echo» - прямо-таки мировая газета; там только передовицы сухи, вообще же господствует столичный, светский тон, между тем как «Volksblatt» большей частью пишется как во сне, и Ленхен утверждает, что даже «St-Johann - Saarbrucker Zeitung» интереснее. «Volksblatt» всегда действовала на нас усыпляюще. И это остроумные берлинцы? Неужели! Итак, постарайся внести оживление в газету, а то наш «государственный вестник» составит слишком уж невыгодную конкуренцию прусско-германскому - не можем же мы все-таки брать его за образец.
Кроме газет, которые ты просил, посылаю тебе еще номер «Daily Chronicle», где излагаются действительные обстоятельства недавней попытки устрашения рабочих газовых предприятий, когда несколько ретивых генералов хотели послать отряд в 700 человек в Бектон (на Темзе, к востоку от Ист-Энда). По этому ты можешь судить, что это за газета.
Очень рад, что вы так быстро обжились в Берлине.
Тусси, вероятно, приедет к вам из Лилля вместе с Гедом.
Твой Ф. Э.
Сердечный привет твоей жене и детям.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 18 октября 1890 г.
Дорогой Зорге!
«Kalender» получили, Ленхен благодарит!
Сегодня послал тебе целый пакет всякой всячины о съездах. Поссибилистам - крышка.
Аллеман, Клеман, Файе и прочие - большинство парижских рабочих, входящих в партию, - исключили из партии Брусса, а Брусс, в свою очередь, исключил их. Значит - раскол.
У Брусса остаются одни только лидеры, которые зависят от него (из-за материалов, обличающих подлость каждого из них), то есть члены городского муниципального совета и состоящие на жаловании чиновники Биржи труда, а также г-н Гайндман, который, к величайшему моему удовольствию, солидаризировался с Бруссом в последнем номере «Justice».
Во всяком случае, обе фракции теперь обречены, они находятся в состоянии полного распада, чему, я надеюсь, наши не повредят своим вмешательством. Зато наши съезды прошли великолепно. Сначала Лилль - французские «марксисты» выступают как партия, потом Кале - съезд профессиональных союзов, находящихся под их руководством; затем Галле - венец всего. Тусси была в Лилле и Галле. Эвелинг - в Лилле и Кале. Как прошли международные переговоры в Галле, у меня еще нет сведений. Во всяком случае, мы всю эту неделю были для прессы всего мира великой державой первого ранга.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
23:29 06.08.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 19 октября 1890 г.
Дорогая Лёр!
Наконец-то! Всю эту неделю я вроде и не работал, но во всяком случае был «занят» и «загружен» выше головы. Я разобрал около 4 кубических футов старых писем Мавра (то есть писем, адресованных большей частью ему) за период 1836- 1864 годов. Все эти письма были как попало свалены в большую корзину, которую ты, вероятно, помнишь. Очистить их от пыли, расправить, рассортировать, привести начерно в какой-то порядок заняло у меня больше недели. Все это время в моей комнате все было вверх дном, все было покрыто этим бумажным хламом, находящимся в различной степени порядка и беспорядка, так что я не мог ни выйти, ни заняться какой-либо другой работой. Это был № 1. Затем были съезды, которые потребовали от меня если не работы, то потери времени на посетителей и т. д. И, наконец, Ним совсем плохо чувствовала себя всю эту неделю, сама легла в четверг утром в постель и даже послала за врачом, который, однако, сказал ей, что нет причин для того, чтобы все время лежать, а можно сидеть в постели по крайней мере несколько часов в день, что она и делает. Он пока еще не может точно определить, что это такое, есть симптомы болезни печени (желтухи), отсутствие аппетита, слабость. Все же со вчерашнего вечера ей лучше и настроение лучше. Надеюсь, через несколько дней она будет здорова.
Надеюсь, что Поль избавился от задушевного друга внутри себя. Если нет, то он сам в этом виноват, порция глистогонного скоро положит конец этой неприятности. Лекарство отравит глистов и не причинит никакого вреда Полю.
Наши съезды прошли великолепно, а если мы сравним их с поссибилистскими, то они выглядят еще ярче. Эта неприятность скоро кончится сама собой. Надеюсь только, что наши друзья предоставят им полную свободу действий, какая им потребуется, и совершенно не будут вмешиваться, делая шаги навстречу, или как-нибудь иначе. Пусть они поварятся в собственном соку. Всякая попытка вмешательства с нашей стороны только приостановила бы на время процесс распада и гниения. Массы, несомненно, постепенно придут к нам. И чем дольше мы позволим лидерам убивать друг друга, тем меньшее число их придется нам принимать к себе в день объединения. Если бы Либкнехт не поспешил так в отношении лассальянцев, которые переходили к нам, ему не нужно было бы принимать Гассельмана и других, которых пришлось выгнать шесть месяцев спустя. А сейчас во Франции, как тогда в Германии, все лидеры испорчены до мозга костей.
К моему большому удивлению и облегчению, в последнем номере «Justice» Гайндман высказывается за Брусса! Какая удача! Я уже начинал опасаться, что могу попасть в такое положение, при котором пришлось бы снова принимать Гайндмана хотя бы как пассивного друга, тогда как он в 10000 раз больше нравится мне в качестве врага.
Поль теперь, может быть, прав: поссибилисты могут снова воздержаться от проведения своего собственного конгресса. Время и место, по-видимому, были определены в Галле: Брюссель, 16 августа 1891 года. Это все, что мне известно. Завтра я узнаю все от Тусси, которая выехала из Галле вчера, так как вчера истек срок ее обратного билета до Кёльна.
Я рад, что Фишер попал в Правление партии. Ты его видела здесь. Он очень умен, очень деятелен, революционно настроен, абсолютный противник филистерства и более интернационален по своему поведению, чем большинство немцев. Тусси пишет, что после Лилльского съезда немецкие депутаты рейхстага, по крайней мере значительная часть их, произвели на нее впечатление порядочных филистеров. Я вполне ожидал этого. Так как наши члены парламента не оплачиваются, то мы не всегда можем выдвинуть лучших людей, и нам приходится принимать наименее скверных из тех, которые находятся в большей или меньшей степени на положении буржуа. Поэтому наши массы гораздо лучше, чем фракция. Последняя может поздравить себя с тем, что у нее в оппозиции такие ослы и сомнительные субъекты (многие из них, вероятно, шпики). Если бы фракция восстала против Бебеля, Зингера и Фишера, то против нее надо было бы действовать, но я уверен, что Бебель всегда будет достаточно силен, чтобы усмирить их.
Поль очень наивен со своими вопросами о Бебеле и «G.l Blas». Он знает Бебеля и знает «G.l Blas»; что же, он больше не знает самого себя? Во всяком случае, я пошлю Бебелю номер «G.l Blas», отчеркнув эту статью, и напишу ему, чтобы он отрекся. Такая наглая ложь переходит все границы, даже для «G.l Blas».
Тусси совершенно влюблена в лилльских делегатов, и действительно они являются, повидимому, настоящим цветом нации и проявляют те самые качества, которые в последнее время во Франции было модно осуждать, потому что немцы проявляли эти качества в более высокой степени, хотя до 1870 г. было обычным делом считать дисциплину, организованность и сплоченность качествами как нельзя более французскими. Я с большим интересом прочитал сообщение Поля об этих делегатах и позабочусь о том, чтобы оно попало в английскую и немецкую прессу. Большое преимущество французов заключается в том, что они рождены и воспитаны в революционной среде. Как англичанам, так и немцам недостает этого преимущества, и, кроме того, они воспитаны в религии буржуазии - протестантизме. Это придает их привычкам, манерам и обычаям налет мещанства, который они должны стряхивать с себя поездками за границу, особенно во Францию. Обрати внимание на редакцию лилльских и галлеских резолюций!
Большой прогресс заключается в том, что мы теперь не можем действовать без любой из этих трех наций. Только без бельгийцев и швейцарцев мы могли бы вполне хорошо обойтись.
Привет от Ним и от любящего тебя Ф. Э.
Так как Поль так много написал в «Neue Zeit» об эскадрах, которые Мавр строил для вас, когда вы были детьми, то я прилагаю для него, вероятно, последний существующий образец кораблестроительного искусства Мавра.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ
В ЛОНДОНЕ [Лондон], 20 октября [1890 г.]
Тусси приехала вчера утром. Адлер сказал ей, что Луиза Каутская вернулась из Берхтесгадена очень веселой, выглядит на десять лет моложе, пользуется огромным успехом. Тусси в восторге от съезда, массы превосходны, но фракция в большинстве своем еще филистеры. Бебель был напуган, услышав об избрании некоторых из них. Он тотчас же написал туда, где их избрали, что на этот раз произошла неудача, но во второй раз это не должно повториться. Однако пока эта компания подчиняется Бебелю, все еще ничего.
Твой Ф. Э.
Я посылаю тебе последние отчеты, в том числе одну гамбургскую газету, поскольку я не знаю, есть ли у тебя уже берлинский отчет от 14 октября.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Л[ондон], 25 октября 1890 г.
Посылаю тебе на адрес редакции сегодняшний номер «Justice» со статьей А. С. Хединли (он же Адольф Смит), в которой он вас и в особенности тебя, клеймит как поссибилистов.
Автор - родившийся в Париже англичанин, вульгарнейший литератор; был во время Коммуны в Париже, потом приехал сюда с передвижной панорамой Парижа и Коммуны; полного провала этой спекулянтской затеи он никогда не мог нам простить, потому что рассчитывал, что Генеральный Совет Интернационала будет каждый вечер барабанным боем созывать ему публику. Так он сделался своим человеком во Французской секции, в которой сгруппировалась вся шайка шпионов и прохвостов, вроде Везинье, Кариа и т. д., издававшая на средства французского секретного фонда газетки с грязной клеветой на Генеральный Совет. Последние 6-8 лет он является здесь главным агентом Брусса и посредником между ним, здешней Социал-демократической федерацией и всякого рода бельгийцами (он постоянный переводчик на съездах поссибилистов и международных конгрессах горняков). Теперь тебе ясны его злостные намерения, но также и его глупость: эти люди совершенно не понимают принятого в Галле решения и думают, что в Германии смогли бы спасти поссибилистов, которые во Франции губят себя сами. Бедняги!
Твой Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 27 октября 1890 г.
Дорогой Шмидт!
Пользуюсь первой свободной минутой, чтобы ответить Вам. Я полагаю, что Вы поступите правильно, если примете предложение «Zuricher Post». Вы там можете научиться кое-чему в области экономики, в особенности, если будете иметь в виду, что Цюрих - это все еще только денежный и спекулятивный рынок третьего разряда, и поэтому все возникающие там впечатления ослаблены благодаря двойному и тройному отражению или намеренно искажены. Но Вы на практике познакомитесь со всем механизмом и будете вынуждены следить за биржевыми отчетами из первых рук - из Лондона, Нью-Йорка, Парижа, Берлина, Вены - и тогда перед Вами предстанет мировой рынок в его отражении как денежный рынок и рынок ценных бумаг. С экономическими, политическими и другими отражениями дело обстоит точно так же, как и с отражениями в человеческом глазу. Они проходят через собирательную линзу и поэтому представляются в перевернутом виде - вниз головой. Только отсутствует нервный аппарат, который для нашего представления поставил бы их снова на ноги. Биржевик видит движение промышленности и мирового рынка только в перевернутом отражении денежного рынка и рынка ценных бумаг, и поэтому следствие становится для него причиной. Это я наблюдал еще в 40-х годах в Манчестере: лондонские биржевые отчеты были совершенно непригодны для того, чтобы составить по ним представление о ходе развития промышленности и ее периодических максимумах и минимумах, потому что эти господа пытались объяснять все явления кризисами денежного рынка, которые ведь по большей части сами являлись всего лишь симптомами. Тогда речь шла о том, чтобы начисто отрицать происхождение промышленных кризисов из временного перепроизводства, и дело поэтому имело к тому же еще и тенденциозную сторону, побуждающую прибегать к извращениям.
Теперь этот пункт отпадает - для нас, по крайней мере, раз и навсегда, - и к тому же несомненным фактом является то обстоятельство, что денежный рынок также может иметь свои собственные кризисы, при которых прямые нарушения промышленного производства играют лишь подчиненную роль или даже не играют никакой роли. Здесь надо кое-что выявить еще и исследовать, особенно в историческом плане за последние 20 лет.
Там, где существует разделение труда в общественном масштабе, отдельные процессы труда становятся самостоятельными по отношению друг к другу. Производство является в последнем счете решающим. Но как только торговля продуктами обособляется от производства в собственном смысле слова, она следует своему собственному движению, над которым в общем и целом главенствует движение производства, но которое отдельных частностях и внутри этой общей зависимости следует опять-таки своим собственным законам, присущим природе этого нового фактора. Это движение имеет свои собственные фазы и, в свою очередь, оказывает обратное действие на движение производства. Открытие Америки было вызвано жаждой золота, которая еще до этого гнала португальцев в Африку (ср. Зётбер. «Добыча благородных металлов»), потому что столь сильно развивавшаяся в XIV и XV вв. европейская промышленность и соответствовавшая ей торговля требовали больше средств обмена, чего Германия - великая страна серебра в 1450-1550 гг. - не могла доставить. Завоевании Индии португальцами, голландцами, англичанами с 1500 по 1800 г. имело целью импорт из Индии. Об экспорте туда никто не помышлял. И все же какое колоссальное обратное действие показали на промышленность эти открытия и завоевания, вызванные чисто торговыми интересами: только потребность экспорта в эти страны создала и развила крупную промышленность.
Так и с денежным рынком. Как только торговля деньгами отделяется от торговли товарами, она приобретает - при известных условиях, определяемых производством и торговлей товарами, и в этих пределах - свое собственное развитие, имеет особые законы и фазы, которые определяются ее собственной природой. Когда же вдобавок к этому торговля деньгами в своем дальнейшем развитии расширяется до торговли ценными бумагами - причем эти ценные бумаги состоят не только из государственных бумаг, но к ним присоединяются и акции промышленных и транспортных предприятий, и торговля деньгами завоевывает, таким образом, прямое господство над частью производства, которое в общем и целом господствует над нею, - тогда обратное действие торговли деньгами на производство становится еще сильнее и сложнее. Торговцы деньгами являются собственниками железных дорог, шахт, металлургических заводов и т. д. Эти средства производства приобретают двоякий характер: их работа должна приспособляться то к интересам непосредственного производства, то к потребностям акционеров, поскольку они же являются банкирами. Самый яркий пример этого - североамериканские железные дороги. Вся работа их зависит в данное время от биржевых операций какого-нибудь Джея Гулда, Вандербилта и т. д. - операций, совершенно чуждых деятельности отдельной дороги и ее интересам как средства сообщения. И даже здесь, в Англии, мы наблюдали десятилетиями продолжавшуюся борьбу различных железнодорожных обществ из-за разграничения их территорий, борьбу, в которой растрачивались колоссальные деньги не в интересах производства и транспорта, а исключительно в силу соперничества, преследовавшего большей частью лишь цель облегчить биржевые операции торговцев деньгами, владеющих акциями.
В этих нескольких замечаниях о моем понимании отношения производства к торговле товарами и их обоих к торговле деньгами я в основном уже ответил на Ваши вопросы об историческом материализме вообще. Это легче всего понять с точки зрения разделения труда.
Общество порождает известные общие функции, без которых оно не может обойтись. Предназначенные для этого люди образуют новую отрасль разделения труда внутри общества.
Тем самым они приобретают особые интересы также и по отношению к тем, кто их уполномочил они становятся самостоятельными по отношению к ним и - появляется государство.
А затем происходит то же, что и при торговле товарами и позднее при торговле деньгами.
Новая самостоятельная сила, правда, в общем и целом должна следовать за движением производства, но она, в свою очередь показывает обратное воздействие на условия и ход производства в силу присущей ей или, вернее, однажды полученной ею и постепенно развивавшейся дальше относительной самостоятельности. Это есть взаимодействие двух неодинаковых сил: с одной стороны, экономического движения, а с другой - новой политической силы, которая стремится к возможно большей самостоятельности и, раз уже она введена в действие, обладает также и собственным движением. Экономическое движение в общем и целом проложит себе путь, но оно будет испытывать на себе также и обратное действие политического движения, которое оно само создало и которое обладает относительной самостоятельностью. На экономическое движение оказывает влияние, с одной стороны, движение государственной власти, а с другой - одновременно с нею порожденной оппозиции. Как на денежном рынке отражается в общем и целом и с указанными выше оговорками движение промышленного рынка, и, конечно, отражается превратно, так и в борьбе между правительством оппозицией отражается борьба уже до этого существующих и борющихся классов, и точно так же превратно: уже не прямо, а косвенно, не как борьба классов, а как борьба за политические принципы, и притом так превратно, что потребовались тысячелетия для того, чтобы нам стало ясно, в чем суть.
Обратное действие государственной власти на экономическое развитие может быть троякого рода. Она может действовать в том же направлении - тогда развитие идет быстрее; она может действовать против экономического развития - тогда в настоящее время у каждого крупного народа она терпит крах через известный промежуток времени; или она может ставить экономическому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях. Этот случай сводится в конце концов к одному из предыдущих. Однако ясно, что во втором и третьем случаях политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред и может вызвать растрату сил и материала в массовом количестве.
Кроме того, имеется еще случай завоевания и грубого уничтожения экономических ресурсов, вследствие чего прежде при известных обстоятельствах бесследно гибли все результаты экономического развития целой местности или нации. Теперь этот случай имеет по большей части противоположные последствия, по крайней мере у больших народов. Побежденный в итоге выигрывает иногда и в экономическом, и в политическом, и в моральном отношениях больше, чем победитель.
С правом дело обстоит точно так же. Как только становится необходимым новое разделение труда, создающее профессиональных юристов, открывается опять-таки новая самостоятельная область, которая при всей своей общей зависимости от производства и торговли все же обладает особой способностью обратно воздействовать на эти области. В современном государстве право должно не только соответствовать общему экономическому-положению, не только быть его выражением, но также быть внутренне согласованным выражением, которое не опровергало бы само себя в силу внутренних противоречий. А для того, чтобы этого достичь, точность отражения экономических отношений нарушается все больше и больше. И это происходит тем чаще, чем реже случается, что кодекс законов представляет собой резкое, несмягченное, неискаженное выражение господства одного класса: ведь это противоречило бы «понятию права». Чистое, последовательное понятие права революционной буржуазии эпохи 1792-1796 гг. фальсифицировано во многих отношениях уже в Кодексе Наполеона, а в той мере, в какой это понятие права в нем воплощено, оно должно претерпевать ежедневно всяческие смягчения благодаря возрастающей силе пролетариата. Но это не мешает тому, что Кодекс Наполеона является тем сводом законов, который лежит в основе всех новых кодификаций во всех частях света. Таким образом, ход «правового развития» состоит по большей части только в том, что сначала пытаются устранить противоречия, вытекающие из непосредственного перевода экономических отношений в юридические принципы, и установить гармоническую правовую систему, а затем влияние и принудительная сила дальнейшего экономического развития опять постоянно ломают эту систему и втягивают ее в новые противоречия (я здесь говорю пока только о гражданском праве).
Отражение экономических отношений в виде правовых принципов точно так же необходимо ставит эти отношения на голову. Этот процесс отражения происходит помимо сознания действующего; юрист воображает, что оперирует априорными положениями, а это всего лишь отражения экономических отношений Таким образом, все стоит на голове. А что это извращение, представляющее собой, пока оно еще не раскрыто, то, что мы называем идеологическим воззрением, в свою очередь, оказывает обратное действие на экономический базис и может его в известных пределах модифицировать, - это мне кажется само собой разумеющимся. Основа наследственного права - экономическая, если предположить одинаковую ступень развития семьи. Несмотря на это, будет очень трудно доказать, что, например в Англии абсолютная свобода завещаний, а во Франции сильное ее ограничение объясняются во всех частностях только экономическими причинами. Но и то и другое оказывает очень значительное обратное действие на экономику благодаря тому, что влияет на распределение имуществ.
Что же касается тех идеологических областей, которые еще выше парят в воздухе - религия, философия и т. д., - то у них имеется предысторическое содержание, находимое и перенимаемое, историческим периодом, - содержание, которое мы теперь назвали бы бессмыслицей. Эти различные ложные представления о природе, о существе самого человека, о духах, волшебных силах и т. д. имеют по большей части экономическую основу лишь в отрицательном смысле; низкое экономическое развитие предысторического периода имеет в качестве дополнения, а порой в качестве условия и даже в качестве причины ложные представления о природе. И хотя экономическая потребность была и с течением времени все более становилась главной пружиной прогресса в познании природы, все же было бы педантизмом, если бы кто-нибудь попытался найти для всех этих первобытных бессмыслиц экономические причины. История наук месть история постепенного устранения этой бессмыслицы иди замены ее новой, но все же менее нелепой бессмыслицей. Люди, которые этим занимаются, принадлежат опять-таки к особым областям разделения труда, и им кажется, что они разрабатывают независимую область. И поскольку они образуют самостоятельную группу внутри общественного разделения труда, постольку их произведения, включая и их ошибки, оказывают обратное влияние на все общественное развитие, даже на экономическое. Но при всем том они сами опять-таки находятся под господствующим влиянием экономического развития. В философии, например, это можно легче всего доказать для буржуазного периода. Гоббс был первым современным материалистом (в духе XVIII века), но он жил в то время, когда абсолютная монархия во всей Европе переживала период своего расцвета, а в Англии вступила в борьбу с народом, и был сторонником абсолютизма. Локк был в религии, как и в политике, сыном классового компромисса 1688 года. Английские деисты и их более последовательные продолжатели - французские материалисты были настоящими философами буржуазии, французы - даже философами буржуазной революции.
В немецкой философии от Канта до Гегеля отразился немецкий обыватель - то в позитивном, то в негативном смысле. Но как особая область разделения труда, философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками и из которого она исходит. Этим объясняется, что страны, экономически отсталые, в философии все же могут играть первую скрипку: Франция в XVIII веке по отношению к Англии, на философию которой французы опирались, а затем Германия по отношению к первым двум. Но как во Франции, так и в Германии философия, как и всеобщий расцвет литературы в ту эпоху, была также результатом экономического подъема. Преобладание экономического развития в конечном счете также и над этими областями для меня неоспоримо, но оно имеет место в рамках условий, которые предписываются самой данной областью: в философии, например, воздействием экономических влияний (которые опять-таки оказывают действие по большей части только в своем политическом и т. п. выражении) на имеющийся налицо философский материал доставленный предшественниками. Экономика здесь ничего ее создает заново, но она определяет вид изменения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслительного материала, но даже и это она производит по большей части косвенным образом, между тем как важнейшее прямое действие на философию оказывают политические, юридические, моральные отражения.
О религии я сказал самое необходимое в последней главе брошюры о Фейербахе.
Следовательно, если Барт полагает, что мы отрицали всякое обратное влияние политических и т. д. отражений экономического движения на само это движение, то он просто сражается с ветряными мельницами. Ему следует заглянуть лишь в «18 брюмера» Маркса, где речь и идет почти только о той особой роли, которую играют политическая борьба и события, конечно, в рамках их общей зависимости от экономических условий; или посмотреть «Капитал», например отдел о рабочем дне, где показано, какое решительное действие оказывает законодательство, которое ведь является политическим актом, или отдел, посвященный истории буржуазии (24-я глава). К чему же мы тогда боремся за политическую диктатуру пролетариата, если политическая власть экономически бессильна? Насилие (тоесть государственная власть) - это тоже экономическая сила!
Но у меня сейчас нет времени критиковать саму книгу. Сначала должен выйти III том, да и вообще я считатаю, что это отлично может сделать, например, Бернштейн.
Чего всем этим господам не хватает, так это диалектики. Они постоянно видят только здесь причину, там следствие. Они не видят, что это пустая абстракция, что в действительном мире такие метафизические полярные противоположности существуют только во время кризисов, что весь великий ход развития происходит в форме взаимодействия (хотя взаимодействующие силы очень неравны: экономическое движение среди них является самым сильным, первоначальным, решающим), что здесь нет ничего абсолютного, а все относительно. Для них Гегеля не существовало.
Что касается партийной склоки, то господа из оппозиции меня в нее вовлекли насильно, так что мне не оставалось никакого выбора. Манера, с какой обошелся со мной г-н Эрнст, не поддается никакому описанию, если не назвать ее просто мальчишеской. О том, что этот человек болен и принужден писать, чтобы жить, я сожалею. Но тот, кто обладает такой богатой фантазией, что не может прочесть ни строчки без того, чтобы не вычитать совершенно противоположное сказанному, тот может применять свою фантазию в другой области, а не в нефантастической области социализма. Пусть пишет романы, драмы, художественную критику и прочее в этом роде: этим он повредит лишь буржуазному образованию и принесет пользу нам. Быть может, он тогда настолько усовершенствуется, что в состоянии будет дать что-нибудь и на нашем поприще. Должен, однако, сказать, что такой кучи незрелой ерунды и абсолютной глупости, какую показала эта оппозиция, мне еще никогда и нигде не приходилось встречать. И эти зеленые юнцы, не видящие ничего, кроме своего безграничного самомнения, хотят предписывать партийную тактику! Из одной-единственной корреспонденции Бебеля в венской «Arbeiter-Zeitung» я узнал больше, чем из всей чепухи, исходящей от этих людей. И они воображают, что стоят большего, чем этот ясный ум, так изумительно правильно воспринимающий обстоятельства и так убедительно рисующий их в двух словах!
Все это беллетристы-неудачники, но даже и удачливый беллетрист - мало приятный субъект.
Мне было бы жаль, если бы «Volks-Tribune» перестала существовать. При Вашем руководстве как редактора выяснилось, что такой еженедельник, более теоретического, нежели злободневного содержания, может уже кое-что дать, а я ведь знаю, что у Вас за сотрудники!
Правда, сомнительно, пожалуй, сможет ли он удержаться наряду с «Neue Zeit», с тех пор как он стал выходить еженедельно. Во всяком случае, Вы лично будете рады сложить с себя все радости и горести редактора и найти время для других занятий, кроме чисто журналистской работы. Да и в Берлине в ближайшее время будут еще всякие отголоски последнего скандала, и тот, кому приходится со всем этим возиться, вряд ли сможет толком работать.
Опубликование отрывка из моего письма не повредило, но лучше все-таки этого не делать. В письмах пишешь по памяти, быстро, не проверяя и т. д., и всегда может проскользнуть выражение, к которому прицепится кто-нибудь из тех, кого у нас на Рейне называли Korinthenscheisser, и выведет из него бог знает какую чепуху.
Спасибо за Ваши поздравления, присланные мне заранее к моему семидесятилетию: до него еще добрый месяц. Я пока чувствую себя довольно хорошо, только глаза все еще надо щадить и нельзя писать при газовом освещении. Будем надеяться, что положение не изменится.
Пора, однако, кончать.
С сердечным приветом Ваш Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 2 ноября 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Бедняжка Ним очень больна. С некоторых пор у нее как будто возобновились менструации, и три недели назад было значительное кровотечение. Д-р Рид, с которым мы советовались, нашел, что у нее очень желтый цвет лица, а в то же время в моче нет и следа желчи.
Поэтому он предполагает возможность опухоли в матке, но мануального исследования он ие производил. Затем у нее были боли в левом паху при прохождении фекальных масс в ободочной кишке по направлению к изгибу сигмовидной кишки, но это прошло, и я думал, что она поправляется, как вдруг появились очень резкие боли в левой ноге. В течение всего этого времени полное отсутствие аппетита, сильная жажда (она питалась только молоком и бульоном, без твердой пищи). Боли в левой ноге заверщились тромбозом вены икры. Это как будто приняло спокойный характер, боли уменьшились, и сегодня утром проснулась после хорошего сна довольно свежая на вид и даже веселая. Но между 11 часами и полуднем наступила перемена. Рид измерил температуру, оказалось 104° по Фаренгейту (40° по Цельсию), хотя Ним держала термометр во рту только 11/2 минуты; она впала в полусонное состояние, ее умственные способности нарушены, пульс учащенный и лихорадочный, соответственно температуре. В конце концов Рид предположил, что ввиду кахектического состояния ее крови (на что более или менее указывают перечисленные выше симптомы) свернувшаяся кровь разлагается и отравляет живую кровь. Сегодня во второй половине дня он постарается привести на консультацию Хиса из больницы на Гоуэр-стрит.
Вот все, что я могу Вам сейчас написать. Если Хис придет, я Вам сообщу результат дополнительно.
Поцелуйте от меня Лауру.
Весь Ваш Ф. Э.
Была консультация с неким г-ном Пакардом, единственным врачом, которого удалось найти. Он полагает, что в ноге имеется разлитое нагноение, которое вызвало сепсис; назначили другие припарки и дали 4 грана - 4/15 грамма хинина. Кое-как исследовали матку, но до сих пор ничего не нашли, кроме немного подозрительного кусочка у шейки, чему, однако, «пока» не придают значения. Само собой разумеется, возможность эмболии не исключена, и вместе с ней возможность последующих осложнений, в легких и других. Но этот человек считает случай более «обнадеживающим», чем Рид.
Если положение изменится, я снова напишу завтра.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 5 ноября 1890 г.
Сегодня я должен сообщить тебе печальное известие. Вчера днем после непродолжительной и не очень мучительной болезни тихо скончалась моя добрая, дорогая, верная Ленхен.
Мы прожили с ней в этом доме семь счастливых лет. Мы были двое последних из старой гвардии времен до 1848 года. Теперь я снова остался один. Если в течение долгих лет Маркс, а в эти семь лет я мог спокойно работать, то этим мы в значительной степени обязаны ей.
Что будет теперь со мной, не знаю. Мне также сильно будет недоставать ее исключительно тактичных советов в партийных делах. Передай сердечный привет жене и сообщи это известие Шлютерам.
Твой Ф. Э.
Наша дорогая, добрая Нимми тихо скончалась вчера днем, в половине третьего. Она болела недолго, сильных болей не было, а под конец они вообще прекратились.
Твой Ф. Э.
ЛУИЗЕ КАУТСКОЙ В ВЕНУ [Лондон, 9 ноября 1890 г.]
... Какие дни я пережил после этого, какой опустошенной и одинокой казалась мне тогда и кажется еще сейчас жизнь - пусть это останется при мне. Тогда передо мной встал вопрос: что же дальше? И здесь, дорогая Луиза, передо мной днем и ночью стоял живой и утешающий образ - и это была ты. И я сказал, как Нимми: ах, если бы Луиза была здесь. Но я не осмеливался и думать об осуществлении этого желания...
Мы сможем тогда здесь поговорить обо всем и либо как старые друзья останемся вместе, либо разойдемся как старые друзья. Дело за Вашим решением. Обдумайте все, посоветуйтесь с Адлером. Если, чего я боюсь, этой моей прихоти не суждено осуществиться, либо связанные с этим неудобства или неприятности покажутся Вам большими, чем преимущества и радости, тогда дайте мне знать об этом без всяких околичностей, Я слишком люблю Вас, чтобы желать от Вас каких-либо жертв ради меня... И именно поэтому я прошу Вас не приносить для меня никакой жертвы и через Вас прошу Адлера отговорить Вас от этого. Вы молоды и перед Вами прекрасное будущее. Мне же через три недели исполнится семьдесят лет и, в конце концов, жить осталось не так долго. Не стоит жертвовать молодой и полной надежд жизнью ради этих нескольких лет. Да и у меня еще есть силы пройти через это самому...
Всегда любящий Вас
15:10 07.08.2015
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 3 января 1891 г.
Дорогой Зорге!
Прежде всего поздравляю тебя и твою жену с Новым годом!
Дату моей последней открытки с ответом на самые неотложные вопросы, затронутые в твоем письме, я, к сожалению, не отметил.
Большое спасибо за прекрасную фотографию твою и твоей жены. Я охотно послал бы тебе свою, но у нас с 25 ноября непрерывно шел снег и стоял туман, так что нельзя было сделать ни снимка, ни репродукции с негатива. Как только будет подходящее освещение, я снова сфотографируюсь, чтобы знать, как я выгляжу в 70 лет, и ты тогда немедленно получишь фотографию.
Луиза Каутская остается у меня. За жертву, которую приносит мне тем самым эта милая девочка, я ей очень, очень признателен. Я опять смогу спокойно работать и лучше, чем когда-либо, так как она одновременно будет и моим секретарем. Для нее у меня найдется достаточно дела, тогда как для человека со стороны не нашлось бы ничего. Таким образом, все неожиданно обернулось к лучшему; стало уютно, и солнце снова светит в моем доме, хотя на улице по-прежнему такой же туман.
Я, кажется, уже писал тебе, что ты можешь использовать мои письма по своему усмотрению. Но зато ты должен просвещать нас относительно Америки!
Твою жалобу я немедленно направил в Париж. Поможет ли это? Деловитостью они не отличаются!
Сэм Мур, главный судья в Асабе на Нигере, по последним сведениям, нездоров. Он так хорошо переносил климат, а тут вдруг - понос, лихорадка и прилив крови к печени и селезенке; с нетерпением жду следующей почты, послезавтра. В апреле он собирается снова приехать сюда, в шестимесячный отпуск.
Самое важное событие в Европе за последние три месяца это - убийство Селиверстова Падлевским и бегство последнего, что соответствовало желанию правительства. Это доказательство, что Париж - штаб русских шпионов за границей и что шпионаж и позорные услуги, оказываемые Французской республикой царю, являются первым условием союза с Россией, наконец смелый поступок Падлевского, вновь с силой ожививший все традиционные симпатии французов, - все это вместе переполнило чашу. Франко-русский союз умер, прежде чем был выношен и рожден (Луиза Каутская - акушерка, отсюда это сравнение), и отнюдь не потому, что буржуазным республиканцам он якобы сегодня уже нежелателен, а потому, что в Петербурге убедились, что в решающий момент этот союз дает осечку, следовательно, грош ему цена. Для всеобщего мира это огромный выигрыш.
Туман, темно - пора кончать.
Большой привет твоей жене и тебе самому.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 7 января 1891 г.
Дорогой Каутский!
Вчера я послал тебе заказным письмом рукопись Маркса, которая, надо полагать, доставила тебе удовольствие. Сомневаюсь, чтобы в таком виде она могла появиться в священной Германской империи. Просмотри ее с этой точки зрения и, где это возможно, опусти вызывающие опасение места и замени их точками. Там же, где контекст этого не допускает, отметь, пожалуйста, такие места в корректуре и сообщи мне, по возможности, в двух-трех строках мотивы твоих опасений; я тогда сделаю, что возможно. То, что будет изменено, я заключил бы тогда в скобки, а в своем кратком введении объяснил бы, что это - измененные места. Поэтому присылай, пожалуйста, корректуру в гранках!
Возможно, однако, что, кроме полицейских властей, эта публикация вызовет неодобрение и еще кое-кого. Если тебе придется считаться с этим обстоятельством, то я попросил бы тебя переслать рукопись заказным письмом Адлеру. Там, в Вене, ее, вероятно, можно будет полностью напечатать (за исключением, к сожалению, великолепного места о религиозных нуждах), а напечатана она во всяком случае будет. Впрочем, я полагаю, что это мое весьма решительное намерение, о котором я настоящим сообщаю тебе, совершенно обезопасит тебя от каких бы то ни было нареканий. Ведь раз вы все равно не можете воспрепятствовать опубликованию рукописи, то гораздо лучше, чтобы она появилась в самой Германии, и именно в специально основанном для таких вещей партийном органе - в «Neue Zeit».
Я прервал работу над Брентано, чтобы приготовить для тебя эту рукопись. Дело в том, что в работе о Брентано мне необходимо использовать имеющиеся в ней места о железном законе заработной платы6, и при этом не составило большого труда подготовить к печати заодно и всю рукопись. Я рассчитывал разделаться с Брентано на этой неделе, но на меня снова свалилось столько хлопот и корреспонденции, что едва ли это удастся.
Итак, в случае каких-либо препятствий будь так любезен известить меня.
Здесь все еще стоят сильные морозы. Бедняга Шорлеммер простудился и на время потерял слух, а потому не смог приехать на рождественские дни. Сэм Мур серьезно заболел в Асабе, я с тревогой жду дальнейших известий о нем.
Твой Ф. Энгельс
Привет Таушеру.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 9 января 1891 г.
Дорогой друг!
Я также искренне сочувствую несчастью Вашей сестры. И я понимаю, в каком сильном волнении Вы находитесь. Но не теряйте самообладания. Какая польза для Вашей сестры, если Вы убьете этого бесчестного негодяя? Он умер бы довольный, что вместо одной семьи разрушил две. Мне известно, что при таких общественных отношениях, какие существуют в Южной Италии, где сохранилось еще немало воспоминаний из времен родового строя, брат считается естественным защитником своей сестры и мстителем за нее. Но ведь брат также женат, у него есть жена и дети, на нем лежат обязанности по отношению к ним, а в современном обществе эти обязанности важнее всех других. Поэтому, как мне кажется, ради своей собственной семьи Вам не следует прибегать к действию, которое неизбежно обрекло бы Вас на вечную разлуку с ней.
В моих глазах Ваша сестра остается такой же чистой и достойной уважения, как и прежде.
Но если Вы считаете, что должны отомстить, то имеются другие средства заклеймить соблазнителя в глазах общества.
Здесь брат отхлестал бы подлеца публично.
Во Франции и Германии было бы достаточно дать пощечину на виду у всех.
В австрийской Польше (Леополе) (Львове) один журналист продался России. Несколько молодых поляков схватили его во время прогулки по бульвару и на скамейке, на глазах у всех всыпали ему 25 палок по задней части.
В Италии Вы также найдете средство публично заклеймить такого подлеца и окружить его всеобщим презрением, не нанося ему сколько-нибудь серьезных увечий.
Как уже сказано, я далек от того, чтобы и в этом отношении давать Вам совет. Но если Вы твердо убеждены, что какой-то акт мести необходим, то лучше уж нанести ущерб чести соблазнителя, чем мстить ему другим способом.
С сердечным приветом Ваш Ф. Энгельс
Большое спасибо за Ваши поздравления по случаю моего 70-летия.
СТАНИСЛАВУ МЕНДЕЛЬСОНУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], вторник, 13 января 1891 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой гражданин Мендельсон!
В прошлое воскресенье, когда мы договаривались о дне и часе, удобных для Вас, чтобы доставить мне удовольствие пообедать у меня, мы так торопились, что во избежание недоразумений следует, пожалуй, повторить то, что я хотел Вам сказать.
Я буду ждать у себя Вас, г-жу Мендельсон и гражданина Иодко послезавтра, в четверг, в шесть часов вечера. Возможно, в отношении Иодко я высказался недостаточно определенно, в таком случае очень прошу Вас вторично пригласить его, от моего имени, оказать мне честь своим посещением.
Наилучшие пожелания г-же Мендельсон от меня и г-жи Каутской.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 15 января 1891 г.
Дорогой Барон!
Из прилагаемых корректур ты убедишься, что я не бесчеловечен и в введении добавил даже еще несколько капель морфия и брома для успокоения, что, надеюсь, произведет надлежащее болеутоляющее действие на элегическое настроение нашего друга Дица. Бебелю напишу сегодня же. Я не говорил с ним раньше об этом деле, не желая ставить его в неловкое положение по отношению к Либкнехту. Ему Бебель был бы обязан сказать об этом, а Либкнехт, который, судя по его речи о программе в Галле, сделал для себя ряд выписок из рукописи, пустил бы в ход все средства, чтобы помешать ее опубликованию.
Если нельзя оставить в тексте место: «удовлетворять свои религиозные, как и телесные [потребности]» , то опусти три подчеркнутых слова и поставь вместо них точки. Намек станет тогда еще тоньше и все-таки будет достаточно понятен. В этом случае, надо надеяться, это место не вызовет сомнений.
В остальном я сделал все так, как вы требовали, и, как видишь, даже больше.
Мендельсоны приехали из Парижа сюда. При освобождении Мендельсона судья запретил ему покидать Францию. Напротив, министр Констан предложил уехать добровольно, пригрозив в противном случае высылкой. Констан поручил Лабрюйеру, связанному, как известно, с полицией, увезти Падлевского. Если бы Падлевский предстал перед судом присяжных, то это привело бы к кризису в заигрываниях с Россией: действия русских полицейских шпионов в Париже нельзя было бы скрыть во время процесса, и Падлевский мог бы быть оправдан! Таким образом, он поставил правительство в чрезвычайно затруднительное положение, и его необходимо было убрать с дороги. Пусть Лафарг напишет тебе статью о срыве Падлевским франко-русского союза. Либкнехт понимает это дело, как и все происходящее за границей, совершенно ошибочно.
Мендельсоны приехали сюда, не имея никаких адресов, и попали в руки Смита Хединли и Гайндмана; те потащили их на какое-то собрание и т. д. Наконец, они явились ко мне; я дал им адрес Эде и, когда я, из дипломатических соображений, находился у них с официальным ответным визитом, вошел г-н Смит Хединли. Я воспользовался этим случаем, чтобы в присутствии поляков встретить его холодным пренебрежением, что, по-видимому, произвело свое действие. В воскресенье они были здесь. Сегодня у меня на обеде будут они, Эде и Эвелинги; надеюсь, что интриги, затеянные в интересах Брусса, Гайндмана и К°, будут, таким образом, расстроены. Жаль, что тебя не будет при этом, мы начнем с устриц.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 17 января 1891 г.
Дорогой Зорге!
Посылаю при сем четвертое издание «Капитала» (заказным) и пакет с газетами. Так как Сэм Мур находится, вероятно, уже на обратном пути с Нигера в Европу, - он пользуется шестимесячным отпуском каждые два года, - то для тебя высвобождаются различные издания, которые до сих пор получал он: «Berliner Volks-Tribune», которой маленький Конрад Шмидт придал довольно правильное направление, а Пауль Эрнст пока еще не успел испортить; «Cri du Travailleur», воспроизводящая основное содержание «Le So..aliste». Затем номер «Vorwarts» с нашими разоблачениями г-на Рейса.
С 25 ноября у нас непрерывно идет снег и стоят холода. Пять дней тому назад замерзли водопроводные трубы под землей, и у нас много хлопот с водой. В № 17 «Neue Zeit» появится нечто вроде бомбы - критика Марксом проекта программы 1875 года. Ты будешь обрадован, но кое у кого в Германии это вызовет гнев и возмущение.
Привет твоей жене, Шлютерам и Роммам, если ты их увидишь.
Твой Ф. Э.
СТАНИСЛАВУ МЕНДЕЛЬСОНУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], воскресенье, 18 января 1891 г.
Дорогой гражданин Мендельсон!
Вчера вечером после беседы с г-жой Мендельсон я нашел в парижском «Le So..aliste» статью, содержащую сообщения, на основании которых Вы могли бы, как я полагаю, написать письмо в английскую газету по поводу того дела, о котором говорили мне г-жа Мендельсон и гражданин Иодко.
Я обсудил этот вопрос с Эвелингом и его женой. Они зайдут к Вам завтра утром. И тогда, если хотите, условьтесь с Эвелингом относительно часа, когда вы оба могли бы доставить мне удовольствие своим посещением, мы отредактировали бы письмо и условились, каким путем опубликовать его в печати.
Привет г-же Мендельсон и гражданину Иодко.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ ШОРЛЕММЕРУ В МАНЧЕСТЕР Лондон, 27 января 1891 г.
Дорогой Джоллимейер!
В новогреческом словаре я нахожу: .........,. - бомбарда, пушка, ............ - бомбардир, ........... - бомбардировать и т. д.
Тяжелое орудие завезено к византийцам из Италии, и наиболее старое слово в итальянском языке для обозначения такого орудия является бомбарда. Так как новогреческое . соответствует итальянскому v, то звук b выражается буквами .. (...... - скамья для сидения, ....... - базар, рынок).
Чтобы избежать повторения этого ужасного сочетания, первое b превращается здесь в l.
Таким образом, то обстоятельство, что .......... означает пушечную бронзу, легко объяснимо.
Надеюсь, что письмо Луизы ты получил и чувствуешь себя лучше. Бандеролью посылаю нечто забавное.
Привет от Луизы и Ф.Э.
ГЕНРИХУ ШЁЮ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 27 января 1891 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Многоуважаемый г-н Шёй!
Извините, что заставил Вас так долго ждать ответа на Ваши любезные строки от 10-го числа. Но, во-первых, мне необходимо было закончить совершенно неотложную работу, во-вторых, из-за посещений врачей, часы которых устанавливались не мною, я почти никогда не мог распоряжаться своим временем, а в-третьих, ведь и погода до самых последних дней была не совсем благоприятной для фотографирования.
Теперь, надеюсь, я смогу быть в Вашем распоряжении, по крайней мере с послезавтра, особенно если Вы предупредите меня за 12-24 часа. Я собирался опять пойти к Дебенхему, это совсем близко от меня, но могу обратиться и к любому другому фотографу, которого Вы предпочтете (только не к Мейоллу, не пожелавшему брать денег у Маркса, а это неудобно).
И я буду очень рад, если Вы пойдете со мной и сами разъясните фотографу, какого рода снимок хотели бы получить.
С дружеским приветом.
Уважающий Вас Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОБОКЕН Лондон, 29 января 1891 г.
Дорогой Шлютер!
Наконец у меня нашлось время ответить на твое письмо от 19 ноября. Большое спасибо за твои и твоей жены дружеские поздравления. Хотелось, чтобы и вы были с нами. Мы кутили до половины четвертого утра и поглотили, кроме красного вина, шестнадцать бутылок шипучего.
Приглашением Зорге я, к сожалению, воспользоваться не могу. Здесь, в Европе, я так прочно осел и должен так бесконечно много сделать, что об отступлении в Америку можно было бы говорить лишь в случае крайней необходимости. К тому же, с тех пор как у меня живет Луиза Каутская, мое хозяйство снова в полном порядке. Очень благодарен за «Календарь».
Статьи в «Энциклопедии» частью написаны Марксом, частью мной, и притом почти все, если не все, на военные темы: биографии полководцев, статьи об артиллерии, кавалерии, фортификации и т. п. Писались они ради заработка, только и всего, и пусть себе спокойно лежат.
То, что у вас с Социалистической рабочей партией дела идут все хуже, это я достаточно ясно вижу из ее братания с «националистами», по сравнению с которыми здешние фабианцы - тоже буржуа - являются еще радикальными. Думается, что «So..alist», совокупившись с «Nationalist», вряд ли мог бы породить еще большую скуку. «Na...nalist» мне присылает Зорге, но, как я ни стараюсь, я не могу найти ни одного человека, который согласился бы его читать.
Не понимаю я также ссоры с Гомперсом. Его Федерация, насколько мне известно, является ассоциацией тред-юнионов и только тред-юнионов. Поэтому эти люди имеют формальное право отводить любого, кто приходит к ним в качестве представителя рабочего союза, не являющегося тред-юнионом, или делегата объединения, в которые такие союзы допускаются.
Целесообразно ли было с точки зрения пропаганды подвергать себя опасности такого отвода - об этом я, разумеется, отсюда судить не берусь. Но что отвод должен был последовать, в этом не могло быть сомнений, и я, по крайней мере, не могу в чем-либо упрекнуть Гомперса.
Но, когда я думаю о предстоящем в текущем году международном конгрессе в Брюсселе, то мне кажется, что лучше было бы сохранить хорошие отношения с Гомперсом, за которым, во всяком случае, стоит больше рабочих, чем за Социалистической рабочей партией, и обеспечить возможно более широкое представительство от Америки, в том числе и его сторонников. Ведь они увидят в Брюсселе много такого, что их собьет с усвоенной ими узколобой тред-юнионистской точки зрения, - а к тому же, где Вы еще рассчитываете найти источник пополнения своих рядов, если не в тред-юнионах?
Большое спасибо за истории о серебре. Если ты сможешь найти для меня какой-либо материал, содержащий данные о современной добыче серебра в Соединенных Штатах, я буду тебе очень благодарен. Европейские сторонники биметаллизма - это настоящие ослы, одураченные американскими производителями серебра и с радостью готовые таскать для них каштаны из огня. Увы, напрасно: из этого мошенничества ничего не выйдет. Посмотри мое примечание о благородных металлах в четвертом издании «Капитала».
Сообщи мне несколько подробнее об упомянутой тобой речи Маркса о покровительственных пошлинах. Я помню только, что, когда в Немецком рабочем обществе в Брюсселе прения стали скучными, мы с Марксом договорились начать для вида дискуссию, в которой он защищал свободную торговлю, а я - покровительственные пошлины; как сейчас вижу перед собой удивленные лица присутствующих, когда они увидели, как мы вдруг набросились друг на друга. Возможно, что эта речь была напечатана в «Deutsche-Brusseler-Zeitung».
Никакой другой речи я не припоминаю.
В Германию ты вряд ли сможешь поехать в течение ближайших нескольких лет. Правда, Таушера освободили, но только потому, что против него ничего не удалось доказать. Зато при этом выяснилось, что в отношении остальных срок давности до сих пор систематически нарушался.
Сердечный привет твоей жене и тебе от Луизы Каутской и твоего Ф. Энгельса
Моттелер еще здесь, он ликвидирует дела в доме № 114 на Кентиш Таун-род. Что он станет делать после того, как 25 марта этот дом надо будет освободить, - а он может заниматься ликвидацией дел только дома, - я не знаю. Он, однако, решительно не хочет возвращаться в Швейцарию, хотя мы знаем, что это можно было бы легко осуществить. Эде живет хорошо, работает, как вол, пишет очень хорошие вещи в «Neue Zeit».
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 31 января 1891 г.
Дорогой Лафарг!
Напугавшее Вас известие, как и девять десятых всего того, что сообщается в парижской печати о Германии, - не более как газетная утка.
Правление германской партии ничего не предлагало по поводу Первого мая. Парламентская фракция (социалистические депутаты рейхстага) единодушно, при одном голосе против, приняла решение, что в Германии (а не где-либо еще) было бы желательно отметить майский праздник в воскресенье 3 мая, а не 1 мая. Вот и все. Поскольку устав партии не предоставляет «фракции» никаких официальных функций, то это решение является простым пожеланием, которое, впрочем, будет вероятно всеми санкционировано.
Что касается идеи предложить другим странам изменить дату демонстрации в том же духе, то наши газеты ни слова об этом не говорят. Не исключена, однако, возможность, что тому или иному отдельному депутату пришла в голову подобная мысль; так как Бебель находится в Цюрихе на свадьбе своей дочери, то я напишу Фишеру, чтобы воспрепятствовали этой глупости, если кто-либо все-таки задумал ее совершить.
Что бы вы с Бонье ни говорили, - длинное письмо Бонье по этому вопросу находится у меня в кармане, - а англичане поступят, вероятно, так же, как и немцы, и будут праздновать в воскресенье. Для немцев это почти абсолютно необходимо. В прошлом году вы находили их образ действия «вялым». Так вот, в Гамбурге, в городе, где мы лучше всего организованы и представляем наибольшую силу по сравнению с прочим населением и где у нас очень большая кассовая наличность (как у партии, так и у профессиональных союзов), - в Гамбурге все сообща праздновали Первое мая вопреки воле хозяев. Но поскольку дела шли довольно плохо, то хозяева воспользовались прекращением работы на один день, чтобы закрыть свои предприятия и заявить, что они откроют их только для тех рабочих, которые выйдут из своих союзов и пообещают не вступать больше в них. Борьба продолжалась все лето, вплоть до осени; в конце концов хозяева отказались от своего требования, но и наши профессиональные союзы в Гамбурге сильно пострадали, кассы были опустошены как в Гамбурге, так и в других местах в результате отчислений в пользу локаутированных рабочих, и ни у кого нет ни малейшего желания начинать весной все сначала, тем более что промышленная конъюнктура еще ухудшилась.
Вам хорошо говорить о нерешительности и вялости. У вас республика, и буржуазные республиканцы, чтобы победить роялистов, были вынуждены предоставить вам политические права, которыми мы отнюдь не обладаем в Германии. К тому же вы не слишком опасны, пока разобщены, как сейчас, а бруссисты идут на поводу у правительства. Напротив, Констану даже нравится, когда вы «проявляете себя» и немного пугаете радикалов. В Германии же наши люди представляют собой реальную силу - 11/2-2 миллиона избирателей - единственную дисциплинированную и растущую партию. И если правительство желает, чтобы социалисты устраивали демонстрации, то это значит, что оно хочет спровоцировать их на мятеж, в ходе которого их раздавили бы и покончили бы с ними лет на десять. Лучшей демонстрацией немецких социалистов является само их существование и их неторопливое, равномерное, неодолимое движение вперед. Мы еще далеки от того, чтобы выдержать открытую борьбу, и наш долг перед всей Европой и Америкой - не потерпеть поражения, а победить в нужный момент, в первом же большом сражении. И этому соображению я подчиняю все остальное.
Разумеется, было бы очень приятно видеть, как все социалистические рабочие Старого и Нового света прекращают работу в один и тот же день - 1 мая. Но это не было бы одновременным и единообразным празднованием. Вы в Париже будете праздновать, скажем, с 8 часов утра до 8 часов вечера.
Когда нью-йоркцы начнут в 8 часов, в Париже будет уже час дня, а калифорнийцы начнут еще на 3 часа позже. В прошлом году демонстрация ничего не потеряла от того, что была разделена на два дня, в этом году она потеряет еще меньше. У австрийцев положение совершенно иное: систематическая агитация и организация наталкиваются у них на такие трудности, что прекращение работы на один день является в их руках единственным средством устроить демонстрацию, как это очень хорошо объяснил Адлер.
Итак, утешьтесь. Движение не пострадает от такого отсутствия «единства», и это чисто формальное единство не стоит той цены, которую нам пришлось бы заплатить за него в Германии, а возможно, также и в Англии.
Ваше поведение по отношению к антибруссистам я нахожу превосходным. Заключить соглашение о практическом сотрудничестве, отказаться от всякой попытки объединения в данный момент, положиться всецело на время и в конечном счете на международный конгресс - нельзя лучшим образом использовать положение, в которое вы поставлены. Это как раз то, что Маркс предлагал Либкнехту в период объединения с лассальянцами, но наш друг слишком спешил.
Гед сыграл с ним хорошую шутку в своих корреспонденциях в «Vorwarts». Либкнехт всегда защищал буржуазную республику, чтобы досадить пруссакам; Констаны, Рувье и прочие были для него почти непогрешимыми. И вот Гед разрушает эту иллюзию! Это прелестно и полезно для Германии.
Поцелуйте за меня Лауру. Поздравляю д-ра Z за его статью о процессе в Тулоне. Луиза особенно благодарит его за эту статью. Она кланяется Вам и Лауре.
Ваш Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 3 февраля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Ты думаешь, что нас здесь бомбардируют письмами по поводу статьи Маркса? Совсем наоборот, мы ничего не слышим и не видим.
Когда в субботу мы не получили «Neue Zeit», я сразу подумал, не случилось ли опять что-нибудь. В воскресенье пришел Эде и показал мне твое письмо. Я решил, что маневр с запрещением публикации статьи все-таки удался. Наконец, в понедельник прибыл номер «Neue Zeit», а через некоторое время я обнаружил и перепечатку в «Vorwarts».
Так как административная мера в духе закона против социалистов не удалась, то этот смелый шаг было лучшее, что эти люди могли сделать. К тому же он имеет и ту положительную сторону, что благодаря ему в значительной степени исчезает та трудно преодолимая пропасть, о которой под влиянием первого испуга говорит Август. Во всяком случае этот испуг был вызван прежде всего опасением: а как используют публикацию наши противники?
Перепечатка этой вещи в официальном органе притупляет жало выступлений наших противников и дает возможность сказать: смотрите, как мы сами себя критикуем, мы - единственная партия, которая может себе это позволить; попробуйте-ка последовать нашему примеру!
Это и есть именно та правильная позиция, которую этим людям следовало бы занять с самого начала.
Предпринять какую-либо меру принудительного воздействия в отношении тебя будет благодаря этому также нелегко. Моя просьба направить в случае необходимости рукопись Адлеру должна была, с одной стороны, оказать воздействие на Дица, а с другой - снять также и с тебя ответственность, поскольку я поставил тебя до некоторой степени в положение, когда у тебя не оставалось выбора. Я написал также и Августу, что всю ответственность беру на себя.
Если и падает ответственность на кого-нибудь еще, то только на Дица. Он знает, что в таких делах я по отношению к нему всегда был очень сговорчив. Я не только выполнил все его пожелания относительно смягчения отдельных мест, но смягчил даже кое-что и сверх того. Если бы он отметил больше мест, то и это также было бы принято во внимание. Но почему же мне было не оставлять того, в чем не нашел ничего предосудительного Диц?
Впрочем, когда пройдет первый испуг, большинство, кроме Либкнехта, будет мне благодарно за опубликование этой вещи. Она делает невозможной всякую половинчатость и фразерство в будущей программе и приводит неоспоримые аргументы, которые большинство из них вряд ли отважилось бы выдвинуть по собственной инициативе. Им не ставят в упрек, что они не изменили плохой программы во время действия закона против социалистов, так как они не могли этого сделать. Л теперь они ведь сами от нее отказались. И то, что 15 лет тому назад при объединении они вели себя глупо и позволили Гассельману и другим провести себя, в этом, право же, можно теперь признаться без стеснения. Во всяком случае три составные части программы: 1) специфическое лассальянство, 2) вульгарный демократизм в духе Народной партии, 3) бессмыслица - не стали лучше от того, что они целых 15 лет мариновались в качестве официальной программы партии. И если нельзя высказать это открыто сегодня, то когда же?
Если услышишь что-нибудь новое, дай, пожалуйста, нам знать.
Большой привет.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 5 февраля 1891 г.
Дорогая Лаура!
Мы с Луизой отправляемся на Хайгетское кладбище, чтобы спять копию с надписи на могильной плите. Тогда можно будет предложить дополнительную надпись для Нимми. А пока подпиши, пожалуйста, прилагаемое, потому что ты и Тусси зарегистрированы как совладельцы и вам обеим придется подписать. Позднее мы сообщим тебе свои предложения.
Социалисты Нортгемптона предложили Эдуарду баллотироваться вместо умершего Брэдло! Эдуард и Тусси уехали туда в среду на разведку, и с тех пор я известий не получал. Я посоветовал Эдуарду принять предложение только в том случае, если все расходы будут покрыты. В настоящий момент, по их словам, им нужно 100-150 фунтов для его выдвижения, а выдвижение должно произойти уже в следующий понедельник!
Привет от Луизы и твоего Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 6 февраля 1891 г.
Дорогой Лафарг!
Вот что пишет мне Фишер по поводу так называемого вмешательства немцев в пользу 3 мая.
«Ты совершенно прав. Никто из нас не был настолько глуп, чтобы иметь намерение предписывать что-либо партиям других стран. Решение парламентской фракции обращено исключительно к немецким рабочим. Оно исходило из простого признания того факта, что при существующей обстановке и при том сильном политическом и экономическом напряжении, которое мы испытываем, празднование Первого мая в пятницу было бы просто невозможным. К сожалению, 1 мая слишком много людей не будут работать вопреки своему желанию.
Наших капиталистов приводит в ярость развитие политических событий в Германии ( Падение Бисмарка, государственный социализм, опасность отмены запретительных ввозных пошлин, введенных в 1878 г., и т. д. и т. д.); они только и думают о том, как бы найти повод начать общее наступление против нас; кризис, только что охвативший металлургическую, текстильную и строительную промышленность, дает им повод для общей атаки, которую в данный момент мы не могли бы отразить. Обрати внимание на историю с гамбургскими сигарочниками, она покажет тебе, в чьих руках находятся в настоящее время козыри. Эти сигарочники составляют наш отборный отряд, среди них нет штрейкбрехеров, и тем не менее вот уже несколько недель как битва проиграна. В конечном счете издержки оплатят мелкие фабриканты. Но и рабочим это обойдется примерно в сто тысяч марок из их собственного фонда, не считая отчислений из других городов, посылавших деньги для поддержки стачки. Таким образом, празднование 1 мая и по финансовым соображениям невозможно».
Думаю, что вы этим удовлетворитесь. И пусть вас не удивляет также, если, как я уже дал вам понять, англичане последуют примеру немцев. Тусси считает это вполне вероятным. Вы, французы, очень любите единообразие, и это прекрасная вещь, если не платить за нее слишком дорого. Но разрушить во имя спасения единообразия наши шансы в Германии и сделать невозможным подлинный успех в Англии - это было бы педантизмом.
Ваш Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 10 февраля 1891 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю при сем чек на 20 фунтов стерлингов. Надеюсь, что он придет до Вашего отъезда в Алье; я не подумал об этом, когда выписывал его, иначе я указал бы и имя Лауры, чтобы облегчить передаточную надпись в случае Вашего отсутствия.
Мне неизвестно, что именно произошло на конгрессе по поводу Первого мая; но что бы Вы ни говорили, для немцев в данном случае было бы просто безумием настаивать на праздновании 1-го, а не 3 мая, в воскресенье. Разногласие, впрочем, вполне естественное; это антагонизм между югом и севером. Вы, южане, все приносите в жертву форме, северяне слишком пренебрегают ею, придерживаясь лишь существа дела. Вы любите театральный эффект, они, быть может, излишне пренебрегают им. Но для них празднование в день 1 мая означает повторение гамбургских локаутов прошлого года в масштабе всей страны, и при еще более неблагоприятных условиях. Это означает трату 200-300 тысяч марок, истощение всех денежных средств, принадлежащих, прямо или косвенно, партии, дезорганизацию всех наших профессиональных союзов и, как следствие, общий упадок духа. Согласитесь, что это было бы слишком дорогой платой за театральный эффект одновременной демонстрации.
Успех «So..aliste» меня очень радует. Он доказывает, что ваши рабочие снова начинают читать и что у них появляется вкус к чему-то другому, кроме газет сенсационного и порнографического характера. Вы можете гордиться этим успехом; это очень хорошее предзнаменование. За много лет это первая еженедельная газета, которая покрывает свои расходы. К тому же она очень хорошо редактируется. Посылаете ли Вы ее Зорге?
Статья Маркса вызвала сильный гнев в Правлении партии и горячее одобрение в самой партии. Предприняли попытку изъять весь тираж «Neue Zeit», но было уже слишком поздно, тогда сделали хорошую мину и смело перепечатали статью в официальном органе. Успокоившись, они поблагодарят меня за то, что я помешал Либкнехту, отцу Готской программы, изготовить еще одну такую же скандальную программу. Пока я не получаю непосредственно от них никаких известий, меня немного бойкотируют.
Ваша статья по поводу союза с Россией очень хороша; она внесет поправку в постоянные уверения Либкнехта, что во Франции никто никогда не думал о союзе с Россией, что все это лишь измышления Бисмарка и т. д. Этот простак считает своим долгом осыпать похвалами все, что происходит во Франции (или умалчивать о постыдных фактах), так как это происходит в республике!
Я не смог еще прочитать Вашу статью о феодальной собственности.
В Нортгемптоне именно местное отделение Социал-демократической федерации пригласило Эвелинга и уведомило об этом Гайндмана; тот хотел запретить нортгемптонцам выдвижение этой кандидатуры, но они на ней настояли. Поэтому Гайндману пришлось собрать здесь, в Лондоне, в прошлую субботу своих приверженцев для того, чтобы принять решение о том, что они не имеют никакого отношения к выдвижению кандидатуры Эвелинга. Поскольку никто не считал их ответственными за его выдвижение, то это равносильно публичному признанию факта неповиновения внутри самой Федерации. Звезда Гайндмана меркнет даже в глазах его сторонников.
В результате подъема движения в течение последних 18 месяцев в Федерацию пришло большое количество новых членов, и она стала более сильной, чем когда-либо. Но эти новые члены абсолютно ничего не знают о сомнительном прошлом этой шайки и далеки от желания отвечать за него. Они предоставляют Гайндману и К° внешнюю политику Федерации, потому что ничего в ней не понимают. Но если бы Гайндман пожелал снова начать свои старые личные дрязги или оказался вынужденным к этому, то за ним уже не стоял бы послушный отряд былых времен. Значительное число рабочих газовых предприятий также являются членами Федерации, а для них задеть Эвелинга и Тусси - означает войну.
Кроме того, выдвижение кандидатуры Эвелинга должно в особенности раздражать Гайндмана в связи с тем, что Эвелинг, у которого не было 100 фунтов для внесения залога в счет оплаты расходов по выборам, демонстративно отказался от предложения одного тори предоставить их ему. Это вызвало громкие похвалы в либеральной прессе (смотрите «Daily News», которую я Вам посылаю). А как Вам известно, в аналогичном случае Гайндман и Чампион приняли деньги от тори.
Но это только вопрос времени. Нет сомнения, что рабочие Нортгемптона к всеобщим выборам будут иметь необходимые деньги. У них они были бы и на этот раз, если бы они имели неделю для того, чтобы собрать нужную им сумму денег. А они рассчитывали на 900- 1000 голосов.
У вас нет прислуги. И мы получили вчера от Анни предупреждение об уходе с 21 марта; она выходит, наконец, замуж за своего «типа».
Что за странные люди эти Рошеры! Маленький мальчик Перси должен был подвергнуться обрезанию вследствие какой-то детской болезни, а теперь и сыну его брата Говарда предстоит то же самое! Старый Рошер не знает, что и думать: уж не божья ли это кара за 19 детей (считая все беременности), которых он произвел на свет? Я же считаю, что это религиозный атавизм. Они ведь потомственные христиане! Но так как христианство - незаконное детище иудейства, то такая чрезмерная крайняя плоть, вызывающая необходимость операции, установленной в знак единения Иеговы с его избранным народом, является возвращением к первоначальному прародительскому типу.
Ковалевский опубликовал свои оксфордские лекции. Доисторическая часть слаба, историческая часть, о России, представляет интерес.
Мы сделаем проект надписи на могиле Елены и представим ее на усмотрение Лауры.
Поцелуйте ее за меня.
Ваш Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 11 февраля 1891 г.
Дорогой Зорге!
Письмо от 16 января получил.
Я очень доволен, что ты намерен отказаться от присылки мне «Na...na..st». Я не могу найти здесь никого, абсолютно никого, кто согласился бы читать эту газету, и у меня самого не хватает времени для просмотра образчиков умничания различных респектабельных выскочек. Я давно уже попросил бы тебя об этом, но думал: если Зорге посылает мне эту газету, то должно же в ней в конце концов хоть что-нибудь быть.
Фотографии скоро будут готовы. Генрих Шёй хочет выгравировать мой портрет на дереве, и поэтому мне недавно снова пришлось сесть перед фотоаппаратом. Из семи снимков один, вероятно, кажется, удался.
Надеюсь, что к моменту получения этого письма твоя жена совершенно поправится и ты также будешь здоров.
Об американском издании «Капитала» я ничего не могу тебе написать, так-как никогда его не видел и не знаю, что оно собой представляет. То, что люди там имеют право перепечатывать наши работы, это известно. И то, что они пользуются своим правом, доказывает, что это дело для них выгодно; это очень отрадно, хотя для наследников и убыточно. Но мы должны были рассчитывать, что так будет, с тех пор как сбыт в Америке значительно возрос.
Четвертое издание ты теперь, вероятно, уже получил.
Статью Маркса в «Neue Zeit» ты читал. Среди социалистических властителей в Германии она вызвала сначала страшный гнев, который теперь, кажетс
15:17 07.08.2015
кажется, понемногу начинает стихать. Напротив, в самой партии - за исключением старых лассальянцев - она принята с большой радостью. Берлинский корреспондент венской «Arbeiter-Zeitung» - ты получишь ее с ближайшей почтой - буквально благодарит меня за услугу, которую я оказал партии (предполагаю, что это Адольф Браун, зять Виктора Адлера и помощник редактора у Либкнехта в «Vorwarts»). Либкнехт, конечно, рвет и мечет, так как вся критика бросала камешек именно в его огород, ведь он был отцом, породившим вместе с п.д.растом Гассельманом эту гнилую программу. Мне понятен ужас, охвативший вначале людей, требовавших до сих пор, чтобы «товарищи» обращались с ними лишь в высшей степени мягко, когда с ними поступают теперь так бесцеремонно и их программа разоблачается как сущая бессмыслица. Как пишет мне К. Каутский, который во всем этом деле вел себя очень смело, фракция намеревается выпустить послание, в котором будет сказано, что статья Маркса была опубликована без ее ведома и что она не одобряет ее публикацию. Это удовольствие они вполне могут себе доставить. Возможно, впрочем, что из этого ничего не выйдет, если число голосов в партии, одобряющих статью, будет увеличиваться и если они увидят, что крики о том, что «это - оружие, которое мы даем врагу против нас же самих», немногого стоят.
Тем временем эти господа меня бойкотируют, что мне весьма кстати, так как это избавляет меня от кое-какой бесполезной траты времени. Все равно, слишком долго такое положение продолжаться не будет.
После смерти Брэдло Эвелинг получил предложение выставить свою кандидатуру в Нортгемптоне, а именно от местного отделения Социал-демократической федерации, следовательно номинально от сторонников Гайндмана! В результате общего подъема движения за последние 18 месяцев в Федерации наблюдался большой прирост членов; эти люди охотно предоставляют Гайндману и К° внешнюю политику (заигрывания с поссибилистами и т. д.), в которой они сами ничего не понимают; они не знают также решительно ничего о прежних интригах и склоках этих господ в Ирландии и наверняка отвели бы от себя всякую ответственность за это. На самом деле, именно потому, что Гайндман и К° воздерживались некоторое время от атак внутри организации, к ним пришло это пополнение. Отсюда этот шаг нортгемптонцев, который страшно разозлил Гайндмана, в особенности из-за того, что отделение тут же довело свое решение до центрального органа Федерации. Затеяли коекакие интриги, по тщетно. Эвелинг отправился туда и был там великолепно принят, но оставалось лишь 4 дня до официального выдвижения кандидатуры, а нужно было еще внести залог на расходы по выборам в размере 100 фунтов. 20 рабочих гарантировали эту сумму каждый по пяти фунтов, и нашелся человек, который выразил желание дать ссуду под эту гарантию. Но когда вникли в это дело, то оказалось, что человек этот был одним из главных агентов консерваторов. Тогда Эвелинг отказался от этих денег, демонстративно выразив при этом в должной мере свое возмущение, и снял свою кандидатуру. Это должно было вдвойне разозлить Гайндмана, ведь лет пять тому назад он вместе с Чампионом взял у тори на избирательные цели 250 или 350 фунтов. Во всяком случае, Эвелинг теперь признанный кандидат рабочих от Нортгемптона и имеет прекрасные шансы на увеличение числа голосов. На этот раз он получил бы 900-1000 голосов.
Рекомендованный тебе молодой человек, вероятно, уже был у тебя. Впрочем, Роммы лично знают его, о чем мне в то время не было известно.
Французы сильно разгневаны тем, что немцы на этот раз будут отмечать майский праздник не 1, а 3 мая. Все это глупости, празднование Первого мая в прошлом году привело гамбургских рабочих, забастовавших в этот день, к локауту (не имевшие заказов фабриканты жаждали его), который стоил рабочим 100 тысяч марок, - не считая отчислений из других мест, - подорвал силу их хорошо организованных профессиональных союзов и надолго парализовал их деятельность. В настоящее время перепроизводство во всех отраслях промышленности Германии стало хроническим, а так как общее празднование Первого мая в масштабе всей Германии возможно только при нарушении договоров, то оно привело бы к всеобщему локауту, опустошению всех наших касс, подрыву всех наших профессиональных союзов и вместо воодушевления вызвало бы упадок духа, а потому было бы безумием. Правда, наши люди так восторженно выступали на Парижском конгрессе в пользу 1 мая, что теперь это выглядит как отступление. К тому же обращение фракции - жалкая, пустая болтовня.
Здесь, в Англии, вопрос о дне празднования будет решен в следующее воскресенье.
Гайндман и К°, поняв свою прошлогоднюю ошибку, хотят на этот раз добиться по возможности руководящей роли, и Первое мая найдет много сторонников. Но так как и здесь капиталисты усердно выискивают любой предлог, чтобы взорвать оба самых ненавистных им тред-юниона - Союз докеров и в особенности руководимый Тусси Союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих, - то Тусси попытается сделать все, чтобы не дать и здесь предлога к нарушению договора, и внесет предложение провести праздник 3 мая, в воскресенье. Рабочие газовых предприятий составляют теперь самую мощную организацию в Ирландии и на следующих выборах выставят своих собственных кандидатов, не заботясь ни о Парнелле, ни о Мак-Карти. Если Парнелл выступает теперь в роли друга рабочих, то этим он обязан встрече именно с этими рабочими газовых предприятий, которые без всякого стеснения высказали ему всю правду. Они вразумили также и Майкла Девитта, который вначале стоял за независимые ирландские тред-юнионы. Их конституция обеспечивает им вполне свободный гомруль. Им принадлежит та заслуга, что они первые дали толчок рабочему движению в Ирландии. Многие их отделения состоят из сельскохозяйственных рабочих.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 11 февраля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Большое спасибо за оба твои письма. Письма Бебеля и Шиппеля при сем возвращаю.
Берлинцы все еще не перестают бойкотировать меня, я абсолютно не получаю никаких писем, они, очевидно, не пришли еще ни к какому решению. Зато в «Hamburger Echo» появилась весьма приличная передовая статья, если принять во внимание, что эти люди находятся еще под очень сильным влиянием лассальянства и даже верят в систему приобретенных прав. Из этой статьи и из «Frankfurter Zeitung» я заключил также, что атака враждебной прессы в полном разгаре, если уже не сходит на нет. Выдержав этот натиск, а он был до сих пор, насколько я могу судить, весьма мягким, - люди быстро оправятся от первого испуга.
Зато берлинский корреспондент Адлера (А. Браун?) буквально благодарит меня за опубликование рукописи. Еще два-три таких отклика, и сопротивление будет парализовано.
Что рукопись в мае - июне 1875 г. от Бебеля скрыли и скрыли умышленно, это мне сразу стало ясно, как только он сообщил мне, что дата его освобождения из тюрьмы 1 апреля. Я также писал ему, что он должен был бы ее видеть, если только не произошло «ничего неладного». На этот вопрос я в случае необходимости попрошу в свое время дать мне ответ. Документ долгое время находился у Либкнехта, от которого Бракке лишь с трудом получил его обратно. Либкнехт собирался совсем оставить его у себя, с тем чтобы использовать при окончательном редактировании программы. А как использовать - это теперь видно.
Статью Лафарга пришли мне заказной бандеролью в рукописном виде, а я уже урегулирую этот вопрос. Между прочим, его статья о Падлевском ("Выстрел Падлевского") довольно хорошая и оказалась очень полезным средством против извращений «Vorwarts» в отношении французской политики. В общем Вильгельму в этом деле не везет. Он всюду расхваливает Французскую республику, а его собственный корреспондент Гед, которого он сам пригласил, повсюду ее разносит.
К тому, что фракция, как сообщил Шиппель, собирается выступить с заявлением, я отношусь в высшей степени равнодушно. Если им угодно, я готов подтвердить, что не привык спрашивать у них разрешения. Нравится им эта публикация или нет, мне абсолютно безразлично. Я охотно оставляю за ними право высказывать свое неодобрение по тому или другому поводу. Если обстоятельства не сложатся так, что я буду безусловно вынужден реагировать на заявление, то я и не подумаю на него отвечать. Итак, подождем.
Бебелю я также по этому поводу писать не буду, так как, во-первых, он должен сначала сам мне сообщить, каково его окончательное мнение по данному вопросу, а во-вторых, ведь каждое постановление фракции подписывается всеми независимо от того, голосовал ли за него каждый из них или нет. Впрочем, Бебель ошибается, если думает, что я позволю вовлечь себя в неприятную полемику. Для этого нужно сначала, чтобы они выступили с такими лживыми заявлениями и т. д., которые я не мог бы им спустить. Наоборот, я прямо-таки преисполнен миролюбия; у меня ведь нет никаких оснований гневаться, и я горю желанием перекинуть какой угодно мост - понтонный, на быках, железный, или каменный, или даже золотой - через ту возможную бездну или пропасть, которая издали мерещится Бебелю.
Странно! Теперь Шиппель пишет о многих старых лассальянцах, гордящихся своим лассальянством, - а когда они были здесь53, то все в один голос утверждали: в Германии нет больше лассальянцев! Это и был как раз один из главных мотивов, который рассеял у меня некоторые сомнения. А теперь и Бебель находит, что многие из лучших товарищей серьезно задеты. Но в таком случае следовало бы представить мне*... положение дел таким, каким оно было на самом деле.
К тому же, если нельзя говорить прямо о теоретических глупостях Лассаля и его пророчествах теперь, через 15 лет, - то когда же можно будет об этом говорить?
Но сама партия, ее Правление, фракция и tutti quanti были защищены от всех упреков, кроме упрека в том, что они приняли такую программу (а этого упрека обойти нельзя), законом против социалистов. Пока действовал этот закон, не могло быть и речи о каком-либо пересмотре. А как только его отменили, пересмотр программы ставится в порядок дня. Итак, чего они еще хотят?
Необходимо также, чтобы люди перестали, наконец, обращаться с партийными чиновниками - своими собственными слугами - с постоянной чрезмерной деликатностью и вместо критики их покорнейше повиноваться им как непогрешимым бюрократам.
Твой Ф. Э.
О кандидатуре Эвелинга в Нортгемптоне вместо Брэдло ты, вероятно, слышал. Его пригласило местное отделение Социал-демократической федерации и рабочие газовых предприятий. Он явился туда и выступал с большим успехом. 900-1000 голосов ему было обеспечено. Но у него не оказалось денег для залога на покрытие расходов по выборам, и, когда один агент тори предложил ему деньги, он с возмущением от них отказался. В результате его кандидатура не была выставлена, но отныне он является признанным кандидатом от рабочих Нортгемптона.
23:01 07.08.2015
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 21 февраля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Прежде всего сердечно поздравляю тебя с появлением малыша. Надеюсь, что он берет грудь и что роды прошли нормально и легко. Передай также мои сердечные поздравления твоей жене. Пусть ваш мальчик доставит вам много радости.
Возвращаю письмо Бебеля. Сегодня мне пришлось читать корректуру первого листа «Анти-Брентано», иначе я успел бы написать тебе письмо. Теперь же тебе придется подождать.
Итак, сердечный привет до завтра или послезавтра.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 23 февраля 1891 г.
Между нами.
Дорогой Каутский!
Услуга за услугу: так как ты прислал мне письмо Бебеля, то я придал прилагаемому письму* такой характер, чтобы и ты мог послать его Бебелю, если ты в интересах мира также считаешь это желательным. Я целиком предоставляю это на твое усмотрение.
Твои примечания к статье в «Vorwarts» очень хороши, так же как и твое намерение напомнить Бебелю о том безразличии, с каким были встречены нападки Шрамма на Маркса.
Очень спешу - до закрытия почты осталось пять минут.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 23 февраля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Мое спешное поздравление, посланное тебе третьего дня, ты, вероятно, уже получил. А теперь вернемся опять все к тому же, к письму Маркса.
Опасение, что оно даст оружие в руки врагов, оказалось необоснованным. Злобные инсинуации можно, конечно, распространять по всякому поводу, но в общем и целом эта беспощадная самокритика произвела на противников совершенно ошеломляющее впечатление и вызвала у них определенное чувство: какой же внутренней силой должна обладать та партия, которая может сама себе преподносить подобные вещи! Это ясно видно из газет противников, присланных тобой (большое спасибо!) и полученных мною из других мест. Откровенно говоря, и я тоже думал об этом, когда собирался публиковать данный документ. Я знал, что он должен был в первый момент кое-кого затронуть весьма неприятно, но избежать этого было невозможно, а само содержание документа, по моему мнению, перевешивало это с избытком. Я знал также, что партия была более чем достаточно сильна, чтобы выдержать это, и рассчитывал на то, что и в настоящее время она выдержит также тот откровенный язык, каким это было высказано 15 лет тому назад; что можно будет с заслуженной гордостью сослаться на эту пробу сил и сказать: где найдется другая такая партия, которая бы осмелилась сделать что-либо подобное? Между тем сказать это предоставили саксонской и венской «Arbeiter- Zeitung» и «Zuricher Post».
Если ты в № 21 «Neue Zeit» берешь на себя ответственность за публикацию, то это очень похвально с твоей стороны, но не забудь, что первый толчок дал все-таки я и что к тому же я до известной степени не оставил тебе выбора. Поэтому я беру главную ответственность на себя. Что касается частностей, то на этот счет всегда могут быть различные мнения. Я вычеркнул и изменил все, против чего ты и Диц возражали, и если бы Диц отметил еще больше мест, я и тут был бы по возможности сговорчив; мою сговорчивость я вам всегда доказывал на деле. Но что касается главного, то моим долгом было опубликовать эту рукопись, как только программа была поставлена на обсуждение. К тому же после доклада Либкнехта в Галле, в котором он частью бесцеремонно использует, как свою собственность, свои выписки из Марксовой критики, а частью полемизирует с ней, не называя самого документа, Маркс непременно противопоставил бы этой переработке свой оригинал, и я был обязан сделать это вместо него. К сожалению, у меня тогда еще не было в руках самого документа; я его нашел только гораздо позже, после долгих поисков.
Ты говоришь, что Бебель писал тебе о том, что обращение Маркса с Лассалем вызвало раздражение у старых лассальянцев. Очень может быть. Эти люди не знают ведь действительной истории, и, казалось бы, неплохо их в этом отношении просветить. Если этим людям неизвестно, что все величие Лассаля основывалось на том, что Маркс позволял ему в течение долгих лет украшать себя результатами марксовых научных исследований как своими собственными и вдобавок извращать их из-за своей недостаточной экономической подготовки, то это не моя вина. Но я являюсь литературным душеприказчиком Маркса, и это возлагает на меня определенные обязанности.
Вот уже 26 лет, как Лассаль принадлежит истории. Если в период исключительного закона Лассаля не подвергали исторической критике, то теперь наступает, наконец, время, когда она должна вступить в свои права и выяснить действительное положение Лассаля по отношению к Марксу. Ведь не может же стать символом веры партии легенда, прикрывающая истинный образ Лассаля и превозносящая его до небес. Как бы высоко ни оценивать заслуги Лассаля перед движением, его историческая роль в нем остается двойственной. За Лассалемсоциалистом по пятам следует Лассаль-демагог. Сквозь Лассаля-агитатора и организатора всюду проглядывает адвокат, ведущий гацфельдтовский процесс: тот же цинизм в выборе средств, то же стремление окружать себя сомнительными и продажными людьми, которых можно использовать как простое орудие, а затем выбросить вон. Будучи до 1862 г. на практике специфически прусским вульгарным демократом с сильными бонапартистскими наклонностями (я только что просмотрел его письма к Марксу), он по причинам чисто личного характера внезапно переменил фронт и начал свою агитацию. И не прошло двух лет, как он уже начал требовать, чтобы рабочие стали на сторону королевской власти против буржуазии, и завел такие интриги с родственным ему по характеру Бисмарком, что это неизбежно должно было привести к фактической измене движению, если бы он на свое счастье не был вовремя застрелен. В его агитационных брошюрах то правильное, что он заимствовал у Маркса, настолько переплетено с его собственными, лассалевскими, и, как правило, ошибочными рассуждениями, что почти нет возможности отделить одно от другого. Та часть рабочих, которая чувствует себя задетой оценкой Маркса, знает Лассаля только по двум годам его агитации, да и на нее смотрит сквозь розовые очки. Но перед такими предрассудками историческая критика не может навеки застыть в почтительной позе. Моим долгом было раз навсегда вскрыть, наконец, подлинное отношение между Марксом и Лассалем. Это теперь сделано, и этим я могу пока удовольствоваться. К тому же сам я занят сейчас другими делами. А опубликованное беспощадное суждение Маркса о Лассале уже само по себе произведет нужное действие и придаст мужества другим. Но если бы обстоятельства заставили меня выступить, то у меня не осталось бы выбора: я должен был бы раз навсегда покончить с легендой о Лассале.
Поистине великолепно, что внутри фракции раздались голоса с требованием установить цензуру над «Neue Zeit». Что это - призрак диктатуры фракции времен исключительного закона (диктатуры, которая была тогда необходима и превосходно проводилась) или это воспоминания о былой строгой организации фон Швейцера? Это в самом деле блестящая мысль - после освобождения немецкой социалистической науки от бисмарковского закона против социалистов подчинить ее новому закону против социалистов, который сами социалдемократические партийные органы должны сфабриковать и проводить в жизнь. Впрочем, сама природа позаботилась о том, чтобы деревья не росли до небес.
Статья в «Vorwarts» меня мало трогает. Я выжду, пока Либкнехт расскажет всю историю по-своему, и тогда, пожалуй, отвечу сразу и на то и на другое, по возможности в дружественном тоне. В статье в «Vorwarts» придется только исправить некоторые неправильные утверждения (например, что мы будто бы не желали объединения, что события якобы доказали неправоту Маркса и т. д.) и подтвердить то, что само собой разумеется. Этим ответом я, со своей стороны, думаю закончить дискуссию, если только новые нападки или неправильные утверждения не вынудят меня к дальнейшим шагам.
Скажи Дицу, что я занят подготовкой «Происхождения». Но вот сегодня пришло письмо от Фишера, который тоже хочет получить от меня три новых предисловия!
Твой Ф. Э.
АНТОНИО ЛАБРИОЛЕ В РИМ [Копия]
Лондон, 27 февраля 1891 г.
... К сожалению, я не могу предоставить в распоряжение г-на Маккея старую рукопись о Штирнере. Если она и будет издана, то мной или моими душеприказчиками. Но я не имею никакого права передать неопубликованную рукопись, в написании которой участвовал Маркс, для ее использования третьим лицом, а если бы я и имел на это право, то я бы этого не сделал. В этом отношении у меня слишком своеобразный опыт. Единственный экземпляр я не выпущу из рук ни при каких обстоятельствах. И кроме того, рукопись представляет из себя целый том, в напечатанном виде она имела бы такой же объем, как и самый штирнеровский «Единственный», - она плохо сохранилась, носит фрагментарный характер и нуждается еще в приведении в порядок... (Фридрих Энгельс)
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 4 марта 1891 г.
Дорогой Зорге!
Твое письмо от 19 февраля получил. Ты за это время, вероятно, уже много слышал о великом негодовании социал-демократической фракции по поводу публикации в «Neue Zeit» письма Маркса о программе. Возбуждение, вызванное этим документом, все еще не улеглось. Я пока не мешаю этим людям срамить себя, и Либкнехт в «Vorwarts» немало преуспел в этом отношении. В свое время я, конечно, отвечу им, не прибегая к ненужной ругани, хотя без легкой иронии дело вряд ли обойдется. Разумеется, все те, с кем в теоретическом отношении можно считаться, стоят на моей стороне, - за исключением лишь Бебеля, который, по правде говоря, не совсем без основания, чувствует себя мной задетым; но это было неизбежно. Я уже целый месяц не имел возможности просматривать «Volkszeitung», так как перегружен работой, и поэтому не знаю, нашла ли отклик эта гроза в Америке. В Европе остатки лассальянцев в ярости, а их ведь и у вас достаточно.
Мне предстоит теперь подготовить три брошюры. Новые издания: 1) «Гражданской войны во Франции» - воззвания Генерального Совета о Коммуне. Оно будет мной заново просмотрено для нового издания и дополнено двумя воззваниями Генерального Совета о франко-прусской войне, имеющими в настоящий момент более чем когда-либо актуальное значение, а также моим введением. 2) «Наемного труда и капитала» Маркса, который я должен поднять на уровень «Капитала», потому что иначе он породит в рабочих кругах путаницу из-за не вполне совершенной еще терминологии (например, продажа труда вместо продажа рабочей силы и т. д.), и поэтому также потребуется введение. 3) Моего «Развития социализма», которое я лишь сделаю, по возможности, несколько более популярным.
Эти брошюры издает партия, тираж каждого издания 10000 экземпляров. Так что в этом отношении для меня будет несколько спокойнее. Но я должен был взять на себя это дело, потому что необходимо что-либо противопоставить вечной перепечатке лассалевского вздора. К счастью, новое издание Лассаля выйдет с примечаниями и т. д., и это сделает Бернштейн (это между нами!).
Чтобы рекомендованный мной не оказался на мели, я посылаю тебе в этом письме чек на 10 фунтов стерлингов, из которых ты можешь по своему усмотрению выдать ему некоторую сумму либо для переезда в какой-нибудь более крупный город внутри страны, что, пожалуй, для его будущности было бы самым лучшим, либо для того, чтобы оказать ему там поддержку.
Гайндман снова неистовствует против меня: это случается с ним каждые полгода, но пусть он хоть на голову встанет и пройдется вверх ногами по всему Лондону, - я все равно ему не отвечу. Он снова ополчился также против Эвелинга и опять вытаскивает на свет американскую историю. Считаешь ли ты возможным теперь, после того как выбросили Розенберга, получить от тамошней партии удовлетворительное разъяснение? Мне хочется знать лишь твое мнение; я не уполномочен просить тебя предпринять какие-либо шаги.
Французы разгневаны тем, что немцы и англичане будут отмечать майский праздник не в пятницу 1 мая, а в воскресенье 3 мая. Но иначе никак нельзя. Празднование Первого мая в Гамбурге в прошлом году принесло партии стачку (или, вернее, локаут) и обошлось гамбуржцам в 100000 марок, а теперь дела идут еще хуже, и буржуа жаждут предлога, чтобы приостановить работы. Здесь же докеров постепенно так прижали, что они и пикнуть не смеют, иначе весь их тред-юнион будет взорван, - впрочем, отчасти это результат их собственных глупостей, - а рабочие газовых предприятий только при величайшей осмотрительности смогут избежать стачки, которая привела бы к разгрому также и их Союза. Превращение газовых заводов в городские предприятия приводит прежде всего к тому, что филистер стремится выколачивать из них возможно большую прибыль, чтобы понизить таким путем коммунальные налоги. Та точка зрения, что рабочие газовых предприятий именно потому, что они рабочие, должны хорошо оплачиваться городским самоуправлением, еще не пробила себе дорогу. Но с поражением рабочих газовых предприятий и докеров окажутся разрушенными в Англии все новые тред-юнионы, созданные за последние два года, и тогда старые консервативные тред-юнионы, богатые и именно потому трусливые, останутся одни на поле битвы.
Французы кое в чем правы. На конгрессе все весьма горячо выступали за 1 мая. Но почему именно французы, у которых нередко за громкими словами следовали незначительные дела, теперь вдруг возмущаются тем, что на сей раз другие оказались в какой-то мере хвастунами? Все дело в том, что положение во Франции, как раз сейчас, после распада поссибилистов, сложилось для нас особенно благоприятно, и если бы к тому же Первое мая имело одновременно успех во всем мире, то поссибилистов это могло бы окончательно сломить. Но это и без того произойдет.
Итак, до следующего раза. Сердечный привет твоей жене, надеюсь, она уже вполне здорова.
Твой Ф. Э.
Луиза Каутская шлет вам горячий привет.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 6 марта 1891 г.
Дорогой Лафарг!
Мамаша Виктория вела себя в высшей степени глупо. Ей следовало бы знать, что во Франции, где в течение 100 лет велась борьба за республику, ее царственная персона не произведет никакого впечатления и что в Париже на это просто плюют. Но эти особы не могут отвыкнуть от мысли, что одно их появление в том или другом месте уже является такой милостью, за которую все должны быть им благодарны.
Как у вас бруссистам, так и здесь Социал-демократической федерации пришлось пойти на уступки в связи с майской демонстрацией. Она направила трех делегатов в комитет борьбы за восьмичасовой рабочий день, председателем которого является Эвелинг. Сегодня вечером он представит статьи из «Justice» на рассмотрение членов этого комитета и заставит делегатов Федерации проглотить эту пилюлю. Эвелинг написал в «Justice» письмо, в котором предложил Гайндману встретиться с ним на публичном собрании, а этот последний не только отказался напечатать письмо, но и не ответил на вызов: ему противопоставили бы Эвелинга, как только он захотел бы получить голоса рабочих.
А пока что вы одержали большую победу, вынудив бруссистов присоединиться к празднованию Первого мая; надо будет как можно лучше обращаться с их делегатами, чтобы закрепить скромное начало. Вы убедитесь, что демонстрация не много, а может быть, и ничего не потеряет из-за того, что будет проводиться в два разных дня вместо одного. Возможно вы и правы, сетуя на то, что немцы в Париже с таким жаром ратовали за 1 мая, а теперь как бы отступают, но помимо этого (а Тусси говорит, что действительно никто из тех, кто видел их в Париже, не мог бы предугадать их сегодняшнее поведение), - помимо этого, вы никогда не убедите германские пароды пожертвовать ради одной демонстрации всем будущим своего движения или хотя бы поставить его под угрозу.
Теперь о другом. Каутский написал мне несколько педель тому назад, что у него имеется Ваша статья о Марксе и буржуазных экономистах, которую он считает не совсем подходящей для немецкой публики. Однако он не решался вернуть ее Вам. Как следовало поступить? Я попросил его прислать статью мне, что он и сделал. Я прочитал ее и действительно также нахожу, что Каутский не мог бы опубликовать эту статью на немецком языке, и вот почему.
Прежде всего, никто из немецких экономистов никогда не обвинял Маркса в том, что он выдвинул теории, не связанные с теориями Смита и Рикардо. Наоборот. Они упрекают Смита и Рикардо в том, что они породили Маркса, который будто бы сделал лишь выводы из теории своих предшественников о стоимости, прибыли и ренте, словом - из их теории распределения продукта труда. Вот почему они стали вульгарными экономистами, которые не признают классиков. Вы упоминаете Брентано, который ответил бы Вам, что все Ваши удары бьют мимо цели.
Затем, все, что Вы говорите об этих двух экономистах, и все, что Вы цитируете как из их произведений, так и из работ других авторов, было сказано и процитировано в Германии Марксом и мной: 1) Теория стоимости: в «К критике политической экономии» 1859 г. Маркс после каждой главы дает исторический очерк истории теории, развиваемой в данной главе. После изложения теории стоимости Вы найдете на странице 29 очерк «К истории анализа товара», где после Петти и Буагильбера, Франклина и Стюарта, физиократов и Галиани и их понятий стоимости он разбирает А. Смита, стр. 37, и Рикардо, стр. 38-39. Следовательно, все это известно в Германии. Я замечу еще, что Вы цитируете одно место из Смита, которое не является лучшим; есть другие, где он гораздо ближе к истине. В цитируемом Вами отрывке он определяет стоимость продукта не количеством труда, которое содержится в нем, а количеством труда, которое можно купить на этот продукт. Это определение содержит все противоречие старой системы.
2) Прибавочная стоимость. Все, что относится к этому, уже сказано в моем предисловии ко второму тому «Капитала» в местах, указанных Лауре, которая переведет их Вам, если Вы ее любезно попросите об этом.
3) Сэй не играет больше никакой роли в Германии, и, более того, Вы реабилитируете его, находя у него под его вульгарностью классическую основу, а это больше, чем он заслуживает.
Почта отправляется. Оставляю у себя статью до Вашего распоряжения.
Ваш Ф. Э.
АНРИ РАВЕ В ПУАТЬЕ [Запись содержания] [Лондон], 6 марта [1891 г.]
Прислать лист или два корректуры его перевода Бебеля. Имеется ли у него издатель? Не давать никаких обещаний. Можно указать ему главы, которые не подвергнутся изменениям или будут изменены незначительно, чтобы он мог приступить к переводу. Никаких обещаний.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 6 марта 1891 г.
Спасибо за «Critica So..ale». Г-н адвокат Турати уже сам прислал мне журнал и обещал присылать его регулярно.
Надеюсь, что Ваши перспективы улучшатся. Перевода «Коммунистического Манифеста» жду с нетерпением.
Сердечный привет от Вашего Ф. Э.
ФИЛИППО ТУРАТИ В МИЛАН Лондон, 7 марта 1891 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Милостивый государь!
Весьма благодарен Вам за Ваше любезное письмо от 23 февраля, за три номера «Critica So..ale» и за предложение регулярно посылать мне этот журнал в дальнейшем. Как бывший секретарь Генерального Совета Интернационала для Италии, я, разумеется, очень интересуюсь развитием социалистического движения в вашей стране, и особенно в Ломбардии, где я в молодости провел три месяца, о которых до сих пор сохраняю приятное воспоминание.
Столь же благодарен Вам и за добрые чувства по отношению ко мне, которые Вы сочли нужным выразить по случаю публикации статьи Маркса в «Neue Zeit». Этой публикацией я только исполнил свой долг перед памятью Маркса, с одной стороны, и перед немецкой партией - с другой.
Вы совершенно правы в своем предположении, что у меня не будет времени для сотрудничества ни в Вашем журнале, ни в социалистической библиотеке, которую Вы собираетесь издавать. В самом деле, подготовка новых изданий работ Маркса и моих собственных брошюр не оставляет мне времени для окончания работы над рукописью III тома «Капитала»
Маркса. В настоящий момент мне предстоит просмотреть, дополнить и снабдить новыми введениями четыре брошюры, - где же найти время для других работ? Тем не менее я желаю Вам наилучших успехов и с большим интересом прочту хороший итальянский перевод нашего «Манифеста» 1847 г.; а если Вы найдете, что та или иная из моих статей может заинтересовать итальянскую публику, я с радостью перечитаю самого себя на вашем прекрасном и очень богатом языке.
С глубоким уважением приветствую Вас.
Ф. Энгельс
Ваш друг Степняк совершает в настоящий момент путешествие по Америке.
АНРИ РАВЕ В ПУАТЬЕ [Запись содержания] [Лондон, середина марта 1891 г.] 1)
Пробный перевод стр. 121-25, 140-45.
2) 10 экземпляров перевода и больше никаких условий.
3) Лафарг должен послать ему «Утопический социализм и научный социализм».
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 17 марта 1891 г.
Дорогой Каутский!
Спасибо за письмо от 9-го - шесть тетрадей Дана отправлены тебе вчера почтовой посылкой. Я со всей энергией засел было за «Происхождение», но ко мне обратился Фишер и потребовал нового издания, в 10000 экземпляров: 1) «Гражданской войны во Франции», 2)
«Наемного труда и капитала» Маркса, 3) «Развития социализма и т. д.». Таким образом, мне пришлось написать введение к «Гражданской войне» и отослать его в субботу, при этом нужно было основательно просмотреть текст и приложить оба воззвания Генерального Совета о франко-прусской войне; к счастью, их взялась перевести Луиза. Тем не менее у меня на это ушло много времени. В «Наемном труде и капитале» Маркс пользуется еще терминологией, употреблявшейся до создания им теории прибавочной стоимости, а теперь, при выпуске брошюры с целью пропаганды в количестве 10000 экземпляров, этого так оставить нельзя; мне придется, стало быть, перевести все на теперешний язык и предпослать этому обоснование. Наконец, «Развитие» тоже надо просмотреть и сделать по возможности более популярным - при тираже в 10 000 экземпляров шутить нельзя. Где же в таком случае взять время на что-нибудь другое? Ведь именно теперь я не имею права устраняться от такого дела и предоставлять поле для лассалевских брошюр. Но как только разделаюсь с этой работой, примусь за «Происхождение». Подготовительную работу я почти закончил. Тут кстати подвернулся некий француз, А. Раве, который хочет перевести эту вещь, - он перевел «Женщину» Бебеля ("Женщина в прошлом, настоящем и будущем"), правда, не очень хорошо; я должен буду послать ему по возможности чистые листы или корректуру. Но это еще не решенный вопрос.
Поздравляю Пешеля с его переводчиком. Надеюсь, что с переводом моей работы так не будет.
«Анти-Брентано» выйдет у Мейснера, 41/2 печатных листа; я перепечатываю там все документы, включая и Седли Тейлора, и предисловие к четвертому изданию. Книга уже почти напечатана.
Кстати, получен ли редакцией «Neue Zeit» экземпляр четвертого издания («Капитала») для рецензии? Если нет, напиши мне сейчас же (открыткой), я ведь специально на этом настаивал. Если же книга получена, то мне хотелось бы, чтобы ты поместил краткое извещение о ней. В связи с моим предисловием ты мог бы уже в какой-то мере коснуться и Брентано.
Свое введение к «Гражданской войне» - около 9-10 страниц формата «Neue Zeit» - я не смог дать переписать для тебя из-за недостатка времени: у нас дома все очень заняты. Анни выходит замуж, и Луиза должна позаботиться о новой служанке и т. д. А тут еще берлинцы наседают. Но я попросил Фишера прислать мне три экземпляра чистых листов, а может быть, я пришлю тебе корректуру, если она окажется удовлетворительной, чтобы ты мог, при желании, использовать ее заранее. Если по той или иной причине эта вещь тебе не подойдет, то тоже не беда.
От Августа ни строчки - и мне не к спеху. Зорге находит, что мне нечего обращать внимание на грозную статью в «Vorwarts». Каково твое мнение? Я начинаю к этому склоняться.
То место в моем письме к тебе, где я говорю об ответственности, было написано исключительно для Августа; если бы я мог предположить, что оно каким-то образом тебя заденет, я бы его опустил, но мне и в голову не пришло нечто подобное. Твое примечание к указу фракции я совершенно не имел в виду. Я лишь счел своим долгом перед берлинцами - на тот случай, если бы ты послал туда мое письмо, - снять, насколько возможно, ответственность с тебя и возложить ее на себя. Вот и все.
Спасибо за «Volkszeitung» и «Critica So..ale». Первую мне прислал Зорге, а второй - Турати (по поручению хвастуна Лориа) и присылает ее регулярно. За это время в «Volkszeitung » появилась инспирированная Зорге статья Шлютера в еще более решительном тоне.
Я также все больше и больше убеждаюсь в том, что в самой партии это дело не вызвало абсолютно никакого возмущения и что только господа в Берлине по той или иной причине чувствуют себя задетыми. Но и они, по-видимому, замечают, что стрелы «Vorwarts» не попали в цель и не произвели никакого действия, tombes a plat (потерпели неудачу), как говорят французы. Иначе эти люди уже напомнили бы мне о себе.
Твои жалобы на этот «Vorwarts» (кстати, с каких пор название этой газеты стало употребляться в мужском роде?) встречают здесь сочувственный отклик. Давно уже не существовало подобной газеты. Меня удивляет, как можно так долго это терпеть.
Перси с семьей в ближайшем будущем переселится в Райд, остров Уайт, где Перси собирается учредить для своих братьев агентство и вести его.
Сердечный привет от твоего Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 21 марта 1891 г.
Дорогой Зорге!
Содержание твоего письма по поводу фрейлейн Анны я сообщил друзьям и затем действовал согласно полученным указаниям. Прилагаю письмецо для нее, в котором ей читается нравоучение и указывается, что ее неоднократные обращения сюда с просьбой прислать денег встретили неблагоприятный прием. Меня просят передать тебе следующее: здесь считают, что для нее теперь и там и тут уже достаточно сделано, что отныне она сама должна позаботиться о своем существовании и что лучше всего это ей удастся в деревне, выполняя какую-нибудь привычную для нее работу на ферме! На это я заметил, что подобного рода работу можно найти лишь в местности, где она могла бы обойтись без английского языка, но что такие места есть и в Америке, а потому это дело вполне осуществимо. Во всяком случае, Нью-Йорк и вообще приморские города, по-видимому, совершенно неподходящая почва для женщины ее склада, и она сможет чего-либо добиться, только уехав достаточно далеко, с тем чтобы возвращение было ей крайне затруднено.
За это время ты, вероятно, успел уже получить мое письмо с денежным переводом на 10 фунтов и смог употребить их с пользой сообразно с обстоятельствами. Между нами говоря, я полагаю, что в случае нужды можно будет еще раз раздобыть такую же сумму, но это уже, надеюсь, в последний раз. Вас тоже просят быть в денежных делах построже, чтобы эта особа поняла, наконец, что тунеядство не может продолжаться вечно.
Кроме венской «Arbeiter-Zeitung», «Volks-Tribune» и «Figaro» (митинг в Париже), я посылаю тебе сегодня итальянский перевод «Манифеста». «People`s Press» и «Commonweal» прекратили свое существование.
Я еще не знаю, буду ли отвечать на статью в «Vorwarts» или нет, но начинаю, кажется, склоняться на твою сторону. Некоторых вопросов мне, собственно, следовало бы коснуться, но, возможно, удастся найти иной путь.
Мне необходимо подготовить новые издания и соответственно написать новые введения: 1) к «Гражданской войне во Франции», 2) к «Наемному труду и капиталу» Маркса и 3) к «Развитию социализма»; эти брошюры выпускает немецкая партия тиражом в 10000 экземпляров каждого издания.
Мой ответ Брентано выйдет дней через 8-10 у Мейснера, ты сейчас же его получишь.
Затем я должен подготовить еще новое издание «Происхождения семьи и т. д.» (5000 распродано!); но после этого я обязательно без промедления примусь за III том.
Сэм Мур прибыл третьего дня в Ливерпуль; примерно через неделю он будет, вероятно, здесь. На рождестве он перенес весьма неприятную болезнь, но теперь опять совершенно здоров.
Надеюсь, что твоя жена совсем поправилась. Сердечный привет ей и тебе.
Твой Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОБОКЕН Лондон, 21 марта 1891 г.
Дорогой Шлютер!
Твое письмо от 10-го прибыло третьего дня. Большое спасибо за сообщения о положении дел у вас; они были тем более кстати, что при тамошних журналистских методах, хотя и знаешь, что газетам верить нельзя, но именно поэтому и не представляешь себе действительного положения вещей.
Весьма благодарен тебе также за книги о серебряных и минеральных ресурсах. Такой же интерес для меня представит книга о золоте и серебре за 1890 г., когда она выйдет в свет. Но что мне было бы особенно важно иметь - это материалы переписи 1890 г. (одиннадцатой), которая должна выйти после переписи этого года; я получил в наследство от Маркса материалы 10-й переписи 1880 г. в двух томах, которая, однако, была издана только в 1883 году, однако это ничего не значит; на этот раз, вероятно, дело так долго не затянется.
Вторая речь Маркса совершенно изгладилась из моей памяти, не могу припомнить, что это может быть. Если эти несколько страничек стоят того, чтобы над ними потрудиться, было бы, пожалуй, лучше всего, если бы ты напечатал их в «Volkszeitung» и прислал мне несколько экземпляров.
Ты совершенно прав, марксова критика программы уж пробьет себе путь, и с этим намерением я ее и опубликовал. Но и гнев в «руководящих кругах» партии, по-видимому, ужасный; кроме Фишера, который обрадовался публикации, мне никто не пишет. К счастью, я могу это выдержать.
Если твоя жена приедет в Европу, то мы, надеюсь, увидим ее все же здесь, в Лондоне, чтобы она могла убедиться, что мы еще крепко стоим на ногах.
Рошеры в ближайшее время переезжают на остров Уайт, где Перси организует агентство для своих братьев. Третьего дня они выехали из своей квартиры и поселились пока у его родителей, через несколько домов от меня.
Прилагаемое передай, пожалуйста, немедленно Зорге.
Юлиус, как обычно, не сумел своевременно (к 25 с. м.) выехать из дома № 114 на Кентиш Таун-род; они продлили срок найма еще на половину квартала. Эде усердно пишет для «Vorwarts» и «Neue Zeit» и делает большие успехи. Эвелинги живут хорошо. Так как «People`s Press» больше не выходит, то вам следовало бы просматривать «Daily Chronicle»; правда, эта газета - либерально-юнионистская и как таковая находится в союзе с тори, однако она лучше других информирует о рабочем движении в стране и печатает все отчеты. Движение за восьмичасовой рабочий день протекает великолепно (смотри сообщения в письмах Эде в «Vorwarts», а также в «Neue Zeit»). Совет тред-юнионов пошел на уступки, и демонстрация на этот раз будет огромная и к тому же единодушная. Для англичан агитация за законодательное установление восьмичасового рабочего дня - это путь к социалистическому движению. Раз они проведут билль о восьмичасовом рабочем дне для всех, в том числе и для мужчин (а они близки к этому), то они уж больше ни перед чем не остановятся: это означает разрыв со старыми буржуазными фритредерскими воззрениями.
Сердечный привет тебе и твоей жене от Луизы и твоего Ф. Э.
МАКСУ ОППЕНХЕЙМУ В ДРЕЗДЕН Лондон, 24 марта 1891 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Глубокоуважаемый г-н Оппенхейм!
Прежде всего должен извиниться перед Вами за то, что я лишь сегодня, - спустя почти четыре месяца! - отвечаю на Ваше любезное письмо от 26 ноября прошлого года. Но если бы Вы знали, как бесконечно много работы и всякой корреспонденции у меня было за это время и что при этом мне из-за слабого зрения можно было писать лишь три часа в день, да и то при дневном свете, то Вы, конечно, извинили бы меня.
Итак, сердечно благодарю Вас за дружеские пожелания, которые сбываются, повидимому, в той мере, что я в общем, относительно говоря, вполне здоров и, как все утверждают, выгляжу моложе своих лет. Надо надеяться, что так будет и впредь.
Далее Вы затрагиваете несколько сложных тем, которых ни в коей мере не исчерпать в коротком письме. Если бы рабочие союзы могли непосредственно и от имени всех вести переговоры с предпринимателем относительно договора о заработной плате, это, несомненно, было бы шагом вперед. Здесь, в Англии, этого добиваются уже чуть ли не 50 лет, но капиталисты слишком хорошо понимают свои интересы, чтобы без принуждения на это пойти.
Этого удалось добиться в период крупной стачки докеров в 1889 г., и на время - кое-где еще до и после нее, но при первом удобном случае господа капиталисты вновь освобождаются от этой «невыносимой тирании» союзов, заявляя о недопустимости непрошеного вмешательства третьих лиц в патриархальные отношения между ними и их рабочими. Старая история: при благоприятной конъюнктуре спрос на труд вынуждает этих господ к уступчивости, а в период плохой конъюнктуры они используют чрезмерное предложение труда, чтобы от всех этих уступок отказаться. Но в целом с ростом организованности рабочих растет и их сопротивление, так что общее положение рабочих - в среднем - несколько улучшается, и никакой кризис не может снова свести его на продолжительное время ниже или даже только до исходного пункта, то есть до того самого низкого уровня, к которому оно было низведено предыдущим кризисом. Однако трудно сказать, что будет, если нам когда-нибудь придется пережить длительный, хронический, всеобщий промышленный кризис продолжительностью в пять-шесть лет.
Предоставление работы избыточным рабочим государством или общинами и огосударствление торговли продуктами питания - это вопросы, которые, на мой взгляд, следовало бы поставить шире, чем это сделано в Вашем письме. Сюда нужно было бы отнести не одну только торговлю, но и отечественное производство продуктов питания. В противном случае, как Вы предоставите работу избыточным рабочим? Ведь они именно потому и являются избыточными, что для их продуктов нет сбыта. Но здесь мы подошли к вопросу об экспроприации земельных собственников, а это уже значительно больше того, на что могло бы пойти современное немецкое или австрийское государство. Притом ни тому, ни другому мы не можем доверить разрешение подобной проблемы. Как дело делается и что из этого получается, когда экспроприировать юнкеров предоставляется юнкерам же, можно видеть здесь, в Англии, где, несмотря на наличие средневековых форм, государственный строй гораздо более современен, чем по правую и левую сторону от Рудных гор. Ведь в том-то и беда, что, пока у власти остаются имущие классы, любое огосударствление будет не уничтожением эксплуатации, а только изменением ее формы; во французской, американской и швейцарской республиках ничуть не в меньшей мере, чем в монархической Центральной Европе и в деспотической Восточной Европе. А для того чтобы отстранить имущие классы от власти, нам прежде всего нужен переворот в сознании рабочих масс, который, без сомнения, хоть и сравнительно медленно, уже сейчас происходит; для того же чтобы этот переворот совершился, нужен еще более быстрый темп переворота в методах производства, больше машин, вытеснение большего числа рабочих, разорение большего числа крестьян и мелкой буржуазии, большая осязательность и более массовый характер неизбежных результатов современной крупной промышленности.
Чем быстрее и решительнее будет происходить этот экономический переворот, тем скорее станут неизбежными и мероприятия, с виду призванные только смягчить внезапно разросшиеся до огромных и невыносимых размеров бедствия, но на деле ведущие к подрыву самых корней существующего способа производства; рабочие же массы с помощью всеобщего избирательного права заставят с собой считаться. Какие именно мероприятия окажутся тогда необходимыми в первую очередь, это зависит от условий места и времени, - заранее и в общем об этом ничего нельзя сказать. Но я полагаю, что мероприятия, действительно ведущие к освобождению, станут возможны лишь тогда, когда экономический переворот приведет широкие массы рабочих к осознанию своего положения и тем самым откроет им путь к политическому господству. Другие классы способны лишь штопать дыры или пускать пыль в глаза. А этот процесс прояснения сознания рабочих теперь с каждым днем идет все быстрее вперед, и лет через пять-десять различные парламенты будут выглядеть совсем поиному.
За III том я снова примусь, как только проклятые случайные мелкие работы и бесконечная переписка со всевозможными странами оставят мне время для этого. Но тогда уж я устрою революцию: запру двери и больше не позволю мне мешать. Надеюсь в этом году справиться; эта работа не терпит отлагательства, и я должен ее закончить.
Не приедете ли Вы еще раз в Англию? Тусси чувствует себя очень хорошо, она очень счастлива замужем и очень пополнела.
С глубоким уважением Ваш Ф. Энгельс
ЛА
23:05 07.08.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 30 марта 1891 г.
Дорогая Лаура!
Большое спасибо за твое любезное предложение отредактировать Раве, который будет в восторге, - но боюсь, что ты в восторге не будешь. По моей просьбе он сделал пробный перевод - два места из последней главы, стр. 121 и 140, - который я просмотрел и теперь представляю на твое рассмотрение со своими замечаниями и предлагаемыми изменениями.
Просмотри его, пожалуйста, а затем реши для себя, возьмешься ли ты за эту работу. Подобно всем профессиональным переводчикам, Раве - раб оригинала и забывает, что для перевода фразы с французского на немецкий и vice versa ее нужно совершенно перевернуть. Более того, он не понимает синонимических оттенков, выражаемых многими немецкими словами; он знает, к какому роду относится слово, но не знает, к какому оно принадлежит виду, и уж подавно - к какой разновидности. Но на этом, как мне кажется, терпит неудачу большинство переводчиков.
Я напишу Раве, что послал рукопись г-ну Лафаргу (которого он предлагает в качестве редактора) и что не могу дать ому определенного ответа, пока не получу от Лафарга письма.
Поскольку он упомянул Поля, я счел за лучшее не впутывать в это дело тебя на данной стадии.
Сегодня вечером приезжает, наконец, Джоллимейер. На рождестве он простудился и, повидимому, до сих пор еще болеет. Он собирался приехать в прошлый четверг, но состояние его ухудшилось, а так как погода была плохая, то он откладывал приезд со дня на день. Вчера была приятная теплая погода, но он не приехал, сегодня наконец он сообщил, что приезжает вечером - «наверняка». Глухота, по-видимому, очень беспокоит его.
Сэм прибыл в Ливерпуль в четверг на прошлой неделе и находится у своих родителей в Рамфорде. Сюда он приедет приблизительно в конце этой или в начале следующей недели.
По приезде его тщательно осмотрел Гумперт, который находит, что он совершенно здоров, только селезенка у него немного увеличена, но это, по его мнению, легко излечимо.
Пумпс и Перси живут теперь у стариков Рошеров; они выехали из своей квартиры и сдали на хранение мебель до своего переезда в Райд, остров Уайт, куда Перси поедет на этой неделе с братьями, чтобы коммерчески подготовить организацию нового агентства Рошеров по продаже цемента, искусственного камня и вообще строительных и садовых материалов. После этого он свозит туда Пумпс, чтобы выбрать дом, и затем состоится окончательный переезд. Я надеюсь, что Перси научится наконец сам зарабатывать себе на жизнь; они-таки обошлись мне в кругленькую сумму, и хуже всего то, что все без толку - им это пользы не принесло. Разумеется, мне еще придется субсидировать их год или два, пока это новое предприятие, как можно надеяться, не начнет приносить доход.
Анни от нас ушла и на этой неделе выходит замуж. Мы взяли двух служанок, так как я хочу, чтобы Луиза помогала мне в работе, а не теряла время на кухне. Найти служанок было чертовски трудно, но я думаю, что нам повезло; пока - то есть в первую неделю - мы довольны. Это - две девушки, которые работали вместе и хотят опять служить в одном и том же доме.
Майская демонстрация будет сильным ударом для Социал-демократической федерации и Гайндмана. Они проявили такое чрезмерное хитроумие, сделав попытку натравить Совет тред-юнионов на Лигу борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня, что оказались между двух стульев. Они совершенно забыли, что в этом году в Совете тред-юнионов совсем не то большинство, что было в прошлом году. Они снова потребовали предоставления им двух трибун, но не получат их, потому что не представлены ни в Совете тред-юнионов, ни в комитете борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня (направленные ими три делегата вскоре перестали являться, и в результате их имена были вычеркнуты из списка). Кроме того, Эдуард в ответ на клеветнические нападки Гайндмана переходит теперь в наступление и хочет поставить этот вопрос перед отделением Социал-демократической федерации в Ист-Энде. И вот Гайндман, кажется, уже трусит.
Бернштейн говорит, что он читал в «La Justice» о том, что бруссисты обратились с просьбой допустить их в парижский первомайский комитет, что бланкисты и аллеманисты были против, но что, по предложению Геда, они были допущены большинством в 5 голосов.
Можешь ли ты сообщить мне какие-либо подробности - в опровержение или в подтверждение? Я теперь вообще ничего не слышу о Бруссе и К°, они просто выжидают или дела их так плохи, что они не смеют и шевельнуться? Я хотел бы быть полностью в курсе этих дел, так как Брюссельский конгресс, весьма вероятно, вызовет перемену в отношениях Социалдемократической федерации и поссибилистов с немцами. Если обе эти группы интриганов отправятся в Брюссель и тем самым публично откажутся от своих притязаний на то, чтобы быть единственными достойными признания партиями в Англии и во Франции, то немцы не смогут отказаться от установления связей с ними. А судя по образу действий Либкнехта в настоящее время, меня бы не удивило, если бы он попытался использовать поссибилистов против вас, а Социал-демократическую федерацию здесь против нас - чтобы сделать и нас и вас более уступчивыми по отношению к нему. Не знаю, читаешь ли ты «Vorwarts», но мы здесь все возмущены этой газетой. Никогда еще большая партия не имела такого жалкого органа. Так или иначе, надо быть готовым ко всяким случайностям, и меня сейчас особенно интересуют действия, высказывания и позиция Брусса и К°.
Сердечный привет от Луизы.
Всегда твой Ф. Э.
Не перепрыгнет ли Поль через Ла-Манш, когда будет в Кале?
СТАНИСЛАВУ МЕНДЕЛЬСОНУ [Черновик] [Лондон], 31 марта 1891 г.
Дорогой гражданин Мендельсон!
Я только что получил письмо, копию которого прилагаю. Мне абсолютно не известно, какие взаимоотношения существуют между Вами и Врублевским. Это меня совершенно не касается. Но в том щекотливом положении, в которое ставит меня это письмо, мне не остается ничего другого - и, я думаю, Вы согласитесь со мной в этом отношении, - как познакомить Вас с его содержанием и передать Ваш адрес Врублевскому. Пожалуйста, договоритесь с ним непосредственно.
Надеюсь, что Ваш переезд на новую квартиру завершается. Я прекрасно знаю, как это неприятно. Г-же Мендельсон, которая, надеюсь, не забыла меня, все это вероятно достаточно надоело.
Всегда Ваш Ф. Э.
Г-жа Каутская шлет привет и Вам и г-же Мендельсон.
15:45 08.08.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН [Черновик] [Лондон, начало апреля 1891 г.]
Дорогой Бебель!
Сегодня не успею ответить тебе на твое письмо от 30-го - отвечу в ближайшее время, как только позволит работа, накопившаяся у меня в огромном количестве, - а пока от всего сердца поздравляю тебя и твою жену с вашей серебряной свадьбой. Надеюсь, что 6 апреля 1916 г. вы оба отпразднуете еще и золотую свадьбу и осушите тогда бокал в память пишущего эти строки старого холостяка, который к тому времени уже обратится в пепел.
Но одно я могу тебе сказать: не много найдется людей, которых я столь же искренне и сердечно, как тебя, мог бы поздравить с таким торжеством. С тех пор как мы начали переписываться, а затем сблизились лично, я постоянно отмечал такое согласие между нами в направлении и образе мыслей, которое поистине удивительно между людьми, столь различно развивавшимися. Это, к счастью, не исключает и возможности несогласия по некоторым вопросам. Но это опять-таки либо такие вопросы, в отношении которых со временем само собой восстанавливается единодушие в результате дискуссий и новых событий, либо такие, расхождения по которым вообще не имеют значения на длительное время. Надеюсь, что так будет и дальше. Я не думаю, чтобы когда-нибудь снова имел место такой случай, когда одному из нас пришлось бы сделать шаг, непосредственно затрагивающий другого, не посоветовавшись заранее друг с другом. Я, по крайней мере, и поныне благословляю тот день, когда ты начал регулярно со мной переписываться.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 2 апреля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Пишу второпях о самом необходимом. От Бебеля пришло наконец письмо вполне дружеское, с различными упреками, но совсем в прежнем сердечном тоне и с пожеланием забыть всю эту историю.
Мейснеру я написал в весьма решительном тоне по поводу четвертого издания и еще раз настойчиво попросил послать тебе книгу. Также и относительно пробных чистых листов мазни о Брентан для тебя; если я не получу их в ближайшее время, то пошлю тебе - впрочем, сделаю это лучше теперь же - мои контрольные корректурные листы, чтобы ты мог ознакомиться с этой работой хотя бы в черновом виде.
Введение к «Гражданской войне» ты, вероятно, уже получил, оно послано несколько дней тому назад. Вводное примечание ты, я надеюсь, напишешь сам.
С Лафаргом все в порядке. Я показал ему, что его аргументы из Рикардо и А. Смита давным-давно предвосхищены в «К критике» и в моем предисловии ко второму тому, и он, по-видимому, сразу же на этом успокоился.
Шорлеммер находится здесь и шлет наилучшие пожелания. Теперь пора обедать, пришел Эвелинг - он соломенный вдовец: Тусси выступает с речами в Норидже. Итак, будь здоров.
Твой Ф. Э.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 2 апреля 1891 г.
Дорогой друг!
У меня нет возражений против того, чтобы Фантуцци перепечатал «Утопический социализм», и я лишь напишу ему, чтобы он не включал в него никаких предисловий неизвестных мне лиц а la Гори. Можно использовать и биографический очерк из «Развития».
Новую, только что сделанную фотографию я пошлю Вам на этих днях, как только сам получу снимки.
Чтобы помочь в Ваших занятиях английским языком, я уже послал Вам английское издание «Коммунистического манифеста» и приобрету для Вас экземпляр английского издания «Капитала». В настоящее время не существует какой-либо английской социалистической газеты, которую стоило бы читать. Но время от времени я буду посылать Вам для изучения отдельные - более или менее интересные - номера какой-либо буржуазной газеты. Используя английскую грамматику и словарь, Вы сможете тогда сделать успехи. Правда, произношением без хорошего преподавателя Вы не сможете овладеть. В остальном этот язык очень легкий, потому что в нем почти нет грамматики.
Если Вы хотите иметь экземпляр немецкого издания «Манифеста», то прошу уведомить меня об этом открыткой.
С дружеским приветом Ваш Ф. Энгельс
РОМУАЛЬДО ФАНТУЦЦИ В МИЛАН [Черновик] [Лондон], 2 апреля [1891 г.]
Я охотно разрешаю Вам перепечатку и переиздание итальянского перевода (сделанного П.Мартиньетти) моего «Утопического социализма и научного социализма» при том условии, что Вы не затянете издание дольше чем на три месяца, считая с сегодняшнего дня, и не разрешите никому писать предисловие, вносить изменения и тем более изменения без моего специального письменного разрешения. (Можно перепечатать биографию из «Происхождения семьи».)
Что касается переиздания этой последней брошюры, то хотелось бы знать, когда может появиться новое издание; если это можно будет сделать в течение этого года, мы могли бы договориться.
Само собой разумеется, что я рассчитываю на получение 12 бесплатных экземпляров каждого из изданий мои работ.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 3 апреля 1891 г.
Дорогой Лафарг!
Спасибо за Ваше письмо; то, что Вы пишете, меня очень интересует. Прежде всего потому, что мы должны быть в курсе такого рода вещей, чтобы быть во всеоружии по отношению к Гайндману; кроме того, потому, что тактика, которой Вы следуете, является именно той, которую Маркс рекомендовал немцам в 1875 г. по отношению к лассальянцам, и я могу воспользоваться этим, в случае необходимости, чтобы доказать, что и в 1875 г. немцы могли бы придерживаться другой линии поведения, чем та, которой они в то время следовали; и, в-третьих, по причине, указанной в письме к Лауре. Но тут Вы меня неправильно поняли. Если Вы внимательно перечитаете мое письмо, то увидите, что я говорю там лишь о том, что может произойти в будущем, после Брюссельского конгресса. Неважно, какие письма пишет Вам теперь Либкнехт, Вы достаточно с ним знакомы и знаете, как он в один миг может изменить свое мнение. В течение двух десятилетий его политика всегда заключалась в том, чтобы поддерживать, за границей, связи, независимые от тех, которые могли доставить ему Маркс и я. Как и в своей стране, ему нравится создавать за границей круг своих персональных сторонников, причем из людей, лично обязанных ему. И тут он не слишком разборчив. Вспомните дело Бюфнуар. И так же он поступит, как только перед ним откроется возможность новых связей. А поскольку в Брюсселе исчезнут, вероятно, последние мотивы, отдалявшие его от поссибилистов и от Гайндмана, то не удивляйтесь, если он сблизится с этими господами с целью использовать одних в качестве противовеса против Вас, и других - с целью «уравновесить» здесь нас. Если это произойдет, то может оказаться чрезвычайно важным мое вмешательство в нужный момент, а для этого я должен быть подготовлен заранее. Если до этого дело не дойдет, то тем лучше.
50 фунтов, присланных рабочими тюлевой промышленности Кале, произвели большое впечатление, но, вы знаете, англичане ведь люди практического склада, и для поддержания дружественных интернациональных связей лучше не сводить лишь к этому щедроты французских рабочих. Здесь произвело бы еще большее впечатление, если бы какой-нибудь французский рабочий синдикат, который еще не получал денежной помощи от английских рабочих, послал некоторую сумму. Эту инициативу французов здесь очень бы оценили.
Сэм Мур прибыл в добром здоровье; он консультировался с Гумпертом, который находит его вполне здоровым, за исключением небольшого вздутия селезенки, что он надеется излечить довольно быстро. К сожалению, Сэм отправился к своим родителям в Дербишир, в горы, и как раз в самую пору снегопадов, что не очень полезно для человека, приехавшего из тропиков. Сюда он приедет на следующей неделе.
Убийство в Софии является несомненно делом русских, по поскольку в Стамбулова не попали, а метили в действительности именно в него, то, вероятно, это не повлечет за собой ничего серьезного. Иначе мы, возможно, наблюдали бы некоторое возбуждение, и я очень рад, что до этого не дошло, ибо я сомневаюсь в силе противодействия со стороны парижской публики шовинистическим крикам в момент кризиса, так же как я сомневаюсь в моих берлинцах при аналогичных обстоятельствах. Бисмарк и Буланже не совсем еще умерли, и война, став почти неизбежной, могла бы их воскресить.
Ваша тактика по отношению к обеим группам поссибилистов является наилучшей при данных обстоятельствах. Так как в Париже вы в меньшинстве, то вам следует уравновешивать одних другими и постепенно привлекать на свою сторону массы. К тому же наличие принципиальных разногласий дает вам право отказаться от простого слияния.
Однако где же в «Le So..aliste» письмо из Руана, о котором Вы говорите? Я просмотрел все номера с 11 февраля по 1 апреля и ничего не нашел.
Луиза и Шорлеммер шлют свои наилучшие пожелания Вам и Лауре, и я тоже.
Ваш Ф. Э.
Шорлеммер почти выздоровел от своей простуды, но у него довольно утомленный вид.
Ждем Вас на следующей неделе, чтобы Сэм мог рассказать Вам кучу вещей о Ваших негритянских родичах.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 7 апреля 1891 г.
Дорогой Каутский!
Твое письмо только что получено. Жаль, что ты не заполучил Шмидта, он был бы самым подходящим для тебя человеком. Мейснер пишет, что он только теперь начал рассылать экземпляры четвертого издания* для рецензий, одновременно с «Анти-Брентано» и что обе книги отосланы в редакцию «Neue Zeit». Ты можешь, следовательно, сейчас же приняться за дело; пока твоя статья будет напечатана, ты во всяком случае получишь и ту и другую. В противном случае напиши О. Мейснеру и сошлись на меня и на это мое сообщение.
Некий эльзасец Анри Раве - сейчас он сидит в тюрьме, - который перевел «Женщину»
Бебеля, а теперь переводит под контролем Лауры Лафарг мое «Происхождение», хочет знать, стоит ли заняться переводом твоего «Т. Мора». Я рекомендовал ему твою книгу, но в то же время написал, что попрошу тебя послать ему один экземпляр, чтобы он мог убедиться сам. Его адрес: А. Раве, заключенному, Poitiers (Vienne, France).
Французы теперь по горло заняты своими собственными делами: Первым мая и связанными с этим переговорами с поссибилистами как аллеманистского, так и бруссистского толка, причем паши играют роль третейских судей!! и т. д., а также своим «So..aliste». Этим объясняется, почему Поль Лафарг ничего не пишет для «Neue Zeit». Забавно, что по отношению к находящимся в состоянии распада поссибилистам французы придерживаются как раз той самой политики, которую Маркс рекомендовал в своем сопроводительном письме в 1875 г. по отношению к лассальянцам, и проводят они ее до сих пор с успехом, который и будет, вероятно, закреплен Брюссельским конгрессом.
Большой привет.
Твой Ф. Э.
АНРИ РАВЕ В ПУАТЬЕ [Черновик] [Лондон], 7 апреля [1891 г.]
Если Вы приступите к работе около 15 этого месяца, то сможете послать Лафаргу первую главу к началу мая и, таким образом, посылать ему главу за главой по мере того, как Вы будете их заканчивать. Вы завершите всю работу к концу июня, а в июле, надеюсь, получите корректуру нового издания; это, впрочем, зависит не от меня одного. Таким образом, мы сможем, вероятно, выпустить книгу в сентябре.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 8 апреля 1891 г.
Дорогой Зорге!
Сегодня наконец могу послать тебе несколько новых фотографий, две маленькие вкладываю в это письмо, а одну побольше (так называемую кабинетную) отправляю заказной бандеролью. Снимки сделаны в феврале этого года, так что они довольно точно отражают положение вещей в настоящий момент.
Что касается твоего лечения по системе Бентинга, то подагра является совершенно естественным следствием усиленного потребления мяса, яиц и других азотистых пищевых продуктов. Последние, собственно, призваны служить лишь для восстановления мышц и других содержащих азот составных частей тела (фибрин, словом, все белковые вещества) и восполнения их изнашивания. Если же принимать больше, чем требуется для этой цели, то указанные вещества идут, как обыкновенная пища, на возмещение теплоты, оставляя в результате сгорания так называемую мочевую кислоту, которая может тогда накопиться в организме в большем количестве, чем выделяется из почек. Излишек либо задерживается в мускулах, либо кристаллизуется в суставах, и это называют ревматизмом и подагрой. Тебе надо либо больше двигаться, либо изменить диету, употреблять больше хлеба и т. д. и меньше мяса и яиц. От употребления пива тебе, во всяком случае, следует воздерживаться.
Спасибо за ответ относительно Эвелингов. Вопрос был здесь затронут однажды, не помню уже кем, в виде предположения, и, чтобы не поступить опрометчиво, я и решил спросить тебя об этом.
Зингер и Бебель написали мне очень дружеские письма. Немцы все еще никак не могут привыкнуть, что ни одно лицо, занимающее высокое положение, не вправе претендовать на более нежное обращение с ним, чем другие люди. Это по существу и было главной причиной обиды. Так как на либкнехтовскую помпезную мазню я не ответил и вообще не обратил никакого внимания на все наскоки, то Либкнехт может вообразить, что он одержал надо мной крупную победу. Пусть тешится. Своим редактированием он и без того достаточно быстро доведет до гибели «Vorwarts», все ругаются по этому поводу. Но с Либкнехтом ничего не поделаешь, он ведь, кажется, и в Америке все еще интригует с Розенбергом. Решающая роль в партии все больше и больше переходит к Бебелю, и это очень хорошо. Бебель - спокойная, ясная голова и в теоретическом отношении он тоже стоит теперь несравненно выше Либкнехта. Но ведь Либкнехта нельзя сбросить со счета; благодаря своему фразерству и страстным речам на народных собраниях он пользуется еще очень большим влиянием, и поэтому идут на всякого рода компромиссы.
Здесь дела идут неплохо. Нападки Гайндмана на Эвелинга могут ему дорого обойтись.
Гайндман не способен правильно соразмерять свои силы. Он рассчитывал расправиться с Эвелингом, а теперь сам сел в лужу.
В результате прошлогоднего конгресса тред-юнионов в Ливерпуле настроение большинства Лондонского совета тред-юнионов изменилось в пользу законодательного установления восьмичасового рабочего дня. Гайндман пытался использовать Лондонский совет против Лиги борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня81, - это ему не удалось. Его Федерация была представлена в комитете борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня, но он отозвал своих делегатов и потребовал от Совета тред-юнионов, чтобы Федерации были предоставлены во время демонстрации две отдельные трибуны в Парке. Однако, по всей вероятности, Совет тред-юнионов решительно отклонит это требование, как это уже сделал комитет борьбы за восьмичасовой рабочий день, и тогда Гайндман окажется между двух стульев. Эвелинг получает от всех союзов, в которых он работает, вотум доверия, в связи с тем что Гайндман отказывается от выступления со своими обвинениями в открытых дебатах; после 1 мая ему придется изменить свою тактику. Он здесь теперь - единственный склочник, который стоит поперек дороги. Своими действиями он показывает, как бесполезна платформа - пусть в основном теоретически правильная, - если она не связывается с действительными потребностями людей. Несмотря на то, что деятелями здесь являются англичане, они тем не менее почти так же стоят вне действительного движения в Англии, как и Социалистическая рабочая партия в Америке. Движение происходит здесь в новых тред-юнионах, главным образом в Союзе рабочих газовых предприятий, и в форме агитации за законодательное установление восьмичасового рабочего дня (за билль о восьмичасовом рабочем дне); и там и тут во главе стоят Эвелинги. В обоих видах агитации участвует немало людей, которые являются одновременно и членами Социалдемократической федерации, но именно эти элементы не находятся под личным влиянием Гайндмана и рассматривают Социал-демократическую федерацию как совершенно второстепенное дело. И если Гайндман доведет свою склоку против Эвелинга до крайности, ему придется иметь дело именно с этими людьми.
Во Франции благодаря расколу среди поссибилистов наши товарищи играют в настоящее время также и в Париже руководящую роль. Сначала аллеманисты (в Париже, по словам Лафарга, у них большинство, в чем я, однако, сомневаюсь) послали делегатов в комитет по организации первомайской демонстрации, а затем, наконец, и бруссисты - они, следовательно, вынуждены проводить решение марксистов. А так как аллемаписты намерены выбросить бруссистов, то нашим пришлось выступить в роли защитников равных прав и для бруссистов!! Самое любопытное, что наши французы придерживаются по отношению к поссибилистам именно той тактики, которую Маркс рекомендовал эйзенахцам по отношению к лассальянцам. И пока с успехом.
Парижский конгресс горнорабочих чуть было не провалился из-за бельгийской глупости со всеобщей стачкой. Чтобы избежать этой глупости, англичане потребовали голосования по числу голосов представленных рабочих. Это обеспечило бы англичанам почти безусловное большинство, и тут взбунтовались другие. Мне почти хотелось бы, чтобы валлонские углекопы, которые на этот раз затеяли всю эту бессмыслицу со всеобщей стачкой, действительно устроили бы ее в Бельгии с целью добиться всеобщего избирательного права; они были бы жестоко побиты, и эта бессмыслица была бы похоронена. Но зато другим в Германии и Франции пришлось бы расплачиваться за это.
Шорлеммер провел здесь неделю; он стал очень чувствителен к перемене погоды, страдает от приступов глухоты вследствие простуды, ему следовало бы провести одну зиму в теплых краях. Сэм находится в Дербишире, жду его со дня на день. Но едва ли он будет здесь работать, ему надо набираться сил, чтобы вновь пробыть 11/2 года на Нигере. Он, впрочем, как я слышал, находит тамошний климат очень приятным и ругает наш.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
Второй экземпляр фотографии - для Шлютера, которому прошу передать привет.
ВАЛЕРИЮ ВРУБЛЕВСКОМУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон], 9 апреля 1891 г.
Дорогой Врублевский!
Извините меня, но я прошу Вас не настаивать на поручении, о котором Вы пишете в своем письме от 5-го. Я не имею никакого права вмешиваться ни во внутренние дела польской партии, о которых я почти совершенно ничего не знаю, ни в личные дела гражданина Мендельсона. При таких условиях мое вторичное вмешательство, как мне кажется, могло бы лишь помешать достижению того результата, которого Вы намерены добиться; я думаю, в Ваших собственных интересах было бы лучше, если бы Вы договорились с Мендельсоном непосредственно. Вы можете сделать это, нисколько не опасаясь, что Ваши письма, направленные по адресу 1, Hyde Park Mansions N. W., не будут им получены, так как я знаю, что он теперь поселился там.
В надежде, что Вы добьетесь успеха и вскоре сможете сообщить мне более благоприятные известия, остаюсь сердечно преданный Вам
ГЕНРИХУ ШЁЮ В ЛОНДОНЕ Лондон, 10 апреля 1891 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Глубокоуважаемый г-н Шёй!
Благодаря стараниям г-жи Каутской, которая в течение последних недель привела в порядок целый ворох писем Маркса, я могу послать Вам сегодня два образца подписей Маркса.
Одна из них, под черновиком письма на английском языке, является наиболее разборчивой. С другой стороны, может быть, Вам стоило бы подумать о том, чтобы дать из черновика письма на немецком языке следующие четыре строки: «Мне необходимо Вам и т. д.» до слов: «к услугам» со всеми вычеркиваниями и изменениями в качестве образца почерка (и в то же время - примера его метода работы). Лучшего образца, свободного от корректурной правки и, так сказать, специально приспособленного для Вашей цели, я все равно не смогу Вам достать. Предоставляю Вам решить этот вопрос, а также - оставлять ли слова: «с глубоким уважением» и «глубокоуважаемый г-н» и, может быть, дату.
Я просил бы Вас вернуть мне потом эти письма.
Я всегда буду рад видеть Вас у себя. Во всяком случае мне было бы приятно увидеть Вас еще раз до того, как Вы приступите к работе над моим новым портретом. Новые фотографии, сделанные Дебенхемом, имеют все же свой минус, а именно, они слишком точны.
С наилучшими пожеланиями от г-жи Каутской и преданного Вам Ф. Энгельса
ЛЕО ФРАНКЕЛЮ В ПАРИЖ Лондон, 24 апреля 1891 г.
Дорогой Франкель!
Я должен ответить на твои письма от 27 декабря и 16-го этого месяца. Что касается первого, то мне знакомо то неприятное чувство, которое охватывает человека, возвратившегося после долгих лет отсутствия в какую-либо страну и встретившего там вновь некогда близких друзей, которые ведут теперь ожесточенную борьбу между собой. Но «a la guerre comme a la guerre» (на войне как на войне). Это необходимое условие развития, и против этого ничего не поделаешь. Наступит такой момент, когда в интересах всех их ты сможешь вмешаться, но я думаю, что это время еще не пришло. Брюссель многих просветит, если конгресс в Брюсселе вообще состоится, так как бессмысленная всеобщая стачка бельгийцев ставит его под угрозу.
То, что произошло в последнее время между различными фракциями по поводу Первого мая, доказывает, во всяком случае, что для нас сдержанность является первейшей обязанностью. Эту сдержанность я должен был бы проявить и в отношении твоей просьбы, касающейся первомайского номера «Bataille», если бы не было еще и других причин. Во-первых, с июня 1889 г. я ни разу не видел ни одного номера «Bataille» и знаю лишь о том - да и то понаслышке, - что в антибуланжистской борьбе эта газета выступала вместе с улицей Каде. Во-вторых, за последние два месяца я получил так много аналогичных предложений, что решил отклонить раз и навсегда эти просьбы. Такое же письмо я посылаю сегодня в Вену.
Наконец пора уже выйти из печати III тому «Капитала». Но, прежде чем начать эту работу, я должен подготовить новые издания*, и от этого отказаться нельзя. И пока III том не готов, я ничего не возьму на себя, помимо этого мне необходимо значительно ограничить свою переписку.
С сердечным приветом также и от Луизы Каутской твой Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 30 апреля 1891 г.
Дорогой Барон!
Твои письма от 5-го и 25-го лежат передо мной. Ad vocem Брентано Херкнер, которому я послал один экземпляр, ответил мне, что он, разумеется, не разделяет мнение, будто Маркс что-либо присочинил, но Маркс-де в «Капитале» пусть неумышленно, но все же привел такие выдержки, которые делают неясной подлинную мысль Гладстона, и т. д. - словом, он сказал все, что только мог сказать такой «горячий» ученик Брентано.
Мою открытку относительно Раве ты, вероятно, получил. Лаура Лафарг прочитает и исправит его перевод «Происхождения», иначе я вряд ли доверил бы ему это дело. За твоего «Мора» ("Томас Мор и его Утопия"), которого он хочет перевести, он возьмется, видимо, еще не скоро; он упомянул о «более выгодных, соответственно лучше оплачиваемых» работах, которые он должен сделать.
Я не могу поставить в упрек Шмидту его приват-доцентство, оно издавна было его мечтой и мечтой его родителей. К тому же в Швейцарии теперь и у марксиста имеются некоторые шансы. Правда, из-за этого ты лишился самого надежного - хотя и не самого сговорчивого - соредактора, однако найдется еще кто-нибудь, кому ты сможешь доверить выполнение по меньшей мере различных технических функций.
Если бы Либкнехт переехал из Берлина в Лейпциг, он в данный момент доставил бы этим удовольствие многим людям, кроме тебя. Но я этому не верю. Это было бы равносильно его отставке. Он был бы в Лейпциге - ирония истории! - социал-демократическим Бисмарком в Фридрихсруэ (название имения Бисмарка, где жил после отставки), а это привело бы в конце концов к склоке. Впрочем, неизвестно, удастся ли в обоих случаях надолго избежать склоки.
Перуанская история меня очень интересует. Я был бы очень рад, если бы ты прислал мне статьи из «Ausland». Напиши только, когда их необходимо вернуть, и я сообразуюсь с этим при их чтении.
Раве я написал о твоем «Море» следующее: ««Т. Мор» Каутского дает в общем правильный и во многих отношениях оригинальный очерк периода возрождения в протестантских странах, в особенности в Англии. На фоне этого общего очерка исторических условий того времени выступает личность Т. Мора как сына своей эпохи. Итальянское и французское возрождение, таким образом, стоят в книге лишь на заднем плане. На днях я напишу Каутскому и попрошу его прислать Вам свою книгу. Я думаю, что Вы найдете ее заслуживающей перевода».
Женевскую памятную записку Маркса я совершенно не помню. Мы теперь приводим в порядок старые письма и газеты, и я посмотрю, не найдется ли она среди них. Но много времени потратить на поиски и тем более дать примечания к ней и т. д. я не смогу. Я должен позаботиться о том, чтобы снова засесть за III том и твердо решил, пока не закончу III том, буду наотрез отказываться от всякой новой работы, хотя бы она и состояла всего из трех строк, если только она не окажется абсолютно неотложной; свою переписку я тоже должен свести к самой необходимой.
Раньше всего, разумеется, на очереди «Происхождение», за которое я предполагаю взяться на следующей неделе. Тем временем Луиза поищет женевский документ. Но это может отнять довольно много времени, материала очень много, а беспорядка еще больше.
Ты, вероятно, заметил, что в вопросе о стачке горняков газета «Vorwarts» несколько изменила позицию. Либкнехт в этих делах беспомощен. На его палитре имеются только две краски, черная и белая, оттенков нет, - что тут поделаешь? Наши люди в Берлине смотрят на все только со своей точки зрения. Поэтому они иногда забывают, что у горняков нельзя предполагать такой же, прочно внедренной законом против социалистов дисциплины, как у старых солдат партии; и что каждую новую группу рабочих приводят к нам неразумные, обреченные на неудачу, но при данных условиях неизбежные стихийно вспыхивающие стачки. Я напишу об этом Бебелю. Нельзя брать только приятные стороны движения, приходится мириться иногда и с временными досадными фактами. Впрочем, в большой партии не может дальше существовать строгая дисциплина секты, и это имеет также свои положительные стороны.
Что касается Лафарга, то не давай ввести себя в заблуждение. Лафарг немного избалован и увлекается своими отнюдь не всегда состоятельными доисторическими теориями. Поэтому его «Адам и Ева» ему дороже всего и кажется гораздо важнее, чем Золя, для очерка о котором он самый подходящий человек. А так как задержка с печатанием его статьи о райских платониках, поумневших лишь после того, как старый Иегова выставил их за дверь, произошла вскоре после истории с другой его статьей, экономической, то он и выражает свое личное недовольство. Теперь вдруг оказывается, что «Neue Zeit» должен помещать только статьи об Адаме и Еве, как будто бы раньше журнал так и делал. Лафарг выискивает теперь несуществующую противоположность между старым и новым «Neue Zeit» и изображает дело так, словно прежде в журнале совсем не печатались статьи на актуальные темы. Я нахожу, что «Neue Zeit» теперь гораздо лучше, чем был раньше, - никто, не может требовать, чтобы я читал печатающиеся в нем романы. «Neue Zeit» добился того, что Шиппель стал, наконец, писать действительно хорошие статьи, которые читаешь с удовольствием. Ясно, что еженедельный журнал должен отводить больше места актуальным вопросам, чем ежемесячный; если бы ты мог поскорее пристроить «Адама и Еву», то все было бы улажено.
Американская милиционная система практически представляет собой не что иное, как своего рода добровольческую национальную гвардию буржуазии; Гайндман еще десять лет тому назад писал Марксу из Америки, что там буржуа усиленно занимаются военной подготовкой, чтобы обезопасить себя от рабочих. Полная непригодность этой системы для борьбы с внешним врагом доказана всеми войнами, которые Соединенные Штаты вели при помощи вновь сформированных добровольческих полков (навербованных); наиболее ярко это проявилось во время Гражданской войны. Милиция совершенно исчезла в то время. Еще в Америке я слышал разговоры о том, что цейхгаузы милиционных полков - это настоящие крепости внутри Нью-Йорка. Пока каждый рабочий не будет иметь у себя дома свое магазинное ружье и сотню боевых патронов, до тех пор вся эта система ничего не стоит.
Твой старый Ф. Э.
Ты знаешь, что мамаша Безант присоединилась к теософам бабушки Блаватской (или Бламатской?). На воротах ее сада, 19, Avenue Road, написано теперь большими золотыми буквами: Теософская штаб-квартира. Вот что сделал своей любовью Герберт Бароуз.
15:55 08.08.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 1-2 мая 1891 г.
Дорогой Бебель!
Отвечаю сегодня на оба твои письма - от 30 марта и 25 апреля. Я с радостью прочел о том, что вы так хорошо отметили вашу серебряную свадьбу и что это возбудило у вас. желание отпраздновать в будущем и золотую. От всего сердца желаю вам обоим дожить до этого дня. Ты будешь нужен нам еще долго после того, как меня уже, выражаясь словами старика Дессауского, заберут черти.
Я вынужден - надеюсь, в последний раз - вернуться к марксовой критике программы.
Что «против самого ее опубликования никто не стал бы возражать», - это я оспариваю.
Либкнехт добровольно никогда не согласился бы на это и сделал бы все возможное, чтобы этому воспрепятствовать. Эта критика с 1875 г. стоит у него поперек горла, и он вспоминает о ней каждый раз, как только заходит речь о «программе». Вся его речь в Галле вращается вокруг этой критики. Его напыщенная статья в «Vorwarts»47 является лишь выражением его нечистой совести в отношении этой самой критики. И действительно, она в первую очередь направлена против него. По гнилым чертам объединительной программы мы видели в нем - и я вижу в нем до сих пор - творца этой программы. Это и было тем пунктом, который заставил меня решиться на сепаратное выступление. Если бы я мог обсудить документ только с тобой и затем тотчас же отослать его Карлу Каутскому для опубликования, мы сговорились бы в течение двух часов. Но в данных условиях я считал, что ты был бы обязан - и лично и с партийной точки зрения - обратиться за советом также и к Либкнехту. И я знал, к чему это приведет. Либо печатание документа не было бы допущено, либо, если бы я все-таки выступил с ним, началась бы открытая ссора, по крайней мере на некоторое время, в том числе и с тобой. Что я не был неправ, доказывает следующее: так как ты вышел из тюрьмы 1 апреля, а документ датирован 5 мая, то ясно - если не будет других разъяснений, - что его намеренно утаили от тебя, и сделать это мог только Либкнехт. Но ради сохранения желанного мира ты не возражаешь против распространяемого им лживого утверждения, будто бы ты потому не мог видеть этого документа, что сидел в тюрьме. Точно так же и перед тем как напечатать его, тебе, по-видимому, пришлось бы считаться с Либкнехтом, чтобы избежать скандала в Правлении. Я нахожу это вполне объяснимым, но и ты, надеюсь, примешь во внимание, что я учел вероятный оборот дела.
Я только что еще раз просмотрел эту вещь. Возможно, что еще кое-что можно было бы опустить без ущерба для целого. Но во всяком случае немногое. Каково было положение?
Мы впали не хуже вас и не хуже, например, «Frankfurter Zeitung» от 9 марта 1875 г., которую я нашел, что с принятием проекта вашими уполномоченными вопрос был решен. Поэтому Маркс и написал эту критику только для очистки совести, без малейшей надежды на успех, как показывает заключительная строка: dixi et salvavi animam meam (я сказал и спас свою душу). И хвастливое заявление Либкнехта о «категорическом нет»106 является поэтому не чем иным, как простым бахвальством, и он сам это знает. Но если вы сделали промах в выборе ваших представителей и потом, чтобы не погубить все дело объединения, должны были проглотить программу, то, право же, вы не можете возражать против того, чтобы теперь, пятнадцать лет спустя, было опубликовано предостережение, полученное вами перед окончательным решением. Это не делает вас ни глупцами, ни обманщиками, если только, конечно, вы не претендуете на непогрешимость ваших действий в качестве официальных лиц.
Правда, ты не читал этого предостережения. Но ведь об этом же заявлено в печати, так что ты находишься в исключительно благоприятном положении по сравнению с теми, которые его читали и все-таки согласились принять проект.
Сопроводительное письмо я считаю очень важным. В нем излагается единственно правильная политика. Совместные действия [Parallele Action] в течение определенного испытательного срока - это единственное, что могло спасти вас от торгашества принципами. Но Либкнехт ни за что не хотел отказаться от славы объединителя, и остается только удивляться, что он не зашел в своих уступках еще дальше. Еще с давних пор он заимствовал от буржуазной демократии и сохранил настоящую страсть к объединению.
О том, что лассальянцы пришли к нам, потому что были вынуждены к этому, потому, что вся их партия распалась, потому, что их лидеры были прохвостами или ослами, за которыми массы не хотели больше следовать, - обо всем этом в соответствующей мягкой форме сегодня уже можно говорить. Их «строгая организация» естественным образом пришла к полному распаду. Смешно поэтому, когда Либкнехт оправдывает принятие en bloc лассальянских догм тем, что лассальянцы пожертвовали своей строгой организацией, - в то время как им и жертвовать было уже нечем!
Ты удивляешься, откуда эти неясные и путаные фразы в программе. Но ведь все они как раз - воплощение Либкнехта, из-за них мы спорили с ним долгие годы, это фразы, которыми он восторгается. Никогда у него по было ясности в теоретических вопросах, а острота наших формулировок и теперь приводит его в ужас. Зато громкие фразы, которые могут означать все или в то же время ничего, он, как бывший член Народной партии, любит еще и поныне. Если в свое время французы, англичане, американцы говорили неясно об «освобождении труда» вместо освобождения рабочего класса, потому что не умели лучше выразиться, и если даже в документах Интернационала приходилось кое-где говорить на языке тех людей, к которым обращались, то для Либкнехта это было достаточным основанием для того, чтобы насильно вернуть немецкую партию к устаревшей терминологии. И отнюдь нельзя сказать: «вопреки своему разумению», так как он действительно большего и не уразумел, и я не уверен, не находится ли он и сейчас в таком же положении. Во всяком случае, он и до сих пор то и дело употребляет старую, расплывчатую терминологию, которой, впрочем, в риторических целях пользоваться легче. А так как основным демократическим требованиям, в которых он считал себя знатоком, он несомненно придавал по крайней мере не меньшее значение, чем экономическим положениям, которые он не совсем понимал, то безусловно искренне верил, что сделал блестящее дело, согласившись на принятие лассалевских догм, с тем чтобы включить в обмен основные демократические требования.
Что касается нападок на Лассаля, то это тоже, как я уже говорил, было для меня крайне важно. С принятием всех основных лассалевских экономических фраз и требований эйзенахцы фактически стали лассальянцами, по крайней мере по своей программе. Лассальянцы не пожертвовали ничем, решительно ничем из того, что они могли бы отстаивать. Для завершения их победы вы сделали партийным гимном взятый у них морализирующий рифмованный набор фраз, в котором г-н Аудорф прославляет Лассаля*. В течение тринадцати лет господства закона против социалистов40 не было, разумеется, никакой возможности внутри партии выступить против культа Лассаля. Но этому нужно было положить конец, и я взялся за это дело. Я не допущу больше, чтобы за счет Маркса поддерживали и снова возрождали ложную славу Лассаля. Людей, которые еще лично знали Лассаля и боготворили его, очень немного; всем остальным культ Лассаля привит искусственно, привит благодаря тому, что мы молчаливо терпели его вопреки нашим убеждениям, так что он не может быть даже оправдан личной привязанностью. Интересы неискушенных и новых членов партии были в достаточной степени учтены, поскольку рукопись была опубликована в «Neue Zeit». Но я вообще не могу согласиться с тем, чтобы - после пятнадцати лет терпеливейшего выжидания - историческая истина в подобных вопросах должна была отступить на задний план из соображений приличия и возможного недовольства внутри партии. То, что при этом каждый раз оказываются задетыми порядочные люди, - это неизбежно, равно как и то, что они в ответ начинают ворчать. И если после этого они заявляют, что Маркс-де завидовал Лассалю, а немецкие газеты и даже (!!) чикагская «Vorbote» (которая издается для большего количества специфических лассальянцев - в Чикаго, - чем их наберется во всей Германии) соглашаются с этим, то это беспокоит меня меньше, чем укус блохи. Нам бросали в лицо и не такие вещи, а мы, однако, переходили к очередным делам. Тем, что Маркс так сурово обошелся со святым Фердинандом Лассалем, подан пример, и этого пока достаточно.
И вот еще что: с тех пор как вы попытались насильно воспрепятствовать опубликованию статьи и направили в «Neue Zeit» предупреждение, что в случае повторения чего-либо подобного его придется, возможно, передать в ведение высшей партийной власти и подчинить цензуре, - с тех пор мероприятия партии по овладению всей вашей прессой поневоле представляются мне в своеобразном свете. Какая же разница между вами и Путкамером, если вы в своих собственных рядах вводите закон против социалистов? Меня лично это, собственно, мало затрагивает: никакая партия той или другой страны не может заставить меня молчать, если я решил говорить. Но мне хотелось бы навести вас на мысль, не лучше ли было бы вам быть несколько менее обидчивыми, а в своих поступках - несколько менее пруссаками.
Вам, партии, нужна социалистическая наука, а она не может существовать без свободы развития. Тут уж приходится мириться со всякими неприятностями, и лучше всего делать это с достоинством, без нервозности. Даже легкая размолвка, не говоря уж о разрыве, между немецкой партией и немецкой социалистической наукой была бы ни с чем не сравнимым несчастьем и позором. Что Правление и лично ты сохраняете и должны сохранять значительное моральное влияние на «Neue Zeit» и на все, что вообще печатается, - это само собой разумеется. Но этим вы должны и можете удовольствоваться. В «Vorwarts» постоянно похваляются неприкосновенностью свободы дискуссии, но она что-то не особенно заметна.
Вы совершенно не представляете себе, какое странное впечатление производит эта склонность к насильственным мерам здесь, за границей, где люди привыкли видеть, как без стеснения привлекаются к ответу перед партией старейшие лидеры этой же партии (например, правительство тори - лордом Рандолфом Черчиллем). И затем вы не должны забывать о том, что в большой партии дисциплина ни в коем случае не может быть столь же суровой, как в маленькой секте, и что закон против социалистов, сплотивший воедино лассальянцев и эйзенахцев (правда, по мнению Либкнехта, это сделала его великолепная программа!) и вынуждавший к такому тесному сплочению, теперь уже более не существует. ---- Уф! С этим старым хламом как будто покончено; теперь можно поговорить и о другом: В высших сферах у вас, по-видимому, веселые дела. И это неплохо. Обстановка всеобщего расстройства государственной машины нам может пригодиться. Лишь бы только благодаря всеобщему страху перед исходом войны сохранился мир! Ведь теперь, после смерти Мольтке, отпало последнее препятствие, которое еще стояло на пути дезорганизации армии посредством произвольного замещения командных постов, и отныне с каждым годом победа будет становиться все более сомнительной, а поражение - все более вероятным. И хотя я вовсе не желаю нового Седана, но я также не жажду и побед русских и их союзников, даже если они республиканцы и если вообще у них имеются причины жаловаться на Франкфуртский мир.
Вы не напрасно потратили силы на пересмотр промыслового устава. Лучшей пропаганды нельзя себе представить. Мы с большим интересом следили за ходом дела и радовались удачным речам. Мне вспомнились при этом слова старого Фрица: «Впрочем, духу наших солдат свойственна атака, и это как раз хорошо». Какая партия могла бы выставить при равном количестве депутатов столько твердых, умеющих драться ораторов? Браво, ребята!
Стачка рурских горняков для вас, конечно, очень некстати, но что поделаешь? Необдуманная, стихийно вспыхивающая стачка - это ведь теперь обычный путь, по которому приходят к нам новые широкие слои рабочих. Этот факт при освещении ее в "Vorwarts", как мне кажется, недостаточно принимается во внимание. Либкнехт всегда впадает в крайности - у него либо все черно, либо все бело; если он считает своим долгом доказывать всему миру, что наша партия не-подстрекала к этой стачке и даже отговаривала от нее, то беднягам стачечникам приходится плохо: с ними считаются меньше, чем было бы желательно для того, чтобы они возможно скорее пришли к нам. И все же они к нам придут.
Между прочим, что случилось с «Vorwarts»? Вот уже два дня, как мне решительно недостает моего Либкнехта; он, по всей вероятности, в отъезде. 2 мая, сегодня, он, полный жизни, появился снова.
2 мая Впрочем, стачка горняков скоро, вероятно, сойдет на нет; она протекает, по-видимому, лишь как ограниченная, частичная стачка и отнюдь не соответствует заявлениям и обещаниям на делегатском собрании. Тем лучше. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что кое-кому очень хочется начать стрелять и рубить.
Первое мая прошло вполне хорошо. Вена опять на первом месте. В Париже празднование прошло более или менее вяло из-за далеко еще не изжитых распрей. Ошибки там были допущены всеми. Наши люди связали себя в Лилле и Кале определенной формой демонстрации: посылкой делегации в палату депутатов. Согласия бланкистов не спросили. Аллеманисты34 вошли в комитет по устройству демонстрации уже позднее. И тех и других - бланкистов и аллеманистов - эта форма не устраивала; у бланкистов были в палате отколовшиеся, избранные под покровительством Буланже, у аллеманистов там имелся противник в лице одного бруссиста, и ни те, ни другие не хотели выступать перед этими людьми в роли просителей. Так же обстояло дело с предложенной нашими посылкой делегаций в 20 парижских мэрий, куда намеревались созвать муниципальных советников соответствующих районов, чтобы они выслушали там «волю народа». В результате дело дошло до раскола и ухода наших, а соответственно и до раскола демонстрации на три-четыре отдельные демонстрации. Я получил сообщение от Лафарга от второй половины вчерашнего дня, он пока доволен тем, как прошла демонстрация при данных условиях, но говорит, что Париж будет невыгодно отличаться от провинции. Пока кажется несомненным, что страны, избравшие 3-е число - Германия и Англия, - соберут наиболее внушительные массы, если погода не будет слишком плохой. Сегодня погода здесь очень скверная - бурные ливни при сильном ветре, иногда ненадолго проблески солнца.
Фишер получил, вероятно, все нужное для «Наемного труда и капитала». «Развитие» последует через несколько дней. Но после этого всякие требования должны прекратиться.
Подготовить новое издание «Происхождения» я обещал год тому назад, это нужно сделать, а затем я абсолютно ни за что новое не возьмусь, пока не будет подготовлен в рукописи третий том «Капитала». Это необходимо сделать. Если поэтому кто-нибудь там снова будет претендовать на мое время, заступись, пожалуйста, за меня. Я сведу к минимуму также и всю свою переписку и сделаю только одно исключение - именно для тебя. Через тебя мне проще всего поддерживать контакт с немецкой партией, и к тому же, откровенно говоря, переписка с тобой мне приятнее всего. Как только III том будет сдан в печать, можно будет снова приняться и за другие дела и прежде всего за переработку «Крестьянской войны». Если я от всего освобожусь, то справлюсь с III томом, вероятно, еще в этом году.
Итак, сердечный привет твоей жене, Паулю, Фишеру, Либкнехту и tutti quanti от твоего Ф. Э. [Приписка Л. Каутской]
Дорогой Август! Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо; отвечу на него, как только представится возможность и сообщу интересующие тебя сведения. А знаешь ли, мы, то есть объединенные международные социал-демократы, как-то: Тусси (представляющая Францию, Англию), Эде (Ирландию), Эде (берлинцев), Гина (Познань) и я (Австрию и Италию), хотели выразить тебе вотум недоверия, когда «Daily News» так славно тебя расхваливала. Стыдись, Август, этого я от тебя меньше всего ожидала.
Сердечный привет тебе и твоей жене.
Ваша М....а
Скоро напишу подробнее.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 4 мая 1891 г.
Дорогая Лёр!
Вчера был великолепный день, как в отношении погоды, так и демонстрации. Луиза, Сэм Мур и я направились на демонстрацию в 2 часа; трибуны в виде огромной дуги протянулись по Парку; торжественное шествие началось в 2 часа 30 мин. и к 4 час. 15 мин. еще не закончилось, - вплоть до 5 часов входили все новые праздничные колонны. Я вместе с Сэмом находился на трибуне Эдуарда, Луиза - на трибуне Тусси. Стечение народа было огромное, примерно такое же, как и в прошлом году, если даже не больше.
Теперь немножко об истории этой демонстрации. Она является почти исключительно делом рук Эдуарда и Тусси; им пришлось вести борьбу за нее с начала до конца. Разумеется, было немало трений, но конгресс тред-юнионов в Ливерпуле в сентябре прошлого года и изменившееся большинство (в пользу законодательного установления восьмичасового рабочего дня) значительно облегчили задачу. Шиптон был очень любезен с Эдуардом, но при решении многих мелких вопросов чинил препятствия и грозил отказаться от всякого участия, если кто-нибудь подвергнет сомнению его право (священное?) быть церемониймейстером праздничного шествия. Ну, ему уступили, учитывая, что он, вероятно, в последний раз будет «гарцевать на коне».
Самое главное, что резолюция прошла в той форме, в какой предложили ее наши люди, и что был создан объединенный комитет (5 - от Совета тред-юнионов, 5 - от комитета по проведению демонстрации).
А теперь о комической стороне - о Социал-демократической федерации. Сначала она направила 3 делегатов в комитет по проведению демонстрации, председателем которого был Эдуард. Но через некоторое время они перестали посещать заседания комитета и были вычеркнуты из списка. Затем Социал-демократическая федерация обратилась к Совету тредюнионов с требованием предоставить ей две трибуны, как и в прошлом году. Но Шиптон сам посоветовал объединенному комитету не делать этого, и просьба была отклонена на том основании, что в таком случае каждый тред-юнион может потребовать для себя две трибуны.
Тогда Социал-демократическая федерация объявила в своем Moniteur, что она проведет собственный митинг на четырех трибунах и с красными флагами. К несчастью, ее колоннам пришлось присоединиться, начиная от набережной, к нашему шествию, чтобы войти в Парк в организованном порядке и с должным эффектом, но, войдя туда, они отошли ярдов на 100 и устроили обещанный ими митинг - однако без надлежащих трибун: у нас были большие повозки, у них простые стулья. Они находились достаточно близко, чтобы рассчитывать на пополнение за счет кое-кого из отставших от наших переполненных рядов, и в то же время достаточно далеко, чтобы можно было видеть, как мало таких людей им удалось заполучить.
Решающим для них оказалось постановление комитета по проведению демонстрации о том, что каждое присоединившееся к нему общество должно внести на общие расходы по 5 шиллингов - за каждое свое отделение. Таким образом, Социал-демократическая федерация должна была либо платить по 5 шиллингов за свои многочисленные фиктивные отделения, которыми она похвалялась в своем «Moniteur», либо признать, что они фиктивны. Это и заставило ее в конце концов отступить.
Ей дали почувствовать, какое положение она в действительности занимает, а именно то самое, которое занимают немцы из Социалистической рабочей партии Америки, то есть положение секты. И таково на самом деле положение ее участников, хотя они и являются коренными англичанами. Весьма характерным для англо-саксонских народов и их своеобразного пути развития является то, что как здесь, так и в Америке те люди, которые более или менее овладели правильной теорией, в смысле усвоения догматической стороны ее, становятся простой сектой, потому что не в состоянии понять эту живую теорию действия, работы вместе с рабочим классом на всех возможных этапах его развития, иначе как собрание догм, которые следует заучить наизусть и повторять вслух, подобно формулам заклинания или католической молитвы. Таким образом, настоящее движение происходит за пределами секты и оно все более и более отходит от нее. Отделение Федерации в Каннинг Таун поддерживает Эдуарда и Тусси, вопреки Гайндману, идет вместе с нашими людьми - и это отделение является наиболее сильным. После стачки докеров Социал-Корреспондентский билет Фридриха Энгельса на трибуну в Гайд-парке во время демонстрации 3 мая 1891 года демократическая федерация извлекала одно время пользу из общего подъема социалистического движения, но теперь это кончилось, у нее часто не хватает денег, чтобы оплатить свое новое помещение на Стрэнде, и она вновь приходит в упадок. А так как ее друзья и союзники, поссибилисты, стремятся возможно скорее съесть друг друга, она не может похвастаться также и своими широкими внешними связями.
Сэм Мур был поражен огромными успехами, достигнутыми здесь за два года его отсутствия. Он, между прочим, вполне поправился, ему удивительно нравятся тамошний климат и спокойная жизнь, и я почти уверен, что через некоторое время он начнет тосковать по Африке.
Я видел Каннингем-Грехема на нашей трибуне (№ 6, трибуна Эдуарда, смотри «Chronicle »), но о Париже он смог рассказать мне немногим больше того, что сообщалось в письме Поля, посланном в пятницу пополудни. В общем, я надеюсь, что вечерняя демонстрация, организованная комитетом, не потерпела неудачу, как это случилось, по словам Грехема, с демонстрацией бруссистов. Если мы и не можем действовать вместе, то все мы заинтересованы в том, чтобы демонстрация прошла как можно лучше.
Хотя и бесполезно сожалеть о случившемся, но я не могу не думать о том, что наши друзья допустили небольшую ошибку вследствие обычной для французов склонности к просчетам при определении соотношения сил. Пусть эта склонность порой свидетельствует о большом героизме, «но это - не война». Мы ведь все же намеревались сотрудничать, как обычно, с бланкистами, а они не были связаны решениями, принятыми в Кале и Лилле.
Эти решения могли связывать лишь наших людей; бланкисты также могли бы принять решения относительно празднования Первого мая, а затем заявить, что они ими связаны. Зачем надо было заранее определять, и притом по собственному усмотрению и без наших единственных союзников, как проводить демонстрацию в Париже, где мы в настоящее время составляем явное меньшинство? Зачем надо было обижать тем самым наших единственных союзников? И тем более обижать их таким планом, как посылка делегаций в мэрии и вызов туда всех муниципальных советников для встречи с делегатами, планом, который, как было ясно видно, они несомненно отвергнут? Меня поэтому нисколько не удивляет, что они после этого упали в объятия аллеманистов. По крайней мере, такое мнение я составил себе на основании имеющейся у меня информации; возможно, дело имеет и другую сторону, но о ней мне не известно.
Из Германии мы на сегодня имеем очень мало известий. В Гамбурге было великолепное шествие, 80000 человек, согласно сообщению «Daily Telegraph». Из Берлина сведений очень мало: берлинский Гавас, Вольф, имеет предписание от правительства все замалчивать, а лондонские корреспонденты находятся все под влиянием свободомыслящих и поступают таким же образом.
Вернувшись вчера вечером домой, мы закончили день майским пиршеством, для которого Перси прислал нам из Райда майскую зелень. На стол поставили 4 бутылки мозельского, 2 - красного вина, шампанское и распили их - мы, Бернштейны и Тусси с мужем. Поздно вечером пришел Каннингем-Грехем и запросто выпил два-три стакана - свою трезвость он, по-видимому, оставил в Танжере. У нас состояние легкого, но довольно приятного похмелья, которое мы поддерживаем сегодня утром на должном уровне с помощью бутылки пильзенского пива.
Почему не приехал Поль? Грехем говорит, что он очень устал; его имя значилось в списке ораторов на трибуне № 8 у Джона Бёрнса.
абсолютная свобода конгресса важна для нас потому, что если поссибилисты и бельгийцы будут в состоянии торговаться из-за повестки дня, регламента и т. п., мы можем оказаться в дураках; наши представители на переговорах всегда были более наивны, чем их; а это может привести к бесконечным дискуссиям, в которых все запутаются, и, следовательно, мы будем лишены возможности возложить ответственность на поссибилистов. Нам скажут, что конгресс будет терять драгоценное время; мы ответим, что прежде всего надо сделать конгресс единым; это гораздо важнее, чем все решения, которые он мог бы принять; мы скажем далее, что у нас нет полномочий обязывать к чему-либо будущий конгресс, что конгресс, будучи созванным, позволит себе отбросить все ограничения, предварительно наложенные на него, и т. д. И в конце концов, если обстоятельства сложатся благоприятно, можно будет в этом вопросе пойти на некоторые уступки бельгийцам.
