ЛЮДВИГУ ШОРЛЕММЕРУ В ДАРМШТАДТ Лондон, 1 декабря 1892 г.
Дорогой Шорлеммер!
Сердечно благодарю за Ваши дружеские поздравления к весело проведенному дню. Я вступил в новый год жизни хоть и не вполне годным для строевой службы в рядах «доблестной армии», но все же здоровым и в общем еще крепким, и, я думаю, Вы правы: я смогу еще за себя постоять.
Судя по Вашим последующим сообщениям об Аншюце, пожалуй, лучше, чтобы мы больше не слышали об этом человеке. Старый Пфлюгер, в лаборатории которого работал один из моих племянников, насколько я могу судить, настоящий филистер, и если к тому же отец Аншюца был прусским офицером, то это только ухудшает дело. Действительно, трудно найти для написания биографии Карла подходящего человека, который был бы не только химиком, но и социал-демократом, и не только социал-демократом, но и химиком, да еще таким, который тщательно следил бы за историей своей науки, начиная с Либиха. Найдем ли мы такого человека или же придется примириться с тем, чтобы две стороны деятельности Карла были обрисованы отдельно, - этот вопрос придется пока оставить открытым. Я лично прежде всего должен, наконец, закончить III том «Капитала» и именно сейчас не могу оторваться от работы, - а тут еще корректура второго издания II тома!
К тому же теперь наступили необычайно бурные времена - военный вопрос и надвигающийся кризис в Германии, панамские скандалы и уже разразившийся кризис во Франции, почти неизбежный кризис здесь будущей весной из-за Ирландии. В такие времена моя переписка возрастает вдвое и втрое; как же тут со всем справиться, когда вдобавок из-за глаз мне запрещено писать при искусственном освещении? А много ли дневного света здесь, в Лондоне, зимой? Мы бываем рады, когда день продолжается четыре-пять часов, часто же дневного света и вовсе не бывает, и из-за тумана мы весь день сидим при газовом освещении.
А между тем все это должно делаться, и, пока во внешнем мире все продвигается вперед, ничего не скажешь!
Наилучшие пожелания Вашей семье от Вашего Ф. Энгельса
Сердечный привет от г-жи Каутской.
Чуть было не забыл сообщить Вам, что две недели тому назад, в воскресенье, Пумпс родила девочку; обе чувствуют себя хорошо.
ШАРЛЮ БОНЬЕ В ОКСФОРД [Черновик] [Лондон, 3 декабря 1892 г.]
Дорогой Бонье!
Не остудишь - не хлебнешь. У Вас восхитительная привычка подавать все в горячем, очень горячем виде, но не рискую ли я как-нибудь обжечь себе губы? Газета, о которой Вы знаете, до сих пор еще не начала выходить.
Вы просите меня передать немцам своего рода ультиматум от имени французов. Допустим, что я это сделаю; поручитесь ли Вы мне в том, что, в ответ на прямой запрос из Берлина в Париж, Париж не только меня не дезавуирует полностью, но и не скажет, что я преувеличил?
Что касается существа Вашего ультиматума, то: 1) посмотрим сначала, что произойдет до Первого мая и как пройдет само Первое мая; 2) с мая до августа и до Цюриха может произойти тысяча событий, которые сейчас невозможно предвидеть; 3) а с августа 1893 до мая 1894 г. - тем более.
Принимая во внимание военный вопрос в Германии, панаму во Франции, ирландские осложнения в Англии - три неминуемых острых политических кризиса да еще повсеместный промышленный кризис, - я полагаю, что мы могли бы лучше использовать время, чем ссориться по поводу того, как праздновать Первое мая 1894 г., день, который нам, быть может, придется отметить не «манифестацией», а кое-чем посерьезнее!
Что касается Вашего вечного Прото, - то я плюю на него, как и на подобных ему провокаторов из немецкой полиции. Когда и Вы поступите так же?
Во всяком случае, мне кажется довольно странным, что Вы разрешаете англичанам - но только им одним - игнорировать брюссельские резолюции. Что скажет на это французская логика? Статья Бебеля, возможно, уже печатается если в Париже захотят этому помешать...
Впрочем, я знаю только одну партию, которая имела бы право бросить упрек берлинскому съезду. Это австрийская партия. Празднования Первого мая в Берлине до сих пор проходили так же хорошо, как в Париже.
Сегодня я напишу Бебелю и сообщу ему Ваш ультиматум, но пока только как Ваше личное мнение.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 3 декабря 1892 г.
Дорогой Август!
То, что ты сообщил мне 22-го о вашем отрицательном отношении к дальнейшему «огосударствлению» партийной прессы, меня очень обрадовало. Следовательно, к этой теме можно больше не возвращаться.
Что касается празднования Первого мая, то я считаю вашу берлинскую резолюцию совершенно правильной. Тем не менее не подлежит сомнению, что в Брюсселе вы оставили у всех такое впечатление, что в будущем тоже будете праздновать Первое мая, а не прятаться за постановление, разрешающее не делать этого в совершенно исключительных случаях. Поэтому вам нечего удивляться шуму, вызванному берлинской резолюцией. Но из вашего намерения провести через конгресс решение о том, чтобы в дальнейшем переносить празднование на воскресенье, все же ничего не выйдет. За исключением англичан, все будут против этого, причем некоторые мелкие партии - из чистого бахвальства. Это было бы досадным отступлением, и меньше всего захотят официально участвовать в его провозглашении те, которые сами втайне намереваются его осуществить, будет ли оно объявлено или нет.
Как раз вчера вечером я получил угрожающее письмо от Бонье (других он вообще не пишет), в котором он, прочтя твою статью в «Neue Zeit», заявляет мне от имени французов: если будет принято решение о первом майском воскресенье, то они откажутся вообще от всяких разговоров о Первом мая.
«Никогда наша партия не согласится (на воскресенье), мы твердо решили в этом вопросе не отступать».
Он считает, что вы играете с огнем.
Я написал ему: 1) его стряпню, не остудив - не хлебнешь; 2) кто его уполномочил говорить от имени французской партии? 3) до мая 1893 г., затем с того времени до Цюриха в августе 1893 г., а там до мая 1894 г. может произойти много неожиданного; принимая во внимание три назревающих острых политических кризиса (военный в Германии, панаму во Франции, ирландский вопрос в Англии) и всеобщий промышленный кризис, мы могли бы найти себе лучшее занятие, чем пререкания по поводу того, как проводить демонстрацию Первого мая 1894 г., в день, когда, быть может, мы будем заняты совсем иным делом; 4) как совместить с французской логикой то, что он хочет разрешить англичанам, но только им одним, праздновать в воскресенье? 5) мне известна лишь одна партия, которая имеет право бросить упрек немцам, - это австрийская; празднования Первого мая в Берлине были ничуть не хуже парижских; и 6) я сообщу тебе его ультиматум, но только как его личное мнение.
Этот человек одержим непреодолимой жаждой действия, но тогда ему незачем было ехать в Оксфорд, где он находится совсем один с красным Вольфом, который отошел от всего.
Идея направлять европейское рабочее движение из Оксфорда - единственного островка подлинного средневековья, еще сохранившегося в Европе, - неподражаема, но нам она доставляет досадную и ненужную работу, и я заявлю в Париже решительный протест против этого посредника. Главная беда в том, что он единственный, знающий немецкий язык, кроме Лауры, а та живет за городом.
В общем съезд прошел вполне хорошо; Фольмару было, вероятно, довольно-таки трудно подписаться под резолюцией, хотя в ней немало нелепостей.
Был здесь Эде, он получил множество писем от К. Каутского, который писал и мне - все по поводу «Neue Zeit», чтобы я тоже сказал свое слово. Мое мнение таково, что если вы примете предлагаемое Дицем изменение, то, чтобы не поступить опрометчиво, вам нужно его хорошенько продумать, подготовить и осуществить в январе. Вообще же мне кажется, что «Neue Zeit», с тех пор как стал еженедельным, частично отказался от своих прежних особенностей ради новых, которые он все же не смог полностью осуществить. Сейчас журнал рассчитан на двоякого рода публику и никого не может удовлетворить вполне.
Если «Neue Zeit» должен стать популярным журналом, отчасти политическим, отчасти литературно-художественным, отчасти научным, вроде «Nation», то его надо перевести в Берлин. Политический отдел еженедельника должен составляться в центре, вечером перед сдачей в печать, иначе он всегда будет запаздывать. И сотрудники политического отдела все должны находиться там же, за исключением корреспондентов. План обозрения, редактируемого в Берлине и в Лондоне, а печатающегося в Штукерте, представляется мне неосуществимым. Во всяком случае, между штутгартским и берлинским еженедельником разница в числе подписчиков будет не менее 20- 30%. Я сужу чисто с издательской точки зрения; другие соображения, которые должны быть здесь приняты во внимание, мне неизвестны или известны весьма поверхностно, вам на месте все это должно быть виднее.
Но раз уж в «Neue Zeit» произойдут эти изменения, значит, журнал рассчитан только на часть своих прежних читателей и уж должен всецело ориентироваться на них. Тогда в нем не место тем статьям, которые составляли до сих пор его самую большую и наименее преходящую ценность, - крупным научным статьям, печатающимся на протяжении 3-6 номеров. Тогда на смену «Neue Zeit» нужен ежемесячный, в крайнем случае трехмесячный журнал - по преимуществу научного характера, который также имел бы соответственно меньший круг подписчиков и, чтобы окупать себя, возмещал бы это сокращение более высокой ценой.
Мне вообще кажется необходимым, чтобы партийные издатели, раз они все больше стремятся забрать в свои руки все партийные издания, в том числе и научные, не рассчитывали всегда на массовую продажу, независимо от того, подходит данное издание для этого или нет. Настоящие экономические труды должны быть прежде всего детальными исследованиями, и поэтому на массовый сбыт их нельзя рассчитывать. И настоящие исторические работы, результаты самостоятельных исследований, тоже не годятся для издания выпусками.
Короче, я полагаю, что должно быть произведено разделение на две области: одна - для массового распространения, другая - для более медленного сбыта, как в обыкновенной книжной торговле, с более ограниченным тиражом и соответственно более высокой ценой.
Что получается, когда стремятся усилить массовый сбыт сверх тех границ, которые определяются содержанием, это я знаю по собственному опыту. Хотя мой «Анти-Дюринг» написан так популярно, как только возможно, но все же это книга не для каждого рабочего. И вот Диц берет на себя часть цюрихского издания и пытается форсировать его сбыт тем, что продает книгу по удешевленной цене оптом вместе с одиннадцатью другими книжками - самой разнокалиберной ерундой.
Это мне ни в какой мере не может быть приятно, и впредь я буду предусмотрительнее. Это единственная сравнительно крупная книга, которую я написал после 1845 г., и если с ней поступают подобным образом, то это, в конце концов, унизительно. Впрочем, Дицу ты можешь об этом не говорить - дело уже сделано и изменить его нельзя, я и тебе бы об этом не сказал, не будь это таким разительным примером тех неправильных приемов книготорговли, на которые я хотел указать.
Вообще же наступают критические времена. Когда я по утрам читаю «Daily News» и некоторые приходящие сюда французские газеты, то снова чувствую себя совсем в anno (году) 47.
Тогда тоже каждое утро ждали новых скандальных разоблачений и редко обманывались в своих ожиданиях. Панамская история побивает по части коррупции все, что было до сих пор как при Луи-Филиппе, так и при Бонапарте III. 83 миллиона франков потрачено на учредительские расходы, включая прессу и парламент. На этом буржуазная республика сломает себе шею, ибо радикалы не менее глубоко погрязли в этом болоте, чем оппортунисты. Конечно, со всех сторон стараются замять дело, но чем больше замазывают, тем получается хуже. Раз уж разоблачения однажды начались и некоторые лица безнадежно замешаны в этом скандале, им приходится спасать себя, выдавая своих сообщников, и доказывать, что сами они только плыли по течению. Комиссия уже сейчас получила такие чудовищно компрометирующие показания, что приостановить дело нельзя. Кое-кто, быть может, и вывернется, но множество лиц уже названо по именам; а, кроме того, чем меньше будет скомпрометировано имен, тем больше грязи прилипнет к буржуазной республике. Разумеется, может еще произойти много неожиданного, но это начало конца. К счастью, все монархические партии совершенно обанкротились, а второго Буланже не так-то легко найти.
Прилагаю для «Vorwarts» выдержку из письма Лафарга, но последи за тем, чтобы в газете не проскользнуло ни малейшего намека на то, что письмо написано депутатом.
Вот что Либкнехт совершенно упустил из виду, когда говорил об Эмском подлоге Бисмарка: дипломаты втихомолку такие вещи делают, но ими не хвастаются. Если же кто-либо из них хвастается этим, то совершает такое нарушение этикета, что тем самым делает себя неприемлемым. Поэтому г-на Бисмарка уж никогда нельзя будет вновь назначить на пост имперского канцлера, так как это дало бы повод любому иностранному правительству отказаться вести переговоры с человеком, который не только не стыдится подобных средств, но даже еще гордится ими. Имперское правительство рисковало бы вызвать против себя всеобщий международный бойкот, если бы Бисмарк снова стал канцлером. Я думаю, было бы очень полезно сказать об этом с трибуны рейхстага.
Большой привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
[Приписка Л. Каутской]
Дорогой Август!
Такова уж, видимо, моя судьба, что мне теперь всегда будет отводиться определенное пространство, ибо однажды я вышла за дозволенные для передовой статьи пределы: я охотнее смотрю не на твое последнее письмо, а на красивую чернильницу, наполненную веселыми мыслями и предназначенную для корректуры II тома «Капитала». Большое спасибо вам за это, вы оба такие милые! Теперь мне, наверное, придется спешно начинать выполнение своих обязанностей, а когда работаешь, то обязательно получаешь головомойку. Ну вот, ведь я, по правде говоря, не хотела писать об этом, а лишь констатировать, что на этой неделе до писания дело так и не дошло; увы, было столько всего: стекольщики, транспортники, Рейман, Виктор, собрание безработных и, в заключение, евреи. Пожалуйста, Август, они не получают «Vorwarts», не разузнаешь ли ты, в чем дело? Затем я просила тебя в свое время еще об одном экземпляре «Vorwarts» с отчетом о съезде, но ты, наверное, забыл. Если это возможно, пришли два экземпляра, если же нет - один. Мне нужен отчет о съезде, а не о ваших выступлениях на нем. Виктор писал, что у вас ему очень понравилось, все выглядело так, как будто бедные австрийцы в холода и непогоду стоят на передовых позициях, а вы, несмотря на борьбу и бои, находитесь в теплом военном лагере. И еще одно - я должна распространить еще два экземпляра английского издания отчета о международном конгрессе стекольщиков, не хочешь ли ты один? Он очень интересен, и ты должен написать о нем несколько строк; таким образом, у меня будет оправдание, и прислать этот оправдательный документ. Прошу тебя, узнай у Фишера, не напишет ли он что-либо для какой-нибудь баварской газеты - тогда я пошлю ему другой экземпляр. Я, конечно, послала бы их вам просто так, но я за них отвечаю, потому что англичане несут все расходы. Поэтому будь так любезен и напиши мне. Я должна кончать, в следующий раз напишу больше. Но сейчас время отправки почты и я должна кончать. Сердечно целую тебя и Юлию.
Ведьма
[Приписка Энгельса]
Передай, пожалуйста, фракции мою искреннюю благодарность за ее дружескую телеграмму к прошлому воскресенью!
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 4 декабря 1892 г.
Дорогой Барон!
Большое спасибо за твои поздравления к очень весело проведенному дню, - к сожалению, я все еще не переношу выпивки и должен на несколько недель наложить на себя обет воздержания.
Спасибо также за присылку проспекта нового журнала. Знаешь ли ты этих людей? Мне они совершенно не известны.
Последнюю статью Шмидта о норме прибыли я еще никак не смог прочитать; пока не будет готов III том, я вынужден отказываться от всего, что может означать для меня дополнительную работу; мои занятия и без того все еще то и дело прерываются.
О «Neue Zeit» мы с Эде много говорили, а вчера я написал Августу длинное письмо.
По-моему, если «Neue Zeit» должен стать более доступным, популярным и литературно «более интересным», как это задумали Диц и Август, то его надо перевести в Берлин. Только там, на месте, можно издавать политическое обозрение, охватывающее события вплоть до вечера перед сдачей в печать; только там можно писать быстро и «актуально» целый ряд работ по искусству и литературе, которые иначе будут запаздывать на целую неделю. В силу этих и других обстоятельств берлинское издание дало бы на 20-30% больше подписчиков, чем штутгартское.
Но в таком случае «Neue Zeit» пожертвует лучшей частью своего содержания, для которой потребуется более строгий, чем до сих пор, научный ежемесячный или трехмесячный журнал, который рассчитан на более ограниченный круг читателей и поэтому должен будет продаваться по более высокой цене.
Но что если два журнала выпускать не удастся? Тогда - это мне пришло в голову только сегодня - было бы, может быть, лучше всего снова превратить «Neue Zeit» в ежемесячник, но при его теперешнем объеме, то есть 104 листа в год, по 8-9 листов в месяц. Тогда более обширные статьи смогут входить в один, максимум в два номера и должны будут в последнем случае разбиваться на I, II или I, II, III, IV главы, что будет удобнее для чтения. При двух листах в месяц ты не сможешь прерывать более длинные статьи там, где это потребуется по смыслу, так как отсутствие места и необходимость разнообразить содержание каждого номера почти всегда препятствуют этому. А тут ты мог бы приучить своих сотрудников, чтобы они сами разбивали статью на два номера. Тогда уж в каждом номере будет материал «для всех понемногу». Но и в этом случае пришлось бы рассчитывать на более ограниченный сбыт и, следовательно, повысить цену, - так мне, по крайней мере, кажется.
Во всяком случае, прежде чем экспериментировать, обдумайте все основательно. Уже сделанный ложный шаг исправить трудно.
Если еженедельный журнал «Neue Zeit» будет переведен в Берлин, он сможет во многих отношениях заменить еженедельный центральный орган. А то дело затянется, пожалуй, еще на год. До того времени многое может произойти. Наступают жаркие времена. Похоже, что панамский скандал станет поворотным пунктом в развитии Франции. Тебе следует не давать покоя Лафаргу, чтобы он собирал об этом материал для более обширной статьи, а также посылал бы тебе корреспонденции в решающие моменты отдельных этапов скандала. Это такой материал, с которым «Neue Zeit» может опередить ежедневные газеты даже в отношении фактической информации.
«Vorwarts» - ну, лучше уж помолчу!
Твой Ф. Энгельс
Прилагаю небольшую вещицу для «Neue Zeit» ( Ф. Энгельс. «Вновь открытый пример группового брака»); если сообщение Штернберга слишком длинно для тебя, - сократи его; раз уж взявшись за нее, я перевел всю штуку до конца.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 5 декабря 1892 г.
Дорогой Лафарг!
Ваши выражения по адресу Бебеля заставляют меня вернуться к Вашему письму из Лилля. То, что Вы о нем говорите, в высшей степени несправедливо. Не Либкнехт поправляет Бебеля, по любому вопросу (забавная мысль для тех, кто знает положение вещей), а дело обстоит как раз наоборот. Это Либкнехт обещает золотые горы, но если все это не рушится и не исчезает, то именно благодаря Бебелю, который работает. Если в Марселе Либкнехт говорил Вам только приятные вещи, то не забывайте, что он поступает так со всеми; он всегда находится под влиянием минуты, а стало быть, сегодня и здесь называет белым то, что завтра и где-нибудь в другом месте назовет черным, и самым искренним образом будет утверждать, что не противоречит себе. Вы жалуетесь на берлинскую резолюцию по поводу Первого мая. Так вот, согласно сообщениям нашей немецкой прессы, Либкнехт говорил, что в Марселе он объяснил Вам ситуацию, включая невозможность для немцев прекратить работу Первого мая, и что «французы» полностью согласились с его доводами. Если это так, то по какому праву Вы жалуетесь на берлинскую резолюцию? Если Либкнехт ошибся (ибо он верит тому, что говорит), то что же Вы скажете о человеке, который, как Вы говорите, «поправляет» Бебеля?
Боюсь, что в основе всего этого лежит недовольство нашего оксфордского отшельника (Ш.Бонье).
Если его восторженный характер заставляет его несправедливо относиться к Бебелю, натуре иронической и деловитой, то пылкость, которая накопляется во время его вынужденного бездействия в единственном городе мира, где полностью сохранилось средневековье, должна довести эту неприязнь до ненависти. Поэтому я не получаю от него ни одного письма, которое не было бы переполнено нападками на Бебеля. Я понимаю все это, полностью отдавая должное чистосердечию и доброй воле отшельника, но, прежде всего, такой энтузиаст, как он, является опасным руководителем в практических делах, особенно, когда он живет в оксфордском одиночестве, пожираемый желанием сделать что-нибудь для движения. А ему хочется сделать не что-нибудь, а нечто значительное и решительное. Вы знаете, сколько он нас мучил по поводу газеты. Позавчера он прислал мне настоящий ультиматум от имени французской партии (он всегда говорит от имени коллектива), адресованный немецкой партии: если немцы предложат в Цюрихе перенести майский праздник на первое, воскресенье, то французы совсем откажутся от демонстрации, и произойдет - как знать? - если не война, то, по крайней мере, нечто вроде разрыва дипломатических отношений. Наконец, он предупреждает немцев, «что они играют с огнем». Однако его французская логика позволяет ему добавить, что если англичане будут настаивать на демонстрации в воскресенье, то французы не увидят в этом ничего плохого!
Я ответил ему достаточно иронически, что сообщу его ультиматум Бебелю, но как его личное мнение.
Конечно, я не принимаю вспышки Бонье за выражения мнения французской партии, наоборот, даже если бы вы уполномочили его, я бы этого не сделал. Я знаю, что при всей возможной добросовестности он не способен передать идеи и слова других, не прибавив к ним своего. Это сильнее его. Как Либкнехт, он знает только два цвета - белый и черный, либо он любит, либо ненавидит. Но вы совершили бы очень большую ошибку, если бы составили себе представление о немецком движении на основании его мнения. Лаура, живя в деревне, не может опровергать все сплетни о немцах, и это большое несчастье, что из всех вас только он один знает немецкий язык.
Видели Вы его «Мгновение»? Там есть стихотворения (поэзия-музыка Гейне, инструментальная и вокальная поэзия, которая не является музыкой) о Германии; эта Германия, «непостижимая» и в высшей степени неясная, всегда существовала только в воображении Виктора Гюго. Считалось, что эта Германия занимается только музыкой, мечтами и туманами и представляет буржуа и французским журналистам хлопоты по руководству земными делами.
Этот простак говорит здесь только о дубах, о лесах, о покрытых шрамами студентах, о Гретхен и прочих игрушках - и это после того как он жил в стране, которая в наши дни является самой прозаической и будничной страной в мире. Прочтите это, и если после того Вы поверите хоть одному его слову о Германии, вина Ваша.
К тому же вспомните, что когда недавно Вам понадобились документы относительно Либкнехта, именно Бебель немедленно принялся работать для Вас, в то время как Либкнехт, которого это близко касалось, ограничился тем, что послал Вам несколько газет.
Ну, довольно. Если бы речь шла не о том, чтобы разрушить ложные суждения о самом проницательном, самом толковом, самом энергичном человеке в немецкой партии, я не написал бы Вам так много. Хотел написать Вам о панаме, но вот уже конец четвертой страницы - итак, я напишу об этом Лауре.
Ваш Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 5 декабря 1892 г.
Дорогая Лёр!
До апреля еще далеко, но если иначе устроить нельзя - что ж, тогда мы должны покориться и только считать окончательно решенным вопросом, affaire baclee, что вы оба празднуете свою серебряную свадьбу здесь. А может быть, тебе удастся до тех пор провести несколько дней с нами; во всяком случае, мы будем считать это пока открытым вопросом.
Если на этой неделе ты не получишь «Arbeiterinnen-Zeitung», дай нам, пожалуйста, знать;
Луиза снова напишет. Вероятно, полная передача газеты женщинам вызвала некоторый беспорядок, который будет скоро устранен.
Ах, панама! Могу тебе сказать, я помолодел на 45 лет и опять переживаю второй 47 год.
В то время «Presse» (Жирардена) ежедневно печатала новое разоблачение какого-нибудь скандала, или какая-нибудь другая газета давала ответ на какое-нибудь его обвинение; и так продолжалось, пока это не сгубило Луи-Филиппа. Но эти скандалы, и даже скандалы Второй империи - ничто в сравнении с нынешними великими национальными скачками скандалов.
Луи Бонапарт, выманивая у крестьян деньги из их зарытых кубышек, старался ради своих государственных займов, которые были надежны. Здесь же погибли без возврата сбережения мелкого торговца, крестьянина, домашней прислуги и, прежде всего, мелкого рантье, который вопит громче всех, и совершилось чудо превращения непрорытого канала в бездонную пропасть. 1500 миллионов франков, - 60 миллионов ф. ст., - погибли, исчезли навсегда, за исключением того, что попало в карманы мошенников, политиканов и журналистов; и эти деньги добыты путем мошенничества и бесчестных уловок, не превзойденных даже в Америке. Какая операционная база для социалистической кампании!
Это предприятие, очевидно, базировалось на собственной своей грандиозности. Каждый считал себя в безопасности, потому что все другие увязли столь же глубоко. Но именно это и не позволяет теперь замять дело; начались частичные разоблачения бесчисленных получателей «взяток» (единственно возможный здесь язык - американский), и самая их многочисленность исключает общее и согласованное действие, каждый борется на свой риск, как может, и никакими разговорами и проповедями не предотвратить всеобщей паники. То, что после стачки судов полиция предоставила себя в распоряжение следственной комиссии, показывает, что вера в надежность надувательства сломлена и что теперь считается более надежным иметь хорошие отношения со «сторонниками финансовой честности».
На мой взгляд, это начало конца. Вряд ли буржуазная республика и ее политики смогут пережить такое беспрецедентное разоблачение. Существует только три варианта: попытка восстановления монархии, новый Буланже или социализм. Первый и второй варианты, в случае попытки их осуществления могут только привести к третьему, и таким образом, задолго до того, как мы имели бы право ожидать этого в результате своих собственных действий, мы можем быть призваны к деятельности, влекущей за собой громадную ответственность. Я бы радовался этому, если это не наступит слишком быстро и слишком внезапно.
Нашим немцам будет полезно увидеть, что французы не утратили своей исторической инициативы. Если страна пережила 200 лет, подобных тем, чем были для Германии 1648- 1848 гг., это не могло не наложить некоторый отпечаток филистерства даже на рабочий класс. Наша революция 1848-1849 гг. была слишком коротка и слишком незавершенна, чтобы совершенно стереть этот отпечаток. Конечно, следующая революция, которая подготовляется в Германии с последовательностью и настойчивостью, не превзойденными нигде более, придет сама собой и в свое время, скажем, в 1898-1904 гг.; но революционный период во Франции, который подготовил бы всеобщий кризис, ускорил бы этот процесс; и более того, если революция вспыхнет сперва во Франции, скажем, в 1894 г., то Германия немедленно последует за ней, а затем франко-германский союз пролетариев вынудит к действию Англию и одним ударом сокрушит как тройственный, так и франко-русский заговоры. Тогда начнется революционная война против России, - если даже не последует революционный отклик оттуда, - была, не была!
Привет от Луизы, которая находится на собрании актеров и драматургов, посвященном основанию «Свободной сцены» или «Свободного театра», или чего-то в этом роде.
Шлю почтительные приветствия от себя, равно как и от нашего кота Феликса, твоим зверям.
Всегда твой Ф. Э.
Вчера вечером здесь были Мендельсоны и много рассказывали о своем посещении Ле- Перрё.
ФАННИ МАРКОВНЕ КРАВЧИНСКОЙ В ЛОНДОНЕ Лондон, 6 декабря 1892 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогая г-жа Степняк!
Г-жа Каутская показала мне Вашу записку, в которой Вы любезно приглашаете меня провести вечер следующей субботы с вами. Я сделал бы это с величайшим удовольствием, но, к несчастью, мои способности к передвижению еще слишком ограничены, чтобы я рискнул предпринять столь дальнюю экспедицию.
В настоящее время я вынужден практически ограничить свои прогулки ближайшими окрестностями Примроз-Хилл, и г-жа Каутская может подтвердить Вам, что мне пришлось отклонить, кроме Вашего, и другие приглашения.
Сердечный привет Степняку от искренне Вашего Ф. Энгельса
ПЕТРУ ЛАВРОВИЧУ ЛАВРОВУ В ПАРИЖ Лондон, 14 декабря 1892 г.
Дорогой Лавров!
Не вижу оснований возражать против публикации письма Лопатина об одном разговоре со мной. Поступайте, как Вам покажется лучше.
Я с удовольствием узнал от Мендельсона, что Вы чувствуете себя хорошо. Что касается меня, то мне грех жаловаться - совсем наоборот. Уже в течение трех месяцев я снова работаю над III томом «Капитала», и хотя предстоит сделать еще много, на сей раз я твердо надеюсь, что мне удастся закончить эту работу.
Что касается берлинской резолюции, то я считаю, что немцы совершили ошибку в Брюсселе, пообещав, хотя и в косвенной форме, больше, чем они могли сделать. Первое мая 1890 и 1891 гг. показало им, что в Германии прекращение работы в этот день нецелесообразно; возможные преимущества далеко не компенсируют приносимых жертв. В одном только Гамбурге такая попытка обошлась более чем в 100000 марок*. Случайное совпадение в 1892 г. дня Первого мая с воскресеньем привело их в Брюсселе к забвению той реальности, к которой их грубо вернул кризис, - на этот раз более острый в Германии, чем где-либо.
Прекращение работы Первого мая 1893 г. могло бы обойтись нам слишком дорого в Германии и рикошетом - и в других местах. Стачка в Германии более чем на год опустошила бы и кассу и кредит партии. И это во время военного кризиса и возможного роспуска рейхстага и предстоящих выборов в мае или июне.
Существует закон развития партий, заключающийся в том, что когда партия достигает определенной степени силы, то оказываются нецелесообразными те самые выступления, без которых она не могла обойтись в дни своей юности.
Что же касается формы, то можно было бы больше посчитаться с чувствами других. Но что Вы хотите - это же неотесанные немцы, не умеющие позолотить пилюлю.
В остальном, мне кажется, что панама - в нынешней обстановке - гораздо важнее, чем Первое мая. Панама напоминает мне 1847 г., когда тоже каждый день можно было ожидать нового скандала. 1847 г. вырыл могилу Июльской монархии; что же принесет 1892 год?
Преданный Вам Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 20 декабря 1892 г.
Дорогая Лёр!
Вчера мы отправили через транспортную контору Ван Оппен и К° (у них есть отделение и в Париже, но, к сожалению, я не записал его адреса) коробку с пудингом и пирогом и надеемся, что она прибудет в сохранности (адресовано тебе, в Ле-Перрё). Пудинг не совсем готов, наш медный котел в прошлую субботу никак не разогревался, и поэтому вместо двенадцати часов злосчастный пудинг готовился только около девяти или десяти. Но если ты его поваришь два-три часа, прежде чем подавать на стол, он будет в порядке.
Раньше чем переправиться через Ла-Манш, оксфордский мудрец (Ш.Бонье) посетил нас здесь. Надеюсь, что я до некоторой степени успокоил его волнения по поводу Первого мая. Только одна попытка забастовки в Гамбурге в 1890 г. стоила партии свыше 100000 марок, и, по-моему, никак нельзя позволять буржуазии дочиста исчерпывать кассу и кредит германской партии как раз в такой момент, когда пахнет роспуском рейхстага и когда понадобится каждый фартинг.
Панама восхитительна448. Газеты, которые ты так любезно посылаешь мне, и письма старой матушки Крофорд, - хоть и страшно урезанные респектабельными господами из «Daily News», - образуют уже довольно обширное досье, которое я намерен пополнять вплоть до - надеюсь - рокового конца. Респектабельность здесь, конечно, торжествует. Когда французский порок пасует, то английская добродетель садится за стол, и будь я проклят, если тысячу раз не предпочту лицемерной британской добродетели явный, открытый, прямой французский порок. Здесь продажность возведена в систему и обставлена полным кодексом правил, и нужно только держаться в рамках этого кодекса, чтобы быть совершенно застрахованным от всех обвинений в чрезмерной продажности. Во Франции ни в одном из избирательных округов, населенных простым людом, особенно в городе, человек, откровенно желающий пройти в парламент во имя своих собственных интересов, не имел бы шансов на успех; здесь же каждого, кто желал бы быть избранным для какой-нибудь иной цели, сочли бы дураком и Дон-Кихотом. Английская панама носит название Строительного общества и имеет не одну голову - сбережения мелкого люда пожираются в этих компаниях оптом и без большого шума. Замешан в этом и один член парламента, Спенсер Бальфур, - он сложит свои полномочия и удалится в частную жизнь, - а множество членов парламента наживается, продавая свои имена в качестве директоров всяких мошеннических компаний, что считается вполне честным, пока не заходит слишком далеко.
В пятницу мы ожидаем здесь Пумпс и ее семью. Так как у нас в доме не хватает комнат, мы сняли помещение через дом: в старом доме маркиза теперь меблированные комнаты! Я, кажется, писал тебе, что 13 ноября Пумпс родила девочку.
Полю напишу, когда минует первая праздничная суета.
Всегда твой Ф. Энгельс
[Приписка Л. Каутской]
Дорогая Лаура!
Не должна ли я покаяться, надеть власяницу и посыпать голову пеплом? Но лучше не надо - ведь я раскаиваюсь во всех своих прегрешениях, а если не пишу, то страдаю от этого, главным образом, сама, а не Вы. Генерал после моего возвращения уже не тот, и у меня почти не оставалось времени для себя, а если и оставалось, то не было нужного настроения. Но все же временами бывало очень-очень много хорошего. Зато весной мы наговоримся, как я этому радуюсь! Сердечный привет члену парламента, веселого рождества.
С поцелуем и приветом Ваша Луиза
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 22 декабря 1892 г.
Дорогой Август!
Недавно мы имели удовольствие видеть здесь проездом из Оксфорда в Париж цензора Катона - Бонье. Я, кажется, произвел на него некоторое впечатление, разъяснив ему, что: 1) его манера предъявлять ультиматумы мало благоприятствует взаимному пониманию и 2) германской партии лучше сохранить свою кассу и свой кредит на случай возможного роспуска рейхстага и новых выборов, чем растрачивать и то и другое на первомайскую стачку.
Этот человек - сущее несчастье для французов и немцев, поскольку он является неизбежным посредником между ними, а Гед, по-видимому, склонен пользоваться только его услугами. Но его энтузиазм, разжигаемый оксфордским уединением и бездеятельностью, вместе с огромной жаждой деятельности способен скорее вызывать распри, чем совместные действия. А при нынешнем положении в Европе именно единодушные совместные действия немцев и французов являются первостепенной необходимостью.
Большое спасибо за стенограмму заседания рейхстага. Твою большую военную речь я смогу прочесть только сегодня вечером, а твоя речь о законе Хейнце мне очень понравилась. Пока проституция не может быть полностью уничтожена, - наш первейший долг, помоему, освободить девушек от всяких исключительных законов. Здесь, в Англии, это существует, по крайней мере приблизительно; нет никакой «полиции нравов», никакого контроля или врачебных обследований, но власть полиции до сих пор еще огромна, потому что содержание дома терпимости карается законом, и каждый дом, где живет девушка, принимающая посетителей, может рассматриваться как таковой. Это применяется все же лишь в исключительных случаях, и тем не менее девушки всегда подвергаются гнусным вымогательствам со стороны полицейских. Эта относительная свобода от унизительных полицейских оков позволяет девушкам в общем сохранять самостоятельность и чувство собственного достоинства в такой степени, в какой это едва ли возможно на континенте. Они рассматривают свое по
23:08 16.08.2015
положение, как неизбежное несчастье, раз оно уж с ними приключилось, и с этим несчастьем им приходится мириться, но это отнюдь не должно затрагивать ни их личных качеств, ни их достоинства; если же они находят возможность бросить свое ремесло, они стараются использовать эту возможность, и в большинстве случаев успешно. В Манчестере были целые колонии молодых людей, буржуа или служащих, которые жили с такими девушками, многие из них состояли в законном браке и жили по меньшей мере так же дружно, как буржуа со своими женами. Если время от времени та или иная начинала пить, то это ни в какой мере не отличало ее от буржуазных женщин, которые здесь тоже зачастую этим занимаются. Некоторые девушки, вышедшие таким образом замуж и уехавшие в другие города, где они не рисковали встретить «старых знакомых», приняты были в респектабельном буржуазном обществе и даже в среде сквайров - здешних помещиков, - причем никто не замечал в них ровно ничего неприличного.
По моему мнению, при обсуждении этого вопроса мы прежде всего должны иметь в виду интересы самих девушек как жертв существующего общественного порядка и по возможности, защищать их от обнищания - во всяком случае, насильно не доводить их до полного падения законами и полицейским свинством так, как это происходит на всем континенте.
Здесь, в некоторых городах, где стоят гарнизоны, также пробовали ввести и контроль и медицинское обследование, но это продолжалось недолго; агитация против этих мер - единственная заслуга поборников общественной чистоты нравов.
Врачебное обследование - сущий вздор. Там, где оно было введено, случаи сифилиса и гонореи участились. Я убежден, что инструменты полицейских врачей играют большую роль в распространении венерических болезней, на их дезинфекцию они едва ли тратят время и труд. Надо организовать для девушек бесплатные лекции о венерических болезнях, тогда большинство из них уже сами будут остерегаться. Блашко прислал нам статью о врачебном контроле ( А. Блашко. «Современная проституция») и также вынужден признать, что этот контроль совершенно бесполезен; если бы он был последователен в выводах из собственных предпосылок, то должен был бы требовать полного прекращения преследования проституции и защиты девушек от эксплуатации, но для Германии это, по-видимому, чистейшая утопия.
Я надеюсь, что лечение по системе Кнейппа приносит Дицу пользу. Назо, по крайней мере, утверждает, что сумасшедший поп совершенно его вылечил. Судя по тому, что я слышал об этом лечении, людям, застывшим и окостеневшим в своей однообразной деловой жизни в городе, оно, во всяком случае, может принести некоторую пользу полным изменением образа жизни и вынужденным движением на свежем воздухе, но в зависимости от характера заболевания может иногда и повредить; это то же, что «водолечение», при котором в большинстве случаев помогают не минеральные воды, а изменение привычного образа жизни и строгая диета. Но вообще ты прав, - среди наших товарищей много таких, которые считают своим долгом носиться с каждым новоиспеченным «измом», так же как и с каждым недовольным буржуазным или бюрократическим кляузником и каждым непризнанным поэтическим или художественным гением. Ведь так приятно разыгрывать из себя защитника всех преследуемых и угнетенных и открывать в каждом «изме» спасающее мир учение, угнетаемое злодейским капиталистическим порядком. Это - великолепное средство использовать и применить как раз то, чего не изучал. Чего только не проделывал по этой части блаженной памяти «Volksstaat»!
Панамская история с каждым днем становится все великолепнее. Дело это протекает, как это часто бывает во Франции, в резко драматической форме. Каждую минуту кажется, будто старания замять это дело вот-вот увенчаются успехом, но вдруг оно снова прорывается в самом неожиданном месте и сильнее, чем когда-либо, и теперь положение таково, что никакие затушевывания более уже не помогают. Сначала рассчитывали замять дело при помощи суда, но тут новые разоблачения вынудили создать следственную комиссию; потом попытались парализовать эту комиссию, но эта попытка удалась только наполовину, и лишь благодаря тому, что начато было новое, более серьезное судебное разбирательство. А теперь новые разоблачения и преследования депутатов и сенаторов посыпались градом. Шар катится, но пока еще далеко не докатился до конца. За кулисами стоят: 1) Констан, который знает, что его роль сыграна, и хочет отомстить, 2) Рошфор и буланжисты, которые тоже многое знают, 3) Орлеаны, которые хотят использовать всю эту комедию для попытки реставрации. Все эти люди многое знают и большей частью могут это доказать документально. А если ничего другого не останется, Шарль де Лессепс и Рувье будут мстить тем, что запутают и потащат за собой как можно больше людей. Слова, характеризующие положение, произнес Ротшильд: «Мне нужна монархия, я покупаю ее раз навсегда; республика обходится мне слишком дорого - через каждые несколько лет мне приходится покупать новую голодную шайку».
Чего бы не дал сейчас за это осел Буланже, если бы он не застрелился! Теперь настала бы его пора, и я не удивлюсь, если попытаются найти второго Буланже. К счастью, это не так-то легко. И монархии тоже не везет. Правые все как один голосовали за панамскую лотерею и, что еще хуже, агитировали за нее в деревне и втянули в дело мелких буржуа и крестьян.
Пропавшие при этом 1700 миллионов франков, - это почти исключительно такого рода сбережения, мелкого люда (попалось будто бы свыше 800000 человек!), отсюда страшный гнев, и правые (клерикалы, монархисты), сперва встретившие панамский скандал ликованием, теперь робко отступают.
Как это окончится - ясно: в конечном счете нам на пользу. Но во Франции, всегда полной неожиданностей, трудно предугадать промежуточные стадии. Во всяком случае, многое может случиться, прежде чем на авансцену окончательно выступят наши. Только если Париж совершит революцию, наступит очередь социалистов, ибо в Париже каждая революция, как Коммуна, сама по себе становится социалистической. Но Париж менее возбужден, чем провинция, и это хорошо. Париж равнодушен в значительной степени и потому, что рабочие, разъединенные, плохо осведомленные и настроенные патриотически (поскольку они чувствуют, что Париж уже перестал быть мировым политическим центром, что они воспринимают как несправедливость), не видят никакого выхода. Если скандалы будут продолжаться, то возможен президентский кризис - Карно замешан, по меньшей мере как укрыватель, во многих грязных делах - и, во всяком случае, в будущем году произойдут новые выборы в палату. Кроме того, предстоят новые выборы многих муниципальных советов в Париже.
Здесь, следовательно, всевозможных законных выходов более чем достаточно. С другой стороны - неуверенность в надежности армии (где всеобщая воинская повинность еще новинка и не так привычна, как в Пруссии) гарантирует от государственного переворота, в то время как безоружность масс (которые теперь не могут, как раньше, получить оружие и патроны у национальной гвардии) удерживает от попыток восстания; и потому, вероятнее всего, кризис разрешится мирно. Но это нам и нужно, чтобы иметь время пожать плоды панамы: уверенность, что не будет насильственного вмешательства, и время, для того чтобы брожение успело охватить всю страну. В провинции марксисты почти не имеют соперников, в Париже все благополучно, пока бланкисты, аллеманисты, бруссисты взаимно изматывают друг друга.
Во всяком случае, внутреннее развитие Франции снова приобретает сейчас первостепенную важность, и скоро станет ясно, насколько люди созрели для вставшей перед ними задачи. Должен сказать, что я очень верю в них в случае таких крупных кризисов. Не то, чтобы они немедленно одержали блестящую победу - возможны еще пренеприятные временные проявления реакции, - но в конце концов они выйдут из этого с честью. Слишком быстрый ход событий для нас тоже нежелателен. Нам тоже еще требуется время для развития.
Строго между нами. В III томе основное уже позади. Трудные места в самом трудном отделе преодолены. Но пока я не справился с двумя последними отделами, я ничего не могу сказать определенного относительно срока окончания работы. Всегда могут встретиться отдельные трудные места, на которые потребуется время. Но я уж вижу берег; самое тяжелое, поглощавшее больше всего времени, преодолено, и на этот раз я закончу. Когда ты приедешь сюда, я тебе все покажу.
Тебе, во всяком случае, лучше ехать через Кале, из Штутгарта это едва ли дальше, пожалуй, даже ближе, чем через Остенде.
Сердечный привет тебе, твоей жене и детям. Желаю весело провести праздники! До свидания.
Твой Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 24 декабря 1892 г.
Дорогой Барон!
Я пытался уговорить Августа совершить зимнюю поездку через Ла-Манш хоть на несколько дней, и у меня есть надежда, что он на это согласится. В таком случае не откажи мне в любезности, поскольку он обязательно должен проехать через Штукерт, вручить ему для меня старую рукопись Маркса вместе с той частью, которую ты, вероятно, успел уже подготовить. Дальнейшее мы как-нибудь при случае уладим. Так как теперь есть все основания рассчитывать, что, наконец, заканчивается длительный период утробного развития III тома, мне важно иметь в своем распоряжении материал для IV тома.
Подробнее в ближайшее время, когда буду отвечать на твое письмо, а пока желаю веселых праздников и шлю сердечный привет.
Твой Ф. Энгельс
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БЕРЛИН Лондон, 28 декабря 1892 г.
Дорогой Либкнехт!
Поздравляю с Новым годом тебя, твою жену и твоих детей!
Что касается французов, то я уже более недели тому назад обратил внимание Лафарга на то, что время настало. Но все-таки возможно, что они не захотят расстрелять свой порох слишком рано. Во-первых, панамская история еще только начинается, главные разоблачения будут иметь место лишь после Нового года, а с юридической точки зрения ни против одного из нынешних парламентариев пока не доказано ничего серьезного; зато в январе радикалы, как и монархисты, запутаются окончательно, и тогда об этом можно будет сказать с гораздо большим эффектом.
Во-вторых, в палате, кроме марксистов, сидят еще бланкисты, аллеманисты и бешеные типа Клюзере, не говоря уже о полностью разложившихся примазавшихся к нам людях типа Лашиза и Тиврие, и при неоднородности социалистической парламентской фракции другим будет легко бороться с ней. Теперь пытаются найти почву для совместных действий, и, если, как кажется, это удастся, то скорее можно будет что-либо предпринять.
Я привожу это все лишь в качестве возможных причин для объяснения молчания наших людей.
С энтузиазмом Бонье нам приходится бороться уже долгое время. Он страшно нападал на нас из-за майской истории. Я сослался на твое заявление в «Vorwarts» о том, что ты в Марселе предупреждал французов о позиции немцев в вопросе о праздновании Первого мая 1893 г. и что это объяснение их удовлетворило.
Это лишает их всякого права жаловаться. И затем я сказал ему, что при наличии панамы в Париже, военных дел в Берлине и сверх того всеобщего промышленного кризиса, мы, возможно, должны будем Первого мая заняться чем-то лучшим, а не демонстрациями. Это последнее он, кажется, должен был в конце концов понять в Париже. У этого человека наилучшие намерения, но если хочешь принимать активное участие в рабочем движении трех стран, не следует жить в Оксфорде.
Сердечный привет всем вам.
Твой Ф. Э.
[Приписка Л. Каутской]
Дорогая г-жа Наталия!
Вы мне разрешите присоединиться к письму и пожеланиям Генерала? Я отвечаю на этот вопрос в благоприятном для меня духе и сердечно поздравляю Вас и Вашего милого мужа и Ваших детей с Новым годом.
С сердечным приветом Ваша Луиза Каутская
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 31 декабря 1892 г.
Дорогой Зорге!
Прежде чем закончится старый год, - еще несколько строк. Твои письма от 18 ноября и 16 декабря получил, большое спасибо. Получил ли ты пакет с книгами, который я послал тебе по почте в сентябре? Там были: новое издание «Положения рабочего класса» и «Утопический социализм и научный социализм» в переводе Эвелинга, с моим предисловием. Если нет, я пошлю тебе их вторично заказной почтой.
Здесь, в старой Европе, несколько больше оживления, чем в вашей «юной» стране, которая все еще не может выбраться из отроческого возраста. Удивительно, хоть и вполне естественно, насколько в такой молодой стране, никогда не знавшей феодализма и с самого начала развивавшейся на буржуазной основе, буржуазные предрассудки крепко засели также и в рабочем классе. Именно из протеста против метрополии, все еще носящей феодальную маскировку, американский рабочий воображает, что традиционная буржуазная форма хозяйства есть нечто по самой своей природе и на все времена прогрессивное и превосходное, нечто nec plus ultra (непревзойденное). Совершенно так же как в Новой Англии пуританизм, причина возникновения всей колонии, именно поэтому и стал традиционной, наследственной и почти неотъемлемой частью местного патриотизма. Как бы там американцы ни хорохорились и упирались, они не могут дисконтировать как вексель свою несомненно гигантскую будущность; им придется дожидаться, когда наступит срок платежа, и именно потому, что их будущее так огромно, они в настоящем должны заниматься главным образом подготовкой к этому будущему; работа же эта, как в каждой молодой стране, преимущественно материального характера и обусловливает известную отсталость мышления, приверженность к традициям, связанным с формированием новой национальности. У англо-саксонской расы - у этих проклятых шлезвиг-гольштейнцев, как всегда называл их Маркс, - мозг и без того неповоротлив, а ее история в Европе, как и в Америке (экономические успехи и преимущественно мирное политическое Шмуцтитул английского издания «Развития социализма от утопии к науке» 1892 г. с дарственной надписью Энгельса Зорге развитие), еще усугубила это свойство. Тут помочь могут только крупные события, и если теперь к более или менее завершившемуся переходу государственных земель в частное владение присоединится еще расширение промышленности при менее сумасбродной таможенной политике и завоевание внешних рынков, то и у вас все может пойти на лад. Классовая борьба и здесь, в Англии, была ожесточеннее в период развития крупной промышленности и затихла как раз во время неоспоримого мирового промышленного господства Англии. В Германии развитие крупной промышленности с 1850 г. тоже совпадает с подъемом социалистического движения, и в Америке будет, вероятно, не иначе. Революционизирование всех традиционных отношений развивающейся промышленностью революционизирует также и умы.
Впрочем, американцы с давних пор доказали европейскому миру, что буржуазная республика - это республика капиталистических дельцов, где политика лишь коммерческое предприятие, как и всякое другое; французы же, у которых правящие буржуазные политики уже давным-давно знали это и втихомолку применяли на практике, тоже начинают наконец на опыте панамского скандала осознавать эту истину в национальном масштабе. А чтобы конституционные монархии не слишком хвастались своей добродетелью, у каждой из них имеется своя маленькая панама: в Англии - скандалы со строительными обществами, одно из которых, «Освободитель», начисто «освободило» множество мелких вкладчиков от 8 миллионов ф. ст. сбережений; в Германии - скандалы с Бааре и еврейскими ружьями Лёве (доказавшие, что прусский офицер ворует, как прежде, но только совсем понемножку - единственное, в чем он скромен); в Италии - Римский банк473, который уже приближается к настоящей панаме и подкупил около 150 депутатов и сенаторов; документальные данные об этом деле будут, как мне сообщают, скоро опубликованы в Швейцарии. Пусть Шлютер следит за всем, что появится в газетах по поводу Римского банка. А на святой Руси исконный русский князь Мещерский возмущается равнодушием, с каким встречают в России разоблачения о панаме, и объясняет это только тем, что русская добродетель испорчена французским примером и что «у нас самих имеется дома не одна панама».
Но панамская история - это все же начало конца буржуазной республики, и она скоро может поставить нас в весьма ответственное положение. Вся оппортунистическая и большая часть радикальной банды позорно скомпрометированы, правительство старается замять скандал, но из этого уже ничего не выходит; документальные доказательства находятся в руках людей, которые желают свергнуть нынешних властителей: 1) Орлеанов, 2) министра Констана, свергнутого и скомпрометированного разоблачениями о его скандальном прошлом, 3) Рошфора и буланжистов, 4) Корнелиуса Герца, который сам сильно замешан во всякого рода мошенничествах и который явно бежал в Лондон лишь для того, чтобы выпутаться из этой истории самому, запутав в нее других. Все они имеют более чем достаточно улик против воровской шайки, но пока их придерживают, во-первых, для того, чтобы не расстрелять сразу весь свой порох, а вовторых, чтобы дать правительству, равно как и правосудию, время запутаться окончательно.
Нам это только на руку: выплывает наружу все новый материал, достаточный для того, чтобы поддерживать возбуждение и все больше запутывать заправил; но, кроме того, это дает время скандалам и разоблачениям оказать свое действие в самых отдаленных уголках страны еще до неизбежного роспуска палаты и новых выборов, причем нужно, чтобы эти выборы произошли не слишком рано.
Совершенно ясно, что дело все ближе подходит к тому моменту, когда наши люди во Франции станут единственно возможными руководителями государства. Только пусть бы это не наступило слишком скоро; наши люди во Франции далеко еще не созрели для власти.
Обстоятельства, однако, теперь таковы, что абсолютно нельзя предвидеть, какие промежуточные ступени заполнят этот промежуточный период. Старые республиканские партии скомпрометированы до последнего человека, роялисты и клерикалы массами сбывали билеты панамской лотереи и тем самым тоже запутали себя. Не застрелись этот осел Буланже, он был бы теперь хозяином положения. Мне очень хотелось бы знать, скажется ли и на этот раз издавна присущая французской истории неосознанная логика. Неожиданностей будет много. Только бы в одну из промежуточных пауз, когда положение еще не выяснено, власть не захватил какой-нибудь генерал и не вызвал бы войны; в этом единственная опасность.
В Германии происходит непрерывное, неудержимое, спокойное движение партии вперед.
Решительно повсюду мелкие успехи, свидетельствующие о дальнейшем росте. Если военный законопроект в основном будет принят, то к нам устремятся новые массы недовольных; если он будет отвергнут, рейхстаг распущен и назначены новые выборы, то мы получим по меньшей мере 50 мест, что при конфликтах часто сможет дать нам решающий перевес. Во всяком случае, борьба, если она и загорится во Франции, что также вероятно, может быть доведена до конца только в Германии.
Хорошо, однако, что III том будет теперь наконец-то готов. Когда? - этого я, правда, еще не могу сказать. Наступают неспокойные времена, и волны уже начинают вздыматься все выше.
Сердечное поздравление с Новым годом, также и от г-жи Каутской, тебе и твоей жене.
Твой Ф. Энгельс
КАРЛУ ХЕНКЕЛЮ В ЦЮРИХ [Лондон, конец 1892 г.]
... Песня о паре ( Э. П. Мид. «Король-Пар»)... характеризует, хотя и прошедшую, но пережитую также и Германией, первоначальную стадию рабочего движения...
У. ТОРН И ЭЛЕОНОРА МАРКС-ЭВЕЛИНГ - САМЮЭЛЮ ГОМПЕРСУ В НЬЮ-ЙОРК Национальный союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих Великобритании и Ирландии.
Адрес конторы - 144, Barking Road, E.
У. Уоткинсон, председатель У. Байфорд, казначей У. Торн, генеральный секретарь У. X. Уорд, заместитель секретаря [Лондон], 25 января 1891 г.
Г-ну Самюэлю Гомперсу для Американской федерации труда Дорогой товарищ!
Во время недавнего визита товарищей Бебеля, Либкнехта и Зингера в связи с 70-летием Фридриха Энгельса они встретились с представителями Союза рабочих газовых предприятий и чернорабочих (насчитывающего около 100 тысяч рабочих и работниц, принадлежащих к более чем 70 профессиям), а также с представителями ряда других союзов и организаций, кроме того, с Джоном Бёрнсом, Каннингем-Грехемом, членом парламента, и другими.
На этом совещании преобладало общее мнение, что настало время для установления тесных и организованных связей между рабочими партиями разных стран. Наиболее актуальным вопросом является вопрос о предотвращении перенесения из одной страны в другую «нечестного труда», то есть импорта капиталистами в определенную страну рабочих, - незнакомых с условиями классовой борьбы в этой стране, - для снижения уровня заработной платы или увеличения рабочего дня или для того и другого. Наиболее эффективным путем предотвращения этого является выделение в каждой стране секретаря по международным связям, который сносился бы со всеми другими секретарями такого рода.
Таким образом, в случае возникновения в какой-либо стране конфликтов между капиталистами и рабочими рабочие секретари по международным связям всех других стран должны быть немедленно информированы об этом и их задача - постараться предотвратить экспорт из своей страны рабочих, которые должны занять на нечестных условиях место бастующих или локаутированных рабочих в стране, где произошел конфликт. Пока что это является наиболее актуальной проблемой, которой несомненно следует заниматься, но можно надеяться, что подобного рода соглашение всемерно облегчит обмен мнениями между рабочими всех стран по всем вопросам, что становится с каждым днем и с каждым часом все большей необходимостью для рабочего движения.
Если ваша организация согласна с точкой зрения Союза рабочих газовых предприятий и чернорабочих, не соблаговолите ли Вы сообщить нам об этом сразу и указать имя секретаря, назначенного ею для участия в этом важном деле?
С братским приветом У. Торн (Генеральный секретарь)
Элеонора Маркс-Эвелинг (по поручению Исполнительного комитета)
14:46 17.08.2015
ЭЛЕОНОРА МАРКС-ЭВЕЛИНГ - ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Лондон], 15 апреля 1892 г.
65, Chancery Lane, W. С.
Дорогой Поль!
Несколько дней назад мы послали Вам экземпляр «Chronicle», содержащий заявление относительно Адольфа Смита и представительства французских рабочих на предстоящей демонстрации в Гайд-парке. На этой неделе в «Workman`s Times» - я посылаю Вам второй экземпляр, хотя надеюсь, что Вы получаете газету регулярно - Вы найдете несколько сообщений об этом в рубрике (как я полагаю) «Лондонские заметки» и во всяком случае за подписью «Автолик» - то есть Бёрджесс, редактор «Workman`s Times». В данный момент последствия этой заметки гораздо больше и гораздо неприятнее, чем Вы могли бы себе представить, и пока не последовали очень неприятные осложнения, Вы обязательно должны написать в «Chronicle» и «Workman`s Times» по этому делу. Разумеется, в том случае, если организации, от лица которых выступает г-н Адольф, являются, как мы подозреваем, поссибилистскими.
Вы помните, что 2 года назад, когда, несмотря на отчаянное сопротивление, мы заставили согласиться на демонстрацию4, Вы приехали и говорили с трибуны комитета по организации демонстрации. Вы помните, что в прошлом году ваша партия опять была приглашена нами, и ваше письмо с изложением причин, по которым вы не смогли послать делегата, было публично зачитано во время демонстрации. Все это время Лондонский совет тредюнионов, действуя тогда, как и сейчас, совместно с г-ном Гайндманом и английскими поссибилистами, отказывался иметь что-либо общее с «иностранцами». И не забывайте о факте чрезвычайной важности: законодательное установление восьмичасового рабочего дня, которого требуют Шиптон и К°, это не наше требование законодательства о восьмичасовом рабочем дне. Они хотят законодательного установления восьмичасового рабочего дня лишь для того, чтобы сверхурочные часы могли оплачиваться выше.
Учитывая все это, наш Комитет, неуклонно выступавший за всю парижскую программу, и в особенности сильнейшая организация, не только из входящих в наш Комитет, но и вообще из всех новых тред-юнионов, - а именно: Союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих - глубоко задеты и поражены оскорблением, нанесенным им в «Chronicle».
Торн пришел к нам в среду и заявил, что это вдвойне удивительно, поскольку его Союз вступил в переписку с французской Рабочей партией задолго до того, как международные секретариаты подумали об этом, и он хотел бы знать, почему они теперь подвергаются оскорблениям. И это только один случай из многих. Я не могу передать Вам того, какие отрицательные последствия имело бы Ваше молчание.
Вчера я долго беседовала с Генералом по этому вопросу (у Эдуарда сильно болит горло), и оба мы согласились, что Вы, будучи секретарем партии по международным делам, должны написать несколько строк в «Chronicle». Промедление Вы легко можете объяснить тем, что ездили к своим избирателям и в Фурми. Вам следовало бы написать - если дело обстоит действительно так, - что г-н А. Смит говорит только от имени поссибилистов, являющихся реакционной партией, представляющей - Вы сами знаете что; что Рабочая партия участвовала в первой демонстрации, организованной Комитетом борьбы за законодательное установление восьмичасового рабочего дня, и хотя она не может послать своего представителя, она, как и в прошлом году, полностью единодушна с этим Комитетом; и (как мы все надеемся) что ваша партия в этом году будет представлена на наших трибунах. Поссибилисты посылают двух делегатов. Вы, несомненно, можете послать одного. Не может ли приехать Дельклюз? Поездка из Кале будет стоить очень дешево. И вы могли бы также назначить Бонье. Эти двое (я знаю, что Вы не можете приехать) послужат противовесом остальным.
Во всяком случае, дорогой Поль, Вы обязаны написать заметку в «Chronicle» (или же еще лучше, если ее напишет Лаура!) и копию ее послать в «Workman`s Times», добавив в случае необходимости некоторые подробности. Но это следует сделать немедленно.
Ваша Тусси Почему Вы не убедите ваших стекольщиков присоединиться к Международному союзу стекольщиков? Очень жаль, что они не делают этого, к тому же членский взнос с человека всего 4 пенса (8 су!) per annum!! (в год)
ЭЛЕОНОРА МАРКС-ЭВЕЛИНГ - ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Лондон], 22 апреля 1892 г.
Дорогая Лаура!
Посылаю тебе ответ бедняги Адольфа на превосходнейшее письмо Поля. Я пишу тебе у Генерала, потому что хотела знать
его мнение, прежде чем писать вам по этому делу. Он согласен со мной, что ответить в какой-то форме надо, если тебе удастся убедить Поля сделать это. Я, конечно, знаю, что он занят, но можешь быть уверена, что здесь ответ действительно необходим. Он не должен быть пространным.
Но кто посылает Лави? Бруссисты или же, как пишет Смит, объединенный Комитет? Это вещи разные. Несколько фактов, подтверждающих действительную силу Рабочей партии, произвели бы здесь хорошее впечатление, и я надеюсь, во всяком случае, что выборы 1 мая покажут нашу реальную силу.
Заставь Поля написать или же лучше напиши сама, как я уже писала раньше. (Мы все узнали твою «римскую руку» в статье, напечатанной в «Chronicle».)
Времени в обрез, чтобы успеть захватить почту.
Привет от Генерала, Луизы и твоей Тусси.
НЕИЗВЕСТНОМУ АДРЕСАТУ [Лондон, конец декабря 1892 г.]
Привет тебе, тысяча восемьсот девяносто третий год!
