Очередные «пулеметные» темки Еремина, куда мне закрыт доступ.
17:53 18.03.2018
Дружище (phwow) писал (а) в ответ на :
> Товарищ Еремин, тот самый, которому позволено из-под нескольких аккаунтов «подрабатывать» разродился очередной темой. И как всегда чертовски убедытельные ссылки. Петросян обзавидуется. Не пропустите. > Знаем мы его «ветеранов» >
Женщина — дважды Герой Советского Союза… неужели — Светлана Савицкая? Хотя - лицом вроде НЕпохожа...
02:42 19.03.2018
Нынешние историки — откровенно презирают даже знание четырёх действий арифметики…
15:01 19.03.2018
Дружище (phwow) писал (а) в ответ на :
> Очередные «пулеметные» темки Еремина, куда мне закрыт доступ.
Боится… правды…
13:05 22.03.2018
Прекрасный образец заставской ереминской лабуды можно обнаружить в теме про авиаконструктора Туполева. Цирк шапито. ОКазывается можно найти якобы скан бумажки и заявлять о некоем вранье. Смешные ребяты. Свою же тему уводят в стороны
08:33 29.03.2018
Горький и другие, в том числе — кислые
он — ярчайшее свидетельство глубинной талантливости русского народа
Владимир Бушин
1."Ложь — религия рабов и хозяев!.."
В марте 1993 года в «Правде» была напечатана моя статья, посвященная 125-й годовщине со дня рождения Максима Горького. В ту пору, кроме «Правды», я еще активней сотрудничал в «Советской России». Обе газеты имели хороший тираж, и я получал много писем. Электронной почты еще не было, писали по-старинному — в конвертах. Много было хороших, добрых писем, но случались и враждебные, злые, даже с угрозами. Такое анонимное письмо получил я и на статью о Горьком.
Аноним писал: «Зачем ты взялся защищать Буревестника? Да знаешь ли ты, что Горький выходец из очень богатой семьи. Почитай об этом у нобелевского лауреата Бунина. А в части его портретов и произведений — их уничтожить надо. Все до единого!.. А ты приговорён. У тебя нет выхода!».
Бунина я читал, знаю, сколько первосортной нобелевской желчи извел он и на многих других писателей, составивших славу русской литературы, — на Алексея Толстого, Есенина, Маяковского, Шолохова… Но моему Анониму едва ли приходилось читал Льва Толстого, который тоже получал подмётные письма подобного рода даже с указанием срока, когда ему надлежит отказаться от своей ереси. Интересно, где сейчас сей безымянный знаток Бунина — в Америке? в Израиле? В партии поскучневшего после выборов Жириновского, шестикратного претендента на престол?
А что касается происхождения Горького из очень богатой семьи, то у него действительно были замашки потомственного богача, да к тому же истинного аристократа духа, не считающего денег. Вот что писал Владислав Ходасевич, который немало лет близко знал Горького и даже полтора году прожил у него в доме, но другом не стал: «Слава приносила ему много денег, из которых на себя он тратил ничтожную часть. В еде, в питье, в одежде был на редкость неприхотлив… Но круг людей, бывших у него на постоянном иждивении, был очень велик, я думаю, — не меньше человек пятнадцати. Тут были люди различнейших слоев общества, вплоть до титулованных эмигрантов (речь идет о жизни Горького после революции за границей — В.Б.), от родственников до таких, которых он никогда раньше не видел. Целые семьи жили на его счет гораздо привольнее, чем жил он сам. Отказа не получал никто. Горький раздавал деньги, совершенно не сообразуясь с действительной нуждой просителя и не заботясь о том, на что они пойдут». Замечу, что это писал человек, который, по выражению самого Горького, «сделал злость своим ремеслом».
Конечно, находились охотники попользоваться такой беззаботностью великого бессребреника. Чего стоит эпизод с известным прохиндеем Парвусом, немецким евреем, ставшем ныне шибко известным благодаря умению наших нынешних кинодеятелей делать из мухи слона. Горький, вероятно, знал, что это — муха, но видно, надеялся, что она все-таки честная. И подписал с ней договор, по которому за спектакли в Германии по пьесе «На дне» автор получает 40% выручки, 40% - в кассу РСДРП и 20% - мухе как продюсеру. И что получилось? «Муха по полю пошла, Муха денежку нашла». По всей Германии состоялось около 500 спектаклей, успех невероятный, выручка составила 130 тысяч марок. И все сожрала муха. От такой обильной пищи уже тогда могла быть стать слоном, но не стала. Горький имел все основания подать в суд, а он, случайно где-то встретив Парвуса, только и подумал: «Дорогой ты мой, дорогой…»
Кого из литературных богачей последующего времени можно поставить на том же поле хотя бы на версту от Горького? Может, миллионера Солженицына, владельца двух поместий по обе стороны Атлантического океана, рыцаря правды, разбогатевшего на торговле ложью? Да он без конца затевал из-за гонораров склоки со своими переводчиками и издателями, хотя бы с Ольгой Андреевой-Карлайл, внучкой Леонида Андреева, и её мужем. А уж как поносил-то их! Жириновский позавидовать может. «Шпана… обормоты… дармоеды… наглецы… бараны… ослы… змеи… скорпионы…» Внучка Леонида Андреева вынуждена была даже написать книгу «Возвращение в тайный круг» (М. 2004), в которой выразительно показала лицо нобелиата в схватке за гонорар. Между прочим, в пору своего психически нормального бытия Солженицын считал Горького величайшим писателем, и даже когда ординарец по фальшивым документам привез ему жену из Ростова на фронт в Белоруссию, молодые супруги в уютной и теплой землянке читали не что-нибудь, а «Жизнь Матвея Кожемякина» Горького. Но в должный час пророк прозрел. И понесло… Бунин ненавидел советских писателей, но чтил классику, только Достоевского не терпел, считал, что тот сознательно корёжил язык, издевался над читателем. С этим отчасти можно и согласиться. Ну, в самом деле, есть, скажем, слово «ангел», уменьшительно-ласкательная форма — ангелок, ангелочек. А у Достоевского? Совершенно несъедобно: ангельЧИК!.. И это без конца. Солженицын же не только за некоторым исключением ненавидел советскую литературу («Пена!»), но клеветал и на классику, начиная с Пушкина, которого изобразил певцом крепостничества, насаждавшим в поэзии «блатное начало». А сейчас его равноапостольная вдова уверяет, что покойник обожал Пушкина, жить без него не мог. Скажи мне, чья ты вдова, и я скажу, кто ты. То же самое «начало» обнаружил он и в мировой классике: у Шекспира, Шиллера, Диккенса…. Словом, его злобное полоумие путешествовало по миру без виз.
А Ходасевич писал ещё и вот что: «В известности не мог сравниться с Горьким ни один из русских писателей… Он получал огромное количество писем на всех языках (На 20 тысяч из них Горький ответил.- В.Б.). Где бы он ни появлялся, к нему обращались незнакомцы, выпрашивая автограф, интервьюеры его осаждали. Газетные корреспонденты снимали номера в гостиницах, где он останавливался. И ждали по два-три дня, чтобы только увидеть его в саду или за табл-д'отом». Казалось бы, невероятно, но такой основательный источник, как биографический словарь «Русские писатели. 1800−1917″ свидетельствует: за четыре года с 1900 по 1904 о Горьком вышла 91 книга, а вся литература о нем за это время составила около 1800 названий (М., 1989. Т.1, с.647).
Такая невероятная слава, разумеется, плодила множество врагов, вызывала гонения, преследования. Где только Горького ни арестовывали, ни сажали в кутузку, откуда ни высылали! 13 октября 1889 года — арестовали в родном Нижнем Новгороде, в мае 1898-го — в Тифлисе (Мехетский замок), 17 апреля 1901 — опять в Новгороде, 23 апреля 1902 года, будучи уже европейски известным писателем, автором гремевшей в России и на Западе пьесы „На дне“, выслан в Арзамас, в январе 1905 года после участия в шествии рабочих Петербурга к Зимнему и их расстрела хотел скрыться в Риге, но был и там арестован, доставлен в Петербург и посажен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Ни об одном нашем, да и западном писателе, нет возможности составить такой список. С требованием освобождения Горького выступали Толстой, Чехов, Короленко, Анатоль Франс, Герхарт Гауптман, Томас Гарди, Огюст Роден…
Так вот, казалось бы, русские литераторы и даже те из них, кто русские по принадлежности к нашей культуре, должны бы только гордиться тем, что и они из этого народа и работают в той же литературе, в которой работал и столь знаменитый Горький. Он — ярчайшее свидетельство глубинной талантливости русского народа, как и вся славная плеяда от Ломоносова да Есенина. Разумеется, как в прошлом, так и ныне, многие и гордятся, и радуются. Но все мещане и не только литературные, все антисоветчики и не только покойные, все мизантропы ненавидят Горького люто. Боже мой, какие среди них встречаются экземпляры! Прямые братья моего помянутого Анонима… Одновременно с той давней моей статьей в „Правде“ и они вылезли на страницы газет: в трехмиллионнотиражном „Огоньке“ — В. Костиков, пресс-секретарь Ельцина, которого тот во время царской прогулки на теплоходе по Енисею вскоре прикажет выбросить, как Стенька Разин персидскую царевну, за борт в надлежащую волну. И выбросили. Царевна, увы, утонула, а двоякодышащий Костиков вынырнул в „Аргументах и фактах“ и до сих пор там барахтается, как литератор-аллигатор.
Тогда же вылез Лев Колодный: „Двуглавый Буревестник“. Любой факт из жизни Горького этот одноглазый провидец осуждал как святотатство и непотребство. Например, в цикле статей „Несвоевременный мысли“, написанном сразу после Октябрьского переворота, писатель резко осуждал большевиков и лично Ленина за многие безобразия, что творились. „Возникает вопрос, — пучил свой глаз Лев Ефимович, — как совмещалась эта позиция с членством в партии?“ Его не интересовало, например, как совмещалась позиция Зиновьева и Каменева, принадлежавших к руководству партии, с их предательством — с выдачей даты восстания, а тут — вынь да положь объяснение. Он уверен: все на свете должно быть в совмещенном состоянии. А партийный Устав — превыше всего!.. Но если Лев Ефимович так негодует по поводу несоблюдения Устава, то почему же он молчит о тех, кто — что там Устав! — предал партию и даже не просто вышел из неё, а неутомимо лжёт о ней, клевещет на её руководителей, проклинает все советское прошлое? Да ведь и сам Колодный сбежал из партии. Ась?..
А время шло. Явился крутой либерал Федор Бурлацкий, друг Хрущёва, с книгой о Мао Цзэдуне, потом — о Макиавелли и о Хрущёве. Хотел после этого очутиться в Академии Наук. Не удалось. Тогда он неведомо как очутился в кресле главного редактора „Литературной газеты“. И первое, что сделал, смахнул с первой полосы профиль Горького, который после пушкинских времен в 1929 году возобновил газету. Но — недолго музыка играла, недолго фраер ликовал: скоро и его смахнули, но профиль не восстановили. Это сделал только через несколько лет молодец Юрий Поляков, что стоит, может быть, всех его „ЧП“ всех масштабов.
2."Правда — бог свободного человека!»
Я был знаком с Анастасией Ивановной Цветаевой. В начале восьмидесятых встречал её в Коктебеле, куда она впервые приехала с сестрой в 1911 году. При моем отъезде она подарила мне свои «Воспоминания» с доброй дарственной надписью. Здесь, в Коктебеле, ещё безвестная, но уверенная сестра писала:
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Я использовал эти строки в одном стихотворении:
Ведь что-то происходит в мире,
И что-то осознал народ.
Моим стихам, как Т-34,
Настанет свой черед.
Примечательно, как относились к Горькому сестры Цветаевы, обе талантливые, честные и многострадальные. В 1933 году Марине Ивановне предстояло в Париже «сидеть на эстраде» по случаю чествования Бунина, получившего Нобелевскую премию. Отлично понимая, что «премия — это политика», она писала: «Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. Он — эпоха, а Бунин — конец эпохи». Другой эпохи… Горького несколько раз выдвигали на эту премию, как, впрочем, и Толстого. Но где там! А Чехова и не выдвигали. Но ни Толстой, ни Горький не стали и академиками, а вскоре после того, как царь на решении Академии Наук об избрании Горького поставил свою позорную резолюцию «Более чем оригинально», — после этого и Чехов с Короленко без поклона вернули царю свои академические звания.
Анастасия Ивановна переписывалась с Горьким, в 1927 году ездила к нему в Сорренто. А думала о нём вот что: «Максим Горький! Это лицо знаешь с детства. Оно было — в тумане младенческих восприятий — неким первым впечатлением о какой-то новой и чудной — о которой шумели взрослые — жизни. Оно мне встает вместе с занавесом Художественного театра, с птицами Дикая утка и Чайка… Глядят эти глаза светло, широко, молодо, дерзко под упрямым лбом с назад зачесанными волосами… Где-то рядом стоят молодое лицо Скитальца, темная шевелюра Леонида Андреева, клочковатая седая борода Толстого, ибсеновские очки, но это лицо родней… Вот еще один из богатырей моего детства — Шаляпин! Они чем-то похожи, у обоих дерзкие глаза… И всё-таки Горький роднее».
У меня с Горьким связана первая попытка литературной работы. Нет, не работы, какие-то строки шевелились в душе и раньше, а в июне 1936 года я написал и послал в «Пионерскую правду» нечто стихоподобное под названием «Смерть Горького». И представьте, получил ответ из редакции: «Вова, тебе надо больше читать…» Я и старался…
Минуло десять лет, и, вернувшись с войны, я поступил в институт имени Горького. В марте 1948 года страна отмечала 80 лет со дня рождения писателя. В институте устроили конкурс на лучшее стихотворение о Горьком. Запомнилось стихотворение студента второго курса, вчерашнего фронтовика Максима Толмачева «Данко»:
Коптилка мерцает в землянке,
Как будто притихла война.
Суровую сказку о Данко
Читал молодой старшина.
А утром — бой, наступление, и танк старшины оказался на острие атаки, и был подбит. И загорелся…
А мимо летела со свистом
Броня наступающих рот,
И храброе сердце танкиста
Горело и звало вперед.
А первый приз на конкурсе (он был анонимный) получил мой однокурсник Владимир Солоухин. Он в сущности пересказал рассказ Горького «Рождение человека» — о том, как однажды на Кавказе у приморской дороги ему пришлось принять роды.
Где только что босы и слабы
Голодные люди прошли,
Худая орловская баба
Рожала в дорожной пыли.
А волны морские хлестали,
О мокрый песок шелестя.
И принял безвестный скиталец
У бабы живое дитя.
Хорошего много на свете
Под летней густой синевой,
И вынес прохожий на ветер
И поднял над миром его.
А в мире светло и просторно
И буйное пламя зари.
Ори, человек непокорный,
На землю пришедший, ори!
Смеялся как сыну родному,
По пояс в соленой воде
С безбрежной любовью к живому,
С великою верой в людей.
Известная исследовательница творчества Горького профессор Л.А.Спиридонова в беседе с В.С.Кожемяко, напечатанной в «Правде», сказала, что на приглашение принять участие в горьковской конференции, которую организует Институт мировой литературы, откликнулись и прислали свои заявки более ста литературоведы из многих стран Запада и Востока. Среди них шесть итальянцев, четыре канадца, три француза, два американца, китайцы, японцы, алжирец… «В Сорренто, — сказала Лидия Алексеевна, — сейчас поставили памятник Горькому. То есть заграница память „океанического человека“ (Б.Пастернак) чтит, а у нас…» А у нас на помянутую конференцию власть не выделила ни копейки. Обустраивать всех этих алжирцев работникам института, видно, придется на свои трудовые-деревянные. Но ведь был Указ президента о юбилее. И под этот Указ была создана юбилейная комиссия, которой, естественно, получила деньги. И что? Так эти деньги члены комиссии использовали для туристических вояжей «по горьковским местам» — не в Нижний Новгород, конечно, не в Казань или Самару, а во Францию, Италию, Германию…. А вы говорите- Кемерово…
Из беседы я узнал, что, оказывается, интересы русской и всей российской культуры за рубежом официально представляет известный киргизско-еврейский русофоб Швыдкой. Тот самый, что, будучи министром культуры, провернул по телевидению передачу на темы «Пушкин устарел», потом — «Русский фашизм страшнее немецкого». Его надо бы после этого немедленно выставить из страны, как Солженицына, но его берегут и пестуют, вывели его на международный уровень. Он позарез нужен для дальнейшего оболванивания народа. Неоценимый кадр! Добился, например, через ЮНЕСКО объявления 2018 года «Годом Солженицына».
Так вот этот хлюст добился того, чтобы празднование юбилея великого писателя, гордости России, сосредоточить главным образом на его родине в Нижнем Новгороде: был, дескать такой писатель областного масштаба. Опыт в этом деле есть. Так раньше обошлись с Шолоховым: донской писатель….
Максим Горький столько написал прекрасных книг, столько сделал добрых дел, основал издательств, газет, журналов, стольких поддержал, а то и спас, что неудивительно, как его Борис Пастернак определил: океанический человек! Но оказывается, есть литераторы, которые склонны думать, что Горький — человек, вовсе и не земного происхождения. Он- -инопланетянин, полюбивший человека и принявший человеческий облик! Очень похоже.
наказания из-под модеров уже давно минувших и сдохших групп. Будто лысого снова заказали и раскрыли… Позорища.
