Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они, что книги Стругацких делают читателя более нравственным.
Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они с утверждением, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. В среднем около 30% голосовавших соглашались с этим утверждением. Прикрепляю скриншот одного из опросов. Наиболее выраженно это “нравственное начало” в книгах Обитаемый остров, Улитка на склоне, Град обречённый. Ниже под спойлером я привёл несколько цитат из этих книг; мне кажется, если внимательно вчитаться в эти цитаты, то может быть удастся прочувствовать эту “нравственную компоненту”. Хотя конечно для нормального ощущения и понимания надо читать книги целиком:
> ********* (раскрыть)
Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой, бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же... больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная любовь — даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти на это...
Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в низкий вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во сне, — он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна обреченных, страна ходячих кукол... Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях неприятно... Страшная штука, однако, — установившееся равновесие сил. Но ведь Колдун сказал, что я — тоже сила. И есть конкретный враг, значит, есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. Обязательно. Но не завтра! — строго сказал он себе. Это случится, когда я проявлю себя, как сила, не раньше. Да и то — посмотрим... Центр, подумал он. Центр. Вот что нужно искать, вот на что нужно направить организацию. И я их направлю. Они у меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь заниматься делом, приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя вытащу... Ладно, надо спать. И когда же мне удастся поспать по-человечески? В большой просторной комнате, на свежих простынях... Что у них здесь за обычай — спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на свежих простынях, а перед сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену в сад, выключить свет и заснуть... а утром позавтракать с отцом и рассказать ему про этот вагон... маме об этом, конечно, рассказывать нельзя... Мама, ты имей в виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной ничего не случится... А поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, кто-то где-то сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в своем капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них энтузиазм... О Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не время... Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал себе и тут же заснул.
Беременная женщина спросила, усмехаясь:
-- Вот он, оказывается, чего хочет, этот козлик... -- Она говорила с матерью Навы.-- Забавно, они ничего не понимают. Ни один из них ничего не понимает. Представляешь, как они бредут к Белым Скалам и вдруг попадают в полосу боев!
-- Они гниют там заживо,-- сказала мать Навы задумчиво,-- они идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а топчутся на месте... А в общем-то, пусть идет, для Разрыхления это только полезно. Сгниет -- полезно. Растворится -- тоже полезно... А может быть, он защищен? Ты защищен? -- спросила она Кандида.
-- Я не понимаю,-- сказал Кандид упавшим голосом.
-- Милая моя, что ты его спрашиваешь? Откуда ему быть защищенным?
-- В этом мире все возможно,-- сказала мать Навы.-- Я слышала о таких вещах.
Кандид жевал гриб и смотрел на Колченога. А Колченог говорил и говорил, говорил о Тростниках, говорил о Муравейниках, глаза его были опущены, и он только изредка взглядывал на Кандида. Хороший ты человек, Колченог, и добрый ты, и оратор видный, и староста с тобой считается, и Кулак, и старец тебя просто-таки боится, и не зря был ты лучшим приятелем и спутником известного Обиды-мученика, человека ищущего и беспокойного, ничего не нашедшего и сгинувшего где-то в лесу... Однако вот только беда: не хочешь ты, Колченог, меня в лес отпускать, жалеешь убогого. Лес -- место опасное, гибельное, куда многие ходили, да немногие возвращались, а если возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные... У кого нога поломана, у кого что... Вот и хитришь ты, Колченог, то сам притворяешься полоумным, то делаешь вид, что Молчуна полоумным считаешь, а в действительности-то уверен ты в одном: если уж Молчуну удалось один раз вернуться, потерявши девчонку, то дважды таких чудес не случается...
Андрей мельком взглянул под ноги, на страшную раздутую куклу с черной язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало на россыпи медных гильз. Андрей обошел Изю и, больше уже не прячась, не пригибаясь, зашагал наискосок через улицу к следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на корточках Немой. Этот лежал на спине, и хотя лицо у него было чудовищно вспухшее и черное, Андрей узнал его: это был один из геологов, заместитель Кехады по съемке -- Тэд Камински. Особенно страшно было, что он в одних трусах и почему-то в ватнике, какие носили водители. Видимо, ему попало в спину, и очередь прошила его насквозь -- на груди телогрейка была вся в дырах, и из дыр торчали клочья серой ваты. Шагах в пяти валялся автомат без обоймы. Немой тронул Андрея за плечо и указал вперед. Там, приткнувшись к стене на правой стороне улицы, скорчился еще один труп. Оказалось, это был Пермяк. Его убило, видимо, на середине улицы, там еще оставалось на булыжнике высохшее черное пятно, но он, мучаясь, пополз к стене, оставляя за собой густой черный след, и там, у стены, мучаясь, умер, подвернув голову и изо всех сил обхватив руками разорванный пулями живот. Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как обезумевшие от голода крысы. Как люди.
Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы.
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. > > > > > > Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они с утверждением, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. В среднем около 30% голосовавших соглашались с этим утверждением. Прикрепляю скриншот одного из опросов. > Наиболее выраженно это “нравственное начало” в книгах Обитаемый остров, Улитка на склоне, Град обречённый. Ниже под спойлером я привёл несколько цитат из этих книг; мне кажется, если внимательно вчитаться в эти цитаты, то может быть удастся прочувствовать эту “нравственную компоненту”. Хотя конечно для нормального ощущения и понимания надо читать книги целиком: > > ********* (раскрыть) > Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим > увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через > выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, > и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, > все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и > кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков > собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо > бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади > оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое > мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих > почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой, > бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же... > больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это > видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна > молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за > жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная > любовь — даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто > выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево > умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, > научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти > на это... > > Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в низкий > вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались > укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во > сне, — он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они > вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний > раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил > паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком > проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна > обреченных, страна ходячих кукол... > Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной > ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или > на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя > рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я > знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может > быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого > будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и > падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из > них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как > сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях > неприятно... Страшная штука, однако, — установившееся равновесие сил. Но > ведь Колдун сказал, что я — тоже сила. И есть конкретный враг, значит, > есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. > Обязательно. Но не завтра! — строго сказал он себе. Это случится, когда я > проявлю себя, как сила, не раньше. Да и то — посмотрим... Центр, подумал > он. Центр. Вот что нужно искать, вот на что нужно направить организацию. И > я их направлю. Они у меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь > заниматься делом, приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя > вытащу... Ладно, надо спать. И когда же мне удастся поспать > по-человечески? В большой просторной комнате, на свежих простынях... Что у > них здесь за обычай — спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на > свежих простынях, а перед сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену > в сад, выключить свет и заснуть... а утром позавтракать с отцом и > рассказать ему про этот вагон... маме об этом, конечно, рассказывать > нельзя... Мама, ты имей в виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной > ничего не случится... А поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, > кто-то где-то сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в > своем капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них > энтузиазм... О Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не > время... Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал > себе и тут же заснул. > > Беременная женщина спросила, усмехаясь: > -- Вот он, оказывается, чего хочет, этот козлик... -- Она > говорила с матерью Навы.-- Забавно, они ничего не понимают. Ни > один из них ничего не понимает. Представляешь, как они бредут к > Белым Скалам и вдруг попадают в полосу боев! > > -- Они гниют там заживо,-- сказала мать Навы задумчиво,-- > они идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а > топчутся на месте... А в общем-то, пусть идет, для Разрыхления > это только полезно. Сгниет -- полезно. Растворится -- тоже > полезно... А может быть, он защищен? Ты защищен? -- спросила > она Кандида. > > -- Я не понимаю,-- сказал Кандид упавшим голосом. > > -- Милая моя, что ты его спрашиваешь? Откуда ему быть > защищенным? > > -- В этом мире все возможно,-- сказала мать Навы.-- Я > слышала о таких вещах. > > Кандид жевал гриб и смотрел на Колченога. А Колченог > говорил и говорил, говорил о Тростниках, говорил о > Муравейниках, глаза его были опущены, и он только изредка > взглядывал на Кандида. Хороший ты человек, Колченог, и добрый > ты, и оратор видный, и староста с тобой считается, и Кулак, и > старец тебя просто-таки боится, и не зря был ты лучшим > приятелем и спутником известного Обиды-мученика, человека > ищущего и беспокойного, ничего не нашедшего и сгинувшего где-то > в лесу... Однако вот только беда: не хочешь ты, Колченог, меня > в лес отпускать, жалеешь убогого. Лес -- место опасное, > гибельное, куда многие ходили, да немногие возвращались, а если > возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные... > У кого нога поломана, у кого что... Вот и хитришь ты, Колченог, > то сам притворяешься полоумным, то делаешь вид, что Молчуна > полоумным считаешь, а в действительности-то уверен ты в одном: > если уж Молчуну удалось один раз вернуться, потерявши девчонку, > то дважды таких чудес не случается... > > Андрей мельком взглянул под ноги, на страшную раздутую > куклу с черной язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало > на россыпи медных гильз. Андрей обошел Изю и, больше уже не > прячась, не пригибаясь, зашагал наискосок через улицу к > следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на корточках > Немой. > Этот лежал на спине, и хотя лицо у него было чудовищно > вспухшее и черное, Андрей узнал его: это был один из геологов, > заместитель Кехады по съемке -- Тэд Камински. Особенно страшно > было, что он в одних трусах и почему-то в ватнике, какие носили > водители. Видимо, ему попало в спину, и очередь прошила его > насквозь -- на груди телогрейка была вся в дырах, и из дыр > торчали клочья серой ваты. Шагах в пяти валялся автомат без > обоймы. > Немой тронул Андрея за плечо и указал вперед. Там, > приткнувшись к стене на правой стороне улицы, скорчился еще > один труп. Оказалось, это был Пермяк. Его убило, видимо, на > середине улицы, там еще оставалось на булыжнике высохшее черное > пятно, но он, мучаясь, пополз к стене, оставляя за собой густой > черный след, и там, у стены, мучаясь, умер, подвернув голову и > изо всех сил обхватив руками разорванный пулями живот. > Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, > как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как > обезумевшие от голода крысы. Как люди.
> > > Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы. quoted1
Опрос из серии а делает ли бутылка водки алкоголика более пьющим ? Это к тому ,что Стругацких читает совершенно определенная категория людей ,имеющие определенные морально -нравственые устои .
> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. > > > > > > Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они с утверждением, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. В среднем около 30% голосовавших соглашались с этим утверждением. Прикрепляю скриншот одного из опросов. > Наиболее выраженно это “нравственное начало” в книгах Обитаемый остров, Улитка на склоне, Град обречённый. Ниже под спойлером я привёл несколько цитат из этих книг; мне кажется, если внимательно вчитаться в эти цитаты, то может быть удастся прочувствовать эту “нравственную компоненту”. Хотя конечно для нормального ощущения и понимания надо читать книги целиком: > > ********* (раскрыть) > Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим > увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через > выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, > и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, > все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и > кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков > собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо > бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади > оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое > мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих > почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой, > бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же... > больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это > видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна > молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за > жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная > любовь — даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто > выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево > умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, > научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти > на это... > > Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в низкий > вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались > укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во > сне, — он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они > вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний > раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил > паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком > проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна > обреченных, страна ходячих кукол... > Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной > ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или > на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя > рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я > знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может > быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого > будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и > падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из > них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как > сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях > неприятно... Страшная штука, однако, — установившееся равновесие сил. Но > ведь Колдун сказал, что я — тоже сила. И есть конкретный враг, значит, > есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. > Обязательно. Но не завтра! — строго сказал он себе. Это случится, когда я > проявлю себя, как сила, не раньше. Да и то — посмотрим... Центр, подумал > он. Центр. Вот что нужно искать, вот на что нужно направить организацию. И > я их направлю. Они у меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь > заниматься делом, приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя > вытащу... Ладно, надо спать. И когда же мне удастся поспать > по-человечески? В большой просторной комнате, на свежих простынях... Что у > них здесь за обычай — спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на > свежих простынях, а перед сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену > в сад, выключить свет и заснуть... а утром позавтракать с отцом и > рассказать ему про этот вагон... маме об этом, конечно, рассказывать > нельзя... Мама, ты имей в виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной > ничего не случится... А поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, > кто-то где-то сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в > своем капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них > энтузиазм... О Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не > время... Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал > себе и тут же заснул. > > Беременная женщина спросила, усмехаясь: > -- Вот он, оказывается, чего хочет, этот козлик... -- Она > говорила с матерью Навы.-- Забавно, они ничего не понимают. Ни > один из них ничего не понимает. Представляешь, как они бредут к > Белым Скалам и вдруг попадают в полосу боев! > > -- Они гниют там заживо,-- сказала мать Навы задумчиво,-- > они идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а > топчутся на месте... А в общем-то, пусть идет, для Разрыхления > это только полезно. Сгниет -- полезно. Растворится -- тоже > полезно... А может быть, он защищен? Ты защищен? -- спросила > она Кандида. > > -- Я не понимаю,-- сказал Кандид упавшим голосом. > > -- Милая моя, что ты его спрашиваешь? Откуда ему быть > защищенным? > > -- В этом мире все возможно,-- сказала мать Навы.-- Я > слышала о таких вещах. > > Кандид жевал гриб и смотрел на Колченога. А Колченог > говорил и говорил, говорил о Тростниках, говорил о > Муравейниках, глаза его были опущены, и он только изредка > взглядывал на Кандида. Хороший ты человек, Колченог, и добрый > ты, и оратор видный, и староста с тобой считается, и Кулак, и > старец тебя просто-таки боится, и не зря был ты лучшим > приятелем и спутником известного Обиды-мученика, человека > ищущего и беспокойного, ничего не нашедшего и сгинувшего где-то > в лесу... Однако вот только беда: не хочешь ты, Колченог, меня > в лес отпускать, жалеешь убогого. Лес -- место опасное, > гибельное, куда многие ходили, да немногие возвращались, а если > возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные... > У кого нога поломана, у кого что... Вот и хитришь ты, Колченог, > то сам притворяешься полоумным, то делаешь вид, что Молчуна > полоумным считаешь, а в действительности-то уверен ты в одном: > если уж Молчуну удалось один раз вернуться, потерявши девчонку, > то дважды таких чудес не случается... > > Андрей мельком взглянул под ноги, на страшную раздутую > куклу с черной язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало > на россыпи медных гильз. Андрей обошел Изю и, больше уже не > прячась, не пригибаясь, зашагал наискосок через улицу к > следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на корточках > Немой. > Этот лежал на спине, и хотя лицо у него было чудовищно > вспухшее и черное, Андрей узнал его: это был один из геологов, > заместитель Кехады по съемке -- Тэд Камински. Особенно страшно > было, что он в одних трусах и почему-то в ватнике, какие носили > водители. Видимо, ему попало в спину, и очередь прошила его > насквозь -- на груди телогрейка была вся в дырах, и из дыр > торчали клочья серой ваты. Шагах в пяти валялся автомат без > обоймы. > Немой тронул Андрея за плечо и указал вперед. Там, > приткнувшись к стене на правой стороне улицы, скорчился еще > один труп. Оказалось, это был Пермяк. Его убило, видимо, на > середине улицы, там еще оставалось на булыжнике высохшее черное > пятно, но он, мучаясь, пополз к стене, оставляя за собой густой > черный след, и там, у стены, мучаясь, умер, подвернув голову и > изо всех сил обхватив руками разорванный пулями живот. > Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, > как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как > обезумевшие от голода крысы. Как люди.
> > > Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы. quoted1
>> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. >> >> >> >> >> >> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они с утверждением, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. В среднем около 30% голосовавших соглашались с этим утверждением. Прикрепляю скриншот одного из опросов. >> Наиболее выраженно это “нравственное начало” в книгах Обитаемый остров, Улитка на склоне, Град обречённый. Ниже под спойлером я привёл несколько цитат из этих книг; мне кажется, если внимательно вчитаться в эти цитаты, то может быть удастся прочувствовать эту “нравственную компоненту”. Хотя конечно для нормального ощущения и понимания надо читать книги целиком: >> > ********* (раскрыть) >> Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим >> увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через >> выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, >> и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, >> все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и >> кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков >> собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо >> бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади >> оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое >> мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих >> почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой, >> бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же... >> больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это >> видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна >> молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за >> жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная >> любовь — даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто >> выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево >> умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, >> научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти >> на это... >> >> Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в низкий >> вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались >> укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во >> сне, — он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они >> вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний >> раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил >> паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком >> проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна >> обреченных, страна ходячих кукол... >> Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной >> ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или >> на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя >> рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я >> знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может >> быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого >> будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и >> падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из >> них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как >> сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях >> неприятно... Страшная штука, однако, — установившееся равновесие сил. Но >> ведь Колдун сказал, что я — тоже сила. И есть конкретный враг, значит, >> есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. >> Обязательно. Но не завтра! — строго сказал он себе. Это случится, когда я >> проявлю себя, как сила, не раньше. Да и то — посмотрим... Центр, подумал >> он. Центр. Вот что нужно искать, вот на что нужно направить организацию. И >> я их направлю. Они у меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь >> заниматься делом, приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя >> вытащу... Ладно, надо спать. И когда же мне удастся поспать >> по-человечески? В большой просторной комнате, на свежих простынях... Что у >> них здесь за обычай — спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на >> свежих простынях, а перед сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену >> в сад, выключить свет и заснуть... а утром позавтракать с отцом и >> рассказать ему про этот вагон... маме об этом, конечно, рассказывать >> нельзя... Мама, ты имей в виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной >> ничего не случится... А поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, >> кто-то где-то сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в >> своем капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них >> энтузиазм... О Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не >> время... Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал >> себе и тут же заснул. >> >> Беременная женщина спросила, усмехаясь: >> -- Вот он, оказывается, чего хочет, этот козлик... -- Она >> говорила с матерью Навы.-- Забавно, они ничего не понимают. Ни >> один из них ничего не понимает. Представляешь, как они бредут к >> Белым Скалам и вдруг попадают в полосу боев! >> >> -- Они гниют там заживо,-- сказала мать Навы задумчиво,-- >> они идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а >> топчутся на месте... А в общем-то, пусть идет, для Разрыхления >> это только полезно. Сгниет -- полезно. Растворится -- тоже >> полезно... А может быть, он защищен? Ты защищен? -- спросила >> она Кандида. >> >> -- Я не понимаю,-- сказал Кандид упавшим голосом. >> >> -- Милая моя, что ты его спрашиваешь? Откуда ему быть >> защищенным? >> >> -- В этом мире все возможно,-- сказала мать Навы.-- Я >> слышала о таких вещах. >> >> Кандид жевал гриб и смотрел на Колченога. А Колченог >> говорил и говорил, говорил о Тростниках, говорил о >> Муравейниках, глаза его были опущены, и он только изредка >> взглядывал на Кандида. Хороший ты человек, Колченог, и добрый >> ты, и оратор видный, и староста с тобой считается, и Кулак, и >> старец тебя просто-таки боится, и не зря был ты лучшим >> приятелем и спутником известного Обиды-мученика, человека >> ищущего и беспокойного, ничего не нашедшего и сгинувшего где-то >> в лесу... Однако вот только беда: не хочешь ты, Колченог, меня >> в лес отпускать, жалеешь убогого. Лес -- место опасное, >> гибельное, куда многие ходили, да немногие возвращались, а если >> возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные... >> У кого нога поломана, у кого что... Вот и хитришь ты, Колченог, >> то сам притворяешься полоумным, то делаешь вид, что Молчуна >> полоумным считаешь, а в действительности-то уверен ты в одном: >> если уж Молчуну удалось один раз вернуться, потерявши девчонку, >> то дважды таких чудес не случается... >> >> Андрей мельком взглянул под ноги, на страшную раздутую >> куклу с черной язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало >> на россыпи медных гильз. Андрей обошел Изю и, больше уже не >> прячась, не пригибаясь, зашагал наискосок через улицу к >> следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на корточках >> Немой. >> Этот лежал на спине, и хотя лицо у него было чудовищно >> вспухшее и черное, Андрей узнал его: это был один из геологов, >> заместитель Кехады по съемке -- Тэд Камински. Особенно страшно >> было, что он в одних трусах и почему-то в ватнике, какие носили >> водители. Видимо, ему попало в спину, и очередь прошила его >> насквозь -- на груди телогрейка была вся в дырах, и из дыр >> торчали клочья серой ваты. Шагах в пяти валялся автомат без >> обоймы. >> Немой тронул Андрея за плечо и указал вперед. Там, >> приткнувшись к стене на правой стороне улицы, скорчился еще >> один труп. Оказалось, это был Пермяк. Его убило, видимо, на >> середине улицы, там еще оставалось на булыжнике высохшее черное >> пятно, но он, мучаясь, пополз к стене, оставляя за собой густой >> черный след, и там, у стены, мучаясь, умер, подвернув голову и >> изо всех сил обхватив руками разорванный пулями живот.
>> Они здесь убивали друг друга в приступе неистовой ярости, >> как взбесившиеся хищники, как остервеневшие тарантулы, как >> обезумевшие от голода крысы. Как люди. quoted2
> >
>> >>
>> Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы. quoted2
> > Странно. > Написано 74%согласны,а ты говоришь 30... quoted1
На этом форуме можно вставить картинку в новое сообщение? Я бы привёл другие скриншоты, но не знаю как. На других форумах процент был 20-50.
>>> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. >>> >>> >>> >>> >>> >>> Я провёл на 5 форумах опросы, в которых задавал участникам вопрос: согласны ли они с утверждением, что книги Стругацких делают читателя более нравственным. В среднем около 30% голосовавших соглашались с этим утверждением. Прикрепляю скриншот одного из опросов. >>> Наиболее выраженно это “нравственное начало” в книгах Обитаемый остров, Улитка на склоне, Град обречённый. Ниже под спойлером я привёл несколько цитат из этих книг; мне кажется, если внимательно вчитаться в эти цитаты, то может быть удастся прочувствовать эту “нравственную компоненту”. Хотя конечно для нормального ощущения и понимания надо читать книги целиком: >>> > ********* (раскрыть) >>> Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим >>> увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через >>> выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, >>> и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, >>> все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и >>> кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков >>> собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо >>> бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади >>> оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое >>> мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих >>> почти никаких шансов... и все ради одной башни, одной дурацкой, >>> бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же... >>> больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это >>> видел... сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна >>> молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за >>> жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная >>> любовь — даже не за железо и даже не за надежду... если вы хотите просто >>> выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево >>> умираете... массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, >>> научатся жить... какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти >>> на это... >>> >>> Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в низкий >>> вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно переругивались >>> укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и взвизгивал во >>> сне, — он был обречен и спал, может быть, последний раз в жизни. И все они >>> вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали, наверное, последний >>> раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен. Стучали колеса, вопил >>> паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное окошечко, а за окошечком >>> проносилась унылая безнадежная страна, страна беспросветных рабов, страна >>> обреченных, страна ходячих кукол... >>> Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной >>> ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то или >>> на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя >>> рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я >>> знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может >>> быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого >>> будущего, взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и >>> падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время выковывает из >>> них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как >>> сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже думать в таких категориях >>> неприятно... Страшная штука, однако, — установившееся равновесие сил. Но >>> ведь Колдун сказал, что я — тоже сила. И есть конкретный враг, значит, >>> есть точка приложения для силы... Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. >>> Обязательно. Но не завтра! — строго сказал он себе. Это случится, когда я >>> проявлю себя, как сила, не раньше. Да и то — посмотрим... Центр, подумал >>> он. Центр. Вот что нужно искать, вот на что нужно направить организацию. И >>> я их направлю. Они у меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь >>> заниматься делом, приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя >>> вытащу... Ладно, надо спать. И когда же мне удастся поспать >>> по-человечески? В большой просторной комнате, на свежих простынях... Что у >>> них здесь за обычай — спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на >>> свежих простынях, а перед сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену >>> в сад, выключить свет и заснуть... а утром позавтракать с отцом и >>> рассказать ему про этот вагон... маме об этом, конечно, рассказывать >>> нельзя... Мама, ты имей в виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной >>> ничего не случится... А поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, >>> кто-то где-то сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в >>> своем капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них >>> энтузиазм... О Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не >>> время... Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал >>> себе и тут же заснул. >>> >>> Беременная женщина спросила, усмехаясь: >>> -- Вот он, оказывается, чего хочет, этот козлик... -- Она >>> говорила с матерью Навы.-- Забавно, они ничего не понимают. Ни >>> один из них ничего не понимает. Представляешь, как они бредут к >>> Белым Скалам и вдруг попадают в полосу боев! >>> >>> -- Они гниют там заживо,-- сказала мать Навы задумчиво,-- >>> они идут и гниют на ходу, и даже не замечают, что не идут, а >>> топчутся на месте... А в общем-то, пусть идет, для Разрыхления >>> это только полезно. Сгниет -- полезно. Растворится -- тоже >>> полезно... А может быть, он защищен? Ты защищен? -- спросила >>> она Кандида. >>> >>> -- Я не понимаю,-- сказал Кандид упавшим голосом. >>> >>> -- Милая моя, что ты его спрашиваешь? Откуда ему быть >>> защищенным? >>> >>> -- В этом мире все возможно,-- сказала мать Навы.-- Я >>> слышала о таких вещах. >>> >>> Кандид жевал гриб и смотрел на Колченога. А Колченог >>> говорил и говорил, говорил о Тростниках, говорил о >>> Муравейниках, глаза его были опущены, и он только изредка >>> взглядывал на Кандида. Хороший ты человек, Колченог, и добрый >>> ты, и оратор видный, и староста с тобой считается, и Кулак, и >>> старец тебя просто-таки боится, и не зря был ты лучшим >>> приятелем и спутником известного Обиды-мученика, человека >>> ищущего и беспокойного, ничего не нашедшего и сгинувшего где-то >>> в лесу... Однако вот только беда: не хочешь ты, Колченог, меня >>> в лес отпускать, жалеешь убогого. Лес -- место опасное, >>> гибельное, куда многие ходили, да немногие возвращались, а если >>> возвращались, то сильно напуганные, а бывает, и покалеченные... >>> У кого нога поломана, у кого что... Вот и хитришь ты, Колченог, >>> то сам притворяешься полоумным, то делаешь вид, что Молчуна >>> полоумным считаешь, а в действительности-то уверен ты в одном: >>> если уж Молчуну удалось один раз вернуться, потерявши девчонку, >>> то дважды таких чудес не случается... >>> >>> Андрей мельком взглянул под ноги, на страшную раздутую >>> куклу с черной язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало >>> на россыпи медных гильз. Андрей обошел Изю и, больше уже не >>> прячась, не пригибаясь, зашагал наискосок через улицу к >>> следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на корточках >>> Немой. >>> Этот лежал на спине, и хотя лицо у него было чудовищно >>> вспухшее и черное, Андрей узнал его: это был один из геологов, >>> заместитель Кехады по съемке -- Тэд Камински. Особенно страшно >>> было, что он в одних трусах и почему-то в ватнике, какие носили >>> водители. Видимо, ему попало в спину, и очередь прошила его >>> насквозь -- на груди телогрейка была вся в дырах, и из дыр >>> торчали клочья серой ваты. Шагах в пяти валялся автомат без >>> обоймы. >>> Немой тронул Андрея за плечо и указал вперед. Там, >>> приткнувшись к стене на правой стороне улицы, скорчился еще >>> один труп. Оказалось, это был Пермяк. Его убило, видимо, на >>> середине улицы, там еще оставалось на булыжнике высохшее черное
>>> пятно, но он, мучаясь, пополз к стене, оставляя за собой густой >>> черный след, и там, у стены, мучаясь, умер, подвернув голову и >>> изо всех сил обхватив руками разорванный пулями живот. quoted3
>>> Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы.
>>
>> Странно. >> Написано 74%согласны,а ты говоришь 30... quoted2
> > На этом форуме можно вставить картинку в новое сообщение? Я бы привёл другие скриншоты, но не знаю как. На других форумах процент был 20-50. quoted1
> Так вот, по моим наблюдениям, либералы как правило положительно относятся к Стругацким, а антилибералы их отвергают. В контексте темы это демонстрирует, насколько антилибералы неправы. quoted1
Думаю неверное заключение. Да и вообще незачем делить всех на либералов и антилибер.