ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 11 мая 1889 г.
Дорогой Зорге!
Беготня и громадная переписка по поводу этого проклятого конгресса не оставляют мне времени ни для чего другого. Это чертовская возня - ничего, кроме недоразумений, скандалов и неприятностей со всех сторон, причем в конце концов из всего этого ничего не выйдет.
Участники Гаагской конференции позволили бельгийцам себя одурачить. Вместо того чтобы, как было решено, сейчас же после отказа поссибилистов выступить с протестом и созвать контрконгресс (что должны были сделать совместно швейцарцы и бельгийцы), бельгийцы ничего не сделали, в ответ на все письма упорно отмалчивались и в конце концов разрешились неуклюжей отговоркой: они, мол, должны представить это дело на рассмотрение своего национального съезда 21-22 апреля! После этого остальные тем более ничего не предпринимали (потому что Либкнехт через швейцарцев завел интриги с несколькими поссибилистами, так как ведь именно он тот человек, которому должно удаться объединение).
Таким образом, поссибилисты с помощью своих прокламаций завладели общественным мнением, в то время как наши не только молчали, но на запрос некоторых колеблющихся англичан, как обстоит дело с контрконгрессом, давали лишь невразумительный ответ. Эта хитрая политика привела в конце концов к тому, что даже в Германии люди взбунтовались, а Ауэр и Шиппель потребовали, чтобы мы пошли на поссибилистский конгресс. Это открыло, наконец, Либкнехту глаза; и тогда - уже после того, как я и Эде Бернштейн сказали французам, что они теперь свободны и могут созвать конгресс также на 14 июля, как они первоначально и предполагали, - Либкнехт написал им совершенно то же самое. Таким образом, осуществилось желание французов, но они с полным правом ругают медлительность и интриги Либкнехта, ответственность за них возлагая на всех немцев.
Но здесь от этого умничанья Либкнехта больше всего страдаем мы. Наш памфлет подействовал, как удар грома, и доказал, что Гайндман и К° - лгуны и обманщики; все благоприятствовало нам, и если бы Либкнехт, что было его прямой обязанностью, заставил бельгийцев действовать быстро или, махнув на них рукой, сам повел бы переговоры с остальными и созвал конгресс на какое-нибудь определенное число, либо позволил бы созвать конгресс французам, то здесь масса была бы на нашей стороне, и Социал-демократическая федерация отошла бы от Гайндмана.
Но вместо этого были одни лишь уговоры, что нужно-де подождать. А так как здесь в тредюнионах разгорелся спор главным образом о том: не посылать представителей на конгресс, как этого хотели вожди, или же, вопреки им, все-таки послать, - причем характер конгресса был вопросом совершенно второстепенным и речь шла о вступлении или невступлении в международное движение, - то было совершенно ясно, что люди присоединятся к тем, кто знает, чего хочет, а не к тем, кто этого не знает. Таким образом, мы снова потеряли только что завоеванную великолепную позицию, и если не случится чуда, то не может быть и речи о том, чтобы на наш конгресс явился хоть один пользующийся влиянием англичанин.
Только что здесь был Бернштейн, задержал меня до закрытия почты, так что нужно кончать.
Вишневецкий у меня не был; не знаю, чего они хотят.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 11 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
У нас никогда не было для вас иного имени, как «так называемые марксисты», и я не знаю, как иначе вас именовать. Если у вас есть другое наименование, столь же краткое, сообщите нам его, и мы охотно будем его применять в надлежащих случаях. Но мы не можем говорить: «Объединение» - этого никто здесь не поймет - или «антипоссибилисты», последнее вас шокировало бы в такой же степени; к тому же это неточно, так как это слишком широкое понятие.
Тусси должна была вернуть Вам вчера Ваше письмо в «Star». Так как «Star» уже накануне имела в своем распоряжении переведенное Тусси воззвание о созыве конгресса, Ваше изложение этого документа не имело никаких шансов на опубликование.
Нам сейчас нужны письма из Парижа, адресованные прямо в «Star», с парижским почтовым штемпелем, опровергающие клевету поссибилистов в номерах от субботы и вторника, будто выборы Буле были проведены на деньги буланжистов, что Вайян действовал как союзник буланжистов и т. д. Мне кажется, вы отлично могли бы это сделать без всякого ущерба для вашего нового сана вселенской и ортодоксальной церкви французского социализма.
«Star» - ежедневная газета, наиболее читаемая рабочими, и единственная, куда мы имеем хоть какой-то доступ. Массингем попал в Париже к А. Смиту, который служил ему проводником и переводчиком и отдал его в руки Брусса и К°; те завладели им, не отпускали от себя ни на шаг, спаивали абсентом и вермутом, ухитрились таким образом привлечь «Star» на сторону своего конгресса и заставили его поверить во все свои лживые измышления. Если вы хотите, чтобы мы были вам полезны здесь, помогите нам хоть сколько-нибудь восстановить наше влияние на «Star», доказав ей, что ее увлекли на опасный путь, что Брусс и К° в действительности заставили ее лгать. А единственный путь для этого - послать ей прямо из Парижа письма с протестом против этих статей. В противном случае нам всегда могут сказать: в Париже никто не протестовал, следовательно, это верно.
Кроме «Star», у нас есть еще только «Labour Elector» - газета очень мало известная и крайне сомнительная, существующая на деньги из тщательно скрываемых источников, а следовательно, и весьма подозрительных. Для вас, конечно, важно печататься здесь, в Англии, бомбардируйте же «Star» протестами - Вы, Вайян, Лонге, Девиль, Гед, - словом, все.
Но если вы оставите нас без поддержки, то не пеняйте, если ни одна газета не заговорит о вашем конгрессе и если на поссибилистов будут здесь смотреть как на единственных французских социалистов, а на вас как на ничтожную клику интриганов и простофиль.
Вот уже три месяца, как мы с Тусси почти только то и делаем, что работаем в ваших интересах; первое сражение мы выиграли с помощью брошюры Бернштейна, но бездействие и колебания Либкнехта вынудили нас уступить одну за другой все завоеванные нами позиции. Теперь, когда нам пришлось перейти к обороне и мы рискуем потерять даже наши прежние позиции, нам очень тяжело видеть, что и французы покинули нас, между тем как несколько писем, в несколько строк каждое, написанных в надлежащий момент, могли бы произвести такое огромное впечатление. Но если вы стремитесь потерять всякую возможность выступать в печати здесь, в Англии, в тот самый момент, когда это имело бы для вас величайшее значение, то тут мы ничего не можем поделать; для меня это будет, конечно, уроком, я вернусь к своему III тому, заброшенному мною в течение трех месяцев, и не слишком буду огорчен, если конгресс ни к чему не приведет.
Очень хорошо, что принимаются меры для приискания квартир и ресторанов для делегатов, - Бебель писал мне об этом; это очень важно, так как Париж в июле будет настоящим муравейником.
Мы напечатаем английский перевод, сделанный Лаурой. Что касается немецкого перевода, то он появился в «So..aldemokrat», где Бернштейн изменил одну фразу в конце (3-й пункт вашего приглашения), слишком опасную для немцев. Пошлите французский текст извещения о созыве конгресса, который должен быть подписан всеми, Бебелю и Либкнехту, чтобы они указали вам места, под которыми они не могут подписаться, не скомпрометировав себя перед законом, - иначе вы рискуете остаться без немецких подписей. Я буду ждать известий от Бебеля, прежде чем печатать здесь немецкий перевод, и сообщу Вам заранее об изменениях, которые он предложит.
За последнее время в поссибилистских газетах не встречается больше имени Лабюскьера, - неужели и он в рядах недовольных? Начало дезорганизации среди поссибилистов является для нас, конечно, приятным фактом, но наши нападки и созыв конгресса могли бы способствовать вновь их объединению. Во всяком случае, разложение среди поссибилистов еще не зашло настолько далеко, чтобы оказать какое-нибудь влияние на их внешних союзников.
Прилагаю чек на 20 фунтов. Что касается государственного переворота Ферри199, то он едва ли удастся, потому что «п.ю-п.ю» (прозвище французских солдат) в 1889 г. в гораздо большей степени буланжист, чем он был республиканцем тогда, когда сорвал переворот Мак-Магона. Бравый Буланже не так глуп, чтобы провоцировать призыв к оружию из-за судебного дела, но это еще ничего не доказывает в случае прямого нарушения конституции. Я не сомневаюсь в том, что Ферри без борьбы не выпустит из рук власти, прямо или косвенно. Но это рискованно.
Преданный Вам Ф. Э.
ЭЛЕОНОРЕ МАРКС-ЭВЕЛИНГ В ЛОНДОНЕ [Лондон, около 13 мая 1889 г.]
Так как Лаура послала свое письмо тебе в открытом конверте, я прилагаю настоящее письмо. Надеюсь увидеть тебя сегодня вечером у Сэма.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 14 мая 1889 г.
Дорогая Лаура!
Не могут ли ваши в Париже теперь, когда дела улучшаются и идут как по маслу, не так уж мрачно смотреть на то, что мы пытаемся делать, чтобы помочь им? Никто их не просит вступать в полемику со «Star» или писать длинные опровержения. Но что, если Вайян напишет в «Star»: «В №... Вашей газеты Вы утверждаете, на основании сделанных Вам поссибилистами заявлений, будто я... (делал то-то и то-то, «Star» от 7 мая).
Я не располагаю временем, а Вы местом, чтобы подробно опровергать подобный вздор.
Прошу Вас только позволить мне заявить в следующем номере Вашей газеты, что это - гнусная клевета» (или что-нибудь в этом роде).
И что, если казначей, председатель или секретарь комитета по выборам Буле напишет: «В номере Вашей газеты и т. д. Вы утверждаете, будто выборы Буле проводились на деньги буланжистов. Как председатель (или кем он там был) комитета Буле, я знаю происхождение той весьма незначительной суммы денег, какой мы могли располагать, - это исключительно взносы рабочих. Поэтому я заявляю, что вышеуказанное утверждение, исходящее от поссибилистов, гнусная ложь» и т. д.
И еще несколько подобных писем от разных людей. Это очень укрепило бы наши позиции в отношениях со «Star».
Особенно в настоящий момент. В сегодняшней «Star» имеется приглашение Поля - опубликованное, боюсь, для того, чтобы под удобным предлогом не помещать официального воззвания со всеми подписями. Все же через день-другой Бернштейн опять позондирует его на этот счет (захватив экземпляр воззвания). Эдуард и Бонье видели его сегодня утром, он пообещал поместить завтра письмо Бонье и пригласил Бонье обедать в следующий понедельник. Тогда-то Бонье и должен попытаться на него воздействовать. Видишь, железо еще не совсем остыло, и его можно бы ковать, если бы только мы были поддержаны несколькими ударами из Парижа. Если же мы не нанесем удар сейчас, то вскоре это будет слишком поздно.
Ты пишешь, что парижская комиссия будет действовать, рассылая многочисленные воззвания, и что это лучше писем к редактору. Безусловно; но для того-то и нужны письма к редактору, чтобы заставить его поместить эти воззвания, когда они будут получены. Какой прок будет здесь от всех этих воззваний, если мы не можем напечатать их ни в одной газете, кроме «Labour Elector», что, пожалуй, принесет больше вреда, чем пользы, если она окажется единственной газетой, уделившей им внимание?
Так как беседа с Массингемом велась частично на английском языке, которого Бонье не понимает, то я еще не знаю всего, что произошло. Во всяком случае, я надеюсь, ты поймешь, что наш план кампании - удержать позицию, которую мы занимали вначале, и сохранить доступ в «Star» для наших сообщений - был единственно возможным и отнюдь не таким нелепым, как, по-видимому, думают наши парижские друзья. Нам известно, что в редакции «Star» такой бомбардировке письмами от посторонней публики придается большое значение, а в данном случае это тем более важно, что поссибилисты, Смит Хединли и Гайндман, как ты сама знаешь, в один голос твердят Массингему, будто все дело - личная затея семьи Маркса и ничего более.
Я написал Бебелю, чтобы он в письмах попросил датчан и австрийцев поторопиться с их подписями, а через датчан повлиял на шведов и норвежцев. Я успокоил также его по поводу опасений, что во время предстоящих празднеств в Париже негде будет жить и питаться. Бебель никогда не видал ничего больше, чем Берлин (ибо здесь он прожил всего несколько дней и то под хорошим покровительством), и в этих делах немного провинциален. Чем скорее появится воззвание со всеми подписями, тем лучше, это самым благоприятным образом скажется на людях здесь.
Я уверен, что ваши в Париже имеют все основания быть довольными. Они добились того, чего хотели, и времени на все более чем достаточно. Зачем же им так стремиться мстить и друзьям и врагам без различия, угрюмо взирать на все делаемые им предложения, изыскивать трудности там, где их нет, и ворчать, как Джон Буль? Не исчезла ли вся французская веселость - пусть они снова станут французами, перед ними открыта дорога к победе. Это мы здесь потерпели поражение, но наша позиция не решающая, и мы, как видишь, продолжаем бороться всеми силами.
Всегда твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 16 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю свои замечания к Вашему проекту извещения, который я обсудил вместе с Бернштейном. Вообще, заявляя, что съезд в Труа представлял французский рабочий класс в целом, вы оказываетесь в вопиющем противоречии с фактами и навлекаете на себя протесты и возражения со стороны иностранцев, - и все это без какой бы то ни было необходимости. Вашими декретами нельзя уничтожить поссибилистов и лишить их большинства в Париже.
Я послал английский текст воззвания в редакции еженедельных органов; завтра он пойдет в ежедневную прессу, в радикальные клубы Лондона, в социалистические организации и к влиятельным лицам, интересующимся этими вопросами.
Это составит около 1000 экземпляров; Тусси распорядится еще 500 и кроме того К. Гарди 500 в Шотландии. Адреса и бандероли уже готовы, все будет разослано завтра, так что в субботу вечером, когда устраиваются собрания клубов, тред-юнионов и т. д., все будет роздано.
В «Star» появилось письмо Бонье.
Клара Цеткин написала превосходную статью в «Berliner Volks-Tribune»; если бы мы имели такое ясное изложение фактов три месяца тому назад, то выиграли бы очень много.
Бернштейн увидится завтра с Массингемом и постарается как следует использовать все это.
Он использует также события в 13-м округе, о важности которых нельзя было судить по статье в «Egalite», но все подробности которых она сообщила Бернштейну.
То, что национальный совет будет находиться не в Париже, это совершенно правильно - раз провинция составляет вашу силу, то и официальное руководство должно быть там, а не в Париже. Вообще же то, что провинция обогнала Париж, является великолепным предзнаменованием.
Завтра - премьера новой пьесы Эвелинга. Хотя он и не покорил публику сразу, критика занимается им, даже те люди, которые до сих пор поддерживали заговор молчания.
Стачка горняков на моей родине (каменноугольный район начинается в двух или трех лье от Бармена) - событие очень большой важности. Чем бы она ни кончилась, это открывает перед нами область, которая до сих пор была для нас недоступна, и даст нам теперь на выборах на 40-50 тысяч голосов больше. Правительство испытывает отчаянный страх, так как всякая попытка к энергичному действию, или, как теперь говорят в Пруссии, «schneidiges Handeln» (выражение это, впрочем, австрийское), могла бы привести к кровавой неделе,
вроде парижской в 1871 году. Отныне горняки во всей Германии наши, а это сила.
Что касается Буланже, то надеюсь, что Вы правы и что игра этого шута сорвана. Но - время отправлять почту!
Преданный Вам Ф. Э.
Даниельсону я напишу.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ РАБОЧИЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ КОНГРЕСС 14-27 июля 1889 г.
Рабочие и социалисты Европы и Америки!
Съезд в Бордо в составе делегатов от более чем 200 французских синдикальных палат из всех промышленных центров Франции и съезд в Труа в составе делегатов от трехсот рабочих и социалистических групп, представляющих объединенные силы рабочего класса и революционного социализма Франции, постановили созвать в Париже во время Всемирной выставки международный конгресс, в котором могли бы принять участие пролетарии всего мира. Это решение с радостью приветствовали социалисты Европы и Америки, которые с удовлетворением восприняли возможность собраться и взаимно договориться накануне тяжелых событий, которые угрожают цивилизованным нациям.
Капиталисты приглашают богачей и власть имущих на Всемирную выставку любоваться и восторгаться произведениями труда рабочих, обреченных на нищету среди величайшего богатства, каким когда-либо владело человеческое общество. Мы, социалисты, стремящиеся к освобождению труда, к уничтожению системы наемного рабства и созданию такого общественного строя, при котором все рабочие, без различия пола и национальности, будут иметь право на богатства, созданные их совместным трудом, - мы приглашаем подлинных производителей этих богатств встретиться с нами 14 июля в Париже.
Мы призываем их заключить пакт братства, который, объединяя усилия пролетариев всех стран, ускорит начало нового мира.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Выражение «заключить пакт» может создать трудности. Немцам запрещено иметь какую-либо организацию, а существующая вопреки закону рассматривается как тайное общество. Стало быть, надо избегать любых формулировок, содержащих идею формальной организации. Призывайте их выразить свою солидарность, провести публичную демонстрацию братских чувств, все, что хотите, только не приглашайте их создать формальную организацию или, как говорят английские юристы, нечто подобного содержания.
Мне также кажется, что для хорошего заключения здесь не хватает одной-двух фраз.
И вы можете сообщить социалистам различных стран, которые подпишут документ, что подробности относительно места и т. д. будут сообщены позднее парижской комиссией. Немного прозы после такого количества риторики не повредит. Это выглядит более поделовому.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 17 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Прилагаю 25 экземпляров воззвания на английском языке.
Когда же Вы вернете мне лионское письмо в расшифрованном виде? Я не хотел бы оказаться невнимательным и невежливым по отношению к французским рабочим.
Так как «Soz..ldemokrat» и «Berliner Volksblatt» опубликовали немецкие переводы, то больше нет необходимости печатать здесь отдельное издание. Кроме того - какой текст следовало бы взять: 1) Французский текст: Социалистическая лига Англии и датские социалисты ... заранее присоединяются к тем решениям, которые будут приняты; 2) Английский текст: У. Моррис из Социалистической лиги и датчане ... и т. д., и т. д.; 3) Немецкий текст в берлинском переводе (вероятно, Либкнехта): Социалистическая лига и датчане принесли свои извинения, а Социалистическая лига заранее присоединяется к решениям и т. д. (согласно этому варианту датчане, видимо, не присоединились).
Так как у поссибилистов в Париже есть немецкие друзья, а здесь английские, то не исключено, что их предупредили об этих разночтениях. Это было бы очень неприятно; будем надеяться, что этого не случится; но Вы видите теперь, к чему привел бы новый циркуляр, в котором вы говорили бы от лица «всего французского рабочего класса», - тексты переводов снова расходились бы между собой, потому что Либкнехт, будьте уверены, изменил бы это в немецком переводе.
Завтра 100 экземпляров воззвания на английском языке будут отправлены в Америку.
«Star» еще не напечатала воззвания. Бернштейн не застал вчера Массингема.
Пьеса Эвелинга прошла удачнее, чем я ожидал. Это превосходно сделанный набросок, но оканчивающийся a la Ибсен, без решения конфликта, а здешняя публика к этому не привыкла. После этой пьесы шла другая, написанная Беби Роз и еще кем-то, - очень вольный английский вариант «Конфликта на почве долга» Эчегарая. Эту вторую пьесу, сильно приправленную сенсациями, приняли очень хорошо, хотя она тяжела и грубовата - совсем в английском вкусе.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 20 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю Вам две газеты: 1) «Reynolds`s», которая по просьбе Тусси перепечатала текст воззвания, но без подписей. Это предоставляет Вам прекрасный случай написать: «Организационная комиссия чрезвычайно обязана Вам за опубликование в Вашей газете нашего воззвания о созыве Международного рабочего и социалистического конгресса в Париже, который должен открыться 14 июля. Так как Вы не указываете никакого адреса, то разрешите нам сообщить через Вашу газету, что все корреспонденции из-за границы должны посылаться к нижеподписавшемуся секретарю комиссии. Примите и пр. - П. Лафарг.
Le Perreux, Paris, Banlieue, май - и т. д.» или что-нибудь в этом роде.
2) «Sun», новый радикальный еженедельник с заметкой о конгрессе, которой вы обязаны тоже влиянию Тусси. Посмотрим, нельзя ли будет использовать эту газету в дальнейшем, но влияние со стороны «Star» может нам повредить.
В «Justice», которую я Вам пришлю, как только получу газету, Гайндман испускает торжествующий клич, воображая, что, закрыв нам доступ в «Star», он тем самым лишил нас всякой возможности выступать в печати в Лондоне. Он заявляет, что Вы приятный и достойный уважения человек, но выставили себя в смешном виде, так же как и Бебель, Либкнехт и Бернштейн; он надеется, что мы прекратим наконец наши бессильные происки и т. д.
Видели ли Вы номер «Proletariat» (или «Parti ouvrier»?), в котором поссибилисты заявляют, что они уверены в датчанах? Бернштейн написал в Германию, чтобы разузнать, в чем дело.
Рошфор, едва отряхнув со своих ног прах парижских бульваров, всячески старается выставить себя в смешном виде - в Женеве ссорой со старым Беккером, а здесь тем, что выхватил на Риджент-стрит револьвер в ответ на пощечину. Дело будет разбираться сегодня в полицейском суде. Я пришлю Вам газету с отчетом.
Преданный Вам Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 21 мая 1889 г.
Дорогой Каутский!
Наконец-то нашлось несколько минут, чтобы написать тебе. Проклятый конгресс и все, что с ним связано, уже три месяца поглощали все мое время; сплошная писанина, беготня, дьявольская возня, а в результате - ничего, кроме неприятностей и скандалов. Бравые немцы возомнили в Санкт-Галлене186 и с той поры так и считают, что стоит им только созвать конгресс - и он уж тут как тут: jehi or, vajehi or (пусть Адлер объяснит тебе это) ( да будет свет, и стал свет (Библия. Первая книга Моисеева, гл. I, стих 3)). Они вообразили, что с тех пор, как они уладили свои внутренние распри, во всем социалистическом мире царят любовь и дружба, мир и согласие, и не имели ни малейшего понятия о том, что созыв конгресса означает или подчинение союзу Брусса - Гайндмана или же борьбу с ним. Несмотря на то что сейчас у них накопился уже достаточный опыт, им это, очевидно, не совсем еще ясно; они витают в мечтах об объединении обоих конгрессов, как только последние будут созваны, и при этом отказываются от единственного средства борьбы, которое позволило бы справиться с противником, а именно - показать когти Бруссу - Гайндману. Кто хоть немного знает этих людей, тому совершенно ясно, что они подчиняются только силе и рассматривают каждую уступку как признак слабости. Вместо этого Либкнехт требует, чтобы их щадили, не только обращались с чрезмерной предупредительностью, но даже чуть ли не носили на руках. Либкнехт испортил все дело. Гаагская конференция, которую Гайндман здесь назвал caucus, потому что его не пригласили (это уже само по себе глупость), могла бы приобрести значение, стать чем-то иным, нежели caucus, только в том случае, если бы после неявки поссибилистов позаботились о получении подписей других: австрийцев, скандинавов и т. д.
Это повлияло бы и на бельгийцев. Но ничего этого не было сделано, как и вообще ничего не было сделано. Конференция в Гааге, положившая хорошее начало, оказалась также и концом всего дела. И вот бельгийцы после отказа поссибилистов затягивают дело, не дают никакого ответа и наконец заявляют, что хотят предоставить решение своему съезду 21 апреля. Вместо того чтобы послать туда кого-нибудь, кто заставил бы бельгийцев ответить сейчас же: да или нет - и затем согласно этому направил бы действия остальных, - дело это бросили на произвол судьбы. Либкнехт произносит торжественные речи в Швейцарии, а когда мы здесь, в решающий для здешних условий момент, беремся за дело, он начинает ругаться и говорит, что мы нарушили решение держать в тайне гаагские резолюции (после отказа поссибилистов это было нелепостью, к тому же нам это решение было неизвестно); мы будто бы расстроили его план перетянуть (!) поссибилистов на нашу сторону через голову Брусса и других и так далее. Когда же англичане, которых мы растормошили, - недовольные элементы тред-юнионов, - стали запрашивать Бельгию, Голландию, Германию, Данию, как обстоит дело с нашим конгрессом, они получили лишь маловразумительные, неопределенные ответы и, естественно, присоединились к тем людям, которые знали, чего хотят, - к поссибилистам.
Так месяцами медлили и колебались, в то время как поссибилисты наводняли весь свет своими циркулярами, пока, наконец, в самом немецком лагере люди не потеряли терпения и не потребовали присутствия на поссибилистском конгрессе. Это возымело действие, и через 24 часа после того, как мы здесь сказали французам, что они, в силу резолюций бельгийского съезда, вправе поступить, как хотят, и могут тоже созвать свой конгресс 14 июля, - через 24 часа после этого подоспел и Либкнехт с этим планом, против которого до сих пор он вел такую яростную борьбу. Ему нужно непременно сначала основательно сесть в лужу, прежде чем он будет в состоянии принять смелое решение.
Но сейчас мы многое уже упустили. Здесь сражение по всей линии проиграно, потому что в решительный момент нас подвели. Те, кто нам сочувствует, должны были поздравить себя с тем, что были избраны - на другой, поссибилистский конгресс. В Бельгии, благодаря брюссельским интриганам, поссибилисты фактически победили. Ансель, который вообще был вполне приемлем, не хочет, очевидно, доводить дело до разрыва с брюссельцами. Даже датчане, видимо, колеблются, а за ними шведы и норвежцы, которые, хотя еще и не имеют большого значения, но все же представляют две нации. Просто из себя выходишь, когда видишь, как Либкнехт совершенно скомпрометировал, а быть может, отчасти и погубил великолепную позицию немцев в международном рабочем движении.
Тесный союз с австрийцами; американцы, в известной мере только филиал немецкой партии; датчане, шведы, норвежцы, швейцарцы, так сказать, питомцы немцев; голландцы - надежное связующее звено для запада; вдобавок повсюду немецкие колонии; не примкнувшие к поссибилистам французы, почти прямо зависящие от этого немецкого союза; славянские колонии и эмигранты на западе, точно так же тяготеющие к немцам, с тех пор как оскандалился анархизм. Что за великолепная позиция! И все это пошатнулось из-за иллюзии Либкнехта, который думает, что стоит ему только раскрыть рот, как вся Европа запляшет под его дудку, а если он не затрубит поход, то и враг ничего не предпримет. Вследствие же понятного, но достойного сожаления незнакомства Бебеля с заграничными делами у Либкнехта были в достаточной мере развязаны руки. Если дело примет дурной оборот, то виноват будет он, так как он бездействовал (если не считать интриг) и не выступил публично в тот самый момент, когда последовал отказ поссибилистов, то есть с начала марта и вплоть до окончания бельгийского съезда - 22 апреля.
Думаю, впрочем, что все еще уладится, если все дружно возьмутся за дело. Если удастся уговорить датчан, то дело выиграно, но на них можно повлиять только из Германии, то есть через Либкнехта. Но это безобразие, что дело вообще дошло до такого сомнительного положения, в то время как решительные действия в марте и начале апреля должны были привлечь на нашу сторону всю Европу. Поссибилисты действовали, в то время как Либкнехт не только сам ничего не делал, но и не давал возможности действовать другим: ведь французы не смели пошевельнуться, не смели ни принимать какие-либо решения, ни выпустить хоть один циркуляр, ни созвать какой-либо конгресс, пока Либкнехт, наконец, не заметил, что брюссельцы полтора месяца водили его за нос и что активность поссибилистов в противовес его собственной полной бездеятельности привела к тому, что им удалось переманить на свою сторону его собственных немцев. Вдобавок еще история с мерзавцем Шлезингером. Он, Либкнехт, взывает к чувству: малейшая попытка выступить публично может-де его совершенно разорить, заставить сделать 6000 марок долгу, принудить его эмигрировать в Америку. При этих обстоятельствах я хочу подождать - таково, по крайней мере, мое намерение в данный момент, - пока эта вещь появится целиком, а затем решить, что нужно будет предпринять. Но эта история для него - просто позор, и если он воображает, что может так легко отделаться от того факта, что на этом свинстве стоит его имя, то он жестоко ошибается.
Пришли мне, пожалуйста, следующие выпуски. Нахальство и заносчивость этого олуха могут сравниться только с его полным невежеством. Ты совершенно прав: если бы на издании не стояло имени Либкнехта, все это было бы просто смешно.
Как поживает Луиза? Все так же усердно занимается вопросами размножения человеческого рода? Надеюсь, что она весела и здорова и благополучно сдала последние экзамены.
Передай ей сердечный привет от Ним и от меня; теперь-то она, вероятно, сможет немного отдохнуть.
Мне пришлось отказаться от куренья, потому что оно скверно отражается на нервах и в особенности на сердце, которое в остальных отношениях в полном порядке. Употребление напитков также пришлось сильно ограничить, так как при теперешнем расстройстве нервов это действует сильнее обычного.
Принимаю сульфонал как снотворное, много бываю на воздухе - в Хемпстеде и Хайгете.
На это тоже уходит время. Скорей бы уж прошел этот проклятый конгресс, чтобы не нужно было рыться в такой груде газет. У меня ни на что не остается времени, - если в конце концов я добираюсь до разумной книги, то глаза уже настолько утомлены, что приходится заняться другим. Врач говорит, что совершенно излечить глаза мне никогда не удастся, но нет ничего серьезного, только постоянное неудобство, то есть ограниченное время для чтения и письма.
Тусси пишет теперь на пишущей машинке.
Сердечный привет от Ним и твоего Ф. Э.
А. Ф. РОБИНСОНУ В ЛОНДОНЕ Лондон, 21 мая 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
М-ру А. Ф. Робинсону 47, Little George St. Hampstead Rd.
Милостивый государь!
Так как мне сообщили, что Вы в настоящее время получили хорошее место и вполне можете постепенно выплатить 25 шиллингов, которые я Вам одолжил, а сосед Ваш, м-р Лар, сейчас без работы, я просил бы Вас выплатить ему вышеуказанную сумму еженедельными взносами в приемлемых для Вас размерах, о которых вы можете договориться между собой.
Расписки м-ра и миссис Лар в получении этих денег будут иметь ту же силу, что и мои собственные.
Уважающий Вас Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 24 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Умоляю Вас, поспешите с извещением с подписями иностранцев! И здесь и повсюду оно для нас крайне важно. Содержание не играет роли, пусть оно будет не блестящим, без возвышенных фраз - вся суть в подписях. Если мы получим его через восемь-десять дней, мы одержим здесь победу; если нет - мы проиграем сражение вторично, и на этот раз по вине парижан. Неужели так трудно составить воззвание, под которым все смогли бы подписаться!
Прилагаю «Justice» с манифестом, ярость и бесстыдная ложь которого весьма ярко показывают, какое впечатление, даже сейчас, произвело здесь воззвание. Как видите, Социал-демократическая федерация, или, вернее, Гайндман, отлично понимает, что речь идет в такой же мере об их положении здесь, как и о положении поссибилистов во Франции. Разумеется, мы ответим. Но если бы мы могли присоединить к нашей листовке извещение о созыве конгресса с подписями иностранцев, это произвело бы огромное впечатление.
Воззвание перепечатано в «Commonweal», и Моррис открыто высказывается за наш конгресс. В «Labour Elector» У. Парнелл, делегат Лондонского конгресса, очень славный в способный малый, рабочий, объявляет, что у него имеются экземпляры воззвания для желающих. Он прекрасное приобретение для нас! Тусси устраивает завтра собрание, на котором Бернштейн (мы здесь называем его Эде, если я случайно напишу так, Вы будете знать, о ком идет речь) встретится с Бёрнсом, Томом Манном и другими влиятельными рабочими.
Бёрнс избран своей секцией на конгресс поссибилистов; будет очень хорошо иметь таких людей на поссибилистском конгрессе, раз уж мы не можем иметь их на нашем.
«Star» еще не опубликовала письмо Окецки, но уже напечатала письмо Бакса о Вайяне.
Но мы ему напомним и о другом письме. Так как он хочет продвинуть продажу своей газеты в Париже, то мы познакомим его с радикал-социалистами муниципального совета: с Лонге, Дома и другими. Каково содержание письма Окецки? Отрицает ли он категорически обвинение, что Буле пользовался буланжистскими деньгами? Вы не представляете себе, как важна здесь для нас - да и для вас - эта ежедневная газета, каких трудов стоит вырвать ее из-под влияния Гайндмана.
В Манифесте «Justice» сказано, что Фаржа голосовал за поссибилистский конгресс (на Лондонском конгрессе). Этого не может быть! С этой же почтой я пошлю ему просьбу написать письмо, которое мы сможем опубликовать. Да, но у меня нет его адреса, а человек, которого я имею в виду, не Фаржа, а Фрежак де Коммантри. Вы окажете нам, таким образом, большую услугу, если раздобудете для нас такое письмо и сделаете это быстро, потому что здесь нельзя терять времени, не то растеряешь своих читателей.
Я написал в Данию, чтобы узнать причину задержки, но мой корреспондент принадлежит к радикальной оппозиции, а не к умеренным, которые руководят партией. Поэтому мы написали Бебелю, что очень важно заполучить датчан, за которыми последуют, в свою очередь, шведы и норвежцы; мы предложили ему, чтобы кто-нибудь из немцев отправился туда лично, если дело там не двигается.
Итак, дорогой Лафарг, поторопитесь с извещением о созыве конгресса, подписанным всеми. Это единственный действительный способ задушить всякую клевету и всякую ложь противников; чрезвычайно важно и в отношении всех еще колеблющихся стран, чтобы воззвание появилось до того, как они примут решение. Из-за нерешительности и проволочек Либкнехта мы потеряли не мало позиций; не следуйте его примеру. Уверяю Вас, что если мы изза вашей никому не понятной медлительности проиграем еще один бой, то мы здесь имеем право потерять терпение и предоставить вам самим устраивать свои дела. Невозможно помочь людям, если они сами не желают помочь себе хоть немножко. Пошлите же иностранным партиям без дальнейших проволочек хоть какое-нибудь воззвание, которое не вызывало бы возражений; соберите подписи и напечатайте его или пришлите для этого нам с английским переводом, который должна сделать Лаура, чтобы нам не терять времени. Шансы на успех превосходны, если только вы все согласитесь выдвинуть самое главное и важное на первый план, отбросив в сторону все мелочное соперничество и все второстепенные вопросы. Не портите свой собственный конгресс, не будьте более немцами, чем сами немцы.
Преданный Вам и Лауре Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Из письма Геда к Бонье я знаю, что извещение о созыве конгресса с подписями иностранцев уже печатается. Вы можете прибавить туда: Р. Каннингема-Грехема, члена английского парламента, и если Вы в понедельник не получите телеграммы с опровержением, то также У. Парнелла - делегатов Лондонского конгресса Тома Манна 1888 года.
У нас еще нет формального согласия от двух последних; Бернштейн виделся с ними сегодня утром, а также с Грехемом и Бёрнсом; последний говорит, что он намерен окончательно порвать с Социал-демократической федерацией, что ему надоели интриги Гайндмана, который развалил всю организацию, что тираж «Justice» упал с 4000 до 1400 экземпляров и т. д. Хотя он и избран своей секцией на конгресс поссибилистов, но действовать будет в нашем духе; переговоры о том, каким образом он сможет это осуществить, еще продолжаются.
Итак, присылайте экземпляры извещения как можно скорее.
Преданный Вам Ф. Э.
Через некоторое время мы получим, вероятно, еще ряд подписей.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Лондон], 27 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Этой почтой посылаю Вам доклад об Альянсе. Не хотите ли также получить и «Мнимые расколы»?
Пришлите мне статью для рус
15:35 01.08.2015
Пришлите мне статью для русского журнала, я отправлю ее Даниельсону.
Так как Лавров ломается, то обратитесь по адресу: Н. Аксельрод, кефирное заведение Hirschengraben, Цюрих и попросите достать Вам подписи Веры Засулич (поскольку у Вас нет ее адреса), его собственную, а также Г. Плеханова и других русских марксистов. То-то будет изумлен наш бравый эклектик!
Английский текст извещения уже в типографии, завтра у меня будет корректура, послезавтра разошлем текст.
Парнелл отказывается дать свою личную подпись, но дает ее в качестве почетного секретаря Рабочей избирательной ассоциации.
Так как Вы должны были получить эту подпись вместе с подписями других членов (Чампиона, Манна, Бейтмана), то я не стал посылать Вам телеграммы, так как Вы, конечно, напечатали бы подписи в том виде, в каком они непосредственно были Вам присланы, а не так, как они значились в моем письме.
Дело в том, что Парнелл будет послан делегатом от секции своего тред-юниона (столяровкраснодеревцев) на конгресс поссибилистов, на котором он и Бёрнс будут действовать в нашем духе. Возможно даже, что если поссибилисты выскажутся против их предложения о слиянии, то они порвут с ними и перейдут к нам. Но это еще музыка будущего.
Я торопил Вас потому, что из Парижа приходили разноречивые вести, и потому, что я не знал, достигнуто или не достигнуто соглашение по поводу текста извещения. Теперь и здесь дело пойдет на лад. Это поразит всех как удар грома.
Ваша тактика самая правильная, в особенности в такой момент, когда у вас нет своего органа и когда во Франции каждый уже определил свою линию. Но здесь, где не только немало колеблющихся элементов, но можно еще покол##### и тех, кто уже перешел на сторону врага - а это возможно, - здесь следует атаковать.
Завтра надеюсь наконец поработать немножко над брошюрой против Гайндмана; сегодня хлопоты по поводу английского текста извещения и всякая беготня отняли у меня весь день.
Письмо из Лиона находилось в конверте, который я прилагаю; я послал его Вам, чтобы Вы разобрали адрес и имя отправителя. Лионцы просили у меня экземпляры моих работ.
Между тем Вы получили мое письмо, которое я послал Вам вместе с их письмом и в котором просил Вас об этих разъяснениях.
Спешу кончить.
Преданный Вам Ф. Э.
Нам непременно нужно знать, голосовал ли Фаржа за или против, - быть может, он ушел до этого голосования2?
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 8 июня 1889 г.
Дорогой Зорге!
Я почти сожалею, что к Вишневецким ты отнесся настолько серьезно, что пошел на разрыв с ними. Я охотно доставил им удовлетворение, позволив им доказать мне высшую степень их неудовольствия тем, что он не посетил меня. Однако предполагаю, что он вынудил тебя к этому своим некорректным поведением.
Настроение, под влиянием которого написано твое письмо о конгрессе, владело и мною с середины марта и почти до середины мая. Каким-то чудом все теперь спасено, как это видно Первая страница письма Энгельса Лафаргу 27 мая 1889 года из посланного тебе второго воззвания о созыве конгресса с подписями почти со всей Европы (дополненными в приложении ко второй брошюре Бернштейна, посланной сегодня).
Первую брошюру, подписанную Бернштейном, редактировал я, как и все, что появлялось по этому вопросу на английском языке. То, в чем ты мог бы упрекнуть меня, было необходимо, если учесть местные условия, в особенности разоблачение поссибилистов, которое кажется тебе нападками на них. Но более всего необходимо было опубликование гаагских резолюций, которые гаагские мудрецы решили держать в тайне и к тому же еще in infinitum.
К счастью, ни здесь, ни в Париже никто не знал об этом мудром решении, и мы взялись за дело, так как поссибилисты и их здешние приверженцы изо дня в день выезжали именно на этих резолюциях, распространяя о них невероятную ложь и т. д.
Разумеется, после того как поссибилисты отказались, надо было действовать энергично.
По бельгийцы, которые ведь должны были созвать конгресс совместно со швейцарцами, не двигались с места; они хотели затянуть дело до своего съезда в Жолимоне на пасхе и прикрыться принятыми там решениями. А из швейцарцев Шеррер тоже действовал немного лениво под тем предлогом, что с соизволения Либкнехта можно будет обеспечить переход массы поссибилистов на нашу сторону, «через голову Брусса и К°»!! Либкнехт же произносил торжественные речи в Швейцарии, а Бебель слишком слабо был осведомлен об обстоятельствах дела, чтобы самостоятельно действовать в его отсутствие.
Настоящее поле битвы было здесь. Первая брошюра Бернштейна подействовала здесь, как удар грома. Люди увидели, что были бесстыдно обмануты Гайндманом и К°. Если бы наш конгресс был созван тотчас же, то все были бы с нами, а Гайндман и Брусс были бы одни.
Недовольные элементы тред-юнионов обращались к нам, немцам, голландцам, бельгийцам, датчанам, но ни от кого не получили ответа, когда, где и при каких обстоятельствах будет созван наш конгресс. Для них же самое главное было послать делегатов на конгресс - безразлично на какой - в виде оппозиции против Бродхёрста, Шиптона и К°. Вследствие этого они примкнули к тому конгрессу, о созыве которого уже было объявлено.
Так мы шаг за шагом теряли здесь почву; наша позиция в здешней радикальной прессе тоже сильно пошатнулась, а в довершение всего подоспело и решение бельгийского съезда: послать на оба конгресса по одному делегату. И даже в германской партийной прессе Ауэр и Шиппель выступили за то, что следует принять участие в поссибилистском конгрессе, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать отсутствие враждебно-шовинистического отношения к французам. Словом, я считал дело проигранным, по крайней мере поскольку это касается Англии.
Однако я тотчас же написал французам (которые с самого начала настаивали на том, чтобы конгресс был созван 14-21 июля, одновременно с поссибилистским, иначе, мол, его вообще не стоит созывать), что бельгийское решение возвращает им свободу действий и что они должны тотчас же созвать конгресс в указанный срок. А господин Либкнехт, которого статьи Ауэра и Шиппеля живо подстегнули, вдруг понял теперь, что он слишком затягивал дело и что сейчас надо действовать быстро, - он дал французам тот же совет. Последовало воззвание о созыве конгресса. Сверх всякого ожидания результаты оказались очень хорошими, заявления о присоединении посыпались градом и все еще продолжают поступать. И даже здесь у нас - нечто большее, чем succes d`estime (успех в силу одной только репутации), а опубликование подписей и сейчас еще оказывает здесь действие. Даже здесь за нас все, стоящие вне Социал-демократической федерации (находящейся в сильном упадке), а часть тех, кто еще находится внутри нее, сочувствует нам. Ведь Джон Бёрнс, социалистический член совета Лондонского графства, вместе со всей секцией Баттерси, по всей вероятности, порвет или уже порвал с Социалдемократической федерацией. Он и Парнелл (подписавшийся под нашим извещением) уже избраны делегатами на поссибилистский конгресс и будут действовать там в нашу пользу.
За исключением Социал-демократической федерации, поссибилисты во всей Европе не имеют на своей стороне ни одной социалистической организации. Им, следовательно, ничего другого не остается, как вернуться назад к несоциалистическим тред-юнионам, и они пожертвовали бы всем, если бы могли заполучить хотя бы здешние старые тред-юнионы, Бродхёрста и присных, но с тех довольно уже того, что было здесь в Лондоне в ноябре. Из Америки к ним прибудет один только делегат от «Рыцарей труда».
Суть дела в том - и для меня это было причиной так горячо взяться за дело, - что старый раскол в Интернационале, прежняя борьба в Гааге снова становятся в порядок дня.
Противник тот же, с той только разницей, что знамя анархистов заменено знаменем поссибилистов; та же продажа своих принципов буржуазии за частичные уступки, а главное за теплые местечки для вожаков (члены городского муниципалитета, Биржи труда и т. д.). И тактика совершенно та же. «Манифест Социал-демократической федерации», явно написанный Бруссом, - это новое издание сонвильерского циркуляра. И Брусс это знает: он все еще нападает на авторитарный марксизм, используя ту же ложь и клевету, а Гайндман ему вторит. Основным источником его сведений об Интернационале и политической деятельности Маркса являются здешние недовольные элементы Генерального Совета - Эккариус, Юнг и К°.
Союз поссибилистов и Социал-демократической федерации должен был составить ядро нового Интернационала, который должен был быть основан в Париже либо вместе с немцами, если бы они присоединились в качестве «третьего в союзе» (Шиллер "Порука"), либо против них. Отсюда множество маленьких конгрессов, постоянно следующих один за другим; отсюда и та непримиримость, с которой союзники объявляли все другие французские и английские направления несуществующими; отсюда интриги, в особенности с малыми нациями, на которые опирался и Бакунин. Действовать в том же духе стало затруднительно, когда немцы, после Санкт-Галленского решения, совершенно наивно - в абсолютном неведении того, что творится вовне, - включились в движение за конгресс. И так как те людишки охотнее шли против немцев, чем с ними, - ведь их считали слишком уж пропитанными марксизмом, - борьба стала неизбежной. Ты не можешь себе представить, до чего немцы наивны! Мне стоило громадных усилий разъяснить, даже самому Бебелю, в чем, собственно, тут дело, в то время как поссибилисты это прекрасно понимают и ежедневно разглагольствуют об этом.
При наличии всех этих ошибок у меня было мало надежды на хороший исход - на то, что имманентный разум, постепенно развивающийся в ходе этой истории к познанию самого себя, победит уже сейчас. Тем более радует меня доказательство того, что сегодня все же такие вещи, как в 1873-1874 гг., уже невозможны. Интриганы уже теперь разбиты, и значение конгресса - повлечет он за собой другой или нет - заключается в том, что единодушие социалистических партий Европы будет засвидетельствовано перед всем миром, а несколько интриганов, если они не смирятся, останутся ни с чем.
В других же отношениях конгресс имеет мало значения. Я, конечно, туда не поеду, я не могу снова на долгий срок броситься в агитацию. Но люди хотят опять играть в конгрессы; и поэтому лучше, чтобы ими руководили не Брусс и Гайндман. Было как раз еще время расстроить их игру.
Любопытно знать, как подействует вторая брошюра Бернштейна. Надеюсь, она будет последним документом в этом деле.
В остальном дела здесь так себе. Я должен был отказаться от куренья, так как оно отрицательно действует на нервы; это стоит мне удивительно мало усилий, курю каждые 2-3 дня лишь треть сигареты; думаю, однако, в будущем году снова начать. Сэм Мур уезжает главным судьей на Нигер в Африку. В следующую субботу он отправляется из Ливерпуля и через полтора года вернется на полгода; будет переводить там III том. Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Энгельс
21:38 01.08.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 11 июня 1889 г.
Дорогая Лаура!
Наконец-то я смог найти несколько минут, чтобы спокойно поболтать с тобой. Прежде всего позволь мне поблагодарить тебя за очаровательное приглашение в Ле-Перрё на время конгресса. Но боюсь, что буду вынужден отложить его принятие. Есть две вещи, которых я избегаю принципиально: это - посещение конгрессов и выставок; туда я отправляюсь только по принуждению. Грохот и толчея вашей «всемирной ярмарки», выражаясь жаргоном респектабельного британца, отнюдь меня не привлекают, а от конгресса я во всяком случае должен держаться подальше, иначе я был бы вовлечен в новую агитационную кампанию и вернулся бы сюда с бременем заданий в интересах разных национальностей, которые отняли бы у меня несколько лет. На конгрессе от таких вещей не откажешься, а я все же должен это сделать, иначе третий том на свет не появится. Более 3 месяцев у меня не было возможности даже взглянуть на него, а теперь, перед отдыхом, который я намереваюсь себе устроить, начинать слишком поздно; да я и не уверен, что мои хлопоты с конгрессом совершенно окончились. Итак, если я не приеду в Ле-Перрё в этом году, то отложить не значит отменить, а нынешним летом я немного отдохну в тихом приморском уголке и постараюсь привести себя в такое состояние, когда опять смогу выкурить сигару, чего я не делал больше двух месяцев, так как могу выдержать не более грамма табаку через день; но я опять сплю, и вино в умеренном количестве уже не оказывает на меня неприятного действия.
Вот кое-какие новости для Поля. Сэм Мур дает нам сегодня вечером прощальный обед. В субботу он отплывает на Нигер, где в Асабе, в глубине Африки, будет главным судьей на территориях привилегированной и с ограниченной ответственностью Королевской компании Нигера, - с шестимесячным отпуском в Европу раз в два года, хорошим жалованьем и надеждой вернуться через 8 лет или около этого независимым человеком. Стать главным судьей нигерских негров, сливок нигрицийского нигерского негритянства, он согласился главным образом в честь Поля ( намек на негретянское происхождение П.Лафарга). Всем нам очень жалко терять его, но он больше года искал чего-нибудь в этом роде, а место великолепное. Назначением своим он обязан не только своей юридической квалификации, но также, в очень значительной степени, тому, что является превосходным геологом и ботаником и бывшим офицером волонтеров - все эти качества очень ценны в новой стране. Он хочет завести ботанический сад и создать метеорологическую станцию; судейские его обязанности будут состоять главным образом в наказании немецких контрабандистов, промышляющих бисмарковской картофельной водкой, а также оружием и боеприпасами. Климат гораздо лучше, чем принято считать, а медицинское обследование Мура дало весьма удовлетворительные результаты; врач сказал ему, что перспективы у него лучше, чем у молодых людей, которые просто от скуки убивают себя виски и гаремами чернокожих. Таким образом, когда третий том выйдет, то часть его, по крайней мере, будет переведена в Африке, так как я буду посылать Муру корректурные листы.
Вернемся к нашему возлюбленному конгрессу. Я считаю эти конгрессы неизбежным злом в движении; люди обязательно хотят играть в конгрессы, и хотя эти последние имеют свою положительную сторону как демонстрация сил и полезны тем, что сводят вместе людей из разных стран, вряд ли игра стоит свеч при наличии серьезных разногласий. Но упорные усилия поссибилистов и сторонников Гайндмана пролезть посредством своих конгрессов в руководство новым Интернационалом сделали для нас борьбу неизбежной, и вот единственный пункт, по которому я согласен с Бруссом: людей толкает ныне в два противоположных лагеря вновь возникший старый раскол в Интернационале. С одной стороны, ученики Бакунина, под другим знаменем, но со всем старым снаряжением и тактикой. компания интриганов и обманщиков, пытающихся стать «боссами» рабочего движения и использовать его в своих собственных личных целях; с другой стороны, истинное рабочее движение. И именно это, это одно заставило меня столь серьезно взяться за дело. Споры о деталях законодательства не интересуют меня в такой степени. Но позиция, отвоеванная у анархистов после 1873 г., подверглась теперь нападению со стороны их преемников - и, таким образом, выбора у меня не было. Теперь мы победили, мы доказали миру, что почти все социалисты Европы являются «марксистами» (и будут же они беситься, что дали нам это название!), а они, отвергнутые, остались одни с утешителем Гайндманом. И сейчас, я надеюсь, мои услуги более не требуются.
Так как никто к ним не идет, они прибегают к помощи несоциалистических или полусоциалистических тред-юнионов, и, таким образом, их конгресс будет иметь совершенно отличный от нашего характер. Это делает вопрос о слиянии второстепенным; два таких конгресса могут без скандала заседать бок о бок.
Дорогая моя Лаура, я собирался написать значительно больше, но почти ничего не вижу из-за тумана. Поэтому мне приходилось делать перерывы, дожидаясь лучшего освещения, а теперь уже время отправлять почту. Итак, я могу только приложить чек на 20 фунтов, о котором пишет Поль.
Что касается денег для конгресса, то что-нибудь следовало бы сделать немцам, - если я смогу, то напишу об этом Полю завтра.
Всегда твой Ф. Энгельс
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 12 июня 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Милостивый государь!
Тысячи извинений за то, что оставил без всякого ответа Ваше письмо от 15 апреля. Вопреки своему намерению я оказался в самой гуще споров о международном конгрессе, и на меня свалилось столько работы, переписки, беготни и т. д., что я, к сожалению, запустил множество других дел; в том числе масса писем оставалась без ответа.
Чтобы не заставлять Вас ждать ни минуты дольше, сообщаю, что брошюру, которой Вы интересуетесь, я со времени ее выхода в Кёльне больше не видел, и, насколько мне известно, и в архиве Маркса нет ни одного экземпляра. Брошюра появилась незадолго до начала процесса, и о втором ее выпуске я никогда ничего не слыхал. Об этом, наверное, появилась бы заметка в «Neue Rheinische Zeitung», но там впервые 9 июля 1848 г. помещено только извещение о самой брошюре в одном выпуске, а 5 августа начался процесс; в промежуточных номерах нет никаких сведений о втором выпуске, да его, несомненно, и не было. После оправдательного приговора у Лассаля не было никаких оснований продолжать свою критику, имевшую единственную цель - содействовать этому оправдательному приговору.
Жду с большим интересом Вашей работы, выход в свет которой теперь уже обеспечен.
Статью в «Vossische Zeitung» о Канте я смогу прочесть только сегодня после закрытия почты, так что пока выражаю Вам лишь свою сердечную благодарность за нее.
Если Вы будете сотрудничать в «Vossische Zeitung» и Вам поручат там бранить Восток, то я хочу обратить Ваше внимание только на «Standard», которая из всех лондонских и, может быть, из всех европейских газет (кроме некоторых венгерских) содержит наилучшие сведения о Востоке в той мере, в какой им интересуется Россия. Так, несколько дней тому назад в ней сперва появилось: 1) известие о вновь всплывшем на свет русском проектике великосербского государства под властью черногорского князя - проектике, продвижение которого русское правительство предоставляет пока панславистскому комитету, чтобы затем, смотря по обстоятельствам, взяться за него самому или опять отложить его на время в сторону; 2) известие о тайном соглашении между царем и шахом, по которому Персия обязуется впредь не предоставлять без разрешения России никаких железнодорожных, мореходных и прочих концессий и в случае войны предоставить в распоряжение русских Хорасан (то есть сделать для них возможным стратегическое окружение Афганистана). Иной раз проходят месяцы без каких бы то ни было подобных сообщений в «Standard», но зато потом разоблачения так и сыплются. Этим материалом снабжают «Standard» русофобские элементы консервативной партии, армии и индийской бюрократии.
Боюсь, что как только Россия закончит конверсию своего долга и приобретет благодаря этому такие позиции в сфере кредита, какими она прежде никогда не обладала, панславистская партия, с одной стороны, и необходимость занять армию (в которой младшие образованные офицеры - все сплошь конституционалисты и, следовательно, гораздо выше пруссаков) и тем самым отвлечь ее от политических заговоров, с другой стороны, толкнут русское правительство на путь войны. Что тогда произойдет, никто не может предсказать; это, как в изречении старого дельфийского оракула: ....... ``.... ...... ....... ..... .......... Во всяком случае, полетит к черту очень многое, может быть, и германская армия, если некоему самонадеянному мальчишке ( если Крез перейдет Галлий, то он сокрушит обширное царство (Аристотель. «Риторика», кн. III, гл. 5)) дадут возможность дезорганизовать ее к тому времени.
А ведь последняя стачка горняков была также превосходным событием, осветившим, как вспышка молнии, все положение. Это три армейских корпуса, переходящих на нашу сторону.
Итак, до следующего раза!
С сердечным приветом.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 15 июня 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Я написал Бебелю, что ваши взносы поступают довольно медленно, что вы стеснены в средствах, необходимых для конгресса и т. д., я разъяснил ему причины этого (ваша малочисленность в Париже, необходимость для провинциалов приберегать средства для делегаций, обычная медлительность французов в уплате взносов и т. д.) и подал ему мысль о своевременности субсидии со стороны немецкой партии как подлинного интернационального вклада. Было бы хорошо, если бы Вы немного подтолкнули Либкнехта с этой самой субсидией, Вы можете лучше меня обрисовать ему ваше положение и сказать ему, что это я предложил Вам написать ему по этому поводу.
Посылаю Вам «Justice» с ответом Гайндмана. Это - вспышка бессильной ярости человека, который чувствует, что он разбит наголову. То, что он говорит о Парнелле и Степняке, - просто ложь. У меня под рукой письмо Степняка, написанное им вчера Тусси, тотчас же по прочтении «Justice». Он говорит в нем, что все это ложь и что он немедленно будет писать в «Justice». Что касается Парнелла, то его имя было сообщено нам официально Рабочей избирательной ассоциацией, и, поскольку он не сложил с себя функций секретаря этой ассоциации, он не может оспаривать законность подписи. Он отказался подписаться лично от себя, и мы посчитались с его щепетильностью в этом отношении.
Никто не знает этого Филда, который с таким пылом бросается в защиту нашего конгресса.
Датская газета Трира и Петерсена открыто выступила на нашей стороне, но они правы, что не идут дальше этого. Предложив послать на наш конгресс делегацию, они тем самым толкнули бы официальную датскую партию к поссибилизму. У нас есть то удовлетворение, что эти скрытые поссибилисты не осмеливаются явиться на другой конгресс.
Так как теперь оба конгресса носят совершенно различный характер: наш - объединенных социалистов, а другой - людей, не идущих дальше тред-юнионизма (так как никого у них не будет, кроме поссибилистов и Социал-демократической федерации), то сомнительно, чтобы произошло слияние. А если оно и не произойдет, то большой беды не будет. Ведь общеизвестно, что социализм еще не объединил под своим знаменем весь рабочий класс Европы, и наличие бок о бок двух конгрессов было бы лишь подтверждением этого общеизвестного факта.
С другой стороны, так как наш конгресс - более передовой, чем их, то и задачи у нас теперь другие. Если бы оба конгресса были открыто социалистическими, мы могли бы пойти на многочисленные уступки по вопросу о форме во избежание скандала. Но так как группировка на два лагеря под двумя различными знаменами уже произошла без нас, то нам надлежит защищать честь социалистического знамени; слияние, если оно произойдет, будет не слиянием, а скорее союзом, и следует хорошенько обсудить условия этого союза.
Во всяком случае, надо посмотреть, как пойдет дело, и не связывать себя заранее решениями, которых уже нельзя будет отменить. Суть дела всегда в том, чтобы вина пала на противника; надо делать так, чтобы в случае разрыва именно его порицали за это.
Вы можете быть уверены, что после того, что произошло, ни поссибилисты, ни Социалдемократическая федерация не будут воодушевлены безумным желанием объединиться, но, скорее, горячим желанием взвалить на нас вину за разрыв, которого они втайне желают и который один только сможет создать видимость, будто они продолжают существовать. Сделать им любезность и спровоцировать разрыв значило бы вдохнуть в них новую жизнь.
Только благодаря нашим ошибкам они смогут воспрянуть после своего поражения, и мы совершим эти ошибки, если будем действовать под влиянием страстей или какого-нибудь чувства. Это дело простого расчета - больше ничего.
Поцелуйте Лауру за меня и за Ним. Сегодня утром Сэм Мур отбыл из Ливерпуля на Вашу африканскую родину.
Преданный Вам Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 28 июня 1889 г.
Дорогая Лаура!
Что касается твоего «непринужденного» перевода моего «отложить и т. д.», то боюсь, что в такую тропическую жару я смогу собраться лишь с такими силами, какие нужны, чтобы всецело предоставить тебе ответственность за этот перевод и совершить это, как говорят адвокаты, «не в ущерб». Я знаю только, что если такая погода продлится, то я вам с вашим конгрессом не позавидую; меня интересует только один конгресс - конгресс с Ним за бутылкой холодного пива из погреба.
Что касается вашего конгресса, то из твоего письма к Мэгги Гаркнесс я вижу, что организационные заседания предполагается проводить при закрытых дверях. Так вот, я совершенно убежден, что этот вопрос может быть решен только самим конгрессом и после того, как выслушают немцев, австрийцев и т. д. Но поскольку речь идет о вопросах повестки дня, я вообще не вижу никакой необходимости настаивать на закрытых заседаниях и склонен думать, что сами немцы предпочтут проводить исключительно открытые заседания - если только в некоторых кругах не существует страстного желания восстановить Интернационал в том или другом виде, а этому немцы будут и должны противиться всеми силами. Наши и австрийцы - единственные, кому приходится вести настоящую борьбу, приносить настоящие жертвы, у них всегда сотня человек или около того сидит в тюрьме, и они не могут позволить себе играть в международные организации, которые в настоящее время столь же невозможны, сколь и бесполезны.
С другой стороны, поссибилисты и К° сделают все, чтобы поднять шум вокруг своего конгресса, вероятно, они вовсе не станут устраивать закрытых заседаний после проверки полномочий, а может быть, и для этого не устроят. Имея перевес на своей стороне благодаря связям с буржуазной печатью во Франции и здесь, в то время как мы находимся в крайне невыгодном положении, они получат преимущество перед нами, если мы не будем действовать смело и допускать прессу возможно чаще.
Из всего этого я заключаю, что лучше всего будет воздержаться от окончательного суждения по этому или другим вопросам, связанным с конгрессом, и выждать, пока выскажутся другие, а затем уже делать выводы. Я поступил бы так же и в решении вопроса о необходимости сделать слияние обоих конгрессов невозможным, о чем пишет Поль. У меня такое впечатление, что когда этот вопрос возникнет, то обнаружится столько практических трудностей, что если поссибилисты не уступят по всем пунктам, то из этого едва ли что-нибудь выйдет. Но поссибилисты не станут уступать, а так как они наверняка возместят за счет тред-юнионов недостаток у них социалистов и смогут выставить немало французов и англичан (а эти две нации, как ты знаешь, составляют, по их собственному мнению, весь цивилизованный мир) и будут иметь одного «рыцаря труда», представляющего, по собственному его заявлению, по крайней мере 500000 человек, и одного посланца Американской федерации труда, представляющего 600000, - то они будут представлять, на бумаге, огромное количество рабочих и ждать уступок от нас, бедных социалистов. Я только боюсь, как бы они не подстроили чего-нибудь, чтобы свалить на нас вину перед публикой (такими фокусами они владеют в совершенстве), и как бы Либкнехт не попался в эту ловушку. В этом случае я особенно рассчитываю на тебя, на Тусси и Д. Ньювенгейса - вы должны будете открыть Бебелю глаза и не допустить удовлетворения страсти Либкнехта к объединению.
Тусси ответила на вопрос Поля о Лави, я там не был, она все это знает.
По-моему, оба конгресса могут без всякого ущерба заседать бок о бок - они существенно различны по своему характеру, один состоит из социалистов, а другой - главным образом из претендующих на социализм, и я не думаю, чтобы при таких обстоятельствах Бебель был готов пойти на объединение любой ценой. Он писал мне, что слияние может произойти только на основе полнейшего равенства, и таковы, несомненно, будут его минимальные условия. Но он никогда не жил за пределами Германии, он не может судить об условиях жизни или идеях англичан или французов, и вот тут-то Либкнехт может стать спасен, особенно потому, что он, к несчастью, из-за отсутствия лучше осведомленного человека играет у немцев роль министра иностранных дел. Вы должны четко разъяснить Бебелю, что поссибилисты и Социал-демократическая федерация намерены использовать конгресс как средство восстановления Интернационала, - этого немцы не могут поддержать, не навлекая на себя бесчисленных судебных преследований, - и что поэтому немцам лучше держаться от такого конгресса подальше.
Поздравляю Поля с двойной кандидатурой - в Авиньоне он наверное победит, это город Лауры! Ему следовало бы заказать себе визитные карточки с надписью: «Поль Лафарг, кандидат, преемник (более счастливый) Петрарки»! Но я думаю, ты и без меня достаточно давно и часто слышишь в Париже эти скверные каламбуры.
Я полагаю, что наши в Париже готовят для конгресса проект регламента? Это совершенно необходимо для сбережения времени, он должен быть очень коротким и предоставлять все детали председателю.
Если у меня будет время, я пошлю Полю несколько строк по вопросу о национальном вооружении и отмене постоянных армий.
Сэм сейчас где-нибудь в Сенегале или Гамбии, мы ждем через день-два письмеца с Мадеры.
От Шорлеммера - ни слова. Я постараюсь немного расшевелить его. Но может быть, он тебе написал, М. Гаркнесс он сказал, что намерен быть на конгрессе в Париже.
Парнелл напечатал в «Labour Elector» письмо о том, что он дал подпись в качестве почетного секретаря Рабочей избирательной ассоциации, - этого достаточно.
Привет от Ним. Всегда твой Ф. Э.
5 часов вечера. Только что получил твое письмо к Тусси и ее ответ. То, что она пишет в прилагаемом письме по поводу закрытых заседаний, я полностью одобряю. Я напишу и Бебелю на ту же тему завтра.
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 4 июля 1889 г.
Милостивый государь!
Я передал г-ну Лафаргу и г-ну Каутскому все, что Вы любезно сообщили мне по поводу их статей, напечатанных в «Северном вестнике». Вследствие этого г-н Лафарг прислал мне статью об эволюции собственности и просил меня переслать ее Вам в надежде, что Вы не откажетесь предложить ее редактору «Северного вестника» (А.М. Евреинова) на обычных условиях гонорара и пр. Я посылаю ее Вам сегодня заказной бандеролью.
Сообщенные Вами сведения о состоянии здоровья общего друга очень утешительны и вполне совпадают с тем, что мы слышали из других источников. Человек с таким несокрушимым организмом, без сомнения, справится с болезнью, и мы можем надеяться в один прекрасный день снова увидеть его здесь полным сил и здоровья.
Последние три месяца третий томоставался без движения из-за всякого рода неизбежных помех; и так как летний сезон всегда располагает к праздности, то боюсь, что до сентября или октября мне едва ли удастся много работать над ним. Раздел о банках и кредите представляет значительные трудности. Основные положения изложены достаточно ясно, но весь контекст таков, что предполагает у читателя хорошее знакомство с важнейшими работами в этой области, например с работами Тука и Фуллартона, а так как обычно бывает наоборот, то потребуется много пояснительных примечаний и т. п.
Кстати, у меня есть лишний экземпляр книги Фуллартона «О регулировании средств обращения» - важнейшей работы по этому вопросу; если у Вас этой книги нет, я буду очень рад, если Вы позволите мне прислать ее Вам.
Последний раздел - «О земельной ренте» - потребует, насколько мне помнится, только формального просмотра, так что, когда будет закончен раздел о банках и кредите (это одна треть всего тома), то работа над последней третью (рента и различные виды дохода) много времени не отнимет. Но так как этот заключительный том представляет собой такое блестящее и абсолютно неопровержимое исследование, я считаю себя обязанным выпустить его в таком виде, чтобы вся цепь аргументов выступала бы совершенно ясно и четко. А при теперешнем состоянии этой рукописи, представляющей собой лишь первый набросок, написанный с частыми перерывами и оставшийся в незаконченном виде, это не так-то легко.
Я пытаюсь сговориться с двумя компетентными лицами о том, чтобы они переписали для меня те части рукописи четвертого тома, которые состояние моего зрения вряд ли позволит мне продиктовать самому. Если мне это удастся, то я вместе с тем научу их расшифровывать те рукописи, которые в настоящее время остаются книгой за семью печатями для всех, кроме меня, привыкшего к почерку и сокращениям, и таким образом станут доступными и другие рукописи автора вне зависимости от того, буду я жив или нет. Надеюсь, что сговориться об этом удастся ближайшей осенью.
Преданный Вам П. В. Рошер
Английский переводчик большей части I тома, г-н Мур, только что уехал в Африку, куда он назначен главным судьей на территории, принадлежащей Нигерской компании. Таким образом, III том будет переведен - если не весь, то частью - на берегах Нигера!
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 5 июля 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Я отлично понимаю, что съезд делегатов какой-нибудь ассоциации для обсуждения дел, касающихся только ее членов, устраивает закрытые заседания. Это, вообще говоря, даже обязательно. Но чтобы конгресс рабочих и социалистических делегатов, созванный для обсуждения таких общих вопросов, как 8-часовой рабочий день, законодательство о женском и детском труде, отмена постоянных армий и т. д., чтобы такой конгресс закрыл свои двери для публики и объявил заседания закрытыми, - это, по-моему, лишено всякого смысла.
Пойдет на конгресс парижская публика или нет - не так важно, хотя интерес, проявленный к нему вашей партией, должен был бы обеспечить ему известную аудиторию. Но открытые заседания нисколько, на мой взгляд, не пострадают и в том случае, если праздный обыватель будет блистать на них своим отсутствием, Нам нужно, чтобы пресса откликнулась на наш конгресс, а для этого он должен быть открытым; пресса может заниматься только такими делами, куда она допущена. Что же касается парадных вечерних заседаний, на которых обязателен французский язык как единственный понятный публике, то они будут малоинтересны для делегатов, не владеющих этим языком. После серьезного утреннего или дневного заседания им захочется посмотреть Париж, вместо того чтобы выслушивать непонятные речи.
Это не мешает вам устроить одно или два вечерних заседания в каком-нибудь большом зале; но закрывать двери из страха перед разговорами, что зал был наполовину пуст, это значит, по-моему, придавать слишком большое значение парижской публике. Конгресс работает в интересах всего мира, и отсутствие или присутствие нескольких лишних парижан не играет никакой роли. Вы, постоянно твердившие, что поссибилисты бессильны, что именно вы представляете французский пролетариат, - вы боитесь теперь, что их аудитория окажется больше вашей!
К тому же Бебель пишет мне, что для них не может быть и речи о закрытых заседаниях, что полная гласность является для немцев единственной гарантией против новых обвинений в организации тайных обществ. Перед этим аргументом должны, вероятно, отступить второстепенные соображения о парижской публике и ее возможном отсутствии.
Он пишет далее, что приедет, вероятно, 60 немецких делегатов. В Германии энтузиазм, как видно, безграничен.
Социал-демократическая федерация основательно села в лужу. И как Вы думаете, кто спешит ей на помощь? Бедняга Г. Юнг, который на этой неделе заявил в одном письме, что наш конгресс не имеет абсолютно никакого значения, что это счастливая семейка врагов, что Лонге не социалист, что Жаклар не социалист, что Либкнехт голосовал за колониальную политику Бисмарка (это ложь!) и т. д. Бедные люди, они совсем потеряли голову!
Вы, вероятно, знаете, что Д. Ньювенгейс собирается предложить слияние, «ввиду того что повестка дня обоих конгрессов одна и та же». Так как повестка дня не одна и та же, то я не представляю себе, кто мог бы голосовать за это предложение. Во всяком случае, я написал Бебелю и обратил его внимание на то, что дело обстоит сейчас далеко не так, как в Гааге; что с тех пор они вас уполномочили созвать ваш конгресс; что вся социалистическая Европа к нему присоединилась и что, следовательно, вы вправе ставить новые условия возможного слияния; что мания объединения может толкнуть сторонников этого объединения на такой путь, на котором они в конце концов окажутся объединенными со своими врагами и разъединенными со своими друзьями и союзниками; что, наконец, тут будет множество мелких затруднений. В самом деле, на мой взгляд, без подробных условий, обсужденных комитетами обоих конгрессов и принятых последними, нет ни малейших шансов на то, что слияние принесет пользу. Без этого объединение не продлилось бы и двух часов. Чтобы прийти к какому-нибудь решению, потребуется время, так что слияние, если оно вообще состоится, могло бы осуществиться только к концу работы конгрессов.
Ваша статья отослана вчера в Россию заказным.
То, что Вы мне пишете о виноделах Шампани, чрезвычайно интересно - в связи с развитием капитализма разорение крестьянства идет теперь быстрыми шагами!
Очень хорошо, что Либкнехт остановился у Вайяна; я сильно подозревал, что он еще хочет объединиться со «здоровыми элементами» поссибилистов «через голову Брусса»), как в марте и апреле.
Поцелуйте Лауру за меня и Ним.
Преданный Вам Ф. Энгельс
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 9 июля 1889 г.
Дорогой друг!
Получив Ваше письмо от 7 июня, я должен был заключить из него, что Вы, возможно, уже не будете на свободе, когда туда придет мой ответ. Чтобы мое письмо не попало куда не надо и не принесло Вам к тому же нового вреда, я вообще не писал. Ваше письмо от 6 числа этого месяца успокоило меня в этом отношении.
Жестокая судьба, которая незаслуженно, в чем я не сомневаюсь, Вас постигла, вызывает у меня полное и искреннее сочувствие. Разрешите мне сейчас, когда иссякли все Ваши прежние источники доходов, предложить Вам новую небольшую ссуду в виде прилагаемого почтового перевода на пять фунтов стерлингов.
При нынешних обстоятельствах я считаю, конечно, что Ваша семья права относительно Буэнос-Айреса и следовало бы тотчас приступить к реализации этого плана.
Но при теперешнем положении вещей малейшая, даже непроизвольная, нескромность с моей стороны может Вам повредить. Почта нигде не надежна. Поэтому я лучше ничего больше не скажу, пока мы снова не сможем с полной безопасностью переписываться друг с другом.
С искренним участием Ваш Ф. Э.
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 15 толя 1889 г.
Милостивый государь!
Извините, что по смешной рассеянности я не сообщил Вам адрес г-на Лафарга. Вот он: П. Лафарг, 60, Avenue des Champs Elysees, Le Perreux, Seine - France.
Книгу и другую важную работу по тому же вопросу Тука ("Исследование денежного обращения"), которая также оказалась у меня в двух экземплярах, посылаю Вам завтра.
Искренне Ваш П. В. Рошер
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 17 июля 1889 г.
Дорогой Зорге!
Наш конгресс заседает. Блестящий успех. Два дня назад было 358 делегатов, и все еще прибывают новые. Больше половины иностранцев, из них 81 немец из всех государств, больших и крохотных, и провинций, за исключением Познани. Первое помещение в первый же день оказалось слишком тесным, другое - на второй день, подыскивают третье. Заседания сплошь открытые, согласно единодушному предложению немцев, как единственно верное средство против шпионов - вопреки отдельным возражениям со стороны французов (они думали, что в Париже поссибилисты собрали бы больше народу и поэтому лучше проводить закрытые заседания). Представлена вся Европа. «Sozialdemokrat» со следующей почтой доставит в Америку цифровые данные. Шотландские и немецкие горняки из угольных районов впервые собираются на этом конгрессе для совместного обсуждения вопросов.
У поссибилистов 80 иностранцев: 42 англичанина (из них 15 - от Социалдемократической федерации, 17 - от тред-юнионов); 7 из Австро-Венгрии (это не что иное, как надувательство, все подлинное движение там на нашей стороне); 7 испанцев; 7 итальянцев (3 представителя от итальянских обществ за границей); 7 бельгийцев; 4 американца (двое из них, Боуен и Джорджи, из Вашингтона, D. С. (клуб немецких рабочих в Вашингтоне), были у меня); 2 португальца; 1 швейцарец (сам себя избравший); 1 поляк. Почти все тред-юнионисты. Затем 477 французов, которые, однако, представляют лишь 136 синдикальных палат и 77 кружков по изучению социализма. У них каждая маленькая клика может послать по 3 делегата, в то время как наши 180 французов представляют каждый одну особую организацию.
Объединительный ажиотаж, разумеется, очень силен на обоих конгрессах; иностранцы хотят объединения, а французы обоих лагерей это стремление сдерживают. Объединение на разумных условиях - очень хорошая вещь, но охваченные этим ажиотажем некоторые из наших кричат об объединении во что бы то ни стало.
Только что узнал в редакции «So..aldemokrat», что предложение Либкнехта об объединении действительно принято значительным большинством. К сожалению, из письма нельзя понять, в чем суть его предложения, означает ли оно действительное объединение на основе частных переговоров или же только абстрактное желание, которое должно привести к таким переговорам. Немецкое благодушие стоит выше таких мелочей. Однако тот факт, что французы приняли предложение, может служить гарантией, что мы не осрамимся перед поссибилистами. О дальнейшем я смогу узнать только после отправки почты - вероятно, только завтра.
Впрочем, ты, по всей вероятности, самое существенное узнаешь одновременно со мной, так как Эвелинги договорились с парижским представителем «New-York Herald» относительно информации по телеграфу. Посылаю тебе сегодня «Reynolds`s» от субботы и «Star» от понедельника; это все, что до сих пор появилось существенного в здешней прессе. Дальнейшее в субботу.
Во всяком случае интриги поссибилистов и Социал-демократической федерации с целью добиться хитростью руководящего положения во Франции и, соответственно, в Англии потерпели полное фиаско, а тем более их претензии на международное руководство. Если бы наличие двух параллельных конгрессов послужило лишь той цели, чтобы боевые силы поссибилистских и лондонских интриганов, с одной стороны, и европейских социалистов (которые благодаря первым фигурируют в качестве марксистов) - с другой, прошли церемониальным маршем и таким образом всему миру было бы показано, где сконцентрировано подлинное движение, а где - обман, - этого было бы вполне достаточно. Разумеется, действительное объединение, если оно состоится, ни в коем случае не помешает продолжению раздоров в Англии и Франции, наоборот. Оно будет лишь означать внушительную демонстрацию перед широкой буржуазной публикой - рабочий конгресс из более чем 900 человек, от самых смирных тред-юнионов до самых революционных коммунистов. Оно раз навсегда положит конец проискам интриганов на будущих конгрессах, так как на этот раз они убедились, где находится настоящая сила; они увидели, что мы во Франции по силе сравнялись с ними, что на всем континенте мы сильнее их и что их положение очень шатко также и в Англии.
Письмо Шлютера получил и отвечу ему на днях. Надеюсь, что дела его в порядке и что американский климат благотворно действует на здоровье его жены.
Сердечный привет твоей жене. Шорлеммер приезжает сегодня вечером. На той неделе сюда приедет из Парижа Адлер (венский).
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В МАУНТ-ДЕЗЕРТ Лондон, 20 июля 1889 г.
Дорогой Зорге!
В своем последнем письме я забыл попросить тебя, если возможно, запросить Гартмана по поводу статей «Evening News and Post». Для нас здесь было бы очень важно получить несколько строк, написанных его рукой и подтверждающих, что вся эта история лжива и что в Европе его тогда не было. Дело вот в чем: 1) Бисмарк пытается привлечь к себе царя раскрытием мнимых покушений на его жизнь.
2) Покушения эти будто бы подготовлялись до сих пор в Швейцарии, но так как из Швейцарии выслали всех возможных участников заговора, то их местопребыванием приходится объявлять Лондон.
3) Для этой цели используется шпион Карл Теодор Рейс, который уже раньше снабжал «Evening News» своими враками о динамите.
4) Эта новейшая рейсиада передана из Берлина по телеграфу во все немецкие газеты.
Если бы мы могли прямо разоблачить эту историю, то здесь получился бы недурной скандал.
Вчера вечером получил твое письмо от 7-го. Я лично не требую от Вишневецкого никакого особого удовлетворения за то, что он не посетил меня, - это меня не огорчает. Таким образом, если он придет к тебе с повинной головой, то этого достаточно и для меня. Я не был у его жены, она почувствовала себя обиженной, и поэтому он не зашел ко мне. Этим вопрос мог бы быть исчерпан. Если они так именно и смотрят на дело, то меня это вполне удовлетворяет. Конечно, если они требуют большего, то я на это пойти не могу. Но так как мне с ней придется вести кое-какие дела, то все же лучше, если у нас по крайней мере будут нормальные отношения; ближе я их к себе так легко не допущу, настолько я теперь уже изучил их. Это два тщеславных дурака.
Уф! Пузырь примирения в Париже лопнул. Какое счастье, что поссибилисты и Социалдемократическая федерация, правильно оценивая свое положение, предпочли дать нашим пинка; это положило конец всякому ажиотажу. Все дело было давным-давно подготовлено, что подтверждается целым рядом ставших теперь понятными маневров и заявлений этих господ в продолжение двух месяцев.
Тут и старая бакунистская клевета о Гаагском конгрессе и т. д., будто мы всегда оперировали фальшивыми мандатами. Эта клевета, с 1883 г. постоянно подогреваемая Бруссом, снова была здесь подхвачена, как только они увидели, что покинуты всеми социалистами и могут спастись только при помощи тред-юнионов. Как обстоит дело с их мандатами, покажет разгорающаяся теперь яростная полемика. Увы, этот старый хлам, который не производил уже никакого впечатления в 1873 г., тем более не производит впечатления теперь; но нужно было что-нибудь изобрести, чтобы скрыть колоссальный конфуз, приключившийся с этими господами. А нашей сентиментальной примиренческой братии за все ее дружелюбие было поделом получить грубый пинок в самое мягкое место. Авось, это их вылечит на некоторое время.
Новые газеты я смогу послать тебе лишь следующей почтой (еженедельники, в которых пишет Эвелинг и которые придут лишь сегодня вечером и завтра). Из Парижа я со вторника не получал ни одного письма.
Поздравляю с получением денег Лингенау. В этом виноват был только Либкнехт; Бебель в таких вещах аккуратен и точен. Маунт-Дезерт, наверное, принесет тебе пользу. Я теперь тоже скоро поеду к морю.
Сердечный привет твоей жене и Шлютерам.
Твой Ф. Э.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 20 июля 1889 г.
Дорогой друг Мартиньетти!
На Ваше письмо от 14 этого месяца я могу только ответить, что мои возможности оказывать помощь очень ограничены и к тому же на эту помощь очень многие претендуют. Если план с Буэнос-Айресом осуществится, я тогда не смогу взять на себя обязательство гарантировать Вам материальную поддержку до тех пор, пока Вы не обоснуетесь на новом месте. Я хочу прямо сказать Вам, что я смогу еще в дальнейшем сделать. Я могу предоставить в Ваше распоряжение еще пять фунтов стерлингов, и если дело идет об очень важном, я попытаюсь послать Вам еще пять, следовательно, всего десять фунтов. Но на этом все мои средства на долгое время были бы исчерпаны, и я больше не в состо
21:44 01.08.2015
я больше не в состоянии буду что-нибудь для Вас сделать.
Надеюсь, что в апелляционной инстанции Вас ожидает справедливость, и остаюсь искренне Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В МАУНТ-ДЕЗЕРТ Истборн, 17 августа 1889 г.
4, Cavendish Place Дорогой Зорге!
Письма от 1 августа получил. Итак, мы оба на лоне природы - здесь это довольно частые освежающие дожди.
Не могу послать газет, так как мне их очень нерегулярно пересылают из Лондона. Только «Labour Elector». Эта газета становится теперь важной. Дело в следующем: она была основана Чампионом против Гайндмана, но содержалась на подозрительные средства (либералюнионистских кругов); отсюда подчеркнутое дружелюбие по отношению к тори и нелепые антиирландские настроения, так что нужно было по отношению к ней быть настороже.
Газета настолько не внушала к себе доверия, имела настолько испорченную репутацию как газета тори-социалистов, что никто не хотел больше ее покупать. Это и привело к перевороту в редакции. Деньги, полученные от тори, по-видимому, все вышли, и, таким образом, Чампион - такой же по существу ненадежный субъект, как и Гайндман, - вынужден был после долгого сопротивления принять предложение некоего комитета (Бёрнс, Бейтман - типограф, Манн - механик, Каннингем-Грехем), в результате чего этот комитет стал собственником газеты, а Чампион - сменяемым редактором. Имена членов комитета служат гарантией полного разрыва с другими партиями и их деньгами, авторитет газеты заметно растет, и, как будто, она уже почти окупает себя. Торийские и антиирландские нелепости исчезли с ее страниц, и, напротив, в истории с конгрессом газета сослужила нам отличную службу.
План банды Гайндмана и К° состоял в том, чтобы поставить под подозрение мандаты марксистского конгресса как подложные, отсюда их неприемлемые условия объединения.
Это была старая бакунистская тактика времен царя Гороха и специально рассчитанная на Англию. Ясно было, что на континенте дело не выгорит, по это было им безразлично. Если бы только оно удалось здесь, в Англии, то их положение на некоторое время укрепилось бы, - а здесь у них были для этого все шансы. Но наше энергичное наступление быстро положило конец этой истории; статья Бёрнса и моя (по поводу австрийских мандатов) в «Labour Elector» отбили у них, думается мне, всякую охоту в дальнейшем прибегать к дискредитированию наших мандатов. Поссибилисты же сами вели себя так глупо, что лучшего и желать нельзя.
Теперь имеются кое-какие виды на то, что здесь образуется жизнеспособная социалистическая организация, которая постепенно выбьет почву из-под ног Социал-демократической федерации или же поглотит ее. С Лигой ничего не выйдет, там все сплошь анархисты, а Моррис - марионетка в их руках. Наш план заключается в том, чтобы проводить агитацию за восьмичасовой рабочий день в демократических и радикальных клубах - опорных пунктах, в которых мы вербуем здесь наших последователей, - и в тред-юнионистских организациях и организовать демонстрацию 1 мая 1890 года. Так как вопрос о демонстрации решен был на нашем конгрессе, то Социал-демократической федерации придется либо присоединиться, то есть подчиниться нашим решениям, либо выступить против и этим погубить себя. Как ты увидишь из «Labour Elector», движение среди тред-юнионов наконец началось; с Бродхёрстом, Шиптоном и К°, видимо, будет скоро покончено. Думаю, что к будущей весне мы добьемся здесь очень больших успехов.
Русские все время усиленно занимаются интригами. Сначала были использованы зверства в Армении, потом ужасы на сербской границе, затем сербам было показано в волшебном фонаре великое сербское государство с намеком на необходимость военной конвенции сербов с Россией. Теперь - беспорядки на Крите, начавшиеся, как это ни странно, взаимной резней критских христиан, пока русскому консулу не удалось положить этому конец, примирив их на почве общей резни турок. А тупоумное турецкое правительство посылает на Крит Шакирпашу, который восемь лет являлся турецким послом в Петербурге и там был подкуплен русскими! Вся эта критская история преследует, между прочим, цель воспрепятствовать заключению англичанами союза с Пруссией. Поэтому-то она и началась именно тогда, когда Вильгельм приехал сюда, - чтобы Гладстон снова мог разыгрывать из себя грекофила, а либералы восторгаться критскими овцекрадами. Вильгельмчик пожелал «одержать верх» над русскими, преподнеся грекам Крит в качестве свадебного подарка своей сестре ( прусской принцессе Софье, обручившейся в октябре 1889 г. с греческим кронпринцем); он хотел одним лишь своим магическим присутствием принудить султана к уступкам. Но русские еще раз показали ему, что по сравнению с ними он просто глупый мальчишка: если Греция получит Крит, то лишь по милости России.
Спасибо за сообщение о Гартмане. Очень желательны были бы подробности; мне хотелось бы положить конец этому прусскому гнезду лжи в «Evening News».
Очень разумно, что твой сын собирается поступить на службу. Ничего не имел бы против, если бы и моего племянника Рошера удалось уговорить сделать то же самое. Все эти молодые люди воображают, что деньги валяются везде, а мы, старики, просто слишком глупы, чтобы подбирать их. И научить их понимать положение вещей стоит немало.
Сердечный привет тебе и твоей жене. Шорлеммер в среду уехал отсюда в Германию.
Твой Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Истборн, 17 августа 1889 г.
4, Cavendish Place Дорогой Либкнехт!
Я отложил ответ на твое письмо от 19 апреля до того, как состоится конгресс, потому что до этого нельзя было и рассчитывать на возможность договориться: наши пути тогда то и дело расходились. Да и теперь я оставляю без внимания твои попытки взвалить свои упущения на других.
Ты говоришь: упрек в том, что тебе, «как обычно», и в отношении конгресса «непредвиденные обстоятельства» помешали выполнить свой долг, - упрек этот больше, чем грубость, это тяжкое оскорбление и т. д.
Ты можешь усмотреть в моих словах оскорбление только в том случае, если перевернешь их смысл, обратив страдательный залог в действительный, то есть если упрек, что тебе всегда мешают какие-то обстоятельства, ты превратишь в утверждение, будто ты сознательно создаешь эти обстоятельства. Таким образом, упрек в слабости ты превращаешь в упрек в злостном намерении, и сразу готово оскорбление.
Но как ты, вероятно, должен был бы и сам наконец заметить, с тобой очень часто случается так, что тебя не оказывается на месте как раз тогда, когда нужно, чтобы ты выполнил свое обещание или сделал что-нибудь такое, что, собственно говоря, разумеется само собой. Как обстояло дело с эвелинговской историей в Америке Сначала, под непосредственным впечатлением подлости, совершенной нью-йоркским комитетов, ты писал: «Нью-йоркцы должны принести Эвелингу извинения, я от них этого потребую, а если они заартачатся, то публично выступлю против них».
Но потом, когда надо было это обещание выполнить, дело приняло совершенно другой оборот: ты написал ни то ни се - заявление, которое не помогло Эвелингу и не повредило ньюйоркцам. Непредвиденные обстоятельства! И только некоторый нажим с моей стороны заставил тебя написать заявление, которое хоть отчасти содержало то, что ты обещал раньше.
Даже твое письмо от 19 апреля может послужить новым доказательством этому. Твой зять, прикрываясь твоим именем как редактора, издает серию работ. Ты, зная его, все-таки доверяешь ему выбор материалов, редакцию, словом, все руководство. Происходит то, что было неизбежно. Под прикрытием твоего имени появляется мерзкая, более чем двусмысленная пачкотня какого-то прохвоста, настоящее свинство, в котором этот невежественный прохвост заявляет, что способен поправить Маркса. Так как на титульном листе стоит твое имя как редактора, это свинство рекомендуется немецким рабочим в качестве литературы, воспитывающей в духе нашей партии. Что подобное свинство где-то появляется, это, конечно, совершенно безразлично и об этом не стоило бы говорить. Но то, что оно издано тобой, появилось под твоим покровительством, как одобренное и рекомендованное тобой (ибо что другое может означать твое имя на этом издании?), - вот это совершенно нетерпимо. Конечно, твой зять тебя обманул, намеренно ты этого никогда бы не сделал. Но теперь, когда твой долг очиститься от этой пакости, заявить, что тебя позорно ввели в заблуждение и что под твоим именем не появится больше ни одного листа этого издания, - что же теперь?
Теперь ты пишешь мне целую страницу о непредвиденных обстоятельствах, которые мешают тебе это сделать.
К чему же тогда это нравственное возмущение, если я это обычное поведение называю наконец настоящим именем? Кроме того, не я один это заметил. И если в данном случае кто-либо и может считать себя оскорбленным, то уж скорее я, чем ты.
Я до сих пор не знаю, какие дальнейшие шаги ты предпринял в шлезингеровском деле.
Знаю лишь одно: если ты приостановишь издание шлезингеровского свинства, то я могу больше не поднимать этот вопрос. Но если появится продолжение, вернее, окончание под твоим именем, то мой долг перед Марксом обязывает меня публично протестовать. Надеюсь, что ты не допустишь этого; я убежден, что этот навязанный тебе мальчишка камнем висит у тебя на шее. Ты ведь и сам понимаешь, что не можешь позволить г-ну Гейзеру продать за чечевичную похлебку твое положение в партии, плод сорокалетней работы.
Я здесь уже две недели и пробуду, пожалуй, еще до конца первой недели сентября. Живу я там же, где жил, когда ты уезжал в Америку.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
16:30 02.08.2015
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЛОНДОН Истборн, 22 августа 1889 г.
4, Cavendish Place Дорогой Эде!
Кто такой Пауль Фишер? Он хочет перевести для «Berliner Volks-Tribune» мою старую статью из «Progress». Так как я должен был бы сделать к ней примечания и выступить, следовательно, непосредственно как сотрудник «Volks-Tribune», у меня есть некоторые опасения, и я откладываю окончательный ответ до своего возвращения.
Тебе следовало бы в следующем номере заняться стачкой докеров. Она имеет величайшее значение для здешнего движения. Ист-Энд до сих пор пассивно утопал в болоте нищеты: его отличительной чертой было отсутствие какого-либо сопротивления у людей, сломленных голодом, не имеющих никакой надежды. Тот, кто попал туда, погибал и физически и морально. Но вот в прошлом году вспыхнула и окончилась победой стачка работниц спичечных фабрик. А теперь эта гигантская стачка докеров, самых отверженных из отверженных, не профессиональных, сильных, опытных, относительно хорошо оплачиваемых и постоянно занятых рабочих, а случайно заброшенных в доки людей, неудачников, потерпевших крушение во всех других занятиях, для которых голодать стало профессией, этой массы сломленных, идущих навстречу окончательной гибели созданий, для которых на воротах доков можно было бы начертать слова Данте: «Lasciate ogni speranza, voi, ch`entrate!».
И эта масса отчаявшихся до последней степени людей, которые устраивают каждое утро при открытии ворот доков форменное побоище, чтобы пробиться к парню, распределяющему работу, - настоящие битвы в конкурентной борьбе избыточных рабочих между собой, - эта случайная, пестрая, ежедневно меняющаяся масса сумела выставить сплоченную силу в 40000 человек, поддерживать дисциплину и внушить страх могущественным доковым компаниям. Я рад, что дожил до этого. Если этот слой способен к организации, то это знаменательный факт. Чем бы ни кончилась эта стачка - я в таких случаях никогда не бываю оптимистом заранее, - в лице докеров в движение вступают низшие слои рабочих Ист-Энда, и теперь другие, вышестоящие слои должны будут следовать этому примеру. В Ист-Энде сосредоточено наибольшее количество неквалифицированных рабочих Англии, тех, чья работа не требует никакого или почти никакого умения. Если добился организации этот слой лондонского пролетариата, на который тред-юнионы квалифицированных рабочих смотрели до сих пор с презрением, то это хороший пример для провинции.
И больше того: из-за отсутствия организации, из-за пассивного прозябания настоящих рабочих Ист-Энда решающую роль играл там до сих пор люмпен-пролетариат, который держался как типичный представитель миллионов голодающих Ист-Энда и считался таковым.
С этим теперь будет покончено. Мелкий торговец и ему подобные будут оттеснены на задний план; рабочий Ист-Энда сможет создать свой собственный тип и благодаря организации придать ему вес, а это для движения имеет огромное значение. Сцены, подобные тем, которые имели место когда-то во время шествия Гайндмана через Пелл-мелл и Пиккадилли, станут невозможны, а тот негодяй, который попытается сорвать на ком-нибудь свою злобу, будет просто убит.
Словом, это - событие. И как даже подлая «Daily News» расценивает это! По одному этому можно судить о потрясающем эффекте. Это то же, чем была для нас стачка горняков: в движение вступает новый слой, новый армейский корпус. И тот буржуа, который еще 5 лет тому назад ругался бы и проклинал, вынужден теперь уныло аплодировать, в то время как и именно потому, что у него душа уходит в пятки. Ура!
То, что ты в своей статье об анархистах говоришь по поводу парламентаризма и его упадка, единственно правильно. Меня это очень порадовало.
Тут погода так себе: очень неустойчивая. Из-за того что я слишком много ходил, опять чувствую себя неважно и поэтому стал трезвенником не хуже Юлиуса, но так как чаю мне вечером пить тоже нельзя из-за нервов, то вместо чая я все-таки выпиваю стакан пива - во имя трезвости!
Привет твоей жене, детям и всем друзьям.
Твой Ф. Э.
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Истборн, 22 августа 1889 г.
4, Cavendish Place Дорогой Герман!
Выписку из текущего счета получил, благодарю. Думаю, что она правильна.
Будь добр, перешли прилагаемое письмо молодому, или, вернее, теперь уже старому Каспару, я не знаю, где он живет - в Крефельде или Бармене. Как я слышал от Р. Бланка, которого встретил здесь неделю тому назад, материальное положение семьи Каспара не блестяще; это очень досадно.
Я здесь уже две недели, но, к сожалению, дождей здесь больше, чем нужно. С тех пор как англичане стали производить морские маневры в августе, августовская погода совершенно испортилась, и вчера претворились в действительность слова старой песни: И 21 августа, как раз в тот день Явился в дождь и бурю какой-то шпион, Он в верности принцу поклялся и ему донес и т. д.
Поэтому и сегодня утром три больших военных корабля прошли мимо нас. Однако мы все еще ждем знаменитую морскую битву, которая должна быть разыграна в водах Ла-Манша на наших глазах.
Я, вероятно, пробуду здесь еще две-три недели, если дождь будет лить не слишком уж сильно, ибо Домой я тоже не могу.
Дело в том, что там орудуют белилыцики, обойщики, маляры и прочие, сделавшие квартиру на три четверти непригодной для жилья, а уж если эти люди попадут в дом, никто не знает, когда удастся от них отделаться. Это происходит оттого, что в Англии крупная промышленность разрушила ремесло, но ничем не смогла его заменить. Немцы давно уже потеряли свою привилегию поставлять скверный товар за хорошие деньги, лондонцы тоже великолепно делают это. Вот в Америке совсем другое дело. Я считаю, что для обыкновенных, повседневных деловых операций, куда не примешивается какая-либо спекуляция, Америка - самая солидная страна, единственная, в которой еще сдают «хорошую работу».
Надеюсь, что вы все здоровы. Сердечный привет Эмме, детям, внукам и всему Энгельскирхену.
Твой старый Фридрих
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Истборн, 27 августа 1889 г.
4, Cavendish Place Дорогая Лаура!
Писать письма, когда находишься на берегу моря, почти невозможно; я думаю, ты давно это знаешь. А если, как сейчас у меня, множество людей, которых я никогда не видел, точно сговорились между собой и осаждают меня письмами, визитами, вопросами и всякого рода просьбами, невозможность становится абсолютным фактом. Австрийские студенческие клубы, какой-то «правдоискатель» из Вены, допытывающийся, не лучше ли ему проглотить всего Гегеля (лучше не надо, ответил я), какой-то румынский социалист собственной персоной, незнакомец из Берлина, ныне находящийся в Лондоне, и пр., и пр. - все сразу навалились на меня, и каждый ждет, что я немедленно займусь им. И вот, когда шесть человек собираются вокруг меня в комнате, куда их слишком часто загоняет дождь, мне не остается ничего другого, как время от времени удаляться в спальню и превращать ее в свою «контору».
У тебя были злоключения с Серафиной, у Ним то же самое с Эллен. То, в чем проницательные люди давно уже подозревали эту Эллен, в один прекрасный день подтвердил врач, а именно, что она уже шесть месяцев находится в положении, которое необходимо для появления на свет всякой плоти, и, следовательно, должна была уйти приблизительно за месяц до нашего отъезда сюда. Когда мы вернемся, придется взять нового человека, возможно, худшего.
Я рад, что Поль отправился в свою предвыборную поездку, и вдобавок еще с деньгами от своей мамаши. Из трех кандидатов, выдвинутых от Марселя, один, возможно, два могут пройти; я надеюсь, что Поль также пройдет. Но и в любом случае быть кандидатом от своей партии - это определенный шаг вперед, который облегчает дальнейшее продвижение, в особенности в партии, находящейся на подъеме, какой, несомненно, является в данный момент наша партия во Франции; кто стал однажды кандидатом, обычно бывает кандидатом всегда.
Я надеюсь, что буланжизм потерпит провал на предстоящих выборах. Для нас ничего не может быть хуже, чем даже succes d`estime этого шарлатанства, который сможет, по крайней мере, продлить мнимую дилемму: либо Буланже, либо Ферри, а ведь только эта дилемма и придает живучесть каждому из этих двух негодяев. Если Буланже получит хорошую взбучку и круг его сторонников сведется - более или менее - к бонапартистам, то это послужит доказательством, что бонапартистская жилка во французском характере (которая объясняется наследством великой революции) постепенно отмирает. А когда с этим эпизодом будет покончено, возобновится нормальный ход французского республиканского развития; радикалы, в лице Мильерана - своего нового воплощения, мало-помалу дискредитируют себя так же, как и в лице Клемансо, а лучшие элементы из них перейдут к нам; оппортунисты утратят последнее оправдание своего политического существования - то, что они по крайней мере являются защитниками республики против претендентов; свободы, завоеванные социалистами, не только сохранятся, но постепенно и расширятся, вследствие чего паша партия окажется в более выгодном положении для борьбы за свое дело, чем в любой другой стране континента; и самая большая опасность возникновения войны будет устранена. Думать, как это делают буланжисты-бланкисты, что, поддерживая Буланже, они смогут получить несколько мест в парламенте, значит уподобляться тем невежественным фанатикам, которые готовы сжечь деревню, чтобы пожарить котлету. Надо надеяться, что Вайяну этот опыт пойдет на пользу. Он прекрасно знает, что за люди большей частью эти бланкисты, и его иллюзиям относительно того, что можно сделать из такого материала, вероятно, был нанесен тяжелый удар.
Предпринятая Гайндманом кампания с целью дискредитации мандатов марксистов, повидимому, полностью провалилась. Разоблачения Бёрнса нанесли первый удар, а наши дальнейшие разоблачения, особенно по поводу мандатов австрийских поссибилистов, довершили дело: Этим людям и в голову не приходит, что онито сами живут в стеклянном доме. А поскольку во Франции поссибилисты, кажется, вели себя смирно в этом вопросе (эти господа, в своих мелких масштабах, гораздо умнее, чем Гайндман и К°), необходимость развивать успех дальше отпадает, если только не будут предприняты новые подобные попытки. Вся эта штука была рассчитана специально на английский рынок, и здесь она провалилась - этого достаточно. Кроме того есть резолюция о проведении первомайской демонстрации. Это лучшее из того, что сделал наш конгресс. Это произведет громадное впечатление здесь, в Англии, и клика Гайндмана не осмелится возражать против нее; если она сделает это, то сломает себе на этом шею, а если нет, ей придется пойти за нами - пусть выбирают.
Другое важное событие - это стачка докеров. Эти люди, как ты знаешь, - самые отверженные из всех «отверженных» Ист-Энда, потерпевшие крах во всех других профессиях; низший слой, если не считать люмпен-пролетариат. То, что эти несчастные, голодные, опустившиеся создания, каждое утро буквально дерущиеся между собой за получение работы, организуются для борьбы, выставляют 40-50000 человек, вовлекают в забастовку решительно все другие категории рабочих Ист-Энда, так или иначе связанные с судоходством, стойко держатся больше недели и повергают в страх богатые и могущественные доковые компании - это возрождение, и я горд тем, что дожил до этого. Причем на стороне докеров даже буржуазное общественное мнение: торговцы, которые терпят большие убытки из-за прекращения всякой деятельности в порту, винят не рабочих, а упрямые доковые компании.
Так что, если они продержатся еще неделю, им почти наверняка обеспечена победа.
А организовали эту стачку и руководят ею наши люди - Бёрнс и Манн; гайндмановцы здесь совершенно ни при чем.
Дорогая Лаура, я почти уверен, что ты нуждаешься в деньгах, и я послал бы тебе с этим письмом чек, если бы не находился сам в трудном положении., На моем счету в банке сейчас меньше, чем когда-либо: дивиденд около 33 фунтов, подлежащий выплате, как правило, около 18 августа, еще не уплачен, и, кроме того, 15 фунтов занял Эдуард до конца месяца, ибо он очень нуждался. Поэтому я еле-еле смогу обернуться, но как только получу деньги, я пошлю тебе; это будет самое позднее в следующий понедельник, надеюсь, раньше.
Домела становится совершенно непостижимым. Может быть, он в конце концов не Иисус Христос, а Ян Лейденский, мейерберовский «Пророк»? Вегетарианство и одиночное заключение, кажется, способны в конечном итоге оказать странное воздействие.
Эдуард и Тусси поедут в Данди на конгресс тред-юнионов в качестве репортеров, а мальчики это время побудут здесь с нами.
Всегда твой Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Истборн], 1 сентября 1889 г., воскресенье Дорогая Лаура!
Вчера поздно вечером я получил сообщение из банка, что долгожданный дивиденд в 36 фунтов выплачен, и поэтому спешу выслать тебе чек на 30 фунтов; из них десять - вторая половина той суммы, которую я обещал Полю на его расходы по избирательной кампании; в письме из Сета, полученном здесь в пятницу, он просит прислать эти деньги. Его шансы в этом городе как будто хороши, но Сет город небольшой, и решающее значение будут иметь голоса сельских избирателей; надеюсь, что через несколько дней получу от него дальнейшие известия. Будем надеяться на лучшее.
Много писать не могу, так как сегодня воскресенье и все наши то и дело приходят и уходят; кроме того, мне нужно еще написать Тусси насчет стачки, в ходе которой вчера наступил серьезный кризис. Так как хозяева доков упорно стояли на своем, это побудило наших людей принять очень глупое решение. Израсходовав все свои средства, предназначенные на помощь бастующим, они вынуждены были объявить, что в субботу никаких пособий стачечникам выдать не смогут. А для того чтобы это решение не вызвало недовольства - таково, по крайней мере, мое мнение, - они заявили, что если до полудня в субботу хозяева доков не уступят, то в понедельник начнется всеобщая забастовка. Это заявление основывалось главным образом на предположении, что газовые заводы из-за недостатка угля или рабочих, или того и другого, остановятся, и Лондон погрузится в темноту; эта угроза имела целью запугать всех и заставить удовлетворить требования докеров.
Это была игра ва-банк: поставили 1000 фунтов, чтобы выиграть, возможно, 10; они угрожали большим, чем могли осуществить; это обрекло бы миллионы на голод только из-за того, что на попечении у них оказалось несколько десятков тысяч человек, которых они не могли накормить. Это означало, что они добровольно лишали себя сочувствия торговцев и даже широких слоев буржуазии, которые ненавидят доковых монополистов, но теперь сразу же обратились бы против рабочих. Действительно, это было такое свидетельство отчаяния и такая отчаянная игра, что я сразу же написал Тусси: если в этом будут упорствовать, то доковым компаниям достаточно будет продержаться до среды, и победа будет за ними.
К счастью, они передумали. Не только угроза была «временно» взята обратно, но они даже согласились на требования хозяев пристаней (в известном смысле конкурентов доков), снизили свои требования об увеличении заработной платы, и это снова было отвергнуто доковыми компаниями. Это, я думаю, обеспечит им победу. Угроза всеобщей стачки возымеет теперь благотворное действие, и великодушие, которое проявили рабочие, взяв обратно свою угрозу и согласившись на компромисс, обеспечит им новые симпатии и поддержку.
В пятницу мы возвратимся в Лондон. Шорлеммер около двух недель тому назад уехал в Германию; где он сейчас, что делает и каковы его намерения, я не знаю.
Что касается Буланже, то о его слабости свидетельствует его избирательная, тактика; себе он берет Париж, а всю провинцию оставляет монархистам. Это должно открыть глаза самым упорным его сторонникам, если они претендуют еще на звание республиканцев. Поль пишет мне, что один марсельский буланжист признался ему, что Буланже получил 15 миллионов от русского правительства. Это проливает свет на всю аферу. Русская династия, связанная теперь через Данию с Орлеанами, хочет реставрации Орлеанской династии, и притом осуществленной с помощью России, ибо тогда Орлеаны стали бы ее холопами. И только с монархической Францией у царя может быть искренний союз, такой, какой нужен ему для ведения длительной войны с сомнительными шансами. И вот в качестве орудия для этой реставрации на сцену выдвинут Буланже. Если ему удастся сыграть эту роль переходной ступеньки к монархии, то от него в соответствующее время откупятся или, если понадобится, его просто уберут с дороги, потому что русское правительство в этом случае не будет церемониться подобно нашим социалистам; его девизом является: «укокошить - это пустяки». Что касается Мильерана, то, я думаю, ты права. В его газете, несмотря на все ее потуги на радикализм, чувствуются такая слабость, такое малодушие и, главное, такое количество «молока милосердия» (застоявшегося, но настолько водянистого, что оно и прокиснуть не может), что, сравнивая ее даже с «La Justice», какой я ее знал когда-то, проникаешься к ней жалостью, смешанной с презрением. И эти люди претендуют на роль наследников старых французских республиканцев, считают себя сыновьями героев улицы Сен-Мерри!
Всегда твой Ф. Э.
Сердечный привет от Ним и всей здешней компании.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 9 сентября 1889 г.
Дорогая Лаура!
Сегодня мне предстоит приятная задача переслать тебе чек на 14 ф. 6 шилл. 8 п., третью часть пересланных Мейснером 43 ф., - счет последует. Четвертое издание I тома появится скоро, может быть, мы начнем печатать его еще до нового года.
Вчера здесь была Тусси с Либкнехтом, его сыном и дочерью Гертрудой, Зингером, Бернштейном, Фишером и т. д. и т. д. Она все еще полностью занята стачкой. Предложения лорд-мэра, кардинала Маннинга и епископа Лондонского были до смешного благоприятны для доковых компаний и никак не могли быть приняты. Сейчас - самое горячее время, с рождества до апреля в доках почти не бывает работы, так что истинный смысл оттяжки повышения заработной платы до января заключается, по-видимому, в том, чтобы оттянуть это повышение до апреля.
Либкнехта ты увидишь в Париже приблизительно через поделю, то есть, если сама еще будешь там. А также его жену и еще одного или двух членов его семьи.
Домела со своими голландцами, по-видимому, верен своей новой линии. Еще одно доказательство того, что малые нации могут играть лишь второстепенную роль в развитии социализма, в то время как сами они претендуют на руководство. Бельгийцы никогда не откажутся от убеждения, что центральное положение и нейтралитет непреложно предназначают их стране роль главной резиденции будущего Интернационала. Швейцарцы - филистеры и мелкие буржуа и всегда ими были, датчане стали такими же, и еще неизвестно, сумеют ли Трир, Петерсен и К° вывести их из нынешнего застоя. А теперь на тот же путь вступают и голландцы. Никто из них не может и не хочет забыть, что в Париже предводительствовали немцы и французы, а им не позволили занимать конгресс их мелочными раздорами. Ну ничего, теперь можно больше надеяться на совместные действия французов, немцев и англичан, а если малыши будут буянить, то мы подарим их поссибилистам.
Либкнехт теперь очень настроен против поссибилистов, говорит, что они оказались мошенниками и предателями и с ними невозможно иметь дело. Я ему ответил, что мы это знали полгода назад и так им - ему и его партии - и говорили, но они считали себя умнее других.
Он это молча проглотил. Он теперь совсем не столь уверен в своей непогрешимости, как прежде, по крайней мере, если это и не так, то он этого не показывает. В остальном же он при личном общении является полной противоположностью тому, чем кажется в переписке, - это добрый и веселый старина Либкнехт.
Но нужно кончать. У меня здесь оба мальчика, которые были очарованы письмом маленького Марселя. Они побывали в зоологическом саду и хотят написать своему дорогому папе - и я должен убираться из-за письменного стола.
Желаю Полю успеха в Шере - я вполне ожидал такого конца в Сете: город слишком мал, голоса 74 деревень, составляющих округ, не могли не перевесить его голосов.
Сердечный привет от Ним.
Любящий тебя Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 15 сентября 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой Каутский!
Пользуюсь воскресным утром, чтобы написать тебе. Я давно уже должен был бы это сделать, но мне все время мешали! Сначала конгресс и то, чем пришлось заниматься после него, затем Истборн, где отголоски конгресса преследовали меня в виде всякого рода писем; к тому же шесть человек в одной комнате - ни минуты покоя и никакой возможности сосредоточиться. Затем, переехав сюда, я застал здесь Пауля и Солдата с двумя детьми. Кроме того, стачка докеров и т. д. Сегодня утром выдался наконец свободный часок; оба мальчика Лонге, которые сейчас у меня, мне не мешают.
Мы все - Ним, Тусси, Эдуард и я - бесконечно жалеем, что твои отношения с Луизой окончились так печально. По тут уж ничего не изменишь. Только вы оба можете в этом разобраться, и с тем, что вы считаете правильным, мы, посторонние, должны примириться. Но чего я не понимаю - а в этой истории я вообще не могу ничего понять, - это того, что ты все время твердишь о «жалости». У тебя-де к Луизе осталось лишь чувство «жалости». Луиза во всей этой истории проявила столько героизма и столько женственности, что мы все не переставали восхищаться ею. Если вообще в этом деле кто-либо достоин жалости, то уж во всяком случае не Луиза. Я по-прежнему считаю, что ты совершил поступок, о котором еще когда-нибудь пожалеешь.
Как я уже говорил Адлеру, эта перемена в ваших отношениях ничего не меняет в том предложении, которое я сделал тебе относительно рукописи IV тома. Эта работа должна быть сделана, а ты и Эде - единственные, кому я могу ее доверить. История с Архивом, по словам Пауля, теперь тоже улажена, так что зимой, когда ты, очевидно, снова приедешь сюда, мы сможем договориться о дальнейшем и начать работу. Из-за проклятого конгресса я с февраля совершенно не мог работать над III томом, а тут еще оказывается, что необходимо четвертое издание I тома, и его нужно сделать в первую очередь. Это не требует много работы, но если разрешается сидеть за письменным столом лишь по три часа в день, то дело, конечно, затягивается. К тому же предстоят два месяца беспросветного тумана.
Из Петербурга мне написали, что «Revue du Nord» («Sjevernoje obozrenie»?) поместило перевод твоих «Классовых противоречий во Франции» и они будто бы вызвали в России большую сенсацию. Когда ты приедешь сюда, я дам тебе кое-какие советы, как ты мог бы добиться в России денег за свои статьи.
Твои статьи о горняках в Тюрингии - лучшее из того, что ты до сих пор написал, настоящее исследование, исчерпывающее все основные вопросы, и притом ты ставишь своей задачей только изучение фактов, а не подтверждение предвзятого мнения, как это было у тебя в истории с народонаселением или первобытной семьей. Поэтому и получилось что-то настоящее. Эта работа освещает важный период германской истории; кое-где имеются пробелы в характеристике процесса развития, но это несущественно. Мне только теперь по-настоящему стало понятно (из Зётбера я получил об этом неясное и неопределенное представление), насколько добыча золота и серебра в Германии (а также в Венгрии, благородные металлы которой попадали на Запад через Германию) послужила последним толчком, поставившим Германию в 1470- 1530 гг. в экономическом отношении во главе Европы и тем самым сделавшим ее центром первой буржуазной революции в религиозном облачении так называемой Реформации. Она оказалась последним фактором в том смысле, что дело дошло до сравнительно высокого развития цехового ремесла и посреднической торговли, а это дало Германии преимущество перед Италией, Францией, Англией.
Либкнехт теперь убедился в том, что от поссибилистов12 ждать нечего; когда с ним говоришь, то видно, что он далеко уже не так самоуверен, как раньше, особенно в письмах. Просто счастье, что поссибилисты отклонили объединение обоих конгрессов, потому что это повлекло бы за собой драку, бой не на жизнь, а на смерть, и скандал был бы невероятным.
Предпринятая поссибилистами и Социал-демократической федерацией67 кампания с целью вызвать подозрение в правильности наших мандатов провалилась самым жалким образом238, и не только потому, что разоблачения Адлера (в здешней «Labour Elector») об австрийских поссибилистах** оказались сокрушительными, но и потому, что эти ослы допустили в комиссию по проверке мандатов Бёрнса, который в «Labour Elector» безжалостно разделался с мандатами Социал-демократической федерации***; это подействовало особенно сильно.
Гайндман представлял 28 человек! Вся Федерация якобы представляла 1925 человек, а на самом деле едва ли половину!
Конгресс тред-юнионов был последней победой Бродхёрста. Стачка докеров задержала Бёрнса, Манна и Бейтмана здесь, а они единственные люди, которые точно знали, в чем обвиняется Бродхёрст; это оказалось для него благоприятным. К тому же конгресс был соответствующим образом подготовлен, все было сделано так, чтобы иметь там только тредюнионистов старого толка, и на этот раз это оказалось еще возможным. Но, несмотря на это, явные симптомы ликвидации старого налицо.
В Дании старое партийное руководство в вопросе о конгрессе здорово оскандалилось, а оппозиция - Трир, Петерсен и т. д. - приобрела твердую почву под ногами. Вам следовало бы пригласить Трира в «Arbeiter-Zeitung» в качестве корреспондента: Герсон Трир, Ahlefeltsgade 16, Копенгаген.
Стачка докеров выиграна. Это - величайшее событие в Англии со времени обоих последних биллей о реформе, начало полной революции в Ист-Энде. Всеобщие симпатии прессы и даже филистеров объясняются: 1) ненавистью к доковым монополистам, которые, вместо того чтобы списать свой растраченный, несуществующий капитал, обирают судовладельцев, торговцев и рабочих и таким образом выжимают для себя дивиденды; 2) сознанием того, что докеры являются избирателями и за ними приходится ухаживать, если 16-18 депутатов либерального и консервативного толка от Ист-Энда хотят быть вновь избранными (что им не удастся - на этот раз будут избраны рабочие депутаты). Решили победу 14 000 фунтов стерлингов из Австралии; этим австралийские рабочие застраховали себя от внезапного массового импорта английских рабочих. Берне, Чампион, Манн, Тиллет завоевали себе лавры, в то время как Социал-демократическая федерация полностью провалилась. Эта стачка является для Англии тем же, чем была для Германии стачка горняков: приобщением к рабочему движению нового слоя, огромной армии. Если мы теперь избежим войны, то скоро могут наступить веселые времена.
Гед - кандидат в Марселе, Лафарг - в Сент-Амане (Шер).
Сердечный привет Адлеру.
Твой Ф. Энгельс Т
Так как я не знаю, живешь ли ты еще в своем ежовом жилище, посылаю это письмо Адлеру, адрес которого надежнее. «Arbeiter-Zeitung» получил только №№ 1 и 4. Жива ли она еще? Получаете ли вы «Labour Elector»? Посылаю тебе один номер.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 26 сентября 1889 г.
Спасибо за «Volkszeitung» и пр. Революция в стакане воды, которая у вас произошла, очень забавна. Возможно, что это начало оздоровления: Немезида шествует медленно, но верно, и ирония истории заключается в том, что те же самые люди, которые, выступая против большинства партии, в особенности на Западе, опирались на нью-йоркцев, теперь свергнуты именно нью-йоркцами.
О русском не слыхал ни слова. Его открытку пошлю тебе обратно со следующим письмом.
Я пишу только открытку потому, что завален работой. Вернувшись сюда из Истборна, я получил известие, что необходимо четвертое издание I тома «Капитала». Для этого понадобится лишь несколько исправлений и дополнительных примечаний, но их надо чрезвычайно тщательно составить и отредактировать, а также внимательно просмотреть печатный текст, чтобы не вкралось какое-либо извращение смысла. Кроме того, теперь должны быть уточнены ссылки на III том.
Стачка докеров была грандиозной. Тусси приняла в ней самое активное участие, и коекто уже проявляет зависть к тому положению, которое она себе этим завоевала. Посылаю тебе статью Гарни, цитированную в «Labour Elector». Старик живет в 12 милях отсюда, был в августе совсем плох, но сейчас ему лучше. Ленхен благодарит за «Kalender» и шлет привет. Во Франции у Геда есть шансы во втором туре. К сожалению, у меня нет еще точных сведений о выборах. Сердечный привет твоей жене и Шлютерам.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 3 октября 1889 г.
Дорогой Лафарг!
В конце концов, единственная партия, которая на основании результатов выборов может говорить о приросте сил, - это наша. Мы насчитываем - а наши сведения очень неполны - 60000 голосов, поданных за наших кандидатов, то есть за кандидатов групп, которые были представлены на нашем конгрессе, и, кроме того, 19000 голосов, вероятно, принадлежат нам (так как кандидаты не являются ни поссибилистами, ни «радикал-социалистами»), но мы не решаемся приписать их себе, не имея новых данных.
Но чем объясняется то, что нас оставляют здесь без других сообщений о статистике выборов, кроме сообщений буржуазных газет, которые не дают нам возможности разобраться в позиции всех этих неизвестных кандидатов? Как узнать, какое количество голосов принадлежит нам, если газеты классифицируют кандидатов только самым неопределенным образом? Мне, однако, кажется, что немецкие и английские социалисты заслуживают того, чтобы вы держали их в курсе вашей деятельности, поскольку у вас нет больше газеты, которая сообщала бы об этом. И вы знаете, что все мы здесь готовы работать в интересах вашей партии и делали это всегда и всеми силами. Но если господа французы не хотят взять на себя труд сообщать нам о los cosas de Francia, то мы бессильны, и многим из нас может надоесть работа, которую те, для кого она делается, так мало ценят.
Пришлите же нам тотчас же, как будет возможно после второго тура, полный список кандидатов-социалистов, принадлежащих к группам, представленным на нашем конгрессе, и других социалистов (если они имеются), не являющихся ни поссибилистами, ни радикалсоциалистами, с указанием числа голосов, собранных каждым как в первом, так и во втором туре. Мы не можем подвергать себя здесь тому, чтобы наши данные оспаривались Гайндманом и т. п., а это имело бы место, если бы нам опять пришлось ограничиться нашими собственными источниками информации.
На конгрессе вы учредили Национальный совет, который принял некоторые решения.
Никто из вас не счел нужным сказать нам хоть слово обо всем этом. Если бы я случайно не обнаружил это в мадридской «So..аlista», то об этом не было бы напечатано ни в немецком «So..aldemokrat», ни в «Labour Elector», да и то лишь через два месяца после события.
Вы сами должны видеть, что, действуя таким образом, вы играете на руку поссибилистам и их здешним друзьям.
Я написал Бебелю, чтобы послали немного денег, чтобы добиться избрания Геда; насколько это важно, я вполне понимаю. Надеюсь, что эти деньги будут выделены, но нужно принять во внимание, что немцы уже дали 500 франков на конгресс, 1000 для Сент- Этьенна, 900 на отчет конгресса (первый выпуск которого не делает большой чести тем, кто его составлял и, можно сказать, чрезвычайно потрудился над тем, чтобы исказить имена), 2500 на швейцарскую газету, на которую они, кроме того, предназначают больше 3500 франков. Это составляет 8400 франков, предоставленных на международные цели, и это накануне общих выборов у них самих! И после таких жертв мосье Жаклар ни за что ни про что оскорбляет их в «Voix», называя их машинами, которые голосуют по команде! Как будто немцы виноваты в том, что парижские рабочие или поссибилисты, или сторонники радикалов-кадеттистов, или буланжисты, или совсем ничто! По-видимому (в глазах Жаклара), способность немцев принимать мнение большинства и действовать совместно уже сама по себе является оскорблением для господ парижан, и если Париж топчется на месте, то и другим запрещается идти вперед!
Но, насколько я помню, мосье Жаклар бланкист и, следовательно, должен считать Париж священным городом - Иерусалимом и Римом в одно и то же время.
Вернемся к выборам. Если точно, что Гед и Тиврие имеют шансы, и если они будут избраны, наше положение в Палате будет гораздо лучше, чем положение поссибилистов. - Относительно Бодена, по-видимому, можно быть уверенным, потом есть Клюзере, Буайе, Бали, из которых тот или другой пройдет, а с четырьмя или пятью из них Гед сможет составить группу, которая не только произведет впечатление на Палату и на публику, но и поставит поссибилистов в смешное положение. Именно сосуществование в рейхстаге наших депутатов и лассальянцев больше, чем какое-либо другое обстоятельство, заставило объединиться обе группы, то есть привело к капитуляции лассальянцев. Так же и здесь наша группа была бы более сильной и в конце концов вовлекла бы Дюме и Жофренов в свою сферу притяжения так, что вождям поссибилистов пришлось бы выбирать между капитуляцией и отречением.
Пока это музыка будущего. Но что несомненно, так это то, что буланжизм находится in extremis. И это мне кажется очень важным. Это был третий приступ бонапартистской лихорадки: первый был с настоящим и великим Бонапартом; второй - с Лжебонапартом; третий - с человеком, который не был даже Лжебонапартом, а был просто лжегероем, лжегенералом, вообще сплошной ложью, главное в нем была его черная лошадь. И даже с этим шарлатаном и проходимцем дело было опасное - вы знаете это лучше меня. Но острый приступ болезни, кризис уже прошел, и мы можем надеяться, что французский народ не будет больше болеть такими цезаристскими лихорадками. Это доказательство того, что его здоровье стало гораздо крепче, чем было в 1848 году. Но выборы в Палату происходили под знаком борьбы против буланжизма, и это еще скажется на ней. Этот негативный характер будет ее неотъемлемой чертой, и я сомневаюсь, что она сможет просуществовать до своего естественного конца. Если только само большинство не убедится в необходимости пересмотра конституции, то Палата должна будет скоро быть заменена новой Палатой с большинством, стоящим за пересмотр, но антибуланжистским. Так как Вы должны лучше знать элементы нового большинства, Вы сможете сказать мне, ошибаюсь ли я. Но мне кажется, что, если бы не было буланжистского эпизода, уже теперь было бы республиканское большинство или, по крайней мере, сильное меньшинство, стоящее за пересмотр.
Все это, если не будет войны. Поражение, которое потерпел шарлатан с Портлендплейс, по крайней мере задержит ее. Но, с другой стороны, усиливающееся вооружение всех держав толкает к войне. А если будет война, придется на некоторое время распрощаться с социалистическим движением. Повсюду мы будем раздавлены, дезорганизованы, лишены свободы действий. Франция, привязанная к колеснице России, не сможет двигаться, она должна будет отказаться от всяких революционных притязаний под страхом, что ее союзница перейдет в другой лагерь; силы приблизительно равны с обеих сторон, а Англия может перетянуть чашу весов в ту сторону, на которую она встанет. Это имеет значение для ближайших двух-трех лет. Но если война разразится позднее, держу пари, что немцы будут разбиты наголову, потому что через 3-4 года молодой Вильгельм заменит всех хороших генералов своими фаворитами, дураками или такими лжегениями, как те, которые руководили австрийцами и русскими под Аустерлицем и которые носят в кармане рецепты военных чудес. И такими людьми кишит теперь Берлин, у них много шансов на успех, потому что молодой Вильгельм сам принадлежит к этой породе.
Поцелуйте Лауру от Ним и от меня. Я скоро напишу ей.
Искренне Ваш Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ [Черновик]
Лондон, 3 октября 1889 г.
Дорогой Либкнехт!
Бебелю я написал весьма настоятельное письмо сразу же, как только стало точно известно, что Гед попадает во второй тур, то есть неделю тому назад. Какое было принято решение, я не знаю.
Что касается твоего письма из Парижа, то в отношении твоей позиции в марте и апреле по поводу созыва конгресса я точно так же остаюсь при своем мнении, как ты - при своем.
Поэтому бесполезно спорить о прошлом.
Что же касается шлезингериады, то я буду очень рад, если тебе удастся благополучно избавиться от нее. Тем временем ты увидел, что это дело нельзя так просто замять, и был вынужден сделать заявление, которое меня очень радует. Если бы ты сделал его сразу, то нам обоим не пришлось бы вести эту неприятную переписку. И мне и тебе одинаково хорошо известно, что отнюдь не только Каутский и я считали скандалом то, что твое имя послужило прикрытием для такого рода сочинения столь гнусного субъекта.
Во всяком случае, твое з
17:01 02.08.2015
Во всяком случае, твое заявление избавляет меня от необходимости самому подвергнуть критике эту стряпню. Но оценку ей дать надо, и это будет сделано именно потому, что твое имя по несчастью стоит на ней, и притом не просто как издателя, а как редактора.
Избрание Геда я тоже считаю в высшей степени важным. Выборы - что касается числа голосов - прошли для нас очень благоприятно, по моему подсчету, 60000 (представленных на нашем конгрессе) обеспечено нам наверняка, и еще 18000, которые, по всей вероятности, примыкают к нам, против 42000 поссибилистских голосов по всей Франции. Избрание Бодена, видимо, обеспечено, затем Буайе, Клюзере и Ферруль, а также еще несколько кандидатов имеют хорошие шансы. Если будет избран и Гед, то ему останется только сгруппировать их всех вокруг себя. Тогда поссибилисты Жофрен и Дюме попадут в такое же положение, как в 1874 г. лассальянцы в рейхстаге, и тогда - но только тогда - речь может идти о том, чтобы действовать по отношению к ним так, как действовали в Германии по отношению к лассальянцам; и условие успеха заключается в том, чтобы до этого момента обращаться с ними как с врагами, - чтобы они научились уважать силу наших.
Во всяком случае, буланжизму уже пришел конец, и, вероятно, во втором туре его поколотят еще сильнее, если только нелепое аннулирование результатов голосования в районе Монмартра не даст ему, по крайней мере в Париже, новых приверженцев. И если тогда русские деньги не поступят, то бравому генералу придется переселиться с Портленд-плейс в Сохо или снять несколько комнат у Лесснера.
Привет твоей жене и Теодору.
Твой
22:29 02.08.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 8 октября 1889 г.
Дорогая Лаура!
Что за меланхолики наши французские друзья! Из-за того, что Поль и Гед потерпели поражение, они, кажется, отчаиваются во всем, и Поль полагает, что чем меньше говорить об этих выборах, тем лучше! Ну, а я считаю результат выборов не поражением, а в известном отношении успехом, о котором стоит оповестить как Англию, так и Германию. В первом туре за нас было подано от 60 до 80000 голосов; это вполне достаточное доказательство того, что мы почти вдвое сильнее поссибилистов, и в то время, как они получили только двух представителей (причем один из них при смерти), у нас имеются Боден, Тиврие, Лашиз, а также Клюзере и Ферруль, которые должны будут связать свою судьбу с первыми тремя; это составляет пять к двум, вполне достаточно, чтобы, действуя умело, поставить этих двоих поссибилистов в совершенно невозможное положение. Но как в Англии, так и в Германии впечатление произведет не число полученных мест, а число поданных голосов. Поэтому я прошу тебя позаботиться, чтобы нам сообщили для «Labour Elector» и «So..aldemokrat» возможно скорее - скажем, не позже чем в понедельник утром, но, если возможно, и раньше - число голосов, полученных нашими кандидатами в первом и во втором туре. Надеюсь, что Поль не злоупотребит своим «правом на лень» настолько, чтобы отказаться сделать для нас эту маленькую работу.
Конечно, поражение Геда - это неудача, но, хотя я и считал необходимым сделать все, чтобы избежать его, я не очень верил в его успех после 1445 голосов в первом туре. Приходится считаться с обстоятельствами, которые невозможно изменить. Значительно более важным для нас является то, что мы избавились от буланжизма. Буланжизм во Франции и ирландский вопрос в Англии - два больших препятствия на нашем пути, два побочных вопроса, которые мешают образованию независимой рабочей партии. Теперь Буланже разбит, дорога во Франции расчищена, и в то же время посягательства монархистов на республику потерпели неудачу. Это означает постепенный переход монархизма от практической политики к политике чувства, сближение монархистов с оппортунистами, образование из обоих течений новой консервативной партии и борьбу этой консервативно-буржуазной партии с мелкой буржуазией и крестьянами (радикалами) и с рабочим классом, - борьбу, в которой социалисты, представители рабочего класса, в скором времени возьмут верх над радикалами, в особенности после того, как последние так дискредитировали себя. Я не рассчитываю, что все произойдет в такой простой, классической форме, по внутренняя логика развития Франции, безусловно, возьмет верх над всеми побочными моментами и препятствиями, тем более, что обе формы изжившей себя (не просто буржуазной) реакции - буланжизм и монархизм - потерпели такое серьезное поражение. И все, что нам требуется, это - чтобы все эти побочные вопросы были устранены и было очищено поле для борьбы трех основных слоев французского общества: буржуа, мелких буржуа и крестьян, рабочих. А это, я полагаю, мы получим.
Затем, Франция избавилась от Ферри, и я думаю, что матушка Крофорд права, считая его помехой даже для его собственной партии. Колониальные авантюры не будут больше становиться поперек пути, и необходимость считаться с традициями ферризма уже не будет препятствовать образованию новой буржуазной партии.
Итак, я вовсе не отчаиваюсь, наоборот, я вижу в результате выборов явный шаг вперед, очень определенное прояснение положения. Конечно, вы получите для начала консервативное правительство; но не такое, какое вы имели, не правительство лишь одной группы буржуазии. Оппортунисты были просто частью французской буржуазии, подобно «удовлетворенным» при Луи-Филиппе и Гизо: те были представителями финансовой аристократии, а эти представляют группу, стремящуюся стать финансовой аристократией. Теперь впервые у вас будет действительно правительство всей буржуазии. В 1849-1851 гг. улица Пуатье во главе с Тьером также образовала правительство, представлявшее весь класс буржуазии; но это произошло благодаря перемирию между двумя враждующими монархическими партиями и по самой природе своей было явлением преходящим. Теперь вы получите правительство, порожденное отчаянием в возможности ниспровергнуть республику, признанием ее как неизбежного зла, и поэтому правительство буржуазии, достаточно крепкое, чтобы просуществовать до ее окончательного краха.
Именно это дробление французской буржуазии на такое множество частей, фракций и групп так часто вводило в заблуждение парод. Вы свергали одну часть, скажем, финансовую аристократию, и думали, что разделались со всей буржуазией; но вы просто приводили к власти другую часть. Имеются: 1) земельные собственники - легитимисты или вообще монархисты, 2) старая финансовая аристократия времен Луи-Филиппа, 3) вторая группа финансовой аристократии периода Второй империи, 4) оппортунисты, которым в большинстве еще предстоит сколотить себе состояние, 5) промышленная и торговая буржуазия, преимущественно провинциальная, обычно послушно следующая практически за той группой, которая оказывается у власти, ибо сама она разбросана по всей стране и не имеет общего центра. Теперь им всем придется объединиться в качестве «умеренных» и «консерваторов», отбросить старые доктрины и лозунги, которые их разобщали, и впервые действовать как буржуазия «единая и неделимая». И эта концентрация буржуазии придаст действительный смысл всем республиканским и прочим группировкам, о которых в последнее время так много говорилось, а это будет значительным шагом вперед, который приведет постепенно к разгрому радикалов и к подлинной концентрации социалистов.
Уф! - довольно об этом благословенном предмете. Сегодня вечером я жду Лонге и буду черпать мудрость из уст его. Мне жаль, что он провалился на выборах, так как для него лично это было очень важно.
От Сэма Мура никаких вестей с тех пор, как он проехал через Сьерра-Леоне. Тусси пыталась повидаться с его братом, но не может застать его дома. Так что мы не знаем, имеет ли его семья какие-нибудь известия от него.
Ним все лето восторгалась твоим садом с его овощами и фруктами и специально поручила мне передать, что с нетерпением ждет, как она говорит, своей доли груш, винограда и других вкусных вещей, которые вот-вот поспеют.
Передай, пожалуйста, Полю прилагаемый чек на 20 фунтов.
Всегда твой старый Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон], 12 октября 1889 г.
Прилагаю, как обычно, «Labour Elector» и «Commonweal». «International Review», говорят, уже лопнула: Гайндман своим хозяйничаньем быстро ее доконал. Зато Бакс ведет сейчас переговоры относительно другого журнала; если ему удастся его получить, то Эвелинг, возможно, будет у него помощником редактора. Нью-йоркская революция становится все забавнее. Попытки Розенберга и К° любой ценой удержаться у руководства смешны и, к счастью, бесполезны. Твоя переписка с «националистом» в «Workmen`s Advocate» меня порадовала, во-первых, потому что в ней за десять верст узнаешь старого Зорге, а во-вторых, потому что этим ты снова публично подал признаки жизни.
Не помню, писал ли я тебе, что Сэм Мур отправился в июне в Асабу на Нигере (Африка) в качестве главного судьи на территориях, подвластных английской компании Нигера. Вчера я получил первое письмо оттуда. Он находит климат очень хорошим и, по-видимому, здоровым, жару не особенно сильной, 75° по Фаренгейту по утрам, 81-83° днем, так что по сравнению с Нью-Йорком там даже прохладно. Таким образом, III том «Капитала», видно, будет переведен на английский язык в Африке. Я сейчас работаю над четвертым изданием I тома; все цитаты должны быть проверены по английскому изданию, иначе никак нельзя. А затем - со всей энергией за III том.
Вчера приехал Лонге за своими двумя старшими мальчиками, гостящими у Тусси. Из-за того, что «оппортунисты» воздержались при голосовании, он получил на 800 голосов меньше, чем его противник. Из наших избрано человек шесть; Гед, к сожалению, не прошел.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 17 октября 1889 г.
Дорогая Лаура!
Большое спасибо от Ним и от меня за великолепный ящик с грушами, который прибыл в прекрасном состоянии и в котором мы уже проели большую дыру. Я придерживаюсь своей американской привычки - есть фрукты каждое утро перед завтраком, и поэтому ты можешь себе представить, что темпы исчезновения продукции твоего сада отнюдь не медленные. Тусси и Пумпс также будут претендовать на свою долю, и она, действительно, уже отложена для них.
Со времени стачки докеров Тусси стала настоящей жительницей Ист-Энда, где она организует тред-юнионы и поддерживает забастовки, - в прошлое воскресенье мы ее совсем не видели, так как ей пришлось ораторствовать с утра до вечера. Эти новые тред-юнионы неквалифицированных рабочих и работниц совершенно отличны от старых организаций аристократии рабочего класса и не могут сбиться на тот же консервативный путь. Они слишком бедны, слишком слабы, состоят из слишком неустойчивых элементов, так как каждый из этих неквалифицированных рабочих может в любой день переменить профессию. И организованы они при совершенно иных обстоятельствах: все руководители - и мужчины, и женщины - социалисты и вдобавок еще социалистические агитаторы. В этих тред-юнионах я вижу подлинное начало движения здесь.
Федерация в настоящий момент выдохлась: резкие нападки «Justice» на Чампиона, Бёрнса и т. д. внезапно прекратились, вместо них появилось нечто вроде скрытой стыдливой тоски по какому-то всеобщему братству: в последнем отчете о французских выборах, например, говорится также и о наших результатах и без каких-либо грязных намеков или замечаний; похоже, что рядовые члены взбунтовались. Если наши люди здесь - я имею в виду главным образом Чампиона - не наделают ошибок, то вскоре они будут определять ход событий. Но я, признаться, не могу заставить себя относиться с полным доверием к этому человеку - он слишком хитер. Он имел обыкновение посещать церковные съезды и проповедовать там социализм, а теперь он создал комитет вместе с группой буржуазных филантропов для того, чтобы организовать женщин Ист-Энда; они созвали митинг под председательством епископа Бедфордского и уж, конечно, позаботились о том, чтобы не допустить к этому делу Тусси! Мне все это не нравится, и если они будут продолжать в том же духе, я скоро предоставлю их самим себе. Бёрнс слишком любит популярность, чтобы быть в состоянии противостоять подобным вещам, и выступает вместе с Чампионом. Если я как-нибудь увижу его одного, я поговорю с ним.
Лонге сказал нам, что ты собираешься приехать сюда на рождество. Мы будем очень рады видеть тебя здесь и создадим тебе все удобства, если ты только не предпочтешь приехать в лучшее время года, судя по тому, что ты говорила Ним.
Но какое же время года является здесь лучшим? После исключительно хорошего лета, которое у нас было (и теперь еще продолжается, ибо стоит настоящее рейнское бабье лето), нам предстоит, быть может, целый год дождей!
Сэм Мур прибыл в Асабу и, как только вступил на берег Африки, присудил одного негра, капитана парохода, к 9 месяцам каторжных работ за попытку изнасилования. Он пишет, что климат очень хороший - 23°С по утрам, 26-29° в 3 часа пополудни (в июле и в августе!) - и, по-видимому, здоровый. Он обещал нам более подробные сообщения, но, увы, между Акасой и Асабой (оба на Нигере), кажется, нет регулярного почтового сообщения, и почтовый штемпель Акасы - это печать компании Нигера с датой, вписанной чернилами!
Привет от Ним.
Всегда твой Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 17 октября 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой Шмидт!
Ваша работа, за любезную присылку которой я Вам очень благодарен, настолько нас сблизила друг с другом, что я не могу заставить себя употреблять по отношению к Вам принятое официальное обращение, и, если Вы хотите сделать мне приятное, отвечайте мне тем же.
Хоть я и не сказал бы, что Вы разрешили дискутируемую проблему, но все же ход Ваших мыслей и ход мыслей в III томе «Капитала» соприкасаются в некоторых и притом важных пунктах таким образом, что чтение III тома доставит Вам исключительное удовольствие.
Подробный критический разбор Вашей работы для меня по понятным причинам сейчас невозможен; он будет дан в предисловии к III тому. Мне доставит особое удовольствие дать там Вашей книге похвальную оценку, которую она вполне заслуживает. До тех пор, следовательно, Вам придется потерпеть. Но одно несомненно уже сейчас: этой работой Вы завоевали себе в экономической литературе такое место, которому могут позавидовать все господа профессора вместе взятые.
Меня лично Ваша работа особенно порадовала тем, что она доказывает, что появился еще один человек, умеющий теоретически мыслить. Таких людей среди молодого поколения в Германии удивительно мало. Бебелю, обладающему выдающимися теоретическими способностями, практическая партийная работа не дает проявлять это его лучшее качество иначе, как в применении теории к практической деятельности. Бернштейн и Каутский оставались, таким образом, до сих пор пока единственными, но и Бернштейн слишком занят практической деятельностью, чтобы иметь возможность работать и совершенствоваться в теоретической области так, как он хотел бы и мог. А ведь в области теории столько еще нужно сделать, особенно в вопросах экономической истории и ее связи с политической историей, с историей права, религии, литературы и культуры вообще, где только ясный теоретический анализ может указать правильный путь в лабиринте фактов. Поэтому можете себе представить, с какой радостью я поздравил себя с новым коллегой.
Очень хорошо, что Вы обрабатываете для «Neue Zeit» «Освобождение крестьян» Кнаппа.
Превосходным материалом по этому вопросу является «Силезский миллиард» Вольфа из «Neue Rheinische Zeitung» за 1849 г., перепечатанный в виде шестого выпуска I тома «Социал-демократической библиотеки». Я посылаю Вам эту вещь отдельными листами, вкладывая их в английские газеты: это как будто вполне надежный способ. Каутский тоже будет рад новому дельному сотруднику: ему приходится печатать порядочно всякой дряни.
К III тому я не имел возможности притронуться с самого февраля. Проклятый Парижский конгресс нагрузил меня такой обширной перепиской со всеми частями света, что пришлось отложить все остальное. Люди повсюду утратили интернациональное чутье и носились поэтому с самыми невероятными планами; от избытка доброй воли и из-за недостаточного знания друг друга, вещей и обстоятельств могла произойти здоровая потасовка; все перессорились бы со своими друзьями, не примирившись и с врагами. Наконец все это, к счастью, было преодолено, и как раз в это время меня известили, что необходимо четвертое издание I тома. А так как тем временем вышло английское издание, в котором г-жа Эвелинг сличила все цитаты с оригиналом, причем кое-где обнаружились формальные расхождения, а еще больше - описки и опечатки в фактических данных, то я никак не могу выпустить четвертое издание, не исправив всего этого. Эти исправления и корректура потребуют времени, но недели через две я все-таки снова примусь за III том и уже не допущу никаких, решительно никаких перерывов. Я думаю, что самые трудные места остались позади.
Сердечный привет от преданного Вам Ф. Энгельса
МАКСУ ХИЛЬДЕБРАНДУ В БЕРЛИН Лондон, 22 октября 1889 г.
122, Regent`s Park Road. N. W.
Милостивый государь!
В ответ на Ваше письмо от 19-го сообщаю, что я познакомился с Штирнером в Берлине приблизительно в начале 1842 г., когда общался с Э. Мейеном, Булем, Эдгаром Бауэром и позднее Бруно Бауэром и другими. Верно, что настоящая его фамилия Шмидт, прозвище Штирнер он получил за свой необыкновенно высокий лоб. В этом кругу он, вероятно, был недавно, так как он не знал Маркса, который покинул Берлин, по-моему, меньше чем за год до этого и пользовался у этих людей большим уважением. Учителем гимназии он тогда уже, я думаю, не был или же вскоре оставил эту деятельность. Кроме вышеупомянутых лиц, там бывали еще некий фон Лейтнер, австриец, К. Ф. Кёппен, учитель гимназии и близкий друг Маркса, его коллега Муссак, книготорговец Корнелиус (фигурирующий у Фрица Рёйтера в его «Временах заключения»), Мюгге, доктор Ю. Клейн, драматург и театральный критик, некий Вахенхузен, доктор Цабель, впоследствии редактор «National-Zeitung», Рутенберг, вскоре, впрочем, уехавший в Кёльн для сотрудничества в первой «Rheinische Zeitung», некий Вальдек (не смешивать с юристом и членом верховного суда) и другие, которых теперь не припомню. Это были, собственно говоря, несколько групп, которые время от времени и по различным поводам собирались и перемешивались друг с другом. Юнгниц, Шелига, Фаухер появились уже после того, как я в ноябре 1842 г., отбыв год военной службы, покинул Берлин. Встречались у Штехели, по вечерам - в различных пивных Фридрихштадта, а если заводились деньги, то в одном винном погребке на Постштрассе, в котором Кёппен был завсегдатаем. Штирнера я знал хорошо, мы были с ним на ты. Он был хорошим малым, далеко не таким скверным, каким он изображает себя в своем «Единственном» ("Единственный и его собственность"), но с легким налетом педантизма, приобретенным в годы учительства. Мы много спорили о гегелевской философии, и он тогда сделал открытие, что гегелевская логика с самого начала базируется на ошибочном положении: бытие, которое обнаруживает себя как ничто и, таким образом, вступает в противоречие с самим собой, не может быть началом; началом должно быть нечто такое, что само по себе уже есть непосредственное, от природы данное единство бытия и ничто, из которого затем развивается эта противоположность. По мнению Штирнера, началом является «Es» (es schneit, es regnet), нечто такое, что одновременно и существует и есть ничто. Впоследствии он, по-видимому, все-таки понял, что из этого «Es» получается такое же ничто, как и из «бытия» и «ничто».
В последнее время моего пребывания в Берлине я встречался с Штирнером реже; вероятно, уже тогда у него начал развиваться тот ход мыслей, который привел затем к его основному сочинению. Когда вышла его книга, наши пути уже сильно разошлись; два года, проведенные мною в Манчестере, оказали на меня свое действие. Когда затем в Брюсселе Маркс и я почувствовали потребность разделаться с эпигонами гегелевской школы, мы занялись, между прочим, и критикой Штирнера: критика эта по своему объему не уступает критикуемой книге. Никогда не публиковавшаяся рукопись находится еще у меня, если только ее не сгрызли мыши.
Возрождению Штирнера способствовал Бакунин, который, кстати, в то время тоже был в Берлине и на лекциях Вердера по логике сидел вместе с еще 4-5 русскими на скамье впереди меня (1841-1842 гг.). Безобидная, чисто этимологическая анархия (то есть отсутствие государственной власти) Прудона никогда не привела бы к современным доктринам анархизма, если бы Бакунин не вдохнул в нее добрую долю штирнеровского «бунта». Вследствие этого анархисты тоже стали сплошными «Единственными», до такой степени единственными, что среди них не найдешь двоих, которые уживались бы друг с другом.
Больше я о Штирнере ничего не знаю; о его дальнейшей судьбе я ничего больше не слышал, кроме того, что Маркс рассказывал мне, будто он буквально умер с голоду; откуда об этом узнал Маркс, мне неизвестно.
Жену его я здесь когда-то видел, она сошлась с бывшим лейтенантом Теховым - «ах, как я люблю военных!» - и, если не ошибаюсь, уехала с ним в Австралию.
Если когда-нибудь впоследствии у меня найдется время, возможно, я набросаю кое-что об этом в своем роде очень интересном периоде.
С уважением и преданностью Ф. Энгельс
О. А. ЭЛИССЕНУ В ЭЙНБЕК (ГАННОВЕР)
Лондон, 22 октября 1889 г.
122, Regent`s Park Road. N. W.
Милостивый государь!
В ответ на Ваше письмо279, к сожалению, должен сообщить Вам, что имеющиеся у меня письма не разбирались в течение 20 лет; поэтому я не в состоянии выбрать из этой груды несколько писем Ф. А. Ланге, пока у меня не найдется трех-четырех недель свободного времени, чтобы привести в порядок все. Как только я подготовлю окончательную редакцию III тома «Капитала» Маркса - а я должен до конца весны проделать эту не терпящую больше отлагательства работу, - я охотно предоставлю упомянутые письма в Ваше распоряжение.
Мои письма к Ланге Вы можете, конечно, напечатать - полностью или частично, смотря по обстоятельствам, но в последнем случае я просил бы соответствующие места публиковать в контексте.
С совершенным почтением Фр. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 29 октября 1889 г.
Дорогая Лаура!
Торжественно передаю тебе вотум благодарности за новую партию груш, посланную через Эдуарда и поглощенную в значительной части в прошлое воскресенье вместе с портвейном. Груши были великолепны, а то, что осталось, дозреет к следующему воскресенью.
Эдуард также объяснил легенду о рождественской поездке: оказывается, маленький Марсель создал путаницу в голове Лонге. Как бы то ни было, когда бы ты ни захотела приехать, мы будем готовы принять тебя.
Я, вероятно, довольно неудачно выразился относительно предстоящего господства французской буржуазии как класса. Я имел в виду, что прежде всего рядовые роялисты и бонапартисты перейдут - постепенно - в ряды умеренных республиканцев и покинут, как в 1851 г., когда большая часть республиканцев и роялистов перешла к Бонапарту, тех своих лидеров, которые будут придерживаться устаревших партийных лозунгов. Это будет означать усиление умеренных республиканцев (хотя не обязательно спекулянтских клик Ферри или Леона Сэя), но в то же время положит конец, раз и навсегда, могуществу старого лозунга: «Республика в опасности». Тогда, и только тогда, радикалы смогут выдвинуться вперед в качестве «преданнейшей оппозиции ее величества республики», и тогда вы будете иметь реальные условия для господства всего класса буржуазии, для полного расцвета парламентаризма: две партии, борющиеся за большинство и попеременно находящиеся то в правительстве, то в оппозиции. Здесь, в Англии, мы имеем господство всего класса буржуазии; но это не значит, что консерваторы и радикалы объединяются друг с другом, напротив, они сменяют друг друга. Если бы события шли своим медленным, классическим ходом, то подъем пролетарской партии, без сомнения, вынудил бы их в конце концов объединиться против этой новой, внепарламентской оппозиции.
Но вряд ли это случится, предстоит бурное ускорение развития.
Прогресс заключается, на мой взгляд, в доказательстве безнадежности борьбы против республики, в последовательном, постепенном вымирании всех антиреспубликанских партий, что означает участие в управлении всех групп буржуазии - в качестве правительства или в качестве оппозиции; причем у власти окажутся в настоящее время усилившиеся умеренные, а в оппозиции - радикалы. Одни выборы не могут совершить все сразу, удовлетворимся тем, что нынешние выборы расчистили почву.
Относительно поражения социалистов наши мнения полностью совпадают. Но только я его ожидал - и гораздо большего, - а наши парижские друзья рассчитывали на чудеса, которых, конечно, не произошло. Я вполне удовлетворен результатом - при данных обстоятельствах. То, что мы провели шесть или семь человек как против кадеттистов, так и против буланжистов и собрали около 120000 голосов, - это больше, чем я ожидал.
Что касается политики в отношении тех людей, которые были избраны под знаменем Буланже, то я держусь скорее мнения Вайяна и Геда, чем мнения Поля. Если вы допускаете буланжистов, то должны допустить и кадеттистов - Жофрена и Дюме. Тем более лосле того, как бланкисты-буланжисты так гнусно поступили с Вайяном в его округе и привели к провалу его кандидатуру, нам следовало бы, по-моему, не иметь с ними никакого дела. К тому же мы не заинтересованы в восстановлении распадающейся бланкистской клики как таковой. Мы знаем, какие особенно «чистые» элементы всегда имелись в ней. Гранже - шовинистически настроенный дурак, избавиться от которого представляется мне благом. Что касается Журда (ведь в сущности только по нем, мне кажется, и вздыхает Поль), то, пожалуй, его можно будет вовлечь в дальнейшем, если он того стоит, что мне неизвестно, и если он решительно порвет с буланжистами. По, сомнения нет, былые буланжистские симпатии Поля принесли нам величайший вред и теперь используются Либкнехтом, который меня ими попрекает.
При таком положении вещей руководить новой социалистической фракцией будет трудно, и чем меньше она численно разбухнет от притока сомнительных (и более чем сомнительных) элементов, тем лучше. Особенно поскольку Гед не избран. Если окажется, что фракция работает хорошо, то новое пополнение вышеуказанного рода может оказаться менее опасным, и это обстоятельство можно будет принять во внимание; в таком случае новообращенные должны будут публично покаяться, иначе французская партия предстанет перед немцами, швейцарцами, голландцами и даже бельгийцами как подкупленная. Каким торжеством было бы для поссибилистов, если бы они могли указать на явных буланжистов в наших рядах! И как трудно было бы тогда мне разъяснять немцам действия нашей французской партии!
Теперь о другом. Перси окончательно разорился. Во избежание описи имущества они заперли дом и все находятся здесь. Ведутся переговоры с его отцом и братьями, чтобы избежать открытого банкротства, но чем это кончится, никто сказать не может; а если ничего не выйдет, ему придется объявить себя несостоятельным еще до конца этой недели. Старый Рошер, полуидиот, безнадежно запутал свои дела, передал свое предприятие двум младшим сыновьям и говорит, что сам не имеет ни денег, ни кредита (последний он действительно сумел почти умышленно подорвать). На днях я беседовал с матерью Перси, все это ужасно неприятная история. И как бы она ни кончилась, это наверняка будет стоить мне много денег.
Каутский еще не приехал.
Все у нас очень горевали, услышав, что Диана потерялась или украдена.
Сердечный привет от Ним и твоего любящего Ф. Энгельса
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 29 октября 1889 г.
Дорогой Либкнехт!
О пророке Готшальке я могу сказать тебе очень немногое: об этом субъекте я давно забыл.
Мозес Гесс, принявший его в Союз еще до 1848 г., рассказывал о нем как о выдающемся феномене. В 1848 г., в первые дни марта, он в Кёльне разыгрывал из себя рабочего вождя.
По условиям того времени он был великолепным демагогом, который льстил только-только пробуждающимся массам, потакая всем их традиционным предрассудкам. В остальном это совершенно пустая голова, как и полагается пророку, поэтому он и считал себя таковым; при этом как настоящий пророк он был выше всяких сомнений и поэтому способен на любую подлость. Говорил ли он когда-нибудь то слова, которые ты приводишь, я сомневаюсь, - он ведь систематически сочинял легенды о самом себе. Достаточно того, что в начале марта он играл известную роль в Кёльне и строил совершенно невероятные планы, подробности которых я не помню, но согласно которым за одну ночь должны были произойти чудеса. Это все было еще до нас. Когда мы в апреле приехали в Кёльн, звезда его уже почти закатилась, а когда мы опять все собрались там для окончательного издания газеты, он был уже почти забыт. Газета и наш Рабочий союз поставили его перед дилеммой: либо идти с нами, либо против нас. На его счастье, его и Аннеке в начале июля арестовали, кажется, из-за каких-то речей; в конце 1848 или в начале 1849 г. их оправдали (я тщетно искал в «Neue Rheinische Zeitung» дату и т. д., но вынужден прекратить эти поиски, чтобы успеть отправить письмо).
Затем пророк Готшальк уехал в добровольную ссылку в Париж в надежде, что мощными демонстрациями его призовут обратно. Но никто и с места не двинулся. После того как мы уехали, Готшальк вернулся в Кёльн (возможно даже, незадолго до нашего отъезда), а так как былую свою популярность он завоевал благодаря врачебной практике среди бедноты, то когда разразилась холера, он снова усердно принялся за дело, лечил бесплатно пациентовпролетариев, заразился сам и умер.
Это все, что я знаю.
Парижские дела, по-видимому, снова в порядке. Лафарг вовсе не так плох, как тебе кажется. Журд не буланжист, а с разрешения тамошних партийных товарищей лишь пользовался в Бордо маской буланжиста, что я, конечно, решительно осуждаю. Он совершил ошибку и должен поплатиться за нее, по крайней мере в первое время; но если вообще он подходящий человек, чего я не знаю, то позже можно будет сменить гнев на милость.
Очень жаль, что ты понес такие убытки из-за «Народной библиотеки». Но ведь можно было предвидеть, что при отсутствии у тебя делового опыта Гейзер тебя подведет. Изданные им плохие работы не стали ведь лучше от того, что на них стояло твое имя, а, кроме того, шлезингериада неизбежно должна была окончательно испортить все дело. Я думаю, что все это объясняется совершенно просто, и вовсе не нужно искать причин в злой воле третьих лиц. Не можешь же ты считать, что партия мечтала именно о такой «Народной библиотеке»?
У меня дела тоже неважны. Перси обанкротился, вся семья живет у меня, чтобы избежать описи имущества; дело еще не улажено, ведутся переговоры со стариком, но тот говорит, что сам завяз. Он здорово поглупел. Словом, Августин сел в лужу.
О, мой милый Августин, все прошло, все прошло.
Чем все кончится, я не знаю.
Сердечный привет от Ленхен и твоего Ф. Э.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 9 ноября 1889 г.
Дорогой друг!
Я не могу дать Вам в Вашем тяжелом-положении никакого определенного совета, для этого я должен был бы находиться на месте, ведь издалека нельзя высказывать суждения со знанием дела.
Одно только могу сказать с определенностью: ни здесь, ни где бы то ни было в Европе для Вас нельзя будет найти ничего. Пользуясь близостью расстояния, потребуют Вашей выдачи из любого места, и Вы ни минуты не будете в безопасности.
Найти для Вас здесь хотя бы даже временную работу также абсолютно невозможно. Ни я, ни мои здешние друзья не смогли бы сделать этого, поскольку нельзя будет скрыть факт Вашего осуждения. Устроить Вас в «So..aldemokrat» невозможно, к тому же вскоре последовало бы требование о выдаче. По другую же сторону океана дела обстоят несколько иначе.
Таким образом, Вам остается лишь выбор между тюрьмой и Буэнос-Айресом. Если в конце концов Вы будете осуждены и в последней инстанции и пойдете в тюрьму, то в день выхода из нее для Вас вряд ли останется другой путь, кроме Буэнос-Айреса, так как в Европе Вы едва ли сумеете найти какую-либо работу. По-моему, для Вас вопрос стоит только так: уехать сейчас или уехать после того, как Вы проведете три-четыре года в тюрьме.
Если Вы решите уезжать сейчас, то я могу предоставить Вам для покрытия части расходов на дорогу 200 франков. Но это все, что я могу для Вас сделать. В настоящее время я должен кормить две семьи своих собственных родственников, и поэтому мне самому иногда приходится думать, где достать для этого денег.
Мне жаль, что я больше ничего не могу для Вас сделать. Но мои возможности оказывать помощь ограничены, а против итальянских судей я бессилен. Я очень хорошо понимаю Ваше отчаянное положение и искренне сочувствую Вам, но сделать больше, чем я уже сказал, не имею возможности.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
15:22 03.08.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ПЛАУЭН-ДРЕЗДЕН Лондон, 15 ноября 1889 г.
Дорогой Бебель!
Получил твое письмо от 17 октября в самом разгаре работы над четвертым изданием «Капитала», Работа была не малая, пришлось снова сверять все цитаты, проверенные Тусси для английского издания, и исправлять многочисленные описки и опечатки. Едва покончив с этим, нужно было опять взяться за III том, который должен теперь появиться как можно скорее, так как работа маленького Шмидта из Берлина о средней норме прибыли показывает, что паренек вникает в тонкости больше, чем следует; это, впрочем, делает ему величайшую честь. Как видишь, я и так завален работой, а тут еще приходится следить за международной партийной прессой и просматривать, а местами даже целиком прочитывать экономическую литературу, имеющую отношение к III тому. Ты видишь, как я занят, и извинишь меня поэтому за то, что я беседую с тобой не так часто, как мне хотелось бы.
Что касается французов, то при более длительном пребывании среди них и более близком знакомстве с результатами, которых они достигли при своем образе действий, ты судил бы о них мягче. Партия там находилась в положении, для Франции неслыханном, а на деле в конечном итоге благоприятном: она была сильна в провинции и слаба в Париже. Речь шла, следовательно, о победе степенной провинции над высокомерным, привыкшим к господству, спесивым и частично подкупленным Парижем (коррупцию доказывают: 1) господство там продажных поссибилистских лидеров и 2) то обстоятельство, что оппозиция против нее в Париже могла иметь успех лишь в форме буланжизма). К тому же в провинции существовали два руководящих центра: для профессиональных союзов - в Бордо и для социалистических групп, организованных как таковые, - в Труа. Отсутствовало, таким образом, не только традиционное парижское руководство (и возможность его), по и вообще какое бы то ни было единое руководство в провинции, и не существовало, соответственно, людей с достаточным кругозором и пользующихся общим признанием.
Я понимаю, что при таком междуцарствии положение показалось вам крайне запутанным и неудовлетворительным. Но это лишь временное явление. И то, что французы при такой дезорганизации в их собственной партии и после целого ряда ошибок все-таки созвали конгресс в Париже, на котором все это не могло не обнаружиться перед глазами всей Европы, - это чисто по-французски. Они справедливо полагали, что этот позор будет сторицей возмещен тем фактом, что на их конгрессе была представлена вся Европа, а на конгрессе поссибилистов - всего лишь две-три секты.
То, что расчет на мгновенный эффект у публики имеет там больший вес, чем у тебя, у меня и у всей массы немецкой партии, это не только французский недостаток. Здесь и в Америке дело обстоит совершенно так же. Это результат большей свободы и более продолжительного участия в политической жизни. Дело не в одном только Либкнехте, который ведет себя в Германии точно таким же образом (одна из главных причин наших постоянных споров); пусть только завтра отменят закон против социалистов, и ты увидишь, как быстро этот сомнительный расчет даст о себе знать.
По-моему, ты ошибаешься также, заключая на основании опыта Парижского конгресса, что рабочих оттеснили на задний план эти так называемые литераторы. Может быть, на Парижском конгрессе дело и выглядело так, тем более, что там могла оттеснять рабочих на задний план невозможность сговориться на чужих языках. Но в действительности французские рабочие придают гораздо большее значение, чем рабочие любой другой нации, полному и именно формальному равенству с «литераторами» и буржуа, и если бы ты прочел полученные мною отчеты об агитационных выступлениях Геда, Лафарга и других во время последних выборов, то наверняка судил бы иначе.
Если Гед не был избран в Марселе, то благодарить за это нужно только Прото (см. прилагаемую прокламацию). Во Франции существует общее правило, что во втором туре при двух кандидатурах одной и той же партии тот кандидат, который в первом туре выборов получил меньше голосов, снимает свою кандидатуру (хотя во втором туре число кандидатов не ограничено, но зато решающим является относительное большинство). Прото был именно в таком положении, но он остался кандидатом и распространял о Геде самую гнусную клевету.
Оба были в Марселе людьми пришлыми, но Прото - старый член Коммуны, и его поддерживали сторонники болтуна Пиа, бывшего депутата от Марселя. Неудивительно, что при таких условиях он получил во втором туре те 900 голосов, которые привели бы Геда в Палату.
Лучший избирательный округ Марселя выбрал для себя Буайе, который был там избран раньше; он прошел и теперь.
Итак, у нас теперь 7 человек, и далеко не самых лучших. Они избрали Геда своим секретарем, и он будет писать для них речи. В муниципальном совете Вайян, Лонге и пр. также образуют отдельную группу. Обе группы привлекут Лафарга, Девиля и т. д. и создадут затем центральный комитет объединенных (может быть, на федеративных началах) бланкистов и марксистов. Так постепенно образуется организация..
Кроме того, трое социалистов избраны как буланжисты и двое как поссибилисты; они, разумеется, не будут допущены в организацию и пусть уж сами действуют, как знают.
Мне тоже очень жаль, что Ауэр находится в таком тяжелом состоянии; впрочем, есть уже и более утешительные вести. И мне очень неприятна относительная слабость молодого поколения также и в теоретическом отношении. Но вот появился маленький Шмидт, который прожил здесь год, а я даже не замечал, что в нем таится. Если он останется таким же скромным, как до сих пор - ведь в наше время мания величия самая неприятная и самая распространенная болезнь, - то сможет добиться больших успехов.
Здесь дела идут превосходно. Но тоже не по тому прямому и ясному пути, по которому идут немцы. Для этого нужен народ именно с такой склонностью к теории. Здесь будет еще достаточно ошибок. Но все равно массы уже пришли в движение, и каждая новая ошибка будет вместе с тем новым уроком для них. Итак, man tau (лед тронулся), как говорят в Нижней Саксонии.
Что поделывают твоя жена и будущая супруга доктора медицины?
Твой Ф. Э.
ДЖ. Г. ДЖОНСОНУ, ДЖ. Й. ДЖОНСОНУ, ДЖ. Б. ЭЛЛИСУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон, 15 ноября 1889 г.]
Милостивые государи!
Я получил и обдумал Ваше письмо от 7-го сего месяца.
Мне кажется несколько странным, что Вы, предлагая мне рассматривать заданные Вами вопросы как «конфиденциальные», не обещаете мне того же в отношении моего ответа. Я, разумеется, не могу согласиться на такого рода одностороннее обязательство.
Если я правильно Вас понял, я должен сообщить Вам, не слышал ли я на борту парохода какие бы то ни было неодобрительные отзывы о насосах «Сити оф Нью-Йорк» и даже назвать тех лиц, будь то пассажиры, офицеры или матросы, от которых я мог это слышать. Если бы кто-нибудь и сделал мне подобное сообщение, то, конечно, ожидал бы, что я, как джентльмен, не поставлю его в затруднительное положение, даже если им и были сказаны одно-два неосторожных слова. Поступить иначе значило бы, по-моему, просто превратиться в доносчика, Если я правильно понял Ваше предложение - а смысл его, по-моему, ясен, - то дело сводится именно к этому; и в таком случае наивность этого предложения может сравниться разве только с обескураживающим хладнокровием, с которым оно сделано.
Во всяком случае, чтобы успокоить Вас, сообщаю, что не припоминаю, чтобы кто-нибудь в моем присутствии позволил себе сделать хоть малейший упрек в адрес тех безупречных циркуляционных насосов, которые Вы имеете честь представлять. Кто делал это, я не знаю, да и знать не хочу.
Я не снизойду до того, чтобы просить Вас считать это письмо конфиденциальным. Если бы какой-нибудь европейский или американский юрист или деловой человек прочел нашу переписку, он извлек бы из нее некоторые ценные указания о том, как следует вести подобные расследования.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 16 ноября 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Не будем обсуждать Вашу, к счастью прошедшую, склонность к буланжизму. Зачем перечитывать теперь Ваши старые письма? К тому же храбрый генерал потерпел крах не только вследствие того, что уклонялся от присутствия на поле боя, но, что гораздо хуже, вследствие своих роялистских и бонапартистских связей; он это видит теперь и хотел бы вернуть свою республиканскую невинность, но это как у прекрасной Евгении: И если в эту ночь он (Бонапарт в брачную ночь) найдет невинность, Значит, у красавицы их было две.
Никто не сомневается, что недовольство, лежащее в основе буланжизма, оправдано; но как раз та форма, которую приняло это недовольство, доказывает, что парижские рабочие в большинстве своем так же мало сознают свое положение, как в 1848 и в 1851 годах. Тогда недовольство тоже было оправдано; форма, которую оно приняло, - бонапартизм стоил вам 18 лет империи, и какой империи! А тогда значительная часть парижских рабочих еще сражалась против; но в 1889 г. они предпочли отпраздновать столетие 1789 г., бросившись в ноги обыкновенному наглецу. После этого требуйте от других, чтобы они относились к парижанам с тем же почтением, какое охотно оказывали их предкам!
Я очень доволен, что буланжисты - поддельные или настоящие - отстранены от партии, так же как и поссибилисты. Если бы их приняли такими, какие они есть, я не знал бы, что говорить англичанам, датчанам, немцам и т. д. Вот уже двадцать лет мы проповедуем организацию партии, отличной от всех буржуазных партий и противостоящей им, а объединение выбранных людей под знаменем Буланже, знаменем, под которым собирались монархисты во время этих же выборов и которое было отвергнуто ими, означало бы падение нашей партии в глазах других национальных партий. И как торжествовали бы Гайндманы и Смиты!
Вы говорите, что нападки на Буле лишь способствовали тому, что ему открылся доступ в «Intransigeant» и он стал кандидатом в муниципальный совет, то есть ему пришлось открыто объявить себя буланжистом, идти вместе с этой бандой и получать плату за свою измену.
Спасибо!
Ваш план очень хорош, если он исполним, то есть если провинция примет руководство этого комитета.
Вы все время говорите о ваших провинциальных газетах, но мне их почти не посылаете. Я получал некоторые из них от Бонье, теперь я их больше не вижу. Все, что Вы мне пришлете или поручите кому-нибудь прислать, принесет свои плоды, так как я использую это, чтобы держать Бебеля в курсе дел, а Бебель в десять раз важнее, чем Либкнехт. Кроме того, если я знаю, что происходит, я могу воздействовать на Эде и на «So..aldemokrat».
Все ваши газеты хорошо бы сделали, если бы установили обмен с «So..aldemokrat» и с «Labour Elector», 13, Paternoster Row E. С. В любой другой стране это считается само собой разумеющимся, но господа французы заставляют себя просить - и просить иногда напрасно - дать нам возможность работать в их интересах. Если этот образ действий дойдет до известного предела, он может нам надоесть. Неужели невозможно иметь хоть немного порядка и организованности?
Но довольно. Я так много и с таким усердием защищаю вас перед другими, что для восстановления равновесия следует вас хорошенько побранить. В настоящий момент у меня нет никакой возможности проверять все «знаете ли Вы» г-на Де Папа. Венская «Arbeiter- Zeitung» получила из Петербурга подтверждение о его (Н.Г.Чернышевского) смерти, но, принимая во внимание лживость русского правительства и легенды о русских революционерах, все может быть и правдой и ложью.
Теперь перехожу к письму Лауре.
Преданный Вам Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 16 ноября 1889 г.
Дорогая Лаура!
После того как я закончил прилагаемое письмо Полю, я пошел на кухню и выпил немного пильзенского вместе с Ним и Пумпс, отчасти ради самого пильзенского, отчасти потому, что мне предписано писать с перерывами. Так как перед этим я был в банке, чтобы внести на свой текущий счет чек Зонненшайна, ибо не могу позволить себе рисковать, оставляя его у себя, то ты не удивишься, узнав, что сейчас уже почти 4 часа дня, а поскольку мне нельзя писать при газовом свете, то, как видишь, я довольно ограничен временем.
Во всяком случае, ты замечательно сделала «Сенатора», эту почти самую трудную вещь для перевода на английский. Ты сделала это, не только сохранив всю присущую оригиналу фривольность, но даже с очень большим приближением к его легкости. И это несмотря на то, что и сюжет и размер упорно ни поддаются переводу, ибо сенатор империи № 1 совершенно неизвестная величина здесь, в Англии. Если бы ты была мужчиной, я бы сказал: «молодец», но я не достаточно сведущ в русском языке, чтобы знать, может ли этот эпитет (приблизительно соответствующий английскому: «you`re a brick!») иметь форму женского рода: «молодца!».
Отблеск блузы Тиврие упал даже на страницы английской прессы и осветил ее на мгновение. Если в его блузе появится дыра, то вся респектабельная часть Великобритании будет Кричать о плохих манерах этих французов. За исключением старой матушки Крофорд, ирландки по происхождению, которая, несмотря на все свои причуды, значительно выше всей прочей компании - так как она не стоит на месте, - все остальные английские журналисты в Париже без труда превзойдут ваших французских журналистов в том, что касается глупости.
Мудрые мужи Сета совершенно на уровне наших захолустных провинциалов и обывателей. Если бы Сенега снял свою кандидатуру, Поль стал бы депутатом. Если бы они не поддержали Сенегу внутри города или за его пределами, то он (по-видимому, достойный потомок Сенеки) никогда не имел бы возможности не снять кандидатуру.
Рад слышать, что барометр снова поднимается у наших французских друзей - он наверняка поднимется больше, чем нужно, но к этому мы привыкли, и этого нельзя избежать - как же можно иначе восстановить надлежащий средний уровень?
Каутский в Лондоне и получил письмо Поля и т. д. около двух недель тому назад; завтра я скажу ему, что Поль ждет от него новостей.
Твои груши постепенно съедаются, но мы благоговейно сохраняем их, пока они совсем не дозреют, и тогда я получаю большую часть их к завтраку. Ним только что выяснила, что длинные груши вот такой формы продаются здесь сегодня по 5 пенсов штука. У Ним то, что моя бедная жена называла «дурной ногой» - ревматизм (суставной), блуждающий от колена до бедра и обратно. Это, конечно, весьма переменная величина, но, к сожалению, не бесконечно малая, которой можно пренебречь. Астма уменьшается, когда погода позволяет мне выводить Ним на прогулки в Хемпстед. Гумперт говорил, что подниматься в гору будет ей полезно, и так оно и есть.
Пумпс и К° все еще здесь; если сегодня придут к какому-нибудь соглашению, то они поедут обратно в Килбурн в понедельник. Семье Перси пришлось немного раскошелиться, но мне это дело будет стоить по меньшей мере добрых 60 фунтов, а затем на мне половина их содержания. Перси работает для своего брата Чарли, у которого есть какие-то изобретения; как раз сейчас они, повидимому, нужны английским филистерам, но плата пустячная и все дело в целом очень ненадежное.
Четвертое издание I тома в печати, и я возвращаюсь к своему III тому. Нелегкая задача, но «mun be done» (надо сделать), как говорят в Ланкашире.
Тусси усердно работает, завтра она вообще не будет здесь, так как выступает с двумя речами днем и вечером; поэтому она не получит своего чека до понедельника. Твой чек прилагаю, а также счет - твоя доля, к сожалению, всего лишь 1 ф. 17 шилл. 6 п., но во франках это выглядит значительно большей суммой.
Мы обнаружили еще одну матушку Шак в лице мисс Гаркнесс. Но на этот раз мы поймали ее, и она узнает, с кем имеет дело.
Всегда твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 18 ноября 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Прилагаю чек на 20 фунтов стерлингов.
Если редакторы ваших газет не знают иностранных языков, то было бы резонным посылать их газеты за границу, не требуя, чтобы оттуда им присылали взамен то, что для французов является бессмысленной тарабарщиной. Но я не вижу, какие у французов основания не посылать своих газет людям, которые их понимают и полны готовности использовать в интересах самой же французской партии.
Семейство Пумпс еще здесь, есть надежда, что их дело устроится сегодня.
Вчера вечером я прочел друзьям сделанный Лаурой перевод «Сенатора». Все были в восторге. «Это следовало бы напечатать», - сказал Эвелинг. Но где? - спросил я. - В «Pall Mall Gazette»? - Лицо Эвелинга вытянулось почти до пределов возможного.
Если бы Лаура захотела переводить Гейне, то в следующий свой приезд сюда она могла бы посмотреть в Британском музее, какие переводы уже появились, и выбрать что-нибудь новенькое; может быть, здесь удалось бы кое-что устроить. Гейне сейчас в моде - а переводы его такие британские!
Поцелуйте Лауру от Ним и от меня. Ним чувствует себя сносно.
Преданный Вам Ф. Э.
ЖЮЛЮ ГЕДУ В ПАРИЖ Лондон, 20 ноября 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой гражданин Гед!
Я только что получил письмо от г-жи Эвелинг, которая просит меня написать Вам, если у меня есть Ваш адрес. Так как, к счастью, Бонье дал мне его, я не теряю ни минуты. Вот в чем дело.
В Силвертауне, пригороде Лондона, на фабрике резиновых изделий и т. д., принадлежащей гг. Силвер, идет стачка, которой руководит г-жа Эвелинг; стачка длится уже 10 недель, в ней участвуют 3000 рабочих и работниц, и есть много шансов на успех. Ее успех очень важен, иначе прервется длинная цепь успехов рабочих, начавшихся со стачки в доках , и достигнутая победа вернет почти уже исчезнувшую уверенность господам английским предпринимателям.
Несколько дней назад фирма Силвер получила очень срочные заказы, выполнить которые невозможно, так как из 3500 рабочих больше 3000 бастуют. Кроме того, надо распределить заказ на большое количество подводного кабеля между четырьмя фабриками, которыми владеют гг. Силвер; они потеряют эти возможности, если стачка продолжится. Они сделали соблазнительные предложения нескольким бастующим, но безрезультатно. Тогда они прибегли к последнему средству, которое у них есть.
Господа Силвер (под этим именем функционирует акционерное общество) владеют таким же предприятием в Бомон-Персане под Парижем, где французские рабочие работают под началом английских мастеров. Они привезли их в Англию. Известно, что 70 рабочих и работниц из Бомона прибыли в здешний док; мы еще не знаем, отвезли ли их уже на завод в Силвертауне. Речь идет о том, чтобы положить этому конец. Возможно, их привезли сюда под ложными предлогами, скрыв от них, что происходит стачка.
Г-жа Эвелинг тут же телеграфировала Лафаргу и Вайяну, но так как дело срочное, мы обращаемся также и к Вам; мы просим Вас сделать все, что в Вашей власти, чтобы помешать французским рабочим приезжать для замены бастующих Силвертауна, объяснить им истинное положение вещей и воззвать к классовому чувству ваших рабочих. Было бы ужасно, если бы из-за прибытия французских штрейкбрехеров было сломлено сопротивление бастующих.
Это вызвало бы рецидив старой национальной вражды, погасить которую было бы невозможно. Вот уже четыре месяца рабочие лондонского Ист-Энда не только телом и душой вовлечены в движение, но они показали своим товарищам во всех странах пример дисциплины, самоотверженности, мужества и настойчивости, сравниться с которыми может только поведение парижан во время осады пруссаками. Теперь представьте себе, что будет, если в разгаре борьбы они обнаружат, что французские рабочие сражаются под знаменем английской буржуазии! Нет, это невозможно, нужно только, чтобы во Франции узнали истинное положение вещей, и все изменится: именно благодаря действиям французских пролетариев английские забастовщики одержат победу.
Когда во время стачки докеров телеграфировали Анселю, что предприниматели вербуют бельгийских рабочих, Ансель немедленно принял необходимые меры, - и его письма и телеграммы очень содействовали воодушевлению бастующих, подчас начинавших терять мужество.
Вторая страница письма Энгельса Геду 20 ноября 1889 года
Если Вы сможете направить подобные ободряющие послания рабочим Силвертауна, напишите прямо г-же Эвелинг, 65, Chancery Lane, W. С., Лондон. Успех будет блестящий.
От Бонье я узнал, что Ваше здоровье намного лучше, что кампания в Марселе Вас укрепила, а не ослабила, и это меня очень радует, так как нам нужны все Ваши силы. Я очень доволен, что благодаря Вашему девизу «ни Ферри, ни Буланже» социалистическая Рабочая партия закрыла свои двери в Палату ренегатам и предателям из обоих лагерей.
Сердечно жму Вашу руку.
Ф. Энгельс
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 30 ноября 1889 г.
Дорогой друг!
Очень тороплюсь и сообщаю Вам только, что сразу же после получения Вашего письма я написал Лафаргу относительно Лабриолы. Лафарг сегодня сообщил мне, что он уже написал о Вашем деле Лабриоле и просил его сделать для Вас что возможно; поэтому вряд ли нужно, чтобы и я еще писал ему.
В надежде на то, что эти действия увенчаются успехом, искренне Ваш Ф. Энгельс
ВИКТОРУ АДЛЕРУ В ВЕНУ Лондон, 4 декабря 1889 г.
Дорогой Адлер!
Книгу Авенеля о Клоотсе я предложил тебе обработать из следующих соображений: По моему (и Маркса) мнению, книга эта содержит первое основанное на изучении архивных материалов верное изображение специально критического периода французской революции, а именно - времени от 10 августа до 9 термидора.
Коммуна Парижа и Клоотс были сторонниками пропагандистской войны, считая ее единственным средством спасения, тогда как Комитет общественного спасения дипломатничал, боялся европейской коалиции, искал мира посредством раскола коалиции. Дантон хотел мира с Англией, то есть с Фоксом и английской оппозицией, которая надеялась в результате выборов прийти к власти. Робеспьер интриговал в Базеле с Австрией и Пруссией и хотел сговориться с ними. Оба они совместно боролись против Коммуны, чтобы прежде всего свергнуть людей, которые хотели пропагандистской войны, распространения республиканского строя во всей Европе. Им удалось победить, Коммуна (Эбер, Клоотс и др.) была обезглавлена. Но с этого момента стал невозможен мир между теми, кто хотел мира с одной лишь Англией, и теми, кто хотел заключить мир с одними лишь немецкими державами. Английские выборы прошли благоприятно для Питта; Фокс был на годы устранен от власти, это подорвало положение Дантона; Робеспьер победил и обезглавил его. Но - и этот пункт Авенель недостаточно подчеркнул - в то время как террор, достигший безумных размеров, был необходим, чтобы помочь Робеспьеру при существующих внутренних условиях удержать власть в своих руках, он стал совершенно излишним благодаря победе при Флёрюсе 26 июня 1794 года. Эта победа не только освободила границы, но передала Франции Бельгию и косвенным образом левый берег Рейна; Робеспьер стал тогда также лишним и пал 27 июля.
На всю французскую революцию огромное влияние оказала война против коалиции, каждое биение ее пульса зависело от этой войны; проникает коалиционная армия во Францию - это вызывает преобладание блуждающего нерва, сердцебиение учащается, наступает революционный кризис; армия коалиции отступает - получает преобладание симпатический нерв, сердцебиение замедляется, реакционные элементы снова выступают на первый план, плебеев - предтечу будущего пролетариата, энергия которых только и спасала революцию, - вразумляют и усмиряют.
Трагично то, что партия войны на смерть, войны за освобождение народов оказалась права и республика победила всю Европу, но только уже после того, как сама эта партия давно была обезглавлена; и вместо пропагандистской войны наступил Базельский мир и буржуазная оргия Директории.
Книгу нужно совершенно переработать и сократить: декламацию надо выбросить, факты дополнить и ясно изложить по распространенным историческим книгам. Клоотс при этом может отступить совсем на задний план; из «Революционных понедельников» можно вставить самое важное; таким образом, может получиться такая книга о революции, какой до сих пор еще не было.
Объяснение тому, как битва при Флёрюсе положила конец господству террора, дано в 1842 г. в «Rheinische Zeitung» (первой) К. Ф. Кёппеном в его превосходной критике «Истории французской революции» Г. Лео.
Множество приветов твоей жене и Луизе Каутской.
Твой Ф. Энгельс
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 5 декабря 1889 г.
11, Burton Road Kilburn, N. W.
Милостивый государь!
Тотчас же по получении Вашего письма от 14 (26) ноября я сообщил г-ну Лафаргу его содержание. Он ответил, что одновременно с письмом мне написал Вам о том, что он не получал никаких писем от госпожи, редактирующей «Северный вестник», и что он предоставляет в ее распоряжение пять статей на выбор; что же касается сокращения некоторых мест статьи, о которой в настоящее время идет речь, то мне он ничего об этом не пишет; если и в письме к Вам он не упоминает об этом пункте, то, мне кажется, ясно, что этот вопрос должен быть предоставлен на усмотрение редактора. Адрес г-на Лафарга: П. Лафарг , Avenue des Champs Elysees, Le Perreux, Seine, France.
Посылаю Вам заказным экземпляр книги Т. Тука «Законы денежного обращения», Лондон, 1844. Этот экземпляр я купил подержанным; в книге имеется ряд карандашных пометок прежнего владельца, по большей части очень путаных; кроме того, посылаю две старые газетные вырезки, из них одна, относящаяся к кризису 1847 г., представляет известный интерес.
За это время я успел подготовить четвертое издание I тома, которое находится сейчас в печати; там имеются два-три новых дополнения из французского издания; цитаты сверены по английскому изданию, кроме того, я добавил несколько собственных примечаний, в частности, одно о биметаллизме. Как только книга выйдет, я пришлю Вам экземпляр.
Искренне Ваш П. В. Рошер
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 7 декабря 1889 г.
Дорогой Зорге!
Письма от 18 и 29 октября получил, благодарю.
Обстоятельства едва ли сложатся так благоприятно, что «Социалистическая рабочая партия» ликвидируется. У Розенберга, кроме Шевича, есть еще масса других наследников, и самонадеянным немецким доктринерам в Америке не хочется, конечно, отказываться от присвоенной ими роли учителей «незрелых» американцев. Без этого они были бы просто ничем.
Пример того, что не так-то просто доктринерски и догматически вдолбить что-либо большой нации, даже если обладаешь самой лучшей теорией, которая выросла из собственных жизненных условий этой нации, и даже если имеются относительно лучшие наставники, чем те, которыми располагает Социалистическая рабочая партия, мы видим здесь, в Англии.
Движение наконец сошло с мертвой точки, и, как мне кажется, окончательно. Но оно не является непосредственно социалистическим, и те из англичан, которые лучше всего поняли нашу теорию, стоят вне движения: Гайндман, потому что он неисправимый интриган и завистник; Бакс, потому что он кабинетный ученый. Формально движение - прежде всего тредюнионистское, но оно совершенно отлично от движения старых тред-юнионов, объединявших квалифицированных рабочих, рабочую аристократию. Люди теперь совершенно иначе берутся за дело, ведут в бой куда более широкие массы, потрясают общество значительно глубже, выдвигают гораздо более далеко идущие требования: восьмичасовой рабочий день, всеобщая федерация всех организаций, полная солидарность. Союз рабочих газовых предприятий и чернорабочих впервые, благодаря Тусси, добился создания женских секций.
При этом люди рассматривают свои теперешние требования как временные, хотя им самим еще не ясна конечная цель, которой они добиваются. Но смутное представление о ней сидит в них настолько глубоко, что побуждает их выбирать руководителей только среди тех, которые открыто выступают как социалисты. Как и все прочие, они должны учиться на своем собственном опыте, на своих собственных ошибках. Но так как они в противоположность старым тред-юнионам встречают язвительным смехом всякий намек на тождество интересов капитала и труда, то на это обучение им не потребуется много времени. Надеюсь, что дело со следующими общими выборами протянется еще года три: 1) для того чтобы русский лакей Гладстон не смог оказаться у власти в период острейшей военной опасности, что одно уже дало бы царю возможность спровоцировать войну; 2) чтобы антиконсервативное большинство настолько возросло, что действительный гомруль для Ирландии станет необходимостью, иначе Гладстон снова надует ирландцев, и это препятствие - ирландский вопрос - не будет устранено; 3) а рабочее движение чтобы тем временем развивалось дальше и стало возможно более зрелым, в частности благодаря воздействию неблагоприятной коммерческой конъюнктуры, которая наверняка последует за теперешним периодом процветания. Тогда следующий парламент сможет насчитать в своих рядах 20-40 рабочих представителей и причем иного типа, чем Поттер, Кример и К°.
Самое отвратительное здесь - это всосавшаяся в плоть и кровь рабочих буржуазная «респектабельность». Социальное расчленение общества на бесчисленные, бесспорно всеми признанные градации, из которых каждая имеет свою собственную гордость, но в то же время проникнута врожденным чувством почтения перед «лучшими» и «высшими», столь старо и столь устойчиво, что для буржуазии по-прежнему не представляет большого труда приманивать рабочих. Я, например, далеко не уверен, что Джон Берне в душе не гордится своей популярностью у кардинала Маннинга, лорд-мэра и вообще у буржуазии больше, чем у своего класса. А Чампион - лейтенант в отставке - несколько лет тому назад имел какие-то делишки с буржуазными элементами, особенно консерваторами, а на поповском церковном съезде проповедовал социализм и т. д. И даже Том Манн, которого я считаю среди них самым лучшим, и тот любит поговорить о том, что он будет завтракать у лорд-мэра. И если сравниваешь их с французами, то убеждаешься, до чего благотворно влияет революция.
Впрочем, буржуа мало выиграют, если им и удастся заманить в свои сети некоторых из руководителей. К тому времени движение достаточно окрепнет, чтобы преодолеть все это.
Четвертое издание готово и находится в печати.
Раппапорт отослан Каутскому. При таком ужасном имени поневоле будешь способным на всякую глупость.
Гепнерчик такой умный, такой беспристрастный (в своих собственных глазах) и при этом столь непрактичный человечек (таких евреи называют Шлемиль - неудачник от рождения), что меня удивляет, как он у вас там давно уже не сел в лужу. Жалко паренька, но здесь уж ничего не изменишь.
«Time» куплен теперь Баксом, и с Эвелингами, я думаю, все улажено. Однако все зависит от того, что Бакс сделает из этого журнала. При всем его таланте и добрых намерениях на него все же нельзя положиться: это кабинетный ученый, пустившийся в журналистику и вследствие этого слегка утративший равновесие. К тому же у него еще бредовая идея о том, что мужчины в наше время порабощены женщинами.
Твой список статей Маркса в «Tribune» погребен, вероятно, под горой писем, не приведенных в порядок. Вырезки статей из «Tribune» у меня имеются, но полностью ли, этого я в настоящий момент сказать не могу. Я нашел их снова лишь этой осенью.
Абсолютно между нами! Я только теперь узнал, будто жена Шлютера перед своим отъездом отсюда сказала, что Каутский якобы выжил Шлютера с места. Если она говорит что-либо подобное там, то это совершенная ложь. Шлютер сам добровольно отказался здесь от места, и отказ был принят фракцией в Германии. У него произошла личная ссора с Моттелером, с которым вообще никто не может ладить, но который благодаря своей общепризнанной абсолютной надежности в денежных делах является весьма ценным лицом для партийного руководства. Если при этом Шлютер не получил той поддержки от Эде Бернштейна, на какую, как он думал, вправе был рассчитывать, то это отчасти вина Эде, а отчасти самого Шлютера. О Каутском в качестве заместителя Шлютера в Архиве зашла речь лишь после того, как Шлютер отказался от работы. Я не стал бы надоедать тебе этими сплетнями, но думаю, что теперь необходимо было сообщить тебе об этом.
Две недели тому назад получил длинное письмо от Сэма Мура. Он находит местность здоровой, местоположение очень красивым, общество сносным, заказывает массу газет, но, по-видимому, все-таки уже с удовольствием предвкушает предстоящий в 1891 г. шестимесячный отпуск в Европе.
В Германии дела идут великолепно. Вильгельмчик оказался еще лучшим агитатором, чем Бисмарк; в рурских горняках мы можем быть уверены так же, как и в саарских; Эльберфельдский процесс с его разоблачениями агентов полиции также на пользу. - Во Франции в нашей парламентской фракции теперь 8 человек, 5 из них были делегатами марксистского конгресса в Париже; Гед - их секретарь и готовит для них речи. Снова имеются виды на ежедневную газету. Решения конгресса фракция внесет в парламент в виде законопроекта. Всюду идут приготовления к 1 мая 1890 года. - В Австрии тоже все очень хорошо.
Адлер великолепно привел все в порядок; с анархистами там покончено.
Я тоже чувствую себя хорошо, глазам лучше; и если так будет продолжаться до конца января - до окончания периода туманов и коротких дней, - я снова смогу усиленнее работать. Тусси много работает в связи со стачкой в Силвертауне, которая давно уже окончилась бы, если бы Бёрнс и К° не пренебрегали ею.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 9 декабря 1889 г.
Дорогой Шмидт!
Большое спасибо за Ваше письмо от 10 ноября. Очень рад слышать, что Вы так быстро подвигаетесь вперед на журналистском поприще; позаботьтесь только о хорошей оплате, иначе это половина дела. Журналистика - в особенности для нас, немцев, несколько неповоротливых по натуре (почему евреи и «обогнали» нас также и в этой области), - очень полезная школа: благодаря ей становишься более гибким во всех отношениях, лучше узнаешь и оцениваешь свои собственные силы и, главное, привыкаешь делать определенную работу в определенный срок. Но, с другой стороны, журналистика толкает к поверхностности, потому что из-за недостатка времени привыкаешь наспех справляться с такими вопросами, о которых сам знаешь, что полностью ими еще не овладел. Кто, однако, подобно Вам, обладает научными склонностями, тот сохранит при этом и способность отличить работу, блестящую по форме, по рассчитанную на данный момент и составленную только с помощью оказавшихся под рукой вспомогательных пособий, от научного труда, тщательно выполненного, но внешне, быть может, значительно менее блестящего; хотя и здесь оплата обыкновенно бывает обратно пропорциональна действительной ценности.
Как только Вы завоюете себе положение в журналистике, Вам следует попытаться наладить связи, которые позволят Вам снова приехать на несколько лет в Лондон. Для изучения экономических вопросов это ведь почти единственное подходящее место. Как ни благоприятно развилась за последние 25 лет наша немецкая промышленность, мы все же и в этом отношении плетемся по обыкновению в хвосте. В отношении продуктов крупной промышленности нас упредила Англия, в отношении модных изделий - Франция; наша промышленность могла поэтому обратиться к производству - для экспорта - почти исключительно таких товаров, которые, как я однажды выразился в одной статье в парижской «Egalite», «слишком мелочны для англичан и слишком грубы для французов»307. Отсюда также то удивительное явление, что нынешний промышленный подъем проявляется у нас, главным образом, в уменьшении вывоза; дело в том, что при росте внутреннего потребления фабриканты могут продавать больше товаров внутри страны по покровительственным монопольным ценам, и поэтому им меньше товаров приходится сбывать за границу по бросовым ценам. Поэтому все экономические явления у нас выступают, во-первых, во вторичной форме и, во-вторых, в форме, искаженной протекционистской системой; следовательно, они всегда представляют собой лишь особые случаи и могут быть использованы в качестве примеров для иллюстрации всеобщих законов и фаз развития капиталистического производства только в виде исключения и после предварительного значительного очищения их от второстепенных обстоятельств. Свобода торговли сейчас более чем когда-либо делает Англию той классической почвой, на которой следует изучать эти законы, тем более что Англия, все еще увеличивающая свое производство абсолютно, относительно, по сравнению с другими странами, безусловно идет к упадку и быстро приближается к тому, чтобы разделить судьбу Голландии. Но упадок английской промышленности совпадает, по моему мнению, с хаосом в капиталистическом производстве вообще.
И хотя почти несомненно той почвой, на которой произойдет окончательный бой, стане
15:29 03.08.2015
И хотя почти несомненно той почвой, на которой произойдет окончательный бой, станет Германия, исход будет зависеть, вероятно, все же от Англии.
Потому-то и превосходно, что как раз теперь и здесь движение началось серьезно, и задержать его, как мне кажется, уже невозможно. Рабочие слои, вступающие сейчас в движение, гораздо многочисленнее, энергичнее, сознательнее, чем старые тред-юнионы, состоявшие лишь из аристократии рабочего класса. Теперь повеяло совсем иным духом. В то время как старики все еще верят в «гармонию», молодые высмеивают всякого, кто толкует о тождестве интересов капитала и труда.
В то время как старики отвергают любого социалиста, молодые решительно не желают никаких других руководителей, кроме признанных социалистов. В этом отношении у меня великолепный источник информации в лице Тусси, которая с головой ушла в это движение.
Повторяю, постарайтесь снова приехать сюда. Имея несколько корреспонденций и работ для «Neue Zeit», брауновского «Archiv» и двух-трех других журналов, Вы смело можете рискнуть. Все мы, а я в особенности, будем рады снова видеть Вас здесь.
Сэм Мур сейчас в Африке, в Асабе на Нигере, главным судьей на территории компании Нигера. Он уехал в середине июня; пишет, что вполне доволен, находит местность здоровой и общество сносным. Будем надеяться, что он сладко спит в объятиях какой-нибудь негритянки.
В остальном здесь все приблизительно по-старому. Эвелинг со своими драматургическими опытами идет, по-видимому, вперед; последняя его пьеса, поставленная две недели тому назад, имела успех. Швейцарские изгнанники мало-помалу привыкают к обстановке. С 1 января начнет выходить ежемесячник «Time» под редакцией Бакса.
С сердечным приветом Ваш Ф. Энгельс
ГЕРСОНУ ТРИРУ В КОПЕНГАГЕН [Черновик]
Лондон, 18 декабря 1889 г.
Дорогой г-н Трир!
Большое спасибо за Ваши интересные сообщения от 8-го.
Если уж высказывать Вам мое мнение по поводу последнего копенгагенского лицедейства, жертвой которого Вы стали, то я начну с того пункта, в котором я с Вами не согласен.
Вы принципиально отвергаете решительно всякое, даже кратковременное совместное выступление с другими партиями.
Я же в достаточной мере революционер, чтобы не зарекаться абсолютно также и от этого средства при обстоятельствах, когда это является более выгодным или наименее вредным.
У нас единое мнение в вопросе о том, что пролетариат не может завоевать политическое господство - единственную дверь в новое общество - без насильственной революции. Для того чтобы пролетариат в решающий момент оказался достаточно сильным и мог победить, необходимо - Маркс и я отстаивали эту позицию с 1847 г., - чтобы он образовал особую партию, отдельную от всех других и противостоящую им, сознающую себя как классовая партия.
Но это не значит, что эта партия не может временно использовать в своих целях другие партии. И это точно так же не значит, что она не может временно поддерживать другие партии в действиях, которые либо непосредственно полезны пролетариату, либо способствуют прогрессу экономического развития или политической свободы. Того, кто в Германии действительно борется за уничтожение майоратов и других остатков феодализма, против бюрократии, покровительственных пошлин, закона против социалистов, против ограничения права собраний и союзов, - того я стал бы поддерживать. Если бы наша немецкая прогрессистская партия или ваша датская партия Венстре были действительно радикально-буржуазными партиями, а не состояли бы просто из жалких фразеров, которые пасуют при первой же угрозе со стороны Бисмарка или Эструпа, то я ни в коем случае не был бы безусловно против всяких временных совместных действий с ними для достижения определенных целей. Когда наши депутаты голосуют за предложение, внесенное другой стороной (а ведь это им приходится делать довольно часто), то и это уже является совместным действием. Но я за это лишь в том случае, если польза непосредственно для нас или для исторического развития страны по пути к экономической и политической революции неоспорима и стоит того, чтобы ее добиваться; и все это при условии, что пролетарский классовый характер партии тем самым не ставится под вопрос. Это для меня непременное условие. Вы найдете изложение этой политики уже в 1847 г. в «Коммунистическом манифесте», мы проводили ее в 1848 г., в Интернационале, повсюду.
Отвлекаясь от вопроса морали - об этом пункте здесь речи нет, и я его поэтому оставляю в стороне, - для меня как революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным.
Такая политика требует проницательности и характера, но какая же политика этого не требует? Она подвергает нас опасности коррупции, говорят анархисты и друг Моррис. Да, если рабочий класс состоит из глупцов, безвольных людей и просто-напросто продажных негодяев, тогда самое лучшее нам тотчас же убираться восвояси, тогда пролетариату и всем нам нечего делать на политической арене. Пролетариат, как и все другие партии, быстрее всего учится на своих собственных ошибках, и никто не может полностью уберечь его от этих ошибок.
Итак, по моему мнению, Вы неправы, поднимая вопрос, прежде всего чисто тактический, на высоту принципиального. А я вижу здесь в основном лишь тактический вопрос. Но и тактическая ошибка может при известных обстоятельствах привести к нарушению принципов.
И здесь Вы, насколько я могу судить, правы, выступая против тактики Центрального правления. Датская левая уже давно разыгрывает недостойную комедию оппозиции и без устали демонстрирует снова и снова перед всем миром свое собственное бессилие. Она давно упустила случай, - если он когда-либо представлялся, - с оружием в руках покарать нарушителей конституции, и, как видно, все большая и большая часть этой левой стремится к примирению с Эструпом. С такой партией, мне кажется, подлинно пролетарская партия не может действовать совместно, не лишаясь надолго своего собственного классового характера как рабочей партии. Поскольку Вы, таким образом, в противовес этой политике делаете упор на классовом характере движения, я могу только согласиться с Вами.
Что же касается образа действий Центрального правления по отношению к Вам и Вашим друзьям, то такого рода огульное исключение оппозиции из партии, действительно, происходило в тайных обществах в 1840-1851 гг.: тайная организация делала такое исключение неизбежным. Оно происходило, далее, и довольно часто, у английских чартистов, сторонников физической силы, при диктатуре О`Коннора. Но чартисты были партией, организованной для непосредственной атаки, как показывает уже само название, поэтому они подчинялись диктатуре, и исключение являлось военным мероприятием. Напротив, в мирные времена мне известны подобные факты произвола только у лассальянцев из «вышколенной организации» И. Б. фон Швейцера; фон Швейцеру это было необходимо из-за его подозрительных связей с берлинской полицией, и этим он лишь ускорил дезорганизацию Всеобщего германского рабочего союза. Какой-нибудь из ныне существующих социалистических рабочих партий, конечно, вряд ли пришло бы в голову, - после того как г-н Розенберг в Америке сам благополучно устранялся, - обращаться с возникающей в ее собственных рядах оппозицией по датскому образцу. Жизни и росту каждой партии обычно сопутствует то, что в ее недрах развиваются и борются друг с другом умеренное и крайнее направления, и тот, кто без дальнейших околичностей исключает крайних, только способствует их росту.
Рабочее движение основано на острейшей критике существующего общества; критика является его жизненной стихией, как же может оно само избежать критики, стремиться запретить споры? Неужели же мы требуем от других свободы слова для себя только для того, чтобы вновь уничтожить ее в наших собственных рядах?
Если бы Вы пожелали полностью опубликовать это письмо, то я ничего не имею против.
НАТАЛИИ ЛИБКНЕХТ В ЛЕЙПЦИГ Лондон, 24 декабря 1889 г.
Дорогая г-жа Либкнехт!
Прежде всего сердечно благодарю Вас и Вашего сына за дружеское поздравление ко дню моего рождения. Мы провели этот день очень весело, сидели все вместе за полночь, чтобы убить сразу двух зайцев, так как следующий день - это день рождения Эвелинга. Мы его тут же и отпраздновали.
Мы очень рады были узнать, что у вас все здоровы. У нас тоже все более или менее благополучно, только Ним перенесла несколько раз сильную простуду и приступы ревматизма.
Впрочем, при здешнем климате этого трудно избежать, - и, пока не становится уж очень скверно, на это не жалуются.
У Рошеров тоже все благополучно, только папа-Перси в прошлое воскресенье так сильно простудился, что едва не схватил воспаление легких. Но ему уже лучше. Все-таки болезнь сильно испортила ему рождественские праздники, так как завтра ему придется сидеть дома.
К тому же у Пумпс сейчас нет прислуги. Последняя сбежала две недели тому назад, когда Пумпс с детьми не было дома. Вернувшись, Пумпс нашла квартиру пустой и запертой, а так как у нее не было с собой ключа, то вся компания явилась ко мне, чтобы дождаться Перси, без которого они не могли попасть домой. Вы видите, что и здесь случаются всякие мелкие неприятности.
Завтра вечером у нас соберется большое общество, если Пумпс с детьми сможет прийти.
Кроме них будут Моттелеры, Фишеры, Бернштейны и, конечно, Эвелинги, а кроме того Шорлеммер со вчерашнего дня здесь. Соберется как раз столько народу, сколько может при изрядной тесноте поместиться за столом. Нимми уже принялась готовить и печь, а рождественские пудинги приготовлены уже неделю тому назад. Это требует ужасно много хлопот, и все это только для того, чтобы получить несварение желудка. Но таков обычай, и ему приходится подчиняться. Это все-таки весело, даже если на второй день праздника и наступает похмелье.
Со времени забастовки в доках Тусси, день и ночь работавшая в комитете, - вся организационная работа была проведена там тремя женщинами, - с головой окунулась в стачечное движение. Одновременно со стачкой в доках вспыхнула небольшая стачка в Силвертауне, на самой окраине Ист-Эйда. Бастовало около 3000 человек. Тусси принимала в этой стачке самое активное участие: создала профессиональную организацию девушек, каждое утро выезжала туда. Но через 12 недель стачка окончилась поражением. Теперь она занята стачкой рабочих газовых предприятий в южной части Лондона; выступала в воскресенье утром в Гайд-парке. Но это все-таки менее напряженно, и у нее больше свободного времени. Она и Эвелинг работают помощниками редактора в редакции ежемесячника, который Бакс с 1 января берет в свои руки; и там работы достаточно. Кроме того, она секретарь двух женских профессиональных организаций.
Вчера я получил также письмо от Либкнехта. Поблагодарите его, пожалуйста, от моего имени, ведь он завтра, вероятно, будет у Вас. Мы с болью душевной ждем приговора по Эльберфельдскому процессу. Я давно уже потерял последние остатки доверия к прусским судьям.
Только бы еще и Бебеля не засадили.
У парижан, кажется, будет, наконец, снова ежедневная газета, но я так часто бывал обманут в этих своих надеждах, что не поверю этому, пока не увижу ее своими собственными глазами. Наша французская фракция, состоящая из восьми человек, пока проявляет себя совсем неплохо и обнаруживает поразительную дисциплину, в особенности если учесть, что это люди со всех концов Франции, которые в большинстве случаев даже не знают друг друга.
А теперь, дорогая г-жа Либкнехт, желаю Вам веселых праздников и счастья в новом году - Вам, Либкнехту, Теодору и всем остальным детям, не забудьте и г-жу Гейзер. От Шлютеров я получил вчера письмо, у них, по-видимому, все благополучно.
Сердечный привет от Нимми, Рошеров и от меня.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ В ГАННОВЕР [Лондон], 30 декабря 1889 г.
Дорогой Кугельман!
С Новым годом!
Спасибо за рецепт для глаз, хотя он и оказался слишком слабым для меня. В прошлом году и вплоть до августа я употреблял кокаин, а когда он стал слабее действовать (вследствие привычки), то стал применять ZnCl2, действующий превосходно. Если теперешние короткие дни пройдут для меня благополучно, - последний день здесь был 28 декабря, а со вчерашнего утра у нас непрерывная ночь, - то самое тяжелое останется позади.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
Г-же ЦАДЕК В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон, начало января 1890 г.]
Уважаемая г-жа Цадек!
Вы доставили нам обоим, Ленхен и мне, неожиданную и большую радость теми прекрасными вещами, которые Вы сделали своими руками и так любезно прислали нам. То, что Вы с Вашими больными глазами (а что это такое - я-то знаю по собственному опыту) взялись за столь трудоемкую работу, это, действительно, слишком. И тем дороже она для нас. Ленхен безумно рада прекрасному теплому платью. И хотя Вы слишком польстили моей ноге, приписывая ей такую миниатюрность, я все же уверен, что при более продолжительном знакомстве домашние туфли и я станем самыми близкими друзьями. Мы с Ленхен сердечно благодарим Вас.
Надеюсь, что Ваше 70-летие Вы отметили, чувствуя себя здоровой и бодрой, в кругу близких; примите наши запоздалые поздравления. Ленхен и мне эта честь еще предстоит, мне даже еще в этом году; десятилетие, в которое вступаешь после этого, - это особенное десятилетие.
С сердечным приветом Вам и г-ну д-ру Цадеку и глубоким уважением Ваш Ф. Э.
СЕРГЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ КРАВЧИНСКОМУ (СТЕПНЯКУ)
В ЛОНДОНЕ [Лондон], 3 января 1890 г.
Дорогой Степняк!
Поскольку я не знаю женевского адреса, мне приходится послать свою статью313 Вам.
Верните мне, пожалуйста, немецкий оригинал как можно скорее, чтобы я мог написать вторую часть.
Как часто будет выходить Ваш журнал?
Поздравляю с Новым годом Вас, г-жу Степняк и всех друзей.
Всегда Ваш Ф. Энгельс
21:53 03.08.2015
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 8 января 1890 г.
Дорогая Лаура!
Прежде всего, с Новым годом! И затем, поскольку для меня невыносима мысль, что ты переводишь Вальтера фон дер Фогельвейде с модернизированного издания, я посылаю тебе копию текста подлинника. Ты совершенно права: при всяком переводе поэтического произведения нужно сохранять размер и рифму подлинника или же быть последовательными, как французы, и сразу превращать все в прозу.
Надеюсь,. что ты уже разделалась со своей инфлюэнцей. Здесь она тоже свирепствует, хотя из нашего ближайшего окружения еще никто не пострадал. Перси лучше, но Пумпс слегла с бронхитом и застоем легочного кровообращения; однако, она скоро встанет. Чарли Рёзген - единственный мой знакомый, который может похвастать, что болеет инфлюэнцей.
Старик Гарни лежит в Энфилде с хроническим бронхитом, мне придется как-нибудь на этой неделе съездить повидаться с ним. Бедняга! Но он счастлив одним: что выбрался из Америки! Чрезвычайно забавно наблюдать, как Америка превращает всех англичан в патриотов, даже Эдуард не избежал этого. И все из-за спора о «манерах» и «воспитании». Кроме того, янки обладают довольно раздражающей манерой расспрашивать, как вам нравится страна, какого вы о ней мнения, причем они, конечно, ожидают неистового восторга. И поэтому бедный старый Гарни возымел столь сильное отвращение к «стране свободных людей», что его единственным желанием было благополучно вернуться в «отжившую свой век монархию» и никогда не возвращаться в страну янки. Боюсь, что его желанию суждено осуществиться, физически он очень стареет, что не удивительно после восьми лет мучений с суставным ревматизмом. Но духовно он все тот же заядлый остряк, полный юмора.
Получив письмо Поля о новой газете, я порадовался, что уже раньше написал Бонье о том, что они должны официально привлечь тебя в качестве редактора отдела о Германии.
Таким образом, он увидит, что я, не имея никакого представления о положении вещей, все же считал само собой разумеющимся, что все должны быть оплачиваемыми. Мне он больше не писал, но сообщил Тусси, что газета выйдет 11-го января, и попросил их сотрудничать и поговорить об этом также с Бёрнсом и др.
Я действительно думаю, что ты едва ли не единственный человек в Париже, способный не терять голову; этот город, кажется, всех сводит с ума. Возьми, к примеру, Бонье, который был вполне разумен, пока жил здесь, а теперь он вдруг, совсем как Гед, помешался на этой невозможной газете. Ежедневная газета с неоплачиваемой редакцией, с неоплачиваемыми корреспондентами, со всем решительно неоплачиваемым - да ведь это дело с самого начала обречено на провал, а как только вы потребуете плату за ваш труд, вас. тут же выставят из газеты, которую вы же создали! Он пишет мне, что «международный отдел должен быть ошеломляющим» - какой в этом толк, если парижский отдел с самого начала, можно сказать, не существует! И рассчитывать на то, что люди отсюда будут писать регулярно в определенные дни, так чтобы об этом можно было извещать накануне! Ибо он на самом деле ожидал, что мы все здесь, Бёрнс и бог знает кто еще, будем делать это, и все ради того, чтобы иметь честь и возможность высказываться перед обитателями «города-светоча», которым на нас всех решительно наплевать! Я думаю, что это предприятие кончится всякого рода недоразумениями, если не раздорами среди наших людей, - именно в тот момент, когда все, казалось, предвещало благополучный ход дел.
Как бы то ни было, я буду вам очень благодарен - и это будет полезно всем нам, - если ты или Поль будете держать нас в курсе этого дела; потому что, как только газета начнет издаваться, нас, безусловно, засыпят всякого рода требованиями, а опыт показывает, что «в интересах дела» половина фактов от нас скрывается. Конечно, мы будем чрезвычайно осмотрительны, беря на себя какие-либо обязательства, но все же будет лучше, если нам не придется каждый раз сначала запрашивать вас, как действительно обстоит дело.
Я не понимаю, как может Гед действовать на свой собственный страх и риск и давать волю своему южному воображению, без согласия Поля, Девиля и других. Судя по тону писем Бонье, эти люди считают, что весь мир пребывает в праздности, что у всех избыток свободного времени, которое они не знают, чем заполнить, и что все с нетерпением ждут, не будет ли издаваться французская газета, в которой они могли бы сотрудничать бесплатно! Подобные вещи не потерпели бы в германской или в какой-либо другой партии - чтобы один человек взял на себя ответственность за всех, не имея на это специальных полномочий; чтобы он действовал, обольщаясь иллюзиями относительно возможности получить заграничных сотрудников, - иллюзиями, которые ты и Поль могли бы сразу разбить; или чтобы он продолжал действовать, не считаясь с вашим мнением, основанным на опыте, если бы вам представилась возможность разбить его иллюзии. Поистине, если паши друзья будут руководствоваться исключительно своими иллюзиями и причудами, то никто не сможет предохранить их от беды.
Меня неожиданно позвали, и я должен кончать.
Всегда твой Ф. Энгельс
Under der linden an der heide, da unser zweier bette was, da mugent ir vinden schone beide gebrochen bluomen unde gras. vor dem walde in einem tal, tandaradei, schone sanc diu nahtegal.
Ich kam gegangen zuo der ouwe:
do was min friedel komen e. da wart ich enpfangen, here frouwe, das ich bin saelic iemer me. kuster mich? wol tusentstunt: tandaradei, seht wie rot ist mir der munt.
Do het er gemachet also riche von bluomen eine bettestat: des wirt noch gelachet innecliche, kumt iemen an das selbe pfat. bi den rosen er wol mac, tandaradei, merken wa mirs houbet lac.
Daz er bi mir gelaege, wesses iemen
*) (nu enwelle got!) so schamt ich mich. wes er mit mir pflaege, niemer niemen bevinde daz, wan er unt ich, unt ein kleinez vogellin - tandaradei, daz mac wol getriuwe sin. ----
*) enwelle = wolle nicht [не хочу]
Произношение: ie, iu, uo, ударение на первой гласной: ie, iu, uo. ei = ei в португальском, итальянском, датском, русском; научно e+i, не a+i как в верхненемецком. sch = s + ch так же, как в голландском и греческом. ----
Под липой свежей, У дубравы, Где мы лежали с ним вдвоем, Найдете вы те же Цветы и травы: Лежат, примятые, ничком.
Подле опушки соловей - Тантарадей! - Заливался все нежней.
Когда пришла я На лужочек, Уж и прием устроил мне - Мать пресвятая! - Мой дружочек: Я и доселе как во сне.
Поцеловал? Да раз пятьсот - Тантарадей!
Ведь красен до сих пор мой рот.
Убрал он ложе Необычайно: Сложил цветы и там и тут...
Досель прохожий С улыбкой тайной Глядит на тихий наш приют;
Поймет: где розы без числа - Тантарадей!
Там голова моя была.
Мне б стыдно было, Когда б молвою Любовь ославилась моя.
Нет! То, как милый Играл со мною, Никто не знает, лишь он и я.
Да пташке видеть довелось - Тантарадей!
Она не выдаст нас, авось.
(Вальтер фон дер Фогельвейде.«Под липами». )
h в конце слога или перед согласной = швейцарскому ch, nahtegal, seht = nachtegal, secht. z = fs, z = ss.
Гласные с диакритическим знаком долгие, все прочие краткие: tal, а не tal, schamt, а не schamt.
Дифтонги, конечно, долгие.
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Лондон, 9 января 1890 г.
Дорогой Герман!
Сердечно благодарю за поздравления и, в свою очередь, шлю всем вам наилучшие пожелания. Меня радует, что у вас все так хорошо, да и я тоже не могу пожаловаться. За последний год я снова прибавил в весе и вешу теперь опять 168 английских фунтов, - что всегда было для меня почти максимумом, - причем все это здоровые, крепкие мускулы, а не дряблый жир. С глазами у меня тоже становится лучше. Период туманов и самых коротких дней обычно был для меня критическим, когда мне всегда становилось хуже, но на этот раз я перенес его легче, чем в предыдущие годы, и поэтому надеюсь, что скоро опять мне можно будет работать все время. Даже врачи не хотят верить, когда я говорю, что мне семидесятый год; они утверждают, что я выгляжу лет на десять-пятнадцать моложе. Конечно, это только внешность, а она обманчива и у меня, под ней скрываются разные мелкие симптомы, а из множества мелочей образуется нечто весьма чувствительное. Но в общем мне жаловаться не приходится, и когда я вижу, как многие портят себе жизнь просто из-за пустяков, абсолютно без всяких оснований, то я считаю себя счастливым, что я сохранил неизменную бодрость духа и умею смеяться над всякой ерундой.
Ну теперь, пожалуй, ты уже достаточно узнал о моей драгоценной особе, и мне кажется, что пора прекратить разговор об этом.
Извещение относительно мальчиков я своевременно получил и тут же в полном одиночестве осушил добрую кружку пива за здоровье новых компаньонов. Вы очень разумно поступили, сделав их своими компаньонами; ведь на них лежала и основная работа и главная ответственность, когда никого из вас не бывало в Энгельскирхене. Если их официальное положение в деле будет соответствовать их работе, у них появится совершенно другой стимул для нее. Теперь я советую тебе и Рудольфу использовать вполне заслуженный вами досуг для того, чтобы как можно больше бывать в движении на свежем воздухе, а летом путешествовать (вы, конечно, не забудете и об осенней охоте). Увидите тогда, как это прибавит вам бодрости.
Что Фриц Бёллинг, то бишь Август Бёллинг, умер, я узнал из извещения; кажется, также и о Фрице Остероте. Этот Август Бёллинг был довольно-таки болезненным пареньком, а дотянул все же до 80 лет; хотя в последнее время он, конечно, многого не мог уже себе позволять. Вот чего умеют добиваться такие люди. Мы же, более здоровые, и на старости лет активнее беремся за дело, схватываем какую-нибудь дрянь и гибнем от этого. Но и это тоже неплохо и имеет свои выгоды. Во всяком случае, у тебя то преимущество, что через два-три года ты вырастишь своего собственного доктора; тогда ты сможешь отдать свое тело на его попечение и снять с себя в этом отношении всякую ответственность.
Надеюсь, что Эмме пойдут на пользу поглощенные ею новогодние пироги так же, как мне множество немецких пирогов, которые я поедал в течение трех недель, кроме, сверх и наряду с обязательным рождественским пудингом, сладкими пирожками и т. д. Дело в том, что у нас теперь газовая плита (так как наша старая печка больше не годится, а домовладелец новой печи не поставил), и этот переход от трудной стряпни к легкой вызвал у моей старой экономки настоящий кулинарный энтузиазм, плоды которого я должен теперь поедать без остатка.
Так называемая инфлюэнца, которая, по-видимому, представляет собой нечто совершенно иное, чем наш старый, хорошо известный грипп, распространяется теперь и здесь все больше и больше, и многие из моих знакомых уже подхватили ее. В прошлое воскресенье у меня обедал один англичанин, который настолько напуган, что постоянно носит в кармане пузырек хинина с аммиаком и пил из него за обедом! На здоровье! - но я скорее предпочел бы заболеть гриппом, чем пить эту горькую вонючую смесь в промежутке между жарким и овощами и портить себе вкус хорошего вина!
Ну, будьте все здоровы и бодры.
Сердечный привет Эмме, детям, семье Рудольфа и тебе самому.
Твой старый Фридрих
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 11 января 1890 г.
Дорогой Шлютер!
Сердечно благодарю тебя и твою жену за ваши дружеские пожелания. Искренне отвечаем вам тем же. Твое письмо от 1 июля я также получил в свое время, как и «Commonwealth» с Марксом в виде исполинского древа, вокруг которого расположились обитатели нового коммунистического Иерусалима. Получил также и статью о Г. Веерте, но только № 1, а окончание, к сожалению, нет.
Что касается Рида, то я переслал Тусси твое письмо и поручил сделать запрос у Чампиона («Labour Elector»), но до сегодняшнего дня ответа еще не получил. Люди здесь страшно медлительны во всем, что их непосредственно не интересует, и вдобавок у них работы по горло; возможно, что завтра я кое-что узнаю от Тусси и тогда сообщу тебе следующей почтой.
Проект путешествия Джона Бёрнса в ваши края кажется мне очень сомнительным. Он вряд ли может уехать отсюда, не рискуя очистить место для своих конкурентов. Кроме того, он должен присутствовать на заседаниях Совета графства, так как только он один представляет там рабочих.
Бурный поток движения, наблюдавшийся в прошлое лето, несколько утих. И что лучше всего - испарилась бездумная симпатия буржуазного сброда к рабочему движению, проявившаяся во время стачки докеров ; эта симпатия начинает уступать место гораздо более естественному чувству недоверия и беспокойства. Во время стачки рабочих газовых предприятий в южной части Лондона, насильно навязанной рабочим газовой компанией, рабочие снова оказались совершенно покинутыми всеми филистерами. Это очень хорошо, и я хотел бы только, чтобы Бёрнс убедился в этом на собственном опыте, когда он, например, сам будет руководить какой-нибудь стачкой, а то он создает себе на этот счет всякие иллюзии.
При этом дело не обходится без всевозможных трений, - как, например, между рабочими газовых предприятий и докерами, - но как можно было ждать иного? Тем не менее массы пришли в движение, и их уже больше не остановить. Чем дольше будет продолжаться застой, тем с большей силой прорвется движение. Эти неквалифицированные рабочие совершенно другие люди, чем педанты-чинуши из старых тред-юнионов: у них нет и следа старого духа формализма, цеховщины, как, например, в Обществе механиков. Наоборот, их общий лозунг - организация всех тред-юнионов в единое братство для непосредственной борьбы с капиталом. Например: во время стачки докеров в Коммерческих доках три механика не выключали паровую машину. Бёрнсу и Манну (оба они сами механики, а Бёрнс - член Исполнительного комитета объединенного тред-юниона механиков) поручили убедить этих людей прекратить работу, тогда ни один кран не смог бы двигаться, и доковая компания была бы вынуждена уступить. Но все три механика отказались уйти. И Исполнительный комитет союза механиков не вмешался, а отсюда и продолжительность стачки! Далее, на резиновой фабрике в Силвертауне стачка, продолжавшаяся 12 недель, потерпела поражение из-за механиков, которые не приняли в ней участия и даже, вопреки правилам своего союза, выполняли неквалифицированную работу! А почему? Эти дураки, чтобы «ограничить наплыв рабочих», провели постановление, в силу которого в их союз допускается лишь тот, кто прошел установленный срок обучения. Этим они создали себе целую армию конкурентов, так называемых штрейкбрехеров, людей такой же квалификации, как они сами, которые охотно вступили бы в союз, но вынуждены оставаться на положении штрейкбрехеров, потому что из-за этого педантизма, потерявшего сейчас всякий смысл, они стоят вне союза. И так как механики знают, что и в Коммерческих доках и в Силвертауне эти штрейкбрехеры тотчас стали бы на их место, они не бросают работу и становятся сами штрейкбрехерами по отношению к бастующим. Вот тут-то ты и видишь разницу: новые союзы выступают совместно. Во время теперешней стачки рабочих газовых предприятий матросы, пароходные кочегары, рабочие на лихтерах, возчики угля и т. д. выступают вместе, а механики, конечно, снова к ним не примкнули; они продолжают работать!
Однако с этими старыми зазнавшимися крупными тред-юнионами скоро будет покончено.
Их главная опора - Лондонский совет тред-юнионов, в котором новые союзы все больше и больше одерживают верх, и через 2-3 года, самое большее, революционизируется и Конгресс тред-юнионов. Уже на ближайшем конгрессе Бродхёрсты насмотрятся чудес.
В вашем американском социалистическом котле самое главное то, что вы покончили с Розенбергом и К°254. Немецкая партия, как таковая, должна в Америке прекратить свое существование, она становится самым худшим препятствием. Американские рабочие уже выступают, но, как и англичане, они идут своим собственным путем. Нельзя вдалбливать им теорию с самого начала, но их собственный опыт, их собственные ошибки и печальные последствия этих ошибок в конце концов ткнут их носом в теорию, и тогда все будет all right. Самостоятельные народы идут своим собственным путем, а из всех народов англичане и их отпрыски наиболее самостоятельные. Тупое упрямство, свойственное островитянам, иной раз и раздражает, но оно в то же время порука тому, что раз начатое дело будет доведено до конца.
Я в общем чувствую себя очень хорошо, глазам моим стало, наконец, лучше, но больше трех часов в день (при дневном свете) мне все же писать нельзя. Ним тоже здорова. У Рошеров сначала болел Перси, затем Пумпс; у Эвелинга инфлюэнца. В Кентиш Тауне все идет своим чередом, с обязательными нагоняями из Германии. - Семья Эде уже обжилась здесь, Фишеры тоже.
Скажи Зорге, что на днях он получит письмо. Но ты так долго ждал, что был первым на очереди.
Сердечный привет твоей жене и тебе от Ним и твоего Ф. Энгельса
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 13 января 1890 г.
Дорогой друг!
Я обдумал вопрос о рекомендации в Буэнос-Айрес. Я не могу обманывать товарищей в отношении того, что произошло. Если я пользуюсь доверием у рабочих, то это потому, что я при всех обстоятельствах говорю им правду и только правду.
На Вашем месте я предпочел бы ехать без всяких рекомендаций. Как только хоть один человек по ту сторону океана узнает о Вашем осуждении, об этом будут знать сотни людей, и именно те, которые не прочтут моего отзыва или не придадут ему никакого значения. И тогда Вы окажетесь там в том же положении, что и здесь, осуждение будет преследовать Вас повсюду. Лучше начать новую жизнь и снова составить себе имя - Вы молоды и сильны, если судить по фотографии, будьте мужественны!
Но на всякий случай я прилагаю письменное заявление, в котором говорю в Вашу пользу то, что с чистой совестью могу и имею право сказать. Однако я еще раз советую Вам не использовать его. Возможно, это и осложнит Вашу борьбу в первое время. Но наверняка в будущем Вам будет легче благодаря полному разрыву с прошлым.
Вы должны только знать, что Вам следует делать. Надеюсь, однако, что все это излишне, и кассационный суд признает Вашу правоту.
Искренне Ваш Ф. Энгельс Адреса: Редакция «Vorwarts», Calle Reconquista 650, новый (улицы имеют старые и новые номера).
Союз «Форвертс»319, Calle Comercio 880. [На отдельных листах]
Г-н Паскуале Мартиньетти из Беневенто (Италия) около шести лет находился со мной в регулярной переписке. В трудных условиях, проявив большую настойчивость, он изучил немецкий язык, чтобы с помощью переводов познакомить своих соотечественников с немецким научным социализмом.
После этого он перевел на итальянский язык сначала мою работу «Развитие социализма от утопии к науке», а затем «Происхождение семьи и т. д.» и опубликовал эти переводы, которые были мною просмотрены. Изданию его перевода «Наемного труда и капитала» Маркса помешали неблагоприятные обстоятельства.
Г-н Мартиньетти был писарем в Королевской нотариальной конторе - в судебном учреждении - в Беневенто. Там против него было выдвинуто обвинение в растрате денег - как мне кажется, просто, чтобы отомстить ему за его деятельность как социалистического публициста; и г-н Мартиньетти был, в конце концов, итальянскими судьями в двух инстанциях приговорен к тюремному заключению. Я не читал ни материалов дела, ни отчетов о судебном процессе, а лишь оправдательную записку обвиняемого. Но я полагаю, что он осужден несправедливо, и вот почему: 1) Потому что он обвинялся как простой сообщник другого человека, бывшего главным обвиняемым, но этот главный обвиняемый был оправдан, а г-н Мартиньетти, который якобы был просто соучастником, осужден.
2) Потому что якобы растраченная сумма, вначале определенная более чем в 10 тыс. франков, в ходе процесса все уменьшалась, и под конец речь шла уже только приблизительно о 500 франках.
3) Потому что префект Беневенто, высший королевский чиновник, был настолько убежден в его невиновности, что после его увольнения из нотариальной конторы и даже во время процесса давал ему работу в своей канцелярии.
4) И кроме того, поскольку он был простым писарем, через его руки не проходили казенные деньги, и поэтому он вовсе и не мог растратить их.
Как бы ни кончился процесс, г-н Мартиньетти, вероятно, предпочтет покинуть Италию и искать себе новую родину. В этом случае я предоставляю ему право использовать это мое рекомендательное письмо любым угодным ему способом. Если он где-либо встретит немецких товарищей, для которых мое мнение не совсем безразлично, то я прошу их верить, что все вышеизложенное соответствует истине и что я абсолютно ничего не утаил. И если они смогут помочь ему устроиться, с тем чтобы он мог честно зарабатывать свой хлеб и начать новую жизнь, то это пойдет на пользу человеку, которого, по моему мнению, преследуют только за его деятельность на службе международному рабочему движению.
122, Regent`s Park Road, N. W. Лондон, 13 января 1890 г.
Фридрих Энгельс
Только что получил это письмо - во вторник, в 9.30 вечера. Посылаю его тебе. Нe думаю, что оно требует длинного ответа. Во всяком случае у меня совершенно нет времени написать его. Прошу вернуть мне письмо.
Надеюсь, что Эдуарду лучше. Что говорит врач?
Твой Ф. Э.
Бёрнс просит передать, что он не знает лица, о котором идет речь; таким образом, это, во всяком случае, - темная личность.
Вокруг свирепствует грипп, но мы пока пощажены. В остальном ничего нового.
Твой Ф. Э.
ЧАРЛЗУ РОШЕРУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон, ранее 19 января 1890 г.]
Дорогой Чарлз!
В те два месяца, в течение которых Вы предоставляли Перси работу, Вы писали мне, прося о займе, и притом в таких выражениях, которые едва ли могли оставить какое-либо сомнение в Вашем намерении расторгнуть этот контракт, если я не пойду навстречу Вашему желанию. И как только я ответил отрицательно, Вы в самом деле расторгли контракт. Вы едва ли сможете отрицать, что если Вы намеревались выразить ту мысль, что этот контракт являлся просто предварительным условием для получения займа, то Вы не могли бы сделать это лучше. Но теперь Вы говорите, что между этими двумя вопросами не было вовсе никакой связи, и, конечно, я обязан Вам верить.
Искренне Ваш Ф. Э.
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 23 января 1890 г.
Дорогой Бебель!
Поздравляю с оправдательным приговором в Эльберфельде и, не в меньшей степени, с блестящим проведением процесса, что было достаточно ясно видно даже из плохих отчетов.
Не легко было пробиться через все преграды в сопровождении 90 обвиняемых, среди которых был и Рёллингоф и, наверное, еще кое-какие дрянные элементы. Не думаю, что г-н Пиноф захотел бы еще когда-нибудь увидеть тебя перед собой на скамье подсудимых.
Этот субъект ведь - наивысшее достижение прусско-германской прокуратуры. Он истолковывает законы совершенно так же, как Бисмарк - конституцию, и точно так же, как студент-корпорант разъясняет в п.вной сущность «п.вного устава»: чем нелепее, тем лучше. У французских юристов - не говоря уже об английских - волосы встали бы дыбом.
Сегодня в Берлине, вероятно, уже снова обсуждается закон против социалистов. Я думаю, ты прав (в своей статье в «Arbeiter-Zeitung»): чего Бисмарк не получит от нынешнего рейхстага, он получит от следующего; все прибывающая волна наших голосов переломит хребет всей и всякой буржуазной оппозиции. На этот счет я придерживаюсь другого мнения, чем Эде. Он и Каутский - оба имеют некоторую наклонность к «высокой политике» - считают, что на предстоящих выборах нужно добиваться антиправительственного большинства.
Как будто среди буржуазных партий Германии еще возможно что-либо подобное! Прогрессисты исчезнут с отменой закона о социалистах; имеющиеся среди них буржуазные элементы перейдут к национал-либералам, а мелкие буржуа и рабочие отойдут к нам. Поэтому всякий раз при угрозе отмены закона о социалистах прогрессисты будут бить отбой. Да и в остальных вопросах Бисмарк всегда получит большинство; если в первый год они еще будут слегка ломаться и упираться, то на втором году он с ними справится; ведь с момента выборов они целых пять лет не предстанут перед своими избирателями! Если же Бисмарк умрет или вообще станет ни на что не пригодным, то довольно безразлично, кто будет сидеть в рейхстаге (я имею в виду буржуа, а не юнкеров); все они одинаково способны оплевать своих вчерашних богов, если ветер переменится. Я не вижу поэтому никаких оснований для того, чтобы не отплатить на этот раз прогрессистам за их гнусное поведение в 1887 г.324 и не доказать им, что они держатся только нашей милостью. Именно решение Парнелла в 1886 г. о том, что ирландцы по всей Англии должны голосовать против либералов и за тори, то есть впервые с 1800 г. выступить не в качестве голосующего стада либералов, в течение шести недель превратило Гладстона и либеральных лидеров в сторонников гомруля. И если еще можно чего-нибудь добиться от прогрессистов, то лишь доказав им ad oculos - на перебаллотировках - их зависимость от нас.
Сами выборы меня очень радуют. Наши немецкие рабочие снова покажут всему миру, из какой великолепной закаленной стали они выкованы. Возможно, что вы получите в рейхстаге новый элемент: рабочих представителей, еще не ставших социалистами. В движении горняков вы видите то, что характерно и для движения в Англии: тот слой рабочего класса, который до сих пор был индифферентен и по большей части не доступен для агитации, теперь пробужден от летаргического сна борьбой за свои насущные интересы; буржуазия и правительство прямо толкают его на участие в движении, а при настоящем положении вещей и при условии, что мы не будем пытаться насильно ускорить события, это означает толкать этих рабочих к нам. Здесь дело обстоит совершенно так же; только вместо одной могучей социалистической партии за спиной рабочих стоят расколотые внутри себя клики, руководимые большей частью литературными карьеристами или поэтическими мечтателями. Но и здесь движение теперь неудержимо, и именно эти устремляющиеся к нам массы скоро покончат с кликами и создадут необходимое единство. - У нас этот новый элемент делает выборы вдвойне интересными.
Только что получил твою гамбургскую речь, но смогу прочесть ее только после обеда.
Французы собирают деньги на ваши выборы. Сомневаюсь, чтобы они собрали много, но главное - международная демонстрация.
Если не произойдет чего-либо непредвиденного, мир на этот год, по-видимому, обеспечен благодаря гигантскому прогрессу техники, при котором каждый новый образец оружия, каждый новый сорт пороха и т. д. выходит из обращения прежде, чем его успеет ввести у себя хотя бы одна какая-нибудь армия, а также благодаря всеобщему страху перед теми огромными человеческими массами и колоссальными силами разрушения, которые будут теперь пущены в ход и о которых ни один человек не может сказать, как они будут действовать на практике; благодаря также французам, которые с таким треском провалили купленного Россией Буланже (Россия предоставила в его распоряжение 15 млн. франков) и тем самым уничтожили последние шансы реставрации монархии (потому что Буланже только для этого и был нужен). Но царь и русская дипломатия не любят ввязываться в дело, в котором они еще не вполне уверены; союз с республикой для них слишком ненадежен, Орлеаны для этого пригоднее. К тому же затеянная здесь Гладстоном антитурецкая кампания в пользу его русских друзей совершенно не удалась, и так как Гладстон еще не у власти, а правительство тори настроено решительно германо-австрофильски и антирусски, то царю-батюшке следует пока запастись терпением. Но, конечно, мы живем на заряженной мине, и одной искры достаточно, чтобы ее взорвать.
Парижская ежедневная газета наших друзей, о которой Либкнехт уже оповестил в немецкой печати, еще не родилась, родовые муки все продолжаются. В течение двух-трех недель вопрос, вероятно, разрешится. Во всяком случае, с тех пор, как у нас есть фракция в Палате, дело приняло более благоприятный оборот, и со временем мы в Париже, вероятно, снова побьем поссибилистов и буланжистов. В провинции из всех социалистов мы одни господствуем совершенно безраздельно.
Из Америки вы тоже едва ли получите много денег. Это, в сущности, хорошо. Настоящая американская партия гораздо полезнее для вас и для всего мира, чем те гроши, которые вы получали, тем более потому, что тамошняя так называемая партия была вовсе не партией, а сектой, к тому же чисто немецкой сектой, отростком немецкой партии, перенесенным на чужую почву, и притом как раз ее специфически лассальянского устарелого элемента. Но теперь клика Розенберга свергнута, и тем самым устранено самое большое препятствие на пути развития и подъема настоящей американской партии.
Сердечный привет тебе и твоей жене.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 8 февраля 1890 г.
Дорогой Зорге!
Твое письмо от 14-го и две открытки о Германе Шлютере получил.
По-моему, от перехода ваших официальных социалистов к националистам мы едва ли много потеряем. Если бы из-за этого распалась вся немецкая Социалистическая рабочая партия14, мы только выиграли бы, но вряд ли обстоятельства сложатся так благоприятно. Действительно здоровые элементы в конце концов все-таки вновь объединятся, и тем скорее, чем больше отойдет этого шлака; и они окажутся способными в тот момент, когда сами события двинут американский пролетариат вперед, взять на себя руководящую роль в силу своего теоретического превосходства и практического опыта, - и ты тогда убедишься в том, что ваша долголетняя работа не пропала даром.
Ни там у вас, ни здесь, а теперь также и в угольных районах Германии движение не может развиваться благодаря одним только проповедям. Факты должны убедить людей, а тогда уж движение пойдет быстрым темпом, и быстрее всего, конечно, там, где часть пролетариата уже организована и теоретически образована, как, например, в Германии. Горняки принадлежат нам сегодня потенциально, и это неизбежно: в Рурской области процесс идет быстро, за ней следуют Ахенский и Саарский бассейн, затем Саксония, Нижняя Силезия и, наконец, поляки-сплавщики из Верхней Силезии. При положении, в котором находится наша партия в Германии, достаточно будет одного толчка, связанного с условиями жизни самих горняков, чтобы вызвать в их среде неудержимое движение.
Здесь положение примерно такое же. Движение, которое теперь, я считаю, невозможно подавить, началось стачкой докеров и вызвано было только абсолютной необходимостью самозащиты. Но и здесь почва была настолько подготовлена всякого рода агитацией в течение последних восьми лет, что рабочие, не будучи сами социалистами, хотели иметь своими руководителями только социалистов. Теперь они, сами того не замечая, вступают на теоретически правильный путь, их влечет на этот путь. И движение настолько сильно, что оно, я думаю, без особенного ущерба перенесет неизбежные ошибки и их последствия, а также и трения между различными тред-юнионами и их руководителями. Об этом подробнее ниже.
Я думаю, что так же обстоят дела и у вас в Америке. Шлезвиг-гольштейнцев и их потомков в Англии и Америке одними поучениями не убедишь, - эта упрямая компания очень высокого мнения о себе и должна все испытать на собственной шкуре. Это они и делают все больше и больше с каждым годом; но они архиконсервативны именно потому, что Америка - чисто буржуазная страна, не имеющая даже феодального прошлого и гордящаяся поэтому своим чисто буржуазным строем, - и поэтому-то они освободятся от старого хлама традиционных предрассудков только благодаря практике. Итак, для того чтобы существовало массовое движение, нужно начинать с тред-юнионов и т. д., а поражения будут вынуждать их идти дальше. Но как только будет сделан первый шаг за пределы буржуазного мировоззрения, движение быстро двинется вперед, как и все в Америке; естественная, непреодолимо растущая волна движения подхлестнет как следует обычно столь медлительных шлезвиг-гольштейнских англосаксов, а затем и пришлый элемент нации, как более подвижный, завоюет себе авторитет. Я считаю настоящим счастьем распад специфически немецкой партии с ее смехотворной теоретической путаницей и соответствующим самомнением, с ее приверженностью к лассальянству. Только когда будут устранены эти раскольники, снова проявятся плоды вашей работы. Закон против социалистов был несчастьем не для Германии, а для Америки, куда он изгнал последние остатки обывателей - ремесленников. Меня в Америке часто поражало множество встречающихся там подобных личностей, которые давно уже перевелись в Германии, но процветают за океаном.
А здесь снова буря в стакане воды. Ты, вероятно, читал в «Labour Elector» склоку по поводу Парка - помощника редактора «Star», который в какой-то местной газете прямо обвинил лорда Юстона в ########ии в связи с подобными скандалами среди здешней аристократии. Статья была оскорбительная, но чисто личная, политическое значение она вряд ли имела. Но она вызвала большой скандал, «Star» его подхватила, прямо спровоцировала Бёрнса, а Бёрнс вместо того, чтобы посоветоваться с комитетом, взял и напечатал в «Star» статью, дезавуирующую Чампиона. В комитете «Labour Elector» поднялась буря, все ополчились на Чампиона, но каждый из этих людей хочет пройти в парламент и имеет поэтому свои особые интересы. Поэтому не было принято никакого решения, а возможно также и потому, что они не имели никакой власти (Чампион прошлой осенью заявил Тусси, что газета принадлежит комитету, а он является лишь сменяемым редактором; но это едва ли полностью соответствовало действительности); словом, Бёрнс и Бейтман из-за этого дела, а Бёрнс также и из-за шовинистической статьи по поводу португальского скандала, ушли из комитета. Па этой неделе весь комитет исчез со столбцов газеты. Теперь Тусси тоже написала о своем отказе сотрудничать Чампиону, которому она до сих пор давала международные заметки о Франции, Германии, Бельгии, Голландии и Скандинавии (глупости об Испании, Португалии, Мексике и т. д. принадлежат Каннингему-Грехему - бывшему фермеру, очень славному, очень мужественному, но с большой путаницей в голове).
Так вот, этот случай доказывает мне, что Чампион действительно брал деньги у тори и сейчас, при открытии парламента, должен был как-то оправдать полученные суммы. Автором статей, по слухам, является наш бывший друг по Гааге Мальтман Барри, которого считают здесь агентом тори и о котором Юнг, Гайндман и прочие распространяют удивительные, но совершенно вымышленные истории. Все эти господа ведут себя глупо, а Чампион окончательно губит себя этой историей.
На собрании его собственной Рабочей избирательной ассоциации его освистали и заставили сойти с трибуны, и ему пришлось искать защиты у двух полицейских. Это, конечно, льет воду на мельницу Гайндмана, но я думаю, что обоим этим господам на этом деле крышка.
Как дела пойдут дальше - посмотрим. Но движение не сойдет на нет из-за этого так же, как и из-за поражения стачки рабочих газовых предприятий в южной части Лондона. Люди зазнались, им все давалось слишком легко, и теперь некоторые препятствия им не повредят.
В Париже наши все еще пытаются организовать ежедневную газету. Поссибилистская ежедневная «Parti ouvrier», которую содержало правительство, провалилась; в этих господах больше не нуждаются.
«Time» Бакса - самый обыкновенный буржуазный журнал, и он до смерти боится сделать его социалистическим. Дальше так продолжаться не может, но с чисто социалистическим ежемесячником, в особенности по шиллингу за номер, пока ничего не выйдет. Как только там появится что-нибудь интересное, я тебе пришлю.
У нас здесь тоже есть свои националисты - фабианцы, благонамеренная банда, состоящая из «образованных» буржуа, которые опровергли Маркса с помощью гнилой вульгарной политической экономии Джевонса; она настолько вульгарна, что ее можно толковать как угодно, даже социалистически. Главная цель их, как и в Америке, - обратить буржуа в социалистов и, таким образом, мирным и конституционным путем ввести социализм. Они опубликовали об этом толстую книгу, написанную семью авторами.
Надеюсь, что твое здоровье не ухудшается, а привычка облегчает работу.
С Перси Рошером у меня та же история, что у тебя с Адольфом, только еще хуже. Мальчишка со своей манией спекуляции окончательно сел в лужу. Его семья и я вынуждены были пойти на компромисс с его кредиторами, а теперь он сидит здесь и ищет какое-нибудь место.
Не рассказывай только Шлютерам об этом, чтобы это все снова не дошло сюда.
Мое зрение, кажется, улучшается; я прибавил в весе 10 фунтов; но зато из-за бессонницы мне пришлось почти совершенно бросить курить, и я нахожу также, что алкоголь время от времени тоже вредно на мне отражается. Было бы, действительно, горькой иронией, если бы мне на старости лет пришлось стать трезвенником.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
Шорлеммеру тоже запрещено пить.
15:08 04.08.2015
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ПЛАУЭН-ДРЕЗДЕН Лондон, 17 февраля 1890 г.
Дорогой Бебель!
Карл Каутский сказал, что вы собираетесь 20-го вечером телеграфировать мне о первых результатах выборов, и поэтому я хотел бы все же сообщить тебе еще некоторые подробности о здешних правилах ночной доставки телеграмм, чтобы по незнанию их не была допущена ошибка, из-за которой мы получили бы телеграмму лишь на следующее утро. Эде, Фишер и Каутский считают, что лучше всего телеграфировать мне: в четверг вечером все они будут здесь, надеюсь, что придет и Юлиус.
Подробности ниже, так как я еще жду сведений.
В остальном я могу лишь посылать вам одно поздравление за другим. Прежде всего поздравляю тебя с тонким чутьем, благодаря которому ты в своем предпоследнем письме в Вену предсказал указы молодого Вильгельма еще до их появления, а всех вас поздравляю с блестящей ситуацией, созданной для вас нашими противниками, - таких благоприятных условий накануне выборов никогда еще не бывало, - и с той новой ситуацией, которая, повидимому, начинает складываться в Германии.
Еще в большей мере, чем «благородный» Фридрих (я видел здесь, между прочим, его фотографию, на которой у него совершенно такие же наследственные фальшивые гогенцоллерновские глаза, как и у его двоюродного дяди Вилли, сына принца Августа, брата Фридриха- Вильгельма III), молодой Вильгельм с самого начала казался мне весьма подходящим для того, чтобы своей жаждой подвигов (как новая метла, которая чисто метет) и стремлением к монаршей власти, которое неизбежно заставит его вскоре вступить в конфликт с Бисмарком, потрясти мнимоустойчивую систему в Германии, покол##### веру филистера в правительство и устойчивость и вообще привести все в смятение и расстройство. Но что он проделает все это так быстро и блестяще, этого я никак не ожидал. Этот человек для нас дороже золота; ему-то уж нечего бояться покушений - застрелить его было бы не только преступлением, но и величайшей глупостью. В случае надобности мы должны были бы организовать для него охрану против анархистских глупостей.
Положение представляется мне следующим: христианско-социальные консерваторы при Вильгельмчике одержали верх, а Бисмарк, будучи не в силах помешать этому, дает мальчишке полную волю, чтобы тот основательно запутался, а он, Бисмарк, мог бы тогда выступить в роли спасителя и обеспечить себя на будущее от повторения подобных историй. Поэтому Бисмарк хотел бы наихудшего состава рейхстага, который вскоре пришлось бы распустить, а тогда он опять смог бы апеллировать к страху филистера перед угрожающим рабочим движением.
При этом Бисмарк забывает только об одном: что с того момента, как филистер узнает о разногласиях между старым Бисмарком и молодым Вильгельмом, он уже не сможет рассчитывать на этого самого филистера. Бояться филистер будет по-прежнему, даже больше, чем сейчас, - именно потому, что не будет знать, за кого держаться. Чувство страха отныне будет но собирать это трусливое стадо вместе, а разгонять его в разные стороны. Доверие утрачено, и таким, как прежде, оно уже никогда не будет.
Все крайние средства Бисмарка отныне все больше и больше обречены на провал. Он хочет отомстить национал-либералам за их отказ утвердить закон о высылке. Этим он уничтожает свою последнюю слабую опору. Он хочет перетянуть центр на свою сторону, но тем самым он ликвидирует его; католические юнкеры горят желанием объединиться с прусскими юнкерами, но в тот день, когда этот союз осуществится, католические крестьяне и рабочие (на Рейне буржуазия большей частью протестантская) откажут центру в своей поддержке. Этот распад центра никому не будет так выгоден, как нам, он в миниатюре для Германии играет ту же роль, что для Австрии в большем масштабе - достижение соглашения между национальностями: устранение этой последней партийной организации, не основанной на чисто экономической базе. Это существенный момент в прояснении, освобождении сознания тех рабочих, которые пока еще идеологически заблуждаются.
Филистер не может больше верить в Вильгельмчика: ведь тот делает такие вещи, которые филистер не может не считать глупыми выходками; он не может больше верить и в Бисмарка, ибо видит, что его всемогущество полетело к черту.
Что из этой путаницы выйдет, сказать трудно, принимая во внимание трусость нашей буржуазии. Во всяком случае, старое погибло навеки, и воскресить его больше нельзя, точно так же, как нельзя воскресить какой-нибудь вымерший вид животных. Жизнь снова забурлила - это все, что нам нужно. На первых порах вам будет лучше, но еще вопрос, не одержит ли в конце концов верх Путкамер со своим большим осадным положением. Впрочем, и это было бы успехом: это было бы последнее, самое последнее средство спасения - очень печальное для вас, пока оно действует, но в то же время канун нашей решительной победы. До тех пор, однако, еще не мало воды утечет в Рейне.
При таких совершенно неожиданно благоприятных условиях выборов я боюсь только, что мы получим слишком много мест. Всякая другая партия может иметь в рейхстаге столько ослов и позволять им делать столько глупостей, сколько она может оплатить, и никого это не трогает. У нас же должны быть только гении и герои, иначе нас считают оскандалившимися.
Но ничего не поделаешь, мы становимся большой партией и должны отвечать за последствия этого.
В Париже буланжисты опять победили. Это хорошо. Париж очень развращен расточительностью многочисленных жуиров-иностранцев и шовинизмом, основанным на великом прошлом этого города (шовинизмом не только общефранцузским, но и специально парижским); рабочие там либо поссибилисты, либо буланжисты, либо радикалы; чем больше провинция развивается по сравнению с Парижем, - а это как раз и происходит, - тем лучше для дальнейшего развития. Провинция погубила не одно движение, исходившее из Парижа. Париж никогда не погубит движения, исходящего из провинции.
Итак, по поводу телеграммы: я сообщу на здешний центральный почтамт, чтобы на этой неделе все телеграммы доставлялись мне на дом в любой час ночи. Но чтобы ваши телеграммы достигли своей цели, они должны быть получены здесь до часу ночи. Значит, если вы телеграфируете в четверг вечером до 11 час. 30 мин., то, с учетом разницы во времени, на пересылку останется около двух часов с четвертью; телеграфировать позднее было бы бесполезно. Итак, в четверг вечером, не позже 11 час. 30 минут. Из Берлина, Гамбурга, Эльберфельда Эде просит телеграфировать прямо сюда.
Если же до 11 час. 30 мин. в четверг вам еще нечего будет сообщить, то лучше телеграфируйте в пятницу около 12 или часа дня, тогда вы уже наверняка будете что-нибудь знать, и, может быть, еще раз в пятницу вечером около 10 или 11 часов; последнее желательно в любом случае.
Далее: сообщайте только названия городов, в которых мы одержали победу или участвуем в перебаллотировках. Если в одном городе несколько избирательных округов, лучше всего писать так: Гамбург, то есть Гбг - все три места; Гамбург один-два - означает: Гамбург I и II избирательный- округ. Затем: сначала все победы, а потом все перебаллотировки, в которых мы участвуем. Например: победа - Берлин четыре, пять, шесть; Гамбург, Бреславль - один, Хемниц, Лейпцигский сельский округ и т. д. Перебаллотировки: Берлин три, Бреславль две, Дрезден одна, Лейпцигский городской округ и т. д. Если это слишком длинно, тогда так: пятнадцать побед, семнадцать перебаллотировок и т. д. А во второй телеграмме: всего столько-то побед, столько-то перебаллотировок.
Это сэкономит деньги и время.
Сердечный привет и пожелания 1200000 голосов.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 26 февраля 1890 г.
Дорогая Лаура!
С вечера прошлого четверга, когда на нас неудержимо сыпались телеграммы с вестями о победе, мы все время пребываем в состоянии опьянения триумфом. Состояние это было сегодня утром доведено - на время, по крайней мере, - до высшей точки известием о том, что мы получили 1341500 голосов, - на 587000 больше, чем 3 года назад. Однако же в следующую субботу оргия может начаться вновь, ибо оцепенение всей Германии, вызванное нашим успехом, столь велико, ненависть к мошенникам из картеля так сильна, а времени на размышление так мало, что вполне возможны новые успехи, столь же неожиданные, как и в прошлый четверг, хотя что касается меня, то я многого не ожидаю.
20 февраля 1890 г. - это день начала германской революции. Возможно, что пройдет еще несколько лет, прежде чем мы увидим решающий кризис, и вполне вероятно, что нам придется пройти через временное и тяжелое поражение. Но прежняя устойчивость исчезла навсегда. Эта устойчивость покоилась на суеверии, будто триумвират Бисмарк - Мольтке - Вильгельм непобедим и обладает высшей мудростью. Теперь Вильгельм умер, и его сменил самонадеянный гвардейский лейтенант, Мольтке уволен на пенсию, а Бисмарк очень непрочно держится в седле. Буквально накануне этих выборов они с молодым Вильгельмом повздорили из-за овладевшего последним зуда разыгрывать из себя друга рабочих, Бисмарку пришлось уступить, и он позаботился, чтобы филистер узнал об этом; сам он, по-видимому, желал «дурных» выборов, чтобы проучить своего хозяина. Что ж, он получил больше, чем запрашивал, и оба на время помирились. Но долго длиться это не может. «Второй старый Фриц, только более великий», не может и не станет терпеть, чтобы канцлер водил его за руку. «В Пруссии должен править король», - это он принимает всерьез, и чем более критической становится обстановка, тем больше будут расходиться взгляды обоих соперников.
Филистеру ясно одно: тот, кому он может доверять, лишается власти, а тому, кто имеет власть, он доверять не может. Доверие утрачено даже среди буржуазии.
Взгляни на положение партий. Картель потерял миллион голосов, получив 21/2 миллиона за и 41/2 против. Эта опора власти Бисмарка над парламентом разлетелась на куски, и «вся королевская конница, вся королевская рать не может Шалтая, не может Болтая, Шалтая- Болтая, Болтая-Шалтая, Шалтая-Болтая собрать». Правительственное большинство можно образовать только при помощи двух партий: это католики (центр) и свободомыслящие.
Последние, хотя уже горят желанием создать новый картель, не могут образовать его - по крайней мере, сейчас - с консерваторами, а только с национал-либералами, но это не дает большинства. Центр? Бисмарк рассчитывает на него, и католические юнкеры из этой партии в достаточной мере жаждут объединиться со старопрусскими юнкерами. Но весь смысл существования центра - это ненависть к Пруссии; попробуйте-ка создать из него прусскую правительственную партию! Как только центр превратится во что-нибудь подобное, католическое крестьянство - его сила - порвет с ним; между тем 100000 голосов, потерянные центром (по сравнению с 1887 годом), завоеваны нами в католических городах (см. Мюнхен, Кёльн, Майнц и т. д.).
Итак, с этим рейхстагом не справишься. Но и крайнее средство Бисмарка - роспуск вряд ли поможет ему. Уверенность в прочности положения утрачена, и важнейшим фактором является теперь недовольство гнетущими налогами и возросшей дороговизной жизни. Это прямое последствие финансовой и экономической политики последних 11 лет, и этим Бисмарк погнал народ прямо в наши объятия. Михель восстает против этой политики. Значит, следующий рейхстаг может оказаться еще хуже.
Но все это, если только Бисмарк и его хозяин - в этом пункте они всегда договорятся - не спровоцируют восстания и боев и не разобьют нас, пока мы не стали достаточно сильны, а затем не изменят конституцию. По-видимому, события ведут нас именно к этому, и это главная опасность, которой нужно избежать. Наши люди, как ты видела, соблюдают превосходную, изумительную дисциплину; но нас могут вынудить начать сражение раньше, чем мы будем готовы полностью, - вот в чем опасность. Однако если это произойдет, за нас будут другие факторы.
Звонок Ним к обеду. Значит, на сегодня прощай! О твоих собаках напишу в более спокойное время, - а также о статьях Поля.
Пока же, да здравствует германская революция!
Всегда твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 7 марта 1890 г.
Дорогой Лафарг!
Наконец-то выборы позади. Невозможно чем-либо заниматься во время этого возбуждения, суматохи, этой бесконечной беготни. Но надо сказать, что на этот раз дело того стоило.
Наши рабочие заставили германского императора трудиться pour le roi de Prusse (даром) и послали репортера «Gaulois» в Перрё.
Бравый Вильгельм - прежде всего император. Такого человека, как Бисмарк, не выгоняют вон так просто, как вы думаете. Дайте же время этой ссоре развернуться. Ни Вильгельм не может порвать так резко с человеком, который заставил его деда превратиться в великого человека, - ни Бисмарк с Вильгельмом, которого сам же приучил считать себя Фридрихом II в квадрате. Но они сойдутся только в одном: открывать огонь по социалистам при первом же случае. По всем другим пунктам - расхождение и впоследствии открытая ссора.
20 февраля является датой начала революции в Германии; вот почему наш долг не дать себя преждевременно раздавить. На нашей стороне пока только один солдат из 4 или 5, а в условиях военного положения, возможно, будет один из 3. Мы проникаем в деревни: выборы в Шлезвиг-Гольштейне и в особенности в Мекленбурге, так же как и в восточных провинциях Пруссии, доказали это. Через 3-4 года мы завоюем земледельцев и поденщиков, то есть самую крепкую опору status quo, и тогда Пруссии придет конец. Вот почему мы должны в настоящий момент провозгласить легальные методы борьбы, не отвечать на провокации, которые будут на нас сыпаться. Ибо без кровопускания, и вдобавок весьма значительного, нет спасения ни для Бисмарка, ни для Вильгельма.
Эти оба бравых парня, говорят, удручены, не имеют определенного плана действий, а у Бисмарка к тому же достаточно дела с противодействием интригам двора, в изобилии плетущимся против него.
Мелкие буржуа объединятся на общей почве страха перед социалистами. По это уже не прежние партии. Лед сломан, скоро начнется ледоход.
Что касается России, то ей понадобится еще много французских миллионов, прежде чем она будет в состоянии начать войну. Вооружение ее армии совершенно устарело, и вдобавок еще сомнительно, стоит ли давать русскому солдату магазинную винтовку; русские чрезвычайно стойки в массовых боях, но теперь это больше не применяется; как стрелки они ничего не стоят, им не хватает личной инициативы. Кроме того, где найти офицеров для такой массы людей в стране, не имеющей буржуазии?
В апрельском и майском номерах «Neue Zeit» и «Time» будут помещены написанные мною статьи о русской внешней политике. Мы стараемся здесь оторвать английских либералов от русофильства Гладстона; момент благоприятен: неслыханные жестокости, которым подвергаются политические заключенные в Сибири, делают почти невозможным для либералов придерживаться прежней линии. Разве во Франции об этом не говорят? Но, правда, буржуазия у вас сделалась почти такой же глупой и подлой, как в Германии.
Что касается «Time», то это не социалистический журнал; совсем наоборот, Бакс боится, как бы там не произнесли слово «социализм». Не ответив на его телеграмму «с оплаченным ответом», Вы навлекли на себя его высочайшее неудовольствие. Но Вы неправы, если подражаете его манере сердиться. «Time» не может помещать слишком часто статьи за подписью Лафарга. Вдобавок он не может взять статью, уже появившуюся в «Nouvelle Revue», так же как и г-жа Адан не взяла бы ее, если бы она уже появилась в «Time». А что касается соглашения, которое обеспечило бы одновременную публикацию, - пошла ли бы на это г-жа Адан? Будьте благоразумны, статья помещена у нее, и вместе с ее журналом она обойдет весь мир.
Эвелинг и Тусси намереваются публиковать ежемесячно одну статью иностранного автора; это максимум того, что можно предложить английской публике; так как в февральском номере уже была Ваша статья**, то у Бакса был предлог отказаться от Вашей новой статьи; тем более, что через несколько месяцев о нападках Хаксли на Руссо никто и говорить больше не будет. Все это потому, что Вы не прислали «оплаченный ответ». Это мелочно, но таков Бакс.
Бедная Лаура! Будем надеяться, что ей не придется больше иметь дела с Кастеларом. Этот человек мне так же противен, как противен был в 1848 г. красавчик Симон из Трира, все речи которого состояли из цитаток, надерганных из Шиллера, а его любовницами были все франкфуртские еврейки, старые и молодые. Спасибо за письмо Иглесиаса; я Вам верну его в следующий раз. Упоминаемый в нем Бак - русский немец из балтийских провинций; лет десять назад он издавал в Женеве балтийский журнал (на немецком языке), и старый Беккер, за неимением лучшего, старался обратить его в социализм. Он также написал для Каутского статью о выдуманной им самим испанской партии, но Каутский передал мне рукопись, не напечатав ее. Какая наглость со стороны этого лжерусского балтийца ставить себя во главе испанской партии, состоящей из трех офицеров без солдат!
Я хотел еще написать кое-что о собаках Лауры, но уже 5 часов, и новый гонг (подарок Эвелинга) возвещает обед. Мой долг по отношению к Лауре и Ним вступает в столкновение, но желудок вмешивается в дело и выносит решение. Ведь Ним может меня побранить, а Лаура далеко!
Преданный вам обоим Фр. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В ДРЕЗДЕН Лондон, 9 марта 1890 г.
Дорогой Либкнехт!
Поздравляю тебя с получением 42000 голосов, сделавших тебя первым избранником Германии. Если теперь опять какой-нибудь Кардорф, Хельдорф или еще какой-нибудь Юнкердорф посмеет перебить тебя, ты сможешь ему ответить: «Заткнитесь! Я один представляю столько избирателей, сколько дюжина таких, как Вы!».
Мы здесь постепенно отрезвляемся, но без похмелья, после длительного опьянения победой. Я надеялся на 1200000 голосов и был признан всеми чересчур большим оптимистом; теперь, однако, оказывается, что я был еще слишком скромен. Наши ребята вели себя великолепно, но это только начало, им предстоят еще более тяжелые бои. Наши победы в Шлезвиг-Гольштейне, Мекленбурге и Померании гарантируют нам теперь огромные успехи среди сельскохозяйственных рабочих на востоке. Теперь, когда мы владеем городами и слава о наших победах проникает в самые захолустные помещичьи имения, мы можем зажечь в деревне не такой пожар, как те короткие вспышки, которые имели место 12 лет тому назад. В течение трех лет мы можем завоевать сельскохозяйственных рабочих, и тогда в наших руках будут образцовые полки прусской армии. И воспрепятствовать этому можно только беспощадной пальбой и неизбежным жестоким террором. Беспощадно применить это средство - вот тот единственный пункт, на котором еще сходятся Вильгельмчик и Бисмарк. Для этого они воспользуются любым предлогом, и стоит лишь «пушкам» Путкамера ударить шрапнелью по улицам нескольких больших городов, как по всей Германии будет объявлено осадное положение, филистер опять придет в нужное состояние и будет слепо голосовать по указке сверху, а мы будем парализованы на многие годы.
Этого мы не должны допускать. Мы не имеем права позволить сбивать нас с толку на нашем победоносном пути, наносить вред нашему собственному делу, мы не должны мешать нашим врагам работать на нас. Поэтому я согласен с тобой, что в данный момент мы должны выступать, насколько возможно, мирно и легально и избегать всяких предлогов для столкновений. Но, без сомнения, твои филиппики против насилия в любой форме и при всех обстоятельствах я нахожу неприемлемыми, вопервых, потому, что ни один противник тебе в этом все равно не поверит, - ведь не настолько же они глупы, - а во-вторых. потому, что по твоей теории я и Маркс тоже оказались бы анархистами, так как мы никогда не собирались подобно добрым квакерам подставлять левую щеку, если кому-нибудь вздумалось бы ударить нас по правой. На этот раз ты, несомненно, несколько хватил через край.
Я полагаю, что Ньювенгейс, пожалуй, не повинен в той статье, на которую ты отвечаешь. Кроль - вот тот забияка, как нам пишут, который не оставляет тебя в покое; он, говорят, первосортный склочник. Эти обитатели мелких государств - наш крест в международных делах; они предъявляют огромные претензии, требуют, чтобы с ними всегда обращались очень предупредительно, а сами позволяют себе любую грубость, постоянно чувствуют себя обойденными, потому что не всегда могут играть первую скрипку. Вся канитель и грызня во время прошлого конгресса и до него произошли только из-за них - сначала швейцарцы, вообразившие, будто они смогут переманить поссибилистов, потом брюссельцы, а затем голландцы. Но теперь наша победа в Германии, пожалуй, одернет их немножко и позволит нам быть великодушными.
Сообщи мне, пожалуйста, заранее, когда ты намерен переплыть Ла-Манш и приехать к нам. У нас свободна только одна комната, а весной ее иногда занимают - на пасхе, например, Шорлеммер; возможно также, что приедут Лафарги или Луиза Каутская, так что придется, пожалуй, как-то позаботиться о том, чтобы комната была свободна для тебя.
Так как ты сообщаешь специальный дрезденский адрес, я понял это как указание, что писать нужно туда.
«Nineteenth Century», а также «Contemporary Review» сейчас наиболее уважаемые из здешних журналов, но так как я их всегда путаю, то смогу сообщить тебе подробности лишь позже, когда придут Эвелинги. Пока только следующее: 1) требуй хорошей оплаты; 2) по действующему здесь праву отданная статья принадлежит журналу, и редакция при желании может внести в статью любые изменения, если ты заранее не оговоришь обратное. Я в подобных случаях ставлю условием: 1) что авторское право остается за мной; 2) что никакие изменения не могут быть сделаны без моего прямого согласия.
Вечером. «Nineteenth Century» принадлежит г-ну Ноулзу; Гладстон пишет иногда в этом журнале и в «Contemporary», принадлежащем Перси Бентингу, к которому ты заходил с Шак. Больше нечего прибавить к тому, что я сказал выше. Ноулз - настоящий делец, так что будь осторожен.
Привет от Ним, Эвелингов, семьи Эде, д-ра Цадека и г-жи Ромм-Цадек, а также от Пумпс и Перси; они все здесь.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 14 марта* 1890 г.
Дорогая Лаура!
Вчера вечером приходил Бернштейн. Мы думаем, что лучше всего тебе написать Бебелю и попросить информации у него. Он имеет парламентский альманах, которого у нас нет, и секретаря, который может сделать несколько выписок. Можешь написать, что это посоветовали тебе мы с Бернштейном. Если хочешь, можешь написать и прямо - Карлу Грилленбергеру, Weizenstrase 14, Нюрнберг, Г. фон Фольмару, Швабинг под Мюнхеном, И. Г. В. Дицу, Furthbachstrase 12, Штутгарт, Ф. Кунерту, редактору «Breslauer Nachrichten», Бреславль, и спросить у них подробности о лицах, которые они, без сомнения, с удовольствием сообщат тебе. Других адресов у нас нет.
Я спрошу Тусси о той племяннице Мавра, относительно которой писал Поль. Я ничего о ней не слыхал. Было бы забавно, если бы вы оказались в родстве с маленьким Абрахамом, vulgo Александром Вейлем.
В Германии дела становятся все серьезнее. Ультраконсервативная «Kreuz-Zeitung» объявляет закон против социалистов бесполезным и дурным! Что ж, может быть, мы от него избавимся, но тогда оправдаются слова Путкамера: вместо малого осадного положения мы получим большое, а вместо высылок - пушки. Дела идут очень хорошо для нас: мы никогда не осмеливались надеяться и на половину успеха, но времена настают бурные, и все зависит от того, дадут ли наши спровоцировать себя на восстания. Возможно, что года через три на нашей стороне будет сельскохозяйственный рабочий, главная опора Пруссии, а тогда - огонь!
Всегда твой Ф. Э.
Сегодня мы ходили в Хайгет. Тусси была там уже утром, посадила на могиле Мавра и вашей мамы крокусы, примулы, гиацинты и т. д. - очень красиво. Если бы Мавр видел это!
АНТОНИО ЛАБРИОЛЕ В РИМ [Черновик]
Лондон, 30 марта 1890 г.
Многоуважаемый г-н профессор!
Позвольте мне поблагодарить Вас за любезно присланные мне брошюры. Первую брошюру - «О социализме» - я прочел с большим интересом, вторую - «О философии истории» - я тщательно проработаю на будущей неделе, когда, надеюсь, у меня окажется немного свободного времени. Это та тема, которая издавна особенно интересовала Маркса и меня; поэтому новая работа, написанная на родине Вико и к тому же ученым, основательно знающим и наших немецких философов, может рассчитывать на мое полное внимание. Беру на себя смелость послать Вам в ответ свою небольшую работу о Фейербахе.
Кроме того, я благодарен Вам за Ваши любезные хлопоты по поводу П. Мартиньетти, которые, к счастью, уже увенчались первым большим успехом. Я переписываюсь с г-ном Мартиньетти с 1884 г. и внутренне убежден, что он неповинен в действиях, вменяемых ему в вину, и стал жертвой подлой интриги. При случае передайте, пожалуйста, мою глубокую благодарность г-ну адвокату Лоллини за проявленную им готовность и талантливую и успешную защиту Мартиньетти. Надеюсь, что благодаря великодушному вмешательству вас обоих удастся защитить его от незаслуженного позора и разорения.
Извините, что пишу Вам по-немецки, но так как за последние годы мне очень редко приходилось пользоваться Вашим прекрасным языком, я не решаюсь коверкать итальянский язык перед таким мастером языка.
С глубоким уважением, преданный Вам Ф. Э.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 30 марта 1890 г.
Дорогой друг!
Прилагаю письмо к Лабриоле, о котором Вы просили. Что касается его terra libera, то действительно, предельное требование, которое может быть поставлено перед нынешним итальянским правительством, - это раздать землю в колониях мелким крестьянам для обработки собственными силами, а не отдавать ее монополистам, одиночным или объединенным в компании. Мелкое крестьянское хозяйство является наиболее естественным и лучшим для колоний, основываемых теперь буржуазными правительствами, об этом смотри у Маркса в «Капитале», том I, последняя глава - «Современная колонизация». Поэтому мы, социалисты, можем с чистой совестью поддержать введение мелкого крестьянского хозяйства в уже основанных колониях. Но будет ли проводиться эта мера - это уже другой вопрос. Все нынешние правительства слишком сильно подкуплены финансистами и биржей и подчинены им чтобы финансовые спекулянты не прибирали к своим рукам колонии для их эксплуатации, и это может произойти и с Эритреей. Но с этим можно бороться, и также в форме требования от правительства, чтобы оно обеспечивало там эмигрирующим итальянским крестьянам те же льготы, которые они ищут и большей частью находят в Буэнос-Айресе.
Связывает ли Лабриола со своим требованием и другие: государственный кредит для эмигрантов в Эритрею, кооперативные поселения и т. п., из статьи в «Messagero» я заключить не могу.
Для просмотра перевода «Наемного труда и капитала» у меня сейчас, к сожалению, совсем нет времени, я должен выполнить некоторые неотложные работы и должен теперь тотчас же снова приняться за III том «Капитала», прежде чем события в Германии примут революционный характер, что весьма вероятно.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ШТУТГАРТ Лондон, 1 апреля 1890 г.
Дорогой Каутский!
Я только что получил номер русского «Sozialdemokrat» и прочел свою статью, сравнивая ее с текстом, опубликованным в «Neue Zeit». И я обнаружил, что г-н Диц имел наглость, не спросив нас, произвести ряд изменений в различных местах, которые он даже не отчеркивал красным карандашом. Ни к одному из этих мест нельзя придраться с точки зрения уголовного кодекса или закона против социалистов, но для филистерской души они оказались слишком сильными.
А ведь я был лоялен, как только возможно, облегчил его положение, придав статье настолько безопасный вид, насколько это вообще возможно. Но подобной цензуры за моей спиной я не разрешу ни одному издателю. Поэтому я сейчас же напишу Дицу и категорически запрещу ему печатать остальную часть статьи без просмотренной мною корректуры, и притом слово в слово. Как я буду действовать дальше, видно будет. Но во всяком случае г-н Диц лишает меня возможности продолжать сотрудничать в журнале, в котором подвергаешься такому обращению.
Твой Ф. Энгельс
ИОГАННУ ГЕНРИХУ ВИЛЬГЕЛЬМУ ДИЦУ В ШТУТГАРТ Лондон, 1 апреля 1890 г.
Г-ну И. Г. В. Дицу в Штутгарте.
Я только что увидел, что Вы без моего согласия и без согласия редакции позволили себе внести различные изменения в мою статью о русской политике. К этим изменениям Вас никоим образом не обязывали ни уголовный кодекс, ни закон против социалистов.
Я в этом деле вел себя по отношению к Вам насколько возможно лояльно. Я просил Каутского, чтобы он предложил Вам отчеркнуть в корректуре все те места, которые кажутся Вам предосудительными; многие из отчеркнутых мест я тогда изменил и поручил просить Вас, в случае если Вы сочтете целесообразными дальнейшие изменения, сообщить нам об этом, указав причины. Так как дальнейших претензий не последовало, я мог рассчитывать, что статья будет напечатана без изменений.
Вместо этого Вы изменяете места, которые даже не отчеркивали.
Так как я не привык к такого рода отношению к себе со стороны издателей, то настоящим письмом я запрещаю Вам печатать конец статьи, если он не будет соответствовать слово в слово исправленной мною корректуре, и оставляю за собой право предпринять все прочие шаги, которые сочту нужными.
Само собой разумеется, что в будущем я поостерегусь писать для журнала, в котором подвергаешься подобному обращению.
Преданный Вам Ф. Э.
ВЕРЕ ИВАНОВНЕ ЗАСУЛИЧ В МОРНЕ (ФРАНЦИЯ)
Лондон, 3 апреля 1890 г.
Дорогая гражданка!
Сразу же по получении Вашего письма я передал Степняку конец статьи ("Внешняя политика русского царизма") (корректуру), и так как корректура местами была несколько искажена, я передал также соответствующую часть рукописи для сверки. Надеюсь, что Вы уже все получили.
Степняк передал мне также экземпляр журнала, за что я Вам очень благодарен; предвкушаю большое удовольствие от чтения Вашей статьи и статей Плеханова.
Вы совершенно правы: при такой публикации каждый номер должен содержать только такие статьи, из которых каждая представляет собой законченное целое, не зависящее от какого-либо продолжения в следующем номере. Я так бы и сделал, если бы в настоящее время не был так стеснен во времени.
Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества - немецкого, французского, английского или русского. Но это не меняет моего мнения, что было бы лучше, если бы те вещи, которые пришлось сказать мне, были сказаны кем-либо из русских. Впрочем, я признаю, что, например, вопрос о разделе Польши выглядит совершенно иначе с русской точки зрения, чем с польской, сделавшейся точкой зрения Запада. Но, в конце концов, я должен в равной мере считаться и с поляками. Если поляки претендуют на территории, которые русские вообще считают приобретенными навсегда и русскими по национальному составу населения, то не мне решать этот вопрос. Все, что я могу сказать, так это то, что, по-моему, население, о котором идет речь, должно само определить свою судьбу - совершенно так же, как эльзасцы сами должны будут выбирать между Германией и Францией. К сожалению, говоря о русской дипломатии и ее влиянии на Европу, невозможно было не говорить о вещах, которые современное поколение в России рассматривает как внутренние дела; и неудобство, по крайней мере на первый взгляд, заключается в том, что говорит об этом так не русский, а иностранец. Но это было неизбежно.
Если Вы считаете полезным сделать от моего имени небольшое примечание об этом, то прошу Вас сделать его в том месте, где Вы найдете наиболее удобным.
Я надеюсь, что опубликование моей статьи на английском языке произведет некоторое впечатление. В настоящий момент вера либералов в освободительный пыл царя сильно поколеблена вестями из Сибири, книгой Кеннана и последними университетскими волнениями в России. Вот почему я и поспешил с опубликованием; нужно ковать железо, пока оно горячо. Петербургская дипломатия рассчитывала, что в ее будущей кампании на Востоке ей поможет приход к власти царефила Гладстона, поклонника «северного божества», как он называл Александра III. Были пущены в ход критяне и армяне, затем могла бы последовать диверсия в Македонии; при раболепстве Франции перед царем и благожелательности Англии можно было бы, пожалуй, рискнуть на новый шаг и даже завладеть Царьградом без войны с Германией, которая не осмелилась бы воевать при таких неблагоприятных условиях. А в случае завоевания Царьграда можно было бы ожидать длительного периода шовинистического опьянения, подобно тому, как это было в Германии после 1866 и 1870 годов. Вот почему возобновившиеся среди английских либералов антицаристские настроения представляются мне чрезвычайно важными для нашего дела; очень хорошо, что Степняк здесь и имеет возможность их подогревать.
С тех пор как существует революционное движение в самой России, ничего уже больше не удается когда-то непобедимой русской дипломатии. И это очень хорошо, потому что эта дипломатия - самый опасный враг, как ваш, так и наш. Это пока единственная непоколебимая сила в России, где даже сама армия ускользает из рук царей, о чем свидетельствуют многочисленные аресты среди офицеров, доказывающие, что русское офицерство по своему общему развитию и моральным качествам бесконечно выше прусского. И как только у вас появятся сторонники и надежные люди в рядах дипломатии - у вас или хотя бы у конституционалистов, - ваше дело выиграно.
