Никак мне не дает покоя эта история с разговорчивым спецназом в силу имеющейся практики и знаний в этом вопросе. Итак, что мы знаем изначально? 16 мая в бою под городом Счастье были взяты в плен два раненных российских спецназовца 3-й бригады спецназа из Тольятти капитан E.Ерофеев и сержант А.Александров. И буквально тут же захваченные сознались, что являются действующими спецназовцами ГРУ, а так не бывает, это точно. Тем более если они действующие, то легенду прикрытия им бы дали и не одну. Наследующий день 17 они уже в госпитале, где по словам врача пленный офицер ГРУ даже отказался от наркоза, так как боялся, что ему вырежут внутренние органы на трансплантацию. Нормальный ход, накануне болтал как бабка Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке», а теперь настоял на операции без наркоза.
Но главное даже не в этом, а в том, что они делали у блок поста и что от него хотели? Захватить пленного или сам блок пост? Но это полная, простите ерунда, по той причине, что компом гвозди не забивают. И штучный товар, диверсантов ГРУ не используют как мотострелковый разведбат, это если хотели взять языка. Ну, а если взять блок пост, то это вообще на голову не на лазит, по той причине, что это не просто блокпост, а опорный пункт “Фасад”, который занимали подразделения 5-й роты 1-й батальонно-тактической группы 92-й харьковской механизированной бригады. И взять его силой одной разведывательной группы, состоящей из двадцати четырех бойцов, плюс командир, особенно днем невозможно.
Теперь не много как действует спецназ ГРУ. Во-первых он никогда не действует на передовой и в ближнем тылу, для этого есть другие подразделения, его цели носят, не побоюсь это сказать, сравнительно с другими спец подразделениями стратегический, а не тактический характер и именно поэтому их так не используют как в нашем случае. Что касается линии соприкосновения, то диверсанты, получив задачу, обычно переходят линию фронта своими отдельными группами, располагающимися через определённые интервалы и принимаются двигаться параллельно друг другу по направлению к указанным им объектам в тылу противника. При этом они обходят любые населённые пункты с тем, чтобы никому не попасться на глаза. В случаях, когда отдельные из них оказываются обнаруженными и попадают под огонь засад и развёрнутых порядков заградительных подразделений противника, другие диверсионные группы обходят стороной места возникновений таких перестрелок и устремляются дальше. В свою очередь обнаруженные группы диверсантов принимаются вести интенсивную стрельбу с тем, чтобы таким образом указать других на места расположений засад и заградительных линий и одновременно отвлечь на себя как можно большее количество сил противника и тем самым увеличить остальным группам шансы для беспрепятственного проникновения в глубь вражеского тыла. Как видите разительно отличается от того что нам говорят.
Так же интересные вещи нам говорят про вооружение захваченных, я имею ввиду, что украинской стороной было заявлено, что у одного был АС «Вал», зачем он в поле я не пойму. Эффективно стрелять им можно до 300 метров, для поля это маловато, используемые патроны СП-5, СП-6 дефицитны, но это к слову. К тому же железный приклад не совсем удобен. Поэтому, насколько я информирован, их сейчас используют подразделения проводящие операции в городе, то есть ФСБ и МВД, а армия пользуется ВСС «Винторез» который для неё специально и проектировался. Кстати, АС «Вал» изначально проектировался для ФСБ и МВД.
Исходя из выше изложенного в голову приходят разные мысли и все больше гнусные. Я извиняюсь за то, что сейчас напишу, но думаю, что написать все равно нужно.
Мне кажется налицо операция СБУ, ребят где-то вербанули, когда и на чем гадать бессмысленно. Вполне возможно, что еще по месту службы, они срываются в отпуск, оказываются в Луганске, затем по согласованию с кураторами разыгрывают кровавый спектакль (когда и кого это останавливало, вспомните «Боинг»). Получают ранение, обратите внимание, в руку и ногу и вот вам доказанный факт участия подразделений российской армии в конфликте на Украине и доказанное убийство ими на опорном пункте “Фасад”, военнослужащих ВСУ.
Из которой сейчас раздуют историю почище, чем с «Боингом».
> > Никак мне не дает покоя эта история с разговорчивым спецназом в силу имеющейся практики и знаний в этом вопросе. Итак, что мы знаем изначально? 16 мая в бою под городом Счастье были взяты в плен два раненных российских спецназовца 3-й бригады спецназа из Тольятти капитан E.Ерофеев и сержант А.Александров. И буквально тут же захваченные сознались, что являются действующими спецназовцами ГРУ, > а так не бывает, это точно.
Дальше не читал
14:08 31.07.2015
Владимир (Svetlov) писал(а) в ответ на :
> Дальше не читал
А зря. Может поумнеешь и херню постить не будешь.
14:11 31.07.2015
Пуля (Пуля) писал(а) в ответ на :
> а почему лицо у него замалевано?
Имхо, ему его немножко пограничники при задержании подпортили. Как заживет - покажут во всей красе.
14:14 31.07.2015
Провинциал (МихалычЯ) писал(а) в ответ на :
> Владимир (Svetlov) писал(а) в ответ на сообщение:
>> Дальше не читал
> > А зря. Может поумнеешь и херню постить не будешь.
Расскажи о "херне" родственникам этих двух бойцов.
> Провинциал (МихалычЯ) писал(а) в ответ на сообщение:
>> Владимир (Svetlov) писал(а) в ответ на сообщение:
>>> Дальше не читал
>> >> А зря. Может поумнеешь и херню постить не будешь.
>
> Расскажи о "херне" родственникам этих двух бойцов. > >
Я даже не знаю кто это. Лично не знаком.
11:18 27.08.2015
Напоминаю, что общее количество пленных кадровых российских военных на сегодня достигло 19.
А вот появилось интервью о том, как был освобожден Ахметов со второго видео в первом посте (31-я Гвардейская отдельная штурмовая бригада, в/ч 73612, г Ульяновск)
Мы выдвинулись в Агрономическое и заняли позиции между заброшенными строениями. Недалеко от нас была высота 204,2. Я организовал оборону следующим образом: мы отрыли траншею, в траншее для каждого бойца была отрыта индивидуальная щель-укрытие. Также мы осуществили минирование на дистанции до 1 километра дорог и просек в лесополосах, которые примыкали к нашим позициям. Вокруг нашей позиции я установил управляемое минное поле из МОН. БМП мы не окапывали - она стояла за домами и должна была маневрировать, внезапно выкатываться и наносить удар. Других вариантов не было - у БМП оставалось около 100 снарядов. Наше вооружение - автоматы и несколько гранатометов. Для большинства саперов это должен был быть первый огневой бой. Поэтому я уделял большое внимание инженерному оборудованию позиций, чтобы придать солдатам уверенности.
Российский Т-72Б3 мы захватили неожиданно для самих себя.
Примерно в 12.00 26 августа мы увидели как прямо на нас идет колонна противника. Впереди танк, за ним 6 БМД. Я дал команду БМП, она выкатилась, и примерно с дистанции 400 метров мы открыли огонь. Танк остановился, и у него что-то вспыхнуло и загорелось на башне. БМД высадили десант и, увидев, что танк стоит, развернулись и начали отходить. Пехота тоже начала отход вдоль посадки. Одна из БМД получила попадание снаряда, но смогла уйти. Других потерь противник не понес. Мы прочесали местность, и тел погибших не обнаружили. Стреляли они куда попало, так что и у нас никто не пострадал. Танк хотели подорвать, но я посмотрел - танк был полностью исправный, повреждения были косметическими. Был ранен, видимо механик-водитель, потому что на башне были следы крови.
Всех раненых противник забрал с собой. При прочесывании мы обнаружили брошенную исправную снайперскую винтовку российского производства. Танк также был российским - в нем нашли все формуляры и документы, танк был из состава 8-ой мотострелковой бригады ВС России. Один из моих саперов сумел его завести, и мы его забрали.
После этого наши позиции в Агрономическом начала накрывать российская артиллерия.
Ночью к нам прибыло подкрепление - 6 БМП. Не все они были исправны, но зато у них были ПТРК, причем были и треноги для ПТУРов. Никто из моих саперов стрелять из "Фаготов" не умел. Чтобы провести обучение, я решил все-таки одну из ракет выстрелить.
27 августа два российских Т-72 вылезли на высоту 204,2 и начали обстреливать наши позиции прямой наводкой. И вот наводчик "Фагота", который вчера выстрелил первый раз в жизни, открыл огонь по танку. Первая ракета зацепила траву и ушла в небо. А вторая - прямое попадание. Танк чуть сдал с высотки, и остановился. Мы не стали добивать - у нас осталось несколько ракет. Однако другие танки выезжали, стреляли по нашим позициям и укрывались. Один из снарядов попал в мой штаб - меня контузило, но я остался в строю. Накрывало очень плотно.
Постоянный беспокоящий огонь противник вел также из минометов и гаубиц. Они били всю ночь. Мы обнаруживали вспышки, и я направлял туда огонь нашей артиллерии. Также били по обнаруженным целям все 27 августа и 28-го примерно до обеда. Какая-то наша батарея била, но не вполне точно, а вот минометная батарея - позывной Слива, которая находилась в Грабском, стреляла прекрасно.
На наших минах за лесополосой подорвалась МТЛБ противника и КАМАЗ.
Захваченный танк мы сами использовать не могли - не было наводчика. Разбирались с его электроникой - там и навигационная система, и тепловизионные прицелы. Пулемет на башне научились использовать, а вот стрелять - нет. Поэтому передали танк начальнику бронетанкового вооружения ОК "Юг" полковнику Жене Сидоренко, ( о котором писал Цензор.НЕТ), он на нем наводчиком воевал.
Командующий за захваченный танк сделал моим саперам подарок - две палки копченой колбасы. Ребята были очень довольны.
Долго удерживать нашу позицию было невозможно. Главной проблемой была нехватка воды. Деревенские колодцы в Грабском и Агрономическом обеспечить наши подразделения водой не могли. Вначале набирали воду местные жители, а потом уже мы, военные.
28-го я прибыл на собрание офицеров к командующему - генерал-лейтенанту Руслану Хомчаку.
Все офицеры высказались за выход с оружием.
Сейчас я читаю много критики в адрес Хомчака. Я скажу, может, непопулярную вещь, но я так думаю. Все управление держалось на генерале, и я очень уважаю Руслана Борисовича как командира. Я прошел через мясорубку, и я доверяю Хомчаку, и для меня было честью не один год служить вместе с ним и сражаться в Иловайске.
28-го вечером я получил задачу провести ночью машину с ранеными. На машине был красный крест. Мы его подсветили фонарями, и поехали. Я сел в кабину. Но только мы выехали из Многополья, как со всех сторон по машине открыли очень плотный огонь. Пришлось срочно вернуться. Машина была вся изрешечена, но раненые, слава Богу, не пострадали.
Утром - приказ на выход. На выходе из Агрономического я увидел еще два уничтоженных российских Т-72. У одного оторвало башню. Это стреляли не мы - вероятно, что это результаты огня нашей артиллерии или минометов.
Вблизи Грабского я установил несколько мин-сюрпризов - я потом слышал в Донецке, что они нанесли урон противнику.
Мы пошли вперед двумя колоннами. Это был ад. Нас начали расстреливать со всех сторон, позиции противника были многослойные, и пройти все рубежи мало кому удалось. Я смотрел, как взрываются вокруг меня машины, как разрывает людей... Наша колонна прорвалась в Новокатериновку, и здесь мы рассыпались между домами. Никакой организации уже не было. Все выходы из Новокатериновки блокировали российские войска. Они открыли мощный огонь по селу. И тут ко мне подошли местные жители и стали умолять покинуть село, потому что их дома уничтожаются один за другим, а тут есть дети, старики, которым не уйти.
Боеприпасов и боевой техники для серьезного боя у меня не было. У нас не было выхода.
Со мной в машине был пленный российский десантник из 31-ой десантно-штурмовой бригады Руслан Ахметов. Я оставил его, а сам пошел на переговоры к россиянам. Меня встретил один из командиров - без знаков различия. Вел себя нахально - сказал, что накануне его часть "разбахала" одну из наших частей, которая шла к нам на помощь. Потом я узнал, что речь шла о ротно-тактической группе 92-ой бригады. Но мы с российским командиром договорились, и он прекратил огонь по селу. Представился начальником разведки, я так понял, батальона или полка. Взамен на Ахметова он выпустил более 60 наших воинов - они в тот же день оказались на нашей территории.
А меня взяли в плен. Тут я увидел, что наше командование о нас вспомнило. Наша артиллерия начала бить по району Новокатериновки, но очень не точно, далеко от российских позиций. И тут над Новокатериновкой внезапно появились два наших штурмовика. Они нанесли точный удар по российским позициям. Но, увы, один самолет был сбит на моих глазах ракетой самоходного ЗРК "Стрела-10".
Видимо, летчики передали более точные координаты. Потому что вскоре я вместе с другими пленными попал под плотный артиллерийский обстрел на российских позициях. Два часа украинская артиллерия довольно метко накрывала российские позиции. Все попрятались кто где, я прятался под российской БМД.
Затем я осмотрел оборону российского подразделения, где меня держали. У них был окопан только один танк - БМД окопов не имели, и должны были маневрировать. Больших потерь они, надо признать, в бою не понесли. Знаю, что в соседних подразделениях у них потери были.
У меня после той крови и страданий, которые я видел, а возможно, и из-за двух контузий, совсем пропало чувство страха. Я требовал от русских помогать раненым, давать еду и воду людям. Это был для них сложный вопрос.
Многие российские солдаты сами выглядели как оборванцы. Грязные, замученные. Офицеры рассказали, что их перебросили в Украину еще 21 августа, но снабжение им никто не организовал. Они ели то, что взяли с собой, и пили то, что найдут. Воды у них у самих было недостаточно.
Меня держали с завязанными глазами - я был в офицерской форме, со всеми документами. И тут ко мне подошел какой-то офицер. Он сказал, что полковник вооруженных сил России, и он очень мне сочувствует, постарается, чтобы мне не доставили неприятностей. И тут, чтобы забрать меня в Донецк, приехали какие-то чеченцы. Но российский полковник меня чеченцам не отдал. Россияне меня передали кому-то. Но в плену я был недолго - всего 10 дней. Меня обменяли.
Сейчас я в госпитале, спасибо, что позвонили, а то я думал, что все уже забыли Иловайск. Там погибло двое моих саперов. Им, мертвым, дали ордена. Живых не наградили ни одного. Обидно, конечно. У меня нет наград и у моих ребят тоже нет, а ведь мы сделали очень немало на войне и до, и после, и во время Иловайска. Но хоть я и полковник, а мое мнение ничего не значит. Такое впечатление, что государству нужны только мертвые герои Иловайска. А живые напоминают о неприятном...
С саперами, с которыми прошел Иловайск, поддерживаю контакты. Им я говорю так, чтобы не обижались и продолжали служить: "Мы пошли на войну чтобы делать нашу работу. И мы сделали свое дело хорошо, потому что нам досталась самая главная награда - мы вернулись домой живыми".
22:19 09.09.2015
Спецкор «Новой» Павел КАНЫГИН дал пленному россиянину Александру АЛЕКСАНДРОВУ и его родителям увидеть и услышать друг друга 06.09.2015
17 мая в районе населенного пункта Счастье (Луганская область) в плен попали двое россиян — Александр Александров и Евгений Ерофеев. Украинские власти обвиняют их в террористической деятельности. На протяжении нескольких месяцев спецкор «Новой» Павел Каныгин неоднократно встречался с ними в Киеве. Пленные россияне особенно остро переживали то, что не могут передать весточку родным и услышать их ответ. Сейчас Павлу Каныгину удалось установить своеобразный видеомост между Киевом, где содержится сержант Александр Александров, и кировской деревней Рожки, где живут его родители.
27 августа, Кировская область, деревня Рожки
Скромный двухэтажный коттедж с аккуратным садом. На заднем дворе лает собака. Пожилой жилистый мужчина в кофте выходит на крыльцо. Через занавеску в окно дома на нас смотрит женское лицо.
— Кто вы и что хотите? — говорит он.
— Мы приехали с новостями о вашем сыне.
— Мой сын в плену. Кто вы такие?
— Моя фамилия Каныгин. Я виделся в СИЗО…
— Вот кто. Все понятно, — перебил мужчина. В этот момент из дома вышла женщина лет 50 в камуфляжных брюках. — Зина, это Павел Каныгин. Ты представляешь? У меня сейчас желание спустить собаку.
— Зачем вы приехали? — сказала Зина. — Кочергой бы вас. Мы не хотим ни о чем и ни с кем беседовать! — Зачем ты вообще говоришь с ним? — сказал мужчина. — Это предатель. Как вас сюда пропустили? Вы же работаете на Украину и Америку, на ту сторону работаете вы.
— Зачем написали про Сашу, раздули? — сказала женщина. — Его давно бы уже вернули нам!
— Я не уверен, — сказал я. — Почему вы так говорите?
— Вы — не за наших! — сказал мужчина. — Я не верю. Как вообще совесть у вас… да у вас ее нету!
— Мы можем зайти, поговорить нормально?
— Зина, ты хочешь говорить? У меня нет уже никаких сил.
— Я только хочу, чтобы Саша вернулся.
— Как можно верить ему после всего, что случилось? Тоже, наверное, пытал его? — говорил возбужденно мужчина и стал ходить взад-вперед по палисаднику.
— Я не знаю, кому верить, — говорила Зинаида. — Но что вы теперь хотите от нас?
— Рассказать вам про Сашу. Я расскажу, как он там.
— Так рассказывайте! Как его нога? Его бьют?
— И вы тоже это делали! — говорил из палисадника мужчина, закуривая на ходу.
— Толя, хватит, — сказала Зинаида. — Пусть уж расскажет. Заходите, раз приехали. Но я не смогу вам верить до конца.
Мы прошли внутрь. Через холл в гостиную с накинутым на диван леопардовым покрывалом. В клетке здесь дремал попугай, но проснулся на крик и начал голосить сам. Первый час разговор шел на повышенных тонах, кричали все, включая попугая. Отец сержанта Анатолий ходил из комнаты в комнату. Время от времени бросая фразу: «Надо было сразу вызвать ФСБ, я ваши данные все переписал!» «Толя, сядь, — говорила мать сержанта. — Послушай». И тут же добавляла: «Как вам верить? Про вас мы все знаем уже, вы работаете на ту сторону же… На врага работаете. Никого к ним больше не пускают туда в тюрьму, только вас, почему так?»
— Почему никто их больше не навещает, я не знаю.
— Не пускают потому что! Все это специально!
— Послушайте, Зинаида Николаевна, — не выдерживаю. — К вам тоже, выходит, никого не пускают? Кроме меня и Марии* из «Рейтерс» кто-нибудь приезжал к вам? Первый канал, «Россия 24» или, может, НТВ? Кто-нибудь у вас был?
— Никого не было.
— Может, кто-то от Никиты Белых? Или хотя бы глава района? Тоже не пускают?
— Люди мы маленькие, а они большие дяди, куда им до нас спускаться, — сказал Анатолий.
— Не столько у нас денег, чтобы они к нам приезжали, — добавила Зинаида.
— Так кто-то побеспокоился о вас вообще?
— Ну приезжали эти сначала, — сказал Анатолий и постучал двумя пальцами по плечу.
— Только раз?
— Ну да, сначала было дело, а потом уж все.… Да кому мы такие нужны? Никита Белых — смешно вы сказали, да. Представляю, как бы приехал, обнял, сказал, держитесь старики! Ага, — рассмеялся Анатолий, а попугай загоготал вслед.
— Не столько мы денег зарабатываем, чтобы ездили такие к нам, — снова сказала Зинаида.
Я видел, как Анатолий пытается незаметно переложить диктофон — вверенный ему кем-то на подобный случай, или свой — из одного места в другое. Устройство работало первый час нашей беседы, а сам Анатолий, трогательно маскируясь, поглядывал время от времени, как идет запись. Затем он выключил диктофон.
— Так, а где ваши шпионские штучки? — хмурился мужчина, глядя на меня. — Жучки? Все небось ведь уже записывается и прямо в Вашингтон направляется.
— А сейчас такие есть, которые незаметно где-то в одежде прячутся и никогда и не поймешь, — сказала Зинаида.
— Да знаю, — сказал Анатолий.
— У меня запись только в телефоне, — сказал я.
— Да конечно! Так и поверил, — сказал Анатолий и снова завизжал попугай.
— Послушайте, это уже невозможно, — говорю.
— Про Сашу вообще молчу, — сказала Зинаида. — Думаю, ему там кололи наркотики, вот он и наговорил вам. Да и пытали, наверное. Видно хоть по нему?
— Я не специалист, но не видел такого. Сидят они в нормальных условиях, с душем, телевизором. Со мной приветливы…
— Да когда ты один в камере, будешь и черту лысому рад, — сказал Анатолий. — Специально их с Ерофеевым и держат порознь…
— Я знаю, что на него там давят, чтобы он все сказал… все, что им надо, — перебила Зинаида.
— Но он уже все сказал в первые дни после задержания.
— Тогда это было ради спасения, могли же и убить! — сказал Анатолий.
— А им [украинской стороне] сейчас надо снова! Чтобы он и на суде сказал! Если вот он скажет, как потом жить? Сможет он вернуться? Как потом все будет? — сказала женщина.
— Вы за сына больше переживаете или за что-то другое сейчас? — спрашиваю.
— Не знаю я! Я хочу, чтобы он скорее вернулся, но и чтобы не ударить в грязь лицом. Какой тут выход может быть из всего?
— Скажет он, не скажет, ничего это уже не решит, — сказал Анатолий. — В дурацкое положение большие дядьки его поставили и всех нас заодно…
— Когда он уезжал в Донбасс, почему не сообщил вам, не предупредил, куда и зачем едет?
— Не знаю я, а должен был? — ответила женщина. — Вы своей матери говорите, когда едете куда-то? Отчитываетесь, что ли?
Читайте материал этого номера (май, 2015) о пленных россиянах
Анатолий достал из шкафа-стенки копию «Новой газеты» с заголовком «МИДаки» (в материале идет речь о долгом молчании российских дипломатов после ареста Ерофеева и Александрова. — Ред.).
— Читали вот, — сказал мужчина, развернув экземпляр.
— А что это слово значит? — спросила Зинаида. — Странное какое-то.
— Да потому что другая тут буква должна быть, ты что, не понимаешь? Своих они не бросают!
— Скажите, когда их выпустят?
— Не знаю, скоро суд. 20 лет грозит обоим. Вы не хотите его навестить, съездить к нему?
— А меня пустят? Не знаю я, — сказала Зинаида. — Если я поеду, отдадут его мне? В Чечне даже в войну отдавали матерям сыновей. А тут прямо 20 лет дадут?
— Надеюсь, все решится гораздо раньше. Но вам стоило бы поехать в любом случае.
— Ой, не знаю даже. А не посадят там меня, СБУ это не арестует?
— Зачем вы им?
— Чтобы давить на Сашу! Как мать солдата возьмут и посадят! Может, вы меня выманить хотите? А там «правосеки»…
— Зинаида… — Я не знаю, у меня уже никаких сил не осталось! Кому верить? А может, обмен будет. Может, их смогут обменять?
— Сенцова посадили на 20 лет.
— Да видели по телевизору. А Савченко эта? Обменяют на нее?
— Не уверен.
— А почему нет? Зачем она в России нужна? Почему Украина не хочет обменять наших ребят на нее? — спросила Зинаида. — По телевизору говорят, что это украинцы не хотят обмена.
— Думаю, все наоборот.
— Да? Тогда я не понимаю, зачем все так.
— Да все понятно давно, — сказал Анатолий. — Большие дядьки играют жизнями людей, а простой человек для них ничего не значит, растоптал да и выбросил. Разворовали армию, а крайние наши два пацана! Васильеву отпустили, а наши сидят, вот и все!
— Сам-то лишнего-то не говори, — сказала мужу Зинаида.
— А что тут лишнего?
— Съезди-ка за пельменями, Толя. Ребят накормим, с дороги вы, наверное, ничего не ели?
Анатолий подмигивает нам и накидывает куртку. «Сейчас все узнаете. Не ели-то деревенских пельменей никогда?» Мы остаемся с Зинаидой. Она зовет на кухню, за стол, достает хлеб, сыр, овощи. «Все свое, перец, огурец, помидор. Все лето на огороде проводим».
— А что зимой делаете?
— Зимой снег чистим. Выше моего роста наметает… Пельмени вот сами иногда лепим. Про Сахалин вспоминаем.
— А что на Сахалине?
— Толя служил в армии там. Саша был еще маленький…
Анатолий вернулся с двумя пачками пельменей:
— Про Сахалин-то? Хочется, конечно, съездить. Но не знаю, как — пока с Сашей такое. Ну и деньги немалые все это.
— Нету денег, хозяйство не на кого оставлять. Кот здесь, собака, огород…
— Саша вот такой был, а уже самолетами туда-сюда летал. Южно-Сахалинск — Свердловск — Киров — Малмыж. Сейчас уже таких рейсов и нету.
— Устрицы там ели, креветки, кальмары. Было время, — вздохнула Зинаида.
— Да и сейчас ничего! Картошку вот выкопали. Вот такая (размером с кулак)! С половины одиннадцатого и до четырех часов дня копали, 20 мешков, а это полтонны. Идем, покажу погреб!
…Я показывал супругам видеозапись одной из наших бесед, в которой Саша передает родителям приветы и жалеет, что не смог поздравить с юбилеем отца, говорит, что волнуется за жену Катю и маму. «Я бы очень хотела с ним поговорить», — сказала Зинаида. И я предложил родителям записать для сына видеописьмо, которое можно было бы доставить в киевское СИЗО. А если повезет, то вернуться к ним с ответом сына. Я пообещал, что привезу этот ответ им лично. С интернетом у старших Александровых — не очень.
Анатолий Александрович — отец: «Саша, здравствуй! Спасибо, что в одной из… в интернете было написано, что хотел поздравить с юбилеем. Я принимаю эти поздравления, но эти поздравления я приму, когда ты приедешь домой. Все у нас нормально. Все у нас… ну идет. Живем потихонечку, по-стариковски. Картошку выкопали, яблоки зреют, попугай вот верещит. В общем, нормально. Мы надеемся, верим, любим и ждем. Катюша — то же самое. Мы, как можем, поддерживаем ее. В целом нормально. За нас не переживай. Главное — чтоб ты вернулся как можно быстрей домой. На Родину. Мы в тебя верим, имей в виду. И все свои слова и поступки ты соизмеряй с тем, что дома на тебя надеются, верят и ждут. Какие бы вопросы, какие бы тебе там условия не ставили — имей в виду: держись и знай, что дома тебя всегда ждут. У меня все.
Павел Каныгин (корреспондент): Вы говорили про какое-то обещание, которое Александр не выполнил…
Зинаида Александрова — мать: Да, я просила его сделать одно дело, но он так и не послушался. Но это его дело, сам он решил. Так что, Сашок, смотри сам, как тебе лучше.
Ждем, верим. Хожу в церковь, молюсь. Катю поддерживаю. Ну и жду. Все будет хорошо. Так что надейся и сильно не переживай. Главное, чтобы нога у тебя нормально была. У Кати все хорошо. Что еще тебе сказать… Все, что вот хотела.
Приехать, конечно, у меня пока не получается. Очень бы хотелось.
Корреспондент: Можно попросить, чтобы украинская сторона посодействовала вашему визиту, вашему свиданию… Мне кажется, это было бы очень правильным с их стороны.
Мать: Очень хотелось бы, конечно… Но не знаю, как у тебя адвокат…
Корреспондент: А что адвокат?
Отец: Оставим эту тему.
Мать: Все нормально у нас. Леша приехал, картошку выкопали. Тетя Ира приехала. Все мы тебя поддерживаем, вся деревня тебя поддерживает. Все переживают.
Отец: Все знакомые передают тебе громадный привет.
Мать: Да, все привет передают. Конечно, я тебе не могу… Но вот с помощью Паши. Конечно, наматерила я его у калитки, но потом пустила.
Корреспондент: Потом пельменями накормили.
Мать: Накормила, напоила. Ну не знаю. Вроде товарищ хороший, а не знаю, как на самом деле.
Отец: Да, и что потом напишет.
Мать: И что напишет, тоже не знаю.
Лишнее тоже не могу тебе сказать. Все у нас хорошо, а там уже — включай свои мозги.
Корреспондент: Как вы думаете, как может разрешиться эта ситуация?
Отец: Если бы зависело от нас — дело одно. Но там решают дядьки большие.
Мать: Мы бы хоть сейчас его забрали, да кто нам даст его.
Корреспондент: Может, попросить дядек, чтоб они договорились друг с другом?
Отец: Они эту проблему прекрасно знают…
Мать: И кто мы такие?.. Хотелось бы верить, что домой вернется, что с женой все-все… быстренько бы это обошлось. Катя очень ждет тебя, Саша. Очень любит и ждет.
Корреспондент: Для этого должна закончиться война, мне кажется.
Отец: Ну, это опять же большие дядьки: решат они эту проблему — решат. Не решат — будет весь мир смеяться над тем, что славяне друг друга уничтожают. И что от этого — кому легче-то?
Корреспондент: Вы, я так понимаю, плохо относитесь к этой войне.
Мать: Да все относятся к войне так…
Отец: Да все проклинают эти войны!
Мать: Кому они нужны?
Отец: Кому они нужны, эти войны? Это тяжелый вопрос, Паша, и он опять же решается не на нашем уровне… Мы не можем вмешаться в решение этих проблем и этих вопросов.
Мать: У нас нет таких денег, чтобы такие вопросы решать.
Отец: Это должны решать серьезные люди, которые обладают серьезным положением. А жизнями человеческими играться тоже, наверное, не совсем правильно. Пусть думают.
Корреспондент: Все очень рассчитывают, что должен быть обмен.
Отец: Ну для этого, Паша, надо, чтобы войска отошли друг от друга…
Мать (трогает за плечо): Лишнего наговоришь сейчас.
Отец: … прекратили взаимные претензии, разошлись мирно, а потом уже сели за стол переговоров и решили все проблемы.
Мать: Вроде садятся, а видишь, как…
Отец: В общем, Саня, надежды, веры тебе. Крепости духа. Веры в своих родителей и жену. Мы все тебя ждем.
Мать (перебивает): Никаких глупостей, чтобы все было хорошо.
Отец: Любое твое слово может быть использовано и в твою пользу, и во вред тебе. Поэтому, прежде чем говорить, — обдумай сто раз. Я надеюсь на тебя.
Мать: К Кате я съезжу еще. Все дела огородные закончатся… Держись и себя не заводи: все потихонечку, все будет хорошо, надеюсь. Будь сдержанней. Очень хочется, чтобы скорее ты вернулся домой.
1—3 сентября, Киев
С этой видеозаписью я еду в Киев, где в СИЗО СБУ содержится сержант Александров
СБУшники, попросив видео на осмотр, берут паузу. Мне дают понять, что пленка отправилась на самый верх, где и будет решено, смогу ли я ее показать и записать ответ. Проходит больше суток. Кажется, что затея наша не выгорит. Но мне перезванивают. Наше свидание с Александровым назначают в четверг, 3 сентября. В СИЗО меня сопровождает один из руководителей спецслужбы.
Встреча с Сашей проходит в комнате для свиданий СИЗО. Сержант приходит на костылях. Он смотрит видео не отрываясь. Моргает, с трудом сдерживаясь, потом смеется, когда отец рассказывает про картошку…
Ответ сержанта Александрова родителям
Александров: Здравствуйте, дорогие родители! Только что Павел показывал ваше видеописьмо. Посмотрел. Очень рад. Конечно, тяжело смотреть морально…
Я рад, что у вас все хорошо, что вы не болеете, не ругаетесь, что Катю поддерживаете. Мне это спокойствия добавляет.
Естественно, соскучился по всем вам. По Кате, конечно, особенно соскучился. Как там племянники поживают, тоже интересно. Сколько не виделись с ними!
— Саша, мама очень переживает, она меня спрашивала, как ты здесь? Говорит, что ты здесь находишься под жестким прессом. Спрашивала: пытают ли тебя или наркотики колют?
— Нет, ничего такого. Все хорошо. Не пытают.
— Мне она не поверила. Я ей сказал, что не эксперт, но ничего такого не видел.
— Понятно, что заведение специализированное, есть свой рабочий распорядок дня: когда прогулка, когда отбой-подъем… Кроме этого, все нормально. Раз в день выводят на прогулку на час. Ногу разминаем.
— Родители по поводу нее, кстати, спрашивают. Как она? Делаются ли операции?
— Нет, операций больше не будет. Если только потом когда-нибудь. Вытащить железный стержень из кости. А так, уже все. Сейчас занимаюсь полностью восстановлением, лечебной физкультурой. Разминаю сустав коленный и потихоньку, чтобы нагрузка на голень, чтобы… (?) на костыле уже идти.
— Ты уже гуляешь?
— Да, с костылями гуляю.
— А что это за музыка (играет на внутреннем дворе)?
— Это на прогулке играет музыка. Чтобы не так грустно было, наверное.
— Грустно?
— Ну конечно, грустно. Все равно сидишь в камере один. Если успеешь с кем-нибудь пообщаться… Есть телевизор, консул передал. Можно посмотреть вечером новости, послушать музыку.
— А интернет есть у тебя?
— Нет, не положено. Специализированное все-таки заведение. Телевизор есть — хорошо. Личная библиотека есть. Много книг прочитал за последние три месяца. Я, наверное, школьную программу так не читал, как здесь.
В общем, передайте, что я соскучился по всем. Что я очень рад, что у вас все хорошо, что не болеете, что дома все хорошо. По Кате соскучился. Очень сильно ее люблю. Верю, что дождется. Надеюсь, что у нее тоже все хорошо, что не болеет. Помогают тоже товарищи, друзья не оставляют.
— Ты можешь говорить напрямую ей! Я думаю, мама отправит ей запись. Катя будет смотреть на экран и как будто говорить с тобой.
— Катюша, я очень по тебе соскучился! Очень переживаю за тебя, волнуюсь. Я тебе пишу письма каждый день, но, понятно, что никуда не отправляю. Потом, когда-нибудь, я думаю, ты их прочитаешь… Молюсь за тебя вечерами. Конечно, все равно волнуюсь и переживаю. Сколько уже не виделись? Почти полгода уже не виделись, пять месяцев, 19 сентября будет полгода. Очень жаль, конечно, что 9 августа без меня прошло. Но я надеюсь, когда-нибудь все-таки возможность предоставится такая, и я исправлю свои ошибки. Я тебя очень сильно люблю! Держись, жди, надейся. Не теряй веру. Все будет хорошо.
P.S.
…Через несколько дней Зинаида и Анатолий увидят его ответ. В субботу, 5 сентября, я вернусь в Рожки, а они встретят меня на крыльце — все с теми же сомнениями и упреками. Мать сержанта скажет, что как россиянин я не мог въехать на Украину, а если бы въехал, то встретился бы с «правосеками». А отец станет опять переписывать номер машины, на которой мы приехали.
Они поверят, что их запись дошла до Саши, что нет подвоха, шпионских штучек и следов ЦРУ, только когда увидят его на экране и когда он обратится к ним напрямую. В середине видеозаписи Анатолий сходит за бумажными салфетками и, успокаивая жену, неловко похлопает ее по плечу. Затем мы снова поедим пельменей, и разговор в нашу первую встречу почти целиком повторится и теперь. Мы оставим флешку с видеответом сержанта и поедем назад в аэропорт. От самой деревни нас будет сопровождать белый корейский универсал.
…Перед самым нашим отъездом Анатолий вдруг скажет такую фразу: «Мы будем любить и ждать его несмотря ни на что и не изменим своего мнения. Что бы он ни решил, он наш сын». А Зинаида добавит: «Если вы опубликуете эту историю, то, наверное, поможете всем нам».
