Все происходящее сейчас абсолютно логично. Все так называемые «республики-сестры» были присоединены к СССР силой, после чего все советское общество было разделено на две категории — палачи и жертвы. Вот ровно поэтому бывшая метрополия совка сейчас гордится палачами, а порабощенная ею периферия — чтит жертв.
P. S. Палачи в совке тоже становились жертвами. Наган — штука гибкая, сегодня он в руке, завтра — у затылка.
> Все происходящее сейчас абсолютно логично. Все так называемые «республики-сестры» были присоединены к СССР силой, после чего все советское общество было разделено на две категории — палачи и жертвы. Вот ровно поэтому бывшая метрополия совка сейчас гордится палачами, а порабощенная ею периферия — чтит жертв. > > P. S. Палачи в совке тоже становились жертвами. Наган — штука гибкая, сегодня он в руке, завтра — у затылка. quoted1
>> И сейчас цифры называются разные: семь, тридцать, а то и семьдесят тысяч. Но даже если и семь, столько тысяч перестрелять — это работа. Вот тут и проявилась патологическая жестокость, годами копившаяся до этого в Розалии Залкинд. Демон вырвался на свободу. Именно Землячка заявила: «Жалко на них тратить патроны, топить их в море». >> >> Лучшую характеристику Залкинд дал позднее А.И. Солженицын, назвавший её «фурией красного террора». >> >> Расстреливали больше всего в Севастополе. Расстреливали людей всех сословий, не только офицеров и солдат, но и врачей, медсестёр, инженеров, учителей, профессоров, крестьян, священников, женщин, стариков и даже детей. Расстреляли около шестисот своих же пролетариев-портовых рабочих за участие в погрузке судов Врангелевской армии при эвакуации. И не только расстреливали, но и вешали десятками, сотнями. >> >> Иностранцы, вырвавшиеся из Крыма во время красного разгула, описывали потрясающие картины чекистских жертв. Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар Большая Морская и Екатеринская улицы были буквально завешаны качающимися в воздухе трупами. Вешали везде: на фонарях, столбах, на деревьях и даже на памятниках. Если жертвой оказывался офицер, то его обязательно вешали в форме при погонах. Невоенных вешали полураздетыми. >> >> В Севастополе и в Ялте выносили раненых и больных из лазаретов и тут же расстреливали. >> >> Маньяки обматывали свои жертвы колючей проволокой и скидывали в пропасть. Пьяные и нанюхавшиеся кокаина красноармейцы поднимали на штыки и вспарывали животы безоружным пленным. Творившееся в подвалах ЧК приобрело вид запредельной жути, не укладывающейся в понимании нормального человека. Командовала всем этим беснованием Землячка, и не только командовала, но и принимала непосредственное участие в зверствах. Руки у этой ведьмы в крови по плечи. >> >> Уничтожение принимало кошмарные формы, приговорённых грузили на баржи и топили в море. На всякий случай привязывали камень к ногам, и долго ещё потом сквозь чистую морскую воду были видны рядами стоящие мертвецы. Говорят, что, устав от бумажной работы, Розалия любила посидеть за пулемётом. >> >> >> >> >> >> Очевидцы вспоминали: «Окраины города Симферополя были полны зловония от разлагающихся трупов расстрелянных, которых даже не закапывали в землю. Ямы за Воронцовским садом и оранжереи в имении Крымтаева были полны трупами расстрелянных, слегка присыпанных землёй, а курсанты кавалерийской школы (будущие красные командиры) ездили за полторы версты от своих казарм выбивать камнями золотые зубы изо рта казнённых, причём эта охота давала всегда большую добычу».
>> >> За первую зиму было расстреляно 96 тысяч человек из 800 тысяч населения Крыма. Бойня шла месяцами. 28 ноября «Известия временного севастопольского ревкома» опубликовали первый список расстрелянных — 1634 человека, 30 ноября второй список — 1202 человека. За неделю только в Севастополе Бела Кун расстрелял более 8000 человек, а такие расстрелы шли по всему Крыму, пулемёты работали день и ночь. Розалия Землячка хозяйничала в Крыму так, что Чёрное море покраснело от крови. >> quoted2
>
>> Вслед за офицерами террор практически сразу же перекинулся на мирное население. Людей уничтожали «за дворянское происхождение», «за работу в белом кооперативе», а то и вовсе «за принадлежность к польской национальности». По улицам городов Крыма рыскали чекисты и особотдельцы, арестовывая всех, кто подвернётся им под руку. Как правило, для того чтобы угодить в «чрезвычайку», было достаточно иметь интеллигентную внешность и быть прилично одетым.
>> >> Впоследствии большевики сменят тактику и станут устраивать облавы, оцепляя целые кварталы. Сгоняя задержанных в фильтрационные пункты (чаще всего в роли таковых выступали городские казармы), чекисты проводили в течение нескольких дней сортировку, проверяя документы и решая, кого отпустить на свободу, а кого увезти за город, на расстрел. quoted2
> > Украинская ЧК отличалась особой жестокостью, а каждый зэк знает что украинцы ценились в качестве вертухаев в Гулаге quoted1
Был зеком и сидел в ГУЛАГЕ? Каждый зек знал что получит нож под ребро от бандеровца за вертухайство.
"Среди них не было стукачей". Бандеровцы и «сучьи войны"
„Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух бандитов. То поняли, что их убьют“. В конце 1940-х в лагерях ГУЛАГа вспыхнули так называемые „сучьи войны“. В центре криминальных „разборок“ оказались и украинские политузники — „бандеровцы“.
„На воле я слышал о бандеровцах только черные слова, — пишет поэт Анатолий Бергер в мемуарах „Этап“. В 1969—1974 годах он отбывал наказание за „антисоветскую агитацию и пропаганду“ в Мордовии. — Вероятно, и такие слова нелживы: убийств и жестокости у них хватало. Но в лагере эти люди производили сильное впечатление. Лица у них были не такие, как у полицаев. Эти лица светились, дышали убежденностью и верой. Среди них не было стукачей. Сидя те же 25 лет, они сносили тяжкое наказание достойно. К евреям в лагере относились дружелюбно. Да и вообще среди бандеровцев было много людей образованных, знающих европейские языки. Они твердо верили в свое предназначение, в грядущую независимость Украины, в правоту своего дела“.
Во время Великой Отечественной войны в Красную армию мобилизовали около миллиона заключенных. Пришлось брать оружие в руки и „ворам в законе“ — хотя их „кодекс“ запрещал любое сотрудничество с властью. Когда через несколько лет рецидивисты вернулись на „зону“, начались проблемы с теми, кто ее не покидал. Так возникло деление на „чесняг“ &mdash ; тех, кто придерживался „воровского закона“, и „сук“ — предателей. В лагерях начались так называемые сучьи войны.
„А однажды с этапом в ту зону попал случайно вор, и его узнали враги, суки, — описывает автор воспоминаний „Четвертое измерение“ Авраам Шифрин. — Мы видели через колючую проволоку, как озверелая толпа сначала била его, а потом пыталась сжечь на костре. Несчастный кричал нам: „Мужики! Передайте людям, что я вором умер!“ Вся эта вакханалии шла под аккомпанемент стрельбы в воздух с вышек. Потом надзиратели забрали этого вора и унесли, но вряд ли он выжил“.
Постоянные конфликты заставили руководство ГУЛАГа разграничить две уголовные группы. Сначала их разводили по разным камерам. Позже — даже по разным лагерям. Так, в БерЛАГе на Колыме „чесняги“ отбывали наказание в основном на территории северного управления, „суки“ — западного. На пересылках конвой спрашивал блатных, какой они „масти“.
В конце 1940-х в лагерях появляется еще одна заметная группа — украинские политические заключенные, „бандеровцы“.
„Они также отличались от всех, — вспоминает еврей Анатолий Радыгин в книге „Жизнь в мордовских концлагерях вблизи“. В 1974 ее издали в Мюнхене на украинском языке. — Когда вдруг к ковырявшейся массе подоходил мужчина подтянутый и аккуратный, спокойный и малословный, выбритый, в чистой рубашке и вычищенной обуви, в бережно разглаженной арестантской одежде, можно было почти без ошибки угадать его национальность, партийность и знамя, под которым он воевал“.
Лагеря находились под полным контролем криминалитета. Часто под прикрытием администрации „воры“ имели холодное оружие, которое направляли на разного рода „контру“, в том числе и „бандеровцев“.
"Воры в законе пытались держать в полном подчинении и остальных зэков, — пишет Валерий Ронкин в книге „На смену декабрю приходит январь“. — Коллега рассказывал и о том, как к ним в зону, где царил воровской закон, прислали большой этап бандеровцев. Те пошли к пахану и попробовали договориться с ворами, чтобы они не трогали политиков. Но на следующий день демонстративно был убит политический, не пожелавший делиться посылкой с ворами. После очередного убийства бандеровцы подожгли воровской барак, предварительно заколотив его двери. Выскакивавших из окон бросали обратно. С той поры воровская власть в зоне кончилась».
«Большинство лагерного населения были западные украинки, в основном крестьянки, — пишет переводчик Майя Улановская в книге „История одной семьи“. — Эта, на первый взгляд, серая лагерная масса оставила о себе ярчайшее воспоминание. По всем лагере звенели их песни. Пели в бараках, пели на работе — если это была такая работа, как слюдяное производство, — пели хором, на несколько голосов. Эпические песни о казацкой славе, тоскливые — в неволе, в заброшенной семье, и бандеровские — всегда трагичные, о гибели в неравной борьбе».
Женщины из Западной Украины в лагере в селе Черновские Копи, близ Читы, 17 января 1950 года
21 февраля 1948 года выходит постановление Совета Министров СССР, согласно которому для политзаключенных создают «особые лагеря" — «Особлаги». Их появление существенно изменило расклад сил. Здесь «бандеровцы» если и не составляли большинства, то могли образовывать большие сплоченные группы.
«Конфликты между враждующими лагерями „блатные“ — „суки“ были нам очень на руку, — вспоминает закарпатец Василий Рогач в воспоминаниях „Счастье в борьбе“. — После таких „разборок“ одних сажали в БУР (барак усиленного режима), других отправляли на этап. А в жилой зоне на некоторое время устанавливалось затишье — прекращались грабежи, кражи, опасные схватки. Позже мы даже старались провоцировать эти конфликты. И долгое время они нам удавались».
Рогач отбывал наказание в лагерях РечЛАГ вблизи Воркуты. Администрация решила завезти сюда две сотни уголовников, чтобы поставить на место «бандеровцев».
— Замолчать, стерва бандеровская! Скоро мы вам рога обломаем, — бросился авторитет Чернобров на украинца, который вечером играл на мандолине в бараке.
— Думать нечего — утром будет поздно. Целый барак освобождают, готовят для блатной швали, — решили его земляки после короткого совещания.
Через час Чернобров пошел в туалет и больше не вернулся. Когда утром привезли остальных «блатных», те узнали, что их «атамана» убили. Селиться в одном бараке с украинцами отказались. На следующий день их увезли в неизвестном направлении.
Мирослав Симчич, который отбывал наказание на шахте в Бутугычаке в 500 километрах к северу от Магадана, вспоминает: «В лагере администрация с помощью прихвостней бесчинствует, особенно достается каторжанам-украинцам от нарядчика Бубновского. Весь лагерь, огромная колонна невольников, стоит на разводе. Выкрикивают номера каторжан. Цимбалюк на свой номер вышел из колонны и направился к нарядчику. Не успел Бубновский опомниться, как лежал с расколотой головой. Цимбалюк отдал топор конвоиру и отправился в режимную часть за новыми 25 годами».
"Не знаю, где и как, а у нас это началось с приезда Дубовского этапа — в основном западных украинцев, ОУНовцев, — пишет о сопротивлении уголовникам Александр Солженицын в романе «Архипелаг ГУЛАГ». — Для всего этого движения они повсеместно сделали очень много, да они и стронули воз. Дубовский этап привёз к нам бациллу мятежа. Молодые, сильные ребята, взятые прямо с партизанской тропы, они в Дубовке огляделись, ужаснулись этой спячке и рабству — и потянулись к ножу.
Солженицын также ввел термин «рубиловка». Так назвал очищение лагерей от прислужников администрации — жестоких бригадиров и «секретных сотрудников». В СтепЛАГе в Казахстане она проходила в одно время — в 5.00, когда надзиратели только открывали бараки.
Узник СтепЛАГа Михаил Король описывает в книге «Одиссея разведчика»: «Ночью бандеровцы вошли в барак и вывели двух бандитов. Те поняли, что их убьют. Один убежал, а второго так покалечили, что он остался лежать на месте. А бандеровцы пошли на вахту и доложили: „Идите, подберите блатного. Мы его убили“. На следующий день руководителя бандеровцев арестовали, повели на вахту и в тюрьму. Бандеровцы догнали повозку и отбили своего».
«В этом жутком спорте ушам заключённых слышался подземный гонг справедливости», — добавляет Солженицын.
"Беспощадному террору МГБ противостояли, насколько возможно, только бандеровцы — украинские повстанцы Степана Бандеры, — вспоминает венгр Ирани Бела. — Несколько месяцев они вели себя очень тихо, а потом сориентировались и начали действовать. Они были хорошими рабочими и везде завоевывали доверие руководства лагеря и дружбу членов бригады. Всех поразила невиданная доселе серия убийств людей, которых подозревали в доносах на своих товарищей. Виновников не смогли поймать, и это смущало политофицера «.
Хладнокровие, с которым происходило уничтожение «сексотов», сеяло страшную панику. Многие умоляли о помощи руководство. Просились в этап или клялись прекратить «черные дела».
Такая работа требовала большой внутренней дисциплины. Еврей Давид Цифринович-Таксер в книге «Страна Лимония» описывает, что повар-«бандеровец» боялся себе налить порцию гуще, чем другим. А украинец, который нес сахар на целую бригаду, не удержался и попробовал немного, был вынужден ходить от барака к бараку с табличкой «Я у своих товарищей украл сахар». От предложения надзирателей закрыть его в БУР — барак усиленного режима — украинцы отказались. В лагере они сами могли вершить судопроизводство.
"Бандеры, что на этом лагпункте заправляют, — пишет Цифринович-Таксер, — мало того, что своему Богу молятся, так организовали и для евреев, и для мусульман их праздники. Выставляют людей на шухере, чтоб предупреждать, если надзиратель поблизости".
В последующие десятилетия криминальный элемент с удивлением и часто с уважением воспринимал политических осужденных. Воин УПА Мирослав Симчич после отбытия 25 лет продолжал сидеть — теперь уже по статье «лагерный бандитизм». Свой очередной срок он отбывал среди уголовников: «Неожиданно для них и для себя я стал в камере „авторитетом“ для воров. Они часто спорили между собой, а меня, как тюремного „долгожителя“, просили рассудить».
«За східним обрієм» — назвал книгу своих воспоминаний Даниил Шумук. В тюрьмах отсидел всего 42 года. Первый приговор получил, когда Галичина принадлежала Польше — за участие в коммунистическом подполье. Следующий — в СССР, за борьбу в рядах УПА. В книге приводит такой диалог:
— Ребята, кто мыло забрал с туалета?! — спросил санитар, когда вошел в комнату.
— У нас эстонцев нет и вообще прибалтийцев нет, так что мыла у нас некому кушать, — ответил русак.
— Действительно, какой-то дурной народ эти эстонцы. Как уж работает, то работает один за десятерых, а как попадёт в больничную, то уж прёт это мыло, пока и не подохнет, — сказал белорус.
— Эстонцы укорачивают свои мучения и издевательства над ними мылом, а русские и белорусы отрубывают себя пальцы на руках и на всю жизнь остаются калеками, — добавил узбек.
— А что делают хо хлы — с иронией спросил русак.
— Что делают хо хлы? Вот в нашей бригаде один очень спокойный и вежливый хо хол вылез из котлована и сказал: «Я больше в котлован не пойду!» К нему подошел бригадир и спросил: «Не пойдёшь?» — и ударил его по лицу. Хо хол молча схватился руками за лицо и отошел. Бригадир закурил папиросу и сел возле котлована. А хо хол взял кирку, тихонечко подошел и так стукнул этого бригадира, что тот прямо полетел в котлован, а из котлована его вытянули уже мёртвым. Вот что делают эти хо хлы.
— Так это же сделал не хо хол, а украинец-бандера, — ответил русак.
Свідомий (Свидомый) писал (а) в ответ на сообщение:
> Так что не нужно путать украинца с хо хлом. Впрочем как и истинного русского с московитом. quoted1
А истинный русский это конечно же украинец, которого не нужно путать с хо хлом, ибо предками его являются шумеры из никому не ведомой страны Русь-Украина (или Украина-Русь)
> Как описывал князь Н.Д. Жевахов, «В Севастопольском порту есть места, куда водолазы отказываются опускаться: двое из них, после того как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился нырнуть в воду, то выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрёпаны. Среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами, подымая руки, как будто произносил ужасную речь… > > В Алупке чрезвычайка расстреляла 272 больных и раненых, подвергая их такого рода истязаниям: заживающие раны, полученные на фронте, вскрывались и засыпались солью, грязной землёй или известью, а также заливались спиртом и керосином, после чего несчастные доставлялись в чрезвычайку. Тех из них, кто не мог передвигаться, приносили на носилках. > > Чекисты, не ограничиваясь расстрелом пленных сестёр милосердия, предварительно насиловали их, и сёстры запасались ядом, чтобы избежать бесчестия. Татарское население, ошеломлённое такой ужасной бойней, увидело в ней наказание Божие и наложило на себя добровольный трёхдневный пост…» > > 27 ноября начальником ударной группы Особого Отдела Южного Фронта был назначен Е.Г. Евдокимов. Всего за несколько месяцев ему в общей сложности удалось уничтожить 12 тыс. «белогвардейского элемента», в том числе 30 губернаторов, 150 генералов и более 300 полковников. За свои кровавые «подвиги» один из главных палачей Крыма был награждён орденом боевого Красного Знамени, правда, без публичного объявления об этом. > > На наградном списке Е.Г. Евдокимова командующий Южным фронтом М.В. Фрунзе оставил свою резолюцию: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности, проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно». > > Страшная резня офицеров в Крыму под руководством Землячки и Куна заставила содрогнуться многих. Творившиеся на полуострове зверства вызывали возмущение и целого ряда партийных работников. Спустя ровно месяц после взятия Крыма, 14 декабря 1920 года, Ю.П. Гавен пишет письмо члену Политбюро РКП (б) Н. Н. Крестинскому, о том, что, не имея сдерживающего центра, Бела Кун «превратился в гения массового террора». > > По мнению возглавлявшего чрезвычайную тройку по борьбе с бандитизмом председателя КрымЦИКа А.В. Ибраимова, «…Вся тактика местной власти в Крыму опиралась на ЧК и Красную Армию, чем окончательно терроризировалось рабочее и татарское население». > > Представитель Наркомнаца в Крыму М.Х.Султан-Галиев был ещё более резок в оценке того, что творилось на полуострове: «Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжёлую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба». > > В свою очередь, Кун и Самойлова обвиняли Гавена и других большевиков, выступивших против террора — Л.П. Немченко, С.Я. Бабаханяна, И.К. Фирдевса, П.И. Новицкого — в «мягкотелости» и «мелкобуржуазности», требуя удалить их из Крыма. > > Самойлова-Залкинд писала: «действия Особых Отделов вызвали массу ходатайств со стороны местных коммунистов — благодаря связи их с мелкой буржуазией — за тех или иных арестованных. Областкомом было указано на недопустимость массовых ходатайств и предложено партийным бюро ни в коем случае не давать своей санкции подобным ходатайствам, а наоборот, оказать действительную помощь Особым Отделам в их работе по окончательному искоренению контрреволюции». > > Тем не менее, массовые убийства получили такой широкий резонанс, что ВЦИК вынужден был направить в Крым специальную комиссию по расследованию. И тогда все «особо отличившиеся» коменданты городов представили в своё оправдание телеграммы Белы Куна и Розалии Землячки, с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников. > > Председатель полномочной комиссии ЦК и ВЦИК, прибывшей для изучения ситуации в Крыму, Ш. Н. Ибрагимов, отмечал: > "…В Крыму не всё идёт нормальным путём… Во-первых, излишества красного террора, проводившегося слишком жестоко… необычайное обилие в Крыму чрезвычайных органов, которые действуют порознь, и от этого терпело население". > > М.В. Фофанова была введена в состав тройки ВЦИК для изучения положения дел на полуострове. Как свидетельствовала М.В. Фофанова, большевики расстреливали раненых, больных солдат и офицеров Белой Армии прямо в лазаретах, госпиталях и санаториях. Расстреливали и «содействующих» «контрреволюционерам» — врачей, медсестёр и санитаров. Расстреливали стариков, женщин и даже грудных детей. Тюрьмы городов были забиты заложниками. На улицах валялись трупы расстрелянных, среди которых были и дети. > > Об этих чудовищных злодеяниях, как ни странно, широко оповещали местные большевистские издания (например, «Известия» временного Севастопольского Ревкома, Керченские «Известия» и другие). > > В ходе расследования Фофанова установила: в Керчи пленных солдат и офицеров большевики на баржах вывозили в открытое море и топили. По её мнению, жертвы большевистского террора в Крыму исчислялись десятками тысяч. >
> Имеются также показания известного русского писателя Ивана Шмелёва, бывшего свидетелем красного террора в Крыму (был убит его сын) и данные им в Швейцарии, на процессе по убийству Воровского. > > Иван Шмелёв констатировал: «Такого массового уничтожения людей Россия не знала до тех пор за всю свою историю… Здесь Землячке-Залкинд удалось превзойти всех не только на подмостках крымской трагедии, но и на всех фронтах Гражданской войны. «Расстрелять, расстрелять, расстрелять…» — повторяла она беспрерывно, получая удовлетворение давно накопившейся страсти к убийствам, с болезненным блеском в глубине бесцветных глаз, размахивая маузером. Розалия Самуиловна показала себя в Крыму самой преданной собакой своего хозяина Ленина. Всё это она делала не из расчёта на подачки — мяса и крови у неё хватало — ей дорог был сам процесс. Она организовала такую зверскую эпопею в Крыму, что «горы были залиты кровью, а Чёрное море у берегов стало красным…» quoted1