Мемуары Машкевича изданы были Ю. Немцевичем в коллекции исторических материалов, носящей общее заглавие: «Zbior pamietnikow о dawnej Polszcze» (Собрание мемуаров, относящихся к старой Польше); в собрании этом дневник Машкевича помещен в пятом томе (Лейпциг, 1840 г. стр. 55-85).
................................
Осенью 1647 г. господин мой, князь Вишневецкий, с княгинею и целым двором выехал за Днепр в Лохвицу и другие поместья его украинной резиденции. Прибывши туда, он собрал свое войско: 6,000 слуг своих, которые в силу постановления ординации (прав, регулировавших пользование землею) обязаны были доставлять всадников, вооруженных огнестрельным оружием, а также выбранцев из своих имений, число которых достигало 26,000 человек. В день св. Михаила кн. Вишневецкий выступил из Лубен со всем этим людом, выслушав предварительно мессу, так как там был костел св. Михаила; он отправился в степь к Запорожью, назначив местом лагеря Жовнин, куда и собиралось войско. В воскресенье мы пришли к Кодаку, т. е. не к самой крепости, но остановились в миле от нее, в углу при впадении реки Самары в Днепр. Приблизившись, князь Е. М. приказал троекратно выпалить из пушек, приветствуя коменданта, некоего Гродзицкого (уже предупрежденного о его прибытии), который взаимно приветствовал князя несколькими пушечными залпами из крепости. План местности и расположение лагеря под Кодаком в то время было следующее. Князь провел ночь в лагере, а на следующий день отправился в байдаке в Кодак в сопровождении своей казацкой хоругви, в которой поручиком был п. Курош. Комендант Кодака, Гродзицкий, с почетом принявши князя, угощал его венгерским вином, несмотря на то, что это было в глухой степи, вдали от всякого поселения; был там и я вместе с другими. Сам князь провел эту ночь в замке, (оставив при себе несколько человек из молодежи), иные ночевали в слободке подле самого замка, прочие возвратились в лагерь.

В Кодацком замке постоянно соблюдались военные предосторожности. Здесь всегда находился гарнизон из 600 человек доброго войска, которых татары не могли одолеть, хотя бы их самих набралось и 100 тысяч. Перед заходом солнца всегда били зорю и запирали ворота, после чего никого уже не пропускали ни в замок, ни из замка, хотя бы и в случае крайней необходимости; люди, находившиеся в замке, разумеется все вооруженные мушкетами, неусыпно оставались на страже. Высота вала была такова, что из-за него едва виднелся верх замковых построек, и на обязанности капитана лежало ежегодно подсыпать на локоть земли на всем его протяжении; у подножия его был глубокий ров, а внутри замка множество вылепленных из глины лачужек таких малых размеров, что в иную можно было проникнуть только на четвереньках; в них жили различные ремесленники. Пленные татары постоянно работали над укреплением вала. Ночью обходила дозором стража, равно как и сам комендант. Часовой никого не подпускал близко к себе, но, прицелившись из мушкета, спрашивал пароль по немецкому обычаю, и проходящий обязан был ответить ему пароль. В слободке под замком было около шестидесяти домов, где жили захожие люди, которые не занимались земледелием по причине опасности со стороны орды; если же кто и сеял, то очень немного и с осторожностью. Рыболовство шло очень успешно, хлеб подвозили на байдаках из Киева и других мест; киевский полк был освобожден от гарнизонной повинности под условием снабжать Кодак припасами. Над самым Днепром находился рынок, на котором продавались кожи и различные мелочи.

На следующий день, в понедельник, князь возвратился в лагерь байдаком по Днепру. Во вторник, в сопро-вождении трех тысяч конницы, он выступил в степь к Молочным Водам с целью осмотреть пороги, которых всех двенадцать: 1) Койдацкий, над которым стоить крепость Кодак, 2) Сурский, 3) Лоханский, 4) Воронова Забора, 5) Княжий, 6) Стрельчий, 7) Ненасытец; 8) Будило, 9) Звонец, 10) Таволжаный, 11) Кичкасский, 12) Вольный..... ......В расстоянии нескольких миль далее последнего порога, т. е. Вольного, есть остров на середине Днепра в одну милю длиною, поросший густым дубовым лесом; здесь всегда находился казацкий гарнизон для предупреждена татарских набегов; остров этот называется Хортицею. Выше Хортицы находится урочище, называемое Кичкасово, против которого князь приказал сложить высокий курган из камня на вечную память потомству, так как до него ни один пан из нашего народа не заходил так далеко в степь в этом направлении.

1848 г. Февраля 15. Дано знать князю Е. М., что какой-то Хмельницкий, собравши толпу бродяг, прогнал из Запорожья корсунский полк, составлявший там гарнизон, после чего призвал народ к бунту, и теперь к нему пристает все население.
Февраля 16. Князь послал меня с письмом к кастеляну краковскому с известием об этом Хмельницком; я нашел кастеляна в Богуславе, где он навестил тело своего шурина Адама Казановского, старосты богуславского.
Февраля 27. Я возвратился в Прилуки с письмом к князю от краковского кастеляна.

В последних числах апреля Хмельницкий с бунтовщиками и ордою окружил 40,000 конного кварцяного войска, бывшего под начальством гетманского сына, и разбил наголову при Жолтых водах. В тот же день, еще не зная о поражении кварцяного войска, князь послал меня в Иеремиевку, откуда я должен был давать ему знать о том, что делается в войске. Получив известие, т. е. письмо от п.п. гетманов из Чигрина, где они стояли с войсками, я отослал по почте это письмо князю, который с тою же почтой прислал мне ответ для гетманов с запросом, куда они укажут ему направиться с его войском, которого было 6,000. Тем временем гетманы двинулись обратно к Корсуню. Узнавши о поражении нашего отборного кварцяного войска на Жолтых водах, я пустился вслед за гетманами и догнал их уже за Черкасами, несмотря на опасности, которым подвергался; ибо, проехав четыре мили от Черкас к Секирной и едва выйдя из перевоза, я нашел в местечке толпы крестьян, которые сомкнули кобылицы вокруг селения, и я, наверно, был бы пойман вместе с товарищем королевских войск п. Унишевским, который съехался с мною на пути, если бы нам не удалось заметить дыру в ограде и выскочить в поле. Выбравшись оттуда, мы приехали в Мошны — имение князя также как и Секирна. В миле от Секирной мы принуждены были ночевать по причине непогоды, хотя все жители разбрелись из местечка и крестьяне не оставили бы нас в живых, если бы не слух о близости коронного войска.

Мая 11. Казацкий полковник Кривонос прибыл на рассвете под Корсунь с двадцатью тысячами конницы, одних казаков без орды, которая вся оставалась при Хмельницком. Гетманы наскоро выстроили войска и начали битву с Кривоносом, в которой, Божьею милостью, неприятель понес поражение, с нашей же стороны потери были незначительны, но, хотя Бог благословил в этот день оружие наших гетманов, опасность не вполне еще миновала. Поэтому они составили военный совет, на котором решено на следующий же день идти в Богуслав и там основать главную квартиру. Но Хмельницкий с ордою и казаками, вероятно, в силу Божьего приговора, разрушил их планы; ибо когда гетманы и войсковая старшина постановили на совете идти к Богуславу, то на другой же день, т. е. во вторник, слух об этом разнесся в лагере и все уже знали решение совета; казаки между тем поймали нашего языка, от которого дознались о замыслах нашего войска и сперва хотели в ту же ночь ударить на него со всеми своими силами, затем переменили намерение, и тою же ночью заступили путь от Богуслава в том месте, где среди открытой степи находится в миле от Корсуня злополучная долина, т. наз. Крутая Балка, которой никак невозможно было обойти. Ночью Хмельницкий занял ее со всеми своими силами, вырыл глубокий ров на протяжении более мили вдоль балки, поросшей густым и высоким дубняком; в этих зарослях укрылись войска Хмельницкого и ожидали наших.