Отцы-пилигримы в начале 17 века строили на американском континенте новое общество в предвидении того, что в новой стране с ее огромными ресурсами, принадлежащими тем, кто способен их осваивать, человек в процессе труда возродит в себе естественные качества, данные ему Богом, и избавится от пороков Старого Света. В Новом Свете полная свобода от государства и общественных предрассудков приведут к небывалому духовному росту. Через несколько столетий, к 20-м годам прошлого века, идея духовного совершенствования трансформировалась в идею увеличения материальных богатств, и президент Кальвин Кулидж в 1925 году, дал новое определение целям Нового Света — «American business is business», дело Америки делать дело. 20-е годы прошлого века называли эпохой Процветания. Исчезла безработица, так как Америка поставляла в разрушенную войной Европу огромный объем своих товаров и получала дивиденды с военных займов европейским странам. Заработная плата американских работников была в несколько раз выше, чем у европейцев. Те же, кто был вовлечен в бизнес, в деловую игру, вкладывал деньги в акции, получали небывалые прежде прибыли. Причем количество внезапно разбогатевших исчислялось уже не тысячами, как в прежние времена, а сотнями тысяч. В борьбу за богатство включились многие слои населения. На первых этапах развития индустриального производства основная масса населения пассивно принимала свою роль как работников, создававших богатства для нескольких сотен «капитанов индустрии». После Первой мировой войны с подъемом американской экономики деловая активность населения резко возросла, появилось множество возможностей, так как расширялся спрос на разнообразные промышленные товары. Увеличивалось количество претендентов, новых предпринимателей и конкурентная борьба стала приобретать все более острые формы. Не только в США, но и на старом континенте, правда, не с такой интенсивностью, также шел рост экономики. В каждой стране экономическая динамика имела свои особые формы, свое идеологическое обоснование, связанное с национальными традициями, национальной историей и политическим устройством. На Западе этот процесс проходил в столкновении экономических интересов различных классов. В Советской же России, это была борьба за власть, так как только принадлежность к ее вертикали давала монополию немногим на владение общенациональным богатством. В 20-е годы все виды и формы общественных отношений стали восприниматься как борьба. Политические лозунги этого времени: советские — «Борьба с классовым врагом», «Борьба с пережитками», «Борьба за повышение труда», «Борьба за высокий урожай», американские — «Конкурентная борьба», «Борьба с бедностью», «Борьба с преступностью». «Моя борьба», так назвал свою программную книгу Адольф Гитлер. В тоталитарных Германии и России политика и экономика были полностью починены государству, конкуренция в экономике была отменена, результаты труда получало и распределяло государство, поэтому население «боролось» не за свои интересы, а за цели, поставленные политической номенклатурой. В США, в условиях экономической демократии, в борьбу за индивидуальное богатство были втянуты все классы, поэтому она отличалась от других стран небывалой в истории широтой и интенсивностью. Теория борьбы всех против всех была сформулирована еще в 17 веке английским философом Джоном Локком, его краткая фраза «каждый сам за себя», — стала квинтэссенцией жизненных постулатов капиталистической эпохи. В 19 веке Дарвин перевел философские и политические идеи Локка на язык науки о человеке, антропологии. В его категориях человек — высшее животное в животном царстве, находящееся в постоянной борьбе за выживание, в которой побеждает сильнейший. Человек произошел от обезьяны, он часть природы, а в природе не существует души, только «воля к жизни». Теория Дарвина обосновала и оправдала борьбу за материальные богатства, конкуренцию, как главную силу эволюции и прогресса. Конкуренция приводит к власти сильных, и только они способны изменять и совершенствовать общество. Точнее и откровеннее Дарвина и Локка о жизни, как борьбе всех против всех, говорил Ницше, который считал, что общество может развиваться только благодаря ставке на сильных, сочувствие к слабым разрушают сами основы жизни, лишает общество динамики, а эксплуатация слабых сильными естественная, органическая функция природы. Идеи Ницше были дискредитированы в общественном мнении тем фактом, что его имя и его философия были взяты на вооружение фашисткой пропагандой, но в практике экономической демократии на принципах, провозглашенных Ницше, строятся многие формы общественных отношений. Американский экономист Грэм Самнер писал в середине 19 века: «У нас есть только две альтернативы — свобода конкуренции, в которой побеждают сильнейшие, что приведет к выживанию всего лучшего и уничтожению худшего, или отсутствие свободы и победа худшего над лучшим». Ал Дунлап, президент SunbeamCorporation, компании, занимающейся высокими технологиями, не философ, он человек практики, а практика подтверждает идеи, высказанные в 19 веке: «Для того, чтобы индустрия была конкурентоспособной, она не должна быть озабочена судьбами людей. Индустрия — это не церковь, школа, колледж или филантропический фонд». Альтернативой конкуренции было сохранение статус-кво христианских нравственных норм, т. е. осуждение борьбы между людьми за улучшение своей жизни, социальная и экономическая пассивность и сохранение многовековой традиции освященной авторитетом церкви — разделение общества на немногочисленную элиту и основную массу населения живущую в вековой нищете. Конкуренция же дает каждому возможность стать победителем, и, хотя, большинство потерпят поражение, в процессе конкуренции будут созданы такие богатства каких не знала человеческая история, и часть этих богатств получат и побежденные. Для того, чтобы конкуренция была эффективной, общество должно распрощаться с традиционной христианской этикой «все люди — братья». Материальное богатство создает не мораль, оно возникает в процессе ожесточенной конкурентной борьбы. Если соблюдать библейскую заповедь о всеобщем братстве, то нужно отдать значительную часть созданных ценностей слабым, неимущим, больным, неспособным участвовать в процессе производства, что неизбежно приведет замедлению экономического роста. Те же, кто неприспосо блен к условиям, в которые ставит работника индустриальное производство, должны быть выброшены из игры, они становятся излишним, тормозящим движение балластом — это неизбежная плата за материальное процветание всего остального общества. Протестантизм, из которого вырос капитализм, видел в конкурентной борьбе, в которой побеждает сильнейший, божественное предначертание — победитель получает право на вход в царствие небесное. «Победитель (в конкурентной борьбе) получает не только богатство, он получает билет в рай», — писал Алексис Токвиль о слиянии морали протестантизма с моралью бизнеса. Джон Морган, создатель банковской системы Америки, был одним из победителей. Он был человеком глубоко религиозным, на свои средства строил церкви и выступал в них с воскресными проповедями. В одной из бесед с прихожанами он произнес одну из наиболее известных своих сентенций: «Я ничего не должен обществу. Свои деньги я получил от Бога». Моргана недаром называли бароном-грабителем, он сделал свои деньги на финансовых махинациях, оставив своих партнеров по бизнесу нищими, и получил свой «билет в рай». Марк Твен, имея в виду великого финансиста Моргана, писал об источнике его богатств: «Это деньги ленивых, неудачников и невежд, которые ему доверились». Перед началом Гражданской войны Морган купил 5 тысяч сломанных ружей, хранившихся в арсенале нью-йоркского гарнизона, по $ 3 за штуку, и продал их по $ 22 в Виржинии, где тогда шли активные военные действия и армии Севера срочно требовалось оружие. Одним росчерком пера он «заработал» около четверти миллиона долларов. Когда выяснились детали этой сделки, тогда Морган и произнес в свою защиту ставшей знаменитой фразу: «Свои деньги я получил от Бога». Свои деньги Морган получил от государства, отдавшего ему часть доходов всего общества, и это не единственный, но наиболее емкий источник, на базе которого создаются богатства крупными корпорациями и организациями. Так было во времена Моргана, также это происходит и сегодня. Правда, барон-грабитель Морган был осужден общественным мнением. Сегодня же в этой сфере произошел значительный прогресс, передача общественных средств корпорациям узаконена. Когда-то Маркс говорил о прибавочной стоимости, как главной причине концентрации богатств в руках предпринимателей. В 20 веке экономическая наука выдвинула другой тезис — богатство является результатом использования новых машин, новой техники, новых методов производства. Бизнес организует труд многих людей, получающих средства к существованию, поэтому большая часть результатов их труда законно достается организатору, бизнесмену, участвующему в рискованной деловой игре. В идеале бизнесмен заинтересован в удовлетворении спроса населения в любом продукте, который можно продать. Но общественное благополучие не может быть целью бизнесмена, его цель как можно быстрее разбогатеть, и, если бизнес не приносит ожидаемых дивидендов, он им просто не будет заниматься. Но прибыль он может получить лишь создавая материальные богатства для всего общества. Богатство создается в совместном интересе в результатах труда работника и бизнесмена. Правда, американский экономист Райт Милл в своих работах утверждал, что сам по себе труд может дать средства к существованию, но не может принести богатство. Богатство не зарабатывается, а приобретается в результате эксплуатации, манипуляции капиталом и прямым обманом. Экономика строится на принципе — «купи дешевле, продай дороже», поэтому успех бизнесмена прежде всего зависит от его умения продать что-то дороже, чем оно реально стоит, или заплатить дешевле за то, что стоит дороже. Этот фундаментальный принцип экономики изначально предполагает нарушение правил честной игры и справедливого распределения доходов. Разумеется, эффективность любого бизнеса также во многом зависит от использования новых машин, новых, более продуктивных технологий. Однако экономист Торстейн Веблен утверждал, что механизация делает бизнесмена богаче не столько за счет использования самих машин, сколько за счет приспособления работника к машине. Работник сложнее машины, умнее машины, его творческий подход возмещает примитивность машины, что и делает бизнесмена богачом. Бизнесмен переводит человеческое богатство в богатство материальное, превращая работника в придаток к машине, а само общество в фабрику для производства все большего количества товаров. Считается, что успех в бизнесе, прежде всего, зависит от таланта организатора, но, как говорил социолог Райт Милл, если десять человек ищут нефть и скупают участки земли в надежде обнаружить там нефть и находит нефть только один, это вовсе не означает, что он умнее или более трудолюбив, нежели остальные девять владельцев участков. Милл не называл имен, но имел в виду Джона Рокфеллера, который купил на государственном аукционе огромные участки земли в Техасе. Вместе с ним в аукционе участвовали сотни других в надежде, что на их участках обнаружится нефть. Но она была найдена только на участках, приобретенных Рокфеллером, который получил информацию о местах залегания нефти подкупив чиновников. Рокфеллер заплатил $ 40 тыс. за участки, на которых была нефть на десятки миллионов долларов. В конкурентной борьбе значительную роль играет также случайность, как, скажем, в конкуренции между золотоискателями. Одни находят самородки или золотую жилу, другие находят крупицы золота, которых достаточно только, чтобы прокормиться, или не находят ничего. Объем труда вложен одинаковый, а результаты отличаются как небо от земли. Несправедливость системы очевидна, однако она принимается подавляющим большинством, так как в США бизнес рассматривается не как столкновение классовых интересов, а как азартная игра интересов индивидуальных. Практически почти каждый американец в тот или иной период своей жизни создает какой-либо бизнес, поэтому психология и мотивация бизнеса ему не представляется, как европейцу, классово чуждой. Если ему не повезло, ему некого винить, если он проиграл, значит, был плохо подготовлен к игре. Как и в любой игре, в игре свободного рынка есть победители и побежденные, и в глазах общества это не противоречит идее социальной справедливости. «Бизнес — это спорт, где воля к победе, умение играть в команде приводят к успеху, который выражается уже не в очках и голах, а долларах. Умение play ball — играть мячом, фундамент успеха в бизнесе, который, собственно, и есть спорт», — говорит американский социолог Абель. Разумеется, свободный рынок — это игра, но в спортивной игре существуют символические знаки победы, как, скажем, в футболе количество голов в ворота противника. Но те, кто в спортивной борьбе проиграл, не теряют средств к существованию. Проигрыш в бизнесе может привести к жизненной катастрофе, но в общественном мнении, которое воспринимает бизнес как спорт, это уже вне моральных норм, таковы правила игры, мораль — понятие из другой категории. В США, с расширением возможностей участия населения в экономической игре, традиционная религиозная мораль постепенно уступала свое место новой морали экономического прогресса. В Советской России уничтожение старой, традиционной морали, претворялось в жизни наиболее наглядно, так как там проходила грандиозная ломка самих основ старой жизни. «Новое лучше старого», провозглашали Советы, и это был лозунг всех развивающихся индустриальных стран. Отказ от старого, дискредитация традиций, необходимость ускоренного развития, — и Советский Союз следовал той же логике, что и весь цивилизованный мир. Старые формы жизни, нормы морали в политике, экономике и повседневных отношениях должны были уступить свое место новым формам и нормам. Принцип индустриального прогресса «лес рубят — щепки летят», в нем нет места морали или сочувствия к «щепкам». Соединенные Штаты не нуждались в идейном обосновании этого принципа, стремление к новому и пренебрежение к старому, к традициям, было естественной чертой цивилизации Нового Света. Опыт старшего поколения не имел ценности в глазах поколения нового, и «пережитки прошлого», т. е. нормы религиозной этики, в Соединенных Штатах умирали естественной смертью. В Советском Союзе для борьбы с «пережитками» был создан огромный репрессивный аппарат. Для западного мира не только мораль, но и идея индивидуального предпринимательства, создававшего богатства в первый период индустриального развития, также превратилась в пережиток на новом этапе развития капитализма. Индивидуальный бизнес не мог удовлетворить разрастающийся рынок, это могли сделать только крупные организации, корпорации. Только организации способны создавать сложные инфраструктуры, без которых невозможен рост экономики во всем ее объеме, а они действенны лишь при централизации управления и контроля. Хотя принято считать, что основой экономики является конкуренция, но она эффективна лишь на первоначальном этапе развития какой-либо новой формы индустрии; для существующих, высоко организованных индустрий, конкуренция разрушительна. В начале 20 века, когда уже были созданы огромные экономические конгломераты, корпорации, Джон Рокфеллер произнес свою пророческую фразу: «Индивидуализм в экономике должен умереть». Его кампания, StandardOil, захватив почти весь нефтяной бизнес у множества мелких производителей, значительно повысила качество нефтяных продуктов и снизила цену с 60 центов до 10 центов за галлон. Преимущество корпораций перед индивидуальным бизнесом стало очевидным. Однако процесс концентрации экономической власти, поглощение мелких бизнесов, небольших кампаний и корпораций огромными синдикатами, занял несколько десятилетий. Россия же не имела развитых традиций индивидуального предпринимательства, и советское государство с момента своего основания было единственной корпорацией, владевшей всей экономикой страны. Советское государство, как единственная корпорация, однако, было неспособно гибко реагировать на изменения в технологической и общественной сфере, тем более, что его главной задачей было удержание и увеличение своей власти. В Соединенных Штатах государство — лишь одна из корпораций, самая мощная, рядом с которой и вместе с которой, сотни корпораций создают широкую горизонтальную систему взаимосвязей, регулирующую конфликт интересов, т. е. конкуренцию. Это плановое хозяйство, утратившее многие черты «чистого капитализма», становится все ближе к советской модели. Разница лишь в том, что является движущим мотором экономики. Экономику Советской России на Западе называли «государственным капитализмом», где государство обладало всей экономической властью. Экономику в США — «корпоративным социализмом», где корпорациям принадлежит вся экономическая власть. Капиталистическая система предполагает, что общество работает на интересы капитала, в системе социалистической (общественной) капитал работает в интересах всего общества. Америка сумела соединить капитализм и социализм в единое целое, в той или иной степени сбалансировав интересы капитала и общества в целом. Америка прошла большой путь от «дикого капитализма» 19 века. Наиболее яркой формой его проявления была Великая депрессия, когда вскрылись «язвы» системы. С приходом к власти «социалиста» Франклина Рузвельта началось строительство новой социальной и экономической структуры, в которой государство приобрело контроль над эксцессами свободного рынка. Рузвельт, увеличив подоходный налог на корпорации до 80%, создал программы пенсионного обеспечения, пособий по безработице, грантов на образование, т. е., создал социалистическую систему, параллельную капиталистической. Сегодня европейские страны Англия, Франция, Скандинавия вполне обоснованно называют свою систему социалистической, так как государство, защищая интересы всего общества, активно вмешивается в экономический процесс и ограничивает права мощных экономических сил, корпораций, т. е., тщательно следит за доминантой общественных интересов над интересами индивидуальными. В США же, со времен отцов-основателей, государство всегда вызывало и вызывает подозрение и страх перед возможной узурпацией государством политической власти, мощь которой опасна для экономических и гражданских свобод. Но на современном этапе развития свободный рынок также становится угрозой для экономики и личных свобод. Бизнес — это игра с огромным уровнем риска, и имеет тенденцию оперировать на краю пропасти. Полная свобода рынка не один раз в прошлом неизбежно приводила экономику к последнему краю. Логическая ступень развития экономики — переход к корпоративной форме, к концентрации управления и контроля конкуренции. Консолидация всех корпораций, государственной корпорации и сети экономических конгломератов, должна свести все виды власти в экономике в единое целое, в корпоративно-государственную систему. В 1940 году существовало около 1000 крупных корпораций и несколько тысяч банков, в 2008 году осталось лишь 100 крупнейших индустриальных конгломератов, и две трети всей банковской системы принадлежат 50 банковским синдикатам. Эта тенденция должна привести к созданию единого центра контроля и, таким образом, свести уровень риска, обязательного качества деловой игры, к приемлемому уровню. К тому моменту, когда сотни мелких и крупных компаний пройдут через процесс консолидации, на рынке останется лишь несколько десятков гигантов, и конкуренция почти полностью исчезнет. Сохранится лишь конкуренция за высокооплачиваемые работы внутри самих корпораций. То есть, будет создана система, подобная советской, выполняющая ту же задачу — полный, тотальный контроль экономики и работников. Эта тенденция чувствуется уже сегодня работниками крупных корпораций. Кэйт Дженнингс, работавшая во многих крупнейших финансовых фирмах на Уолл-Стрите: «Когда вы входите в офис крупной корпорации, вы кожей чувствуете, что страх висит в воздухе. Здесь персональные досье на каждого, цензура, дезинформация и разнообразные формы слежки являются стандартной практикой также, как и в Советском Союзе. Наша система значительно отличается от советской — она имеет корпус, декорированный блистательными идеалами прославленной американской демократии, мотором же является все та же тотальная система контроля, отличающаяся от советской лишь по своим формам. Там была одна корпорация — государство, в нашей системе множество корпораций, но работают они по тому же принципу — принципу всемогущей бюрократической машины». Кэйт Дженнингс, разумеется, имеет довольно абстрактное представление о советской бюрократической системе. Советская бюрократия, большей частью, была не эффективной, строилась не на научных разработках и отшлифованных практикой моделях, как американская, а на личных связях внутри номенклатурного аппарата, т. е., говоря современным языком, была коррумпирована. На Западе система формализации, бюрократизации общественных отношений, постоянно совершенствовалась, приспосабливаясь к национальным традициям, обычаям и потребностям общества. В России же бюрократическая система, появившись лишь в начале 19 века, по своей сути никогда не менялась. Да и называлась она бюрократической лишь по недоразумению. Бюрократической системы в России никогда не было. Правила, инструкции, соблюдение формы в ней всегда были лишь декорацией, скрывающей беспредел своеволия чиновников, как это показывает литература 19 века в произведениях Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Сухово-Кобылина. С таким же успехом опричнину Ивана Грозного можно назвать частью бюрократической системы своего времени. Российская общественная мысль, как тогда, так и сегодня, обвиняет во всем власть. Но формализация норм жизни противоречит российскому миропониманию. Все отношения между людьми должны строиться на непосредственных чувствах, на глубоко личных, индивидуальных взаимосвязях. Поэтому попытки формализовать, бюрократизировать отношения, всегда наталкивались на яростное сопротивление всего общества, как верхов, так и низов. Недаром, наиболее употребляемым в России прилагательным к слову бюрократия, является «мертвящая», «бездушная». Но это не бюрократическая система, а потемкинская деревня, за фасадом которой по сей день бушуют человеческие страсти. Немецкий философ и литературовед Вальтер Шубарт, в своей книге «Русские и Европа», изданной в 1939 году: «Европеец ищет порядка во всем — в самообладании, в господстве рассудка над эмоциями, он ищет его в государстве и в господстве авторитета. Русский же ищет противоположное, он склонен к отсутствию норм, вплоть до анархии. Западной любви к нормам у русских противостоит поразительная нормобоязнь». Маркиз де Кюстин, посетивший Россию в период царствования Николая I: «Из актов произвола каждого частного лица возникает то, что принято здесь называть общественным порядком». Общественный порядок Запада строился на принципе соблюдения формальной процедуры во всех сферах жизни. Отклонение от общепринятых норм, «произвол каждого частного лица», жестоко наказывалось, так как система, построенная на принципе унификации отношений, переставала функционировать. Бесконтрольное выражение индивидуальных человеческих чувств и желаний, не принимающее в расчет интересы всего общества в целом, входя с ним в конфликт, нечто вроде свободного радикала в металлургии; свободный радикал разъедает металл ржавчиной, коррумпирует металл. Бюрократическая система поэтому заменяет индивидуальный подход анонимным, в котором гасятся не только многочисленные конфликты, возникающие при непосредственных, личностных контактах, но и конфликты классовые. Современная бюрократическая машина Запада сумела сбалансировать интересы различных социальных групп, значительно уменьшить эксплуатацию работника, точно определила обязанности права и обязанности каждого гражданина. Благодаря регламентации всех сторон жизни был достигнут высокий уровень благосостояния и уважения к каждому, так как каждый является необходимой частью системы производства и потребления. Разумеется, она далека от идеалов человечности, ее «гуманизм» механистичен. Тем не менее, современное технологическое общество не может позволить себе того пренебрежения к «человеческим ресурсам», которое существовало на первых этапах капиталистического развития. В те времена материальные ресурсы считались важнее ресурсов человеческих, и эксплуатация была откровенно бесчеловечной. Сегодня работник становится все более ценен в работе со сложными машинами и технологиями. Не только физические условия труда, но и его психологическое состояние отражается на количестве и качестве продуктов, которые он производит. Поэтому эксплуатация приобретает с каждым десятилетием все более гуманные формы, однако, это не «любовь к людям» — это необходимость в упорядоченной работе сложной общественной структуры. Корпорации предоставляют своим работникам кондиционированные помещения, удобную мебель, бесплатное кофе, печенье, фильтрованную воду, доставляют ланч из ближайшего МакДоналдса. Многие компании, такие как Ford, Polaroid, Proctor&Gamble, посылают своих работников на курсы «human potential», курсы повышения человеческого потенциала, проводимые корпорацией NewAge, где отрабатываются приемы эмоциональной адаптации ко все более усложняющимся требованиям производства. Это скрытая форма контроля поведения работников, одна из многих в системе психологической манипуляции. По данным Американской ассоциации менеджмента 2006 года, 80% всех корпораций прослушивают и записывают телефонные разговоры работников, идет проверка их персональной электронной почты. Видеокамеры слежения устанавливаются не только в рабочих помещениях, но и в кафетериях и туалетах компаний. В то же время, судя по массовой прессе, классовые конфликты утратили остроту первой половины 20 века. Тогда в конфликте интересов корпораций и работников принимали активное участие профсоюзы, возглавлявшие рабочее движение и добившиеся введения многочисленных законов о защите труда. Сегодня социальная несправедливость перестала быть темой яростных дебатов, проходивших еще недавно, в 50−70-е годы. Социальная мобильность, постоянные смены мест работы, характерные для индустрии сервиса, обслуживание, — становятся доминирующей индустрией постиндустриального общества, заглушают протест. Динамика экономики не дает возможности устанавливать прочные связи между людьми, каждый работник существует в социальном вакууме, а в одиночку бороться с «организацией» он не может. Сегодня свои права работник должен защищать сам. Он, однако, не может противостоять организации, интересы которой защищают целые армии высококвалифицированных и высокооплачиваемых адвокатов, умеющих манипулировать законом в своих интересах, и в этой свободной конкуренции одиночки и организации, как всегда, выигрывает сильнейший. Но и сами законы о труде сформулированы таким образом, что дают все преимущества работодателю. В 1886 году было принято законодательство давшее корпорациям те же гражданские права, что и отдельному индивиду. Права на участие в конкуренции у индивидуального предпринимателя и у корпораций с сотнями работников и огромным капиталом стали равными, а ущемление прав корпораций в глазах закона стало равноценным нарушению прав индивидуума в свободной экономической игре. Работник же корпорации не может иметь своих индивидуальных прав, так как они должны совпадать с правами корпорации, которая его эксплуатирует. В 1994 году медицинская сестра подала в суд на госпиталь, который уволил ее за критическое замечание в адрес администрации. В разговоре с коллегой она осудила практику администрации, переводящей сестер из одного специализированного отделения в другое, что, по ее мнению, приводило к многочисленным ошибкам из-за незнания медицинского персонала одного отделения специфики работы другого. Коллега сообщила администрации о содержании разговора. Сестра была уволена. Формулировка причины увольнения — «отсутствие поддержки административным решениям руководства больницы». Верховный суд США, куда обратилась уволенная медсестра, нашел причины увольнения вполне обоснованными: «Когда работник, получающий зарплату от организации, открыто выражает мнение, противоречащее мерам по эффективности организации, он может быть уволен». После увольнения сестра имела законное право выражать свое мнение свободно. Но где? Медсестра попала в черный список, закрывший перед ней двери всех больниц в стране. Корпорации обладают не только огромной экономической властью, но и властью политической. Они не только могут игнорировать права своих работников, но, даже получая государственные субсидии, не несут никакой ответственности за нарушение контракта с государством. Авиаиндустрия после 11 сентября 2001 года объявила о необходимости финансовой поддержки государства, иначе будут уволены около сотни тысяч работни
11:03 13.07.2019
Michael Gofman 51917 (51917) писал (а) в ответ на :
> Дело Америки — делать дело > Михель Гофман
Можно в 2 3 предложениях суть статьи? Спасибо
11:05 13.07.2019
11:24 14.07.2019
⍟ Michael Gofman 51917 (51917), говорить очень много не значит очень умно и очень правильно. как говорил маркс практика критерий истины. настоящая америка уже продемонстрировала всему миру что она ничего не может и ничего не умеет. даже с северной кореей и ираном. а ещё что-то пыжится против россии. везде только развал провал и ничего в результате.
22:02 14.07.2019
⍟ Michael Gofman 51917 (51917), Блииин….зачем такие простыни вывешивать? Их никто не читает. Можно своими словами буквально в 2-х предложениях? А потом просто ссылку дать кому интересно подробней.
22:05 14.07.2019
ybrjkz2011 36021 (36021) писал (а) в ответ на :
> ⍟ Michael Gofman 51917 (51917), говорить очень много не значит очень умно и очень правильно. как говорил маркс практика критерий истины. настоящая америка уже продемонстрировала всему миру что она ничего не может и ничего не умеет. даже с северной кореей и ираном. а ещё что-то пыжится против россии. везде только развал провал и ничего в результате.
Только не делай вид что все прочел, проанализировал и сделал выводы…. Признайся честно-просто пукнуть в чужой комнате захотелось?)))
