так только в виде фарса - слова. — фронтовикофф))))
что такое может быть????
первая история
Я, знаете, много размышлял над сутью Необыкновенного, достаточно было времени, особенно на пенсии. И вот что я сформулировал, ни для какой науки, разумеется, исключительно для себя… Необыкновенное — это обязательно необъяснимое. Постараюсь пояснить. Мне кажется, в категорию «необыкновенного» чохом запихивают все, что попало. То, что, строго говоря, необыкновенным вовсе не является. Вот возьмите рассказы про нечистую силу… Нет, я не говорю, что верю в нечистую силу. И не говорю, что не верю. Кто ее знает… Я сам не сталкивался. И не было надежных источников, чьим сообщениям я мог бы безоговорочно доверять…. Тут дело в другом. Нечистую силу можно объяснить. Если она существует, заранее известно, кто она такая — «нечистая сила». Черти там, лешие, русалки, колдуны… Существует она на самом деле или нет, или она — сказочный персонаж, в любом случае про нее заранее известно: что она либо реальная нечисть, либо сказочный персонаж. И с лохнесским чудовищем все обстоит точно так же. Если оно есть, оно — какой-нибудь динозавр. Если его нет, оно — вранье. И динозавр, и вранье, можно сказать, четко определимые категории. Четко объяснимые. И так далее, что ни возьми… Разве это необыкновенное? Про нечистую силу рассказывают сотни лет, про «летающие тарелки» — поменьше, но тоже есть сотни свидетелей. Сотни. А настоящее Необычайное, по моему глубокому убеждению, — это нечто, объяснения не имеющее вообще… Ни тени объяснения. Я вам расскажу один случай, и вы, может, согласитесь… Это было в сорок первом, поздней осенью, то ли в сентябре, то ли начинался уже октябрь. Наш батальон вывели в лагерь… как бы выразиться обтекаемее? В нескольких десятках километров, а то и побольше, примерно на северо-восток от Москвы. В малонаселенные места. Если прикинуть, ближе скорее к Ленинграду, чем к Москве… Это были войска НКВД, конечно. Батальон войск НКВД. Я тогда командовал ротой. Люди были молодец к молодцу — спецподбор, подготовочка, особые нормы снабжения и вооружения. Нет, ничего общего с конвойными войсками. Конвой есть конвой, а мы были — именно что войска. Знаете, сколько наших сражалось под Москвой? Многие полки и дивизии. Это лысый кукурузник потом повелел считать, будто столицу отстояли исключительно армейцы, а на самом-то деле… Ладно, не будем уклоняться от темы. Я тогда командовал ротой. Однако задачу до нас, командиров рот, так и не довели. Более того, у меня тогда — и не только у меня — создалось впечатление, что задачу не довели и до командира батальона. Очень может быть — в свете последующего. Одним словом, нам приказали встать лагерем. Ничего не скажешь, организовано все было отлично, как у нас умели: палатки, полевые кухни, все службы обеспечения развернуты, вплоть до парикмахерской… Места, повторяю, вокруг раскинулись малообитаемые. Леса да болота. И жили мы в этом лагере то ли шестнадцать, то ли восемнадцать дней. Точно не помню. Помню, что гораздо больше двух недель, но меньше трех. Не суть важно. Слухи, как водится, ползали самые дурацкие и разнообразные — что нас собираются забросить в финский тыл, или переучить на воздушных десантников, или что сюда якобы должен прилететь на дальнем бомбардировщике какой-то фельдмаршал из Англии, чтобы встретиться с Молотовым, а мы, соответственно, будем охранять… Обычное дело. Когда военные люди так долго сидят без дела, и вдобавок задача не доведена, начинают кружить самые бредовые выдумки… Начальство к такому относится спокойно: лишь бы не наблюдалось идейно невыдержанных высказываний, а что до остального — чем бы дитя ни тешилось… Однако меры принимали, конечно. Устраивали и строевые занятия, и сборку-разборку оружия на время, а через день роты отправляли на детальное прочесывание окружающей местности. Не потому, что всерьез кого-то искали — есть детали, по которым опытный человек сразу определит, что это не более чем лекарство от безделья… Кончилось все тем, что мы окрестности изучили настолько хорошо, что могли, пожалуй, и с завязанными глазами ориентироваться… А потом, во второй половине дня, это беззаботное житье кончилось — резко… Приехал… ну, скажем так, вышестоящий начальник. Очень вышестоящий, со звездами в петлицах. Кто конкретно, не так уж и важно — у меня порой возникает такое подозрение, что и до него самого довели только часть задачи… С ним приехали еще несколько. Он собрал нас, командиров, и провел инструктаж. К каждому, начиная от комбата и кончая даже командирами взводов, приставлялся один из этих новоприбывших. Он всякому из нас, когда настанет условленный момент, должен был поставить задачу. Вот это нам всем решительно не понравилось. Вслух, понятно, никто не жаловался, но ясно было, что у каждого глубоко запрятана обида. Мы как-никак были не красноармейцы-первогодки, а кадровые и сто раз проверенные командиры войск НКВД. Нам можно бы было оказать и побольше доверия… Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ. Как они выглядели? Приставленные? Да обыкновенно. Ни у одного мы так и не увидели знаков различия — они все были в форменных кожаных плащах, застегнутых наглухо. Такой плащ наглухо застегивался под горлом на крючок и петлю, так что петлиц совершенно не видно. Но это были офицеры, точно. Командиры, как тогда говорилось — офицеры появились позже, после известных приказов Верховного… Командиры, несомненно. Бриджи были не красноармейские, а командирские, с кантом, плюс — материал, покрой… Командиры. Они и держались, как командиры — такие вещи чувствуешь, если достаточно долго прослужил. Фуражки у них были наши — краповый околыш, синий верх, малиновый кант… Ближе к вечеру появилась пехота на грузовиках. Обычная армейская пехота. Много пехоты. Их выстраивали в оцепление примерно в километре вокруг нашего расположения, и это оцепление должно было охватить значительное пространство. Мы с ними никоим образом не контактировали — они, не приближаясь, сразу начали устанавливать оцепление. Потом в оцепление велели встать и нашим — кроме моей роты. Получилось двойное кольцо — вокруг пустого пространства диаметром примерно километр. Ничего там не было — лесочек да прогалина, мы же эти места излазили вдоль и поперек, прочесывали столько раз… А моя рота располагалась внутри. Вместе с приставленными — так их будет правильнее всего называть, поскольку в уставах не прописаны те функции, что они исполняли… Потом приехал грузовик. И шофер, и двое в кузове были точно такие же — в кожаных плащах, застегнутых так, что петлиц не видно, в наших фуражках, в командирских бриджах и командирских хромовых сапогах. Что интересно, у одного из тех, в кузове, были шпоры. Значит, ему по штату полагалась верховая лошадь. Оказалось, все до одной винтовки следовало составить в пирамиду на значительном отдалении, и там же нам, командирам, сложить кобуры с пистолетами. А взамен всем выдали шашки — самые обыкновенные. Не знаю, как было у остальных, а моя была двадцать девятого года выпуска, я видел дату на клинке. Шашки были без ножен, они в кузове так и лежали аккуратными связками. Новехонькие, начищенные, заточенные — сразу видно, за холодным оружием ухаживали. Приставленные проинструктировали. По команде, поданной в надлежащий момент, шашки следовало всем до одного взять определенным образом… Знаете позицию «шашки подвысь»? Клинок располагается в согнутой в локте правой руке так, что лезвие расположено плашмя по отношению к лицу. Только эта позиция несколько отличалась. Шашка располагалась плашмя, но рука должна быть прижата к правой стороне груди, и клинок, соответственно, чуть отклонен вперед от воображаемой линии, проходящей через макушку к пяткам. Мы потренировались. Дело было нехитрое. Потом нас проинструктировали, что рота должна разместиться идеальным квадратом. Мы и разместились. И комбат, и приставленные — все встали в шеренги. Около получаса мы так и оставались в строю при команде «Вольно». Когда почти уже стемнело, оцепление в одном месте разомкнулось, и внутрь прошли машины. Две «эмки» — но не обычных, а повышенной проходимости. Кузов у них был более поднят над осями по сравнению с обычными. Черные «эмки». Кто сидел внутри, мы не видели, становилось все темнее. За «эмками» прошли бронеавтомобили — БА-десятые, пять штук. Это серьезная машина, чтоб вы знали. Пушка-сорокапятка и два пулемета. Артиллерия с ними, конечно, справлялась легко, но вот если они действовали против врага, вооруженного лишь легким стрелковым — получалась мясорубка… Пропустив машины, оцепление вновь сомкнулось. Кортеж прошел примерно в самый центр круга, погасил фары. Правда, видно было, что они там курят. Огонек папиросы в темноте видно далеко. Вскоре поступила та команда, о которой предупреждали. Совершенно не уставная: «Шашки в позицию!» Мы встали, как инструктировали. Рота располагалась лицом к центру, понятно. Какое-то время ничего не происходило. Потом… Над прогалиной, довольно высоко, стали вспыхивать огни — крупные, зеленые, сочно-зеленые, если можно так выразиться. Более десятка, на разной высоте. Они медленно опускались к земле и гасли вмиг, словно выключатель поворачивали, еще довольно высоко над землей. Что интересно — они были очень яркие, но совершенно не освещали землю, машины, людей. Ничего не было видно, как стояла темень, так и стояла. На осветительные ракеты эти огни не походили совершенно. Абсолютно ничего общего. Было несколько… серий, так, пожалуй, можно выразиться. Пять или шесть. Всегда одно и то же: на разной высоте зажигаются более десяти огней, медленно опускаются — такое впечатление, одни быстрее других, и каждый раз разные — и гаснут примерно на определенной высоте. Потом они погасли. Раздалось пять или шесть хлопков — вроде бы над прогалиной, в воздухе. Это нисколько не походило ни на выстрелы, ни на разрывы, ни на выхлопы автомобильных двигателей. Резкие, звонкие хлопки. Больше всего походило на то, как если бы лопался огромный воздушный шарик. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Словно огромной иголкой протыкали воздушный шарик. Через какое-то время в воздухе появились полосы. Такие яркие, словно бы огненные, но не ослепляющие, бледно-золотистые. Знаете, как бывает, когда в полной темноте крутишь зажженной папиросой? Получается круг. Вот и здесь было почти то же самое — нерегулярные восьмерки, зигзаги, устойчивые дуги. Если папироса будет диаметром с железнодорожную цистерну, примерно такой след и получится… Потом пропали и они. И прямо с земли стала подниматься вертикальная ниточка света. Не луч прожектора, никоим образом — вот именно что ниточка — тонюхонькая, пронзительно-синяя. Вытягивалась все выше, выше, выше… На высоте нескольких десятков метров вдруг ее кончик разбух, расплылся тем же пронзительно-синим шаром, шар разбухал, разбухал… Нет, не с чем было сравнивать по масштабу. И вдруг — дзззыыынннь… Словно оборвали огромную гитарную струну. Ниточка погасла, и очень интересно погасла — снизу вверх, словно втягивалась в шар, а там и шар исчез. Р-раз — и его уже нету… Через несколько минут там, в середине, взлетела самая обыкновенная сигнальная ракета, зеленая, и приставленный дал команду опустить шашки, стоять вольно. Оцепление опять разомкнулось, и машины проехали мимо нас в обратную сторону. Сколько приехало, столько и уехало — две «эмки» и пять бронеавтомобилей. Ну, а потом… Потом как-то так стало ясно, что все напрочь окончилось. Шашки велели сдать, их теперь швыряли в кузов просто так, навалом. Грузовик уехал, за приставленными пришли две машины. А ближе к полуночи приехали грузовики и за нами. И — все. Вся история. Через неделю нас форменным образом разбросали — по разным частям. Полное впечатление, что весь батальон по человечку распределили по самым разным частям. Я больше года не видел никого из сослуживцев, ни командиров, ни рядовых — только начиная с зимы сорок второго начал иногда пересекаться то с одним, то с другим, бывают такие встречи на войне… Вот и вся история, понимаете? Прошло сорок лет, а я обо всем этом знаю только то, что тогда видел сам… Вот вам натуральнейшее Необычайное… А вы говорите — инопланетяне, черти… Знали б вы, какое бешенство иногда подступает — хоть на стену лезь. Из-за этой самой полной и законченной непонятности. Я все от начала и до конца видел своими глазами — но как тогда ни черта не понимал, так и теперь не понимаю ни хрена, что же мы тогда видели, несколько сотен человек. Я вас умоляю, не надо скороспелых версий! Извините, но что вам может вот так, смаху прийти в голову такого, чего бы мне не пришло за сорок лет? Молчите, а? То-то… Испытания нового оружия? Ну да, первое, что приходит в голову. А где, простите, установка, агрегат, стрелялка или что оно там? Ну, вы понимаете мою мысль… Где устройство? Прежде, до появления машин, там ничего такого не имелось, ни на прогалине, ни в окрестностях — мы ж их облазили на сто кругов, ручаться можно, не было там никаких подземных казематов, ничего подобного. С собой привезли? В машине, в портфельчике, на коленях? Ох, не знаю… Совершенно не могу поверить, чтобы в сорок первом имелся, пусть и засекреченный, подобный компактный прибор, способный выделывать подобные световые эффекты. Не тот уровень техники. Ну да, ну конечно! Марсиане, ага! Инопланетяне. Засекреченный отдел наркомата установил связь с инопланетянами, и прилетала та самая пресловутая Стрелка… Вот это уже больше похоже на версию. Только — похоже. Как человек военный, не могу согласиться. Предположим, я встречаю эту самую летающую тарелку, жду подвоха, а потому заранее подтягиваю к месту встречи военную технику… Так вот, ничего похожего! Даже лейтенант, если он достаточно опытный, поступит иначе: не потащит на ту прогалину пяток броневиков, где они в самой точке приземления будут как на ладони, открытые любому инопланетному обстрелу… Нет уж! Поставит в отдалении артиллерийские батареи, бронетехнику если и пригонит, то опять-таки расположит на достаточном отдалении, чтобы при нужде могла действовать не только огнем, но и маневром. Все это — задачка на уровне командира взвода, если он кадровый, опытный. А эту операцию, надо полагать, планировали ба-альшие генералы… Нет, и это не версия. Зачем у нас отобрали огнестрельное оружие и выдали шашки? С марсианами воевать? Не смешите! И зачем с шашками нужно было стоять именно в такой позиции? И что это были за огни? И почему синяя ниточка тянулась с земли, а огни, наоборот, спускались с неба? Я и голову ломать больше не хочу. Я ее столько лет ломал, надоело… Объяснений нет ни малейших. А ведь они должны быть, мать их так! Должны! Кто-то знает все до мельчайших подробностей, вот только кто? Каждая подробность, каждая деталь, каждая сцена имеет свой глубокий смысл, тут и сомневаться нечего. Вот только — какой? Что это вообще было такое? Ни малейшего объяснения… Понимаете теперь, что такое настоящее Необыкновенное? Вот именно так оно и выглядит. И самое поганое, что все это — было. Именно так, как я вам рассказал… В точности. Вот что это было? И знает же кто-то…
21:44 28.06.2017
вторая история
Пикировщик попал в грозу и потерял своих, как наверное, и остальные, строй рассыпался… Гроза была — всем грозам гроза, не из слабеньких. Пронзительно белые ветвистые молнии вспыхивали по всем направлениям, и от их ослепительных зигзагов становилось ничуть не светлее, а наоборот, словно бы еще темнее. Вода заливала фонарь так, что казалось, будто они ненароком нырнули куда-то под воду и шпарят где-то над дном на полной скорости наподобие подводной лодки. Если бы не высотомер, можно так и подумать… От компаса было мало толку, стрелка плясала, как свихнувшаяся, остальные приборы тоже работали абы как. Командир был уверен лишь в одном — что с грехом пополам выдерживает прежнее направление полета. И в том, что высота приличная, хотя «пешку» порой швыряло так, что она с маху проваливалась метров на сто вниз. Самолет трясло, он содрогался так, что ощущалась каждая его заклепочка, каждое соединение. Сплошь и рядом такие вот полеты посреди жуткой грозы заканчивались печально, но ничего нельзя было сделать. Штурман представления не имел, как далеко протянулся грозовой фронт в ширину и в высоту. Во время войны с метеорологическими предсказаниями обстоит особенно скверно — чтобы более-менее успешно предсказывать погоду, нужно собирать данные практически со всей Европы. Что в условиях сорок четвертого года было, мягко скажем, затруднительно: вряд ли немцы или их союзники поделятся данными метеонаблюдений, даже если их об этом вежливо попросить… Бомбардировщик шел наугад — на восток, все время на восток, хоть в этом можно быть уверенным. Ситуация была аховая, но в ней имелась и светлая сторона: точно известно, что они уже пересекли линию фронта и давно летят над своей территорией. По крайней мере, снизу можно было не ждать неприятностей в виде зенитного огня или появления чужих автоматчиков в случае вынужденной посадки. И на том спасибо судьбе… По меркам гражданской авиации мирного времени, давным-давно следовало бы покинуть самолет, но времена который год уже стояли не мирные, и покидать боевую машину в воздухе — чревато. Даже если обойдется без последствий, можно надолго остаться «безлошадными». Поэтому командир начинал всерьез задумываться об аварийной посадке. Пусть даже самолет окажется поврежденным, это все же лучше, чем выпрыгнуть неведомо где, чтобы пустая машина рухнула неведомо куда. Бомб, правда, не осталось ни единой, отбомбились по железнодорожному узлу качественно, но все равно, мало ли что… Беда только, что сажать самолет в такую погоду еще опаснее, чем лететь… Он так и не успел ничего предпринять. Все вокруг изменилось вмиг. «Пешку» швырнуло вниз, так что сердце противно оборвалось, и все потроха метнулись к горлу. А в следующий миг им, всем троим, показалось, что вокруг нестерпимо светло. Но это были всего лишь звезды, усыпавшие совершенно свободный от туч небосвод. Небо было все такое же, ночное, но — чистейшее. Не то что грозы, вообще ни единого облачка. Командир растерялся на миг, машина даже вошла в пике — но он успел ее оттуда вывести. И понял, почему лопухнулся, сманеврировал, как зеленый новичок… Ему показалось сначала, что звезды — со всех сторон. И немудрено — кто бы мог подумать, что в сорок четвертом году на земле может наблюдаться столь яркая и беспечная иллюминация? Бомбардировщик шел над городом — очень большим городом. И неимоверно ярко, невероятно беспечно освещенным. Так не должно было быть, так попросту не положено по военному времени… И тем не менее внизу простиралось целое море огней — ярко освещенные улицы, россыпи разноцветных фонарей на больших площадях, причудливо подсвеченные здания — незнакомые, непонятные, никогда прежде не виденные… Он услышал в наушниках, как вскрикнул штурман. И посмотрел, куда тот показывал. Справа виднелась широкая река, очень широкая, не уступавшая Волге, а то и превосходившая. На ней было три острова — один гораздо больше, овальный, вытянутый, два других поменьше, почти круглые. Меж собой и с берегами они были соединены широкими, длинными мостами, сиявшими двойными цепочками розовых и зеленоватых огней — и на другом берегу город продолжался, огни уходили за горизонт, во все стороны, насколько хватало взгляда… Командир развернул самолет. Он и сам не знал, почему, но не хотел удаляться от того места, от той точки, из которой увидел это диковинное зрелище впервые. Быть может, оттого, что-то место было уже чуточку знакомее, чем все остальное… — Ребята, — послышался едва ли не панический голос стрелка-радиста. — Куда нас, нахрен, занесло? Мозг командира работал с невероятной быстротой, прокачивая в секунду грандиозный объем информации, догадки и размышления сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой. Такому городу — огромному, ярко иллюминированному, было неоткуда взяться. На пару тысяч километров вокруг таких городов просто не должно быть. Почти вся Европа по ночам прилежно погружается в затемнение. Предположим, на севере преспокойно существует нейтральная Швеция, не утруждающая себя затемнением, наоборот, заливающая свои ночные города огнями, чтобы по ним ненароком не отбомбились летчики той или иной воюющей стороны. На западе — нейтральная Швейцария, а еще дальше — Испания с Португалией. Одно немаловажное уточнение: им не хватило бы горючего, чтобы долететь не то что до Испании, но даже до Швейцарии. До Швеции, быть может, и удалось бы дотянуть, но — сомнительно. Слишком недолго они летели в грозе. Глупо и думать, что их подхватил некий неведомый вихрь, несущийся со скоростью этак километров тысячу в час — и забросил прямехонько к нейтралам… И потом! Командир в свое время летал над Финляндией в ту войну. И, как водится, изучал прилегающие районы, то есть ту же Швецию. Он прекрасно помнил, что такой реки — широченной, полноводной, с городом, расположенным по обеим ее берегам — в Швеции попросту не имелось. Получался заколдованный круг: в Швеции такой реки нет, а на своей территории не может быть такой иллюминации… впрочем, он не помнил такой реки и в Советском Союзе. Не знал на Волге таких островов. Много городов видел сверху ночью, ярко освещенными — но этот ничуть на них не походил. Он был другой. Ему вообще не полагалось быть. И тем не менее все происходившее с ними было самой доподлинной реальностью. Все чувства и ощущения об этом непреложно свидетельствовали. Размеренно шумели винты, знакомо урчали моторы, вокруг был не сон или бред, а знакомая до мелочей кабина… — Командир, где мы? — послышался голос стрелка-радиста. Командир сквозь зубы ответил, где — в рифму и насквозь нецензурно. А что еще оставалось делать? Как будто он знал, где они. Ничего он не понимал, просто-напросто привычно удерживал машину на определенной высоте, выписывая над городом исполинские круги. И видел, что внизу, полное впечатление, никто даже и не почесался. Ни один уличный фонарь не погас, потоки машин с яркими фарами все также текли по улицам во всех направлениях, по-прежнему бесновались буйством красок, гасли и вновь вспыхивали непонятные огненные картины. (Только через несколько лет, после войны, посмотрев кое-какие фильмы и иллюстрации в книгах, командир понял, что эти загадочные картины, фигуры, непонятные переплетения света могли быть просто-напросто уличной рекламой.) На появление бомбардировщика город отреагировал с потрясающей беспечностью — точнее говоря, не отреагировал никак. Не было никаких признаков, что здешние службы ВНОС[15] начали работать, что они вообще тут существуют. Иллюминация не погасла, лучи прожекторов не шарят по небу, не видно ночных истребителей, охраняющих небо над городом… Внизу был мир. Иначе на земле отреагировали бы совершенно иначе. Самое интересное, что командир при этой мысли ощутил лишь раздражение и даже, пожалуй, злость — окопались, мать их. В то время как… Стрелок-радист (парень, в общем, твердый) снова начал ныть, чтобы ему объяснили, где они, собственно говоря, находятся — и командир послал его уже открытым текстом, приказал заткнуться и помолчать подольше. Спросил штурмана: — А ты что думаешь? Как-никак штурман имел гораздо более тесное отношение к ориентировке в пространстве, нежели остальные двое. — Что это сон, — сказал штурман. — Или бред. — А бывает так, что троим снится одно и то же? — спросил командир. — Или что трое бредят одинаково? Штурман вынужден был сознаться, что он о подобном в жизни не слышал — но, рассуждая теоретически, склоняется к мысли, что так и в самом деле не бывает. Потом сказал каким-то незнакомым, чужим, поплывшим голосом: — Вадька, а если мы уже… того… Если мы… это… И замолчал. Командир его прекрасно понял. Он выматерился в три этажа с мезонином, покрепче привязывая себя к реальности. И спросил со всей язвительностью, на какую был способен: — По-твоему, так и выглядит тот свет? Насквозь прозаически? Этак вот? — Да, действительно… — сказал штурман пристыженно. — Извиняйте, херню споровши… Попы это как-то иначе описывали — оба возможных тамошних аэродрома… Но что ж это такое-то, а? Может, пройдем пониже? Или вообще сядем? Командир промычал нечто отрицательное. Ему почему-то не хотелось спускаться ниже, тем более приземляться — хотя в окрестностях хватало ровных мест, где можно было без особого риска сесть на вынужденную. — А что? — продолжал штурман. — Это ж не Германия. Сам подумай. Командир и сам готов был дать руку на отсечение, что внизу — не Германия. Что угодно, где угодно, но — не рейх. В рейхе давненько уж так беззаботно свет не жгут по ночам… Он так и водил самолет по кругу, не в силах ни принять решение, враз изменившее бы обстановку, ни даже выдвинуть хоть какую-то версию касаемо того, куда их занесло. Он замер в своем кресле, привычно выполняя нехитрые маневры, а внизу буйствовали загадочные огненные картины, по улицам струились потоки машин, и на реке, точно, проплывали ярко иллюминированные, мирные суденышки. Раскинувшееся внизу зрелище было невероятно красивым, но именно потому вызывало нешуточное раздражение, временами переходящее в злость — окопались, мать их… И вдруг все кончилось независимо от них, помимо их хотения и воли. Слева поднялись над землей совершенно другие огни — десятки, а может, даже сотни ярко-зеленых огней, образовавших контур исполинского равнобедренного треугольника, вершиной касавшегося земли. Треугольник и в самом деле был исполинским. Он поднялся над доброй половиной города — так, словно открывался некий люк — надвинулся, и командир инстинктивно зажмурился, ожидая удара, показалось вдруг, что внутри, меж огнями, не пустота, что там что-то есть… Удара не последовало. Когда полосы зеленых огней оказались по бокам самолета, произошло нечто. Словами это описать никак не удалось бы. Просто-напросто нет таких слов. Нечто. А в следующие миг «Петляков» оказался в совсем другом небе — с редкими звездами, светившими в прорехи тающих грозовых туч… Что бы там ни было, они миновали грозу. Горючее было на исходе, и командир, сверившись с приборами, стал снижаться, продолжая лететь на восток. Довольно скоро он прошел на бреющем над железнодорожной станцией с характерной водокачкой. Он знал эту станцию. До их аэродрома отсюда было километров полсотни, но, главное, территория была своя… И он пошел на посадку, приземлился на лугу, даже шасси не подломил, обошлось… У них хватило времени, чтобы в темпе обсудить случившееся и принять решение. Когда к самолету стали опасливо, не спеша приближаться цепью встревоженные красноармейцы из охраны станции, когда им стали орать, чтобы назвались, они уже совершенно точно знали, что следует говорить в полку. Точнее, о чем не следует говорить. Не было никакого такого неведомого города. Ничего подобного. Самолет просто-напросто попал в грозу, потерял ориентировку, и, пока определились, выработали горючее. Вот и все. Насквозь правдоподобная, жизненная история. Никто и не засомневался — подобное случалось сплошь и рядом, благо самолет был ничуточки не поврежден… И не было к ним никаких претензий… За все прошедшие с тех пор годы у командира так и не появилось сколько-нибудь вразумительного объяснения. Он предпочитал не гадать попусту — коли ни одну догадку проверить невозможно. А вот обида осталась — устоявшаяся, нешуточная. Выпуская дым, глядя куда-то в сторону, командир говорил глухим голосом, в котором эта старая обида звучала явственно: — Полное впечатление, что они нас вышвырнули. Как нашкодивших котят. Чтобы не лезли, куда не надо. Вот так вот взяли за шкирку и вышвырнули, чтобы не болтались в ихнем мирном, чистеньком небе. А с другой стороны… А с другой стороны, они нам и не обязаны были цветки дарить. Хорошо хоть, не двинули из всех калибров… Могли ведь, а? Но что это и где это, я гадать решительно не берусь…
21:52 28.06.2017
а. бушков.
21:58 28.06.2017
жека42 (jon42) писал (а) в ответ на :
> а. бушков.
ну типо того)))
но он — хроники пытается создать
22:06 28.06.2017
фронтовой жизни. — от именно всякой. - хрени
я кстати. — много что из его книжки видел в живую. — другой вопрос что мне никто бы также и не поверил
чего там. — сказали бы. — ты на войне. — лежишь в глухом лесу целые сутки. — все твои приведения — это твои. — глюки
а я потом к пвошнику. — а он. — тоже такой. — в не понятку. — я ему на карте квадрат. — двинул в челюсть. — говорю сука чего творишь. — он говорит была отметка. — без опознавания. — пару минут. — потом ушла. — со скоростью. — космической. — глюки. — точно - глюки
я с этих. — глюков — обосрался)))))
у пвошников — оказывается. — тоже глюки. — бывают. — а из глюков - кто-то вылазит
22:09 28.06.2017
подполковник (подполковник) писал (а) в ответ на :
> С ним приехали еще несколько. Он собрал нас, командиров, и провел инструктаж. К каждому, начиная от комбата и кончая даже командирами взводов, приставлялся один из этих новоприбывших. Он всякому из нас, когда настанет условленный момент, должен был поставить задачу. > Вот это нам всем решительно не понравилось. Вслух, понятно, никто не жаловался, но ясно было, что у каждого глубоко запрятана обида. Мы как-никак были не красноармейцы-первогодки, а кадровые и сто раз проверенные командиры войск НКВД. Нам можно бы было оказать и побольше доверия…
Проще так:
22:37 28.06.2017
Все подводники мира — слышали сигналы квакеров, которые носились под водой на немыслимых скоростях в сотни километров в час, и на глубинах — в несколько километров.
Что это — до сих пор неведомо. А может и известно. но реальность видать такова — что никогда мы про это не узнаем.
23:01 28.06.2017
Я давно уже с похмелья вышел под новый год, в частном доме квартировали, гляжу НЛО над известной аномальной зоной в Комсомольске. Огонёк такой в полной тишине, мороз, темень: глубокая провинция. Долго гордился что тоже довелось увидеть. Пока лет через десять не увидал как пускают китайские летучие фонарики. Блин, может к счастью. Не верю!
23:11 28.06.2017
Первый рассказ понравился, а второй нет. Во втором как-то натянуто. Вроде как тебя автор на готовый вывод весь рассказ наталкивает. А первый рассказ отличный! Даже версия появилась, что какой то эпизод досняли. Может с кем-то высокопоставленным в главной роли. А бойцы были в роли массовки которая в итоге не понадобилась.
Был ведь момент, что Сталин написал Черчилю (или Рузвельту) что не может куда то далеко выехать — так как обстоятельства требуют его личного присутствия в Москве и он вынужден постоянно инспектировать фронты. И действительно после этого один раз за всю войну куда то на фронт заехал, чем переполошил немало командиров. А ехал тоже как положено — с немалой охраной и свитой.
00:01 29.06.2017
Луна причем тут?
08:21 29.06.2017
Вася (29876) (Вася970) писал (а) в ответ на :
> Луна причем тут?
а фиг - знает был там кто-то или не был) — так же и тут все — покрыто так сказать мраком
13:19 29.06.2017
подполковник (подполковник) писал (а) в ответ на :
> Вася (29876) (Вася970) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Луна причем тут?
> > а фиг — знает был там кто-то или не был) — так же и тут все — покрыто так сказать мраком
Короче, лечи голову.
14:27 29.06.2017
shuravi (shuravi) писал (а) в ответ на :
> А первый рассказ отличный!
Я лично — гораздо больше доверяю второму рассказу…
Поясняю: если бы реально можно было «вызывать иномирян» при помощи манипуляций с клинковым оружием — сейчас это бы практиковалось часто и повсеместно.
А насчёт "...широкая река, очень широкая, а ней три острова рядом— один гораздо больше, овальный, вытянутый, два других поменьше, почти круглые..." - Google-map в помощь. Города там ещё нет.
14:47 29.06.2017
Поближе к «Лунной теме»: Юрий НИКИТИН ЛЕЗГИНКА НА ПУЛЬТЕ Это был самый большой в мире радиотелескоп. Размещался он на искусственном спутнике Земли в идеальных условиях чистого пространства и был предназначен специально для поисков братье по разуму. А мы — лучшие ученые Земли. Так, по крайней мере, постоянно аттестовала нас пресса, и я не вижу причин с ней спорить. Все пятеро мы прилетели на спутник, едва оттуда ушли последние бригады монтажников. Старшим у нас был профессор Флемминг, единственный «чистый» астроном в нашем обществе. Я, например, был специалистом по криогенным низкотемпературным машинам, в телескоп последний раз заглядывал десять лет тому, да и то из простого любопытства. Младшим оказался Кацу Мотумото. И по возрасту и по чину. Правда, по умению владеть собой, он дал бы немало очков вперед даже Флеммингу, не то, что нам, более экспансивным натурам. То есть: Хью Дагеру, Моше Хакаиру и вашему покорному слуге — Юрию Коваленко. Теперь к звездам прислушивалось колоссальное ухо нашего радиотелескопа. А может быть правильнее его назвать гравитоскопом? Ведь работал он на гравитонах и предназначался для поиска в подпространстве. Там обычные радиоволны исчезали без следа. Хотя, пусть будет радиотелескоп. Мы с трудом привыкаем к новым словам, сплошь и рядом стараемся сохранить старые, модернизируя их, даем новые значения. Без тени улыбки произносим: самолет, воздушный, воздушный флот, воздушный корабль, воздушный крейсер… Энтузиастов, работающих на радиотелескопах прежних конструкций, мы сравнивали с некими специалистами по африканским тамтамам. И барабан вроде бы неплохой способ передачи сообщений. В то же время и сам там-там и там-тамиста пронизывают радиоголоса цивилизованного мира… Так может быть и наш земной мирок пронизывают радиоголоса сверхцивилизаций? Газеты мы просматривали по телексу. Странно, если бы нам вздумали привозить настоящие газеты из бумаги. Вряд бы мы тогда уложились в триста тысяч долларов, а именно в эту копеечку влетал ООН день нашего пребывания на спутнике. Как-то я заметил, что Дагер нередко очень внимательно просматривает все сообщения, относящиеся к судебному процессу над организацией «Черная Пантера». Падкие на сенсации газеты отводили материалам из зала суда целые страницы. Но серьезный ученый и негритянские экстремисты? Правда, у каждого свое хобби. Я, например, коллекционирую вырезки об украинских колониях за рубежом. Начиная от запорожских, когда те ушли от русского владычества в Турцию, и кончая самыми последними данными. Пять миллионов человек в Канаде, два — в Австралии, полмиллиона в Аргентине… А сколько более мелких в странах диаспоры! Они-то и заинтересовали меня больше всего. Сохранить свою национальность, язык, культуру, когда другие народы с менее развитой духовной культурой, попадая в аналогичные ситуации, ассимилировались в течение одного-двух десятилетий! Еще я узнал, что Моцумото в редкие свободные минуты составляет для собственного удовольствия каталог боевых гимнов самураев. Правда, этих самых свободных минут у нас было очень немного. Чем увлекались Флемминг и Моше, так и не успел узнать. В ближайшее воскресенье мы сделали первую попытку выйти в подпространство… Мы не разбивали бутылку шампанского о хрупкое переплетение мнемокристаллов и не перерезали ленточку. В первом случае толстое стекло просто сокрушило бы половину приборов, а второе — было еще бессмысленней. Мы и жили внутри радиотелескопа. Входить или выходить — некуда. Разве что в космос… Мы еще раз проверили готовность и потом кто-то из нас, уже не помню кто, совершил это историческое деяние. Нажал Ту Самую Клавишу. Радиоприемнику Попова ловить было некого. За исключением грозовых разрядов. Мы же внезапно оказались в роли деревенского простака двадцатых годов, который повернул ручку наиновейшего приемника. Да еще в наш болтливый век! Пространство генерировало мощные сигналы во всех направлениях и во всех диапазонах! Вернее, подпространство. Стоило повернуть чуть-чуть ручку и — новый голос врывался в нашу крошечную комнату. Подпространство было забито станциями плотнее, чем земной эфир в часы пик! Флемминг совсем растерянно вертел шкалу настройки. Лицо у него было до крайности обалделое. Правда, мы выглядели вряд ли лучше. В своей мальчишечьей самоуверенности ждали, что в первый же день сумеем уловить слабый электромагнитный сигнал искусственного происхождения, даже пусть он до безобразия смешан со всевозможными шумами от межзвездного газа. Но чтобы вот так… — При таком многообразии… — сказал Моше просительно. Все поняли. Действительно, при таком многообразии голосов — стоит ли оттягивать? Может, удастся связаться с кем-нибудь? Правда, на Земле полагается получить разрешение на пользование радиопередающей аппаратурой. У Господа Бога? Все мы атеисты. Но только бы сверхцивилизации не сочли человечество космическим радиохулиганом… Дешифраторы работали с полной нагрузкой. У нас сложилось впечатление, что все сверхцивилизации разговаривают на неком космолингве и, стоит только подобрать к нему ключ, как станет возможным говорить со всей Вселенной. Даже с самыми удаленными из магагалактик. Расстояния не играют существенной роли для сверхцивилизаций. Они переговариваются не с помощью там-тамов. Прошло достаточно много времени, пока мы поняли свою беспомощность. Расшифровать язык сверхцивилизаций… Так же просто дикарю из племени мамбо-юмбо понять нашу разговорную речь. И дело даже не в разных диалектах. Словарный запас дикаря насчитывает десять-двадцать слов. «Есть», «спать», «убивать», и т. д. Попробуй объясни ему значение слов «интеллектуальный», «глобальный», «кино», «телевизор», которые мы употребляем постоянно. — Не с того конца, — сказал Флемминг однажды. Он был измучен до крайности. Мы уже созрели до этого признания. У каждого перед глазами все чаще возникал гадкий призрак поражения. — Мы еще не накопили достаточного запаса слов, — сказал Моцумото. Он устал не меньше любого из нас, но упорно продолжал выполнять работу, в результатах которой сам сомневался. — Нам никогда не понять эти слова, — сказал я. — Что ты предлагаешь? — спросил Дагер. Что я мог предложить? Только пожал плечами. Все с тоской ощущали собственное бессилие. Язык цивилизации и сверхцивилизации… Не так уж и приятно чувствовать себя дикарями. Все-таки целые века человек любовно называл себя царем природы и венцом творения. Даже в наш век ожидаемых контактов мы населили в своем буйном воображении целые галактики подобными себе существами. — А что, если пойти на поклон? Это сказал Моше. Все повернулись к нему. — Выйти самим в космос? — сказал он. — Со своим вяканьем… — сказал Дагер с горечью. В самом деле, что бы стал передавать по радиопередатчику человек из племени мамбо-юмбо, если бы понял его назначение? Нам мгновенно стало стыдно, едва каждый представил себя в этой роли. Я почему-то явственно вообразил себя в аппаратной с перьями на голове и окровавленным скальпом за поясом. — А что нам остается? — сказал Моше настойчиво. Пожалуй, только один он мог предложить такое. Все остальные считали себя слишком гордыми, чтобы «позориться». Хотя понимали, что сверхцивилизации значительно легче разобраться в наших примитивных символах. Если ей передавать достаточное количество материала, то она быстро освоит его и ответит в нашем собственном коде. Разошлись, пряча глаза. Этой ночью каждый решит… — Выбери самую чистую передачу, — попросил Флемминг Моцумото, — может она окажется самой ближней. Сказался чисто человеческий рефлекс: разговаривать с тем, кто рядом. Хотя и этот собеседник мог отстоять на сотни парсеков. Моцумото молча вертел верньеры настройки. Мне показалось, что он прячет лицо от нас. Да и каждый из нас все еще избегал встречаться взглядами с товарищами. Дикари в перьях… — Вот, — сказал Моцумото, все так же не глядя на нас, — самый чистый и громкий голос. Если мерять земными мерками… Если мерять земными мерками, то это была самая близкая станция. Флемминг положил перед Моцумото текст заранее согласованной с ООН и со всеми правительствами передачи. — Давай! На этой же частоте. Мы были уверенны, что пройдет немало времени, пока сверхцивилизация заметит наше комариное присутствие. Потом пройдет время, пока расшифруют наши примитивные символы речи… Но едва передача кончилась, как ожило печатающее устройство: — «Мало информации. Еще». Это был колоссальный успех. Когда я впоследствии пытался вспомнить и проанализировать эту историческую минуту, то в памяти всплывали только наши глуповато растерянные лица. Свершилось! Ринулись за материалом. В течение трех дней передавали все, что казалось важным, но космос требовал все новой информации. Наконец, однажды громкий и чистый голос сказал: — Кто вы? Мы бросились к передатчику. — Мы — люди! Человечество. Мыслящие существа! А кто ты? Да простят нам потомки сумбурность первого контакта. Речи некогда было готовить и согласовывать. Самый большой умник из нас оказался способным экспромтом говорить глупости. — Я — Разум, — ответил Голос. — Кто вы? — Мы — тоже разумные, — стучал наш передатчик, — мы — жители Земли. — Непонятно, — ответил Разум. — Кто вы? Нужно было отвечать без промедления и мы снова повторили свои данные. — Непонятно, — сказал Разум еще раз. — Там вы не можете быть. — Почему? — воскликнули мы в один голос. — Там нахожусь Я, — ответил Разум. На этом передача оборвалась. Вряд ли кто из нас сомкнул глаза в эту ночь. Лихорадочное возбуждение жгло мозг и гнало сон. Мне было слышно, как беспокойно ворочался в своем гамаке Моцумото. Вряд ли ему помогал и волевой контроль. А обо мне и говорить было нечего. Едва только дождался семи утра. В аппаратной уже находились Флемминг, Моше, Дагер. — Нет ли идейки? — спросили меня вместо приветствия. — Мы здесь уже все перебрали. Параллельные миры, временные петли, антимиры, дискретные миры… — Сигналы из будущего? — спросил Моцумото, появляясь на пороге. Флемминг безнадежно пожал плечами. — Все невероятно и поэтому вероятно. Нужно наладить связь. Как там у тебя, Моше? — Сейчас, — прошептал Моше. — Знаете, Флемминг, было бы значительно естественнее, если бы вы сплясали лезгинку на этом пульте. — Есть две гипотезы, — сказал Дагер. — Первая: эта сверхцивилизация размещается где-то на нашей Земле, но так, что мы ее не видим. Что-нибудь принципиально отличное. Вторая гипотеза: мы все спятили. Честно говоря, я уже готов поверить во второе. Голос отозвался сразу, едва настроились на его волну. — Земляне? Какие вы? Мы, как могли, описали облик гомо сапиенса, выдали наиболее полные данные о его интеллектуальном уровне, органах чувств, социальном устройстве. Ну, почти не приукрасили себя. Разум некоторое время переваривал наше сообщение. Потом сказал радостно: — Я знаю, кто вы. Вы — это Я! — ??? — Вы — мои нейроны. Я, по-вашему, Всечеловеческий Мозг! В голосе Разума слышалось величайшее изумление. А что можно было сказать о нас? — Никогда бы не подумал, что нервные клетки моего мозга обретут самостоятельное сознание, — продолжал Разум, — ведь это вовсе не обязательно для моего существования… Мы были ошеломлены до предела. Всечеловеческий Мозг! — Но ведь мы — самостоятельные единицы! — крикнул Флемминг, — мы очень часто не можем понять даже друг друга! Разум ответил уже спокойнее: — Значит вы сами не подозреваете, что связаны биополем. Но все-таки шесть миллиардов ваших мозгов объединены в один. Мой… Мы были раздавлены. Мы, простые смертные, разговаривали с бессмертным Всечеловеческим Мозгом. Который объединял наши знания и способности в нечто неизмеримо более высокое по качеству! Интеллектуальный гигант Вселенной… Моцумото подошел к иллюминатору и стал пристально всматриваться в черный мрак космоса. И мы знали, куда он смотрит. Там была наша планета, наша Земля… — С кем ты говоришь? — спросил он, не оборачиваясь. — Так, в большом космосе? — С подобными себе, — ответил Разум. Значит в космосе есть еще такие же Супермозги? А может быть, даже… — А есть ли на планетах, — спросил я, — подобные нам? Разум ответил, не задумываясь: — Вполне возможно. Я не интересовался внутренним устройством моих друзей. Знаю, что космос населен подобными мне! — Давно ли ты поддерживаешь с ними связь? — спросил Дагер. — Миллионы лет. Я ведь еще очень молод. И мал. А есть Супермозги размером с Галактику! Это и понятно: человечество жило только на одной планете… — Скоро и ты, — сказал я, — начнешь распространяться на соседние системы. Уже строят первый звездолет… — Да, — подтвердил Разум, — я как раз собираюсь дотянуться до ближайшей звездочки. По-моему, там есть земляные шарики, что вы называете планетами… У меня закружилась голова. Кто собирается дотянуться: он или мы? У коллег было не лучше. Флемминг воспаленными глазами смотрел на индикаторную панель, словно это она говорила такие несуразицы. — Разве ты не чувствуешь, — спросил я, когда горстка космонавтов устремляется через пространство? — Я почувствую, — был ответ, — что тянусь к соседней системе. А вы ощущаете, что делают в этот момент какие-нибудь два-три нейрона в вашем мозгу? Из двадцати четырех миллиардов? — А если космонавты погибнут? — В ваших мозгах ежесекундно гибнут нейроны. Да, он был прав. Короткоживущим клеткам человеческий организм может показаться бессмертным. Но люди умирают, другие родятся на смену. Нормальный обмен в этом сверхгигантском Разуме… который вовсе не бессмертен. Он только живет, сколько существует и будет существовать человечество… Этот вопрос вертелся на языке у всех. И каждый избегал касаться его. Среди всяких вопросов есть и стыдные… Первым не выдержал Дагер. Избегая смотреть на нас, он спросил Разум: — Ты ведь не можешь состоять из однородной коры. Есть отделы главные и второстепенные. Гипофиз, мозжечек и другие. Ответь, как ты воспринимаешь нас? Все ли человечество вносит одинаковый вклад в твои мыслительные процессы? Оно у нас разделено на нации. Существуют различные народы… Различные способности… В его глазах горел огонек непонятного фанатизма. А черт, почему непонятного? Стыдно теперь признаваться, но в тот момент я тоже с нетерпением ждал ответ. Я, как никто другой, знал истинную величину вклада, который внесли в сокровищницу мировой культуры славянские народы. Особенно украинский. Краем глаза видел, как подались вперед Флемминг, Моше, Моцумото. Голос ответил: — Непонятно. Что такое — нация? Я — Разум. А сегодня он сказал: — Я помогу вам избавиться от болезней. Вы мне поможете избавиться от моих. И не только от войн. То, что я узнал от вас, не говорит о здоровье человеческого общества. А это очень важно и вам и мне. Послушайте, я Разум, обращаюсь к каждому человечку в отдельности: давайте будем сотрудничать! Мы нужны друг другу. Мы необходимы друг другу! Помогите мне, я — Вам… Не знаю, когда я вернусь к своему хобби. Да и вернусь ли вообще… Дело в том, что мне и человечеству предложили только две дороги. Одна — к звездам, вторая — в пещеры… И нельзя одновременно идти по обеим.
14:51 29.06.2017
Вася (29876) (Вася970) писал (а) в ответ на :
> Луна причем тут?
Луна — как реклама хорошей теме. Темы сейчас выгодно начинать с фразы: Они не были на Луне … Я теме плюс поставил — так что ничего саркастичного.
