Евангелие от Льва Толстого (продолжение).

Свободомыслящий
bardakar38

Сообщений: 9639

01:51 31.01.2017

knife (knife) писал(а) в ответ на сообщение:

Развернуть начало сообщения

>
> Нынче 25 [июня]. Встал в 8. Дождь, ливень. Один пил кофе. Все слабость хотя нынче немного лучше. Еще ночью думал о предисловии к вегетарианской книге, то есть о воздержании, и все утро писал недурно. Потом ходил гулять, купаться. Теперь 5 часов. Все слабость. Я дурно сплю. И я гадок себе до невозможности. Вот дьявол, которого наслал на меня бог, как говорил Павел. За эти дни читал Бьернсона. Бестолково, но много хорошего. Хорошо, как он пробежал мимо загипнотизированной им девушки, гонясь за ней, и она увидала его страшно зверское лицо. Montaigne. Думал: [...] 3) Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно!
> Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие - высказаться, или страх; но добра нет.
quoted1

Попробуйте не пользоваться грязными способами, как-то вырывание из контекста. И вообще это дневник, разговор сам с собой, а не письмо в "дейли мейл" на всеобщее обозрение.
И так по порядку того, что вы выделили:
1) >6 августа. Решился выехать. Все, худо ли, хорошо, обделал. Выехал в 9. Противна Россия. Просто ее не люблю. Здоровье лучше.

Мне тоже, думаю как и многим была противна Россия в 90-е, многие на кухнях и не такое говорили. Противно, когда бабки и дедки рылись в помойках, когда на ваучерах и прочих МММ-ах люди оставляли ВСЁ. Или думаете в то время всё чики пуки было! Если вы делаете вывод о его "паскудности" на основании 3-х строчек, то н5е мешало бы продолжить читать этот дневник.
Итак 6 авгута он это написал, а 8-го авгута пишет это:
Прелесть Ясная. Хорошо и грустно, но Россия противна, и чувствую, как эта грубая, лживая жизнь со всех сторон обступает меня. Зорина прибили на станции, я хотел заступиться, но Василий объяснил мне, что для этого надо подкупить доктора. И много такого он говорил мне. Бьет, сечет. Вот как дорогой я ограничил свое назначенье: главное, литературные труды, потом семейные обязанности, потом хозяйство - но хозяйство я должен оставить на руках старосты, сколько возможно смягчать его, улучшать и пользоваться только 2-мя тысячами, остальное употреблять для крестьян. Главный мой камень преткновенья есть тщеславие либерализма. А как Тит - для себя по доброму делу в день, и довольно.
Что, здесь тоже он "паскуда"? Человек вроде близко к сердцу всё принимал.
9 августа. [Пирогово.] Встал в 9, здоровье нехорошо. Староста глубоко презирает меня, и мне трудно с ним что-нибудь сделать. [...] Поехал в Пирогово. Бедность людей и страдания животных ужасны. [...]
Вы не внучок этого старосты, которого Толстой обделил и выделил сверху для крестьян, не китайских, не американских, не еврейских, а русских!

Дальше что там, аъх вот:
Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно!
Еще один подлый приемчик. Давайте порассуждаем и представим.
"Как противны эти русские, плачут по сирийцам, хотят помочь им" (сам придумал). Но заменим "русских" на "американцев" и добавим: "Противно, когда американцы и европейцы поддерживали террористов, а теперь плачут и рыдают по сирийцам". Спросите к чему это всё? А к тому что и про что он писал. А писал он о том что эти же плачущие и привели к голоду, тогда и слова его понятны станут, читайте:

В одной из статей августовской книжки консервативного журнала «Русский вестник» сообщалось: «Теперь недород хлебов поразил более десяти губерний, и никому не приходит в голову мысль о непосильности для государства борьбы с голодом... Печать исполняет свою обязанность, спокойно обсуждая меры необходимой помощи». Либерально-народническая «Русская мысль» так же «спокойно обсуждала меры необходимой помощи» и все свои упования и надежды возлагала на «чуткость» правительства. «Русские ведомости», в свойственном им тоне «умеренности», тоже старались не «пугать» общественное мнение надвигающимся голодом и горячо протестовали против запрещения вывоза хлеба за границу. Даже в ноябре 1891 г., когда многие губернии охватил жесточайший голод, «Русская мысль» оптимистически утверждала: «Итак, нет причины отчаиваться и опускать руки; пусть только пойдут широким руслом частные пожертвования — и наиболее острый кризис без особого труда будет осилен».

У Толстого первое упоминание о голоде — в Дневнике 25 июня: «Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно! Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие — высказаться, или страх; но добра нет» (т. 52, с. 43).

Земства, взявшиеся за организацию помощи голодающим, возглавлялись помещиками и интеллигентами, настроенными либерально, а часто и консервативно. Они не только не требовали от правительства серьезной помощи, но в своих статистических сведениях всеми способами сокращали «едоков»— число крестьян,
269

нуждающихся в продовольственной и денежной ссуде. А губернская администрация находила обычно преувеличенными или излишними и эти урезанные требования и часто уменьшала размеры помощи, а то и вовсе отказывала в ней.

Эти бесполезные разговоры о помощи голодающим, малозначащие средства помощи и вызвали возмущение Толстого. Зная глубоко и точно жизнь русской деревни, он понимал, что голод — не случайность, произошедшая от неурожая, а неизбежное и, в сущности, постоянное бедствие, что хищническим хозяйничаньем: помещиков и капиталистов крестьяне доведены до крайней нужды и разорения.
В общем все приемчики против Толстого давно известны. Но я уж привык, что у патриотов совести нет.