Ничего… просто это при всей кажущейся простоте — очень сложный текст. Кстати, я ошиблась, когда написала что на русский язык нет официального перевода. Есть. У баптистов. Но там акценты именно на религиозное содержание и они поют его как псалом во время службы.
22:13 05.04.2018
anella (anella) писал (а) в ответ на :
> Жил был пес (38911) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Нет. Не получилось. не поется… >>
>Ничего… просто это при всей кажущейся простоте — очень сложный текст. Кстати, я ошиблась, когда написала что на русский язык нет официального перевода. Есть. У баптистов. Но там акценты именно на религиозное содержание и они поют его как псалом во время службы.
Похоже, я просто устал — за зиму более 100 переводов. Ничего, отложу пока…
22:19 05.04.2018
Жил был пес (38911) писал (а) в ответ на :
> Похоже, я просто устал — за зиму более 100 переводов.
Понятно. Это ж не пирожки печь… Я Вам после Пасхи еще один жанр подкину, если будет интересно
22:26 05.04.2018
anella (anella) писал (а) в ответ на :
> Жил был пес (38911) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Похоже, я просто устал — за зиму более 100 переводов.
>Понятно. Это ж не пирожки печь… Я Вам после Пасхи еще один жанр подкину, если будет интересно
Я ЖАДНЫЙ! Мне все интересно, я все хочу сейчас и сразу… Посему много не доделано. Три романа В. Скотта — один почти завершен «Обручённые», и два переведены наполовину — «Редгонтлет» и «Замок Опасный». Шекспира — Генриха Пятого перекладываю в пятистопный ямб с трудом — свободный легче для постановки. Поэму В. Скотт — «Лорд Островов» — перевел только первую песнь. И много стихов в черновиках — переводы. Боже! Дай сил.
22:31 05.04.2018
Реймская галка — Томас Инголдсби — Ричард Бархэм
?4839 «Tunc miser Corvus adeo conscienti‘ stimulis compunctus fuit, et execratio eum tantopere excarneficavit, ut exinde tabescere inciperet, maciem contraheret, omnem cibum aversaretur, nec amplius crocitaret: penn‘ pr‘terea ei defluebant, et alis pendulis omnes facetias intermisit, et tam macer apparuit ut omnes ejus miserescent.» * * * «Tunc abbas sacerdotibus mandavit ut rursus furem absolverent; quo facto, Corvus, omnibus mirantibus, propediem convaluit, et pristinam sanitatem recuperavit.» De Illus. Ord. Cisterc.
«Тогда несчастная ворона стала мучиться совестью столь сильно, что отощала, отторгая пищу, и жалобно каркала: она облезла, крылья обвисли, голова облысела, и казалась она вот-вот издохнет». «Тогда аббат-настоятель причастил ворону, и как только он это сделал, ворона стала поправляться, и скоро выздоровела совершенно». Из жития братьев цистерцианцев.
Галка с трона кардинала! Надзирала, как епископ, приоры, аббаты, Монахи, братия святые, и других не мало: Рыцари, пажи, солдаты, Словом, люд попроще — остальной, Все благочестивою семьёй Пред очи Примаса собрались за едой. Никто из них, и никогда, Ни до, ни после не видал Наглее в Реймсе птицы, какая ныне восседала На троне Его Высокопреосвященства — кардинала! Галка взад вперёд, Зря с высока на народ, Скок да скок везде и всюду; То там, то тут, Из-под носа, иль из рук, Цукаты, фиги ли, фундук, Всё тащила со стола.
Сутаны, ризы, рясы, нет на ней креста, Была мила она отметить все! И с наглым видом на насест — Назад под сень владыки, На трон, где кардинал сидел великий В алой мантии и камилавке, Буравя со своей подставки Из-за спины священной Всех и вся зеницей сюзерена, Де: «Никто мне возразить не смеет!» И всякий поп, запав в озноб, Крестил свой лоб, Шепча под нос: «Чтоб тя чёрт унёс!»
Но вот, хвала Творцу, Пир подошёл к концу! Шесть певчих агнцев — девственные души! Голосами ангелов смиряя смех досужий, Попарно в белых столах Явились под столовой Торжественные своды! Золотой кувшин нёс первый, Полн до краев воды ключей священных Меж Реймсом и Намюром; Рядом с ним близнец его — херувим золотокудрый, Для омовенья рук нёс чашу дорогую. Два других, чуть выше ростом, купидона Несли лавандовую воду с одеколоном; Им уступал малыш с душистым мылом, Чей аромат и Папу удивил бы. Но всех светлей был самый малый С чистым белым рушником, «Кровью писана» была На нём галеро — шапка кардинала.
Узрев сих ангелов, Его Высокопреосвященство, О всём забыв, к ним снизошёл в блаженстве, С пальца камень драгоценный — бирюзу, Стянул, и к ним руки протянув, пустил слезу, Перстень положив нечаянно Рядом с чашею хрустальной, Ничуть ни чуя над собой напасти, И умывал, благословясь, свои святейшие он пясти, Слушая ангелоподобный хор. И незамеченным остался вор!
О! Какой бедлам вдруг охватил весь зал! От крика адского сам чёрт бы убежал! Отцы святые, не зная за собой греха, Готовы были снять с себя стихарь!
Святыя братья на коленях По полу лазали в смятенье, Все углы обшарили, и потолок, и стены даже — Нет нигде пропажи!
Кардинал побагровел, Чулки снять с себя велел, И мгновенно побелел, И затрясся в лихорадке — Душа ушла, как видно, в пятки!
Перевернули чашки, плошки, Дрова, угли и рогожки; Обыскали даже стражу, Разевали до тошнот друг пред другом рот, Всё напрасно! Нет кольца! Украли — ясно! И сказал аббат тогда: «Не нашлось нигде кольца, Кто-нить проглотил, отследить бы подлеца.!»
Кардинал всех взглядом должным удостоив, Велел бить в колокол, зажечь свечу, и принести ему Писание Святое! И в гневе святом, и праведной печали Анафеме ворюгу его уста торжественно предали! Анафема ему и в здравье, и в недуге! Анафема ему и в хвост, и в гриву! Анафема во сне и на досуге! В аду ему ни мёртву быть, ни живу! Пусть глад его и жажда вечно мучат! Пусть он подавится, и пусть его распучит! Стоит, идёт, или лежит, пускай трепещет! В воде, и в небе, на земле, да устрашится страшной мести! И в жизни, и в смерти не быть ему в покое!
Никто и никогда не слыхивал проклятье жуткое такое! Но вот какая закавыка, Как ни клял владыка, А всё ж, никому не стало хуже ни на грош!
День да ночь, Сутки прочь, Монахи черные и белые в поисках не спали до утра, Когда ризничий у алтаря Вдруг увидел, вперевалку Хромающую галку! Вчера шустра, Теперь хрома; Встопорщена, облезла, Едва стоит, отвисло чресло, Плешива, как монах; В глазах отчаянье и страх, И вся она убита, Как у доски школяр, не выучивший алфавита… И все вскричали как один: «Вор — она! Лови её, лови! Вот кто совершил злодейство, Украв кольцо Его Высокопреосвященства!»
Не было им жалко галку, Но та, едва жива, Вращала лысой головой, кабыть, звала: «Бога ради, христиане, Идём со мной, поймёте сами!»
Еле-еле, В чём держалось её тело, Добрели они до колокольни, Дверь открыли, и невольно, В гнезде из сучьев и соломы, В глаза им бросился предмет искомый — перстень с бирюзою!
Утешен кардинал, Своё проклятье с птицы снял; А галка, знамо дело, На троне снова села, И с тем была Всецело прощена!
Да, едва не позабыл! Лишь только галка прощена была в грехах, Свершилось чудо на глазах — Вернулись к ней здоровый вид и сила крыл. И даже стала она глаже, Что монах в сутане ражий! И даже хвост её Длиннее стал, чем до того; Но уже из-под него Она не отмечала никого. Её и вид, и взгляд стал кротким, Молитвенной походка; Заутреня ли, Вечерня, Завсегда на них она примерна, И молилась зело, отринув напрочь злое дело.
И если клялся кто облыжно именем Всевышним, Или спал во время службы, Галка тут же: «Кай-кай!» Я де вижу, так и знай! Наблюдая за ней, Иные часом говорили: «Нет средь птиц её святей!»
Многая лета Молилась галка эта, И в духе святом опочила; Но как словами дел не умалить, Решили галку не забыть, И решением святейшего конклава В Риме, на собранье кардиналов, По всем святым канонам Окрестили галку именем ВорОна!
****
Jackdaw sat on the Cardinal's chair! Bishop and abbot, and prior were there; Many a monk, and many a friar, Many a knight, and many a squire, With a great many more of lesser degree,-- In sooth, a goodly company; And they served the Lord Primate on bended knee. Never, I ween, Was a prouder seen, Read of in books, or dreamt of in dreams, Than the Cardinal Lord Archbishop of Rheims!
In and out Through the motley rout, That little Jackdaw kept hopping about; Here and there Like a dog in a fair, Over comfits and cates, And dishes and plates, Cowl and cope, and rochet and pall, Mitre and crosier! he hopp'd upon all! With a saucy air, He perch'd on the chair Where, in state, the great Lord Cardinal sat In the great Lord Cardinal's great red hat; And he peer'd in the face Of his Lordship's Grace, With a satisfied look, as if he would say, «We Two are the greatest folks here to-day!» And the priests, with awe, As such freaks they saw, Said, «The Devil must be in that little Jackdaw!
The feast was over, the board was clear'd, The flawns and the custards had all disappear'd, And six little Singing-boys,--dear little souls! In nice clean faces, and nice white stoles, Came, in order due, Two by two, Marching that grand refectory through! A nice little boy held a golden ewer, Emboss'd and fill'd with water, as pure As any that flows between Rheims and Namur, Which a nice little boy stood ready to catch In a fine golden hand-basin made to match. Two nice little boys, rather more grown, Carried lavender-water, and eau de Cologne; And a nice little boy had a nice cake of soap, Worthy of washing the hands of the Pope. One little boy more A napkin bore, Of the best white diaper, fringed with pink, And a Cardinal's Hat mark'd in „permanent ink.“
The great Lord Cardinal turns at the sight Of these nice little boys dress'd all in white: From his finger he draws His costly turquoise; And, not thinking at all about little Jackdaws, Deposits it straight By the side of his plate, While the nice little boys on his Eminence wait; Till, when nobody's dreaming of any such thing, That little Jackdaw hops off with the ring! * * * * * There's a cry and a shout, And a deuce of a rout, And nobody seems to know what they 're about, But the monks have their pockets all turn'd inside out; The friars are kneeling, And hunting, and feeling The carpet, the floor, and the walls, and the ceiling. The Cardinal drew Off each plum-colour'd shoe, And left his red stockings exposed to the view; He peeps, and he feels In the toes and the heels; They turn up the dishes,--they turn up the plates,-- They take up the poker and poke out the grates, --They turn up the rugs, They examine the mugs:-- But, no!--no such thing;-- They can't find THE RING! And the Abbot declared that, „when nobody twigg'd it, Some rascal or other had popp'd in, and prigg'd it!“
The Cardinal rose with a dignified look, He call'd for his candle, his bell, and his book! In holy anger, and pious grief, He solemnly cursed that rascally thief! He cursed him at board, he cursed him in bed; From the sole of his foot to the crown of his head; He cursed him in sleeping, that every night He should dream of the devil, and wake in a fright; He cursed him in eating, he cursed him in drinking, He cursed him in coughing, in sneezing, in winking; He cursed him in sitting, in standing, in lying; He cursed him in walking, in riding, in flying, He cursed him in living, he cursed him dying!-- Never was heard such a terrible curse! But what gave rise To no little surprise, Nobody seem'd one penny the worse!
The day was gone, The night came on, The Monks and the Friars they search'd till dawn; When the Sacristan saw, On crumpled claw, Come limping a poor little lame Jackdaw! No longer gay, As on yesterday; His feathers all seem'd to be turn'd the wrong way;-- His pinions droop'd--he could hardly stand,-- His head was as bald as the palm of your hand; His eye so dim, So wasted each limb, That, heedless of grammar, they all cried, 'THAT HIM!
That 's the scamp that has done this scandalous thing! That 's the thief that has got my Lord Cardinal's Ring!» The poor little Jackdaw, When the monks he saw, Feebly gave vent to the ghost of a caw; And turn'd his bald head, as much as to say, «Pray, be so good as to walk this way!» Slower and slower He limp'd on before, Till they came to the back of the belfry-door, Where the first thing they saw, Midst the sticks and the straw, Was the RING, in the nest of that little Jackdaw!
Then the great Lord Cardinal call'd for his book, And off that terrible curse he took; The mute expression Served in lieu of confession, And, being thus coupled with full restitution, The Jackdaw got plenary absolution! --When those words were heard, That poor little bird Was so changed in a moment, 't was really absurd He grew sleek, and fat; In addition to that, A fresh crop of feathers came thick as a mat! His tail waggled more Even than before; But no longer it wagg'd with an impudent air, No longer he perch'd on the Cardinal's chair. He hopp'd now about With a gait devout; At Matins, at Vespers, he never was out; And, so far from any more pilfering deeds, He always seem'd telling the Confessor's beads. If any one lied,--or if any one swore,-- Or slumber'd in pray'r--time and happen'd to snore, That good Jackdaw Would give a great «Caw!» As much as to say, «Don't do so any more!» While many remarked, as his manners they saw, That they «never had known such a pious Jackdaw!» He long lived the pride Of that country side, And at last in the odour of sanctity died; When, as words were too faint His merits to paint, The Conclave determined to make him a Saint; And on newly--made Saints and Popes, as you know, It's the custom, at Rome, new names to bestow, So they canonised him by the name of Jim Crow!
22:51 06.04.2018
?5455
Шалтай-Болтай
Иллюстрация Реджинальда Б. Биркха
Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай оттуда слетел; Вся кавалерия, и весь королевский народ Болтая Шалтая никак не найдёт.
Анна Мэрион Смит
(Продолжение сказок Матушки Гусыни)
Шалтай без Болтая лежит на земле, Плачет Шалтай по своей голове, Что где-то болтает она в стороне, Как храбро болталась она на стене.
Плакал Шалтай, утирая глаза: «На верх лезть никому не советую я, Там, над землёй, удержаться нельзя, И падать пребольно оттуда, друзья.
Кружится там голова наверху, Можно упасть и разбиться в труху, Как ни старайся, там сильно болтает, И всякий, как я, шатаясь, слетает.
Будь ты король, или герой, Вниз упадёшь, всё равно, головой! Как высоко не взлетела б ворона, Её под короной вороной схоронят».
И в землю лёг Шалтай без Болтая. Надеюсь, всякий понимает, Каких королей и героев Имел он в виду, вниз упав головою.
*** Mother Goose Continued By Anna Marion Smith
Humpty Dumpty sat on a wall, Humpty Dumpty had a great fall; All the King's horses and all the King's men, Couldn't put Humpty together again.
***
There he lay, stretched out on the ground, While all the company gathered around When, valiantly stifling his tears and his groans, He sadly addressed them in quavering tones.
«Friends,» said Humpty, wiping his eyes, «This sudden descent was an awful surprise. It inclines me to think, — you may laugh at my views, — That a seat that is humble is safest to choose.
«All are not fitted to sit on a wall, Some have no balance, and some are too small Many have tried it and found, as I guess, They 've ended, like me, in a terrible mess.
«Hark, you horses, and all you king's men Hear it, and never forget it again! 'T is those who are patient in seats that are low, Who some day get up in high places and crow.»
Then they took him and put him to bed. I hope you ‘ll remember the things that he said For all the king's horses and all the king's men Never once thought of his sermon again.
00:50 10.04.2018
Редьярд Киплинг Последняя песня Честного Томаса
Король попа позвал с потиром, Король взял меч и шпоры, Честного Тома наградить За песни как героя.
Его искали высоко, его искали далеко, И тут, и там, и вот нашли — Вокруг него белым-бело Чертополох кружил.
– Опущен долу, синь небес Воловий взор не чтит, Слепец и под венцом чудес Вокруг себя не зрит! –
– Постой, не пой, – велел король, – Согнуть колени и главу Передо мной изволь, И станешь равным королю.
Я дам тебе коня в огне, И герб, и честь, и меч, Бароном станешь ты при мне Закон и мир стеречь. –
С улыбкой Томас поглядел На рой пушинок бел, Их ветерок сдувал с колен, И уносил, взяв в плен.
– Я честь имею в стороне, Где славен мой удел, Я бой веду в кромешной тьме, Где враг меня сильней.
Клинок мой обжигает свет Под яркою луной, Из древних лет любой поэт Со мною заодно.
В какой огонь мне мчать коня, Кого мечом рубить, Когда всяк сущий мне родня, Кто в мир пришёл любить?
К чему мне герб, зачем мне чин, И перья, лоск и блеск, Затем, чтоб вашему величию Придать и шум, и треск?
Я на холме у всех ветров Пою рассвет, закат, Плыву я в море бурном слов, И бурям чувств лишь рад.
Со всех концов несёт земля Сквозь бездну лет и хаос С души слова, что мне дарят Любовь, Надежду, Радость! –
Король с досады ус кусил, И пальцы сжал в кулак. – О! Томас, – как с плеча рубил, Сказал он: – Ты дурак!
Всей власти в этом кулаке Невмочь мне слугам приказать, Когда меня положат в склеп, К моим сынам любви питать. –
– И я заставить не могу Любовь за страх служить, Душе, открытой ей, пою, Где спесь не может быть.
И я имею честь молчать, Где чести вовсе нет, И на устах моих печать, Где ложь лобзает крест.
Случается, за песни брать Мне золото и серебро, Иные, те, кто не богат, Мне хлеб дают простой.
И песни все, что пел когда За золото и серебро, Звучали звонче во сто крат За плату в честный грош. –
Певцу сребряный грош упал, Шотландский жалкий грош. – Возьми и пой, – король сказал, – За нищий мой платёж. –
– Тебе без платы спою я, – Ответил Том ему, – Как мать поёт свому дитя, Склони, король, главу.
Сойди с коня, присядь в траву, Три песни пропою, И поклонюсь я королю, И брату своему. –
Король сошёл с коня в траву, Сел к валуну спиной. – Держись, – сказал Том королю, – За сердце, иль выскочит оно. –
Едва коснулся Томас струн, Король слезу пустил, И глас певца качнул валун, Король лишился сил.
– Я думал выплакал давно Из сердца боль любви, Но змеи вкруг него клубком В гнездилище свились.
Мне страшно! Солнца в полдень нет! Я ничего не зрю! О! Томас, где ты, где? Спаси меня, молю! –
– Во тьме услышь певучий зов, Узри всю синь небес! Луга, холмы, цвет вересков! Очнитесь звуки все!
– Не плачь, не плачь, – утешил Том, – Мы божьи дети все. Давай мы вспомним о былом, О храбрости твоей. –
И Том Рифмач опять взыграл, Король воспрял, как лев, За словом в нём боец восстал, С копьём, мечом в седле.
– Меня зовут идти на бой Шаги моих полков! Горит в лучах остро копьё, Я слышу зов рогов!
Взвейся знамя! Все за мной! Мы лавой конною пробьём Железный вражий строй, И победим, или умрём! –
– Под небом голубым колышет ветерок Хлеба вокруг высокие – не видно берегов, И льётся до небес над полем звон широк, Душа летит крылатая, не ведая оков! –
И Честный Томас арфе дал Свободу петь самой, Он ей лишь тихо подпевал О юности былой.
– Не ведан мне препятствий страх, Я молод и горяч, Я весь в товарищах-друзьях, Мчусь за оленем вскачь!
Гудят рожки, несутся псы, Тверда моя рука! Я полон счастья, полон сил, И ждёт меня она!
Я ею жив, и я любим! Любовь в её глазах! Вкруг райский сад, и двое мы Слились, как мёд, в устах! –
– Опало небо в запах трав, Лениво дождь шуршит, Олень-рогач из тьмы дубрав Любимой песнь трубит. –
Клал Томас арфу на траву, Конь подошёл к нему, Держал он стремя королю, Склонив пред ним главу.
– Во сне ли, наяву, – рёк Томас королю, – Ты будешь слышать песнь мою. И в сне, и наяву, у смерти на одре, Её я буду петь тебе.
Ты будешь видеть свет во тьме, И слышать слёзный плач, И твердь земли, и твердь небес Везде ты будешь зряч.
Я глас божий на земле, Я пел отцу, и сыну, и душе, Я в бездну пасть не дал тебе, Воздай… теперь… по чести мне!
*** The Last Rhyme of True Thomas The King has called for priest and cup, The King has taken spur and blade To dub True Thomas a belted knight, And all for the sake o' the songs he made.
They have sought him high, they have sought him low, They have sought him over down and lea; They have found him by the milk-white thorn That guards the gates o' Faerie.
'Twas bent beneath and blue above, Their eyes were held that they might not see The kine that grazed beneath the knowes, Oh, they were the Queens o'Faerie!
«Now cease your song,» the King he said, «Oh, cease your song and get you dight To vow your vow and watch your arms, For I will dub you a belted knight.
«For I will give you a horse o' pride, Wi' blazon and spur and page and squire; Wi' keep and tail and seizin and law, And land to hold at your desire.»
True Thomas smiled above his harp, And turned his face to the naked sky, Where, blown before the wastrel wind, The thistle-down she floated by.
«I ha' vowed my vow in another place, And bitter oath it was on me, I ha' watched my arms the lee-long night, Where five-score fighting men would flee.
«My lance is tipped o' the hammered flame, My shield is beat o' the moonlight cold; And I won my spurs in the Middle World, A thousand fathom beneath the mould.
«And what should I make wi' a horse o' pride, And what should I make wi' a sword so brown, But spill the rings o' the Gentle Folk And flyte my kin in the Fairy Town?
«And what should I make wi' blazon and belt, Wi' keep and tail and seizin and fee, And what should I do wi' page and squire That am a king in my own countrie?
«For I send east and I send west, And I send far as my will may flee, By dawn and dusk and the drinking rain, And syne my Sendings return to me.
«They come wi' news of the groanin' earth, They come wi' news o' the roarin' sea, Wi' word of Spirit and Ghost and Flesh, And man, that's mazed among the three.»
The King he bit his nether lip, And smote his hand upon his knee: «By the faith o' my soul, True Thomas,» he said, «Ye waste no wit in courtesie!
«As I desire, unto my pride, Can I make Earls by three and three, To run before and ride behind And serve the sons o' my body.»
«And what care I for your row-foot earls, Or all the sons o' your body? Before they win to the Pride o' Name, I trow they all ask leave o' me.
«For I make Honour wi' muckle mouth, As I make Shame wi' mincin' feet, To sing wi' the priests at the market-cross, Or run wi' the dogs in the naked street.
«And some they give me the good red gold, And some they give me the white money, And some they give me a clout o' meal, For they be people o' low degree.
«And the song I sing for the counted gold The same I sing for the white money, But best I sing for the clout o' meal That simple people given me.»
The King cast down a silver groat, A silver groat o' Scots money, «If I come wi' a poor man's dole,» he said, «True Thomas, will ye harp to me?»
«Whenas I harp to the children small, They press me close on either hand. And who are you,» True Thomas said, «That you should ride while they must stand?
«Light down, light down from your horse o' pride, I trow ye talk too loud and hie, And I will make you a triple word, And syne, if ye dare, ye shall 'noble me.»
He has lighted down from his horse o' pride, And set his back against the stone. «Now guard you well,» True Thomas said, «Ere I rax your heart from your breast-bone!»
True Thomas played upon his harp, The fairy harp that couldna lee, And the first least word the proud King heard, It harpit the salt tear out o' his ee.
«Oh, I see the love that I lost long syne, I touch the hope that I may not see, And all that I did o' hidden shame, Like little snakes they hiss at me.
«The sun is lost at noon -- at noon! The dread o' doom has grippit me. True Thomas, hide me under your cloak, God wot, I'm little fit to dee!»
'Twas bent beneath and blue above -- 'Twas open field and running flood -- Where, hot on heath and dike and wall, The high sun warmed the adder's brood.
«Lie down, lie down,» True Thomas said. «The God shall judge when all is done. But I will bring you a better word And lift the cloud that I laid on.»
True Thomas played upon his harp, That birled and brattled to his hand, And the next least word True Thomas made, It garred the King take horse and brand.
«Oh, I hear the tread o' the fighting men, I see the sun on splent and spear. I mark the arrow outen the fern That flies so low and sings so clear!
«Advance my standards to that war, And bid my good knights prick and ride; The gled shall watch as fierce a fight As e'er was fought on the Border side!»
'Twas bent beneath and blue above, 'Twas nodding grass and naked sky, Where, ringing up the wastrel wind, The eyas stooped upon the pie.
True Thomas sighed above his harp, And turned the song on the midmost string; And the last least word True Thomas made, He harpit his dead youth back to the King.
«Now I am prince, and I do well To love my love withouten fear; To walk wi' man in fellowship, And breathe my horse behind the deer.
«My hounds they bay unto the death, The buck has couched beyond the burn, My love she waits at her window To wash my hands when I return.
«For that I live am I content (Oh! I have seen my true love's eyes) To stand wi' Adam in Eden-glade, And run in the woods o' Paradise!»
'Twas naked sky and nodding grass, 'Twas running flood and wastrel wind, Where, checked against the open pass, The red deer belled to call the hind.
True Thomas laid his harp away, And louted low at the saddle-side; He has taken stirrup and hauden rein, And set the King on his horse o' pride.
«Sleep ye or wake,» True Thomas said, «That sit so still, that muse so long; Sleep ye or wake? -- till the latter sleep I trow ye'll not forget my song.
«I ha' harpit a shadow out o' the sun To stand before your face and cry; I ha' armed the earth beneath your heel, And over your head I ha' dusked the sky.
«I ha' harpit ye up to the throne o' God, I ha' harpit your midmost soul in three; I ha' harpit ye down to the Hinges o' Hell, And -- ye -- would -- make -- a Knight o' me!»
12:16 18.04.2018
Выполняю обещание подкинуть еще один жанр английской народной поэзии. Точнее — песни. Ну, песня без стихов не обходится. Жанр — народный из народных, народнее не бывает. Имею в виду — стиль ШАНТИ — матроские песни. Родились они на парусном флоте, где-то в 17 — 19 веке. Это типично «ребочие «песни, типа «Эх дубинушка». Их роль- обеспечить ритмичность выпонения той или иной операции: тянуть канаты. вращать кабестан и т. п. Представляете себе: запевала на мачте — хор на палубе. Как правило припев в таких случаях удваивался и строился четко на количество рывков, необходимых для того, чтобы парус распускался и разворачивался в нужном направлении. Таких песен очень много. Считается, что они играли роль еще и для определенной психологической разгрузки: можно было и отношение к ситуации высказать и позубоскалить. Так как в 17 — 18 веках, когда и сложилось большинство песен этого стиля, в английском флоте было много ирландцев и шотландцев — стиль обогащался диалектизмами и типично кельтскими разворотами. Имеют огромное количество версий, поэтому текст может не совпадать
What’ll we do with a drunken sailor, What’ll we do with a drunken sailor, What’ll we do with a drunken sailor, Early in the morning? Припев:
Way hay and up she rises Way hay and up she rises Way hay and up she rises Early in the morning Завершающий припев:
That’s what we do with a drunken Sailor, That’s what we do with a drunken Sailor, That’s what we do with a drunken Sailor, Early in the morning Традиционный текст:
1. Shave his belly with a rusty razor, (x3) 2. Put him in the long boat till he’s sober, (x3) 3. Put him in the scuppers with a hawse pipe on him.(x3) 4. Put him in bed with the captain’s daughter.(x3) Структура песни: песня начинается вступлением, затем идет припев, затем идет по следующей структуре:
Куплет 1 (x3), Early in the morning?, припев, Куплет 2 (x3), Early in the morning?, припев, Куплет 3 (x3), Early in the morning?, припев, Куплет 4 (x3), Early in the morning?, припев Завершающий припев Thats what we do with a drunken sailor Другие варианты куплетов:
5. Beat him with a cat 'til his back is bleedin' 6. Put him in the bilge and make him drink it 7. Truss him up with a runnin' bowline. 8. Give 'im a dose of salt and water. 9. Stick on 'is back a mustard plaster. 10. Send him up the crow’s nest till he falls down, 11. Tie him to the taffrail when she’s yardarm under, 12. Soak 'im in oil 'til he sprouts a flipper. 13. Put him in the guard room 'til he’s sober. 14. That’s what we’ll do with the drunken sailor. 15. Shave his balls with a rusty razor. 16. Make him the skipper of an Exxon tanker. 17. Give 'im the hair of the dog that bit him.
1+. Keep him there and make 'im bale 'er. 2a. Pull out the plug and wet him all over, 3a. Shave his back with a rusty razor. 4a. Give 'im a taste of the bosun’s rope-end. 6a. Heave 'im by the leg with a runnin' bowline. Вариант припева:
Hoo-ray and up she rises, Hoo-ray and up she rises, Hoo-ray and up she rises, Early in the morning. Представляю вам ее вольный перевод:
Что нам делать с пьяным матросом, Что нам делать с пьяным матросом,
Что нам делать с пьяным матросом,
Да с утра пораньше?
Эй-хой, тяни канаты,
Эй-хой, тяни канаты,
Эй-хой, тяни канаты,
Да с утра пораньше.
Сунуть в кровать к капитанской дочке,
Сунуть в кровать к капитанской дочке,
Сунуть в кровать к капитанской дочке,
Да с утра пораньше!
(припев) Кинуть в трюм, пускай проспится,
Кинуть в трюм, пускай проспится,
Кинуть в трюм, пускай проспится,
Да с утра пораньше!
(припев)
Выбрить живот ему ржавой бритвой,
Выбрить живот ему ржавой бритвой,
Выбрить живот ему ржавой бритвой,
Да с утра пораньше!
(припев)
Вздернуть на мачту как «Веселый Роджер»,
Вздернуть на мачту как «Веселый Роджер»,
Вздернуть на мачту как «Веселый Роджер»,
Да с утра пораньше!
(припев)
Кинуть в шлюпку за кормою,
Кинуть в шлюпку за кормою,
Кинуть в шлюпку за кормою,
Да с утра пораньше!
(припев)
В шлюпке той проделать дырку,
В шлюпке той проделать дырку,
В шлюпке той проделать дырку,
Да с утра пораньше!
(припев)
Дать ему уксуса, вместо грога,
Дать ему уксуса, вместо грога,
Дать ему уксуса, вместо грога,
Да с утра пораньше!
(припев)
Сунуть в бочку с огурцами,
Сунуть в бочку с огурцами,
Сунуть в бочку с огурцами,
Да с утра пораньше!
(припев)
Протянуть его под килем,
Протянуть его под килем,
Протянуть его под килем,
Да с утра пораньше!
(припев)
Что нам делать с пьяным матросом,
Что нам делать с пьяным матросом,
Что нам делать с пьяным матросом,
Да с утра пораньше? Вот на что фантазии хватало. то с этим матросом и делали. Вариант от Гребенщикова
12:22 18.04.2018
Еще одна — Салли Браун. Считается, что ее сочинили где-то в Вест-Индии. Вариантов там тоже куча. От вполне пристойных, до таких. что дальше некуда … Вот так она звучит:
Тест — один из вариант. 6 Oh Sally Brown she's a creole lady, Way, hay, roll an' go. Sally Brown's a gay old lady, Spend my money on Sally Brown.
Sally Brown she has a daughter, Way, hay, roll an' go. Sent me sailin' 'cross the water. Spend my money on Sally Brown.
Oh seven long years I courted Sally, Way, hay, roll an' go. Then she said she would not marry. Spend my money on Sally Brown.
She wouldn't have no tarry sailor, Way, hay, roll an' go. Wouldn't have no greasy whaler. Spend my money on Sally Brown.
Sally Brown I'm bound to leave you, Way, hay, roll an' go. Sally Brown I'll not deceive you. Spend my money on Sally Brown.
Sally Brown she took a notion, Way, hay, roll an' go. Sent me sailin' 'cross the ocean. Spend my money on Sally Brown. "
По просьбе модераторов Перевод от яндекс-переводчика. О Салли Браун онакреольский леди, Путь, сено, ролл"идти. Салли Браун это гей старушка, Проведите свои деньги на Салли Браун.
Салли Браун у нее есть дочь, Путь, сено, ролл"идти. Послал меня Sailin ' ' пересечь воду. Проведите свои деньги на Салли Браун.
О семь долгих лет я ухаживал Салли, Путь, сено, ролл"идти. Тогда она сказала, что не выйдет замуж. Проведите свои деньги на Салли Браун.
Она никогда не будет иметь никакого смолистые матроса, Путь, сено, ролл"идти. Не имел бы никакого жирного китобойное судно. Проведите свои деньги на Салли Браун.
Салли Браун я обязан оставить вас, Путь, сено, ролл"идти. Салли Браун Я не буду вас обманывать. Проведите свои деньги на Салли Браун.
Салли Браун она взяла понятие, Путь, сено, ролл"идти. Послал меня Sailin ' ' пересечь океан.
> Еще одна — Салли Браун. Считается, что ее сочинили где-то в Вест-Индии. Вариантов там тоже куча. От вполне пристойных, до таких. что дальше некуда … > Вот так она звучит: > > Тест — один из вариант. 6 > Oh Sally Brown she's a creole lady, > Way, hay, roll an' go. > Sally Brown's a gay old lady, > Spend my money on Sally Brown. > > Sally Brown she has a daughter, > Way, hay, roll an' go. > Sent me sailin' 'cross the water. > Spend my money on Sally Brown. > > Oh seven long years I courted Sally, > Way, hay, roll an' go. > Then she said she would not marry. > Spend my money on Sally Brown. > > She wouldn't have no tarry sailor, > Way, hay, roll an' go. > Wouldn't have no greasy whaler. > Spend my money on Sally Brown. > > Sally Brown I'm bound to leave you, > Way, hay, roll an' go. > Sally Brown I'll not deceive you. > Spend my money on Sally Brown. > > Sally Brown she took a notion, > Way, hay, roll an' go. > Sent me sailin' 'cross the ocean. > Spend my money on Sally Brown. " > > По просьбе модераторов > Перевод от яндекс-переводчика. > О Салли Браун онакреольский леди, > Путь, сено, ролл"идти. > Салли Браун это гей старушка, > Проведите свои деньги на Салли Браун. > > Салли Браун у нее есть дочь, > Путь, сено, ролл"идти. > Послал меня Sailin ' ' пересечь воду. > Проведите свои деньги на Салли Браун. > > О семь долгих лет я ухаживал Салли, > Путь, сено, ролл"идти. > Тогда она сказала, что не выйдет замуж. > Проведите свои деньги на Салли Браун. > > Она никогда не будет иметь никакого смолистые матроса, > Путь, сено, ролл"идти. > Не имел бы никакого жирного китобойное судно. > Проведите свои деньги на Салли Браун. > > Салли Браун я обязан оставить вас, > Путь, сено, ролл"идти. > Салли Браун Я не буду вас обманывать. > Проведите свои деньги на Салли Браун. >
> Салли Браун она взяла понятие, > Путь, сено, ролл"идти. > Послал меня Sailin ' ' пересечь океан.
Все песенки чУдны! Покамест не до стишков, простите, подустал. Оттянусь на прозе. Альбер Робида — Осаждённый Компьен. Небольшая повесть с рисунками автора. Давно хотел её перевести с французского. Закончу, выложу фрагмент.
Предисловие
Жизнь Жанны д’Арк схожа с ярким солнечным лучом, нежданно озарившим самый тёмный, самый страшный для Фран-ции век, полный ужаса и бед; роковое событие под стенами оса-жденного Компьена в 1430 году, погасило его как буря, грянув-шая вдруг с небес. Восемнадцатилетняя пастушка из Домреми, водившая за со-бой от победы к победе простых солдат, галантных рыцарей и принцев, прибегла с тремя-четырьмя сотнями сорвиголов в Ком-пьен, осаждённый англичанами, на помощь Гильому де Флави. В те же дни её отряд, едва переведя дух, напал на вражеские укрепления, но разбитый силой большею, был вынужден отсту-пать к мосту у главных ворот Компьена. Компьенцы, опасаясь, что враг войдёт в город на плечах отступающих, или изменой, подняли мост и закрыли ворота перед Жанной с её небольшим отрядом, прикрывавшим общий отход, оставив её многочисленному врагу, где защитой ей служил лишь только меч её. Повержена с коня, она попала в плен вместе со своим братом Пьером и Жаном де Сентрай , и отсюда начался её долгий мученический путь, окончившийся на костре в Руане. С той поры брега Уазы помнят день тот роковой, где у старого моста в последний раз сражалась Жанна, и с той поры повисло подозрение в предательстве над губернатором Компьена – Гильомом де Флави. Однако, сей губернатор, после пленения Жанны д’Арк, от-бил все попытки взять город, и мужественно сражался на его стенах; в течение полугода хранил он его от измены и прочих бед с помощью горожан, кои всецело ему доверяли, вплоть до то-го дня, когда явилась к нему помощь, и всё население Компьена набросилось на врага, захватило его укрепления и сам лагерь, заставив англичан с позором снять осаду. Брат Флави погиб во время осады, и сам он не жалел себя. Мост перед Жанной был поднят без его приказа, и в том тогда никем он не был обвинён. Скорее всего, была измена или тру-сость со стороны привратников, но всей правды об исторической трагедии того дня мы никогда не узнаем, и нам остаётся лишь строить всевозможные предположения, и гадать, сообразуясь с собственным воображением.
Я Вам после Пасхи еще один жанр подкину, если будет интересно 
