(Все совпадения имён, событий, факто не случайны)
— Смирно!
Ровные ряды застыли как изваяния, тишину нарушали лишь полощущиеся на ветру знамёна. Яркое солнце отражали начищенные бляхи на груди замерших солдат.
На вершину холма вышли двое. Первый — невысокий пожилой генерал, морщась, опирался на трость, второй — смуглый подтянутый мужчина в строгом чёрном костюме. По тому, как генерал уважительно пропустил гостя вперёд, все отлично поняли, что перед ними стоит очень важная птица.
Смуглый кивнул генералу и тот, прокашлявшись, обратился к строю:
— Солдаты Рейха! Я, генерал Эйке, счастлив приветствовать доблестных воинов СС. Сегодня вас ждёт, возможно, самое тяжёлое испытание: марш — бросок в условиях абсолютно незнакомой местности, насыщенной ловушками, засадами противника и минными полями. В конце маршрута река. Победителем считается тот, кто, пройдя препятствия, переплывёт ее и выйдет на другой берег. К сожалению, в соответствии с правилами нельзя озвучить приз, но поверьте мне, что даже я, имеющий звания и награды, о которых можно только мечтать завидую тому, кто победит.
На лицах солдат и офицеров засияли улыбки.
— Победить будет очень тяжело, — продолжил генерал, -вместе с господином, ээээээ, — он повернулся к смуглому.
— Просто инспектором, — мягко улыбнулся гость.
— Мы вместе с господином инспектором будем наблюдать за ходом учений отсюда, общая протяжённость маршрута всего лишь три километра. Но не думайте, что впереди лёгкая прогулка. Чтобы вы прочувствовали уровень сложности, я вкратце познакомлю вас с основными правилами.
Итак, всем выдано другое оружие, причём никто не знает и не имеет права знать, исправно оно или нет, какими снаряжено боеприпасами: боевыми, холостыми либо бракованными с осечкой. Обстановка полностью будет соответствовать фронтовой: противник вооружён и очень опасен, к встрече с ним вы должны быть готовы каждую секунду. Зазевавшиеся, само собой разумеется, в лучшем случае будут ранены, в худшем — убиты. Повторяю — учения абсолютно реальные, поэтому потери неизбежны. Погибший не имеет права носить гордое звание военнослужащего войск СС, но я верю, что вы, мои орлы, с честью пройдёте через все испытания, и на другом берегу реки я с гордостью буду жать руки элиты войск Великой Германии, хайль Гитлер!
— Зиг хайль, — громыхнул в ответ слаженный рев сотен мужских глоток. — А сейчас, — генерал достал ракетницу и поднял вверх, — красная ракета означает сигнал к началу учений. С Богом, мои рыцари! Раздался хлопок, и дружный топот сапог растоптал тишину.
— К чему эта патетика, генерал, — недовольно поморщился Инспектор, — неужели нельзя обойтись без лишнего пафоса? — Виноват, — вытянулся Эйке, — дань традициям. — Эту верность традициям я и учёл, планируя учения, — хмуро заметил гость. — Вы знаете, что впереди? — удивлению генерала не было предела. — Естественно, мой друг, естественно, — улыбнулся смуглый гость, — а сейчас советую внимательно следить за развитием событий, начинается …
…. Штурмбаннфюрер СС Иоахим Пейпер оглянулся на бегу — его подопечные не отставали, ровный строй, ощерившийся во все стороны стволами автоматов, радовал глаз. «Молодцы, — улыбнулся офицер, — я горжусь вами, ребята». — Господин штурмбаннфюрер, — подбежал запыхавшийся солдат — посыльный, — разведка доложила, что впереди засада — три пулемётных гнезда, двести пятьдесят метров правее есть овраг, он чист, можем пройти там, единственный минус — сильно пахнет бензином — на краю оврага стоит разбитая цистерна, вероятно, топливо из неё и вытекло. — Отлично, поворачиваем, — Пейпер устремился за солдатом, краем глаза отметив, что строй повернул вслед за своим командиром практически мгновенно.
Через минуту батальон скрылся в овраге. — Держаться вместе, — шёпотом отдал команду офицер, — стараясь не замечать едкого запаха, — глядеть в оба. Солдаты, готовые в любой момент открыть огонь, крадучись шли по оврагу, с легким недоумением рассматривая мертвых кошек и собак, тельца которых были повсюду. Вдруг впереди зашевелились кусты, и навстречу со стоном выползла старуха в окровавленной обгоревшей одежде. Было видно, что каждое движение ей давалось с огромным трудом: перебитые ноги волочились за исколотым штыками телом, оставляющим после себя кровавую полосу. Увидев немецких солдат, старуха неожиданно улыбнулась и подняла вверх правую руку, в которой была… зажигалка. Рев взметнувшегося пламени заглушил крики боли и ужаса. Батальон вместе со своим командиром, кавалером Рыцарского Креста с Дубовыми листьями штурмбаннфюрером СС Иоахимом Пейпером исчез.
… Генерал вздрогнул и повернулся. — 18 февраля 1943 года, село Ефремовка, именно так поступили доблестные солдаты Пейпера с мирными жителями, помните? — отвечая на безмолвный вопрос, сказал смуглый, не обращая внимания на начавшие раздаваться звуки перестрелок и резких команд, — но не отвлекайтесь, господин обергруппенфюрер. Кстати, не могу не отметить безупречную выучку ваших подчинённых, посмотрите направо.
Под прикрытием двух пулемётных расчётов немецкие солдаты сносили раненых товарищей в стоящее полуразрушенное здание церкви. Со стороны казалось, что все действия словно спланированы заранее и происходят автоматически, как по конвейеру.
— Просто блестяще, невероятно, так организовать эвакуацию может только действительно талантливый военачальник, кто он? — Если я не ошибаюсь, это рота гауптштурмфюрера Вильгельма Монке, — прохрипел генерал. — Посмотрим, посмотрим, действительно ли он так талантлив во всём, — усмехнулся Инспектор, глядя на то, как пулемётчики нырнули в церковь вслед за Монке, а через минуту над развалинами поднялся флаг с Красным крестом, — умно, ничего не скажешь, но учения продолжаются.
— Англичане? — вскрикнул генерал, глядя как словно из ниоткуда вынырнули около сотни солдат, окруживших импровизированный госпиталь со всех сторон. — От вас невозможно ничего скрыть, мой проницательный собеседник, — Инспектор уважительно взглянул на обескураженного Эйке, — это сводная рота 2-го Уорквикширского и Чеширского полков. Ворма, 1940 год, помните, генерал? Однако ответ заглушили разрывы, стоны и проклятия, доносившиеся из церкви: британцы, израсходовав все гранаты, не обращая внимания ни на что, хладнокровно облили стены бензином и подожгли. В пылающем аду исчезли раненые и остатки роты во главе с гауптштурмфюрером СС Вильгельмом Монке.
— Неужели они не видели знак Красного креста, там же были раненые, где элементарная человеческая жалость? — Эйке, не сдержавшись, сжал кулаки и в ярости повернулся к презрительно улыбнувшемуся Инспектору. — «Любая жалость недостойна эсэсовцев. Слабакам не место в её рядах, и они поступят правильно, если подадутся в монастырь. Мне нужны только твёрдые, решительные люди, готовые безоговорочно выполнить любой приказ, недаром же у них на фуражках изображены черепа», — надеюсь, я правильно процитировал ваши слова, господин генерал, — смуглый гость уже не улыбался и смотрел в упор. — И прекратите изображать мнительную институтку, обергруппенфюрер, ведите себя согласно тем традициям, которые вами же и были установлены. Как вы догадались, мы немного изменили ход событий, теперь те, кто был жертвой ваших солдат, стали палачами. Но я заметил, что вы потеряли всякий интерес к происходящему, поэтому, если позволите, я буду вкратце комментировать то, что сейчас происходит на маршруте. Ну же, генерал, согласитесь, картина выглядит просто ошеломительно, это ли не прекрасно, только посмотрите, — Инспектор приглашающе протянул руку в сторону реки.
Эйке нехотя поднял голову: ему казалось, что он видит фильм, а сверху, словно голос диктора, доносился голос стоявшего рядом собеседника. Партизан, судя по одежде и трофейному автомату, ткнул несколько раз штыком в раненого ефрейтора и стал привязывать того за ноги к конскому хвосту. — 29 июня 1943 года, село Чернь. А чуть в стороне сдающихся в плен солдат 14-й роты СС и их доблестного командира Фрица Кнохляйна с удивительным энтузиазмом закалывают штыками французские солдаты, это Ле Парадиз 1940 год, я не ошибся? Две женщины, отрубив руки молодому обер-лейтенанту, с весёлым смехом наблюдали, как тот в жуткой агонии истекает кровью. — А это 1942 год, деревня… — Хватит, прошу вас, — Эйке закрыл лицо руками.
— Вы рано сдаётесь, мой храбрый друг, впереди столько интересного: в ста метрах от реки два польских подростка поджигают связанного фельфебеля, это практически идентично тому, что произошло в Варшаве, в октябре 1939 года. Кстати, слышите визг, это не свиньи, а танкисты, ваши любимые танкисты из дивизии СС, неужели они не могут молча быть раздавленными, как три раненых советских офицера в июле 1941 года под Барановичами? Посмотрите, я прошу вас, это забавно!
— Я сказал — СМОТРЕТЬ! От грома голоса на время стихли даже вопли истязаемых эсесовцев. Инспектор силой поднял голову генерала и, удерживая её, продолжил: — Я вижу, наконец-то ты понял, кто я и где находишься ты, но об этом позже. А сейчас смотри, Эйке, смотри, во что превратились твои герои, очутившись в ситуации почти беспомощных и почти безоружных, где их хвалёная якобы выучка, якобы доблесть и якобы смелость. Это трусливое быдло, рвущееся к реке, как стадо перепуганных овец.
И действительно, бросив оружие, боеприпасы, знамёна, уцелевшие солдаты и офицеры в панике бежали к реке, как к единственному спасению от окружающего кошмара. На крики раненых никто не обращал внимания, их просто перепрыгивали, либо вообще топтали, некогда безупречно организованные части превратились в перепуганную толпу.
— Пока мы побеседуем, я великодушно дарю им надежду. Итак, сегодня я разрешу задать мне любые вопросы. Они есть? — Если позволите, — генерал напоминал провинившегося школьника перед разгневанным учителем, — только один вопрос. Что это и почему, ведь, если я правильно понимаю, мы действовали так, как действуете вы. — Ни в коем случае, — желтые глаза Инспектора расширились и засияли нестерпимо ярким светом, — я не выношу приговоры, а исполняю их, я не караю, а даю муки каждому по делам его, а вы возомнили себя Богами и взяли на себяфункции судей, карали людей только за то, что они люди, вы поставили себя даже выше Бога, — раскаты голоса стали походить на звуки артобстрела. — И наш приговор, — прошептал генерал. — Их приговор, — дьявол небрежно махнул в сторону реки, — каждый день, из месяца в месяц, из года в год, из века в век переживать то, что пережили их жертвы. Но не это самое страшное, самое страшное наступит очень скоро, смотри. Эйке поднял голову и увидел, что его солдаты доплыли практически до середины реки, казалось, вот она, победа — в нескольких метрах от берега, но из воды в одно мгновение появились тысячи рук: мужских, женских, детских, в обрывках одежды, обмундирования и просто обнажённых, в кровавых ранах, обгоревших или распухших от воды. Руки тянули вниз орущих от ужаса эсесовцев, вода словно вскипела от поднятых сопротивлявшимися солдатами брызг. Одна за одной головы исчезали в мутной пучине. Надежды на спасение не было, и генерал понимал это со всей очевидностью, как вдруг на тот берег выбежали трое запыхавшихся, судя по остаткам комбинезонов, танкистов. Не обращая внимания на руки, они бросились в реку и вырвали практически утонувшего эсесовца с нашивками унтершарфюрера. — Держись, браток, — услышал генерал, — держись, мы тебя вытащим. — Предваряя твой вопрос, — усмехнулся дьявол. — Это унтершарфюрер СС Михаэль Виттман, командир StuG III в 1941 году. — Он победитель? — Да, только победил он ещё 12 июля 1941 года, когда спас из им же подбитого танка горевший экипаж. Какая жестокая ирония судьбы: подчинённый генерала СС Эйке спас советских танкистов для того, чтобы другие воины СС замучили их в концлагере. Но, как бы то ни было, трое русских потребовали для себя возможности отплатить за спасение. Надеюсь, ты помнишь, как сам Виттман потребовал у генерала Зеппа Дитриха вместо ордена за подвиг в том бою оказать помощь раненых танкистам. — Вы говорили о самом страшном, — тихо спросил обергруппенфюрер. — Самое страшное для остальных, — дьявол показал на реку, в которой уже никого не было, — что победитель только один. Открою тайну, завтра это будет механик-водитель Колденхофф, затем — наводчик Клинк, они оба из экипажа StuG III Виттмана. Каждый день будет новый победитель, и все остальные будут об этом знать, помнить и надеяться, что следующим станет кто-то из них, но победителей определили такие, как те русские, это и есть самая страшная мука, бесплодная надежда на спасение. — А моя? — несмело прошептал Эйке. — О, она достойна твоих регалий, званий и наград — помнить каждый день, помнить в мельчайших подробностях и просто стоять и смотреть, а теперь, — дьявол махнул рукой…. — Смирно! Ровные ряды застыли как изваяния, тишину нарушали лишь полощущиеся на ветру знамёна. Яркое солнце отражали начищенные бляхи на груди замерших солдат. На вершину холма вышли двое. Первый — невысокий пожилой генерал, морщась, опирался на трость, второй — смуглый подтянутый мужчина в строгом чёрном костюме. По тому, как генерал уважительно пропустил гостя вперёд, все отлично поняли, что перед ними стоит очень важная птица. Смуглый кивнул генералу и тот, устремив потерянный взгляд вперёд, обратился к строю: — Доблестные солдаты Рейха! Я, генерал Эйке……
Тему перенес trysya (trysya)
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!