Отчаяние толкает людей на самые низменные поступки. При том, что человеческое сознание именно в состоянии отчаяния готово оправдать любую мерзость собственных побуждений. Тогда насилие не кажется насилием, а беззаконие беззаконием. Великий инквизитор говорил: "Сперва накорми, потом спрашивай с них добродетели!" Голодный человек видит себя вправе быть недобродетельным. То же самое касается и обиженных, и чем-то обделённых по сравнению с остальными (пусть бы сам он и в масле катался). Но главным побуждением является то, что право на недобродетельность — это почти всегда право на насилие. Это право переживает три фазы: первая — "Почему им можно, а нам нельзя?!"; вторая — "Нам можно, потому, что и им можно!"; и третья — "Нам можно, а им нельзя!"… "Нам можно стрелять в "Беркут", потому, что мы — народ, а им нельзя стрелять в нас, потому, что они — преступники!" Иными словами противостоящая сторона априори лишается субъективности. В этот момент и поднимает голову фашизм….
> > Отчаяние толкает людей на самые низменные поступки. При том, что человеческое сознание именно в состоянии отчаяния готово оправдать любую мерзость собственных побуждений. Тогда насилие не кажется насилием, а беззаконие беззаконием. Великий инквизитор говорил: "Сперва накорми, потом спрашивай с них добродетели!" Голодный человек видит себя вправе быть недобродетельным. То же самое касается и обиженных, и чем-то обделённых по сравнению с остальными (пусть бы сам он и в масле катался). Но главным побуждением является то, что право на недобродетельность — это почти всегда право на насилие. Это право переживает три фазы: первая — "Почему им можно, а нам нельзя?!"; вторая — "Нам можно, потому, что и им можно!"; и третья — "Нам можно, а им нельзя!"… "Нам можно стрелять в "Беркут", потому, что мы — народ, а им нельзя стрелять в нас, потому, что они — преступники!" Иными словами противостоящая сторона априори лишается субъективности. В этот момент и поднимает голову фашизм…. quoted1
Из ваших слов уважаемый я понял что в России сильно голодают