ПЕРЕД АТАКОЙ Когда на смерть идут — поют, а перед этим можно плакать. Ведь самый страшный час в бою — час ожидания атаки. Снег минами изрыт вокруг и почернел от пыли минной. Разрыв — и умирает друг. И значит — смерть проходит мимо. Сейчас настанет мой черед, За мной одним идет охота. Будь проклят сорок первый год — ты, вмерзшая в снега пехота. Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв — и лейтенант хрипит. И смерть опять проходит мимо. Но мы уже не в силах ждать. И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи. Бой был короткий. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую. 1942 Священная война. Стихи о Великой Отечественной Войне. Москва: Художественная литература", 1966.
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
Полчаса до атаки. Скоро снова под танки, Снова слышать разрывов концерт. А бойцу молодому Передали из дома Небольшой голубой треугольный конверт.
И как будто не здесь ты, Если почерк невесты, Или пишут отец или мать... Но случилось другое, Видно, зря перед боем Поспешили солдату письмо передать.
Там стояло сначала: "Извини, что молчала. Ждать устала...". И все, весь листок. Только снизу приписка: "Уезжаю не близко, Ты ж спокойно воюй и прости, если что!"
Вместе с первым разрывом Парень крикнул тоскливо: "Почтальон, что ты мне притащил? За минуту до смерти В треугольном конверте Пулевое ранение я получил!"
Он шагнул из траншеи С автоматом на шее, От осколков беречься не стал. И в бою под Сурою Он обнялся с землею, Только ветер обрывки письма разметал.
Кто сказал: "Все сгорело дотла"? Больше в землю не бросите семя. Кто сказал, что земля умерла? Нет, она затаилась на время.
Материнство не взять у земли, Не отнять, как не вычерпать моря. Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она почернела от горя.
Как разрезы траншеи легли, И воронки, как раны зияют, Обнаженные нервы земли Неземное страдание знают.
Она вынесет все, переждет. Не записывай землю в калеки. Кто сказал, что земля не поет, Что она замолчала навеки?
Нет, звенит она, стоны глуша, Изо всех своих ран, из отдушин, Ведь земля - это наша душа, Сапогами не вытоптать душу. Кто поверил, что землю сожгли? Нет, она затаилась на время.
Лапы скручены веревкой Ржут довольные фашисты: "Не такой уж ты и ловкий Партизанский кот пушистый Признавайся лучше сразу Сдай нам явку и радиста Большевицкая зараза, Партизанский кот пушистый" И овчарка грозно воет Мерзко капает слюнями: "Поглядим, чего он стоит" И готов мешок с камнями. Но стоит котенок молча Глядя прямо в морды немцам "Нет, породе вашей волчьей Не сломить кошачье сердеце Мой батяня полосатый служит в танковой бригаде Маму разбомбили в хате Брат воюет в Сталинграде" Перед смертью он спокоен Смотрит смело на винтовки Маленький пушистый воин, Лапы скручены веревкой
Глаза бойца слезами налиты, Лежит он, напружиненный и белый, А я должна приросшие бинты С него сорвать одним движеньем смелым. Одним движеньем - так учили нас. Одним движеньем - только в этом жалость... Но встретившись со взглядом страшных глаз, Я на движенье это не решалась. На бинт я щедро перекись лила, Стараясь отмочить его без боли. А фельдшерица становилась зла И повторяла: "Горе мне с тобою! Так с каждым церемониться - беда. Да и ему лишь прибавляешь муки". Но раненые метили всегда Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты, Когда их можно снять почти без боли. Я это поняла, поймешь и ты... Как жалко, что науке доброты Нельзя по книжкам научиться в школе!
Машенька, связистка, умирала На руках беспомощных моих. А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих. Из санроты не было повозки, Чью-то мать наш фельдшер величал.
...О, погон измятые полоски На худых девчоночьих плечах! И лицо - родное, восковое, Под чалмой намокшего бинта!..
Прошипел снаряд над головою, Черный столб взметнулся у куста...
Девочка в шинели уходила От войны, от жизни, от меня. Снова рыть в безмолвии могилу, Комьями замерзшими звеня...
Подожди меня немного, Маша! Мне ведь тоже уцелеть навряд...
Поклялась тогда я дружбой нашей: Если только возвращусь назад, Если это совершится чудо, То до смерти, до последних дней, Стану я всегда, везде и всюду Болью строк напоминать о ней - Девочке, что тихо умирала На руках беспомощных моих.
И запахнет фронтом - снегом талым, Кровью и пожарами мой стих.
Только мы - однополчане павших, Их, безмолвных, воскресить вольны. Я не дам тебе исчезнуть, Маша, - Песней возвратишься ты с войны!
Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе – Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, – Речь не о том, но все же, все же, все же…
Германский орел над Россией летит, Зачем он, стервятник, над Русью парит О, сколько несчасных отцов. матерей Не встретят уж больше своих сыновей Крылатая птица-стальное крыло, Надвое все небо порвало Проклятая птица- бездушная жесть, Зачем ты такая жестокая есть? Страшней чем цунами, есть только война, О сколько несчастий приносит она Война лишь машина, а правит живой, Погиб от машины солдат молодой И он не один, и не двое их много Погибло в холодных и страшных окопах. Не многие войны вернуться смогли, Поклон же им низкий до самой земли Солдатом ты был или труженик тыла, Спасибо, что Русь ты врагу не отдал И знай, что Россия тебя не забыла, Не зря в 41-м году воевал. Великий и сильный ты русский солдат На страже границ часовые стоят Погибшему - память, живым- честь и слава, Так Родина - мать, так Россия сказала
За пять минут уж снегом талым Шинель запорошилась вся. Он на земле лежит, усталым Движеньем руку занеся. Он мертв. Его никто не знает. Но мы еще на полпути, И слава мертвых окрыляет Тех, кто вперед решил идти.
В нас есть суровая свобода: На слезы обрекая мать, Бессмертье своего народа Своею смертью покупать.
Нет! Эта боль никогда не остынет И, сквозь года, будет вечно со мной, Ведь нет ужасней на свете картины, Чем смерть ребёнка от бомбы шальной. Как не понять материнское сердце, Что разрывается, словно снаряд, Видя ребёнка в объятиях смерти Там, где война, там, где взрывы гремят. Как не понять материнские слёзы, Рвущую боль над грабами детей. Время пройдёт, бугорки у берёзы Сердце защемят сильней и сильней. Нет преступления страшней и ужасней, Чем смерть ребёнка у хаты родной. Все разговоры пусты и напрасны, Если они по течению с войной. Кто бы придумал мгновенно и срочно Силу такую, что смерти сильней, Чтобы вернуть этой матери дочек, Чтобы увидеть живыми детей. Нет! Эта боль никогда не остынет. Мир бесконечен и очень суров. Женщина эта могил не покинет И будет с ними во веки веков. 06.02.2015.
Менялись дни, менялись ночи, менялись нравы, времена, но в край родной и в дом наш отчий, ворвалась с грохотом война. Она как мерзкая старуха, Что носит дряхлое тряпьё, И снова кровь, и вновь разруха, Подобен смерти лик её. В душе с надрывом покидали, Мужи уютный, теплый кров, Врагов обратно отправляли, Потоком цинковых гробов. За то чтоб дети в мире жили, Они сражались, как могли, И с честью головы сложили, И в рай героями ушли, Они на небе повстречали, Своих отцов, своих дедов, что тоже в бегство обращали, орду испуганных врагов. А. Борсук