К тому же, Берлин и Вена наряду с Парижем стали красивейшими городами мира; Лондон и Нью-Йорк по сравнению с ними - просто грязные захолустья, в особенности Лондон, который кажется нам после нашего возвращения каким-то странным.
«Кольцевых улиц, расположенных одна за другой», о которых говорил товарищ Хёгер, я, правда, в Берлине не смог обнаружить, но все же город внешне действительно красив, даже в рабочих кварталах просто дворцовые фасады. Но о том, что за ними скрывается, лучше всего умолчать. Нищета рабочих кварталов, разумеется, повсеместное явление; однако что меня совершенно удручает, - это «берлинская комната», немыслимое во всем остальном мире вместилище тьмы, затхлого воздуха и уютно чувствующего себя там берлинского филистерства. Благодарю покорно! В квартире Августа этого нет, и это единственная квартира, которая мне нравится; во всех остальных я погибал.
Вчера мы были на спектакле «Свободной народной сцены» [«Freie Volksbuhne»] - театр имени Лессинга, одно из самых лучших и приятных в Берлине помещений, был снят для этого случая. Места разыгрываются как между подписчиками в лотерее, и можно увидеть рабочих, мужчин и женщин, в креслах партера и в ложах, в то время как буржуа могут попасть на галерку. Публика проявляет такое внимание, такую преданность, такой энтузиазм, которые не сравнимы ни с чем. Никаких аплодисментов до закрытия занавеса, затем настоящая буря. Но в патетических сценах - потоки слез. Ничего удивительного, что артисты предпочитают эту публику всякой другой. Пьеса была довольно хороша, а игра гораздо лучше, чем я ожидал. Прежнее мещанство исчезло с немецкой сцены как в игре, так и в характере пьес. Я пришлю тебе краткую рецензию на последнюю пьесу.
В общем, на континенте произошли коренные изменения с тех пор, как я в последний раз видел его. Повсюду оживление, деятельность, развитие, по сравнению с которыми Англия кажется неподвижной. Берлин я видел мало (из того, что до сих пор видел, - ни одного квадратного фута того Берлина, который я оставил в 1842 г., все новые постройки), но внешне он в самом деле великолепен, хотя боюсь, что внутренне полон неудобств. У Бебеля (где мы с Луизой остановились) очень красивая и удобная квартира, но Лайбрери, у которого мы провели вчерашний вечер, живет в квартире с настолько отвратительным расположением комнат, что это привело меня в ужас. Здесь, в Берлине, они изобрели «берлинскую комнату» с каким-то подобием окна, и в ней-то берлинцы и проводят почти все свое время.
Спереди находятся столовая (лучшая комната, предназначенная для парадных случаев) и гостиная (еще более пышная и еще более парадная), затем «берлинская» трущоба: рядом темный коридор, несколько спален, выходящих окнами во двор, и кухня. Неуклюжее, неуютное расположение, специфически берлинское (то есть буржуазно-берлинское): пышность и даже великолепие фасада, темнота, неудобство и плохое расположение позади, фасад только для парадности, а неудобства для повседневной жизни. Во всяком случае, таково мое впечатление сейчас, будем надеяться, что оно изменится в лучшую сторону.
Вена - исключительно красивый город, с прекрасными бульварами (Рингштрассе), а огромная площадь между ратушей, находящимся против нее новым Бургтеатром, парламентом справа и университетом слева не имеет равной в мире. По Вена - слишком большой город для ее жителей, они только еще начинают учиться тому, как пользоваться этими бульварами. Лет через десять все будет в десять раз прекраснее, потому что в десять раз больше будет кишеть людьми.
Германию я нашел совершенно преображенной. По всей стране - заводские трубы, но на том небольшом участке, по которому я проезжал, они не настолько многочисленны, чтобы дым их причинял неудобство. Кёльн и Майнц неузнаваемы. Старый город на том же месте, но вокруг или рядом с ним вырос больший по размерам и более современный город с великолепными зданиями, расположенными по отлично составленному плану, и с крупными промышленными предприятиями, которые занимают особые кварталы, чтобы не портить вида и не нарушать покоя остальных. Наибольших успехов достиг Кёльн - число его жителей почти утроилось; Ринг - великолепная улица, ничего равного ей нет во всей Англии. Майнц растет, но медленнее. В Страсбурге отчетливо видно разделение на старый город и новый район, образуемый университетскими и административными зданиями, - внешний придаток, а не продукт естественного роста.
Энгельс, письма
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
Полю, конечно, будет очень любопытно узнать насчет Эльзаса. Что ж, французы могут быть довольны. В Страсбурге, к моему удивлению, я слышал только немецкую речь. Лишь раз проходившие мимо меня две девушки, еврейки, говорили по-французски. Но это весьма обманчиво. Один очень толковый молодой социалист, который живет там, сказал мне, что едва выходишь за городские ворота, как слышишь, что народ говорит только по-французски, и притом нарочито. Также и в Мюльхаузене, по его словам, 4/5 населения - рабочие, да и все остальные - говорят по-французски. А ведь до аннексии так не было. С тех пор как открылось железнодорожное сообщение, французский язык стал распространяться по сельским районам, но даже и теперь французский, на котором они говорят, представляет собой в значительной степени их собственное изобретение. Но, как бы то ни было, это - французский язык, и он показывает, чего хочет народ. Когда произошла аннексия, я однажды сказал Мавру, что последствием всех этих попыток регерманизации будет то, что в Эльзасе будут говорить по-французски больше, чем когда-либо раньше. Так и случилось. Крестьянин и рабочий держались за свой немецкий диалект, пока были французами; теперь они всячески стараются избавиться от него и употребляют вместо него французский.
Таких отъявленных дураков, как эти пруссаки, свет не видал. Они пресмыкались перед дворянством и буржуа, которые, а это им следовало знать, были безнадежно офранцужены и притесняли крестьян и рабочих, сохранивших, по крайней мере в языке, какой-то остаток немецкой национальности. Край находится под каблуком мэров, жандармов, сборщиков налогов, назначенных центральным правительством и большей частью ввезенных извне; они делают, что хотят, и живут в своем кругу, отгородившись от народа и ненавидимые им. Все старые деспотические законы французской Второй империи тщательно сохраняются и проводятся в жизнь, а иногда даже совершенствуются при помощи старинных указов, относящихся к старому порядку и откопанных учеными чиновниками, которые обнаружили, что революция позабыла ясно заявить об их отмене! Более того, туда ввозится и еще более совершенствуется все свойственное прусским чиновникам крючкотворство. Последствия разумеются сами собой. Когда я спросил своего друга: значит, если бы французы каким-нибудь образом вернулись, то, очевидно, девять десятых населения встретили бы их с распростертыми объятиями? - он ответил, что это так.
В Страсбурге старая буржуазия держится совершенно обособленно и никоим образом не общается с незваными гостями. Среди остальной части населения Бебель очень популярен.
Везде, где его узнавали, люди стояли в дверях магазинов и приветствовали его. Можешь быть уверена в том, что он поставит перед рейхстагом вопрос о положении дел в Эльзасе совершенно иначе, чем эти протестующие ослы, которые, по-видимому, радуются каждой новой мере, направленной на подавление, из боязни, что народ может примириться с новым режимом, и которые вследствие того потеряли почти все свое влияние на население. В этом, как и в любом другом случае, окажется, что наша партия - единственная, которая может сделать и сделает то, что действительно необходимо. (Только что - телеграмма из Рубе в адрес Грёйлиха о том, что Гед избран. Ура! Надеюсь во второй половине дня узнать о победе Поля).