> Хочу подчеркнуть, что если бы этому парню не "повезло" вырасти под патронажем однополого романтического союза, то он не был бы даже Би, а был бы нормальным парнем !
>
>
>
>
>
> 08.02.2014 12:05 Анализ, события, факты
>
>
> Как я рос с двумя мамами: невысказанный взгляд ребенка.
> (481)
>
>
>
> Р В С
> r-v-s.su 07.02.2014
> Перевод статьи "Growing Up With Two Moms" Роберта Оскара Лопеза, опубликованной в издании Witherspoon Institute.
> У детей однополых пар впереди тяжелый путь – я знаю, так как прошел его сам. Последнее, что нам следует делать – это вынуждать их ощущать собственную вину, когда они испытывают напряжение и охвачены странными чувствами.
> В период между 1973 и 1990 годом, до смерти моей любимой мамы, меня растили она и ее романтический партнер женского пола. У каждой был собственный дом, но они проводили практически все выходные вместе, и со мной, в трейлере, предусмотрительно помещенном на стоянку рекреационных автомобилей в 50 минутах от города, в котором мы жили. Поскольку я был самым младшим из биологических детей моей мамы, я был единственным ребенком, у которого в детстве не было опыта общения с отцом.
> После того как дети «возлюбленной» моей матери уехали в колледж, она переехала в наш дом в городе. Я жил с ними в течение короткого времени до того момента, когда моя мать умерла в возрасте 53 лет. Мне было 19. Другими словами, я был единственным ребенком в семье, у которого был жизненный опыт «гей – воспитания», в сегодняшнем понимании этого термина.
> Просто-напросто, взросление с гей-родителями было очень трудным, и не из-за предубеждения соседей. Люди из нашего местного сообщества в действительности не знали, что происходило в нашем доме. Для большинства внешних наблюдателей я был хорошо воспитанным ребенком, с высокими достижениями, заканчивающим школу на круглые пятерки.
> Однако, внутренне я был в смятении. Когда твоя жизнь дома настолько радикально отличается от жизни всех остальных вокруг, нанося существенный удар по самым основам физических отношений, ты вырастаешь странным. У меня нет умственных отклонений или биологических расстройств. Я просто вырос в доме настолько необычном, что мне было предопределено существовать в качестве социального изгоя.
> Мои сверстники обучались всем неписаным правилам внешнего приличия и языка жестов дома; они понимали, что допустимо сказать при определенных обстоятельствах, а что нет; они узнавали как о традиционных мужских, так и традиционных женских социальных механизмах.
> Даже если родители моих сверстников были разведены, а действительно многие были разведены, дети все равно росли, видя мужскую и женскую социальные модели. Как правило, у мужчин они учились тому, как быть смелым и решительным, от женщин – как писать благодарственные открытки и быть чувствительным. Конечно, это стереотипы, но эти стереотипы становятся полезными, когда вы неизбежно покидаете свое безопасное место – трейлер вашей мамы – лесбиянки, и вынуждены работать и выживать в мире, где все мыслят стереотипами, даже геи.
> У меня не было ни одного мужского образа для подражания, а моя мать и ее партнерша не походили ни на традиционных отцов, ни на традиционных матерей. В результате я мог предложить очень небольшой набор распознаваемых социальных сигналов потенциальным друзьям обоего пола, поскольку другим людям я не казался ни уверенным в себе, ни чувствительным. Поэтому я редко заводил дружбу и легко отдалялся от других. Геи, которые росли в обычных семьях, возможно, испытывали трудности со своей сексуальной ориентацией, но когда дело доходит до такой громадной социальной области как адаптация, не имеющей отношения к сексуальности, – как поступать, как разговаривать, как себя вести – у них есть преимущество, поскольку они видели эти процессы дома. Многие геи не осознают, каким счастьем было воспитываться в традиционной семье.
> Моя семейная жизнь не была традиционной, не была и общепринятой. Я страдал из-за этого, и это страдание с трудом поддается описанию социологов. Будучи нервозным и грубым, я бы позднее казался странным даже взрослым геям и бисексуалам, обладавшим небольшим терпением в отношении личностей, подобных мне. Я был точно также чужд им, как и людям с обычной ориентацией.
> Твоя жизнь тяжела, когда ты странен. Даже сейчас у меня немного друзей, и часто я ощущаю, как будто не понимаю людей из-за невысказанных гендерных намеков, которые все вокруг, включая геев, воспитанных в традиционных семьях, воспринимают как само собой разумеющееся. Несмотря на то, что я трудолюбив и быстро всему учусь, я испытываю трудности в профессиональной среде, поскольку мои коллеги считают меня ненормальным.
> Что касается сексуальности, то геи, росшие в традиционных семьях, получили преимущество, хотя бы наблюдая рядом с собой своего рода ритуал ухаживания. Я понятия не имел о том, как быть привлекательным в глазах девушек. Когда я вышел из материнского трейлера, я был немедленно помечен как изгой из-за моей манерности, присущей девочкам, забавной одежды, сюсюканья и нелепости. Нет ничего удивительного в том, что я окончил школу девственником, у которого никогда не было девушки, и который вместо этого побывал на четырех студенческих балах в качестве остроумного друга девушек, просто искавших компаньона для оплаты лимузина.
> Когда я пошел в колледж, меня засекли все «гей – радары», и ЛГБТ группа кампуса вскоре нагрянула ко мне сообщить, что я, должно быть, на 100% гомосексуалист. Когда я признался, что я бисексуал, они объявили всем, что я лгу, и просто еще не готов раскрыться как гей. Напуганный и травмированный смертью матери, я бросил колледж в 1990 году и провалился в нечто, что можно назвать не иначе как гей – преисподней. Там со мной происходили ужасные вещи.
> Это продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось двадцать восемь лет – тогда я внезапно обнаружил себя состоящим в отношениях с женщиной, благодаря стечению обстоятельств, которые потрясли всех, кто меня знал, и удивили даже меня. Я называю сам себя бисексуалом, поскольку повествование о том, как я наконец осознал свою «правильную» ориентацию после почти тридцати лет пребывания геем, составило бы несколько романов. Я не хочу иметь дело с гей-активистами, критикующими меня методами, которыми гей-сообщество выполняет миссию «найти и обезвредить», направленную против бывших геев, «отрицающих» или «гомоконов» (гей-консерваторов).
> Хотя моя биография тесно связана с проблемами гей-сообщества, первым человеком, связавшимся со мной, чтобы поблагодарить за описанную мной перспективу ЛГБТ проблем, был Марк Регнерус. Его сообщение датировано 17 июля 2012. Я не был частью его обширного исследования, но Марк заметил комментарий, посвященный результатам, который я оставил на сайте, и проявил инициативу, начав переписку по электронной почте.
> Я дожил до сорока одного года, и никто – а меньше всего гей-активисты – не хотел, чтобы я честно рассказал о сложных переплетениях в моей жизни, связанных с геями. Уже за одно это Марк Регнерус заслуживает огромного уважения, а гей-сообщество должно поощрять его исследования вместо того, чтобы пытаться заставить его замолчать.
> Исследование Регнеруса установило 248 взрослых, бывших детьми родителей, которые находились в романтических гомосексуальных отношениях. Им был предоставлен шанс дать честную оценку прошлых событий с позиции взрослого человека, и эти ответы оказались крайне противоположными планам внедрения равных возможностей для гей-браков. Результаты подтвердились очень важным в жизни явлением, называемым здравый смысл: расти, отличаясь от других, трудно, и эти трудности увеличивают риск того, что у детей разовьется неспособность адаптироваться, они начнут искать утешение в алкоголе и других типах опасного социального поведения. Каждая из этих 248 человеческих историй, несомненно, наполнена сложностями.
> Эти 248 историй, как и моя, заслуживают того, чтобы быть услышанными. Гей-движение делает все, чтобы нас никто не услышал. Но меня больше интересуют сами истории, чем их количество (тем более, что я преподаватель английского языка), а Регнерус случайно натолкнулся на сундук с сокровищами повествований.
> Итак, чем обусловлен кодекс молчания со стороны ЛГБТ лидеров? Я могу рассуждать только со своей позиции. Я чту память моей матери, но я говорю без обиняков, когда описываю как тяжело было расти в гомосексуальной семье. Ранние исследования изучали детей в период их жизни вместе со своими гей – родителями, поэтому дети не были вольны говорить, руководствуясь, как все дети, сыновней почтительностью, чувством вины и страхом потерять карманные деньги. За то, что я пытался говорить честно, я был буквально раздавлен на десятилетия.
> Последняя попытка дискредитации безмолвных историй (и данных), подобных моей, была предпринята Дареном Е. Шеркатом, который дал интервью Тому Бартлету из «Chronical of Higher Education», в котором сказал, – я цитирую, – что исследования Марка Регнеруса были «ерундой». В статье Бартлет продолжает:
> «Среди проблем, выделенных Шеркатом, – введенное в исследовании определение для «матерей – лесбиянок» и «отцов – геев», используемое в исследовании, – аспект, который находился в фокусе основной критики со стороны общества. Для целей исследования женщина может считаться «матерью – лесбиянкой», если у нее были отношения с другой женщиной в любой период времени после рождения ребенка, независимо от длительности этих отношений, и того, воспитывали ли ребенка обе женщины как пара или нет».
> Шеркат заявил, что из-за этого факта самого по себе исследование должно было быть немедленно лишено возможности рассмотрения для публикации.
> Проблема с дисквалификацией Шеркатом работы Регнеруса – это вариант дилеммы яйца и курицы. Хотя Шеркат использует термин ЛГБТ в том же интервью с Бартлетом, он наделяет особым правом «Л» и «Г» и жестоко дискриминирует «Б» – бисексуалов.
> Откуда берутся дети у ЛГБТ родителей? Если родители – стопроцентные геи или лесбиянки, то возможны следующие варианты: дети были зачаты посредством суррогатного материнства или искусственного оплодотворения, или же через усыновление. Эти случаи настолько ничтожны в процентном отношении среди ЛГБТ-родителей, что их было бы практически невозможно обнаружить в количестве, большем, чем полдюжины в случайной выборке из нескольких тысяч взрослых.
> Большинство ЛГБТ родителей, таких как я, да и строго говоря, и моя мать, являются теми забытыми «Б» – бисексуалами. Мы зачали наших детей, потому что находились в гетеросексуальной связи. Естественно, возникают социальные сложности, если вы зачали ребенка с партнером противоположного пола, но вас все еще привлекают люди того же пола. Шеркат называет эти осложнения нуждающимися в дисквалификации, поскольку они нарушают чистоту гомосексуальной модели воспитания.
> Я бы хотел постулировать, что дети, воспитанные однополыми парами, естественно, будут более любознательны и будут больше экспериментировать в вопросах гомосексуальности, при этом не обязательно, что их совсем не привлекает противоположный пол. Поэтому они с большой вероятностью, так же, как и я, попадут в категорию бисексуалов – это означает, что дети ЛГБТ родителей, как только они становятся молодыми людьми, с большой вероятностью первыми будут дисквалифицированы учеными-социологами, которые сейчас требуют поддерживать родителей этих молодых людей.
> Стопроцентные геи, возможно, смотрят на бисексуалов со смесью отвращения и зависти. Бисексуальные родители представляют угрозу ядру нарратива ЛГБТ воспитания – у нас действительно есть выбор: жить ли нам как геям, или придерживаться традиций, – и мы вынуждены решать, какой будет гендерная конфигурация семьи, в которой будут расти наши дети. В то время как многие геи рассматривают бисексуальность как более легкую позицию, фактом является то, что бисексуальные родители несут на своих плечах более болезненный груз. В отличие от гомосексуалистов мы не можем сбросить со счетов наши решения, поскольку они обусловлены природой. У нас нет другого выбора, кроме как принять на себя ответственность за то, что мы делаем в качестве родителей, постоянно жить с чувством вины, сожаления и заниматься самокритикой.
> Наши дети не появляются с чистым юридическим иммунитетом. Как мужчина, хотя и бисексуальный, я не могу избавиться от матери моего ребенка, словно она была использована как инкубатор. Я должен был помогать своей жене справляться с проблемами во время беременности и послеродовой депрессией. Когда она сталкивалась с дискриминацией по отношению к матерям или женщинам в условиях сексизма на рабочем месте, я должен быть терпеливым и слушать. Я должен уделять внимание ее сексуальным нуждам. Как только я стал отцом, я отбросил собственное гомосексуальное прошлое и поклялся, что никогда не разведусь со своей женой или заведу отношения с кем-то еще, мужчиной или женщиной, вплоть до моей смерти. Я выбрал эти обязательства, чтобы защитить моих детей от последствий пагубной драмы, даже когда они станут взрослыми. Когда ты являешься родителем, этические вопросы вертятся вокруг твоих детей, и ты отказываешься от своих собственных интересов … навсегда.
> Оценка Шеркатом работы Регнеруса показывает полное пренебрежение тем эмоциональным и сексуальным усилиям, которые прилагают бисексуальные родители для своих детей. Бисексуальные родители должны бороться, выполняя свои родительские обязанности, и в то же время противостоять соблазну вступить в гомосексуальные отношения. Эта турбулентность, задокументированная в исследовании Марка Регнеруса, является свидетельством того, насколько это тяжело. Это не столько угроза, сколько напоминание о том бремени, которое я несу, и стимул заниматься прежде всего потребностями моих детей, а не предаваться своим сексуальным желаниям.
> Еще одна проблема причинно-следственной связи в отрицании Шерката имеет отношение к консервативной идеологии. Многие люди отвергли мою историю, используя четыре простых слова: «Ну, ты же консерватор». Да, я консерватор. Как я к этому пришел? Мои взгляды сдвинулись к правому крылу потому, что я как раз жил в своего рода анти-нормативных, маргинализированных, подавляющих личность условиях, которые приветствуют левые: я – бисексуальный интеллектуал латинского происхождения, воспитанный лесбиянкой, и на собственном опыте познавший в молодости бедность в Бронксе. Я обладаю достаточным пониманием ситуации, чтобы заметить, что либеральные социальные стратегии в действительности не помогают людям в подобных условиях. Особенно убийственна либеральная позиция, что нас не следует осуждать в вопросах секса. В мире геев в Бронксе я вычистил достаточно квартир после мужчин, умерших от СПИДа, чтобы понять, что сопротивление сексуальному соблазну является основой любого типа человеческого общества. Секс может быть пагубен не только из-за инфекционных болезней, но также и потому, что является причиной нашей уязвимости и способствует тому, что мы крепко держимся за тех людей, кто нас не любят, горюем по тем, кто оставляет нас, и не знаем, как отделаться от тех, кому мы нужны, но которых не любим мы. Левый ничего из этого не понимает. Вот почему я консерватор.
> Так что да, я консервативен и поддерживаю данные, полученные Регнерусом. Или же это в первую очередь полученные Регнерусом данные заставляют пересмотреть ситуацию и делают меня консерватором? Шеркат должен решить эту задачу.
> Дожив до сорока одного года в качестве «странного человека», я вижу эту прискорбною «подгонку» в исследованиях, ради которой первичный инстинкт экспертов и гей-активистов заставляет исключать мою биографию как неподходящую из любой выборки данных, и являющуюся, по словам доктора Шерката, «ерундой». Так что игра продолжается уже по крайней мере двадцать пять лет. Несмотря на разговор об ЛГБТ-союзах, тема бисексуальности оказывается на обочине благодаря ученым, подобным Шеркату. Несмотря на болтовню о гей-движении, гей-активисты просто хотят свести описание свою социальную группу к группе профессионалов, нормальных людей, которые знают, как закатывать славные вечеринки, поддерживать светскую беседу и подбирать мебель «арт деко».
> Я благодарю Марка Регнеруса. Будучи далеко не «ерундой», его работа убеждает меня, поскольку она признает то, что движение гей-активистов постаралось старательно вычеркнуть или, по крайней мере, проигнорировать. Является ли гомосексуальность выбором или она врожденная, легализованы гей-браки или нет, быть странным тяжело. За странность приходится платить психическим здоровьем, таким людям труднее находить друзей, странность оказывает влияние на профессиональный рост, и иногда затягивает на отупляющий путь самолечения в виде алкоголизма, наркомании, азартных игр, антисоциального поведения и безответственного секса. У детей однополых пар впереди тяжелый путь – я знаю, потому что я прошел его. Последнее, что нам следует делать – это вынуждать их ощущать собственную вину, когда они испытывают напряжение и охвачены странными чувствами. Мы задолжали им, по крайней мере, порцию честности. Спасибо Вам, Марк Регнерус, за то, что нашли время выслушать.
> Роберт Лопез – старший преподаватель английского языка в Университете штата Калифорния, Нортридж. Автор «Яркий консерватор: американские беседы со старейшинами, от Уитли до Уитмена». В этом году он будет публиковать свои романы, написанные им в 1990-е и 2000-е годы.

>
>


>> Ну Чикатила и Гитлер выросли в традиционных семьях и че?
quoted2

> sameps писал(а) в ответ на сообщение:


>>
>> Я никогда не утверждал, что в традиционных семьях вырастают одни ангелы.
quoted2