Поступай как велит тебе сердце. (О поездках в Израиль)
maris
0 435 01:34 21.04.2012
* * * Израиль завоевал моё сердце своей религиозной философией, неисчерпаемой и поэтичной, воинственной и страстной. Философией «народа священников и царей», которая легла в основу цивилизаций Востока и Запада, сохранила и возвысила евреев как нацию, через тысячелетия помогла им вернуть землю предков. Когда ты прочёл всё, что можно о своей стране, то, в конце концов, начинает наступать пресыщение Родиной, где осталось только умереть, потому что не осталось в ней тайны. В какой-то момент тебя ждёт испытание чужой правдой. Искушение чужой философией. Метафизическая бездна чужой веры. И тогда ты захочешь уйти в другой народ и одеть его шкуру и пройти его путём. Не смотреть, как молится, но молиться вместе с ним. И возненавидеть его ненавистью, и полюбить его любовью.
Самолёт словно завис во тьме, и под крылом его надолго замерла дуга огней – вдоль дороги, вдоль побережья? Сидящая рядом попутчица говорит: «Не знаю, что это – Сирия, Ливан?..».
В апреле 2009-го я, заинтересовавшись иудаикой и каббалой ещё в 2007-м, начала изучать иврит. Сначала заинтересовалась рекламой одно еврейского учреждения, где было объявлено, что на курсы этого языка берут всех. Оказалось – враньё на публику. На курсы иврита даже на платной основе меня не принимают, потому что необходимо документальное подтверждение того, что кто-то из предков принадлежит к избранному народу. «А не приврать ли?» – Думаю. В душе я тихий авантюрист и люблю забавные приключения. - Моя бабушка по отцу – еврейка. Но документов, подтверждающих это, нет. – Говорю внаглую. - Мы можем помочь Вам найти сведения о Вашей бабушке. - Спасибо, я подумаю. Но вряд ли что-то получится… - Ещё бы… было бы что искать… - Наши спонсоры хотят, чтобы здесь обучались только евреи. – Оправдывается приветливая девушка. Ради справедливости скажу: курсы иврита «для всех» были обнаружены, но это было уже после поездки. Эта страна словно не хотела впускать меня. Был сбой с билетом. После облома с курсами надул туроператор, присвоивший деньги на отель, пришлось довольствоваться убогим хостелом. Но вообще-то бытовые условия меня мало волнуют.
* * * Включаю телевизор, милая девушка говорит на иврите. А за окном, во дворе какой-то мастерской, по-русски перекликаются рабочие: - Сергей, ты куда пилу дел? Это Тель-Авив. Моя первая поездка состоялась в 2009-м году. Поселилась в затрапезном «Нордау», где порой на подушку заползают муравьи. Вчера в полночь я проходила досмотр в аэропорту Домодедово и, возможно, меня не впустили бы в самолёт, потому что слишком дотошно расспрашивали об израильтянине, приславшем мне приглашение. Я не смогла бы подробно рассказать о нём, потому что, во-первых, мы познакомились в редакции газеты «Завтра», а об этом упоминать не стоило, во-вторых, мало знаю его как человека, скорее, как скандального публициста, автора спорных материалов. По счастливой случайности слишком придирчивую даму из Службы безопасности, допрашивающую меня, сменила другая служащая, и мне удалось пройти собеседование. Но по приезде в Бен-Гурион ко мне-таки придрался Сотрудник службы безопасности, потрясая приглашением: «Вы знаете, что написал Ваш Изя?» Я пожала плечами: «Не понимаю английского». «Он ПРИКАЗЫВАЕТ полиции Вас впустить. Если следующий раз напишет в таком тоне, полетите обратно». До сих пор не знаю, чем так шокировал стражей порядка журналист-бунтарь. Но за приглашение благодарна.
* * * Если б я не съездила туда, то жалела бы всю жизнь. Откупаюсь этой поездкой от мечты о ней. Безжалостно-навязчивой. Увидеть, вкусить, ощутить. Из московской осени я попала в тёплую расслабляющую негу восточной ночи. Мётлы пальм вдоль дороги упирались в густо-чёрное бархатное небо с серебряными россыпями. Только в первый утренний час в Тель-Авиве, когда улица пустынна и на остановке у вокзала нет ни души, я теряюсь. Обстановка напоминает мне российский областной центр, этакий Тамбов с пальмами, но некому подсказать, куда ехать. Одетая в кожаный осенний пиджак, я присаживаюсь на скамейку и открываю записную книжку с фразами на иврите, потому что, казалось бы, заученное мною, почему-то вылетело из головы. Но тут вижу молодую даму с девочкой на руках и решаюсь задать вопрос. Вскоре выхожу из автобуса. На скамье сидит и жмурится на утреннее солнце смуглый старик, он указывает мне на хостел. Чего я ждала от этого путешествия? Человек, несколько лет назад клеивший листовки со свастиками в компании чернорубашечников, в какой-то момент забивший ноутбук израильской музыкой, оказавшейся в чудовищном соседстве с песнями бандеровцев, и книгами еврейских мудрецов. - К Гробу Господню, к Гробу Господню, - только и слышала я от православных и православствующих коллег и знакомых. Как будто храм этот был центром Вселенной и местом, ради чего существовала Земля Обетованная. Но я приехала, чтобы увидеть Цфат. Меня очаровали его пейзажи на экране компьютера, в фильме «Секреты» о девушках из мидраши. Окутанный туманно-голубым светом, он был наполнен сиреневым мёдом тайны, сгущающимся в тенистых извилистых переулках, круто-поднимающихся вверх, к небу. Его фонари над синими дверями, его средневековый булыжник, стертый башмаками мудрецов, его безмятежно-яркая луна. Цфат – родина Каббалы.
Я думаю о том, как велика Индия, где огромные храмы, украшенные переплетенными телами миллионов богов и апсар, украшают сокровищницу загадок истории ариев. Но ни один из этих храмов не имеет для мировой истории того значения, какое имеет Храм Соломона, от которого осталось одна Стена. И Книга истории одного маленького народа, обаявшая и пленившая почти весь мир, сделавший её основой своих религий и заблуждений. Одна книга и одна стена... а какая сила в этой вере, сохранившей блуждавший и метавшийся по всей Европе и Азии народ.
Почему мне любопытны эта страна, её вера? Возможно, и потому, что перекормлена чтением книг и статей, полных жаркой ненависти к евреям, мнительности и поисков их вины во всём, вплоть до плохой погоды. Так некогда в родной семье меня, ребёнка, перекормили православием, конвоем Иисуса Сладчайшего, который накажет, шаг – влево, шаг – вправо – геенна огненная... Обратный эффект.
От Тель-Авива дорога идёт по степи, напоминающей края, где я выросла. Но ближе к Иерусалиму начинается гористая местность. На светлых каменистых холмах – низкие деревца. И думаешь, сколько племён билось за эту землю, по сути бесплодную, где пейзажам так не хватает ручья, реки. Бились веками, добывая её как подтверждение, что Бог именно на их стороне, оспаривая избранность у евреев. Но благодать украсть невозможно.
Рассматриваю людей вокруг – чисто восточный тип лица встречается не часто. Много русоволосых. Да, каждый пятый здесь точно говорит по-русски, но мне хочется говорить на их родном языке. Если бы я ехала в Индию, то учила бы хинди. Если бы в Италию – итальянский. Универсальный английский, который пригодится в другой стране, изолирует тебя от окружающих иноземцев в смысле духовном, а я не желаю осознавать себя туристом, мне нужно смотреть не извне, а изнутри на общество, в котором оказываюсь за границей... Понимаю ответы скорее интуитивно, ориентируясь на два-три знакомых слова. Труднее было запоминать не слова, а сам рисунок букв. Протестовало европейское сознание. «Зачем тебе это? Лучше учи английский или немецкий. Иврит тебе не пригодится» - Сказал мне некто. Но я считаю: в наше время любить бесполезные знания – аристократично.
Когда мне в Израиле нужно было что-то узнать, я специально спрашивала у тех, кто казался мне наиболее колоритными личностями. У белобородого старца-ортодокса с нитями цицит из-под пиджака, у девушек-солдат, белокурых, абсолютно славянских красавиц, они говорят по-русски с акцентом, видимо, выросли здесь и только родители из России, у шумных торговцев... После поездки, в Москве, первый же визит к старым знакомым обернулся скандалом – я поняла, что причиной стал мой хороший отзыв о евреях. Более чем десятилетняя дружба наша была разрушена. Но как поёт Кинчев: «Я не червонец, чтобы нравиться всем».
* * * Иерусалим душит и давит меня жарой. Это не томная влажная атмосфера приморского города и не лёгкое марево степей, а безжалостный зной от солнца и прокалённых белесых камней. На остановке возле автовокзала пытаюсь выспросить, как добраться до Стены плача. Среди ожидающих транспорт вижу пару – мужчина в фуражке и странном костюме, женщина в длинном красном сарафане и белой блузке с пышными рукавами, на волосах ажурная сетка, украшенная наивными розочками из блестящей тесьмы. Рядом синеглазый мальчик с кипой на льняных волосах. Мужчина тоже синеглазый, с симпатичным загорелым лицом, в своей одежде напоминает мне приказчика или извозчика из фильма о дореволюционной России, не будь кипы на мальчике, я бы приняла их за русских староверов, поселившихся в Святой Земле. Услышав, как спрашиваю о том, какой автобус идёт до Стены, приходят мне на помощь: - Первый!.. А вы откуда? – Спрашивает женщина. - Из Москвы. - Мы из Питера. Вас как зовут? - Марина. - Меня - Алёна, мужа - Василий. Живём здесь. - Долго? – Любопытствую я. - Семь лет, целая жизнь, - она гладит по белокурой голове сына. - Старший сын у нас уже раввин, сейчас в Нью-Йорке, - говорит её супруг, показывая мне на экране мобильника фото юноши, - двадцать три ему. - Красивый, - говорю я. - И зарабатывают они там будь здоров! - С какой-то наивной гордостью добавляет Василий. – А я не смог тут подтвердить диплом, иврит плохо знаю. Выучился в Ленинграде на инженера, а приходится работать слесарем. - Вы русские? - Муж – русский, а я еврейка, и предки у меня все евреи. Василий ради меня иудаизм принял, - отвечает Алёна. - Извините, а что это за значок? – Спрашиваю мужчину о жёлтом значке на его сюртуке. - Мы хасиды из Хабада. Центр у нас в Умани. - Вася, возьми коляску, - говорит женщина мужу. Подошел автобус. - Мы тоже едем к Стене. Я наблюдаю, как они общаются между собой – настроение лёгкой, светлой радости, в самом тоне голоса – улыбчивое любование друг другом. Конечно, у них есть еврейские имена, но называют друг друга русскими. Мы подходим к воротам, пропускающим во двор, вместе с Алёной, она советует мне покрыть голову, и я накидываю на голову шарфик. Ощущаю себя благочестивой еврейкой. Хасид Вася уводит сына с собой – двор разделен забором, делит территорию возле стены на мужскую и женскую. Мы с Алёной входит на женскую половину. Алёна совершает нетилат ядаим – омовение рук, перед тем, как мы спускаемся к Стене. Здесь стоят ряды пластиковых стульев, сидят и стоят молящиеся женщины, некоторые с малышами. Это не единый хор голосов, каждая наособицу взывает к Богу. Вот высокая девушка в длинном темном платье раскачивается, прижав к лицу молитвенник. Другая в военной форме, за спиной оружие, стоит, прислонившись лбом к бледно-желтой плите, негритянка, я вижу собранные в узел чёрные кудряшки и длинную красивую шею, шоколадную. Женщина лет пятидесяти, с совершенно русским лицом, в беретике на седеющих волосах распласталась, прижавшись к Стене ладонями, щекой, плачет, не может оторваться от камня, о чём-то умоляя. Между камней засунуты, вдавлены крошечные конвертики записок, на разных языках... Стена как окно для тех, кто может докричаться до Бога. Стена как экран для того, кто сможет увидеть. Стена – просто ряды выщербленных блоков для случайного человека. - Каждой просьбе соответствует определённая молитва, - поясняет Алёна, открывая книгу Псалмов Давида, где на развороте книги – слева текст на русском, справа на иврите. Мы с ней читаем по очереди. – А ещё нужно прочесть за родителей... Алёна даёт мне свой телефон и приглашает в гости. Они живут на «территориях». - Только не нужно звонить в субботу, я не смогу поднять трубку. – Добавляет она.
О, мы - русские националисты удивительные люди – и Рамбама и Бааль Сулама изучим, и Гилеля прочтём, и чёрт знает, чем это кончится. Любовью, может быть. Я считаю мой интерес к иудаизму закономерным следствием моего русского национализма. Это очередная прогулка романтика из крайности в крайность. «Широк русский человек, надо бы сузить…».
С семейством хасидов сажусь в автобус, едущий обратно, на автовокзал. Собираюсь устроиться на свободное сиденье, но мужчина напротив, в черной одежде ортодокса, вдруг восклицает: - Ло, геверет. Удивляюсь, думаю, что он занял место для какого-то своего знакомого, но больше претендентов на сиденье нет, и опять пытаюсь устроиться и вновь слышу паническое: - Ло, геверет! - Какого ж... тебе надо? – Думаю о вздорном типе... Это он мне: «Нет, госпожа». Алёна зовёт меня из к себе и поясняет, что в автобусе, идущем от Стены, присутствует разделение на мужскую и женскую половины. Больше такого явления не наблюдала. - А в дороге нужно читать вот это, - Алёна даёт мне брошюру с портретом Любавичского Ребе... Мы тепло прощаемся. Алёна и Василий хотят сделать покупки и наши пути расходятся.
В Израиле совсем не хочется есть - от жары. Зато в день выпиваешь литра три воды и сока. Сок тут выжимают в маленьких ларьках прямо на улице, на витрине лежат пирамиды фруктов и овощей, от арбузов и ананасов до красной свёклы. Можешь заказать микс из двух соков. Отходишь с высоким стаканом холодного сладкого напитка, с наслаждением пьёшь... Я хотела попробовать какие-нибудь экзотические фрукты, запомнился съедобный кактус сабра – водянистая мякоть с лёгким привкусом клубники, кожица – зеленая с розоватыми наростами, под ней слой бледно-зеленой мякоти, и внутренность прозрачно-красная, с крошками мелких семечек. Среди сувениров, разложенных на столах, которыми уставлена уютная улочка Тель-Авива, нет ничего, что делало бы их примечательней таких же побрякушек откуда-нибудь из Коломенского. Мой взгляд привлекают только брошки в форме осенних листьев, необыкновенно естественной расцветки, но вблизи замечаешь золотисто-зелёно-оранжевый блеск. Продавец поясняет, что это настоящие листья, покрытые металлическим напылением.
Подруга Аня заходит в мой номер. Раньше мы общались только по Интернету, познакомившись на литературном форуме. Другая подруга по форуму живёт в Хайфе, и я ещё не виделась с ней. Мы с Аней идём в Яффо. В Израиле каждый день голубое безоблачное небо. Царство лета. Всегда что-нибудь цветёт. Справа песчаная лента пляжа и море. Слева высотки, столпившиеся вдоль побережья. Розовые дома Яффо, узкие улочки с крутыми лесенками, мало туристов. Тощие остромордые коты сидят в нишах. Местная достопримечательность - висит над землёй лимонное дерево, корни в гнезде из битума, подвешенном за тросы. Катаемся на катере. Подруга боится, что я обгорю: «Здесь злое солнце». Аня украинка, приехала в Израиль из Киева много лет назад. Семнадцатилетняя, в кибуц среди пустыни Негев. Когда-то, в годы войны её бабушка прятала от гитлеровцев знакомую еврейку и получила звание Праведницы мира. Аня, как внучка Праведницы, имела право на репатриацию. На Украине тогда только начинались перемены, и будущее в родной стране было таким же неясным, как в Израиле. Аня рискнула. Она почти сразу устроилась на работу и смогла оплачивать учёбу в университете, снимать квартиру. Затем в Израиль приехали её родители. Сейчас у неё достойная работа. Хотя гиюр пройти отказалась. Я восхищаюсь тем, что подруга сама добилась всего в чужой стране... Мою фамилию она узнает только через год. Боюсь, что стала бы относиться иначе. Но нет, у нас абсолютное взаимопонимание. С юности кочуя по чужим углам, я везде быстро осваиваюсь. Уже к концу второго дня Тель-Авив кажется мне обжитым, своим городом. На следующий день я совершаю поездку в Тверию. Когда-то в детстве, мне, тринадцатилетней, обчитавшейся исторических книг, приснился сон, где кто-то сказал: «Езжай к Генисаретскому озеру». Проснувшись, я решила, что название звучит по-библейски, пошла в библиотеку и стала искать сведения о загадочном озере. Оказалось, что сейчас его называют Кинерет. Сейчас много лет, мне захотелось выполнить это не известно кем данное указание - романтично, не правда ли, вдруг оказаться там, где тебе указали быть много лет назад, в детском сне? Думаю, название озера проскользнуло перед глазами, когда я листала великолепную бабушкину Библию с гравюрами Доре, и вспомнилось во сне... Этот сон я воплотила в реальность… Автовокзал Тверии почти рядом с Кинеретом, только пройти вниз по улочке. Бледно-голубая дымка над озером, заключенным в плавно-изогнутую рамку округлых гор, с гламурными отельчиками среди пальм и прочей зелени. Серые мелкие камешки вместо песка, почти нет отдыхающих. Блаженные края. Здесь хочется остаться, далеко от подступающих жестоких холодов. Спускаюсь к воде, наклоняюсь и касаюсь тёплотой глади, сама не зная, зачем, словно давая понять тому, чей голос слышала во сне – я приехала, зачем звал меня? Но нет ответа. И не приходит озарение и понимание. Поднимаюсь обратно по крутой лесенке и возвращаюсь на автовокзал. А в Цфат я тогда не попала. На следующий день обгораю на пляже и валяюсь на гостиничной койке, страдая от температуры.
* * * Сиреневые прямоугольники высоток поднимаются из оранжевого тумана – это туман пустыни, песчаная взвесь над краснозёмом скудной почвы, на которой, вопреки зною, зеленеют посевы, сады и леса. В двухэтажном вагоне чистота и холодная свежесть. Поезд подходит к Акко – одному из древнейших городов Израиля. Вокзал расположен в современной его части. Моя вторая поездка состоялась в мае 2010-м года. Меня встретил поэт Михаил Сипер, с которым я познакомилась, благодаря критику Владимиру Бондаренко в редакции газеты "День литературы". Владимир Бондаренко – один из немногих людей, понимающих мой интерес к Израилю и поддерживающий мои творческие искания. Михаил замечательный поэт, лауреат международного поэтического фестиваля "Пушкин в Британии" и прекрасный человек. Он забронировал для меня циммер в кибуце Кфар Масарик, где живёт и творит уже много лет. Кфар Масарик – небольшой посёлок. Одноэтажные дома на две-три квартиры среди экзотической для меня природы. Над моим циммером стояло высокое дерево, всё усыпанное цветами, напоминающими сиреневые колокольчики, я про себя так и назвала его "колокольчиковое дерево", а у двери - усыпанная красными цветами китайская роза. Несколько человек занимаются озеленением кибуца, поливают газоны, высаживают новые растения. Проходя мимо одного домика, вижу растущую под открытым небом коллекцию разных кактусов. Я с удовольствием гуляла и рассматривала улицы среди пальм и эвкалиптов. Михаил провёл для меня экскурсию по кибуцу. Здесь было несколько предприятий, где работали жители: маленький завод электроники, полиграфическое предприятие, ферма, птичник, два магазина. Вот детские площадки, вот дом, где живут одинокие пенсионеры. На одной из полянок стоят статуи скульптора, жившего в Кфар Масарик. За домами расстилаются поля, где зреют хлопок, кукуруза, авокадо, оливы. По дорогам колесят трактора и прочая сельхозтехника. В автопарке кибуца жители всегда могут взять машину напрокат и платят только за бензин. Михаил занимается ремонтом компьютеров, их у местного населения сотни три, работа всегда есть. Кибуц возник в 30-х годах прошлого века, и его основателям пришлось много потрудиться, прежде, чем эта местность превратилась в прелестный оазис. Малярийные болота и пустыри – вот что увидели первые поселенцы. Был посажен эвкалиптовый лес, который пьёт болотную воду, осушая землю. Кибуц это колхоз в идеале, который в России так и не появился. На русскую деревню, где я выросла, кибуц абсолютно не похож – в наших краях каждый дом за забором, во дворе зачастую брешут несколько собак, я выросла в доме с решетками на окнах, я работала в офисе с решетками на окнах, за железными дверями. Но внутри кибуца дома с хрупкими стеклянными дверями стоят открытыми, ключ оставляют в замке, а опасаться следует только арабов, которые порой могут стянуть что-то с фермы, но от этих незваных гостей есть охрана.
На следующий день одна из двух моих израильских подруг - Оксана и её муж заехали за мной на машине, чтобы показать Цфат. Оксана по специальности экскурсовод. - Послушай, получается, что у тебя будет ещё один рабочий день. Тебе, наверное, надоели эти достопримечательности, - сказала я. – Давай подберём место, где и тебе будет интересно. - Думаешь, мне с туристами часто приходится часто бывать в Цфате? Им нужен стандартный набор – Гроб Господень и Мёртвое море. Упал-отжался. - И погрызть ствол священной пальмы, - заметила я. – Это к тому, что дуб Мамврийский погубили благочестивые паломники, ободравшие с него кору на сувениры. - Да, туристы зачастую не знаю даже минимума. На днях один интересовался: "А куда пошёл Иисус после Голгофы?", а другой в Вифлееме требовал показать ему колыбель Христа. Дорога до Цфата очень живописна. Вот на красноватой горе возвышается заброшенная крепость, Оксана поясняет, что в ней расселилась арабская деревня. Вот с обрыва видим долину с дымчато-синим осколком Кинерета. Вот мавзолей полководца царя Давида, святой помогает в войне. И всюду цветы. Сам Цфат ослепляет белизной, но рамы и двери синие. - Знаешь, почему в Цфате так много синего цвета? – Спросила Оксана. Я не знала. – Для того, чтобы ангелы чаще спускались в него, считая частью неба. Цфат называют "жемчужиной еврейской короны", это город Каббалы и художников. Но улица, где продаются местные сувениры, меня не заинтересовала - такие местные арбаты есть во многих городах для туристов, где торговцы сбывают им брелоки, бусы, картины с местными видами, шофары, семисвечники, иконы, серебряные стаканчики и блюда с чеканкой, талесы, кипы, кресты, статуэтки. В магазины заходили, чтобы постоять под кондиционером. Запомнился свечной магазин, где свечи самой замысловатой формы, особенно красивы сплетенные из разноцветных полосок воска для авдалы – завершения шаббата. И мастерская, совмещенная с магазином, где ткали шарфы и талесы люди в старинных одеждах. Начиная с тринадцатого века и дальше, в Цфат начал стекаться цвет духовной еврейской жизни, там написаны важнейшие труды известных каббалистов, например, знаменитый "Шульхан Арух". Помимо других причин, Цфат привлекает каббалистов тем, что рядом с ним, на горе Мерон, находится гробница раввина Шимона бен Иохая (РАШБИ), автора книги «Зоар». Мы приехали к мавзолею. Рядом с ним продавались старинные книги, толпились нищие, которых в других местах не встретишь, они ждут цдаки – пожертвования от паломников. Мы дали им несколько шекелей. Сбоку виднелась лестница, уводящая куда-то вниз вдоль склона. - Там похоронен Гилель с учениками. - Сказала Оксана. Гилель — наиболее значительный из законоучителей эпохи Второго Храма. Родился в Вавилонии. Происходил из дома Давидова, но был чрезвычайно беден и, работал дровосеком. Он дважды поселялся в Святой Земле — первый раз, чтобы учиться, а когда пришел в Эрец Исраэль вторично, то стал главой ученых того времени и занял должность главы Синедриона, на которую, согласно талмудическим источникам, был назначен за 100 лет до разрушения Храма (то есть в 30 г до н. э.). Возглавляли Синедрион два всеми почитаемых раввина — Гилель и Шамай. Они были равны мудростью, но различались нравом - Гилель был человеком мягким и снисходительным, Шамай - нетерпеливым и вспыльчивым. Она история о них особенно запомнилась народу. Однажды пришел к Шамаю чужестранец и попросил его объяснить смысл Торы, пока он стоит на одной ноге. Шамай рассердился и прогнал его прочь. Тогда он пошел к Гилелю и задал ту же задачу, ожидая, что и тот прогонит его. Но Гилель ничуть не удивился и не рассердился. — Я научу тебя Торе куда быстрее, — ответил он - Не делай ближнему того, чего не пожелаешь себе. В этом суть Торы. Вот кто автор знаменитого изречения. Мы стали спускаться вниз. Лестница была длинной, под громадой горы открылась пещера с горящими в глубине огоньками свечек. В нишах виднелись плиты саркофагов, возле которых бродили паломники. В Цфате множество святынь. Вот ашкеназская синагога, построенная на том самом месте, куда рабби Ицхак Лурия (Ари), один из величайших каббалистов XVI века, обычно приходил молиться накануне шаббата и где передавал мистические знания Каббалы своему ученику, который впоследствии записал их. Синагога Ари считается местом силы — местом сосредоточения мощнейшей энергии. В 1948 году, во время Войны за Независимость, силы врага захватили гору Мирон. Евреи Цфата собрались в синагоге Ари, чтобы обратиться к Богу с молитвой о защите и победе. В это же время начался артиллерийский обстрел города, и осколок снаряда попал в помещение синагоги. Пролетел над головой одного из молящихся как раз в тот момент, когда он склонился в поклоне. Стало традицией складывать записки с сокровенными пожеланиями в щель, оставленную снарядом, по аналогии с записками, оставляемыми в Стене Плача. Рядом с этим местом находится вход в комнату, а по правую сторону от входа стоит так называемый «стул пророка Элияу». Предание гласит, что молитва, прочитанная сидя на этом стуле, обязательно принесет удачу в зачатии ребенка. Многие супружеские пары приходят сюда в надежде, что Бог благословит их ребенком. Оксана рассказывает: - Есть поверье, что если в кресло сесть рядом с мужем, то родишь ребёнка. Одна моя знакомая приехала сюда. И вскоре родила дочь. Идём по улицам, которые зачастую похожи на крутые каменные лестницы. С верхней улицы видно параллельную нижнюю, где во дворах оранжево цветёт гранат, играют дети. А вот синагога Абуав, названная по имени знаменитого каббалиста рабби Ицхака Абуава, жившего в XV веке. Примечательно то, что во время землетрясения 1837 года в этой синагоге оказалась неповрежденной только стена, обращенная к Иерусалиму. Синагога знаменита своими свитками Торы. Этот свиток читают только три раза в году: на Судный день (Йом Кипур), Пятидесятницу (Шавуот) и Новый Год (Рош Ха-Шана). Предание говорит, что чтение этой книги по другим поводам грозит смертью. Я посмотрела на крашенную в голубой цвет биму – возвышение с семью ступенями и перилами, откуда раввин обращается к пастве. «Бима» - сцена приподнята над полом на семь ступеней , количество ступеней не случайно – это указание на семь дней творения и семь дней недели. – Поясняет Оксана. - Можно постоять там? Охранник разрешил. Мы с Оксаной взошли на биму и огляделись вокруг. Я была в восторге и отнеслась к этому моменту с уважением. Под потолком в куполе синагоги были нарисованы музыкальные инструменты. Без Оксаны и Бориса я не смогла бы посетить столько святынь в один день. Потом мы заехали в пригород Цфата, где живут родители подруги. - А вот этот лес посадил мой отец. – Сказала Оксана. - Папа, который живёт в Цфате и сажает здесь лес, не удивлюсь, если тоже мудрец-талмудист. - Нет, он, скорее, троцкист-марксист, – заметила Оксана. Вдоль шоссе стояли в несколько рядов пушистые ёлочки. В просторном доме среди роз нас встретила симпатичная пожилая пара. Этот район предназначен для пенсионеров. Здесь, среди горного пейзажа они спокойно живут в комфортных коттеджах. В каждом домике сигнализация, с помощью которой можно сразу вызвать работника социальной службы. Оксана и Борис отвезли меня обратно в Кфар Масарик. На следующий день она и ещё одна моя подруга Аня из Холона приехали ко мне.
Общественный транспорт Израиля комфортен. Чистота идеальная, а в салоне автобуса не чудится, что туда выведена выхлопная труба. Но у местных жителей к транспорту свои претензии – он часто опаздывает. Вечером я ждала поезда рядом с семейной парой из поселка Кирьят-Хаим - она еврейка, он русский. Муж хочет обратно в Россию, мрачен. Жена говорит, что боится войны, потому что два сына - резервисты и их призовут. "Израиль силён поддержкой богатых евреев Америки, отвернётся Америка и нам конец" - говорит она. Жалуется, что большая нагрузка на работе, что евреи с России для евреев коренных – чужаки. А когда она попадает в коллектив евреев российских, то для них она «чёрная», потому что полуазербайджанка. Но эти люди стремились за комфортной жизнью. А есть те, кто ехал выполнить заповедь жить на земле предков. С Аней я поехала в Акко – самый древний город Израиля, как его ещё называют древняя Птолемаида, расположен в Западной Галилее. Его возраст превышает 5000 лет. Месторасположение сделало Акко лакомым кусочком для завоевателей, о чем свидетельствует множество оборонительных сооружений, крепостей разных времен и народов. Каждый новый захватчик перестраивал город на свой лад. Именно поэтому в таком небольшом городе предельная концентрация исторических достопримечательностей. И кто только не побывал в Акко – египетский фараон Тутмос Третий, царь Давид, полководцы Александр Македонский и Юлий Цезарь, знаменитый венецианский путешественник Марко Поло, сделавший здесь остановку по пути в Индию. Моше Бен-Маймон (Рамбам), еврейский философ. В 636 году нашей эры Акко захватывают арабы и удерживают его до 1104 года. Затем наступает время крестовых походов. Акко оказывается на пути крестоносцев в Иерусалим, куда они направлялись, чтобы освободить город от «неверных». Однако в 1187 году они терпят поражение от султана Саладина. Тогда многие города крестоносцев, в том числе Иерусалим и Акко оказались в руках сарацинов. Но через два года крестоносцы вновь завладели Акко, провозгласив его столицей своего государства. Именно во времена крестовых походов город достиг своего расцвета. В Акко учредили свои штаб-квартиры самые известные в истории ордена крестоносцев... В старом городе, расположенном на полуострове, живут мусульмане, они составляют треть сорокатысячного населения, вторую треть составляют христиане. Израиль так вдохновил меня своей красотой, что я даже купила краски и альбом. Приметив со стены Акко живописное мусульманское кладбище, на другой день отправилась на этюды. Нашла выход за стену на обрыв, села и стала рисовать две пальмы, возвышающиеся над светлыми обелисками среди кустарников.
Погуляла по восточному рынку. Здесь отличные сладости, но слишком приторные, чувствуется, что вместо сахара для выпечки использован мёд. Отмечаю, что торговцы, а это арабы, ведут себя с достоинством, отлично от понаехавших в Москву кавказцев, которые на наших рынках буквально хватают покупателя за рукава и тянут в свои палатки, стараясь навязать товар. - Потому что многие из них евреи, когда-то принявшие ислам, - улыбается Оксана. Мусульманки в своих одеждах выглядят очень изящно и женственно, некоторые одеты по-европейски. Зачастую можно увидеть, как прогуливаются подружки – одна в джинсах и маечке, другая в длинном платье и шелковом шарфе. Из арабской школы выбегают группы детей, у некоторых девочек-подростков строгая одежда, но большинство с распущенными локонами, в синих кофточках и леггинсах до колен. Их ждёт школьный автобус. Очаровательные дети.
По крепости крестоносцев, которой владел орден госпитальеров, мы гуляли с Аней. Я вообще питаю слабость к крепостям, а не дворцам и храмам. Рыцарские залы впечатляют атмосферой мощи, уверенности, обстоятельности, заключённой в массивных колоннах, высоких арках, просторных помещениях, где царит торжественная тишина. Основательная каменная кладка создаёт впечатление нерушимости. Рыцари строили в расчёте на века, с уверенностью в своей высокой миссии.
- Ты представляешь, каково им было в тяжелых латах под раскаленным солнцем. Кстати, кажется, люди тогда были ниже ростом. – Я вспоминаю русскую кольчугу, которую когда-то держала в руках в краеведческом музее под Ярославлем, она была с дырой от копья на груди, заржавленная и такая тяжелая, что выскальзывала из рук, хотя размером была словно на подростка лет двенадцати. А что говорить о латах... Глубоко под Акко крестоносцы создали систему подземных ходов для хозяйственных целей, убежища и отхода к морю в случае войны. В конце 90-х годов был раскопан тоннель Тамплиеров, длиной триста пятьдесят метров. Он соединяет трапезную крепости с морским портом. Мы с Аней спускаемся в туннель под крепостью. Там целый лабиринт, но для туристов оставлен только один коридор, который постепенно сужается и понижается, сбоку вижу запертые двери, и вдруг одна без замка, только на засове. - Смотри, замка нет, - мы отодвигаем засов. Чёрная дыра. О, если бы у меня был фонарик, я бы туда обязательно зашла... Запретное неудержимо притягивает меня. На древнюю стену Акко я тоже залезла, оглянувшись, нет ли какого-нибудь охранника – помешает. Посмотрели подземную тюрьму. По её ступеням спускались в цепях пленники крестоносцев, а потом и сами крестоносцы, когда город захватили турки... Над морем стоит белая с розовыми куполами Церковь Св. Джона Баптиста. По-русски это значит - "церковь Иоанна Крестителя". В церкви шла служба, у двери беседовали несколько мужчин, мы с Аней спросили, можно ли войти, уж больно строгими казались прихожане. Но те ничего против не имели, мы на минутку вошли, обычная аскетическая обстановка. Но Аня отметила, что не была в более старинной церкви. Потом я из любопытства искала монастырь монахинь из Назарета и нашла-таки в переходах арабских кварталов. Но двери были наглухо закрыты. На окнах решетки – видимо, в целях безопасности. Представительства женского ордена «Сёстры Назарета» есть ещё в нескольких городах, они ставят своей целью школьное образование девочек в духе христианской веры. Соседство нескольких религий не всегда обходится без конфликтов. Конечно, преступность среди арабов выше, но цивилизаторское влияние Израиля способно исправить это со временем, лишь бы не разрушали хрупкий мир проповедники радикального ислама. В Акко порой вспыхивают конфликты между арабами и евреями. Причиной становится, например, то, что арабы ездят на машинах в день Йом Кипура, когда еврейскими религиозными законами это запрещено. Но, конечно, причина недоразумений таится гораздо глубже – вечная война за Святую землю продолжается, и каждый считает себя её законным владельцем, а иноверца - незаконным претендентом. Арабы на территориях более агрессивны. Мне рассказали о том, как полицейские, как-то задержавшие еврея, устроившего скандал в учреждении, не стали сажать его в тюрьму, а в качестве наказания вывезли далеко на территории и там высадили на дороге – доберись-ка теперь среди арабских сёл до дома! Это было остроумно и жестоко... По отзывам одного еврея арабы хитрецы. В то же время другой считает арабов честными людьми, которые и обсчитать неспособны. Все воспринимают соседей по-разному. Михаил Сипер рассказывал мне о своём друге-арабе. Тот купил грузовик и стал заниматься перевозками. На прибыль купил второй грузовик. Благополучный бизнесмен, достойный человек... Все люди разные, поэтому не приемлю обобщений.
* * * Надо сказать, что в эйфории от пребывания в Израиле я одолевала такие расстояния, что удивительно для офисного работника. И если в Цфате ещё бродила вяло, то через семь дней пробежала больше десяти километров от какого-то перекрестка до Кейсарии и по Кейсарии, потому что часто не знала точно, как сократить путь. И километров шесть до Бейт Шеарима. Когда я искала древний некрополь Бейт-Шеарим, то немного заблудилась. Но мне нравятся подобные приключения – неизвестность в Израиле безопасна. Шла от одного распутья до другого. Возвращалась, искала хоть какого-нибудь человека, чтобы спросить. Иногда видела дома, но вокруг было безлюдно. Увидела какие-то живописные развалины с аркой, потом оказалось, что это руины синагоги. Вернулась, поплелась по какой-то тропе. Возле дачного дома сидела женщина с малышом, учила его счёту: "Эхад, штайм, шалош…". На мой вопрос "Эйфо Бейт-Шеарим?" она сказала, что мне нужно "Йемина", что значит, направо. И вскоре я вышла к заповеднику. Бейт-Шеарим означает – Дом ворот (ворота в единственном числе "шаар"). Врата эти в иной мир. Здесь в склепах, выложенных камнем, в белых саркофагах когда-то хоронили цадиков. Ряд пещер в склоне горы, поросшей величественными кипарисами и белой, розовой бугенвиллией. Входы в склепы выложены камнями и площадки перед ними тоже. Над пещерами устроены небольшие каменные амфитеатры, где собирались жители Нижней Галилеи на церемонии поминовения – ряд сидений, напоминающий ступени, так что я даже поначалу решила – остались от зданий когда-то бывшего здесь римского города. Из чёрных зевов подземелий дышит холодом иной мир. Некоторые входы в усыпальницы малы и полузакрыты каменными плитами, решётками. Кости оттуда были убраны и похоронены в земле по иудейскому обычаю, в саркофаги
