Наглядно продемонстрировал никчёмность либералов "господин" Навальный. Ввиду отсутствия собственных слоганов и отсутствия какого-либо культурного потенциала, он просто взял фразу из собственного детства.
А вот в этом сравнении проявляется величие культуры СССР. Вот оригинал "Один за всех и все за одного!":
СССР опять рулит! Та культура создавал культовые песни и слоганы.
и не только фильмы в РФ все - трофейное у побежденного советского народа но при этом еще проигравшему народу сумели внушить - волшебная сила ТВ! - что он должен быть благодарен тем Гансам, которые у него это всё отобрали - и не млеко, яйки - а вообще всё, включая будущее
Гансы эти сидят в Кремле или в Куршавеле, рыгают "хэннеси" и ржут: "русский мужик есть такой дурак, натюрлих!"
> Alex_32, наша интеллигенция, включая Высоцкого, всегда была несколько всбамалшной. У Высоцкого всё было. И его слушали и смотрели. А писульки - так это фигня. quoted1
Я выше посоветовал почитать воспоминания Марины Влади, вы видно не прислушались. Ну могу выборочно процитировать.
"Марина Влади. Владимир или Прерванный полет", Советский писатель, М., 1990 (1) - (1969) Мы оба работаем с утра и до позднего вечера, но зато нам принадлежит ночь. После тщетных попыток снять квартиру ты предлагаешь мне жить у твоей матери, Нины Максимовны. У нее маленькая двухкомнатная квартира в новом районе. И, что очень ценно, в этой современной квартире есть и кухня, и ванна, и туалет, поэтому не нужно долго ждать, чтобы умыться, приготовить поесть или воспользоваться уборной. ...
Твоя мать встречает нас у порога. Она работает архивариусом, уходит из дома очень рано и приходит только вечером. Мы наконец одни. Я устраиваю нашу комнату наилучшим образом, чтобы здесь можно было жить и работать. В свободные дни я готовлю, навожу лоск, учусь бегать по магазинам, стоять на холоде в очередях за продуктами. Я хожу на рынок, где втридорога продают фрукты, овощи, мясо. Еще, конечно, я могу покупать на валюту в "Березке". Здесь можно найти все, чего нет в магазинах: американские сигареты, растворимый кофе, туалетную бумагу и даже яйца, картошку, салат, которых иногда нет неделями. У тебя много приятелей среди директоров продуктовых магазинов. Чтобы порадовать тебя, они оставляют нам дефицитные вещи: парное мясо, копченую рыбу, свежие фрукты. Ты приносишь все эти сокровища домой, для меня. Сам ты ешь мало, и тебе безразлично, что у тебя в тарелке. (2) Я сижу дома - в квартире, которую мы снимаем на окраине Москвы. Началась оттепель, и земля вокруг строящихся домов превратилась в настоящее месиво. Чтобы выбраться к автобусу или в магазин, нужно идти по досочкам, проложенным мостками через лужи липкой грязи... Я не сплю и, когда раздается звонок в дверь, иду открывать. Какой-то глиняный человечек протягивает ко мне руки. Густая коричневая жижа медленно сползает с него на коврик, только серые глаза остаются светлым пятном на липкой маске. Потом лицо оживляется, ты начинаешь хохотать как сумасшедший, довольный, что испугал меня, и принимаешься объяснять, что собирался прийти домой вчера вечером, но поскользнулся и упал в глубокую яму и, несмотря на сверхчеловеческие усилия, не смог оттуда выбраться. Если бы не случайный прохожий, ты бы умер от холода, утопая в грязи. Ты так рад, что жив и что ты здесь и вдобавок протрезвел благодаря нескольким часам вынужденного сидения в яме, что я тоже начинаю смеяться, отмывая тебя под душем. (3) - (1974) Семьдесят четвертый год. Возвращение в СССР. ...
Дорогой ты мне объяснил, у кого мы будем жить. Твой приятель женился на дочери одного высокопоставленного лица. Она, кстати, и вправду очаровательна, и твой приятель по-настоящему в нее влюблен. Пара довольно любопытная: он - интеллигентный близорукий еврей, она - рослая белорусская девушка. Правда, она здорово избалована родителями, но зато - талантливая художница. Я сразу заметила, что она не как все. Она даже не замечала, что после обеда или праздничного застолья я всегда убирала и мыла посуду, наводила порядок в доме - она воспринимала это как должное. Кто-нибудь всегда делал это за нее (другие мои советские подруги, у которых никогда не было горничных, были счастливы, если я освобождала их от этой неприятной обязанности).
У этой молодой пары, естественно, великолепная, огромная квартира в центре, и они отдают нам целую комнату с ванной и всеми удобствами. Мы кладем наш матрас прямо на пол, потому что они тоже только что переехали, и в квартире почти нет мебели. Мы быстро привыкаем к нашей новой жизни. Все так просто в этом микромире! Не надо ходить в магазины и стоять в очередях - здоровенная женщина в белом фартуке, которая могла бы сойти за английскую бонну, если бы не вес под сто килограммов, каждый день разгружает на кухне огромную корзину со свежайшими продуктами. Мы наслаждаемся такой беспечной жизнью в течение нескольких недель, потому что, конечно же, строительные работы в нашем с тобой доме не двигаются. Зато у наших приятелей через короткое время все готово. Современная мебель привезена специально из Финляндии, расстелены великолепные ковры - свадебный подарок отца невесты, расставлены редкие книги - подарок семьи мужа. Если бы не купола старой церкви, которые видны из окна, можно было бы подумать, что мы где-нибудь на западе.
Поскольку мне очень неловко жить за счет советской власти (приносимые каждый день продукты не только удивительны по качеству, но и покупаются за ничтожную часть их действительной стоимости в спецмагазине), я решаю ходить за покупками сама.
В первый же день я обалдеваю от выбора продуктов в ближайшем магазине. Сначала я даже подумала, что это случайный завоз или что директор устроил спектакль для ревизора. Но и через неделю выбор оставался таким же богатым. Каждый день я нахожу в магазине свежие яйца, колбасу, вполне приличное мясо на котлеты, копченую рыбу, даже крабов. СССР - самый крупный производитель крабов, но в магазинах не найдешь даже баночки - все идет на экспорт. Ты мне со смехом объясняешь:
- Просто этот магазин находится на бульваре, по которому каждый день ездит Брежнев, и поэтому он должен соответственно снабжаться на тот случай, если вдруг Генеральному секретарю захочется выйти что-нибудь купить.
Я не верю своим ушам:
- Но люди должны об этом знать и, наверное, обчищают полки в пять минут?
- Нет. В этот магазин ходят только такие люди, как мы, - те, кто живет в этих домах. У них и так огромные привилегии, а значит, им нет необходимости запасаться продуктами.
Я все-таки не совсем верю. Но и вправду, когда несколько месяцев спустя я снова захожу сюда, чтобы купить тебе что-нибудь вкусненькое, продавщица, узнав меня, вынет из холодильника вожделенные баночки с крабами и скажет: "Для вас - другое дело".
И вот наша квартира наконец готова. Последний обед, поданный в восхитительном фарфоровом сервизе эпохи Екатерины II, действительно ни в чем не уступал царскому: голуби в сметане, икра и самые тонкие закуски. Нам всем было грустно: во-первых, приходилось расставаться, но главное, в то утро наша подруга сообщила нам с искаженным лицом: "Мой отец освобожден от должности и выведен из состава Политбюро".
Все мы знали, что для них золотые денечки закончились. (4) - (1978) На улице морозит. Мы только что переселились в квартиру, которую нам сдали дипломаты, уехавшие работать в Африку. Район строится, это - целый мини-город на юге Москвы. На пятнадцать еще не законченных, но заселенных домов приходится всего один продуктовый магазин. ...
У меня возникает мысль заглянуть в продуктовый магазин. Во-первых, мне надо пройтись, а во-вторых, я хочу купить кое-какие продукты - хлеб, сыр, масло, а может, мне повезет, и по счастливой случайности здесь окажутся апельсины, какие-нибудь перемороженные куры или даже батон колбасы с чесноком, которую ты так любишь и которую вдруг выбрасывает на прилавки Главное управление торговли, когда у хозяек не остается ничего, ну буквально ничего, что бы можно было подать к столу.
В норковом пальто на ватине, в сапогах, в шапке, муфте и солнечных очках вид у меня просто марсианский! Я выхожу из дома, захватив несколько сумок. Воздух удивительно чистый и сухой, вдалеке синеет лес. Я с грустью смотрю на огромную пустую площадку, где возвышаются наши дома. Лес здесь выкорчеван гигантскими бульдозерами. Не пощадили ни одного дерева, ни одного кустика, так - быстрее, так - дешевле, и следующие пятнадцать лет люди будут жить в бетонированной пустыне, где несколько рахитичных кустов, постоянно обдираемых мальчишками, не спасут в летнюю жару.
Я иду к магазину, стараясь не попадать в заледеневшую грязь. Я перепрыгиваю с бугорка на бугорок, потом - уже по бетонным плитам - подхожу к толпе закутанных женщин, которые ждут открытия магазина после обеда. Кстати, я рассчитывала подойти попозже - я знаю, что в такое время каждый раз бывает давка, куда я предпочитаю не попадать. Продавщица, должно быть, запаздывает, потому что все небольшое собрание недовольно жужжит. Мой приход ненадолго отвлекает их от разговора, но плохое настроение сильнее, чем любопытство, и все снова принимаются ворчать. И вот дверь магазина открывается. Как взбудораженный курятник, толпа устремляется в дверной проем, переругиваясь и пихаясь. В дверь могут пройти одновременно только два человека. Я жду и вхожу последняя в холодный и сырой торговый зал. Я сразу же определяю по запаху, что сегодня привезли только молочные продукты, масло и - если еще не раскупили - сыр. Этот магазин самообслуживания совсем новый, но полки уже в безобразном состоянии, а у корзин осталось по одной ручке. Редко лежащие продукты завернуты в противную толстую серую бумагу, на которой фиолетовыми чернилами помечена цена. Это - мой первый поход в магазин в новом районе.
Я покупаю кое-что из продуктов и становлюсь в очередь в кассу. У меня пять пакетов разных размеров. Я плачу и собираюсь уже уходить, но тут контролерша на выходе заставляет меня открыть сумку, вынимает оттуда все мои покупки и потрясает каким-то свертком. Какой ужас - у меня оказался лишний кусок сыра на двадцать восемь копеек, который кассирша не пробила! Мне становится жарко и почти дурно, к тому же мне стыдно, потому что все остановились и смотрят на меня. Я робко говорю, что кассирша забыла пробить, что ничего страшного не произошло, я сейчас доплачу...
- Ах вот как, кассирша забыла? Знаем мы эти песенки, вот так и создают дефицит! Если одна украдет (она употребила именно это слово) кусок сыра, другая - кусок масла, что будет с государством?!
Я - как в кошмарном сне. Вокруг кричат, женщины ругаются, я вынимаю из кошелька, все мои советские деньги и бросаю их на прилавок:
- Возьмите, мне не нужны ваши деньги.
Женщин это приводит в бешенство:
- Нашими деньгами так не бросаются! Мы их тяжело зарабатываем - не то что некоторые!...
Я чувствую, что сейчас упаду в обморок, я вся взмокла, мне хочется плакать. Я вынимаю из сумочки франки и в каком-то дурацком порыве, рассчитывая доказать мои искренние намерения, предлагаю им заплатить в валюте. И вот тут меня единодушно выталкивают вон, и я стою в замерзшей грязи под водопадом ругательств, прижимая к груди свертки.
Я подхожу к нашему подъезду, ничем не отличающемуся от других. Ты уже вернулся и встречаешь меня широкой улыбкой. По моим покрасневшим глазам, шапке набекрень и по тому, как я прижимаю к себе маленькие серые свертки, ты сразу понял, что произошло. Ты берешь у меня свертки и, обняв меня за плечи, ведешь домой, утешая как маленькую:
- Ты ходила за покупками? Да, бедненькая моя?.. И все-таки ты должна понять этих женщин. Для тебя это всего лишь неприятная история. Она скоро забудется. А они живут так каждый день. Прости их. Завтра я оставлю тебе машину. (5) - (1978?) После тяжелой ночи ... рано утром мы должны ехать к писателю, с которым ты работаешь над сценарием. У него дача довольно далеко за городом.
Пригородный поезд набит людьми... Я так плохо себя чувствую после вчерашнего, что тебе становится жаль меня и ты с лукавым видом подталкиваешь меня к буфету на станции. Здесь стоят в очереди дежурные пьяницы. ... Пахнет пивом, потом, дешевыми папиросами и вдобавок невыносимо жарко. Мне становится так нехорошо, что я как безумная бросаюсь к двери с надписью "Ж". Но, едва переступив порог, я застываю на месте. Я вижу на цементном возвышении несколько женщин, спокойно присевших рядком. Они все поднимают на меня глаза. Я потрясена. И тут, видя мое смущение, из какой-то внутренней деликатности все поворачиваются спиной к единственной свободной дыре.
Со слезами благодарности на глазах я выхожу, пошатываясь, из двери беленького строеньица, на всю жизнь запомнив эту картину...
Ты держишь два стакана и приказываешь мне-выпить. Меня передергивает, но ты настаиваешь:
- Надо, надо - это единственное средство. Как говорит Воланд в "Мастере и Маргарите" - лечи подобное подобным.
Ты хохочешь, глядя, как я, морщась, "опохмеляюсь" - заглатываю пятьдесят граммов водки и запиваю ее стаканом ледяной воды. И вдруг все как рукой снимает, и я снова становлюсь человеком. Ты внимательно наблюдаешь за мной, и в этот момент глаза у тебя наполняются издевательским весельем:
- Вот так и становятся алкоголиками! Осторожно, мадам!
И такой радостной и приветливой вдруг кажется мне эта станция... (6) - (1973) В семьдесят третьем году мы едем в Западный Берлин через Польшу и Восточную Германию. Всю дорогу ты сидишь мрачный и напряженный. Возле гостиницы ты выходишь из машины, и тебе непременно хочется посмотреть Берлин - этот первый западный город, где мы остановимся на несколько часов. Мы идем по улице, и мне больно на тебя смотреть. Медленно, широко открыв глаза, ты проходишь мимо этой выставки невиданных богатств - одежды, обуви, машин, пластинок - и шепчешь:
- И все можно купить, стоит лишь войти в магазин...
Я отвечаю:
- Все так, но только надо иметь деньги.
В конце улицы мы останавливаемся у витрины продуктового магазина: полки ломятся от мяса, сосисок, колбасы, фруктов, консервов. Ты бледнеешь как полотно и вдруг сгибаешься пополам, и тебя начинает рвать. Когда мы наконец возвращаемся в гостиницу, ты чуть не плачешь:
- Как же так? Они ведь проиграли войну, и у них все есть, а мы победили, и у нас нет ничего! Нам нечего купить, в некоторых городах годами нет мяса, всего не хватает везде и всегда!
Эта первая, такая долгожданная встреча с Западом вызывает непредвиденную реакцию. Это не счастье, а гаев, не удивление, а разочарование, не обогащение от открытия новой страны, а осознание того, насколько хуже живут люди в твоей стране, чем здесь, в Европе... (7) - (1978) Приближается Новый, 1979 год. В нашей новой квартире батареи едва теплые и совершенно не греют. Везде, кроме кухни, где весь день горит плита, просто костенеешь от холода. На градуснике за окном минус сорок. Мы не снимаем стеганых курток, шапок и меховых сапог. Окна заледенели и покрылись причудливыми геометрическими узорами. Из дома мы не выходим.
И вот однажды вечером мы слышим сначала какой-то шум на улице, а подойдя к окну, видим, как, отражаясь на кафельной отделке соседнего дома, пляшут высокие языки пламени. Ты выходишь на лестничную площадку, возвращаешься через несколько минут взбудораженный и говоришь, что во дворе происходит нечто невообразимое. Мы бросаемся на улицу. Из всех домов выходят закутанные до самых глаз люди. Все кричат, особенно женщины - их ясные сильные голоса выделяются на фоне общего шума. Нам удается разобрать обрывки фраз: "Так больше невозможно! Изверги! Позор! Все спалим!" И правда, пламя уже пожирает доски, которые люди с остервенением вырывают из забора на стройке. В первый и единственный раз в жизни я видела московскую толпу, с яростью демонстрирующую свое негодование. Во многих домах уже совсем не топили - лопнули котлы. Старики и дети свалились с воспалением легких. Ситуация трагичная, потому что в новых домах нет ни печей, ни вспомогательной системы отопления, а элекрообогреватели уже давным-давно исчезли из магазинов. Некоторым удалось отправить детей к бабушкам и дедушкам в деревню, где в любую стужу в избах тепло. Но не у всех есть такая возможность, и гнев нарастает.
Уже не осталось больше досок, которыми можно было бы поддержать костер, некоторые грозятся начать жечь деревянные двери подъездов, другие стараются снять шины у машин со стройки, и все это начинает напоминать бунт. Приезжает милиция. Толпа недовольно шумит, расступается, постепенно расходится, и вскоре мы остаемся почти одни. С замерзшими лицами, со склеившимися от мороза ноздрями, с заиндевевшими бровями мы возвращаемся домой после того, как нам было категорически предложено "освободить площадку".
Это длилось всего несколько минут, но результат не замедлил сказаться. Ночью были посланы специальные бригады для ремонта лопнувших котлов, и назавтра все поздравляли друг друга. Без вчерашнего случая, говорили, никто бы ничего не сделал.
> Есть конкретная реальность. А она не в пользу культуры РФ, это уж точно. quoted1
Культура РФ производная советской культуры, в отличии от 1917года культурную элиту не выкорчевали с корнем. А что старые, вышедшие в тираж советские попсовики затейники или сами стали олигархами как Кобзон с Пугачевой, или распевают песенки за неплохое бабло на днюхах и свадьбах этих самых олигархов лишь подтверждает мою точку зрения. Умение колебаться вместе с линией партии и гибкость взглядов и позвоночника необходимое условие выживания коммуниста. Вот вы с К.Е. при смене строя стали буржуями, разрешила власть что-то на нее говорить говорите, закрутит путен гайки хотя-бы до раннегорбаческой степени - будете славить Путена и ЕдРо - наш путь к суверенной демократии, придут какие-нибудь нацисты к власти - станете образцовыми проводниками арийского или еще там какого духа. Ведь не идти же на завод работать в конце концов, бороться за права рабочих, вести агитацию, организовывать независимый профсоюз как подобает коммунистам в конце концов правда?
> А так, нет нигде, ни в одной стране мира, всем довольных и жирных бунтарей. quoted1
Ну как, я в вашем с К.Е. лице вижу двух буржуев бунтарей, а на Болотной видел бунтующую Сопчак и специально прилетевшего побунтовать из Парижа Акунина. Да в конце концов в Швейцарии КПРФ победила на выборах в думу, ЕдРо только на 3м месте.
Да я не люблю оккупантов моей страны. Не люблю ни советских ни гитлеровских ни монголо-татарских. Вы считаете что это плохо ? Так я православный мирянин, а не святой подвижник.
Ну дык, Лауреат Сталинской Премии , чтож вы хотите. Её исключительно либералам давали. Кстати не стоит вам повторять ложь К.Е. о Любимове, иначе мне придется напомнить что сам Владимир Семенович говорил о нем, и за что его выгнали из страны и лишили гражданства.
> Про культуру РФ. Спрос рождает предложение. Если бы в СССР дали свободу культуре, она стала бы как сейчас. quoted1
В 80-х наверно. Конечно не так откровенно низко, но что-то похоже. Нужно учесть и посторонее влияние, - тогда всю ИХ культуру мы видели по ТВ которое тогда контролировалось совсем другими людьми. А так-же следует учесть и влияние выплывшего в 90-х в СМИ циничного хамла. Но в 60-х и даже в 70-х скорее всего этого-бы не было. Люди были другие, войной воспитанные, целиной, нуждой и долгом. Они-бы наверно не поняли радость головастиков резвящихся в этой луже нынешних СМИ подогреваемых "дружеской" помощью. Стиляги не в счёт. Среди стиляг принципиальных было как всегда не более 2 процентов. Они и сейчас остались сами собой. А остальные просто попугайничали от молодости, от глупости и желания "иметь своё мнение", от желания выпендрится, от адреналина - воевать с комсомольскими вожаками это не с НКВД-КГБ, верно?. И наверно не стоило воевать с ними даже и так, но всё-бы пошло дальше, а это уже подрыв устоев.
На поле массовой музыкальной культуры изменений нет. Как и прежде на ТВ престарелая мадонна и ее свита. Как и при Советах все остальные музыкальные направления акромя попсы на центральных каналах изгои. Как и при Советах сплошной плагиат. О! Забыл! Кабак (шансон) вышел из подполья .
На поле классической музыкальной культуры ничего не изменилось. Как и прежде очень высокая исполнительская школа. Периодически появляются очень талантливые. Но их творчество как и прежде более востребовано на Западе. Застой с композиторами на этом поле имеет свое начало аж с 50-х годов.
На поле живописи, скультуры, архитектуры изменения радикальные. Масса молодых и талантливых мастеров. Очень много достойных работ, так же масса и откровенного дерьма. Но это поле средствами массовой информации как и прежде игнорируется. Выставки проходят втихую.............скорее это даже не выставки, а проф тусовки.
Литературу и театральное искусство опушу....................я в этом не спец.
> в РФ все - трофейное > у побежденного советского народа > quoted1
Ну шедевров кинематографа при Советах было не густо................с десяток максимум. Международное признание вообще получили единицы. 70-е так вообще поголовное водевильное опошление известных литературных произведений. Смотрю канал "Наше кино" по НТВ+.....................99% откровенного пропагандистского дерьма или бытовая чушь.. Показ старых фильмов на Новогодние праздники............................так это банальная эксплуатация ностальжи граждан, а не их реальная ценность. С такими же чувствами наши граждане в новогодние праздники под шампанское проглатили бы и "Кресный отец", "Игрушка", "Скарлет", "Унесенные ветром", "Генералы песчаных карьеров", "Укол зонтиком", "Укрошение строптивого" и т.д..
В постсоветский период дерма еще больше. Но есть и достойные картины. По мне так "Сибирский цирюльник" достойный фильм. Экранизация "Тараса Бульбы", "Мастер и Маргарита" вообще на уровне лучший мировых образцов.
А все военные фильмы снятые при СССР не стоят и одного "Спасение рядового Райна" Спилберга. ИМХО.
>> Спрос рождает предложение. Если бы в СССР дали свободу культуре, она стала бы как сейчас. quoted2
> > Но в 60-х и даже в 70-х скорее всего этого-бы не было. Люди были другие, войной воспитанные, целиной, нуждой и долгом. Они-бы наверно не поняли радость головастиков резвящихся в этой луже нынешних СМИ подогреваемых "дружеской" помощью. quoted1
В 60 - 70 молодежь, которая не жила при войне, так же при свободе выбрала бы сегодняшнюю. Если бы в СССР не было войны и жизнь была бы получше, то при свободе люди выбрали бы культуру как сейчас. По вашему, вольно культуру СССР выбирают люди не из за вкуса, а из за тяжелой, несчастной судьбы.
ПОЛУЧАЕТСЯ: КУЛЬТУРА СССР - НЕСЧАСТЬЕ И НЕВОЛЯ, А СЧАСТЛИВЫЕ СВОБОДНЫЕ ЛЮДИ ВЫБИРАЮТ КУЛЬТУРУ КАК СЕЙЧАС.