Резервация Передо мной две куклы: огромная грудастая баба в кокошнике и страшный бородатый мужик. Она держит розовое сердце с надписью «Я люблю тебя». Он — бутылку и открывалку. Это — образ России. Я стою на входе в главный туристический аттракцион Харбина — «Русскую деревню», расположенную на Солнечном острове. Когда-то этот остров на реке Сунгари был застроен русскими дачами. Теперь «Русская деревня» демонстрирует китайцам «настоящую жизнь в России». «Село российского стиля создает отечественным и зарубежным посетителям туристическое пространство с первычными культурными признаками для фиктивного возвращения в прошедшее время», — гласит плакат на входе в деревню (здесь и далее грамматика оригиналов сохранена).
Я начинаю свое «фиктивное возвращение в прошедшее время». Или в будущее?
— Привет! — радуется моему появлению Таня. На Тане чулки в сеточку, ярко-красный короткий сарафан и ослепительный макияж. Ее работа — стоять на входе в деревню и завлекать туристов.
— Неужели китайцам так интересно на русских смотреть?
— Конечно. Тут много туристов с юга Китая, которые вообще белых не видели.
Таня в Харбине уже восемь лет. Ее история обычная для наших соотечественниц, приехавших сюда на работу. Сначала какая-нибудь низкооплачиваемая должность. Затем осознание того, что выйти в люди можно, только если найти богатого китайца — спонсора или мужа. Наконец красивый ребенок смешанных кровей и осточертевший супруг.
В это царство контрафактных русских меня привел соотечественник Денис, агент по трудоустройству. Если все получится, я буду здесь работать. Но, несмотря на деловую цель визита, билет все равно приходится покупать. За 20 юаней (100 рублей) мне дают «паспорт», похожий на российский. В нем сообщается, что «Русская деревня оказывает туристу уникальные удобства и услуги». Паспорта проверяет китаец-охранник в форме советской армии. Его вид щекочет туристам нервы: каких-нибудь 20 лет назад этого мундира китайцы боялись как огня, они были уверены, что СССР мечтает захватить Маньчжурию. «Пограничник» шлепает в паспорт печать, как в Шереметьево-2, и пускает меня в «Россию».
Она состоит из одноэтажных домиков — точнее, из «27 дачи и жилых домов, которые хорошо сохраняют скромную русскую культуру и архитектурный стиль в прошедшем веке». Это магазины и хаты для русских сотрудников поселка. Туристам, впрочем, заходить в них тоже можно в любое время — чтобы посмотреть на русских в естественных условиях их обитания. Условия действительно скромные: стены фанерные, душа нет, откуда-то сверху бесконечно льется песня «Ой, заинька, хвостик серенький!» группы «Иван Купала».
Самое главное место в деревне называется «Колхоз» — это столовая, наших гастарбайтеров тут кормят. В соседней «Булочной» продают русский хлеб. Идем по указателю к «Дому советского времени». Мелькают вывески: «Пивная площадь» (бар), «Войнаимир» (экспозиция на историческую тему), «Сельпо», «Государственый униве рсальныймагазин», «Русский дом рукодельных изделий» — это все магазины сувениров.
Захожу в «Русский дом в 1950 году» по адресу «Улица Сирений № 100». Если верить устроителям музея, в 1950 году простой советский человек имел дома барную стойку, пил баночное пиво Carlsberg и кофе из кофемашины и ел бананы. На стенах — куча иностранных брендов, тут же старые советские лыжи, новые лапти и какие-то африканские барабаны, на которых лежит табличка «Дом Василия».
На входе в «Русский самобытный магазин» скучает девушка Лена из Благовещенска. У нее красный сарафан и красное грустное лицо. Лена хочет замуж и детей. На меня она смотрит с нескрываемым плотоядным интересом.
— Почему за китайца замуж не выйдешь? — пытаюсь я обезопасить себя от потенциального харассмента.
— Ненавижу китайцев. Они громкие и плюются.
— Тогда возвращайся в Россию и выходи за русского.
— За кого?!? — Лена смотрит на меня как на идиота. — Русские работать не хотят и пьют.
Патовая ситуация.
— Сижу тут как в тюрьме. Работа скучная: туристы заходят — надо только молчать и улыбаться, а потом фотографироваться с ними за деньги, если захотят. Одна фотография — 10 юаней. Хочешь?
Ассортимент «Русского самобытного магазина» предсказуемый: водка, вино, косметика, поддельная черная икра, почему-то российский растворимый кофе и «живопись» — голые бабы с пышными белыми задницами и узнаваемые русские пейзажики (скоро я начну по ним скучать). Картины пишут наши же гастарбайтеры — прямо тут, на Солнечном острове. «Деревня русских художников периодически приглашает русских юно-молодых художников-отличников на Солнечный остров для искусственного творчества», — гласит афиша.
Домики, в которых живут Лена, ее подруга танцовщица Анжела и другие «профессиональные русские», называются так: «Дом двоюродного брата Андрея» (кто такой Андрей и кто чей брат — непонятно), «Дом сестренки Жени», «Дом дяди Анатолия». Внутри убогая обстановка: кровать, шкаф, рукомойник. Между домиками — неработающие колонки. Для антуража. В душ работники ходят по утрам и строго по расписанию. В туалет — в деревянное строение «в традиционном русском стиле». Нужник, как и полагается, засран — русским персоналом и китайскими туристами.
Неужели я тоже буду тут жить? Грязная работа
В «Русской деревне» начинается концерт. На сцену с вывеской «Здрастуйте добро пожаловать!» под песню про конфетки-бараночки выбегают Анжела с напарницей и начинают кружиться. Потом вытаскивают на сцену китайцев из зала. Следующий номер — выход певца Геннадия с окладистой бородой. В кулуарах он рассказывал мне, как его звали то в Париже выступать, то к Надежде Бабкиной в ансамбль, но потом Бабкина испугалась, что Гена поет лучше нее. И теперь Гена перед китайской публикой орет дурным голосом «Ой, цветет калина». Китайцы послушно аплодируют.
Кульминация развлекательной программы — бои в грязи. На специальную арену выходит симпатичная девушка Лена в купальнике. Она приехала на заработки из Владивостока. Коллеги говорят, что платят ей сказочно — тысяч двадцать рублей. Следом появляется ее партнер — китаец. Начинается сражение. Сначала боец изображает страх: жмется к грязным стенкам, пытается выбраться за ограждение. Ведущий-карлик по-китайски подбадривает его: мол, ты же мужик, не бойся. Лена в этот момент под аплодисменты зрителей демонстрирует бицепсы, принимая соблазнительные позы. Во Владивостоке она, говорят, занималась самбо, у нее даже есть разряд. Бросок — и китайский парень барахтается в грязи. Под бодрую русскую попсу Лена опять поигрывает мускулами. Супостат рвется в контратаку, но Лена снова бросает его через бедро.
Зрители смеются над бедным чумазым китайцем. Он наконец, будто бы из последних сил, поднимается с колен, снова кидается на Лену, делает подсечку и аккуратно кладет ее в лужу.
Зрители счастливы. Не нужно обладать высокоразвитым образным мышлением, чтобы понять, что общего между этим боем и историей российско-китайских отношений.
Меня ведут к директору деревни, китайцу Саше, поговорить о моем трудоустройстве. Попасть к нему на прием — целый ритуал. Саша — это такой гопник из российских 90−х, только китаец. У него бритая голова, майка и золотая цепь. Он надменно меня разглядывает. Китайского я не знаю, а Саша не знает русского, но в его узких глазах отчетливо читается: «Что этот лузер-лаовань тут делает?»
Я, кажется, забываю о существовании Москвы. Я всерьез воспринимаю решение этого гопника, смотрю на него со страхом — неужели не возьмет?
— Нет, мужчины пока не нужны, — переводит мне Денис Сашин вердикт. Кажется, ему приятно мне отказать. — Женщин давай!
Денис протягивает директору пачку анкет, присланных со всей России, — бывшие банковские служащие из Тольятти, танцовщица из Питера, учительница из Воронежа.
— У нас сейчас большой кризис, — с подобострастной улыбочкой комментирует Денис. Саша понимающе хмыкает, с деланным безразличием перелистывает анкеты, потом говорит:
— Ладно, позже посмотрю и перезвоню.
Стриптиз в погонах
В зале, украшенном русскими пейзажами, видами старого Харбина, лепниной и фальшивой позолотой, собираются гости. Это — мероприятие для состоятельных китайцев: обед с концертом стоит 300 юаней (1500 рублей). Посетители приезжают на дорогих машинах или тургруппами на автобусах: наш «Русский золотой театр» — крутой туристический объект.
Программа рассчитана на два часа. Китайцы с интересом вкушают русские блюда, приготовленные поварихами-китаянками: оливье, борщ, картошку с котлетами. Но главное в обеде — водка и «Балтика».
«“Балтика” — там, где нет больше России», — крутится в голове переиначенный рекламный ролик.
На экране показывают дублированного черно-белого «Чапаева». Вот сидящие в окопе чапаевцы поджидают каппелевцев, идущих в «психическую» атаку. Один что-то говорит другому по-китайски. Вспоминаю по движению губ:
— Красиво идут!
— Хм! Интеллигенция!
В этот момент в зале эффектно появляется дед Виталий. Китайцы смотрят на него с восхищением: он будто сошел с экрана. Шикарный черный мундир с эполетами, аксельбантами и портупеей. На рукаве нашивка «Корниловцы» (у настоящих корниловцев такой, естественно, не было, но это неважно), а сбоку огромная сабля. «Мой главный инструмент, главней гитары», — отрекомендовал ее Виталий, поющий исключительно под фонограмму.
Немного закусив «настоящей русской кухней», китайцы начинают приобщаться к высокой русской культуре. Белогвардейские песни Виталия сменяются «Подмосковными вечерами» в исполнении полногрудой Нины — бывшей оперной певицы. Затем выбегают девушки помоложе в кокошниках — водить хороводы. Свет гаснет, начинается стриптиз, и китайцы, привыкшие к своим плоскогрудым соотечественницам, могут наконец познакомиться со второй экспортной статьей нашей страны — пышной русской грудью. Танцовщицы тянут гостей с их мест, те сопротивляются — стесняются. Под конец стриптизерши усаживают в центре зала какого-то уважаемого китайца и хлопают его грудями по щекам.
В «Болозы джейба» хорошо видно, что есть два Харбина. Один — современный мегаполис с суперпупермаркетами, бутиками, клубами и казино, с «новыми китайцами», дорвавшимися до капитализма. Другой — граничащий с нищетой, проституцией и криминалом грустный мир приехавших на заработки русских. Но как попасть из Харбина дешевых общежитий, общего душа и зарплаты в семь с половиной тысяч рублей в Харбин XXI века? Надежней, конечно, выучить язык, стать ценным посредником, как Денис и Саша. Но это долго. Проще — повысить ставки в азартной игре с жизнью.
Я встаю на скользкий и липкий путь. Я пытаюсь устроиться в KTV — так называются в Китае клубы караоке, в которые люди идут заниматься чем угодно, только не пением. В лучшем случае за деньги общаются с гостями, пьют с ними, поют им русские песни. В худшем — спят с гостями. Это, конечно, журналистский эксперимент, и если дойдет до дела, я свалю. Но в то же время я пытаюсь честно ответить себе, как бы поступил, если бы пришлось выживать в этих условиях по-настоящему. И тут же вопрос этот от себя гоню.
— Вы как, за деньги спите? Если да, то сразу скажите: мне надо директора предупредить, — с ходу спрашивает София. На этот раз София — это не храм, а Денис в юбке: красивая русская девушка, пару лет назад приехавшая изучать язык из далекого Иванова. Деньги быстро кончились, и теперь она тренирует язык совсем в другом смысле. Одета соответственно — короткие шортики, из-под которых выглядывают чулки в крупную сеточку. В руке сигарета, взгляд уверенный, манера наглая.
— Пока не сплю, — знаете, кто это отвечает? Я. Сижу и думаю, откуда вырвалось это «пока» и надолго ли его хватит.
— Только с красивыми и только с женщинами! — то ли отшучивается, то ли действительно ставит условие Андрей. — Кстати, а сколько платят?
Андрей все время спрашивает про деньги. Он — симпатичный студент из Ростова-на-Дону, закончил школу моделей. В Китай попал случайно: искал, где летом поработать за границей, чтобы мир повидать. Теперь у него задача-максимум — заработать денег на обратный билет и свалить отсюда живым.
— Правила работы простые, — инструктирует София нас с Андреем и студенткой Катей, которая за полтора года в Харбине выучила всего пять китайских слов. — Сначала выпиваете с теми, для кого вас пригласили. Потом со всеми остальными. С девушками выпивать не обязательно, только если сами попросят. Пить надо наравне со всеми. Кушать — если угощают. Если попросят, нужно спеть. Клиенты рассчитываются с хозяином, хозяин — с вами.
Катя спрашивает, что делать, если клиенты захотят секса. Взгляд у нее потерянный — то ли наркоманка, то ли что-то случилось, то ли она просто в шоке от того, куда попала.
— По желанию. Никто вас заставлять не будет. Ну и, конечно, все делается за пределами KTV.
Нас, как новичков, добрая София сопровождает до точки. Место работы — клуб с подозрительным названием Sunny boy.
— Ты тоже тут работаешь? — спрашиваю я. Кажется, я волнуюсь больше Андрюхи.
— Это клуб мужской, а я сижу в женском, — удивляется моей несообразительности София. — И этот — дешевый: пиво стоит шесть юаней. В моем — двадцать.
Законы промысла что в женском клубе, что в мужском одинаковы. Наши люди сидят в специальной комнате и ждут, пока их кто-нибудь снимет. Если повезет, снимет лицо противоположного пола. Но бывает и наоборот. Китай в этом смысле недавно стал совсем современной страной.
Конец
Кажется, это какой-то страшный сон — я, со своими животиком и близорукостью, стою в одних плавках и резиновой шапочке в ванне с грязью под любопытными взглядами улыбающихся китайцев. Их много — полные трибуны. Мне холодно и унизительно, а напротив — соотечественница в купальнике. В том, что она наша, сомнений нет: русскую грудь и попу с китайскими не спутать. Подхожу ближе — без очков издалека не видать — и оказывается, что это не Лена, а уже знакомая мне танцовщица Анжела со ссадинами на локтях от свежих боев.
— Анжела, ты как сюда попала? — спрашиваю за секунду до того, как мы сойдемся в смертельной схватке и будем окунать друг друга в грязь.
— Лена заболела. Я ее подменяю. А что — сотка в день не лишняя!
Самое время проснуться, но это не сон. В KTV мне много не заработать. Остаются только бои в грязи все в той же «Русской деревне» — владельцам китаец надоел, и теперь они хотят, чтобы в грязи барахтались русский парень и русская девушка — «чудо-богатырь». Я соглашаюсь — мне обещают хорошие деньги.
— Ты меня несильно-то по грязи вози, — просит Анжела. Я благородно поддаюсь, падаю в грязь, но Анжела и не думает проявлять великодушие: топчется на мне своими натренированными в танцах ногами. Китайцы хлопают, улюлюкают и хотят сфотографироваться с победительницей.
Нет. С меня хватит. Пора проснуться. Пора покинуть мир, где я всего лишь фуяшка, работник подозрительных караоке-клубов и боец в грязи — в общем, профессиональный клоун-русский, коллега трансвеститов, «искусственных художников», ведущего-карлика и крокодилов. Хочу быть просто русским. К счастью, мне есть куда бежать. Пока.
Я срываю с головы шапочку и бегу в душ.
Фотографии: Кирилл Овчинников для «РР»
Автор: Дмитрий Виноградов, корреспондент отдела «Репортаж» журнала «Русский репортер»
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!