"Вся нынешняя система российского политического управления висит на одном забавном противоречии. Есть у правящей группировки два постулата, достаточно явных, на которых они строят свою деятельность. Первый такой: «если народ не бунтует — значит, он всем доволен» . Звучит, прямо скажем, немного вызывающе, поэтому совсем уж «в лоб» его редко озвучивают — однако в том, что на деле руководствуются именно им, сомнений нет. И такая постановка вопроса, как ни странно, работает! Прежде всего, очевидно, за счет простоты", — пишет социальный психолог в «Живом журнале».

«То есть буквально: никакие там соображения „моральности“, „логичности“, „верности предыдущим обещаниям“, „милосердия“, тем паче „соответствия законам“ и т. п. роли не играют — если властная группировка решила (нашла для себя выгодным и/или целесообразным) провернуть некое дельце — она его проворачивает, и остановить ее может только реальный БУНТ. Причем всякое „бурление в энторнетах“ за бунт, естественно, не считается.


Более того: за долгие годы нахождения у власти данный принцип у власть предержащих тоже эволюционировал, и теперь он звучит еще круче: „если не бунтуют — значит, одобряют“ . То есть само по себе отсутствие бунта уже на полном серьезе воспринимается как властью, так и ее бесчисленной челядью и прихлебателями как знак одобрения всех ее действий населением. „Вот же, — говорят нам, — смотрите: на улицах все спокойно, люди ходят в булочную, гуляют с детьми в парке, урны не переворачивают; ЗНАЧИТ, они нас полностью во всем поддерживают!“

От такой простодушной и прямой постановки вопроса можно долго возмущаться и пускать пузыри от гнева; тем не менее стоит признать, что возразить властным „прагматикам“, как они сами себя называют, не так-то легко.

Удобство для властей, пользующихся критерием „отсутствие бунта“ — в его универсальности. То есть наши власти, установив, что он „прекрасно работает“, постепенно полностью упразднили все прочие формы обратной связи „народ-власть“ — за ненадобностью. Прежде всего, конечно, выборы — которые обессмыслили разными „поправками“ до почти советской ритуальной процедуры „демонстрации лояльности“. Заодно основательно прижали СМИ — так, что реально массовые из них или исчезли, или уже не имеют возможности ставить острые и „неудобные“ вопросы, поднимать „неудобные“ темы.

А в последнее время практически прикрыли даже чисто декоративные формы обратной связи, типа „общественных слушаний“ или „Общественной палаты“, превратив их не просто в балаган, а в никому не неинтересный балаган. Одно время на волне Болотной и Сахарова президент призывал выдвигать „общественные инициативы“, которые якобы подлежали рассмотрению в Государственной Думе, „если они наберут более 100 тысяч подписей“. Сколько реально было выдвинуто и рассмотрено таким образом? Правильно — нисколько.

Нэ трэба.

Так за 10 лет власти и делали буквально все, что хотели, и лишь пару раз основательно сдавали назад — оба раза это было в результате бунта. Первый — после пресловутой „монетизации льгот“, когда пенсионерские „перекрытия магистралей“ в конечном итоге залили деньгами (деньгами, которые первоначально никто не собирался тратить). И второй раз — в 2011−12 гг., когда после стотысячных демонстраций власти вдруг резко сдали назад в области политических свобод, мигом либерализовав процедуру создания партий и „неожиданно“ разрешив выборы губернаторов (хотя еще за год до этого Медведев говорил, что „выборов губернаторов в России не будет в ближайшие сто лет“).

Однако есть ведь и второй постулат, к которому власти, в отличие от Общественной палаты, относятся трепетно: это „борьба с Майданом“. На самом деле этой „борьбе“ уже больше 10 лет, раньше она еще называлась „борьба с оранжевой угрозой“. На эту борьбу бросаются огромные силы и средства , о ней постоянно гудит агитпроп, непрерывно создаются целые общественные движения, цель которых — именно не допустить майдана.

Что власти говорят о „майдане“ (причем, похоже, сами в это верят?) Майдан, в понимании агитпропа, вещь простая: это Апокалипсис. КОНЕЦ ВСЕГО. Это То, Чего Ни в Коем Случае Нельзя Допустить. Потому что Майдан — это однозначно происки врагов, шпионов и Госдепа, он означает хаос, массовые убийства, пожары, разруху, мрак, глад и конец Руси Великой. Майдан — это то, что хотят ВРАГИ. Это ужас.

Заодно также все, что так или иначе связано с „майданом“ или хотя бы намекает на „майдан“, российским официозом стигматизируется и всячески изгоняется из общественного пространства. Майдан, как Воландеморт — это то, „что нельзя называть“, настолько это плохо и ужасно.

А теперь давайте просто сравним первый и второй постулат нынешних российских властей. С одной стороны, „нет бунта — значит, нас одобряют“; с другой — „майдан — это самое ужасное, что только может быть на свете, хорошего майдана не бывает“. Получаем любопытную вещь: с одной стороны, все формы обратной связи общество-власть, кроме прямого бунта, режимом заботливо дезактивированы, выключены. СМИ, выборы, даже любые формы „общественных слушаний“ — все превращено в труху. Власти практически открыто говорят, что готовы прислушаться только к бунту. Бунт как бы признается единственным „легитимным возражением“, к которому власть готова прислушаться… и одновременно он же, но под названием „майдан“, трактуется той же властью как едва ли не самый страшный, смертный грех и предательство! Да-да, ведь отличить бунт от майдана на самом деле практически невозможно.

В итоге получаем очень и очень интересную концепцию, по которой де-факто живет нынешняя российская власть: сместить ее законным образом нельзя (выборов как таковых нет), но и бунтовать против нее тем более нельзя, „потому что майдан!“. И при этом отсутствие бунтов — в картине мира этой власти — само по себе означает ее полное одобрение народом.

Попросту говоря ВООБЩЕ НИКАКОГО ИНОГО ВЫХОДА, кроме как „одобрять ее целиком и полностью“, нынешняя власть своему народу не оставляет. Даже теоретически . В своем роде совершенная, полностью герметичная конструкция. Этим она, конечно, очень похожа на Советскую власть (не зря нынешний режим так тянется все время к советским образцам). Советы ведь тоже исходили из простенького постулата, что „трудящиеся не могут восставать против Советов, поскольку Советы — это власть самих трудящихся; разве ж можно восставать против собственной власти?!“. Этим софизмом большевики глушили всех недовольных довольно успешно практически вплоть до своего схода со сцены в 1991.

В нынешней конструкции властей в РФ уникально то, что такого оправдания, как у Советов, у путинского режима нет. Он ведь не „власть трудящихся“. То есть никаких обоснований, почему, собственно, народ эту власть должен только одобрять, без каких-либо иных опций, просто НЕТ. Они не „трудящиеся“, не „помазанники божии“, не „дух русской нации“, не „самые умные, красивые и успешные“. Можно было бы сказать, что „их избрало большинство“, но это говорить представители режима ОЧЕНЬ не любят (скажем, в речах Путина практически не встречается слово „избиратели“). И это понятно: если говорить о том, что „нас выбрали“, значит, придется подразумевать, что „могут и не выбрать“, а такая опция, как мы помним, в наборе, предлагаемом властной группировкой, отсутствует».

В сентябре прошлого года в Швейцарии состоялся референдум по пенсионной реформе. И большинство его участников отклонили предложения властей, предполагающие повышение пенсионного возраста для женщин с 64 до 65 лет (также планировалось повышение пенсионных взносов из заработных плат и сборов от НДС).

В марте 2017 года в городах Бразилии прошли многотысячные протестные акции, в столице республики протестующие даже захватили здание министерства финансов. Поводом к недовольству стали планы властей повысить пенсионный возраст до 65 лет (при том, что многие бразильцы рассчитывали на пенсию с 54 лет) и сократить льготы некоторым категориям граждан