Профессор Преображенский и американские студенты

Самородок

315 4259 09:17 05.05.2017

Рейтинг темы: +7

Самородок
Самородок

Сообщений: 33383

Для американских студентов профессор Преображенский не маг и кудесник, а ограниченный и высокомерный буржуа, бесчувственный и эгоистичный сноб, желающий пользоваться всеми благами жизни любыми средствами, независимо от положения других людей. http://relevantinfo.co.il/wp-content/uploads/2014/03/sharikov-2.jpg

Почему, когда постсоветский человек слышит слово «равенство» или «социальная справедливость» — он вспоминает Шарикова?! А сам считает себя, если уж не самим Преображенским, то уж во всяком случае доктором Борменталем наверняка?!

В данной статье мы продолжим обсуждение, начатое в «изнасилованных СССР» и поговорим об идеологии профессора Преображенского — не самого приятного персонажа, который почему-то превратился в идола постсоветской интеллигенции. Почему то именно этот образ стал таким символом неприятия всего социального, широко разошелся на пословицы и поговорки, которые приводятся как аксиомы?

Постсоветской интеллигенцией очень любим Филипп Филиппович Преображенский с конца восьмидесятых годов, когда в СССР было опубликовано «Собачье сердце» и появилась экранизация режиссера Владимира Бортко. Повесть Михаила Булгакова стала одним из символов Перестройки и обновления, пересмотра тоталитарного прошлого и отказа от казарменной уравниловки. А персонажи «Собачьего сердца» стали именами нарицательными. И если Швондеру и Шарикову досталось обозначать все самое мрачное в советском тоталитаризме, то Преображенский — стал идеологическим символом положительного антисоветчика. Этот профессор цитируется не просто, как любимый герой, но как идеолог. Он опора доморощенной западной капиталистической антисоветской идеологии. Он нравственный стержень постсоветской либеральной антитоталитарной и демократической антисоветчины. Его избрали авторитетом, который от имени цивилизации и культуры отвечает Швондерам и Шариковым.

Но так ли уж Преображенский подходит на эту роль? Или выбор Преображенского советской интеллигенцией свидетельствует лишь о ней самой?

Взгляд из Гарварда

Тогда же в конце восьмидесятых годов во многих американских университетах преподаватели славистики выходцы из СССР стали преподавать «Собачье сердце» американским студентам. И вот уже четверть века как удивляются. Американские студенты не только не готовы считать Преображенского своим капиталистическим гуру, но и вообще не считают его положительным героем. У американских молодых людей серьезные претензии к почтенному профессору и они не понимают восхищения русских преподавателей этим персонажем.

Впервые исследование о восприятии булгаковской повести американскими студентами были представлены в ноябре 1989 года на 21-ой конференции Американской Ассоциации по развитию славянских исследований. А первая публикация об этом появилось в «булгаковском» (посвященном столетию со дня рождения писателя) номере журнала «Литературное обозрение» за 1991 год. Преподаватели Гарвардского университета Александр Бабенышев (пишет под псевдонимом С.Максудов) и Наталия Покровская, читавшие со студентами «Собачье сердце» в 1988-1990 гг., собрали несколько десятков студенческих сочинений, и опубликовали выдержки из них в статье под названием «»Плохой человек» профессор Преображенский».

Вот некоторые цитаты:

«Меня изумило не то, что он отказался помогать более бедным людям, а то, что он признался в том, что он не хотел помогать им, потому что он презирает пролетариат. Обычный богатый капиталист тоже бы отказался помогать нищим людям, но выдумав какое-то ложное оправдание… Я просто не могу представить себе человека, который вместо того, чтобы легко успокоить людей, открыто объясняет им, что он их ненавидит».

«Я думаю, что Преображенский не уважает этих людей не потому, что они пролетарии, а потому, что они бедные простые люди. Поэтому я думаю, что доктор немножко эгоист и сноб. Ясно, что он думает, что он самый главный человек в СССР и что он заслуживает семи комнат».

«Мнение Преображенского о разделении труда — эвфемизм о классовом обществе. Он хочет оставить все как есть, так как он живет удобно. После революции Преображенский столкнулся с неудобствами и страданиями, которые до революции испытывал весь народ».

«У него была большая квартира, служанки, деньги, влияние, все, чего не имел пролетариат. Он продолжает обогащаться, никогда не страдает. Конечно, Преображенский ненавидит, не уважает и боится пролетариата не только потому, что электричество иногда гаснет, но также, что важнее, потому, что пролетариат грозит приятной жизни профессора».

«Он никогда не ведет себя со злобой, потому что у него нет голода. Но, с другой стороны, пролетариат голодает, и потому они часто действуют со злобой».

«Профессор использовал свое влияние в государстве, чтобы удержать свою квартиру в целости и унизить домоуправление. Ему удалось, и потом он злорадствовал».

«Швондеру трудно работать в домкоме, если все жильцы такие, как Преображенский».

Что американцы понимают в капитализме?!

Интересно, что с толкнувшись с исследованием, которое показывало отношение американских студентов к хирургу-кудеснику «Собачьего сердца», советские социологи, литературоведы, политологи и публицисты — люди никогда не жившие и не работавшие в условиях зрелого капитализма, только что простившиеся с коммунистическим партбилетом, стали обвинять американских студентов, что те ничего не понимают в капитализме и похожи на комсомольцев.

Цитаты американских студентов сопровождались в том же номере «Литературного обозрения» развернутым комментарием социолога Сергея Шведова, уличавшего молодых американцев в чувстве собственного превосходства и невежестве:

«Сочинения студентов из далекого Гарварда не кажутся нам совершенно чужеродными, ни на что не похожими. Более того, они напоминают нечто очень знакомое… Пафосом, страстностью, жаждой осудить зло… Да это же суды над Онегиным, Ленским, Обломовым, что устраивали комсомольцы двадцатых! То же ощущение своей правоты, безапелляционность суждений, убежденность в том, что история началась сегодня, с них, то же чувство причастности к новой эпохе, отбросившей старые предрассудки и не стесненной авторитетами… Долой дворянские условности! Долой профессоров! Отечественных комсомольцев, затевавших суды над литературными героями, мало беспокоили Пушкин и Гончаров. Им важно было выразить себя, а понимание чуждой (навсегда ушедшей) дворянской культуры не входило в их задачи. Похоже, что и гарвардские ниспровергатели озабочены были не столько текстом булгаковской повести, сколько жаждой выразить собственную жизненную позицию… И в результате стало возможным увидеть лишь зеркальное отражение своих проблем, своих болевых точек и забот».

Помню, что в 1991 я обсуждал публикацию о гарвардских студентах, которые иначе понимают «Собачье сердце» с университетской преследовательницей. Она сказала: «Этим трудно понять, то что понимаем мы. Наше общество прошло через опьянение утопическими идеями и катастрофы, поэтому мы лучше видим перспективу и чувствуем…»

Из её слов вытекало, что мы лучше понимаем, поскольку мы пострадали. Это был очень «русский» подход…

Хотя разве можно считать, что водитель, который в пьяном состоянии съехал в кювет, лучше знает путь и правила езды, чем те, кто не напивались и нормально едут по трассе.

В зеркале политической корректности

Кто же прав: постсоветские антисоветчики или американские студенты?

Для американских студентов профессор Преображенский не маг и кудесник, а ограниченный и высокомерный буржуа, бесчувственный и эгоистичный сноб, желающий пользоваться всеми благами жизни любыми средствами, независимо от положения других людей.

После того как западным миром был сформирован концепт «интеллектуала», сильный интеллект без внимания к нуждам других людей и интересам общества — не кажется молодым американцам столь уж большим достоинством.

Американские студенты видят в профессоре не высокий культурный и моральный авторитет, а… С американской точки зрения профессора отличает именно некультурность. Они упрекают профессора Преображенского в заносчивости, некорректности, несоблюдении правил общения.

Авторы той статьи «Плохой человек профессор Преображенский» в «Литературном обозрении пытались как-то объяснить, почему оценка американскими студентами Преображенского так сильно отличается от постсоветской: «Десятилетия господства невежества и демагогии, безалаберности и разрухи рождают в Советском Союзе глубокое уважение перед интеллектом, чувством собственного достоинства, профессионализмом. Но, как принято говорить в Америке, это — ваши проблемы. В США не было разрухи, профессионализм любого работника здесь норма, а самоуважение впитывается с молоком матери. Ни восхищения, ни преклонения эти добродетели не вызывают, и с гуманностью, совестливостью, сострадательностью их не станут отождествлять».

Бабенышев и Покровская писали: «Нормой отношений в современном американском обществе является уважение к человеческой личности, признание ее абсолютной значимости, ее равноправности с окружающими. Человек, позволивший себе сказать: «Вы находитесь на низшей ступени развития», то есть как бы поместивший себя на ступеньку выше, нарушил этический код, и его интеллигентность и совестливость столь же сомнительны, как и нравственность хулигана, пристающего к прохожим на улице».

Для американских студентов, как это следовало из их сочинений, было понятно, что надо уважать других людей, что ни у кого нет монополии на истину в последней инстанции, что у всех есть за душой что-то важное. А потому никому нельзя говорить: «Вы стоите на низшей ступени развития». Поскольку такие фразы — не способствуют диалогу. А переход на уровень оскорблений — это не конструктивно. Такие вещи разрушительны, поскольку не помогают понимать другого.

Высокомерное отношение профессора к Шарикову, Швондеру и другим деятелям домкома вызывает у студентов неприятие, поскольку оно не вписывается в современные представления о этике и этикете, принятые в западном обществе. Преображенский не стремится к компромиссу, к консенсусу, а провоцирует конфронтацию. Настаивает на собственной иерархической шкале ценностей и с порога отвергает культурное многообразие. Он некорректен. Он с пренебрежением относится к чужому мнению. Он унижает других людей. Он демонстрирует пренебрежение, высокомерие, агрессивную назидательность. Ему неведомы элементарные основы цивилизованного общения, которому студентов-американцев выучили еще в младших классах начальной школы.

Этот рупор нынешней либеральной интеллигенции России Евгений Киселев восхищается четким политическим позиционированием профессора Преображенского: «который прямо говорит: «Я не люблю пролетариат». Вот это мне очень нравится, когда человек так прямо формулирует своё политическое кредо. Да! Я не люблю пролетариат!». А американский студент знает, что вот такое публичное выражение нелюбви к группе населения — это просто неприлично.

Именно представления о политкорректности, которые в американских университетах к концу восьмидесятых уже стали доминировать, определяют негативное отношение к Преображенскому и… более снисходительное к «вчерашнему животному» Шарикову, чье грубоватое и вульгарное поведение, напротив, не слишком шокирует американских студентов, которые в отличие от Преображенского, не считают, что существуют единые канонические правила поведения, обязательные для всех. Пренебрежительное отношение профессора, мурлыкающего под нос только что прослушанную в Большом театре «Аиду», к хоровому пению жилтоварищей в красном уголке, с точки зрения американцев, ничем не оправданный снобизм.

Когда американская студентка читает о том как женщина из домкома появляется одетой в мужскую одежду, а Преображенский насмехается над ней, а в ответ на её слова, что она заведующий, он исправляет ее и говорит: «Заведующая» — то симпатии студентки отнюдь не с профессором…

Как защищать Преображенского?

С момента публикации Бабенышева и Покровской прошло уже более двадцати лет. «Собачье сердце» все эти годы оставалось одной из любимых книг преподавателей русского языка и литературы в американских университетах. И удивление от того, что американские студенты не любят профессора не исчезает.

Наконец, в 2011 году в журнале «Новый мир» появилась статья Веры Михайловны Белоусовой «Lost in translation». В которой объяснялась как защищать Преображенского от американских студентов и научить их его любить:

«Во-первых, Преображенский ставит опыты над животными. С этим все более или менее просто. Я объясняю, почему бессмысленно подходить к одной эпохе с мерками другой и вообще — что такое “анахронизм”.

Дальше так: почему бы Преображенскому не дать приют парочке бедных и бездомных? Этот аргумент не имеет никакой привязки к реальности, это — всплеск абстрактного гуманизма, и я знаю, что с этим делать. “Скажите, — говорю я моему собеседнику, — сколько комнат (читай: спален) в доме ваших родителей?” — “Восемь”, — простодушно отвечает он. (Заметим, что родители его совсем не богатые люди и честно вложили в этот дом большой кусок своей жизни.) “Теперь представьте, — продолжаю я, — что к ним ни с того ни с сего заявились люди, живущие на социальное пособие, и сообщили, что переезжают к ним в дом. Что бы они сказали, по-вашему?” — “Вообще-то мои родители — добрые люди…” — неуверенно бормочет он, и спор затихает сам собой.

Дальше — больше. Преображенский говорит очень странные вещи. “Не люблю, — говорит, — пролетариата”. Как же можно не любить рабочих вообще, всех сразу? Преображенский, говорю я в ответ, выступает с позиций здравого смысла и вообще являет собой оплот разума и логики — один из последних в окружающей его безумной реальности. В частности, он следит за тем, чтобы слова не превращались в заклинания, чтобы они имели не мистически-абстрактный, а реальный смысл. Формулировка “любить пролетариат” нелепа, и профессор эту нелепость добросовестно обнажает.

Еще хуже с “прямым делом — чисткой сараев” (“и вот, когда они <…> займутся чисткой сараев — прямым своим делом…”). Он, что же, хочет сказать, что люди не могут переходить из одного социального слоя в другой и заниматься тем, чем им хочется? Нет, говорю я, отлично осознавая, что вступаю на крайне зыбкую почву, — он хочет сказать, что, прежде чем управлять государством и решать проблемы международной политики, неплохо бы этому — и вообще чему-нибудь — поучиться. И если в разговоре об уплотнении лукавил мой студент, то здесь, конечно, лукавлю я. У меня просто нет другого выхода. Тут оказываются затронуты смысловые центры их мировоззрения. Идея непреодолимости социальной стратификации им органически чужда. Что бы я ни говорила, они интуитивно “чуют” в Преображенском социальную брезгливость — и не знают, что с этим делать».

И действительно, что этой преследовательнице, которая разразилась столь потрясающим методическим пособием, делать с социальной брезгливостью Преображенского, которую не скрыть?!

Может прислушаться к студентам…

Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!