На берегу, под тенью дуба, Пройдя завалов первый ряд, Стоял кружок. Один солдат Был на коленах; мрачно, грубо Казалось выраженье лиц, Но слезы капали с ресниц, Покрытых пылью... на шинели, Спиною к дереву, лежал Их капитан. Он умирал; В груди его едва чернели Две ранки; кровь его чуть-чуть Сочилась. Но высоко грудь И трудно подымалась, взоры Бродили страшно, он шептал... "Спасите, братцы. Тащат в горы. Постойте - ранен генерал... Не слышат..." Долго он стонал, Но все слабей, и понемногу Затих и душу отдал богу; На ружья опершись, кругом Стояли усачи седые... И тихо плакали... потом Его остатки боевые Накрыли бережно плащом И понесли. Тоской томимый, Им вслед смотрел я недвижимый. Меж тем товарищей, друзей Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей Я сожаленья, ни печали. Уже затихло все; тела Стащили в кучу; кровь текла Струею дымной по каменьям, Ее тяжелым испареньем Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане И донесенья принимал. Окрестный лес, как бы в тумане, Синел в дыму пороховом. А там, вдали, грядой нестройной, Но вечно гордой и спокойной, Тянулись горы - и Казбек Сверкал главой остроконечной. И с грустью тайной и сердечной
Я думал: "Жалкий человек. Чего он хочем!.. небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он - зачем?"
Галуб прервал мое мечтанье, Ударив по плечу; он был Кунак мой; я его спросил, Как месту этому названье? Он отвечал мне: "Валерик, А перевесть на ваш язык, Так будет речка смерти: верно, Дано старинными людьми".
"А сколько их дралось примерно Сегодня?" - "Тысяч до семи". "А много горцы потеряли?" "Как знать! - зачем вы не считали!"
"Да! будет, - кто-то тут сказал, - Им в память этот день кровавый!" Чеченец посмотрел лукаво И головою покачал.
Как-то раз перед толпою Соплеменных гор У Казбека с Шат-горою Был великий спор. «Берегись! — сказал Казбеку Седовласый Шат. — Покорился человеку Ты недаром, брат! Он настроит дымных келий По уступам гор; В глубине твоих ущелий Загремит топор; И железная лопата В каменную грудь, Добывая медь и злато, Врежет страшный путь. Уж проходят караваны Через те скалы, Где носились лишь туманы Да цари-орлы. Люди хитры! Хоть и труден Первый был скачок, Берегися! многолюден И могуч Восток!» — «Не боюся я Востока! — Отвечал Казбек. — Род людской там спит глубоко Уж девятый век. Посмотри: в тени чинары Пену сладких вин На узорные шальвары Сонный льёт грузин; И, склонясь в дыму кальяна На цветной диван, У жемчужного фонтана Дремлет Тегеран. Вот у ног Ерусалима, Богом сожжена, Безглагольна, недвижима Мёртвая страна. Дальше, вечно чуждый тени, Моет жёлтый Нил Раскаленные ступени Царственных могил. Бедуин забыл наезды Для цветных шатров И поёт, считая звезды, Про дела отцов. Всё, что здесь доступно оку, Спит, покой ценя... Нет! не дряхлому Востоку Покорить меня!»
«Не хвались ещё заране! — Молвил старый Шат. — Вот на севере в тумане Что-то видно, брат!»
Тайно был Казбек огромный Вестью той смущён. И, смутясь, на север тёмный 60 Взоры кинул он, И туда в недоуменье Смотрит, полный дум; Видит странное движенье, Слышит звон и шум. От Урала до Дуная, До большой реки, Колыхаясь и сверкая, Движутся полки. Веют белые султаны, Как степной ковыль, Мчатся пёстрые уланы, Подымая пыль. Боевые батальоны Тесно в ряд идут, Впереди несут знамёны, В барабаны бьют. Батареи медным строем Скачут и гремят, И, дымясь, как перед боем, Фитили горят. И, испытанный трудами Бури боевой, Их ведёт, грозя очами, Генерал седой. И́дут все полки могучи, Шумны, как поток, Страшно медленны, как тучи, Прямо на восток.
И, томим зловещей думой, Полный чёрных снов, Стал считать Казбек угрюмый — И не счел врагов. Грустным взором он окинул Племя гор своих, Шапку на́ брови надвинул — И навек затих.