Сравнение уровня жизни крестьян при царе и коммунистах.
Rommstain
16 4766 21:49 10.05.2010
Поскольку доводы Кубарева имеют явное расхождение с фактическими данными, принято решение создать эту тему, в которой мы будем размещать данные, имеющиеся у нас.
22:11 10.05.2010
Кризис 1892 года
Количество хлеба, остававшееся в стране после вывоза, составляло в 1875/76-1888/89 хозяйственных годах 14-19 пудов на душу населения. Вывоз хлеба большого урожая мог продолжаться не один год, после вывоза в текущем году в стране могли остаться значительные запасы, тогда на следующий год независимо от урожая вывоз увеличивался и остаток хлеба в стране уменьшался. Механизм вывоза работал таким образом, что усредненный трехлетний остаток на потребление составлял практически постоянную величину в 17-18 пудов (см. рис. 4.14). В 1889 году был неурожай, цены поднялись, но благодаря снижению транспортных расходов вывоз оставался выгодным, и это привело к тому, что остаток на потребление упал до небывало низкого уровня – немногим больше 11 пудов. Голод не начался лишь потому, что предыдущие годы были урожайными, и в хозяйствах оставались кое-какие запасы. В следующем году урожай был посредственным, ниже среднего, а экспорт оставался высоким; остаток снова оказался ниже минимального уровня, и страна снова жила за счет запасов. «Внешнеторговую политику Вышнеградского не зря называли “голодным экспортом”… – отмечает В. Л. Степанов. – В ряде регионов вообще не оставалось сколько-нибудь значительных запасов хлеба, что в случае неурожая было чревато массовым голодом»[58]. Об истощении запасов говорилось и в сообщениях из губерний: «Хотя в 1890 году был более-менее недурной урожай, – доносил воронежский уездный исправник, но однако же сохранение продуктов оказалось недостаточным для того, чтобы за покрытием всех предшествующих нужд, образовать необходимые запасы... Общий неурожай в текущем году... при полном отсутствии кормовых и продовольственных средств поставил большинство крестьянских хозяйств в безвыходное положение»[59].
Когда весной 1891 года с мест стали поступать сообщения о грядущем недороде, директор департамента неокладных сборов А. С. Ермолов вручил Вышнеградскому записку, в которой писал о «страшном признаке голода»[60]. Однако министр финансов проигнорировал это предупреждение и вывоз зерна продолжался в течение всех летних месяцев. «Сами не будем есть, а будем вывозить!» – заявлял Вышнеградский[61].
В результате неурожая чистый душевой сбор составил около 14 пудов, запасы были истощены экспортом предыдущих лет, и в итоге разразился голод, унесший, по подсчетам Р. Роббинса, около 400 тысяч жизней[62]. И.А. Вышнеградский прибег к решительным этатистским мерам, он ввел запрет на вывоз хлеба и выступил с предложением о введении подоходного налога для обложения лиц, располагавших «сравнительно большим достатком». Однако это предложение было отвергнуто правительством, а запрещение на вывоз хлеба продержалось лишь 10 месяцев и было отменено под давлением дворянства и коммерческих кругов. С министром финансов случился удар, и вскоре его вынудили уйти в отставку[63].
Неурожай был особенно бедственным в регионах Черноземья и Поволжья. В Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Симбирской губерниях крестьяне собрали на своих наделах меньше, чем посеяли. Как это обычно бывает, голод сопровождался эпидемиями. В Воронежской губернии от холеры погибло 11 тысяч человек, от цинги – 10 тысяч, было много погибших от дизентерии и брюшного тифа. В целом превышение смертности над обычным уровнем составило 1,7 процента или 44 тысячи человек. Число жертв было не таким большим, каким оно бы могло быть, благодаря энергичным мерам, принятым правительством для помощи голодающим. В апреле 1892 года хлебные ссуды получили 1 млн. из 2,6 млн. населения губернии[64].
Динамика потребления и вывоза в 1875-1894 годах по 50 губерниям Европейской России
22:12 10.05.2010
Широкие масштабы предоставления помощи отчасти нейтрализовали неблагоприятные политические последствия голода. Источники не отмечают подъема крестьянских волнений; крестьяне не проявляли политической активности, они были по-прежнему покорны властям: процесс психологической эмансипации еще не успел получить значительного развития. Однако это был последний случай, когда голод не вызвал крестьянских выступлений. Уже через десять лет положение резко изменилось[66].
С точки зрения демографически-структурной теории кризис 1892 года имел много общего с кризисами 1568-1571 и 1723-1725 годов – в том смысле, что он носил не число демографический, а преимущественно структурный характер, был вызван увеличением давления государства на крестьянство. Правда, в 1890-1892 годах это давление было более косвенным, оно выражалось, с одной стороны, в увеличении косвенных (а не прямых) налогов, а с другой стороны, в стимулировании хлебного экспорта. Хотя государство не само вывозило зерно, тем не менее, помогая экспортерам лишать народ хлеба, оно получало непосредственную выгоду, скупая притекавшее от экспорта золото на бумажные рубли.
22:14 10.05.2010
Положение крестьянства после голода 1892 года
Таким образом, опираясь на чиновничество и армию, монархия могла проводить этатистскую политику индустриализации, которую называли «антидворянской». Но как соотносилась эта политика с нуждами крестьянства? Мы видели, что в самом начале ее проведения резкий рост вывоза зерна привел к голоду 1892 года. Хотя кризис не вызвал немедленного восстания, он резко ускорил тот необратимый процесс, итогом которого была крестьянская война 1905 года. В условиях голода многие крестьяне были вынуждены продавать свой скот – в том числе рабочих лошадей. С 1888 по 1893 год доля безлошадных дворов увеличилась в Тамбовской губернии с 22 до 31%, в Воронежской губернии – с 26 до 41%[87]. Разорившиеся безлошадные крестьяне не могли вернуть полученные во время голода продовольственные ссуды. Между тем, сумма этих ссуд на начало 1892 года составляла 128 млн. руб. и новая задолженность по ссудам была вдвое больше прежних недоимок по выкупным платежам. Правительство понимало, что крестьяне не в состоянии вернуть ссуды, и в 1894 году списало половину этой задолженности[88]. Однако бремя оставшихся долгов и текущих выплат по налогам и выкупным платежам было непосильным; недоимка продолжала увеличиваться. Как видно из графиков на рис. 4.17, до голода 1891 года недоимка во многих губерниях не только не росла, но и уменьшалась. Это был результат политики И. А. Вышнеградского, ужесточившего порядок сбора налогов. Голод 1891 года привел к скачкообразному росту крестьянской задолженности: голодавшие крестьяне, естественно, не могли платить налоги, а правительство не могло проявлять обычную жестокость при их сборе. Затем, в середине 1890-х годов, наступило время хороших урожаев, и методы сбора стали более строгими: в 1894 году за недоимки было арестовано около 10 тыс. сельских старост – почти вдвое больше, чем в 1891 году[89]. Тем не менее, недоимка продолжала быстро расти, к концу XIX века она увеличилась в Орловской и Тульской губернии примерно вдвое и в 2,5 раза превысила размеры среднего оклада.
Недоимки по казенным платежам в губерниях Черноземья (в процентах к среднему окладу за указанный период)
Рост недоимок, очевидно, свидетельствовал о том, что крестьянские хозяйства Черноземья не могут восстановиться после кризиса и что положение быстро ухудшается. Ситуация была относительно менее кризисной в Курской губернии и наиболее тяжелой в Тульской и Орловской губерниях. Тяжелый кризис наблюдался также в соседнем Поволжье, в Самарской губернии недоимка достигла 367%. В других регионах страны положение было намного более благоприятным; в Центральном регионе губернии, кроме Московской, практически не имели долгов[91].
Большинство исследователей полагают, что рост недоимок является свидетельством кризисного состояния крестьянского хозяйства. Однако в 1990-х годах была предпринята попытка ревизии традиционной точки зрения. Американский исследователь С. Хок подсчитал, что в целом по России к моменту отмены выкупных платежей недоимка составляли лишь 5% к той сумме, которую должны были заплатить крестьяне с 1861 года. «Документы свидетельствуют, что крестьяне были в состоянии выполнять свои операции и действительно их выполняли, – пишет С. Хок. – Документы эти не содержат информации, позволяющей оценить уровень жизни крестьян»[92]. Такой усредненный подход стирает и порайонные, и повременные различия. Мы уже говорили, что многие регионы, действительно, не имели долгов. Более того, в 1890 году положение с выплатами было относительно благополучным и на Черноземье; в Тульской губернии, например, накопленная недоимка составляла только 13% от годового оклада. Однако к 1900 году недоимка возросла до 256% процентов, и это означает, что за 1896-1900 годы крестьяне не выплатили половину полагавшейся с них суммы. Не 5%, а 50%! И (в отличие от С. Хока) правительство оценило значение этой информации: в 1898 году в Комитете министров по инициативе государственного контролера Т. Филиппова и с санкции Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении сил сельского населения особенно в центральных губерниях»
22:15 10.05.2010
Положение осложнялось в связи с вновь начавшимся ростом арендной платы. А. М. Анфимов, пересчитав денежную арендную плату в долю урожая, пришел к выводу, что «цифры кажутся почти фантастическими». «Действительно, как можно поверить, что на рубеже веков херсонский «десятинщик» отдавал владельцу земли половину урожая, а курский и орловский мужик – даже две трети (больше, чем при испольщине). Но цифры неумолимы: действительно, отдавал. Что он при этом думал – другое дело. Эти его думы руководили им, когда он, вооружившись дубьем, в 1905 году шел громить усадьбу своего арендодателя, а в 1917 г. вообще прогнал его с земли»[94].
В целом экономическая ситуация на Черноземье, как и раньше, определялась ростом населения и нехваткой пашен. Посевные площади уже не увеличивались, и шло соревнование между ростом населения и урожайности. Как видно из рис. 4.18, увеличение урожайности в основном компенсировало рост населения, и 5-летний тренд не показывал явной тенденции к падению. Однако тренд колебался: колебания тренда, которые С. Уикфорт отмечал в масштабе всей России, имели место и в масштабе Черноземного региона – причем они были более сильными. В 1899-1902 годах тренд поднялся выше отметки в 30 пудов, затем понизился до 22-23 пудов в 1905-1906 гг. и вновь поднялся в 1910-1911 гг. Эти колебания тренда отмечали гораздо более интенсивные колебания урожаев, наряду с годами очень высоких урожаев, когда чистый душевой сбор превышал 35 пудов, имели место и катастрофические неурожаи: 1891-1892, 1897, 1901, 1905-1906 гг. При этом нужно учитывать, что Черноземье было экспортирующим регионом, и хлеб, производившийся на полях помещиков и зажиточных крестьян, вывозился, в значительной части, за границу. Поэтому падение душевого сбора в годы неурожаев ниже 19 пудов означало, что на долю основной массы крестьян приходилось значительно меньше минимальной нормы потребления – то есть крестьяне голодали.
Чистые душевые сборы и 5-летнее среднее в Черноземном регионе
22:17 10.05.2010
В целом по России положение было, естественно, более сложным. Центральный район жил привозным хлебом, и динамика урожаев здесь не отражает реальную картину обеспеченности района продовольствием. На Юге продолжалось освоение целинных земель; новым обширным регионом колонизации стал Северный Кавказ. После строительства Новороссийского порта три кавказские губернии стали давать существенную часть экспорта, поэтому их необходимо учитывать в общем хлебном балансе России. Данные о производстве хлеба на Кавказе имеются с 1893 года, и график на рис. 4.19 отражает картину потребления, производства и вывоза хлеба в 1893-1914 годах. С 1900 года имеются также данные о потреблении (это чистый остаток после вывоза с учетом «видимых» запасов на элеваторах, в складах, в торговой сети и у крупных производителей). Разница между потреблением и чистым остатком обычно не превышала 10%, то есть «видимые» запасы не играли существенной роли.
Динамика сборов, потребления и вывоза хлеба на душу населения по 53 губерниям Европейской России
Так же как и на Черноземье, 5-летний тренд чистого остатка для Европейской России не показывает очевидной тенденции к увеличению или уменьшению потребления. Кривая движется вдоль средней линии в 19,3 пуда, плавно поднимаясь до 20 пудов в 1902-1903 гг., опускаясь до 18 пудов в 1907-1908 годах и затем снова поднимаясь. Однако если рассматривать более длительный период времени, то надо заметить, что среднее потребление по 53 губерниям в 1893-1912 гг. (19,3 пуда) было выше, чем среднее потребление по 50 губерниям в 1870-1888 гг. (17,7 пуда). Эти данные, однако, не следует оценивать слишком оптимистически, поскольку, как отмечалось, рост потребления зерна на корм скоту в этот период привел к повышению минимальной нормы потребления хлеба примерно с 18 до 19,2 пуда. Минимальная норма в 19,2 пуда соответствует реальному среднему потреблению зерна в 1893-1912 гг. (19,3 пуда). Правда, в продовольственные ресурсы населения входило еще некоторое количество картофеля (в 1890-х гг. в пересчете на хлеб – 1,3 пуда на душу), однако эта добавка в основном компенсировалась расходами на винокурение и закупками армии.
Таким образом, хотя в отдельные пятилетия отмечалось увеличение потребления, в среднем потребление хлеба и картофеля в России примерно соответствовало минимальной норме. «Сельское население России постоянно балансировало на грани недоедания, и достаточно было небольшого ухудшения, недорода, чтобы эта грань была перейдена», – отмечает Т. В. Привалова[97]. Кроме того, сильное различие в уровне потребления между бедными центральными и богатыми окраинными губерниями; между зажиточными бывшими государственными крестьянами и бедняками, бывшими крепостными, приводило к тому, что при среднем потреблении, соответствующем минимальной норме, миллионы бедняков испытывали хронический голод.
В принципе, даже в годы неурожаев чистый сбор не падал ниже 18 пудов хлеба на душу, и это еще не означало голода. Но губительным было то обстоятельство, что в годы неурожаев продолжался вывоз зерна. В неурожайный 1897/98 хозяйственный год чистый душевой сбор составил 18,2 пуда, а вывоз на душу населения – 5,1 пуда, то есть 28% к чистому сбору, в результате остаток после вывоза составил лишь 13,1 пуда – много меньше голодной нормы. По данным П. Н Першина в этот год голодало 27 млн. крестьян. В 1901/02 году душевой чистый сбор составлял 20,3 пуда, вывоз – 4,8, а чистый остаток – 15,5 пуда; число голодавших было примерно таким же[98].
Отказ от ограничения экспорта даже в голодные годы был составной частью этатистской политики С. Ю. Витте, стремившегося во что бы то ни стало поддерживать курс рубля. Эта политика была чревата опасными последствиями: голод 1902 года привел к первым массовым волнениям крестьян.
22:18 10.05.2010
Источник: Нефедов С. А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV – начало XX века. -Екатеринбург: Издательство УГГУ, 2005.
22:33 10.05.2010
Аграрная реформа
Анализ социально-экономического развития в 1908-1914 годах тесно связан с проблемой объективных причин революции 1917 года и с общей проблемой существования исторических закономерностей, проявлением которых, согласно традиционной точке зрения, была эта революция. Однако несостоятельность марксистской трактовки этих закономерностей привела к утрате веры в существование каких-либо закономерностей вообще. «Из-за утраты веры в закономерность исторических событий… – отмечает известный американский историк Леопольд Хеймсон, – в современной российской историографии образовался вакуум, чем и объясняется появление таких стереотипов в интерпретации исторических процессов, как сведение объяснения Октябрьского переворота к заговорщической деятельности большевиков, объяснение истоков Февральской революции как следствия заговорщической деятельности масонов, не говоря уже об объяснении падения царского режима прекращением проведения столыпинских реформ вследствие внезапной смерти премьер-министра от рук террористов в 1911 г.»[1]
Далее в этой главе мы попытаемся кратко проанализировать имеющиеся данные о результатах столыпинских реформ в контексте продолжающегося процесса демографического Сжатия. Одним из наиболее важных моментов в динамике социально-экономического развития были изменения в уровне жизни крестьянства. Крестьянские восстания был подавлены, но необходимо признать, что, в конечном счете, крестьянство добилось некоторого облегчения своего положения. Наиболее важной правительственной уступкой была отмена выкупных платежей. В конце XIX века крестьяне платили с десятины в среднем 72 коп. выкупных платежей, 5 коп. поземельного налога и 58 коп. земских и мирских сборов[2]. Отмена выкупных платежей на практике означала почти полное снятие с крестьян государственных прямых налогов; более 9/10 крестьянских податей теперь шли органам местного самоуправления, земствам и «миру». Если в 1901 году в среднем по России крестьяне платили всех (государственных, земских и мирских) прямых налогов в пересчете на хлеб 3,5 пуда с души, то в 1912 году – 1,7 пуда с души[3].
По данным бюджетных обследований в Воронежской и Калужской губерниях подати всех видов отнимали 8-10% чистого крестьянского дохода; стало быть, снятие платежей составляло в среднем около 5% дохода. Однако бывшие помещичьи крестьяне Черноземья платили не 72 коп., а 1 руб. 80 коп. с десятины[4], и для этой категории крестьян отмена выкупа означала прибавку 10-15% дохода. Как отмечалось выше, неспособность крестьян платить выкупные платежи была одним из главных признаков «оскудения» Центра; теперь государство почти не требовало с крестьян денег – если не принимать во внимание косвенные налоги. Это был весьма показательный результат Сжатия, которое, согласно теории, делает крайне затруднительной уплату прямых налогов.
Для прекращения крестьянских восстаний большое значение имело то обстоятельство, что в манифесте о закрытии Первой Думы царь обещал предпринять реформы, направленные к расширению крестьянского землевладения. Правительство противопоставило крестьянской программе «черного передела» свою программу реформ, которую обычно связывают с именем П. А. Столыпина[5]. «Столыпинская аграрная программа настолько совпадала с аграрной программой Совета объединенного дворянства, – писал А. Я. Аврех, – что все тогдашние наблюдатели, от кадетов до большевиков, прежде всего подчеркивали это родство»[6]. Как отмечалось выше, программа Первого съезда уполномоченных дворянских обществ (май 1906 г.) содержала три основных пункта: переход от общинного землевладения к частной собственности на крестьянские наделы, облегчение покупки земли крестьянами с помощью Крестьянского банка и организацию переселения малоземельных крестьян на окраины; эти пункты стали основными положениями правительственной программы[7].
Нужно отметить, что современные исследователи придерживаются различных точек зрения на связь П. А. Столыпина и Совета объединенного дворянства. Но даже те из них, кто отрицает прямое влияние Совета на премьер-министра, признают идейное совпадение позиций. Так, А. П. Бородин цитирует одного из лидеров Объединенного дворянства князя Б. Н. Шербатова, который находил «поразительное сходство между нашими тогдашними пожеланиями и проектами правительства»[8].
С идейной стороны правительственная программа опиралась на общепринятые положения либеральной политической экономии. Либеральные экономисты уже давно доказывали, что земельные переделы, принудительный севооборот и чересполосица в крестьянских общинах являются факторами, негативно влияющими на продуктивность земель. После реформ 1860-х годов количество переделов уменьшилось, и по правительственным данным, относящимся к 28 губерниям, переделы проводились примерно в половине всех общин[9]. Считалось, что архаические черты общины служили главной причиной того, что средний урожай на частновладельческих землях в 1891-1900 годах был на 21% выше, чем на надельных. Теоретически ликвидация общины могла повысить урожайность и смягчить проблему аграрного перенаселения, однако П. Гатрелл полагает, что аргументация противников общины не столь очевидна, а Л. Волин отмечает, что более высокие урожаи на частных землях отчасти объяснялись их лучшим качеством[10]. Как бы то ни было, требование создания из крестьянских полос компактных наделов, передачи их в частную собственность и разрушения общины было одним из традиционных требований русских либералов, начиная с выступления тверского дворянства в 1862 году. При этом имелось в виду, что бедные крестьяне, получив землю в частную собственность, будут вынуждены вскоре продать ее крепким хозяевам, у которых найдутся средства, чтобы повысить урожайность посредством применения современной агротехники. Это был так называемый «прусский путь развития капитализма»: в Пруссии после освобождения крестьян в ходе так называемого «регулирования» было произведено укрупнение крепких крестьянских хозяйств за счет сгона с земли крестьян-бедняков[11].
Другой аргумент правительства имел демографический характер. П. А. Столыпин указывал, что темпы роста населения в России превышают темпы роста в других государствах и настолько велики, что если даже отдать крестьянам всю землю, то и тогда едва ли можно было бы удовлетворить земельный голод. В этом положении, утверждал Столыпин, есть только два выхода – освоение новых земель и переход части населения в другие отрасли труда[12]. В этой аргументации П. А. Столыпин следовал за некоторыми известными экономистами, в частности, за А. А. Чупровым и Б.Бруцкусом, которые, кроме того, доказывали, что именно существование земельных переделов является причиной аномально высокого естественного прироста, и, следовательно, разрушение общины есть средство в борьбе с аграрным перенаселением[13].
Стремление дворянства к разрушению общины было вызвано также и тем, что общинные порядки формировали отрицательное отношение крестьян к помещичьей частной собственности. При обсуждении столыпинского проекта в Совете министров 10 октября 1906 года подчеркивалось, что отсутствие в сознании общинного крестьянства «правильного взгляда на частную собственность» в значительной мере обуславливает «происходящие в последнее время почти повсеместно… разгромы частновладельческих имений»[14]. С другой стороны, община представляла собой готовую организацию, которую широко использовали восставшие. Столыпинское правительство, писал С. Ю. Витте в воспоминаниях, «принялось энергично за это преобразование не в сознании государственной необходимости этой меры, а в соображениях полицейских – по такой логике: необходимо обеспечить спокойствие частных владельцев… чтобы больше не было дворянских погромов. Как это сделать? Очень просто – крестьяне собственники будут защищать помещичью собственность»[15]. «Ясно, что составители указа 9 ноября очень мало думали о хозяйственной стороне дела, – подчеркивал экономист и один из кадетских лидеров А. А. Кауфман, – и что главное их внимание было направлено на чисто-политическую[*] задачу… Общинному духу стали приписывать возникновение аграрных волнений и беспорядков. И вот община из друга сделалась врагом самодержавного правительства»[16].
По-видимому, это и было основной причиной, по которой ранее консервативное большинство дворянства внезапно склонилось к поддержке чуждой ему либеральной доктрины. Этот переход был настолько неожиданным, что глава русских либералов (и известный историк) П. Н. Милюков был вынужден упрекнуть Столыпина в забвении того факта, что русская действительность стоит ближе к коллективистской традиции, чем к правительственным мечтам о европеизации земледелия[17]. Кадеты, так же как и некоторые представители дворянства и этатистского чиновничества, высказывали опасения, что быстрое разрушение общины вызовет массовое разорение малоземельных крестьян и аграрные волнения[18].
Царский указ, изданный 9 ноября 1906 года, в промежуток между разгоном Первой и созывом Второй Думы, предоставлял каждому владельцу общинного надела право выйти из общины, потребовав укрепления надела в личную собственность с выделением земли «к одному месту», на «отруба» или хутора. «В широкие крестьянские массы, – писал наблюдавший за ходом реформы немецкий профессор Аугаген, – вгоняется клин путем создания сословия крепких крестьян-собственников. Уважая свою собственность, он создадут в среде самого крестьянства прочную почву для охраны крупного землевладения»[19]. Э. Кингстон-Мэнн называет эту политику политикой «репрессивной модернизации», уверждая, что русские «модернизаторы» в своем преклонении перед частной собственностью были «сбиты с пути истинного» и не понимали положительной роли общинных традиций[20].
Вторая Дума (в значительной степени голосами крестьянских депутатов) отвергла указ о реформе; она была распущена, и, в конце концов, указ был утвержден Третьей Думой, в которой преобладали дворянские депутаты. Другой закон (от 29 мая 1911 года) дозволял общинам проводить землеустройство с компактным выделением земли и одновременным укреплением ее в личную собственность; при этом община могла сохраняться. Землеустройство могли проводить и отдельные дворы без выхода из общины.
В целом за 1906-1915 гг. в 45 губерниях Европейской России, в которых проходила реформа, из общины вышло 26,6% дворов, которые имели 16,3% земли. Наделы выходивших крестьян были меньше средних потому, что укреплялась только пахотная земля, а угодья оставались в общине. Кроме того, из общины часто выходили бедняки, собиравшиеся продавать надел, или отходники, уже давно не обрабатывавшие самостоятельно свою землю. В ходе реформы перешло к отрубному и хуторскому землепользованию 10,3% хозяйств, имевших 10% всей земли[21].
По семи губерниям Черноземного района вышло из общины 26,5% дворов, которые имели 15,6% общинной земли, но на отруба и хутора выделилось только 8,8% хозяйств; примерно четверть укрепленных в собственность земель была сразу же продана[22]. Степень разрушения общины в различных губерниях сильно различалась, так, например, в Курской губернии из общины вышло 42% дворов, в Орловской – 38%, а в Тамбовской – только 22%. Средний размер выделившегося двора по Тамбовской губернии составлял 4,1 дес., в то время как средний размер общинных хозяйств – 7 десятин. Средний размер хуторов и отрубов равнялся 6,4 дес., тогда как рассчитанный экономистами прожиточный минимум для такого рода хозяйств составлял 10,5 дес. В Землянском уезде Воронежской губернии почти половина отрубных дворов не имела лошадей. Как отмечают многие исследователи, зажиточные крестьяне предпочитали оставаться в общине – таким образом, ставка Столыпина на «сильных и крепких» хозяев не вполне оправдалась.
22:33 10.05.2010
Другой важной составляющей столыпинских реформ была организация массового переселения крестьян на окраины. Переселение представлялось наиболее простым путем (хотя бы частичного) решения земельной проблемы, и, как отмечалось выше, принципиальное решение о поощрении переселения было принято еще в июне 1904 года. В контексте происходившего разрушения общины переселение было также одним из способов обеспечения землей тех бедняков, которые уходили их общины, продавая свою землю. Однако правительственная программа не была подкреплена ресурсами; расходы на переселение в 1907-1913 годах составили лишь около 200 млн. руб., что составляло только 1% всех государственных расходов за эти годы. В 1906-1916 годах в восточные районы переселились 3078 тыс. крестьян, но ввиду отсутствия средств 546 тыс. человек вернулись обратно. Когда неудачливые переселенцы стали возвращаться назад, это отбило охоту к переселению у собиравшихся в путь, и волна переселения быстро спала. В итоге на новых местах закрепилось только 2532 тыс. переселенцев[25].
Еще одной мерой властей, направленной на снижение остроты аграрного кризиса, была организация покупки крестьянами частных земель. Для этой цели в 1906 году было произведено снижение процентной ставки Крестьянского банка до 4,5%; при этом было разрешено предоставлять кредиты практически на всю сумму покупки. Это решение было подано как царская милость, поскольку реальная стоимость кредита была примерно на 1% больше, и фактически крестьяне покупали землю на 15-20% ниже стоимости; получавшуюся разницу продавцам доплачивал банк. Теперь крестьяне, казалось бы, могли приобретать землю на относительно льготных условиях, что до какой-то степени напоминало программу частичного выкупа помещичьих земель, предлагавшуюся кадетской партией – с той разницей, что дворяне продавали землю добровольно. После разгрома нескольких тысяч имений часть помещиков решила продать свои владения; количество предлагавшейся к продаже земли резко возросло, и правительство выделило Крестьянскому банку практически неограниченные средства для скупки этих земель и перепродажи их крестьянам в рассрочку. Таким образом, были созданы условия для расширения крестьянского землевладения, что могло до некоторой степени смягчить земельный голод[26].
Облегчение условий кредита вызвало положительную реакцию в крестьянской среде и в какой-то мере способствовало постепенному затуханию крестьянских восстаний. Если число крестьян, желавших купить землю через посредство Крестьянского банка, составляло в 1904 г. 97 тыс., то в 1906 г. оно возросло в четыре раза; в Черноземном районе изъявила желание прикупить землю десятая часть крестьян-домохозяев[27]. Банк, в соответствии с идеей реформы, оказывал предпочтение тем крестьянам, которые покупали целые хутора; такие крестьяне получали кредит на всю сумму покупки. А. М. Анфимов подсчитал, что крестьяне, покупавшие в Ливенском уезде Орловской губернии хутора в 12 дес., должны были для уплаты процентов по кредиту продавать каждый год, по меньшей мере, половину урожая[28]. В 1913 году платежи крестьян Крестьянскому банку составили 88 млн. руб., то есть сравнялись с отмененными выкупными платежами. «Так, в иной форме, повторилась пресловутая “выкупная операция”, только с той разницей, что прежде 90 млн. руб. выплачивали за 95 млн. дес. надельных земель, а теперь – за 15 млн. купленных земель»[29].
За 1905-1914 годы дворяне продали, в основном Крестьянскому банку, 22% своих земель. Однако результаты снижения кредитного процента были отчасти нейтрализованы повышением цен на землю; если в 1904 году десятина стоила в среднем 112 руб., то в 1909 году – 144 руб. Тем не менее, за 1905-1914 годы в 47 губерниях Европейской России (без Прибалтики) крестьяне приобрели 9,7 млн. дес. частной земли, что увеличило их долю в землевладении (суммарно надельном и частном) с 68 до 72%. Правда, некоторая часть этих земель принадлежала «чумазым лендлордам», богатым крестьянам, превратившимся в помещиков; если мы будем считать крестьянскими лишь участки менее 50 десятин, то доля крестьян за указанный период увеличилась с 64 до 68%. Ситуация на Черноземье была примерно такой же, что и по России в целом. В 1905 году в семи губерниях (Тульская, Рязанская, Орловская, Курская, Тамбовская, Пензенская и Черниговская) доля крестьянской земли (включая купчую с участками менее 50 десятин) составляла 67%. За 1905-1915 годы крестьяне прикупили 486 тыс. дес. земли; если считать, что вся эта земля была в мелких участках, то доля крестьянского землевладения возросла до 69%. Хотя доля некрестьянских земель немного уменьшилась, радикальных изменений не произошло, и крестьяне по-прежнему требовали «черного передела»[30].
«Таким образом, – подводит итог Р. Пайпс, – взвесив все обстоятельства, следует признать, что результаты столыпинских реформ были весьма скромными. “Аграрной революции” не получилось…»
22:34 10.05.2010
Аграрное развитие в 1907-1913 годах
Удалось ли Столыпину ослабить перенаселение в деревне? За 1906-1913 годы из деревень Европейской России выбыло 4138 тыс. крестьян, продавших землю и ушедших в города; еще 2566 тыс. переселились за Урал; в сумме выбытие составило 6704 тыс. человек. Однако за это же время естественный прирост составил 14127 тыс. чел.; в итоге за восемь лет деревенское население возросло на 7489 тыс. чел, или на 7,3%, и, несмотря на все старания, проблема аграрного перенаселения еще более обострилась[32]. Как отмечалось выше, «Комиссия 1901 года» определяла численность излишних рабочих в 23 млн., что составляло 53% всей рабочей силы; по расчетам А. М. Анфимова, произведенным по той же методике, в 1913 году имелось 32 млн. «лишних» рабочих, что составляло 56% всей рабочей силы[33].
Однако на Черноземье мероприятия правительства принесли сравнительно больший эффект, нежели в других регионах. Для Тамбовской губернии, как показал А. А. Иванов, в 1912 году доля излишних работников осталась той же, что и 12 лет назад, и ситуация, во всяком случае, не ухудшилась. В 1905-1912 годах количество крестьянских дворов в Тамбовской губернии возросло на 13%, а надел земли на двор уменьшился с 7 до 6,6 дес., но это уменьшение было компенсировано увеличением урожайности. Однако по-прежнему сохранялась большая разница в земельном обеспечении бывших помещичьих и бывших государственных крестьян. В Липецком уезде бывшие государственные крестьяне имели 7,5 дес. земли, а бывшие помещичьи – только 4,0 дес. на двор; в Усманском уезде, соответственно 8, 0 и 4,6 десятины[34].
Реформа способствовала резкому усилению оттока населения из наиболее перенаселенных районов Черноземья. В 1900 году в Епифанском уезде Тульской губернии половина земли принадлежала частным владельцам (в основном, помещикам), и крестьяне находились в бедственном положении. В 1906-1910 годах из уезда выселилось 40% дворов. Благодаря этому количество дворов без посева в 1899-1911 годах сократилось на 28%, а общее число дворов почти не увеличилось, то есть обеспечение землей, хотя и ненамного, но улучшилось[35]. Некоторое представление о динамике перенаселения дает также изменение арендной платы; средняя арендная плата по семи губерниям Черноземья составляла в 1901 году 42% процента от урожая, а в 1912-1914 годах – 41%. Что касается заработной платы батраков, то в 1906-1910 годах она уменьшилась, а в 1910-1913 годах вернулась к уровню 1901-1905 годов (см. рис. 5.1). Таким образом, в отношении арендной платы и заработной платы батраков ситуация практически не изменилась, однако, само по себе то обстоятельство, что удалось нейтрализовать негативное влияние роста населения, было некоторым успехом[36].
Увеличилась ли продуктивность сельского хозяйства? В 1910-1914 годах по сравнению с 1901-1905 годами валовой сбор зерновых по Европейской России увеличился на 12,2%, урожайность возросла на 6,5%. По семи губерниям Черноземья валовой сбор увеличился на 8,4%, урожайность возросла на 8,9%[37]. Как отмечает И. Д. Ковальченко, такое увеличение нельзя признать значительным, в особенности, учитывая огромный рост населения[38]. Средний чистый душевой сбор на Черноземье в 1900-1904 годах составлял 31,3 пуда, в 1909-1913 годах – 28,3 пуда, в 1910-1914 гг. – 26,0 пуда. Правда, по сравнению с неурожайными 1905-1909 годами тренд поднялся, но в новой фазе подъема значения душевого производства были ниже, чем в предыдущей (см. рис. 4.18).
Как отмечалось выше, колебания тренда носили циклический характер; в значительной мере они определялись климатическими факторами, чередованием периодов высоких и низких урожаев. А. М. Анфимов полагает, что прогресс был достигнут в результате, главным образом, действия климатических и ценовых факторов, и в меньшей степени в результате реформы[39]. В 1905-1912 годах цены на хлеб в Германии повысились на 29%, что вызвало повышение экспортных цен; стоимость пшеницы в русских вывозных портах уже в 1905-1908 годах увеличилась на 32%. Повышение цен обеспечило рост прибылей российских производителей, которые теперь могли вкладывать больше средств для увеличения производства, – но благоприятная конъюнктура не могла длиться вечно, и в 1913 году цены стали снижаться, предвещая новый кризис[40]. Был ли связан рост с выделом хуторов и приватизацией земли?
Как видно из табл. 5.2, корреляция между ростом производства и такими параметрами, как процент выхода из общины или процент землеустроенных земель, отсутствует; следовательно, мы не можем приписывать рост производства столыпинской реформе. По-видимому, связь между «обуржуазиванием» земельных отношений и интенсификацией сельского хозяйства была не столь простой, как казалось. Л. И. Бородкин и И. Д. Ковальченко отмечали, что Степной район, характеризовавшийся самым глубоким обуржуазиванием крестьянства, характеризовался также и самой низкой интенсивностью сельскохозяйственного производства[41].
С другой стороны, возможно, что результаты реформы еще не успели сказаться; для улучшения хозяйства требовалось время, как говорил Столыпин, «двадцать лет покоя». По расчетам Л. С. Дякина требовалось даже не 20, а 50 или 80 лет[42]. Решающим условием повышения продуктивности хозяйства до европейского уровня было резкое увеличение капиталовложений. Между тем, в 1913 году капиталовложения в расчете на 1 десятину пашни в России были в 3,6 раза меньше, чем в Германии (урожайность была меньше в 2,4 раза). Естественно, что это отставание было невозможно преодолеть за пять или десять лет[43]. «Практически, столыпинская реформа не могла решить поставленных задач, потому что было уже поздно[†]», – подчеркивает В. П. Данилов
22:34 10.05.2010
Тем не менее, некоторые позитивные сдвиги были достигнуты. В 1912/13 и 1913/14 годах вывоз на душу населения существенно уменьшился, что в сочетании с очень богатыми урожаями привело к росту потребления (см. рис. 4.12). Некоторые авторы склонны считать этот рост показателем того, что продовольственное положение радикально улучшилось[46], в то время как другие специалисты полагают, что изменения не были столь существенными, что положение оставалось тяжелым[47]. При этом необходимо учитывать, что в России были относительно бедные и относительно богатые области, поэтому средние данные о росте потребления не отражают реального положения в регионах. Ввиду важности этого вопроса в контексте требований демографически-структурной теории автору пришлось провести конкретно-историческое исследование с использованием источников о вывозе и ввозе из отдельных губерний четырех главных хлебов (ржи, пшеницы, ячменя и овса). Это исследование позволило оценить уровень потребления хлеба в различных губерниях (чистый остаток за вычетом вывоза и расходов на винокурение, см. табл. 5.3).
Анализируя данные таблицы, можно прийти к выводу, что по сравнению с 1908-1911 годами потребление в 1909-1913 годах увеличилось – и в некоторых губерниях довольно существенно. На севере, в Архангельской и Вологодской губерниях, несмотря на это увеличение, среднее потребление оставалось ниже минимальной нормы. Тяжелое положение было также в Новгородской губернии, но столичная Петербургская губерния снабжалась существенно лучше. На грани голода существовало население западных губерний, Витебской, Могилевской, Минской, Смоленской (хотя в двух последних губерниях в 1909-1913 годах положение улучшилось). Из губерний Центра неудовлетворительное положение в 1908-1911 годах было в Тверской, Калужской, Ярославской и Костромской губерниях (в двух последних оно стало лучше). На Черноземье в зоне голода находились Рязанская и Тульская губернии, на Украине – Черниговская губерния. Относительно высокий уровень потребления был в Курской, Воронежской, Полтавской, Харьковской, Киевской губерниях. На востоке, в Вятской и Пермской губерниях уровень потребления был удовлетворительным. В Поволжье, в Казанской, Уфимской, Саратовской губерниях положение оставалось тяжелым, но в Симбирской губернии оно заметно улучшилось.
22:36 10.05.2010
Государевы крестьяне владимирской губернии, предки мои оставили ассигнации по 500 царских предреволюционных рублей, видел одну такую и ещё достоинством пониже. Революция, как бы нехорошо сказать...
22:37 10.05.2010
Таким образом, в Европейской России существовали относительно богатые и относительно бедные, полуголодные области[50]. Если обратиться к данным 1908-1911 года, то мы увидим, что регион бедности представлял собой связную область, охватывающую основную часть Центра, смежные с Центром черноземные и западные губернии, Север и некоторые губернии Поволжья. Если исключить белорусские губернии, то этот регион примерно соответствовал Московскому царству времен Ивана Грозного – это были перенаселенные коренные области России, с которых в дальнейшем шло расселение на окраины. Поскольку перенаселение, в соответствии с теорией, способствовало развитию в этих регионах промышленности и ремесел, то регион бедности в основном совпадал с промышленными и «потребляющими» губерниями, а регион достатка – это были зернопроизводящие окраинные губернии. Не случайно, что именно по границе между «бедными» и «богатыми» губерниями прошла линия фронта в гражданскую войну, что бедные промышленные и потребляющие губернии стали крепостями «красных», в то время как богатые губернии поддерживали антибольшевистские силы.
Окраины, Степной Юг, Южное Черноземье, Пермь были богатыми областями. Однако в том, что касается Черноземья, необходимо в соответствии с требованиями демографически-структурной теории акцентировать важность имущественной дифференциации и напомнить о делении крестьянства на две примерно равные группы, бывших помещичьих и бывших государственных крестьян. Это деление обуславливало ярко выраженное неравенство в средней величине земельного надела и уровне потребления. С точки зрения статистики это означало, что даже при том, что среднее потребление по губернии выше минимального уровня, потребление половины населения могло быть ниже минимума. Таким образом, даже в «благополучных» губерниях существовали сотни тысяч голодных и озлобленных бедняков, мечтавших о «черном переделе».
Картину потребления, рисуемую данными статистики, можно дополнить материалами бюджетных обследований, проводившихся в различных губерниях. Данные этих обследований суммированы в таблице, приводимой ниже и основанной на материалах А. В. Чаянова и С. А. Клепикова (табл. 5.4).
Необходимо отметить, что в отличие от таблицы 5.3 в этой таблице приводится потребление продуктов в пищу, то есть не учитываются расходы на корм скоту. «Обращают на себя внимание центральные губернии пониженной нормой потребления, – отмечал А. В. Чаянов. – Окраинные губернии в общем имеют повышенные нормы. Если взять губернии: Костромскую, Ярославскую, Московскую, Смоленскую, Калужскую и Тульскую, то средняя норма этого района – 13,65 пуда (без картофеля – С. Н.). По остальным губерниям – 18,06 пуда»[53]. Перечисленные здесь губернии (кроме Московской) выделены как губернии с низким потреблением также и в таблице 5.4, таким образом, расчеты, основанные на статистике урожаев и перевозок, согласуются с данными бюджетных обследований. Однако эти расчеты дают более полную картину, и в частности, выявляют существование, помимо Центра, очагов бедности в Белоруссии, в Поволжье и на Севере. Хотя в 1909-1913 годах положение несколько улучшилось и эти очаги бедности сократились в размерах, они не исчезли и продолжали оказывать негативное воздействие на общую ситуацию.
Еще одним позитивным моментом было создание более эффективной, чем прежде, системы государственной помощи на случай голода. «Временные правила по обеспечению продовольственных потребностей сельских обывателей» были утверждены еще в 1900 году[54], но реализация заложенных в них мер, включавшая создание разветвленной системы продовольственных складов, в основном, относится уже к периоду после революции 1905 года. Как отмечает Г. Е. Корнилов, принятые меры, в частности, помогли избежать страшного голода в Пермской губернии в 1911 году, когда урожай был вдвое меньше обычного[55]. Однако, хотя ресурсы продовольственных складов были достаточны, чтобы бороться с локальными неурожаями, они не могли обеспечить снабжение городов в военный период.
Сравнительные таблицы можно увидеть здесь:
20:14 11.05.2010
Итак, суммируя всё приведённое выше можем заключить следующее: вся пропаганда о хорошей жизни крестьян - туфта голимая. Поскольку, как видим в источнике, в РИ имели место те самые явления, которые усиленно замалчивают: голод, не посильный труд крестьян на чужой земле, налоги в три шкуры.
Обратите внимание на такую нашу Российскую особенность: голод у нас фиксируется не тогда кагда жрать нечего, или коллорий стало меньше! Нет! Когда 1-2 тысячи человек уже от голода скончались, вот тогда власть начинает верить: а ведь и правда голод!
Для понимания пример Каматки: сегодня, в 21-м веке, когда каждая собака знает что там каждый же год проблемы с топливом, никто не шевелиться до полного вымерзания 1-2-х кварталов посреди зимы. И это к век, когда есть: железная дорога, транспортные средства, нефти и газа столько что америка заливает это барохло под землю.
22:33 11.05.2010
Теперь для понимания глубины проблемы окунёмся в проблемы коррупции в России как царской так и советской эпохи.
