Два отрывка из книги «Тихий Дон», которые показывают красных и белых, Гражданскую войну такой, какой она была
Всем «знатокам» (особенно из молодых), которые слушают разные пропаганды и всякие ужастики, которые раньше (но в гораздо меньшем масшабе и с меньшим враньём) рассказывали при СССР про белых, а с 1991-го года расписывают сказочники из проамерикано-демократического стана про ужасных большевиков, не устану советовать прочитать роман «Тихий Дон» великого советского писателя Михаила Александровича Шолохова.
Как уже писалось, Михаил Александрович никогда не врал, и при этом его книги отличались величайшей художественностью изложения. По этой причине «тиран» товарищ Сталин зачитывался «Тихим Доном» чуть не ночами напролёт, и вместо строгого осуждения «вольнодумному писателю» (которое весьма хотели многие и многие) назначил ему премию и все остальные «милости»
22:59 13.11.2018
ОТРЫВОК 1 : КРАСНЫЕ ВЗЯЛИ В ПЛЕН БЕЛЫХ
Снег падал в яр гуще, белой молочной струей. Кто-то, видимо, близко подошел к яру. Другой голос там же уверенно проговорил: - Сюда они прыгали, вот следы. Да я ведь сам видел! - Петро Мелехов! Вылазь! На секунду слепая радость полымем обняла Петра. «Кто меня из красных знает? Это же свои! Отбили!» Но тот же голос заставил его задрожать мелкой дрожью: - Говорит Кошевой Михаил. Предлагает сдаться добром. Все равно не уйдете! Петр вытер мокрый лоб, на ладони остались полосы розового кровяного пота. Какое-то странное чувство равнодушия, граничащего с забытьем, подкралось к нему. И диким показался крик Бодовскова: - Вылезем, коли посулитесь отпустить нас. А нет — будем отстреливаться! Берите! - Отпустим… — помолчав, ответили сверху. Петро страшным усилием стряхнул с себя сонную одурь. В слове «отпустим» показалась ему невидимая ухмылка. Глухо крикнул: - Назад! — но его уже никто не слушался. Казаки — все, за исключением забившегося в вымоину Антипки, — цепляясь за уступы, полезли наверх. Петро вышел последним. В нем, как ребенок под сердцем женщины, властно ворохнулась жизнь. Руководимый чувством самоохранения, он еще сообразил выкинуть из магазинки патроны, полез по крутому скату. Мутилось у него в глазах, сердце занимало всю грудь. Было душно и тяжко, как в тяжелом сне в детстве. Он оборвал на вороте гимнастерки пуговицы, порвал воротник грязной нательной рубахи. Глаза его застилал пот, руки скользили по холодным уступам яра. Хрипя, он выбрался на утоптанную площадку возле яра, кинул под ноги себе винтовку, поднял кверху руки. Тесно кучились вылезшие раньше него казаки. К ним, отделившись от большой толпы пеших и конных заамурцев, шел Мишка Кошевой, подъезжали конные красноармейцы… Мишка подошел к Петру в упор, тихо, не поднимая от земли глаз, спросив: - Навоевался? — Подождав ответа и все так же глядя Петру под ноги, спросил: — Ты командовал ими? У Петра запрыгали губы. Жестом великой усталости, с трудом донес он руку до мокрого лба. Длинные выгнутые ресницы Мишки затрепетали, пухлая верхняя губа, осыпанная язвочками лихорадки, поползла вверх. Такая крупная дрожь забила Мишкино тело, что казалось — он не устоит на ногах, упадет. Но он сейчас же, рывком вскинул на Петра глаза, глядя ему прямо в зрачки, вонзаясь-в них странно-чужим взглядом, скороговоркой бормотнул: - Раздевайся! Петро проворно скинул полушубок, бережно свернул и положил его на снег; снял папаху, пояс, защитную рубашку и, присев на полу полушубка, стал стаскивать сапоги, с каждой секундой все больше и больше бледнея. Иван Алексеевич спешился, подошел сбоку и, глядя на Петра, стискивал зубы, боясь разрыдаться. - Белье не сымай, — прошептал Мишка и, вздрогнув, вдруг пронзительно крикнул: — Живей, ты!.. Петро засуетился, скомкал снятые с ног шерстяные чулки, сунул их в голенища, выпрямившись, ступил с полушубка на снег босыми, на снегу шафранно-желтыми ногами. - Кум! — чуть шевеля губами, позвал он Ивана Алексеевича. Тот молча смотрел, как под босыми ступнями Петра подтаивает снег. - Кум Иван, ты моего дитя крестил… Кум, не казните меня! — попросил Петро и, увидев, что Мишка уже поднял на уровень его груди наган, расширил глаза, будто готовясь увидеть нечто ослепительное, как перед прыжком, вобрал голову в плечи. Он не слышал выстрела, падая навзничь, как от сильного толчка. Ему почудилось, что протянутая рука Кошевого схватила его сердце и разом выжала из него кровь. Последним в жизни усилием Петро с трудом развернул ворот нательной рубахи, обнажив под левым соском пулевой надрез. Из него, помедлив, высочилась кровь, потом, найдя выход, со свистом забила вверх дегтярно-черной струей.
22:59 13.11.2018
ОТРЫВОК 2 : БЕЛЫЕ ВЗЯЛИ В ПЛЕН КРАСНЫХ
Пленных пригнали в Татарский часов в пять дня. Уже близки были быстротечные весенние сумерки, уже сходило к закату солнце, касаясь пылающим диском края распростертой на западе лохматой сизой тучи. На улице, в тени огромного общественного амбара сидела и стояла пешая сотня татарцев. Их перебросили на правую сторону Дона на помощь еланским сотням, с трудом удерживавшим натиск красной конницы, и татарцы по пути на позиции всею сотнею зашли в хутор, чтобы проведать родных и подживиться харчишками. Им в этот день надо было выходить, но они прослышали о том, что в Вешенскую гонят пленных коммунистов, среди которых находятся и Мишка Кошевой с Иваном Алексеевичем, что пленные вот-вот должны прибыть в Татарский, — а поэтому и решили подождать. Особенно настаивали на встрече с Кошевым и Иваном Алексеевичем казаки, доводившиеся роднею убитым в первом бою вместе с Петром Мелеховым. Татарцы, вяло переговариваясь, прислонив к стене амбара винтовки, сидели и стояли, курили, лузгали семечки; их окружали бабы, старики и детвора. Весь хутор высыпал на улицу, а с крыш куреней ребятишки неустанно наблюдали — не гонят ли? И вот ребячий голос заверещал: — Показалися! Гонют! Торопливо поднялись служивые, затомашился народ, взметнулся глухой гул оживившегося говора, затопотали ноги бежавших навстречу пленным ребятишек. Вдова Алешки Шамиля, под свежим впечатлением еще не утихшего горя, кликушески заголосила. — Гонют врагов! — басисто сказал какой-то старик. — Побить их, чертей! Чего вы смотрите, казаки?! — На суд их! — Наших исказнили! — На шворку Кошевого с его дружком! Дарья Мелехова стояла рядом с Аникушкиной женой. Она первая узнала Ивана Алексеевича в подходившей толпе избитых пленных. — Вашего хуторца пригнали! Покрасуйтеся на него, на сукиного сына! Похристосуйтеся с ним! — покрывая свирепо усиливающийся дробный говор, бабьи крики и плач, захрипел вахмистр — начальник конвоя — и протянул руку, указывая с коня на Ивана Алексеевича. — А другой где? Кошевой Мишка где? Антип Брехович полез сквозь толпу, на ходу снимая с плеча винтовочный погон, задевая людей прикладом и штыком болтающейся винтовки. — Один ваш хуторец, окромя не было. Да по куску на человека и этого хватит растянуть… — говорил вахмистр-конвоир, сгребая красной утиркой обильный пот со лба, тяжело перенося ногу через седельную луку. Бабьи взвизгивания и крик, нарастая, достигли предела напряжения. Дарья пробилась к конвойным и в нескольких шагах от себя, за мокрым крупом лошади конвоира увидела зачугуневшее от побоев лицо Ивана Алексеевича. Чудовищно распухшая голова его со слипшимися в сохлой крови волосами была вышиной с торчмя поставленное ведро. Кожа на лбу вздулась и потрескалась, щеки багрово лоснились, а на самой макушке, покрытой студенистым месивом, лежали шерстяные перчатки. Он, как видно, положил их на голову, стараясь прикрыть сплошную рану от жалящих лучей солнца, от мух и кишевшей в воздухе мошкары. Перчатки присохли к ране, да так и остались на голове… Он затравленно озирался, разыскивая и боясь найти взглядом жену или своего маленького сынишку, хотел обратиться к кому-нибудь с просьбой, чтобы их увели отсюда, если они тут. Он уже понял, что дальше Татарского ему не уйти, что здесь он умрет, и не хотел, чтобы родные видели его смерть, а самую смерть ждал со все возраставшим жадным нетерпением. Ссутулясь, медленно и трудно поворачивая голову, обводил он взглядом знакомые лица хуторян и ни в одном встречном взгляде не прочитал сожаления или сочувствия, — исподлобны и люты были взгляды казаков и баб. Защитная вылинявшая рубаха его топорщилась, шуршала при каждом повороте. Вся она была в бурых подтеках стекавшей крови, в крови были и ватные стеганые красноармейские штаны и босые крупные ноги с плоскими ступнями и искривленными пальцами. Дарья стояла против него. Задыхаясь от подступившей к горлу ненависти, от жалости и томительного ожидания чего-то страшного, что должно было совершиться вот-вот, сейчас, смотрела в лицо ему и никак не могла понять: видит ли он ее и узнает ли? А Иван Алексеевич все так же тревожно, взволнованно шарил по толпе одним дико блестевшим глазом (другой затянула опухоль) и вдруг, остановившись взглядом на лице Дарьи, бывшей от него в нескольких шагах, неверно, как сильно пьяный, шагнул вперед. У него кружилась голова от большой потери крови, его покидало сознание, но это переходное состояние, когда все окружающее кажется нереальным, когда горькая одурь кружит голову и затемняет свет в глазах, беспокоило, и он с огромным напряжением все еще держался на ногах. Увидев и узнав Дарью, шагнул, качнулся. Какое-то отдаленное подобие улыбки тронуло его некогда твердые, теперь обезображенные губы. И вот эта-то похожая на улыбку гримаса заставила сердце Дарьи гулко и часто забиться; казалось ей, что оно бьется где-то около самого горла. Она подошла к Ивану Алексеевичу вплотную, часто и бурно дыша, с каждой секундой все больше и больше бледнея. — Ну, здорово, куманек! Звенящий, страстный тембр ее голоса, необычайные интонации в нем заставили толпу поутихнуть. И в тишине глуховато, но твердо прозвучал ответ: — Здорово, кума Дарья. — Расскажи-ка, родненький куманек, как ты кума своего… моего мужа… — Дарья задохнулась, схватилась руками за грудь. Ей не хватало голоса. Стояла полная, туго натянутая тишина, и в этом недобром затишном молчании даже в самых дальних рядах услышали, как Дарья чуть внятно докончила вопрос: — …как ты мужа моего, Петра Пантелеевича, убивал-казнил? — Нет, кума, не казнил я его! — Как же не казнил? — еще выше поднялся Дарьин стенящий голос. — Ить вы же с Мишкой Кошевым казаков убивали? Вы? — Нет, кума… Мы его… я не убивал его… — А кто же со света его перевел? Ну, кто? Скажи! — Заамурский полк тогда… — Ты! Ты убил!.. Говорили казаки, что тебя видали на бугре! Ты был на белом коне! Откажешься, проклятый? — Был и я в том бою… — левая рука Ивана Алексеевича трудно поднялась на уровень головы, поправила присохшие к ране перчатки. В голосе его явственная оказалась неуверенность, когда он проговорил: — Был и я в тогдашнем бою, но убил твоего мужа не я, а Михаил Кошевой. Он стрелял его. Я за кума Петра не ответчик. — А ты, вражина, кого убивал из наших хуторных? Ты сам чьих детишков по̀ миру сиротами пораспустил? — пронзительно крикнула из толпы вдова Якова Подковы. И снова, накаляя и без того накаленную атмосферу, раздались истерические бабьи всхлипы, крик и голошенье по мертвому «дурным голосом»… Впоследствии Дарья говорила, что она не помнила, как и откуда в руках ее очутился кавалерийский карабин, кто ей его подсунул. Но когда заголосили бабы, она ощутила в руках своих присутствие постороннего предмета, не глядя, на ощупь догадалась, что это — винтовка. Она схватила ее сначала за ствол, чтобы ударить Ивана Алексеевича прикладом, но в ладонь ее больно вонзилась мушка, и она перехватила пальцами накладку, а потом повернула, вскинула винтовку и даже взяла на мушку левую сторону груди Ивана Алексеевича. Она видела, как за спиной его шарахнулись в сторону казаки, обнажив серую рубленую стену амбара; слышала напуганные крики: «Тю! Сдурела! Своих побьешь! Погоди, не стреляй!» И подталкиваемая зверино-настороженным ожиданием толпы, сосредоточенными на ней взглядами, желанием отомстить за смерть мужа и отчасти тщеславием, внезапно появившимся оттого, что вот сейчас она совсем не такая, как остальные бабы, что на нее с удивлением и даже со страхом смотрят и ждут развязки казаки, что она должна поэтому сделать что-то необычное, особенное, могущее устрашить всех, — движимая одновременно всеми этими разнородными чувствами, с пугающей быстротой приближаясь к чему-то предрешенному в глубине ее сознания, о чем она не хотела, да и не могла в этот момент думать, она помедлила, осторожно нащупывая спуск, и вдруг, неожиданно для самой себя, с силой нажала его. Отдача заставила ее резко качнуться, звук выстрела оглушил, но сквозь суженные прорези глаз она увидела, как мгновенно — страшно и непоправимо — изменилось дрогнувшее лицо Ивана Алексеевича, как он развел и сложил руки, словно собираясь прыгнуть с большой высоты в воду, а потом упал навзничь, и с лихорадочной быстротой задергалась у него голова, зашевелились, старательно заскребли землю пальцы раскинутых рук… Дарья бросила винтовку, все еще не отдавая себе ясного отчета в том, что она только что совершила, повернулась спиной к упавшему и неестественным в своей обыденной простоте жестом поправила головной платок, подобрала выбившиеся волосы. — А он еще двошит… — сказал один из казаков, с чрезмерной услужливостью сторонясь от проходившей мимо Дарьи. Она оглянулась, не понимая, о ком и что это такое говорят, услышала глубокий, исходивший не из горла, а откуда-то словно бы из самого нутра, протяжный на одной ноте стон, прерываемый предсмертной икотой. И только тогда осознала, что это стонет Иван Алексеевич, принявший смерть от ее руки. Быстро и легко пошла она мимо амбара, направляясь на площадь, провожаемая редкими взглядами. Внимание людей переметнулось к Антипу Бреховичу. Он, как на учебном смотру, быстро, на одних носках подбегал к лежавшему Ивану Алексеевичу, почему-то пряча за спиной оголенный ножевой штык японской винтовки. Движения его были рассчитаны и верны. Присел на корточки, направил острие штыка в грудь Ивана Алексеевича, негромко сказал: — Ну, издыхай, Котляров! — и налег на рукоять штыка со всей силой. Трудно и долго умирал Иван Алексеевич. С неохотой покидала жизнь его здоровое, мослаковатое тело. Даже после третьего удара штыком он все еще разевал рот, и из-под ощеренных, залитых кровью зубов неслось тягуче-хриплое: — А-а-а!.. — Эх, резак, к чертовой матери! — отпихнув Бреховича, сказал вахмистр, начальник конвоя, и поднял наган, деловито прижмурив левый глаз, целясь. После выстрела, послужившего как бы сигналом, казаки, допрашивавшие пленных, начали их избивать. Те кинулись врассыпную. Винтовочные выстрелы, перемежаясь с криками, прощелкали сухо и коротко…
09:06 14.11.2018
А кто отрицает, что в такой период не может быть жестокости. Идёт борьба за власть и тут все способы хороши.
11:05 14.11.2018
когератор (когератор) писал (а) в ответ на :
> А кто отрицает, что в такой период не может быть жестокости. Идёт борьба за власть и тут все способы хороши.
Гражданская война начинается обычно тогда, когда в стране созданы все необходимые передпостылки к ней: -процветает беззаконие, социальное напряжение, экономический кризис. то есть всегда в Гражданской войне виновата старая власть, которая в результате своего бездарного управления страной эти предпосылки создала. Так было в 1917 году в РИ, так было в 1991 г. в СССР, в 2013 на Украине, и к этому идёт дело в нынешней РФ. Зажравшаяся власть, потерявшая чувтсов меры и адекватности сама себе роет яму, причём абсолютно игнорирует уроки прошлого…. Ну, а дальше дело техники. недовольство народа используют в собственных целях: большевики, демократы, иностранные спецслужбы, оппозиция, маргинальные группы. тут уж как кому повезёт
11:13 14.11.2018
Ага всё правильно. Только придут не к зажравшейся власти, а к тебе. И будет тебе счастье отдать свою машину за дело борьбы с корупцией или ещё за какое дело.
11:24 14.11.2018
когератор (когератор) писал (а) в ответ на :
> Ага всё правильно. Только придут не к зажравшейся власти, а к тебе. И будет тебе счастье отдать свою машину за дело борьбы с корупцией или ещё за какое дело.
Не факт. тут главное вовремя сменить окрас и вместо одной машины может даже появится две
> когератор (когератор) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Ага всё правильно. Только придут не к зажравшейся власти, а к тебе. И будет тебе счастье отдать свою машину за дело борьбы с корупцией или ещё за какое дело.
>
> Не факт. тут главное вовремя сменить окрас и вместо одной машины может даже появится две > > Вовремя предать. это не предать, а предвидеть
А может и не одной не будет. Одноклассник ловчее откажется.
13:46 14.11.2018
Андрей Быков (Andrey_Bikow) писал (а) в ответ на :
> Про зверства Гражданской войны: М.А. Шолохов
Уместно будет и «современного Шолохова» почитать:
Дело привычное Алексей Ивакин
Тот, который в «березке «, шел со старым «Калашом». Тот, который во «флоре», шел со связанными руками. Между ними и вокруг них пахла полынью степь. Впереди была балка. Позади был допрос. Березка держал во рту травинку. Флора думал о сигарете. Флора хотел думать о другом, о важном. Но когда думаешь о важном — хочется кричать. А кричать — стыдно. Флора прихрамывал и плевался розовыми осколками зубов. Березка тоже думал о сигарете. О другом он размышлять не хотел. Когда есть приказ — лучше думать о сигарете. Вот Березка и прикидывал - дать сигарету Флоре или не дать? А если дать, то сейчас или перед тем как?
> ********* (раскрыть)
Шелестела сухая, желтая трава. Жужжал шмель. Кто-то куда-то кинул минометку — глухой шлепок стукнул по ушам и белому горизонту. У Березки лицо черного цвета. У Флоры такое же. И руки одинаковые: только у одного уголь въелся в кожу, у другого чернозем. А в лицах — черное солнце. «Хорошо, что не пацан ведет». «Хорошо, что не пацана веду». Мысли скользнули по периферии сознаний и пропали. Березка стер пот со лба. Флора тоже бы стер, но не мог. Шаги тяжелые, неторопливые. Куда спешить? Балка-то, вот она. Опять хлопнул миномет. Лениво хлопнул. Для порядка. Не по ним. Безжалостное солнце не обратило внимания на хлопок. Мина и мина. Не первый раз. Флора шмыгнул. Березка кашлянул. Пришли. Флора остановился перед обрывом. Посмотрел вниз — нет, не прыгнуть. Прыгать — только поломаться. Если с разбегу только, чтобы на предыдущих упасть. Мягкие, раздутые уже. Нет, не помогут. Разобьется. Березка тоже подошел к обрыву. Выплюнул травинку. Тоже посмотрел вниз: — Не думай даже. Поломаешься. Долго помирать будешь. — И не думал, — соврал Флора. Березка достал из кармана пачку сигарет. Коробку спичек достал из другого кармана. Вынул одну сигарету из пачки. Вынул одну спичку из коробки. Чиркнул. Прикурил. Синий дым поплыл над желтым ковылем. Зажал сигарету между указательным и средним правой руки. Посмотрел на огонек. Показал тлеющую сигарету Флоре. Флора кивнул. Березка сунул сигарету в рот. Взял из пачки еще одну. Повертел в руках. Вынул зажженную. Сунул в рот незажженную. Прикурил от уголька, смачно пыхнув пару раз. Сунул новую в разбитые губы Флоры. Флоре попал в левый глаз дым. Флора сощурился. Березка покосился на Флору. Флора языком перекинул сигарету из левого угла рта в правый. Потом обратно. Потом снова перекинул. Сигареты едва слышно хрустели горящим табаком. Жаворонок звенел громче. А Флора не слышал жаворонка. Он слушал треск сигареты. Березка тоже не слышал жаворонка. Но он и сигареты не слышал. Он вообще ничего не слышал. Не хотел. Пепельный палец сломался и упал на землю. — Отпусти, а? — сам себе сказал Флора, глядя на пепел. Березка не услышал и отвернулся. Опять хлопнул миномет. «Наши» — подумал Березка. «По нашим» — подумал Флора. Травы шевельнул ветерок. Березка снял с плеча «Калаш». Флора выплюнул окурок. Березка плюнул на ладонь, потушил окурок и сунул его в карман. — Молиться будешь? — спросил Березка. — Можно, — согласился Флора и посмотрел в белое небо. Посмотрел и понял, что надо вот что-то подумать… И Флора подумал, что надо бы сказать адрес семьи, чтобы этот мужик зашел потом и рассказал. — Ты откуда, — сказал, не спросил, Флора. Березка ответил. — Земляк, — не удивился Флора. Ему уже некогда было удивляться. Березка отошел на пять шагов. Флора подумал, что надо бы свой адрес Березке сказать. Потом, после войны, зайдет и расскажет, где муж и отец погиб. А потом подумал — вот как это Березка придёт? Придёт и скажет, то вот, мол, я вашего мужика убил? А если он раньше, до Победы придёт, что тогда? Придёт и убьет моих? А если придёт и наврет — после Победы, конечно, наврет — что пытался, мол, спасти, но вот, мол, не вышло… Все это пронеслось в голове Флоры, пока Березка делал один шаг. Березка ногу поднял — а Флора об адресе подумал. Березка ногу вытянул — а Флора подумал, что он бы не смог так придти. Березка начал ногу опускать, а Флора уже нарисовал, как домой приходят полицейские. Березка опустил ногу и из-под подошвы вылетело желтое облачко пыли, а Флора уже увидел, как Березка перед школьниками выступает. Одна секунда, а все уже понял. Солнце одно, хлеб один, земля одна, Бог один. И только люди — разные. Березка щелкнул предохранителем. Люди — разные. Кровь одинаковая, слезы одинаковые, пыль одинаковая. Мамы одинаковые. Жены. Дочери. Любовь одинаковая. А люди — разные. Братка, как же так-то? Флора языком потрогал сломанный зуб. Зуб шатался. Надо выдернуть и мосты поставить… Березка передернул затвор. Ничего лишнего он не чувствовал. Приказ. Дело привычное. Флора захотел закричать, но опять стало стыдно и губы слиплись. А еще он захотел попросить воды и минуту, но тут на него упала вечность. Березка сделал шаг назад. Поставил «Калаш» на предохранитель. Подошел к телу Флоры. Пощупал пульс на шее. Хотя чего щупать, вон как разворотило. Запачкался в теплой крови. Обтер руки о траву, потом о драные штаны Флоры. Сел рядом с телом. Достал сигарету. Покосился на Флору. Закурил. Опять покосился. Снял «Калаш» с плеча. Снял с предохранителя. Посмотрел в жуткую темноту ствола. Прислонился лбом к еще горячему металлу. Закрыл глаза. Нащупал левой рукой спусковой крючок. Выплюнул окурок. Погладил большим пальцем крючок. Вытащил флягу. Глотнул теплой воды. Сунул флягу обратно. Опять запел жаворонок. Березка щелкнул предохранителем, тяжело встал, закинул автомат за спину. Парой пинков столкнул тело Флоры в балку. Где-то снова хлопнул миномет.
14:47 15.11.2018
Андрей Быков (Andrey_Bikow) писал (а) в ответ на :
> Как уже писалось, Михаил Александрович никогда не врал, и при этом его книги отличались величайшей художественностью изложения.
Кто доказал?
14:48 15.11.2018
Андрей Быков (Andrey_Bikow) писал (а) в ответ на :
> КРАСНЫЕ ВЗЯЛИ В ПЛЕН БЕЛЫХ
Угу
читать с карандашом в руке.Давно доказано,что "красные" зверствовали в 10 раз больше "белых",хотя и те и другие русские дураки,сами себя опускали ниже плинтуса,благодаря идеи В Ленина
еще в 1916 году
20:59 15.11.2018
zaperenos (zaperenos) писал (а) в ответ на :
> читать с карандашом в руке. Давно доказано, что «красные» зверствовали в 10 раз больше «белых»,
А, что за такая постоянная величина от которой идёт отсчёт в 10 раз больше.
21:52 15.11.2018
когератор (когератор) писал (а) в ответ на :
> а такая постоянная величина от которой идёт отсчёт в 10 раз больше.
Приказы, постановления и указы съездов партии,чего не было у беляков Красный террор
00:03 16.11.2018
Андрей Быков (Andrey_Bikow) писал (а) в ответ на :
> Два отрывка из книги «Тихий Дон», которые показывают красных и белых, Гражданскую войну такой, какой она была > >
> Всем «знатокам» (особенно из молодых), которые слушают разные пропаганды и всякие ужастики, которые раньше (но в гораздо меньшем масшабе и с меньшим враньём) рассказывали при СССР про белых, а с 1991-го года расписывают сказочники из проамерикано-демократического стана про ужасных большевиков, не устану советовать прочитать роман «Тихий Дон» великого советского писателя Михаила Александровича Шолохова. > > Как уже писалось, Михаил Александрович никогда не врал, и при этом его книги отличались величайшей художественностью изложения. По этой причине «тиран» товарищ Сталин зачитывался «Тихим Доном» чуть не ночами напролёт, и вместо строгого осуждения «вольнодумному писателю» (которое весьма хотели многие и многие) назначил ему премию и все остальные «милости»
Российских архивов достаточно что бы зверства большевиков изучать. А книга конечно шедевр. Не чета той дряни где Охлабыстин снимается…
16:02 17.11.2018
zaperenos (zaperenos) писал (а) в ответ на :
> Андрей Быков (Andrey_Bikow) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Как уже писалось, Михаил Александрович никогда не врал, и при этом его книги отличались величайшей художественностью изложения.
>Кто доказал?
Современники, как белые так и красные доказали. Кроме того, описанные Шолоховым события на Дону нормально синхронизируются с историческими сведениями А вы этого либо не знаете (неграмотность/невежество), либо врёте сознательно
читать с карандашом в руке.Давно доказано,что "красные" зверствовали в 10 раз больше "белых",хотя и те и другие русские дураки,сами себя опускали ниже плинтуса,благодаря идеи В Ленина 
Красный террор
