А как происходит реабилитация на практике? Вот что рассказала об этом начальник отдела реабилитации Генеральной прокуратуры РФ Галина Весновская, выступая перед членами общества «Мемориал»:

«Впервые в правовой практике органам прокуратуры были даны исключительные полномочия: реабилитации жертв политических репрессий по уголовным делам даже в том случае, если состоялись судебные решения. Конечно, это касается только определённой категории уголовных дел — тех, где речь идёт о реабилитации жертв политических репрессий по определённому законом перечню уголовных обвинений. Это антисоветская агитация и пропаганда, практически вся 58-я статья старого Кодекса, 190-я прим., 70-я статья и обвинения, связанные с религиозной деятельностью. И последняя статья — это побег в случае незаконного нахождения в местах лишения свободы, ссылки, высылки и на спецпоселениях. Это категория дел, по которым прокурорам предоставлено право, оценив материалы дела, самостоятельно принимать решения о реабилитации.

Отказ в реабилитации при наличии заявления возможен только в судебном порядке. Если в органы прокуратуры поступает заявление о реабилитации, а при проверке материалов уголовного дела прокурор приходит к выводу, что вина человека в совершённом преступлении доказана или в его действиях содержится другой состав преступления — не политический, а уголовный, эти дела направляются в суд. В первом случае — с заключением об отказе в реабилитации, во втором — с протестом о переквалификации действий осуждённого с политического состава на общеуголовный. В таких случаях окончательную оценку делам даёт только суд"[344].

Как мы видим, если в обычной уголовной практике прокуроры могут лишь опротестовывать решения судов в вышестоящих судебных инстанциях, то в вопросах, связанных с «жертвами политических репрессий» они получили право единолично, «оценив материалы дела», отменять решения судебных органов. И лишь отказ от реабилитации производится в судебном порядке. Нетрудно догадаться, что прокурору гораздо легче вынести решение о реабилитации, чем доказывать через суд, что данный гражданин реабилитации не подлежит. Особенно если учесть авральные темпы работы «реабилитаторов». По словам всё той же Галины Весновской:

«В первые годы действия закона нас было несколько больше, и показатели были значительно выше — мы в год рассматривали по 180 тысяч уголовных дел. Кстати, если бы тот кадровый потенциал применить сегодня, за год-два наша работа могла бы быть завершена. На сегодняшний день в регионах (а у нас 89 регионов) работает всего 120 оперативных работников и 18 в центральном аппарате"[345].

Таким образом, с учётом выходных и праздников в те годы ежедневно рассматривалось по 700 уголовных дел. Сегодня реабилитацией занимается 138 работников, тогда их было «несколько больше». Насколько больше, Весновс- кая не уточняет, но надо полагать, что не в 10 и не в 20 раз. То есть всё равно на каждого сотрудника приходилось по несколько дел в день. Можно ли в подобной ситуации говорить о каком-то тщательном рассмотрении материалов? Вот что вспоминает один из участников реабилитационной кампании:

"Кого мы реабилитировали, почему — никто из нас обычно не задумывался. Да и времени на это почти не оставалось. В те годы дела из архива возили к нам на грузовиках, и работа по их пересмотру поглощала весь день. Выдавать «продукцию» (т.е. заключения о реабилитации) надо было быстрее, начальство подгоняло, и постепенно мы с машинописного перешли на ручное заполнение соответствующих бланков»

К тому же, кто спросит с прокурора, если он «по ошибке» реабилитирует кого-нибудь лишнего? Да никто. За исключением разве что самых вопиющих случаев, вроде реабилитации Главной военной прокуратурой РФ нацистского преступника, командира 15-го казачьего корпуса генерал-лейтенанта Гельмута фон Панвица,