- Что случилось, Петр Леонтьевич? — спросил я, догнав разбушевавшегося Кульбаку.

- Убили трех самых лучших командиров, — с горечью ответил подошедший начштаба отряда Лисица,



— командира роты Федора Голуба, его помощника Андрея Мандрика и политрука роты Ивана Андреевича Михеева. Самые лихие вояки…

Кульбака, потрясенный горем, молчал. Ему все еще не верилось, что его боевых друзей и помощников нет в живых.

- Услышав первые пулеметные очереди, — продолжал начштаба, — все трое вскочили. Голуб крикнул: «Рота-а, за мной!..» И, не дожидаясь, бросился навстречу гитлеровцам… Он тоже, — кивнул начштаба на своего командира, — такой же, как они, чумовой.- И, помолчав, добавил: -Вслед за Голубом бросились и мы с ротой. Но догнать его так и не удалось. Через несколько минут нашли всех троих мертвыми. Около них валялось десятка полтора гитлеровских солдат.

- А как они к вам прорвались? Вы что, не выставляли охранения? — спросил я у Лисицы.

- Почему не выставляли? Выставляли, — ответил тот.

- А где же оно? Почему не встретило их? Может, уснули хлопцы и фашисты их тихонько того?..- показал я рукой, как действуют ножом.

- Может, и так, — двинул плечами начштаба.- Пока еще и сами толком не знаем… Только не-е, — спохватился он, — там ребята толковые, среди них два коммуниста. Причем буквально перед самым боем я возвратился оттуда.

В это время подошел со своими бойцами разгоряченный Федя Карпенко. Вместе с ними были и партизаны заставы, которых мы считали уже погибшими.

- Спасибо вам! — тряс Федя все еще не пришедшего в себя от горя Кульбаку.- Много же вы наложили их. Ох и много!.. Весь лес трупами завален.

- Это вам спасибо!..- гудел Петр Леонтьевич. — Спасибо, что помогли!..

Только теперь выяснилось, что каратели, проникнув в лес между заставами, вышли прямо на глуховчан. Потому-то и удар был так внезапен. Их вел местный предатель, хорошо знавший лес и расположение глуховчан. Но и это не помогло. Батальон гитлеровцев, так надеявшихся на окружение и уничтожение партизан, попал сам в окружение и навсегда остался в лесу. Успели удрать только полтора десятка автомашин с двумя легкими пушками. Почти все вооружение гитлеровцев перешло в руки партизан.

Узнав подробности боя глуховчан, Ковпак и Руднев сменили свой гнев на похвалу. На состоявшемся тут же разборе Руднев в своем заключении так прямо и сказал:

- Это был экзамен на командирскую зрелость. Кульбака выдержал его блестяще!.. Но-о, покрывать беспечность лихачеством, бесшабашной храбростью, которая может кончиться гибелью, мы не можем!..

- Верно! — подхватил Ковпак.- Именно из-за этого лихачества, если вы хотите знать, и погибли сегодня три хороших командира. Это надо всем понять на будущее. И, обменявшись взглядом с комиссаром, объявил разбор законченным.

Все встали. Начали расходиться.

- А кем до войны был Кульбака? — спросил я подошедшего ко мне с замшевым кисетом в руках начштаба глуховчан Лисицу.- А то промеж себя народ разное о нем толкует: одни говорят, что он майор-окруженец, другие утверждают, будто он бывший директор какого-то крупного торга, а третьи доказывают, что бывший военком…

Лисица улыбнулся, ловко свертывая цигарку.

- В общем, — начал он медленно, — говорят почти правильно. Был Кульбака и торговым работником, и военкомом… Не был только окруженцем.

И Лисица кратко познакомил меня с биографией своего командира.

Родился Петр Леонтьевич в семье батрака, в деревне Хотьминовке Глуховского района. С восьми лет он уже батрачил. В 1918 году, когда на Украину пришли войска кайзера, шестнадцатилетним мальчишкой вместе со своим старшим братом Николаем ушел в партизанский отряд Ведерникова. В 1924 году призвали в армию. Из армии возвратился в родное село коммунистом. Его избрали председателем сельсовета. С началом коллективизации он вместе с земляками создал первый в районе колхоз, став его председателем. Спустя пять лет Кульбаку выдвинули председателем райпо-требсоюза… В 1939 году его снова призвали в армию. В 1940 году комиссаром батальона он штурмует линию Маннергейма. Под Выборгом ранили. После госпиталя вернулся в родной Глухов, в торготдел… Но опять началась война. На второй же день Кульбаку вызвали в военкомат и назначили начальником моботдела. А через месяц его пригласил секретарь райкома Грабовский, предложил остаться в тылу врага, возглавить партизанский отряд. Леонтьевич согласился. Вот и вся биография…

Лисица стряхнул с цигарки табачный пепел, задумался. В тот же вечер, вспоминал он, партизаны ушли в лес. Собралось их более 50 человек. Никто из них, кроме Кульбаки, не знал военного дела. Более того, многие и оружия-то до этого никогда не держали в руках. Все это были люди мирного труда. Они умели выращивать хлеб, строить дома, но никому не приходилось взрывать эти дома, убивать людей. Солдатами их сделала война.

И Кульбаке пришлось немало потрудиться, чтобы за короткий срок сколотить боеспособный отряд, научить людей владеть оружием, метко стрелять по врагу.

Как только немцы появились в районе, Кульбака заявил:

- Я думаю, хлопци, трэба вылезать из лесу и начинать действовать.

В тот же вечер почти половина отряда отправилась в разведку. Переодевшись в промасленный костюм тракториста, вооружившись кроме пистолета и гранаты гаечными ключами и болтами, ушел на задание и Кульбака.

Через двое суток на минах, поставленных партизанами, подорвались две немецкие автомашины. Настроение в отряде поднялось. Люди оживились, предлагали даже устроить засаду на дороге Кролевец — Глухов, на которой было усиленное движение транспорта противника. А когда связались с партизанскими группами Горбушки и Воронцова, с партизанами Шестенского и Шалыгинского районов, то совсем воспрянули духом. Решили даже вместе отпраздновать 24-ю годовщину Великого Октября. Собрались в Марицком лесу, у трофейного приемника, на мягком ковре из опавших листьев. Здесь впервые за два месяца пребывания на оккупированной врагом земле услышали родную Москву, узнали о параде на Красной площади и сразу почувствовали себя намного увереннее, сильнее. На этой встрече Кульбака предложил объединиться и создать один подвижной конный отряд. Но его не поддержали: командиры стремились действовать только в своих районах — сказывалось отсутствие опыта борьбы.

В середине ноября в том же Марицком лесу Кульбака встретился с небольшой группой партизан. Ее возглавлял Степан Кириленко. Он сообщил, что под Путивлем, в Спадщанском лесу, действует отряд Ковпака и Руднева.

- Надо немедля с ним связаться, — предложил Петр Леонтьевич.

В тот же день Кульбака, Белявский и Кириленко отправились на связь. Вернулись только на третьи сутки. Все наперебой, с восторгом рассказывали о встрече с Ковпаком, Рудневым, о смелом бое, который вели путивляне с немцами и в котором довелось им самим участвовать.

- Теперь мы не одиноки, — с радостью говорил Кульбака. — Ковпак и Руднев ждут от нас активных действий.- И, подумав, добавил: — А все-таки, щоб понастоящему бить оккупантов, нам нужен крепкий кулак.

Но объединиться удалось только зимой, в деревне Гутке.

…В январе 1943 года соединение вышло в Белоруссию, в район озера Червонного, или, как его называют полесчуки, Князь-озера, севернее Житковичей. Здесь командование получило новую боевую задачу: вывести из строя одну из главных железнодорожных коммуникаций врага: Львов — Киев.

Ковпак с Рудневым задумали нанести удар по железке там, где противник этого меньше всего ожидал, то есть под самым Киевом. 3 февраля соединение от Князь-озера двинулось на юг. В районе Коростеня оккупанты засекли ковпаковцев. Несколько батальонов из Коростеня и Житомира вцепились в хвост партизанской колонне. На помощь немцам спешили части из Киева. По всему было видно: противник задался целью окружить и уничтожить партизан.

Чтобы избежать невыгодных боев с крупными силами немцев и сохранить свои силы для выполнения поставленной задачи, командование соединения решило до подхода войск из Киева разгромить части, брошенные из Коростеня и Житомира. Наиболее подходящим для этого местом, по мнению штаба, был лес западнее Кодры. Надо было только заставить гитлеровцев наступать. «Партизаны, — говорил Сидор Артемьевич, — всегда остаются более слабой стороной, и их преимущество должно быть в обороне». Вот тут-то перед командованием и возник вопрос: кто должен стать непреодолимой стеной, о которую разобьются вражеские батальоны? Выбор пал на Кульбаку. Глуховский отряд отличался от остальных тем, что имел наибольшее количество станковых пулеметов с хорошо натренированными расчетами, приспособленными к партизанским боям.

Все вышло так, как и рассчитывал Ковпак. Преследуя партизанскую заставу, передовой батальон немцев подошел к обороне глуховчан. Кульбака подпустил их вплотную к станкачам, выставленным батареей на склоне хребта, и сразу истребил до сотни гитлеровцев. Атака застопорилась. На помощь фашистам подошел свежий батальон, и немцы снова бросились в атаку. Пулеметчики прижали и их к земле. Тогда на выручку поспешил третий эшелон. В отличие от прежних боев гитлеровцы впервые применили подобную тактику эшелонирования своих сил. И Кульбаке, пожалуй, пришлось бы в дальнейшем очень туго. Противник, разведав силы и боевой порядок глуховчан, стал обходить, угрожая не только отряду Кульбаки, но штабу и обозу соединения, находившимся почти без прикрытия.

Выручила снова рота Карпенко, вовремя брошенная Ковпаком в обход противника. В первые же несколько секунд карпенковцы скосили начисто переднюю роту немцев, во второй остались в живых только те, кого заслонили своими телами убитые. Третья разбежалась…
После разгрома противника в лесу западнее Кодры, под Киевом, на следующий день взлетело на воздух три моста: железнодорожный — на магистрали Львов — Киев и два шоссейных — на Тетереве и Ирпене. Приказ был выполнен.

Мы полагали, что использовать артиллерию противнику не удастся; лес подходил к самому селу, лежавшему в глубокой лощине, и рельеф был такой, что достать нас немец мог только минометами, но у минометов не хватило бы дальности. Правда, противник мог еще бомбить село, но только наобум, без уверенности, что именно в этом селе находятся наши главные силы. Вообще же, с точки зрения обычной армейской тактики, наша позиция была явно невыгодной, больше того, мы сами залезали в ловушку. Из Кодры шли всего три дороги, да и то лесные. В этом-то и заключалось наше главное преимущество. На эти три дороги мы выдвигали на четыре-пять километров сильные заставы, а в километре от села располагались главные силы обороны. Таким образом, Руднев заставлял немцев давать бой, когда он хотел, то есть завтра, и где он хотел, то есть в лесу, да еще потопать по снегу четыре километра до встречи с главной обороной.
- Пусть даже сомнут они наши заставы. Пусть! Но это значит, что они развернутся в цепи перед нами, затем либо увлекутся преследованием, либо измотаются, продираясь сквозь лес, где за каждым деревом им будет чудиться партизан.
- Словом, к главной обороне доползут не все сразу и уставшие, потерявшие связь…
- А может, и управление.
- Но вообще позиция рискованная…
- Чего больше — выгоды или риска?
Мы с Базымой задумались.
- А что скажет Кутузов? — кивая в сторону Войцеховича, сказал комиссар.
- Я думаю, что выгоды больше, если немец глупее. А если… - он закашлялся.
- Немец не глупее. Но зато русский смекалистей.
- Э, что говорить! Оборону заняли — все равно бой принимать.
- Ой, не кажи, Григорий Яковлевич, — впервые вмешался Ковпак, - бой можно по-всякому повернуть. От подкинуть на заставы силы, або зробыть заставы двойными, отут одну и отут — це буде бой на затяжку, а так, як зараз, - це буде бой на разгром… Можно те по лесу автоматчиков порозкидать, це буде…
- Бой кукушкой. Вроде финской тактики…
- Ну да… А ище можно на ложное направление затягнуть… А самым балочками та просеками…
- А авиация?
Дед задумался.
- Ця авиация мени зараз в печинках сидит… Ех, було в гражданку. Оторвался от противника и пишов, и пишов…
- Так чего же все-таки больше — выгоды или риска?
- А це писля боя побачымо, — усмехнулся Ковпак.
- Это нужно сейчас решить, — настаивал Руднев.
Ковпак насторожился.
- Сейчас?
- Для того чтобы знать, сколько и какие роты оставить в резерве.
- Ну в резерве третью, восьмую.
- Как всегда? А я думаю, что третью надо, а обход послать, чтобы ударила немецкие главные силы по шее. А в резерве оставим вторую и шестую.
- Тогда, пожалуй, риска меньше, — сказал начштаба.
- Вот видите…
На том и порешили…
Часам к двенадцати вернулись разведки, отметившие колонны немцев по всем дорогам, а часа в два дня на заставах начался бои. Через полчаса он затих, а еще через час снова вспыхнул и, уже больше не затихая, все приближался. По звукам боя мы узнавали путь отходящих застав. Оборона пока молчала. Самое сейчас важное для Ковпака было разгадать, на каком из трех направлений немцы наносят главный удар. Для меня же, как всегда, главным было достать «языка». Пусть он не даст полезных сведений, которые могли бы помочь нам в сегодняшнем бою, но, решая эти сегодняшние задачи, я не мог забыть о Киеве, моем родном городе. Кроме того, что он очень интересовал фронтовое командование, в его расположении находилась четвертая и самая главная группа противника, предназначенная действовать против Ковпака. Где она? В Киеве? Или на пути? Или же включилась и ведет бой? Или ее берегут для окончательного разгрома наших сил?
На мое требование «языка» Ковпак разразился потоком ругани. Бой уже шел на всей линии обороны, и это было, конечно, полное окружение. Ковпак до сих пор не решил, куда бросить автоматчиков в обход.
- Пора, Сидор Артемович! Пора! — сказал Руднев.
- Сам бачу. Я думаю, на Кульбаку они напирают?!
- Правильно…
Через две минуты рота Карпенко скрылась в лесу. Слева в обход пошла восьмая.
- Клещи, одним словом, — невесело засмеялся Руднев.
- От, раскокают нам Карпенка, будут тогда клещи. Ты знаешь, что тодди буде в отряде?
- Не раскокают. Пошел! Хорошо пошел!
Лесное эхо доносило сплошной рев автоматов. В третьем роте было восемьдесят шесть автоматчиков плюс четырнадцать ручных пулеметов. Даже обозники третьей роты считали для себя позором ездить с винтовками. Обязательно автомат, как символ быстроты, натиска и ближнего боя.
- Только бы подошли незаметно. Не потратили бы первый диск впустую.
- Не чуешь? Ручными гранатами действуют. Значит…
- Значит, накоротке…
- Метров тридцать — сорок…
- Нет, ближе. В лесу на тридцать метров не бросишь…
За углом в переулке стояла моя тачанка. Не вытерпев более неизвестности, мы с Коробовым вскочили в нее и понеслись на участок Кульбаки. Улица уже простреливалась из леса пулеметным огнем. Мы свернули в кривые переулки и, колеся по ним, доскакали до крайней хаты, где был штаб Кульбаки. Кульбаки там не оказалось. Он был в бою. Оставив у хаты Коженкова с лошадьми, мы через огород махнули прямо в лес на выстрелы. Батальон Кульбаки отличался от других тем, что очень хорошо был оснащен станковыми пулеметами. Еще в Сумской области Кульбака добыл более десятка «максимов», натренировал расчеты, приспособил их к партизанским боям. Поэтому-то его и поставили в обороне там, где ожидали наибольшего нажима противника.
Все вышло по расчету Ковпака. Преследуя нашу отходящую заставу, передовой батальон немцев дошел к главной обороне Кульбаки с потерями, цепи шли неровно, солдаты сбивались в кучи вокруг офицеров, тяжелое орудие отстало. Кульбака подпустил их вплотную к станкачам, выставленным в ряд на склоне бугра, и сразу положил свыше полусотни вражеских солдат.
Наступление немцев затормозилось. Они стали вытаскивать раненых офицеров, станкачи били по ним и увеличивали потери. Но сзади спешил на помощь свежий резервный батальон. Немцы, видимо, решили эшелонировать свои силы, и вслед за первым батальоном шел второй. До сих пор в борьбе с партизанами они такого боевого порядка не применяли, и Кульбаке, пожалуй, пришлось бы туго. Батальон первого эшелона понес большие потери, но он нащупал силы, порядки и огонь Кульбаки, стоявшего крепко. А батальон второго эшелона мог просто обойти Кульбаку по опушке и ударить по селу, штабу и обозу в месте, где почти не было никакой обороны.
Вот тут-то и выручил Карпенко. Он успел зайти в тыл залегшим немцам первой цепи и встретил резервный батальон на марше. Гитлеровцы шли густой колонной, шли быстрым маршем, почти рысью, торопясь на выручку своим передовым силам. Шли по дороге, где час перед этим наступали свои, поэтому двигались без разведки и наблюдения. Эта марширующая сто тридцать шагов в минуту колонна с размаху напоролась на восемьдесят шесть автоматов и четырнадцать пулеметов Карпенко. Стычка произошла лицом к лицу. В первые же несколько секунд передовая рота немцев была уложена вся, во второй остались в живых лишь те, кого заслонили от потока пуль тела их товарищей, третья рота обратилась в бегство. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Карпенко не ругал своих хлопцев за длинные очереди, потому что даже из половины диска, выпущенного в толпу фрицев, почти каждая пуля находила свою
цель.
Мы прибежали к обороне Кульбаки, когда бой еще продолжался, но это было уже не наступление врага, не наша оборона, а просто ловля немцев по лесу и их избиение.
После боя в селе Выползово, под Курском, зимой 1941 года, где танки Алеева уничтожили огромное количество немцев, я нигде не видел столько вражеских трупов. Перед одними лишь станкачами Кульбаки их было семьдесят три, уложенных рядами, в касках, шубах и валенках.
Охваченные общим порывом, мы с Коробовым тоже стали гоняться за немцами, которые группами по три-пять человек метались по лесу, как угорелые, повсюду натыкаясь на партизан. Так прошло еще около часа. До вечера оставалось немного. На двух других направлениях бой утихал и отдалялся. Мы дошли до участка, где рота Карпенко подстерегла немецкий батальон второго эшелона. Узкая лесная дорога была забита трупами, валялись они и в лесу. Может быть, людям, не воевавшим, но слышавшим много сводок с подсчетами потерь противника, это и покажется обыденным. Но тот, кто знает цену не только своей крови, но и крови противника, поймет меня. Легко оперировать сотнями и тысячами на бумаге. Люди, не убившие ни одного немца, очень гнушались цифрами меньше чем с двумя нолями. Нам же понятна была эта точность настоящих солдат, подсчитывающих каждого убитого врага.
Коробов носился с аппаратом, торопясь до сумерек заснять это лесное побоище, я торопился собрать зольдатенбухи, медальоны и другие документы. «Языков» пока не было. В пылу боя автоматчики Кульбаки и Карпенко не брали пленных.
Мы переворачивали гитлеровцев, потрошили их карманы, когда мимо проходил взвод третьей роты, возвращавшийся из боя. Несмотря на то, что победа была полная и небывалая, люди шли медленно и молчали.
- Прямо в голову, — услыхал я слова Шпингалета, шедшего навстречу Намалеванному.
«Неужели Карпенко?» — мелькнула у меня мысль. За поворотом дороги шла группа автоматчиков. Они поддерживали человека, который нес на руках чье-то безжизненное тело.
- Карпенко! Недаром Ковпак так тревожился, — сказал мне Коробов.
Я бросился навстречу идущей роте.
В это время, чуть не сбив меня с ног, пронеслась тачанка. Ездовой хлестал лошадей и, не доехав несколько шагов до идущих, круто сдержал коней.
Мы подошли к автоматчикам. В центре группы стоял Карпенко и держал на руках Кольку Мудрого. Черные волосы его слиплись от крови и снега, скрывая маленькую ранку. Лишь на затылке, замерзая на вечернем морозе и блестя снежинками, выступала кровь.
- Жив?! — спросил запыхавшийся ездовой.
- Конец. Пропал Колька. Эх… — положив безжизненное тело на подушки тачанки, сказал Карпенко.
Автоматчики молчали.
- Шагом марш! — скомандовал Карпенко.
Подвода тронулась. В двух шагах от нее своим привычным шагом, положив обе руки на автомат, висевший на груди, шел Карпенко.
Сзади пристраивались автоматчики. Из леса вышла вся третья рота, в полном строю, молча шествовавшая за повозкой. На подушках, взятых заботливым ездовым для раненого, качалось бездыханное тело Николая, Кольки Шопенгауэра, философа и балагура.
Так вот какой ценой досталась наша победа… Но этого было мало. Когда третья рота вошла в село, в переулке, где я оставил Коженкова, я услышал голос Базымы:
- Володя Шишов ранен…
- Тяжело?
- Смертельно… До завтра не доживет.
Володя лежал на моей тачанке и своими чудесными голубыми глазами смотрел на небо. Оно озолотилось заходящим солнцем, скрывавшимся за вершины леса, где только что шел бой.
Я подошел к Володе. Он узнал меня и хотел улыбнуться.
- Видите, не уберегся я… товарищ подполковник…
- Больно, Володя?
- Нет… Жалко только умирать…
Базыма не выдержал и отошел к лошадям.
- А может, и не умру?.. Вот мы тогда прокатимся, товарищ подполковник… Вы после войны командовать кавалерией будете… И я к вам служить пойду.
- Хорошо, хорошо… Потерпи, друг. Поедем в санчасть. Перевязку сделаем…
- А-а-а… — зевнув, сказал он. - Хорошо, раз перевязку, значит, хорошо.
Тачанка двинулась. Базыма и я шли сбоку и поддерживали ему голову. До штаба он ни разу не вскрикнул, не застонал, не скривился. Только из уголков детских глаз бежали одна за другой слезы вниз по огрубевшим, обветренным щекам, на которых пробивался еле заметный золотистый пушок.
Когда моя тачанка стала в ряд с тачанкой Мудрого и Базыма склонился над лицом Володи, он уже был мертв. Мы положили их обоих рядом; безмолвным караулом стали вокруг бойцы третьей и восьмой.
Нам нельзя было оставаться здесь. Мы с Базымой пошли в штаб, чтобы разработать ночной маршрут на восток. Через час колонна двинулась дальше.

Много отважных дел совершил в годы войны уроженец Домшинского края Д.П. Черёмушкин. Об этом написали в своих книгах С.А. Ковпак «Из дневника партизанских походов» и П.П. Вершигора «Люди с чистой совестью». Много добрых отзывов и рассказов о Дмитрии выслали поисковикам-школьникам его фронтовые друзья. Так, Алексей Акимович Журов из Воронежской области писал:

«Я кланяюсь земле Вологодской, земле, на которой родился Дмитрий Черёмушкин и вы, ребята. Мы, партизаны-ковпаковцы, называли его Митей Черёмушкиным — вологодским охотником. Больше о его родословной ничего не знали. А о его делах в отряде многое знали. Он всегда с большой точностью выполнял основное задание командования по разведке. Но помимо этого любил подразнить фрицев. Зная, что немцы боятся партизан особенно в ночное время, Черёмушкин, проходя мимо, подмечал: «Ну что, рубанём по фрицам!». После такого налёта немцы всю ночь до утра «отбивали атаки партизан», а Митя довольствовался тем, что немцы утром будут сочинять сводку о проявленном героизме в ночном бою с партизанами, об израсходованных в бою боеприпасах, о потерях противника. В такие ночи, когда немцы со всех видов оружия палили по лесу, партизаны с восторгом говорили: «Опять Митя Черёмушкин ушёл на задание! Видно по почерку!».

Однажды в одном из боёв Ковпак, руководя боем, вдруг увидел, что один из бойцов поднялся и устремился вперёд, поливая фрицев из ручного пулемёта, спросил: «Кто это?». «Да это же Черёмушкин»! — ответили партизаны. «Добрэ, добрэ сынок воюе!» — одобрил Ковпак. И так воевал Черёмушкин во время всего боевого пути в партизанском отряде в глубоком тылу врага на Украине, Белоруссии, вплоть до завершения Карпатского рейда. Любили Черёмушкина все партизаны и командиры, любил его и сам С. А. Ковпак за его смелость и отвагу, находчивость, преданность и любовь беззаветную к своей Родине. Я сообщил вам только то, что не написано в книгах. Мы, партизаны-ковпаковцы, оставшиеся в живых, свято храним память об отважном партизане — разведчике Дмитрии Черёмушкине».

ОН ВОЕВАЛ ШУТЯ

Летом 1943 года начался второй большой рейд партизан. На этот раз путь лежал в Карпаты к нефтяным промыслам. Народные мстители громили гарнизоны фашистов, взрывали мосты, пускали под откос поезда. Немецкое командование, обеспокоенное дерзостью партизан в их тылу и ощутимостью наносимых ударов, не раз бросало против них крупные регулярные воинские части, оснащённые танками и артиллерией. Но имея хорошую разведку и связь с местным населением, партизаны всегда одерживали победы или своевременно уходили от ударов противника, неся при этом незначительные потери. И, как всегда, впереди были разведчики. Им доверяли жизнь бойцов и командиров всего соединения. Партизаны любили Черёмушкина не только за его храбрость, но и острое словцо, шутки, которые были его постоянными спутниками во время привалов и походов.

Однажды при переходе через Черниговскую область партизаны не знали, как пройти к мосту на реке Десне, не заходя в город Короп, где стоял крупный вражеский гарнизон. В селе Вольное первая же женщина, которой был задан этот вопрос, вызвалась проводить партизан обходной дорогой. Прощаясь с отважной проводницей, Митя пошутил:

- Гражданка, не знаю, как вас по имени, вы нас так хорошо провели под носом у немцев, за это вам спасибо, но, может быть, вы знаете и дорогу на Берлин?
Женщина не растерялась и ответила разведчику в тон:
- Как не знать — знаю. Подымитесь вверх от берега, дойдёте до шляха, возьмёте влево, и этот шлях вас прямо доведёт.

ОПЕРАЦИЯ «МОКРЫЙ МЕШОК"

Так назвали её немцы — это уничтожение партизанского отряда Сидора Артемьевича Ковпака в треугольнике Днепр, Припять и железная дорога. Командование высылает разведку, командиром разведки назначен Д.П. Черёмушкин для уточнения концентрации немецких войск вокруг партизанского соединения. Когда задание было выполнено, нарвались на засаду, которую пришлось уничтожить, таким образом, выдав себя.





Каким был действительно Дмитрий Петрович Черёмушкин, как он воевал мы узнали от его однополчан, от тех кто с ним воевал.

- Фашисты нас окружают, а там, где можно было пройти, они поджигают лес. Дмитрий сказал: «Пойдём горящим лесом, ведь мы на своей земле, и она нам не даст погибнуть». Все опалённые мы прошли лес, стоял такой дым, что нельзя ничего было увидеть. Когда подползли к железной дороге, увидели пулемётную точку и несколько фрицев. Это засада, но небольшая. Под завес дыма подползли, бросили гранаты и с автоматным огнём бросились вперёд, засада была уничтожена. За насыпью оказались немецкие машины. Бросая гранаты и ведя автоматный огонь, мы бросились вперёд молча, несколько машин загорелось, фашисты не отвечали, наверное, были убиты. Мы прорвались через кольцо окружения, а фашисты были уверены, что мы пойдём там, где не горит лес. И они ошиблись. В соединение мы пришли вовремя, и Сидор Артемьевич решил дать бой, который закончился нашей победой. В этом бою уничтожено около 300 немцев, подбито 5 танков, бронемашин, 6 автомашин. Дмитрий Петрович, как командир, проявил себя в этой разведке храбрым и выдержанным, — вспоминают его сослуживцы.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Во время одного из горных переходов Черёмушкин с группой разведчиков шёл впереди. Гитлеровцы устроили засаду и отрезали их. Дмитрий был ранен, но не признался товарищам, а приказал отходить, сам же прикрывал их отход. И погиб, спасая своей жизнью жизнь товарищей. Если бы он сказал, что ранен, его не оставили бы, и все погибли. Это понимал Митя. В самый трудный момент он думал не о себе. Комиссар Руднев Семён Васильевич сказал о нём: «Коротка была его жизнь, но чистая, как родниковая вода. Жил честно, сражался отважно и погиб как герой!».

О последнем бое разведчика подробно написал Пётр Вершигора в книге «Люди с чистой совестью».

«Теперь надо было прикрыть отряд Черёмушкина, но он где-то скрылся за камнями. До нас еле слышно донёсся его голос:
«Батальон справа! Батальон слева! Вперёд!» — Командует! Ох, и Митяй, — восхищённо шепнул Бережной. — Узнаю корешка.

Фашисты видимо боялись обхода. На миг стрельба затихла. Затем они повели огонь по флангам. Пули густо посыпались на наши скалы. Это затруднило продвижение, но перебежками мы всё же добрались к обрыву. Дойти бы только до края. Не дать отважному парню погибнуть. Но противник понял, что его обманул этот отчаянный смельчак. Никаких батальонов ни справа, ни слева не было. Прижав наш взвод к вершине, противник наседал снизу. В ответ ему всё реже звучали короткие очереди. Затем одиноко захлопали выстрелы из пистолетов. Ещё два взрыва гранат, и всё затихло…

Когда мы добежали до обрыва, ущелье открылось перед нами всё сразу. Мы увидели толпу фашистов под ногами. Они топтали и били сапогами бездыханное тело Черёмушкина. Наш губительный огонь заставил фрицев разбежаться. Но пришли слишком поздно. Два взвода фашистов, сражённых метким вологодским охотником наповал, и спасение всего отряда — вот цена его жизни! Мы подошли и подняли тело товарища. Его нельзя было узнать. Он был ранен несколько раз. Только забросав его гранатами, врагам удалось на несколько секунд взглянуть в глаза русского человека, выдержавшего бой с двумя ротами фашистов…».

ОН БЫЛ НАСТОЯЩИМ ГЕРОЕМ

Дмитрий Петрович Черемушкин погиб в августе 1943 года, похоронен в братской могиле города Яремча Ивано-Франковской области. Через 70 лет со дня гибели земляки вспоминали героя на его малой родине. Автор книги «Память» В.Н. Протопопов, выступая на митинге, сделал замечательное предложение — выйти на Губернатора области и просить его о ходатайстве перед Президентом В.В. Путиным о присвоении посмертно звания героя России уроженцу Домшинского края.

Елена ИЗЮМОВА.

А на пятый день разыгрался из ряда вон выходящий скандал. Повозочный Велас чуть не избил главного хирурга Ивана Марковича и грозился его застрелить.
Серьезный, вдумчивый врач Иван Маркович Савченко, уже около года работавший в отряде, пришел в штаб просить защиты.
- Управы на него нет. Совсем взбесился, старый черт.
- Да в чем дело? — спросил врача Базыма.
- Обоз мы сокращаем? Приказ ваш был?
- Ну был…
- А тяжести, грузы?
- Это как сами считаете.
- Вот я и считаю. Надо раненых спасать, а у нас аптека и медикаменты да перевязочные материалы на трех тяжелых возах еле вмещаются.
Базыма понял: главврач просил надбавки.
- Приказ и точка. Никаких. Сколько у тебя там? Кроме тех, что для раненых?
- Две арбы.
- Ничего не добавлю.
- Да я и не прошу. Стал я сортировать всю аптеку. Не могу же я препараты бросить! Сульфидин, стрептоцид… Да и не столько там веса. Индивидуальные пакеты — тоже, вот и набралось. Хирургический инструмент - тоже. Все лишнее я выбросил долой.
- Значит, можно обойтись?
- И сколько получилось?
- Ровно две арбы. Полные доверху. Но если упаковать хорошо, все
необходимое вмещается. С трудом, но…
- Ну, так в чем же дело?
- Да опять же с Веласом.
- А что он — отказывается везти?
Комиссар, присутствовавший при разговоре, сказал:
- А ведь верно. Трудно старику по горам. Можно назначить ездового
помоложе.
- Да нет, наоборот.
- Что такое? В чем же у вас главная трудность?
- Автоклав…
- Не понимаю.
Я давно замечал пристрастие повозочного Веласа к странному предмету, похожему на огромный самовар, какие мне приходилось видеть лишь в детские голы на станции Жмеринка. Звалась эта махина — автоклав. Предназначенный для стерилизации инструментов и бинтов в стационарном госпитале, он был невозможно громоздок и неудобен для перевозки. Еще первый партизанский врач Дина Маевская каким-то образом сумела убедить старика Веласа, в течение всей своей шестидесятилетней жизни и не подозревавшего, что на свете есть такие штуковины, в том, что от этой громоздкой и несуразной вещи зависит чуть ли не существование отряда. И если бы не забота Веласа, уже давно раздобыли бы мы автоклав, более подходящий для рейдовой хирургии. Но Велас возил этот громоздкий неуклюжий чан безропотно, больше того — самоотверженно, уже два года. И довез-таки в Карпатские горы. Я не раз видел на переездах старика,
под обстрелом прикрывавшего собственным телом огромный автоклав. Ездовые посмеивались над Веласом, затем бросили: упорство в выполнении долга, даже если речь идет о самом маленьком долге, всегда вызывает в конце концов уважение. Люди видели — фашисты могут убить любого из нас, могут растрепать отряд, могут бомбить, обстреливать, покрывать минометным огнем, но, пока жив Велас, автоклав будет цел и невредим. И к началу работы полевого хирурга будет он весело шипеть, выпуская парок, блестеть надраенными боками, в которых отражается лохматая стариковская голова Веласа… Это стало уже привычкой, бытом…
И вот сейчас сам главный врач Иван Маркович приказал оставить автоклав!
Велас не соглашался. На повторный приказ он ответил руганью, назвал врача «вредителем», а когда тот прикоснулся к заветному автоклаву, набросился на него с кулаками и даже схватился за карабин. Вызванный на глаза командования, Велас молчал, сопел, поглядывая исподлобья…
- Вредитель он. И враг народный. Все. Точка.
- Вот видите! — махнул рукой хирург.
Командиры, знавшие Веласа, вначале улыбались. Ковпак спросил шутя:
- Що, вожжа под хвост попала?
Велас пропустил замечание командира мимо ушей.
- Снимем с санчасти, старик, — серьезно пригрозил Базыма.
- Не имеете никакого права. Я еще с самого сорок первого года в ней состою. Есть хоть какое за мной замечание? Ага! Нет? Как же ты снимать меня будешь? За что?
- Почему не подчиняешься?
- Потому — вредительский приказ!
- Ладно, ступай. Ступай! Я що сказав? — закричал Ковпак.
Велас, пожав плечами, медленно, как бы делая одолжение, отошел шагов двадцать и остановился, поглядывая на штаб.
- Занимайтесь своим делом, — обратился к Ивану Марковичу комиссар.
- Так он опять в меня стрелять будет.
- И застрелю… Ты що думаешь? - выглянул из-за сосны, как расшалившийся мальчишка, старикан.
- Арестовать, — кивнул дежурному на Веласа Ковпак.
Велас, довольный, сам подошел к Ковпаку.
- Арестуешь? Это можно.
Все заулыбались. Чудачества Веласа все же иногда скрашивали однообразие походной жизни на стоянках.
Иван Маркович ушел.

Бездонная лазурь висела над Ялтой. Пляжи были, что называется, завалены отдыхающими. Белоснежные катера, морские трамваи подлетали к причалам и снова уходили на прогулки и в короткие свои рейсы по зелено-голубому заливу. Яхты горделиво плыли, неся разноцветные треугольники крылатых парусов.
На лодочной станции очередь рыболовов. Этим не нужны ни пляжи, ни прогулки по заливу, ни акваланги, ни вкусно пахнущие веранды кафе и ресторанов, ни килограммы отпускного привеса.
- Ловить? — спрашивал один другого, держа пучок удочек.
- Ловить, — утвердительно отвечал другой, держа крючкатую дорожку.
- Откуда?
- Да из степи. Ни черта у нас нет, ни озер, ни рек. Степь она и есть степь…
- А вы?
- Из леса.
Голос сказавшего, что он из леса, показался мне знакомым. Я обернулся. Ну, конечно же, это он!
- Вот встреча! — бросился я к нему.
- Вот это встреча! — воскликнул он.- Ну, земля мала. Подумать только, где увиделись. Ловить? — спросил он меня, держа мешок со снастями и приманками.
- Нет, у нас под Москвой чудесная рыбалка. А вообще — ловить. Но ловить-то сами знаете кого — интересных людей. На то и наша профессия.
Он улыбался так же, как и в сорок третьем и сорок четвертом годах в тылах врага, в студеных снегах Белоруссии и в майских лесах Польши, — стеснительно и радостно.
- Постарел? — спросил он, все еще улыбаясь.
- Вы словно законсервированы, все такой же.
Он действительно был таким же, каким я встретил его в первый раз в Белорусском Полесье, в деревне Ляховичи на озере Червонном, и каким встречал в сорок четвертом после Львовско-Варшавского рейда.
Это был ковпаковец Герой Советского Союза Василий Александрович Войцехович.
- Что поделываете? На пенсии? — спросил я его.
Он не успел ответить, подошла его очередь на лодку. Он бросил в шлюпку мешок и, громко назвав санаторий, в котором отдыхал, взмахнул веслами.
Василий Александрович Войцехович! «Кутузов»!
- Ну, Кутузов, пиши приказ. По лесам пойдем. По твоим лесам, — говорил, бывало, ему Ковпак…
Войцехович, когда я пересек линию фронта и встретился с ковпаковцами в прибрежной на озере Червонном деревне Ляховичи, работал в штабе Ковпака первым помощником начальника штаба соединения Григория Яковлевича Базимы — начальником оперативной части. Своей трудоспособностью и неутомимостью он во многом обеспечивал успех рейдов, больших и малых боев огромного соединения пар- тизан.
«Кутузова» Ковпак присвоил ему за умение водить партизанское войско и оперативно обеспечивать руководство боями.
На страничках записной книжки тех лет у меня хранятся записи о Войцеховиче. Старые странички!
«30 января 1943 года. Белоруссия. Деревня Ляховичи. Озеро Червонное.
Штабная изба. Окна занавешены мешковиной. Горит большая лампа. На нарах расстелены шубы, на них в углу несколько автоматов, небрежно сложенные пистолеты и сумки. Жарко натоплена печь.
Только что изба была полна народу. Получив разные указания и справки, все разошлись. Остались в штабе начальник штаба Базима, заместитель Ковпака по разведке Вершигора, начальник оперативной части штаба Войцехович и копировщик карт, он же делопроизводитель, он же и писарь — Тутученко.
Тутученко заметает веником пол, открывает дверь и в избе воздух из сизого превращается в прозрачный.
Базима роется в огромном трофейном сундуке. Этот сундук — святая святых в соединении. В нем хранятся все документы, карты, пишущая машинка, чистая бумага, ордена убитых и знамя.
Я присматриваюсь к Войцеховичу. Какой-то застенчивый, изысканно вежливый. Сидит он спиной к окну, сидит так, как будто хочет кому-то освободить у стола побольше места. Светлые русые волосы; голубые глаза его как-то светятся от лампы. Быстрый взгляд, выражающий постоянное ожидание, говорит об энергии этого человека.
В прошлом Войцехович — инженер, потом офицер Красной Армии, «окруженец», как часто и неправильно называют наших людей, попавших в окружение, а затем рядовой партизан и теперь одна из главных пружин ковпаковскогс соединения.
Ковпак и комиссар Руднев намечают направление рейда, Войцехович определяет маршруты, дороги, переправы через реки, железнодорожные переезды, населенные пункты, которые надо пройти. А Базима в соединении приводит все в движение.
Все четверо молча рассматривают карту. Базима, не произнося ни слова, обратным концом ученической ручки (не терпит авторучек — он учитель) извилисто водит по карте. Вершигора толстым указательным пальцем правой руки делает отрицательный жест. Базима смотрит на Войцеховича. Тот, как всегда, улыбается, молча берет из рук Базимы ручку и, перевернув ее, петляет сухим пером по карте. Все сначала вопросительно, а потом довольно смотрят друг на друга.
- Тогда, Василий Александрович, пиши приказ, — обращается к нему Базима.- Ты прав. Только так надо идти. И рек по твоему маршруту меньше.
- Реки не страшны, — говорит Войцехович.- Лед на реках толстый, пушки не провалятся. Другая деталь, очень важная в этом варианте маршрута, — левый фланг соединения защищен лесами, ну, а справа, видите, болото. Он тут менее опасен (партизаны почти всегда называют врага «он»).
- Значит, Василий Александрович, по-твоему, так, — говорит Базима, — маршрут: озеро Червонное, деревня Ляхо-вичи, село Милевичи, село Чолонец. Это первый пролет в маршруте рейда. Ночи на этот марш вполне хватит.
Все молча смотрят на карту.
- Раз молчите, значит, согласны с этим вариантом. Тутученко, заправляй бумагу в машинку, Войцехович, диктуй приказ.
- А ты, — обращается Базима к Вершигоре, — сейчас же высылай разведку по маршруту, и пусть она потщательнее прощупает мосты и лед на реках для пушек.
Вершигора вышел из избы. Базима протер старенькие очки, стал что-то писать в толстую разграфленную книгу. Войцехович диктовал Тутученко:
- Приказ номер 256.
- Погоди, давай закурим, — сказал Тутученко.
- Нет, пиши, — ответил Войцехович.
- Если не дашь табаку, не буду писать, — хитровато улыбнулся копировщик карт.
- Дам, но после. Пиши, а то Ковпак, чего доброго, еще ляжет спать, — сказал Войцехович, — а приказ подписать надо.
- Ну, диктуй, пока во мне рвенье есть. Не сплю я уже вторую ночь.
- Написал: «Приказ номер 256»? Хорошо. Пиши дальше:
«Ввиду того, что погода за последнее время установилась нелетная и в ближайшее время ожидать самолеты с Большой земли нецелесообразно, приказываю: в ночь на 3 февраля 1943 года продолжать движение для выполнения поставленных перед соединением задач».
Войцехович прочитал, что написал Тутученко, и продолжал:
- Так. Пиши дальше: «Маршрут Ляховичи — Милевичи — Чолонец, где остановиться на дневку. Выслать разведку для проходимости батарей».
- Готово? — спросил Базима.
- Так точно, — ответил, улыбаясь, Тутученко.
- Ложитесь спать. И мне тоже надо поспать, — сказал Базима.- Завтра будет большой день.
Войцехович вышел из избы. Он пошел к Ковпаку подписывать приказ. Базима привернул лампу и, не раздеваясь, лег под бок Тутученко. Через минуту все углы избы заговорили от их храпа.
И новая страничка из той же записной книжки.
«2 февраля 1943 года. Белоруссия. Деревня Ляховичи, озеро Червонное.
Какие же это партизаны? Все это похоже на жителей богатейшего села, собирающихся на ярмарку или на свадьбу. Одни чистят лошадей, другие смазывают дегтем сбрую, третьи хозяйственно укладывают в сани ящики и мешки с продуктами. Приготовления к выезду идут молчаливо и сосредоточенно.
Если бы у этих людей за плечами не было винтовок и автоматов, то можно было подумать и так. Но это ковпаковцы!
Рослые немецкие лошади запряжены в пушки. Их хорошо кормят, они привыкли к новым хозяевам и трудятся в новых условиях с прежним усердием.
Темнеет. Добрая сотня накрытых домоткаными коврами саней выехала на дорогу. Партизаны повязали вокруг воротников шарфы, вместо кожаных сапог теперь валенки. Станковые пулеметы выглядывают из-под цветных попон. В хвостах и гривах многих лошадей вплетены разноцветные ленточки.
Да, действительно, гусем выстроенные сани вдоль Ляховичей в молчаливо-торжественном ожидании приказа напоминают свадебный поезд.
Это 1-й Путивльский батальон, командиром которого, как и всего соединения, является Сидор Артемьевич Ковпак. Остальные батальоны и подразделения примкнут на марше к 1-му батальону из других деревень, где они располагались.
Колонну саней обступили ляховичские жители. Они молча провожают постояльцев — партизан. С уходом ковпаковцев они оставят деревню, переберутся в лес. Там у них землянки и в шалашах скотина.
Вновь в марш соединение поведет Ковпак.
Куда? Как и все на войне. В неизвестность. К победе или на смерть!
Необыкновенный караван вылетел на снежный простор за деревню, и потом, когда дорога повернула, Ляховичи стали быстро уменьшаться и совсем исчезли среди белых полей и на фоне угрюмо-черной стены леса.
Войцехович! Он теперь будет главным штурманом и капитаном всего первого пролета марша и вообще всего рейда.
Василий Александрович ведет необычное партизанское войско от озера Червонного, как и до этого провел к нему, на запад, к Пинску, потом повернет на юг, к Лунинцу и Ровно, затем на юго-восток, к Новоград-Волынскому, Житомиру и Киеву, и, повернув резко на север, минуя город Чернобыль, — к реке Припять.
Маршруты на всех полутора тысячах километров этого грандиозного рейда по Белоруссии и Правобережной Украине неизменно разрабатывал Войцехович. И разрабатывал и вел ковпаковцев по ним. А водить такую армаду требуется искусство.
Во время марша колонна ковпаковского войска занимает 9 километров. Переход через железнодорожный переезд длится два с половиной часа».
И еще странички из старой записной книжки:
«16 мая 1944 года. Тыл врага. Пинская область. Не то хутор, не то изба лесника.
Вот и снова ковпаковцы. Смотришь на них и не узнаешь. В сорок третьем году во время рейда по Белоруссии и Правобережной Украине весь штаб соединения был одет добротно, но пестро. Сейчас же все иначе.
Да и не соединение это партизанских отрядов, страшных для врага, но все же примитивных по своей организации. Теперь это 1-я Украинская партизанская дивизия имени дважды Героя Советского Союза Сидора Артемьевича Ковпака. В ней полки, кавалерийский и артиллерийский дивизионы, главная разведка, санитарная часть и другие подразделения.
И командование уже новое. Командует дивизией бывший заместитель Ковпака по разведке Петр Петрович Вершигора. Начальник штаба дивизии — бывший начальник оперативного отдела штаба Ковпака Василий Александрович Войцехович.
Я одеты не так. Если в подразделениях большинство одето в трофейные мундиры, то в штабе дивизии все одеты исключительно в форму Красной Армии. На Вершигоре китель с погонами. На погонах звездочки подполковника. Верно, звездочки не настоящие, а вырезанные из консервной банки, но точные и по размеру и по форме. На Войцеховиче гимнастерка, пояс с портупеей и погоны с такими же звездочками, как и у Вершигоры, вырезанные из жести. Он, как и был в армии, майор.
Вершигора после прилета из Киева сильно занят. Сегодня ночью самолеты привезут из Киева две новые пушки и снаряды. Надо их принять, собрать и доставить с авиапосадочной площадки в артиллерийский дивизион. А обратно в Киев надо подготовить к отправке раненых, каждому из них нужно приготовить подарок и в запас продукты.
Другое дело у Войцековича. Он занимается только делами дивизии. И не хуже Вершигоры знает боевые дела дивизии. Значит, мне нужно тормошить своими расспросами только его.
Как и прежде, у Василия Александровича на лице приветливая улыбка.
- Ах, как хорошо! Весна! — сказал он, садясь на завалинку избы.- Четвертая весна войны! Деревья и цветы нынче цветут для советского народа. А для немцев только в зенках могут идти на березовые кресты на могилах.
Мы сидим на солнце. На его груди поблескивают орден Ленина и две медали.
Над лесом плыло большое белое облако, одинокое, за берегами которого в вышине глядело на весеннюю землю голубое безмолвие.
- Конечно, тебя интересует рейд дивизии в Польшу? — спросил он.
- Конечно.
- Ну что ж, — он встал и ушел в избу. Пришел с тетрадью.- Вот, — помахал он тетрадью, — предварительный, черновой отчет о Польском рейде.
Я раскрыл тетрадь. В ней было множество цифр: проведенные дивизией бои, просто случайные, неожиданные стычки, количество взорванных мостов, танков, взятые трофеи, убитые немцы. Скучновато читать подобные бумаги, хотя они и очень нужны.
- Это все цифры, — сказал я.
Войцехович с улыбкой посмотрел на меня.
- А что же ты хочешь? Не хочешь ли ты, чтобы в военных отчетах начальники штабов писали беллетристику? Это же отчет. Отчет-т, — протянул он. А беллетристика это — вон, — кивнул он на березы, — живая беллетристика, настоящая любовь.
- Вы лучше расскажите мне о рейде.
- Так бы и сказал, — все еще улыбаясь, молвил он и взял из моих рук тетрадь.
Рассказывал он неторопливо, обстоятельно.
- 8 февраля мы форсировали реку Западный Буг и перешли государственную границу СССР и Польши, — вполголоса говорил Василий Александрович.- Мы сразу почувствовали помощь польских партизан.
Самый большой удар был нанесен 17−19 февраля. Вместе с польскими партизанами за эти два дня было взорвано 17 мостов на железных и шоссейных дорогах, через реки Вепша, Танев, Вырва, Лува, Сапеть, Лида, Бранев, Букава; кроме этого, были разгромлены станции железных дорог и уничтожены гарнизоны в городах Тарногруд и Ульянув.
- Сам знаешь, как у нас полагается поступать после таких красивых дел, — говорил Василий Александрович, сняв фуражку. На ней была настоящая красноармейская звездочка: — После такого чудесного дела сразу же в марш, форсированный марш. Мы выскочили в район Домостава. Польские отряды тоже с нами. Эти отряды назывались, по-моему, как-то идиллически- «Подкова», «Гром», «Блис-кавица». Ну, какая подкова, когда в отряде нет ни одного копыта, какой гром, когда нет даже ни одного миномета, не говоря уже о пушках. Ну мы их до горла снабдили и пулеметами, и автоматами, и винтовками, и гранатами. И подводы дали. Увозили оружие на телегах. Разве для друзей жалко?!
Но эти отряды не случайные и не такие уж они слабые, — продолжал он.- Сильнейшие в Польше и опытные, очень опытные. Они ведь воюют под командованием Армии Людовой, которой руководит из подполья Польская рабочая партия.
В одну ночь мы с поляками промчались 80 километров. Вот уж в районе Домостава-то нас никак не ждали!
Я смотрел на Василия Александровича и не находил в нем изменений с тех пор, как мы полтора года назад расстались. Только иногда в каких-то неуловимых деталях чувствовалось, что он все-таки устал.
- Сколько дивизия занимала городов, — уже вяло продолжал он, — сколько форсировала рек, железнодорожных линий и автомагистралей. Одних боев провели больше ста пятидесяти. Да что там говорить!
Каждую ночь из Киева прилетают самолеты. Необыкновенная дивизия энергично готовится к новому рейду, к рейду на север, под Барановичи. Она хочет встретиться лицом к лицу с отступающей, гонимой нашими войсками к Минску и из него немецкой армией».
В старой записной книжке много и героического, и печального, и забавного. В записях ковпаковцы без тени уныния, может быть, только усталые, но обязательно с юмором. Вот хотя бы такая запись:
«28 мая 1944. Тыл врага. Лесная деревушка.
- Вот и дождался интересного материала, — сказал Войцехович, когда я вошел в большую избу, которую занимал Вершигора.- А то все бои да бои подавай ему. Тут, брат, дело поделикатнее, чем твой бой. Вот это материал!
На лавках сидели командиры всех полков и других подразделений. Но все молчали. По прежнему обычаю я знал, что, когда все командиры в сборе и молчат, значит, что-то случилось важное. В стороне от всех стояла группа бедно одетых, небритых, с виду несчастных людей.
- Как начштаба, по-твоему, беженцы они? — спросил Вершигора Войцеховича.
Войцехович молчал. Молчали все командиры, следя за происходящим.
- Ну, — угрожающе сказал Вершигора, подойдя к беженцам.- Зачем лазили по деревням?
- Пане начальник, пане начальник, — наперебой заговорили <nobr>т. е.</nobr>- Деревни сожгли немцы…
- Вы все из деревень? — спросил Войцехович и внимательно начал всматриваться в лица.
Все закивали головами. Из деревни, из деревни. Войцехович обошел всю группу и, подойдя к Вершигоре, сказал:
- Надо вот этого побрить, причесать и переодеть.
- Яша, — позвал Вершигора ординарца.
Ординарец, как и все ординарцы при больших военачальниках, одетый в новую гимнастерку и отличные сапоги со скрипом, предстал перед командиром дивизии. Все в нем было ладно. Только солдатские погоны, сшитые неумело и неправильно, портили его вид.
- Живо, бритву, пиджак, рубашку, галстук сюда. Расчески здесь есть, — строго сказал Вершигора. Ординарец выскочил из избы и вернулся с черным пиджаком, голубой рубашкой, с галстуком на плече.
Ординарец быстро развел мыло, усадил одного из задержанных и начал брить. Я смотрел с удивлением на неизвестного человека, который под бритвой принимал совсем иной облик. Ординарец казался мне художником-реставратором.
Побрив, ординарец достал из кармана расческу и, поливая на нее воду из кружки, причесал «клиента». Потом отошел на два шага, внимательно посмотрел на него.
- Красавец! Одеколона и пудры нет, — сказал он на полном серьезе.- Вставай.
Командиры полков молча курили. Остальные молчали, не смея закурить при командире дивизии, который не курил.
Неизвестного ординарец переодел. Войцехович подошел к нему, усадил на лавку и, отойдя к печке, начал всматриваться в его лицо.
- М-да, — мыкнул Войцехович.- Из какого города? — спросил он. Тот молчал: — Из какого города?! — к удивлению всех, закричал Василий Александрович.
- Пане начальник…- только и произнес неизвестный.
Войцехович молча глядел ему в глаза.
- Это они, — сказал он, повернувшись к Вершигоре.- Они.- И, повернувшись к неизвестному, закричал:-Из какого города?
- Из Бялы-Подляски, — быстро сказал неизвестный.- Из Бялы-Подляски.
- Из деревни, беженцы, — с презрением сказал Войцехович. Подойдя к Вершигоре, он тихо произнес: — Мы были предупреждены разведкой. И их — точно двенадцать.
Да, их было двенадцать. Все они были немецкими разведчиками. Гестапо послало их по лесным деревням найти и уточнить дислокацию, состав и вооружение, а если удастся, то и планы дивизии.
- Я бы, комдив, предложил об этом факте поставить в известность их командование, — сказал, улыбнувшись, Войцехович.- Пусть оно на этих двенадцати поставит крест и готовит новую партию разведчиков. Врага все-таки надо уважать. Там офицеры, явно, они рассчитывают на ордена, на карьеру.
- Писаря! — крикнул Вершигора.- Будем писать немцам разведывательную сводку. Отошлем ее с этими обормотами.
Писарь вынул из кармана галифе походную чернильницу. Вершигора взглянул с улыбкой на Войцеховича.
- Ты начальник штаба, — сказал Вершигора.- Кому, кому, а тебе больше всех известно, где дислоцируются наши части и планы дивизии. А раз так, то и диктуй немцам сводку.
- Садись, — сказал Войцехович писарю.- Начинай.
И он начал диктовать. Все смеялись и вносили свои замечания.
И когда писарь написал, а комдив и начальник штаба прочитали написанное, переглянулись, улыбнулись и передали переводчику. Тот тут же на машинке отстукал сводку на немецком языке.
Трем лазутчикам были вручены «грамоты», большие ломти хлеба; тогда всех троих с завязанными глазами повезли за 15 километров от места расположения дивизии.
Разведывательная сводка, отправленная немецкой разведке, стоит того, чтобы привести ее полностью.
«СПРАВКА. Настоящим удостоверяется, что тайный агент гестапо Домбровский был направлен гестапо по заданию в ряд сел. Секретный список сел, зашитый агентом в подкладку, нами прилагается. В этих селах Домбровский должен был собрать о нас подробные данные для гестапо, после чего возвратиться к начальнику немецкой разведки. По не зависящим от него причинам к сроку явиться не мог.
Уточняя вопрос о селах, указанных в секретных списках гестапо, подтверждаем, что эти села существуют, в чем можно убедиться, взглянув на карту. В эти села мы действительно дислоцируемся. Все интересующие гестапо материалы о нас, включая ряд добавочных, как, например, количество убитых нами немецких захватчиков, подорванных мостов, пущенных под откос эшелонов с немецкой живой силой и техникой, разгромленных немецких частей и подразделений гестапо, жандармерии и полиции, нами подготовлены.
В любое время ждем гестапо и немецкие воинские части, чтобы передать этот материал лично, причем интересующие гестапо вопросы о количестве и качестве нашего вооружения, боеспособности людского состава и тому подобное, продемонстрируем на деле.
Агенту гестапо Домбровскому, направляющемуся в гестапо с этим письмом, оказывать самое широкое содействие и не задерживать его ни в заставах, ни в караулах.
Украинские партизаны».
- Что же вы делаете? — сказал я Войцеховичу. Тот улыбнулся своей застенчивой улыбкой.
- Врага уважать надо, — уже строго сказал Василий Александрович.- Он же диктует нам наши действия, да и учит, как надо его бить.
Ковпаковцам нечего было опасаться. Они уходили в новый рейд. Одна ночь, и они будут за 60−80 километров от этих мест…"

Проверив, что все возможные выходы прикрыты конниками, я стал искать квартиру, и тут мое внимание привлекли телефонные столбы, тянувшие по улицам села бесконечную железную проволоку. Проволока эта привела меня к площади, в центре которой был красивый домик под черепицей; в селах Киевщины в таких домиках обычно помещаются сельсоветы и правления колхозов. К этому-то дому и шел телефонный провод.
Сейчас здесь была сельская управа. Кинув повод на столбик «ганочка», я вошел в дом. Близ стола висел телефон, похожий на старинные стенные часы с боем. Деревянное коричневое сооружение с блестящей ручкой, огромной черной трубкой и зеленым шнурком! Конники и квартирьеры уже успели перевернуть в управе все вверх дном. Со стены глядела фигура Гитлера; узнать его можно было лишь по прическе — шутники уже выкололи ему глаза и подмалевали бакенбарды. На полу валялись бумаги и дела управы. Все было в хаотическом беспорядке. Один только телефон был на месте и в полной исправности. Рядом с ним, как охотничий лягаш на стоике, сидел на табуретке Михаил Кузьмич Семенистый и никого не подпускал к аппарату. Видимо, ему до сих пор памятна была дедова «прочуханка» за новогодний разговор с давид-городковским гестапо.
- Товарищ подполковник! Никого не допускаю. Что прикажете с ним делать?
Я остановился перед сооружением, соображая, нельзя ли как-нибудь использовать этот предмет культуры.
В коробке заурчали звонки.
- О, опять звонит, — с детской наивностью проговорил Семенистый. - Вы сразу не снимайте. Я уже слухав. Там всякие разговоры идут из району. А только когда шесть раз дзенкнет, тогда будет нас вызывать: «Блидча, Блидча…» Только я не отзывался.
- А говорил что-нибудь?
- Не, я ж понимаю теперь это дело. Я вон трубку платком носовым
замотал, щоб не засмеяться. Я только слухал все. От комедия…
- Так, говоришь, Блидча — шесть звонков?
- Ага! Как шесть звонков, так сразу кричить: «Блидча, Блидча…» А пять — Леоновка. Только Леоновка отвечает, а я молчу.
- А что отвечает Леоновка?
- Он говорит: «Леоновка, выслали сметану в район? Вахмайстр требовал двойную порцию». Готовят бал какой-то. Будут на мосту бал справлять со сметаной.
- На мосту? Бал со сметаной? Ты чего-то привираешь, Кузьмич?
- Ей-бо! Так и говорили! Это первый раз. А другой - все спрашивали Леоновку, почему Блидча не отвечает.
Больше ничего я не добился от Михаила Кузьмича. Но из его рассказа я понял, что на одном проводе есть несколько аппаратов, и это дает возможность слушать все разговоры, во всяком случае до тех пор, пока в районном центре Ивановке, находившемся от нас километрах в десяти — двенадцати, еще не знают о нашем пребывании здесь. А это не так уж плохо для нового вида получения разведданных. Я понял также, что поспать уже не удастся, а надо вооружаться терпением и сидеть энное количество времени с телефонной трубкой и слушать.
Неизвестно почему я вспомнил Крылова: Навозну кучу разрывая, Петух нашел жемчужное зерно… — и, прикрыв для верности еще ладонью трубку, обмотанную тряпкой, и цыкнув на возившихся конников и связных, отпустил кивком Семенистого. Хлопцы поняли и на цыпочках, по одному, вышли из немецкой управы, бывшей конторы колхоза, а в настоящее время помещения 2-го отдела штаба Ковпака.
Через несколько мгновений деревянная бандура опять нежно заурчала, и я услышал грузный низкий голос, хрипевший в мембране:
- Блидча, Блидча! Та слухай, Блидча. От бисовы диты, знов самогонку пьють. Скильки раз наказував, хоч виконавця оставляйте коло телефону… А тут…
И снова заурчала нежно коробка. Я считал: раз, два… Пять звонков.
- Леоновка, Леоновка? Що там Блидча не видповидае?
- Не знаю, — отвечала Леоновка сонным фальцетом.
- А сметану послали?
- Я ж говорыв, послалы.
- Ну, посылай ще!..
Похоже было, что обладатель баска собирался утопить в сметане весь районный центр во главе с вахмайстром жандармерии. Через несколько минут телефон зазвонил снова. Разговор шел о всяких хозяйственных мелочах. И если бы не часто упоминаемая высокая персона вахмайстра, можно было бы подумать, что никакой войны нет и не было, а мы слушаем нудную телефонную болтовню райзо с периферией в передышках между двумя текущими кампаниями, когда начальники звонят своим подчиненным только со скуки и по мелочам.
Я уже стал подремывать у трубки, как вдруг в обычные сонные разговоры вплелась нотка тревоги.
- Блидча, Блидча!.. От черт! Леоновка… А ну, срочно коменданта полиции к телефону. Вахмайстр буде говорить.
«Ага, — отметил я про себя первое полезное разведданное, полученное при помощи этой бандуры. — Значит, в Леоновке есть полиция. Послушаем еще нежный голосок вахмайстра».
Через несколько минут в трубке послышался голос, пытавшийся подражать немецким интонациям:
- Комендант полицайшафту, дорфу Леоновка, Мазуренко слухае.
К моему удивлению, с ним заговорил женский голосок. Это уже интересно… Ого!..
- Герр Мазуренко, вернулись ли люди из леса?
- Вернулись.
- И что же?
- А ничего. Пишлы по хатам.
Теперь я начинал понимать. Где-то за спиной девичьего голоса зарычала, взвизгивая и подвывая, немецкая речь. Девушка-переводчица после паузы сказала внушительно;
- Герр Мазуренко. Герр вахмайстр говорит, что вы осел!
- Що такое ос-сел?
- Ну, ишак. Кинь такий с вухами.
Молчание. Снова немецкая речь.
Нежный голосок:
- Вахмайстр говорил: немедленно собрать всех людей, прибежавших, слышите, прибежавших из леса…
- А це вирно. Действительно, люди прибиглы. А я и не разошолопав…
- Ай, Мазуренко, Мазуренко! Собрать всех и допросить, что они видели в лесу. Какое войско?
- Войско?
Снова рычит немец.
- Послали, Мазуренко?
- Ни ще!
- Посылайте. А сами не отходите от телефона.
Теперь мне уже не до сна. Базыма, заинтересовавшись моими сообщениями, положил передо мной чистый лист бумаги и всунул в руку карандаш. Я стал записывать.
- Послали?
- В же. Ну, ище що?
- Слушайте внимательно. Снарядите своего человека и немедленно посылайте в Блитчу. Надо выяснить, что там и почему не отвечает Блидча.
- Добре.
Проходит полчаса. На заставы полетели распоряжения Базымы. Задерживать всех идущих из Леоновки и доставлять в штаб.
По линии прекратились всякие сельскохозяйственные разговоры.
- Леоновка. Послали?
- Послав.
- Кого?
- Кривого Микиту.
- Верхом?
- Не-е…
- На подводе?
- Не-е…
- А как же? — нервничает девица-вахмайстр.
- Пишки…
Не кладя трубку, она переводит это по-немецки. И сразу же в трубку несется оглушительная немецкая ругань. Я успеваю передать трубку Ковпаку, Базыме, Войцеховичу, стоявшим за моей спиной и до сих пор следившим за моим карандашом, протоколировавшим на бумаге разговор. Сейчас дело принимает
веселый оборот.
- Молодец Михаил Кузьмич, — говорит Ковпак.
- Почему? — спрашивает Базыма.
- А що захватив в плен оцю бандуру, — отвечает командир.
Семенистый, торжествуя, вытягивается, и глазенки его смеются.
Снова начинает говорить переводчица. Из ответов я точно устанавливаю все приметы Кривого Микиты: он черноусый, на левой ноге деревяшка, за поясом топор, в шапке; и Семенистый летит на заставу сообщить приметы.
Часа через полтора в штаб приводят Кривого Микиту. Все приметы сходятся.
- Здоров, Мыкыта, — говорит ему Ковпак, как старому знакомому.
Тот с недоумением смотрит на нас всех.
И тогда Ковпак, наслаждаясь, продолжает:
- Ну, Мыкыта, пидийди сюда. Расскажи, куда тебе Мазуренко, комендант полиции Мазуренко, посылав. В Блитчу? А чого посылав? В розвидку? Вийшов ты из Леоновки и думаешь, пиду я, все узнаю, а потом назад вернусь. А того не думав, що ты ще з Леоновки не выйшов, як мы все чисто зналы, — даже якой у
тебя ноги нема.
Микита смотрит на Ковпака и молча плюхается на пол.
- Не погубите, пане товарищу, чи хто вы будете…
- В комендантскую, — машет плетью Ковпак.

Как известно, ночью батальон Федота Матющенко вместе с ротой Бакрадзе, прикрывая переход всего соединения через шоссе Станислав — Дрогобыч, вел бой в Россульне.
После этого боя батальон Матющенки исчез.
Соединение, перейдя шоссе, с ходу овладело местечком Солотвино и двинулось дальше через село Маняву в Карпаты. Здесь немцы нащупали колонну соединения и подвергли ее бомбардировке, что и вынудило нас поспешно уйти в горы. Подоспевшие из Станислава немецкие войска вслед за нами вошли в Маняву. Путь батальону Матющенки на соединение с главными силами был отрезан.
Матющенко, нащупав врага в Маняве после боя в селе Россульна, вернул свой батальон назад в Черный лес. В следующую ночь батальон перешел шоссе в другом месте и уже утром направился прямым путем в горы. Батальон был вынужден взбираться на гору по бездорожью между селами Яблонов и Манява.
Положение батальона было бы не только серьезным, но прямо отчаянным. Но Ковпак дальновидно приказал Матющенке не брать с собой в Россульну своего
обоза.
Вероятно, немцы догадались, что это какая-то отставшая от соединения часть. Они пытались попробовать ее силы, но, получив отпор заставы, откатились, ожидая подкрепления. Партизаны батальона, углубившись в горы, расположились передохнуть после долгого пути. Только комбату было не до
отдыха. Его очень смущали вышки Яблонового нефтепромысла, которые отсюда, с горы, видны были, как на ладони. Насчет них Матющенко не получил от деда никаких указаний. Их даже на карте не было.
Наконец он не выдержал и вызвал к себе опытного чернобрового диверсанта Александра Евграфовича Лукашенко.
- Видишь? Вышки?
- Точно.
- Бери отделение Хайталиева из второй роты и своих минеров. Нужно сейчас же взорвать нефтепромысел. Пока немцы не очухались. Иначе нам тут конец.
Лукашенко почесал затылок, подражая своему комбату, и выждал положенную паузу. Без нее Матющенко никогда не поверит, что командир обдуманно принял приказ. А «недумающих» командиров Федот Данилович терпеть не мог.
- Будет выполнено. Разрешите идти?
- Иди. Только будь осторожен. Береги людей! — на всякий случай сказал Матющенко, сам думая о своем: похвалит или поругает его Ковпак «за инициативу».
Через полчаса диверсанты вышли из лагеря. Взяли по пути гуцула проводника. Тот повел группу к нефтепромыслу кратчайшим и незаметным путем. Приблизившись вплотную к промыслам, группа услышала шум моторов автомашин.
От рабочих нефтепромысла, с радостью встретивших наших минеров, группа узнала, что немцы собираются уезжать «за подкреплением». Короче говоря, немцы струсили, услышав о недалеком расположении партизан. Действительно, через несколько минут немцы сами уехали.
- Не нужно и вышибать их, — доложили разведчики.
Расставив посты и наблюдателей, Лукашенко вместе с Хайталиевым и минером Андреем Штукарем вошли в главную контору.
Они решили действовать на новом поприще «строго научно» и потребовали к себе управляющего или инженера.
Разыскался инженер — поляк. Между Лукашенко и инженером завязался разговор.
- Знаете кто мы?..
- Догадываюсь, проше пана товажиша!
- А догадывайтесь, зачем пришли к вам?
- Не ведаю…
- Хотим посмотреть, как вы немцам нефть вырабатываете. Показывайте свое хозяйство. Главным образом нас интересует основное оборудование.
- Пожалуйста, проше пана. Пойдемте, — заторопился инженер.
Как на экскурсию, он повел диверсантов по нефтепромыслу, охотно рассказывая об устройстве и назначении оборудования отдельных деталей. Когда нащупывали что-нибудь важное, Лукашенко подмигивал Штукарю: «Андрюша, заметь эту деталь». Андрюша с минерами отставал на минутку. Заминировав эту деталь, он догонял «экскурсантов» и снова получал на «заметку» новую. Так, обойдя почти весь нефтепромысел, группа нашпиговала минами, снабженными взрывателями замедленного действия, основное оборудование нефтепромысла: вышки, насосы, помпы, моторы, большой бак с выработанной нефтью, вместимостью примерно в 750 тонн, а главное был заминирован нефтепровод, по которому шла нефть со всего промысла к железной дороге.
Войдя обратно в контору, группа партизан объявила, что через несколько минут начнутся взрывы.
- А вы, — обратился Лукашенко к главному инженеру, - отберите нам основную документацию нефтепромысла… и будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты… Слыхали такую песню?..
- Так вы, проше пана, с Белоруссии в Карпаты долетели?.. - вытаращил глаза инженер.
Лукашенко молча прислушивался к чему-то. Может быть, к шуму ветра в горах, а может быть, к гулу советских самолетов, которые уже чудились инженеру. Иначе, как советским десантом, не могли быть эти дельные и веселые хлопцы, свалившиеся в ущелья Карпат, как с неба.
- Я розумем пана товажиша…
- Що вы разумиете? — машинально спросил Лукашенко.
- Цо то ест секрет войсковый, — отвечал поляк.
В это время грохнули взрывы.
- Ось и ниякого секрета. Бувайте здоровеньки. Спасибо, пан.
Нефть пылала.
Вскоре весь нефтепромысел превратился в огромный костер, черный дым которого был виден за десятки километров.
Этот дым видели и радовались не только бойцы батальона Матющенко. Видели и обрадовались ему все бойцы соединения.
- Батальон Матющенко живой, действует! — сразу определил Ковпак.
Это зарево было видно всему населению Станиславщины, и оно пробудило в нем силы к сопротивлению ненавистным немецким захватчикам, топтавшим родную Украину.
Вскоре группа благополучно добралась в расположение своего лагеря. Лукашенко доложил комбату о выполнении приказа. Но Матющенко остался недоволен тем, что группа не захватила с собой инженера, от которого можно было бы узнать многое. Он приказал группе вернуться за инженером. Группа
вернулась обратно в горящий нефтепромысел, разыскала инженера и привела его в лагерь. Комбат допросил его и отпустил домой.
Ночью батальон тихо прошел окраиной Манявы и на следующий день, 22 июня, догнал соединение около села Пасечное.
И тут наступила очередь Матющенко. За инициативу и смелость его похвалили комиссар и Базыма. Начал было хвалить и Ковпак, но узнав, что поляк-инженер остался на промыслах, нахмурился. Когда же никто из командования батальона Матющенко не смог назвать даже фамилию человека, оказавшего нам неоценимую услугу, дед рассердился.
Он стал распекать комбата:
- Ты що, не понимаешь, как ты промазав?
- Та вже теперь понимаю, — скреб затылок Федот Данилович.
- От же ничего ты не понимаешь. Нам такие помощники сейчас до зарезу нужны.
- Та який вин помощник. Так, нейтральный панок.
- А що? Зразу щоб вин тоби руки по швам та ще и козырнув: явился по вашему приказанию. Нехай и не по охоте, а помогав…
Матющенко был объективный человек и любил это подчеркнуть.
- Так не, чого же, Лукашенко казав: пан охотно все показував. И толково так: що и — к чему…
- От и выходить, Лукашенко твий молодец. А ты?
Матющенко молчал удрученно.
- Те дядьки, що под силой оружия Сарнскую дорогу охраняли, потом же стали сами поезда пускать под откос?..
- И в моему батальоне есть из них двое.
- А тут чоловик сам на помощь к тебе пришов? Пришов. И який чоловик. Инженер — раз. Польской нации — два, А ты его назад до фашиста. Вешайте его на здоровьечко. Ой, Федот, Федот… Ну, що мовчишь?
- А що ж говорить…
- Ну хоть ошибку свою признаешь?
- Признаю.
- Какая ошибка? — спросил Ковпак.
- Первая — тактическая. От помощника отказався…
- А ище какая?
- Вторая — политическая. Национальный момент пропустив сквозь пальци, — упавшим голосом сказал Матющенко.
- А ище?
- Та хватит и цых двоих, товарищ командир, — взмолился Матющенко. - И на черта було мне те вышки зачипать. Так и знав — не будет добра…
Все засмеялись.
- Оце и есть твоя третья ошибка, — тоже смеясь, сказал Ковпак. — То що ты промысла сжег — твоя великая заслуга перед нашими братами на фронте. Тебе грудь вперед держать надо. А з инженером - прохлопали - верно. Объявляю батальону благодарность. А комбат хай подожде… Та не журысь - в приказе про не не буде написано. Это я так для твоего сведения. В общем - объявляю благодарность.
Матющенко, под предлогом подготовки к новому маршу, поспешил ретироваться.
Через полчаса начался марш.

Исходя из общего плана УШПД о продвижении партизанских отрядов в центральные и западные области Украины, наше соединение 12 июня 1943 года двинулось в путь по маршруту: Сарны — Шепетовка — Збруч — Карпаты.

С 12 июня по 4 июля 1943 г. двигались по району, насыщенному националистами. Это обстоятельство затрудняло наше продвижение, в особенности ведения разведки, так как националисты нападают на небольшие группы, но, с другой стороны, продвижение по району националистов сохраняло в тайне от немцев наши намерения.

До границы дистрикта Галиция продвижение сопровождалось лишь небольшими стычками с полицейскими гарнизонами и с охраной на железных дорогах, которые приходилось форсировать по пути. Переход границы дистрикта Галиция сопровождался небольшими стычками с пограничными заставами, состоящими на то время из пленных узбеков и туркмен с небольшим процентом немцев, объединенных в т. к. «Туркестанский легион».

Дистрикт Галиция по административному делению немецких властей входит в Польское генерал-губернаторство на правах больших, чем область (от латинского — Дистринго — Ере — распространятся) и возглавляется генерал-губернатором доктором Вехтер, СС полицай-фюрером бригадным генералом Кацманом.

Границы дистрикта с Восточной Украиной проходят по р. Збруч и далее по линии Белозерки — Зарудечно — Дудин — Броды — Берестечко—Литовиж. На Буге с севера дистрикт граничит с Люблинской областью, с запада с Краковской областью, на юго-западе с Венгрией и на юго-востоке с Румынией. (Прилагается карта, состав ленная галицким «квислингом» Кубийовичем, ныне убитым).

Появление крупного соединения в Галиции было для противника внезапным, но все же он делал попытки приостановить наше движение. 8 июля им была стянута жандармерия и полиция к уездному городу Скалат в количестве 300 человек. Эта сводная часть была разгромлена, и уездный центр гор. Скалат был взят. В Скалате взяты большие трофеи: пулеметов — 4, автоматов — 4, винтовок — 43, пистолетов — 28, большое количество боеприпасов, 750 кг взрывчатки, 600 тыс. сигарет, 200 кож, 600 пар ботинок, 30 ц сахара, 50 ц соли, 2 тыс. м мануфактуры и другое имущество. Склады продовольствия, обуви, мануфактуры и др[угие] розданы населению и частично уничтожены. Уже к 11 июля противник перебросил из Кракова 4 [-й] полицейский полк СС, расположив его по реке Гнила. В бою в с. Раштовцы он был основательно потрепан. Уничтожено 37 автомашин и свыше 200 солдат и фицеров.

Дальнейшее движение на запад параллельно Днестру сопровождалось полной эвакуацией немецких властей во всех южных районах Тернопольской области (Заещики, Бучач, Монастырище, Галич и др.). Паническое состояние немцев характеризует первая листовка Галицкого полицай-фюрера: «Українці. У Вашу спокійну округу вдерлася банда більшовицьких терористів… Німецька влада є покликаною обонителькою Вашого життя і добра, тому для забезпечення Вашої округи зроблені вже заходи охорони. Отже, українці, я закликаю Вас помогти нам спільно знищити останки цієї банди і її провідника».

В ночь с 7 на 8 июля нами взорван железнодорожный мост по дороге Тернополь — Проскуров через р. Гнездечна, чем дорога полностью выведена из строя.

К моменту нашего выхода на Днестр власти во Львове зашевелились, противник стянул уже 4 и 13 полицейские полки СС, поставив на ноги всю полицию и жандармерию и расположив их на переправах р. Днестр. В ночь с 14 на 15 июля с боем был захвачен мост через р. Днестр у с. Сивки и часть, сломив сопротивление противника, прорвав рубеж обороны по р. Днестр, вышла на правый, южный берег реки. К вечеру 16 июля противник оседлал второй рубеж по р. Ломница, преграждая наше продвижение к югу. Все переправы и броды были заняты до батальона пехоты в каждом населенном пункте с поддержкой артиллерии и несколькими танками. Ночью 16−17 июля 1943 года и этот рубеж прорван решительным штурмом брода у с. Темировцы. Брод захвачен, и часть устремилась к лесам, что западнее Станислава.

Здесь впервые фашистской авиации, уже долгое время гонявшейся за нами, удалось захватить нас на марше утром и ударом по хвосту нанести некоторые потери.

Выход в Черный лес сопровождался взрывом железнодорожного моста на дороге Станислав — Калуш и шоссейных мостов на шоссе этого же направления. (Операцию форсирования рек Днестр и Ломница см. на схеме №).

В ночь с 18 на 19 июля выход из Черного леса на юг в сторону Карпат сопровождался:

1. Почти полным разгромом 4 полицейского полка СС в с. Расульная. В ночь на 19 июля нападением с двух сторон 4 полк СС был разгромлен. Полковая батарея захвачена партизанами и, расстреляв все снаряды по противнику, уничтожена, противник потерял только убитыми свыше 315 солдат и офицеров, партизанами сожжено 60 автомашин, 3 мотоцикла, захвачено: 1 батальонный миномет, 3 пулемета, рация, до 15 тыс. винтовочных патронов и др[угого] имущества и вооружения.

2. Уничтожением 7 вышек по добыче озокерита в с. Д….(название села написано неразборчиво — Н.)

К 19 июля часть достигла предгорья Карпат в районе Солотвин — Манява. Выход в горы затруднил нашу маневренность, чем воспользовался противник, снова нанеся нам серьезный ущерб с воздуха. Но в этот же день нами был сбит один немецкий самолет-разведчик и один Ме-110, двухмоторный легкий бомбардировщик-штурмовик. С выходом в горы, в район нефтепромыслов Биткув —Яблонув в и нефтяных коммуникаций Пасечна —Зелена —Рафаиловка, мы стали наносить удары по этим нефтепромыслам. За 5 дней было взорвано 33 нефтевышки, 13 нефтехранилищ с нефтью, 3 нефтеперегонных и 1 озокеритный заводы, в с. Яблонув взорван нефтепровод.

Противник использовал эти дни для стягивания сил. Он подбросил в Надвирну 6[-й] полицейский полк СС, в Яремчу — 26[-й] полицейский полк СС, в Печенижин — 374 горно-стрелковый полк и укрепил Венгерскую границу тремя венгерскими горно-стрелковыми полками и, имея резервом несколько отдельных батальонов разных национальностей, начиная с 25 июля началась серия боев в горах с этими частя¬ми противника, закрывшими все выходы из горных ущелий и пытавшихся занять все вы¬соты, на которых можно было предположить наше движение.

28−29 июля вели непрерывный бой в долине р. Гнилица у села Поляница, где встретились одновременно с тремя венгерскими полками, 13[-ым] полицейским полком СС и частями пограничной охраны.

В двухдневных боях командованию стало ясно, что для маневра в горах тяжелое оружие наше и обоз не приспособлены. 29 июля по приказу артбатарея и минометная батарея 82 мм минометов, выстреляв весь боезапас по противнику, были взорваны. Часть перешла на вьюки и, прорвав кольцо противника, вышла за два дня в район гор Шевка и Синичка.

После 12-дневных боев и маневра, нуждаясь в отдыхе, решили остановиться здесь на дневку. Давали себя знать голод, т. к. немцы угнали весь скот с гор.

31 июля 1943 г., к моменту нашего подхода к указанным высотам, у восточного подножья высоты Шевка в м. Яремча противник высадил свежий, только что прибывший из Норвегии, 26[-й] горно-полицейский полк СС. Все же командование сочло нужным дать противнику 2-дневный оборонительный бой. К этому вынуждала необходимость отдыха людей и лошадей, а так же выгодная позиция высот с хорошо сохранившимися укреплениями империалистической войны.

Утром 1 августа противник бросил на высоту Шевка свою пехоту. Подпустив ее близко 8 и 9 роты 1 СБ в упор расстреляли ее. Обходные маневры противника с запада, северо-запада и юга тоже были безрезультатными. Тогда немцы обрушили на наши позиции авиацию. Налеты чередовались непрерывно с утра до полной темноты. Результаты этих налетов были невелики, но авиация сильно изматывала личный состав, изнуренный переходами и голодовкой. Всего работало беспрерывно 9 самолетов бомбардировщиков.

В ночь на 3 августа по горной тропе незаметно мы ушли на север — расположив¬шись 3 августа на горе Вовтарув, наблюдали как немцы почти до вечера штурмовали высоты, оставленные нами, а затем самолеты основательно пробомбили свою пехоту.

Более чем через полмесяца на этой горе была часть бойцов Глуховского п[артизанского] о[тряда] совместно с начальником штаба отряда ст. лейтенантом тов. Лисица Н.Е., установившие следы применения ОВ в этот день. Авиабомбы с ОВ выглядят так: стакан правильной цилиндрической формы 25 см длиной 15 см в диаметре. На срезах имеет решетку, внутри стержень винта, как в мясорубке, раз¬брызгивающий жидкость вокруг на 10−15 м. Жидкость эта фиолетового цвета. Вдоль срезов цилиндра желтая и белая полосы. Вся растительность вокруг [падения] снаряда сожжена. Оставленные лошади мертвы. Трупы лошадей на коленях. Отсюда видно, что ОВ поражает сначала конечности.

В ночь на 4 августа решено было прорвать кольцо блокады и выйти на правый берег реки Прут. Этому решению способствовало то обстоятельство, что с нахождением крупного гарнизона в Надвирна, Пасечна, Зелена данные у нас были, а о прибытии па правый берег р. Прут со стороны Коломыя 374 горно-стрелкового полка данных еще не было.

Стремительным ударом вся часть свалилась с гор в долину реки Прут на город Делятин.

Делятин является узлом шоссейных и железных дорог, входящих в долину реки Прут. Его в полной мере можно назвать ключом к верхнему течению реки Прут. Он имеет 6 крупных мостов. В момент нашего нападения немецкое командование успело разгласить авиалистовками о полном разгроме нашей части, рассчитывая, очевидно, что применением химии они, безусловно, если не уничтожат всю часть, то, во всяком случае, окончательно сломят волю к сопротивлению. Ударом по Делятину достигалась и политическая, и стратегическая цель.

Во всей Станиславской области разоблачена была ложь немецкого командования и нанесен удар, но важному стратегическому пункту. Все 6 мостов в Делятине были взорваны, в том числе и шоссейный мост через реку Прут.

В бою было уничтожено более 500 солдат и офицеров противника, 1 танк, 1 бронемашина, 85 автомашин, 3 мотоцикла, 3 железнодорожных моста длиной 410 п[огонных] м, 4 шоссейных моста длиной 250 м, железнодорожный эшелон, 1 паровоз и 45 вагонов, разрушена железнодорожная станция, где уничтожено все путевое хозяйство, продсклад, пекарня <nobr>и т. д.</nobr> Взяты трофеи: 15 пулеметов, винтовки, пистолеты <nobr>и т. д.</nobr>

Но к утру 5 августа противник подбросил по дороге Ченые Ославы —Белые Ославы свежий полк и авиацию, и это сломило уставшие части, и нам пришлось отступить на высоты южнее села Ланчин.

Командованию стало ясно, что противник задался целью полного уничтожения отряда. Отряд на это время составлял 1400 человек, из которых 200 человек было ранено в боях. Отсутствие обоза затрудняло транспортирование раненых. Назрело решение выйти группами, чтобы оторваться от противника.

В ночь на 6 [августа] по приказу командования соединение разделилось на 7 групп: Путивльский п[артизанский] о[тряд] на три группы, Глуховский, Шалыгинский и Кролевецкий партизанские отряды поотрядно и санчасть под прикрытием 10 роты Путивльського п[артизанского] о[тряда]. Во главе каждой группы был поставлен опытный командир, либо командир отряда, либо работник штаба соединения.

Таким маневром достигалась цель рассеять внимание противника, целившегося на все соединение в целом и запутать наш действительный маршрут.

Начиная с 6 августа по 1 октября часть двигалась по группам, почти не имея связи между группами, несмотря на то, что каждой группе была придана рация. Очевидно технически наша радиоустановка не способна полностью обеспечить связь на любых расстояниях.

Каждая группа в отдельности прошла самостоятельно по 700−800 километров по самостоятельному, диктовавшемуся обстановкой маршруту.

Вся Станиславская и Тернопольская область, часть Каменец-Подольской и Львовской областей исхожены партизанами, которые проходя по селам, оставляли после себя следы, агитируя против сдачи хлеба, уничтожая и создавая запасы, расстреливая ненавистных народу немецких служак. Некоторые группы проходили скрытно, уклоняясь от боев, другие, более сильные, отвлекали на себя противника. Этим самым давая возможность остальным группам проскочить безопасно наиболее насыщенные противником места.

В этой части рейда инициатива вновь перешла в руки партизан. Мы изматывали противника, который гонялся из одного конца области в другой и никак не мог выяснить, где же главная группировка, а где второстепенная.

МЕСТНОЕ НАСЕЛЕНИЕ

В этом вопросе нельзя ставить знак равенства. Характеризуя отношение населения, необходимо дифференцировать его по районам, национальным признакам и времени. Так, например, в момент прохода всей части общее настроение населения было лояльно-нейтральное. Народ удивлялся нашему появлению, пассивно-вежливо слушал агитацию, иногда распространял фантастические слухи — и все. Под влиянием немецкой агитации немножко побаивались. В момент обратного марша из гор заметно было, что в народном сознании прошла какая-то большая, внутренняя работа. Люди определили свое отношение к партизанам и чем могли помогали нам: извещали нас о противнике и, наоборот, о нас противник почти ничего не знал.

Резко отличается настроение населения горных районов и степных. Степняки более сочувственно относились к нам. Охотно были проводниками, снабжали продуктами и зачастую прятали у себя наших раненых. В горных районах, особенно приграничных к Венгрии, настроение горцев-гуцул часто было почти враждебным.

Особенно благожелательно относилось население польских сел. Среди украинцев много предателей, немецких служак. Особенно выделялась созданная немцами каста, т. н. «фольксдойчи». Это немецкие колонисты, иногда украинские крестьяне, имеющие немецких предков, а часто и не имеющие их, но за взятку в гестапо купившие себе немецкую национальность, дающую право на улучшенный паек и другие привилегии.

Там, где удавалось простоять некоторое время, наши связи с населением крепли и заметны очень большие сдвиги в нашу пользу. Так, например, в селах вокруг г. Станислава очень многие крестьяне работали на нас как агентурные разведчики, а кое-кто из них через некоторое время уже поговаривал об оружии. Особенно охотно селяне помогали громить молочарни, являющиеся в Галиции основным рычагом эксплуатации. Кое-где участвовали в поджоге мостов на шоссейных дорогах и лигеншафтов-фольварков.

О НАЦИОНАЛИСТАХ

Украинские националисты особенно сильны в Ровенской области. Их сотни расположены по среднему течению рек Случ и Горынь, в районах севернее и северо-западнее Ровно, и в Славутских, и Шуйских лесах.

Здесь их по некоторым подсчетам несколько десятков тысяч вооруженных и организованных в т. н. УПА (Украинская повстанческая армия). Руководит ими ОУН. Эксплуатируя ненависть украинского населения к немцам, они сумели поднять массы на вооруженную борьбу, но силы они берегут для борьбы с советской властью.

Организация украинских националистов есть по всей Западной Украине. Но лишь некоторые из них вооружены. Кроме Волыни, есть их несколько сотен в районе Стрия, в горах действует небольшой отряд Палия. Особенную угрозу имеют националисты Волыни. Они сумели вооружить большое количество народа и организационно оформить свою банду. У них проведена подготовительная работа по борьбе с советской властью. Есть много подпольщиков на железных дорогах. При проходе одной нашей группы, маскировавшейся под националистов, один из руководителей националистов заявил, что при подходе Красной Армии ни один немецкий и советский поезд не пройдет по железной дороге Шепетовка—Здолбунов. Можно ожидать, что он и действительно будет пытаться проводить диверсионную работу против Красной Армии.

Очень важно, чтобы в первые дни Красной Армии в эти районы борьба с националистами была проведена умно и со знанием сути дела. Нужно оторвать массы от контрреволюционной верхушки, а затем уничтожить ее. Практика показывает, что неумными действиями НКВД и некоторых других руководителей, их ошибками эта верхушка очень умело пользовалась и пользуется по сей день, чтобы восстановить массы советской власти. Не останавливаются и перед подлогом. Так, например, в некоторых районах Ровенской области в начале войны некоторыми горе-руководителями районов были составлены списки на эвакуацию служащих и других граждан. Руководители удрали, а списки и эвакуируемые остались. Захватив эти списки, националисты переделали только надпись: «Список граждан, подлежащих ссылке в Сибирь на каторжные работы». Затем вызывают этого гражданина и говорят: «Ты служил советской власти, а она тебя в Сибирь собиралась послать». Подпись и печать все на месте.

ИТОГИ

За четыре месяца нашего пребывания в Галиции в боях и по ходу рейда соединением проведена следующая работа:

Уничтожено:

1. Убито солдат и офицеров пр[отивни]ка 3360
2. Взято пленных 96
3. Пущено под откос железнодорожных] эшелонов 19
4. Взорвано ж[елезно]д[орожных] мостов 14,
общей длиной 1166 п[огонных] м
5. Взорвано мостов на шоссейных
и грунтовых дорогах 33,
общей длиной 2369 п[огонных] м
6. Взорвано нефтевышек 10
7. Уничтожено нефтехранилищ 13 с 2290 тонн нефти
8. Уничтожено нефтеперегонных заводов 3
9. Уничтожено заводов переработки озокерита 1
10. Лесопильных заводов 2
11. Электростанций 3
12. Узлов связи 20
13. Телефонных аппаратов 179
14. Уничтожено связи на 245 напр[авлениях] 108 км
15. Гаражей 7
16. Хлебозавод 1
17. Спиртозаводов 2
18. Каменоломень 1
19. Молотилок 10
20. Тракторов 32
21. Складов сырья, продовольствия и обмундирования 51
22. Маслозаводов 15
23. Фольварков и лигеншафтов 95
24. Лесничеств 25
25. Разбито молочарен и сепараторов 359
26. Взорвано нефтепроводов и выпущено нефти в с. Быстрица 50 тыс. тонн
27. Разгромлено полицейских участков, 36
из них районного значения 6
28. Железнодорожная ст. Делятин
29. Автомашин 333
30. Автодрезин 2
31. Мотоциклов 28
32. Велосипедов 321
33. 76 и 75 мм пушек 4
34. 45 мм пушек 1
35. Снарядов 1500
36. Самолетов 2
37. Танков 4
38. Бронемашин 1
39. Станковых и ручных пулеметов 16
40. Автоматов 10
41. Винтовок 51
42. Боеприпасов более 10 автомашин
43. Патронов винтовочных 263 тыс.

Взято трофеи:

1. Станковых пулеметов 12
2. Ручных пулеметов 23
3. Винтовок 294
4. Автоматов 23
5. Батальонных минометов 5
6. Мин к ним 486
7. Ротных минометов 4, мин к ним 80
8. Ручных гранат 500 шт.
9. Пистолетов 122
10. Винтовочных патронов 121 500
11. Ракетниц 31 ракет[ница], 170 шт.
12. Раций 7
13. Аптек 3
14. Седел 25
15. Коней 1464
16. Повозок 225
17. Крупный рогатый скот 2276
18. Овец 1448
19. Сливочного масла 39 т
20. Сливок и сыра 35 т
21. Муки разной 102 т
22. Яиц 72 тыс. шт.
23. Сахара 10 т
24. Соли 10 т
25. Обуви пар 1726
26. Обмундирования комплектов 356
27. Одежды и плащ-пальто 428
28. Мануфактуры 15 тыс. м
29. Табаку и папирос ящиков 79
30. Водки ведер 1,5 тыс.

Роздано населению:

1. Хлеба 552 т
2. Соли 30 т
3. Сахара 101 т
4. Рогатого скота 150 голов
5. Свиней 250 шт.
6. Обуви пар 1500
7. Табаку ящ[иков] 37
8. Мануфактуры 5 тыс. м
и много разного имущества и продовольствия.

Примечание: на складах уничтожено: хлеба 4,7 тыс. т, молочных продуктов 20 т, водки 3,5 тыс. ведер, сахара 100 т, разных продуктов 5025 т, яиц 10 тыс. шт., обмундирования 500 комплектов.

ПАРТИЙНО-МАССОВАЯ РАБОТА

Перед выходом в Сталинский рейд в районы Прикарпатской Украины в батальонах и ротах были проведены партийные и комсомольские собрания с вопросом — политическое и военное значение предстоящего рейда.

С целью проведения политмассовой работы среди населения оккупированных районов из коммунистов и комсомольцев было выделено более 150 человек агитаторов, беседчиков — они же и распространители листовок, советской литературы среди населения. Следует отметить, что особо выдающуюся роль в деле агитации среди населения сыграли наши разведчики. Они первые приносили населению правду о Советском государстве, о положении на фронтах.
За период рейда было проведено огромное количество бесед среди населения, распространено свыше 50 тыс. всевозможных листовок и воззваний, в том числе более 5 тыс. отпечатанных на месте, содержание которых было направлено против националистов.

Парторганизация к моменту рейда представляла следующую картину: первичных парторганизаций — 25, в них членов ВКП (б) — 217, кандидатов — 198.
За время рейда произошли большие организационные изменения в структуре батальонов и рот, в соответствии с этим была реорганизована и сеть парторганизаций. На 1.10.43 г. первичных парторганизаций насчитывается 15, в них имеется на¬лицо членов ВКП (б) 107, кандидатов — 118, погибло в боях с немецкими оккупантами членов ВКП (б) — 22, кандидатов — 20, пропало без вести коммунистов 88 человек.

Парторганизация соединения как на рейде в Карпатских горах, так и на об ратном пути была, есть и остается силой, цементирующей личный состав соединения, мобилизуя его на выполнение боевых заданий командования. И не случайно у всего личного состава соединения привилась вера, что какое бы задание не было, наше соединение его выполнит. Эта вера сохранилась и до сего времени. Коммунисты в боях были всегда примером, показывая образцы стойкости, мужества и отваги. Свидетельством этому является 11 коммунистов, погибших в боях.

В период самой напряженной обстановки для соединения (Делятинский бой) вечной славой покрыли себя комиссар соединения генерал-майор тов. Руднев Семен Васильевич, он лично вел авангард на открытый бой с сильным врагом, здесь же и был дважды ранен. С этого момента порвалась с ним связь. Точно никто не знает, где он находится, но на том месте, где он был ранен, при приходе меня с 4 ротой его не оказалось.

Комиссар Глуховского партизанского отряда тов. Шульга П. Г., получив приказание прочищать на правом фланге противника, вместе с командиром отряда и горсткой бойцов вышел на выполнение этого задания. На протяжении нескольких километров под ураганным огнем в несколько раз численно превосходящего противника с боем продвигались вперед, вытесняя врага, и достигли цели, поставленной командованием, заняли правый край села Белые Ославы. Здесь отважный комиссар тов. Шульга был смертельно ранен и через несколько часов умер.

Комиссар Шалыгинского партизанского отряда тов. Фесенко Федор Сидорович также погиб героической смертью в борьбе с проклятым врагом.

Тов. Матющенко Федот Данилович, командир Шалыгинского партизанского отряда, в труднейших условиях, выполняя приказ командования соединения, маневрировал в Карпатских горах между вражескими гарнизонами, а затем благополучно вывел с гор свой отряд на сборный пункт.

Примеру лучших своих руководителей, командиров и комиссаров, следовали бойцы, командиры и политработники.

Политрук 4 роты Покровский Александр Васильевич, любимец роты, скромный большевик также отдал свою светлую жизнь за честь своей любимой матери-Родины.
Молодой кандидат партии, командир 8 роты тов. Горланов Сережа, несмотря на свой юношеский возраст, был подлинным отцом роты. В труднейших горных условиях он показал талант командира-героя, всегда идущего впереди роты. Так было на высоте 1183. Тов. Горланов получил задание, во чтобы то не стало удержать высоту. Противник силой до батальона окружил сопку. Храбрый командир несколько раз отбивал атаки наседавшего врага, а затем вместе с командиром 9 роты (тоже член ВКП (б)) тов. Бакрадзе контратаковали противника и обратили его в бегство.

Кандидат партии тов. Тютерев А. Ф., помощник командира 4 роты, будучи отрезанным противником от группы, в состав которой входила 4 рота, не имея карты, не растерялся, водил роту, маневрируя под носом у противника и благополучно присоединился к моей группе без потерь в личном составе и материальной части.

Член партии тов. Вершигора Петр Петрович, мой помощник по разведке, в момент выхода из Карпатских гор сыграл исключительную роль для всего соединения. Имея в своей группе большую часть Путивльского партизанского отряда и чувствуя по действиям противника, что где-то невдалеке проходят другие, более мелкие группы соединения, он принимал на себя основной удар противника и тем самым давал возможность свободно пройти мелким группам.

Примеров и актов героических действий коммунистов чрезвычайно много и не поддается полному описанию в наших условиях. Можно сказать одно, что данный рейд чрезвычайно богат боевыми эпизодами коммунистов, комсомольцев и беспартийных.

Однако наряду с положительными фактами имели место и отрицательные моменты в жизни отдельных парторганизаций и коммунистов.

Так партбюро Шалыгинского партизанского отряда в момент чрезвычайного напряжения для отряда, вместо мобилизации коммунистов и всего личного состава отряда па борьбу с трудностями и выполнение приказа командования соединения, требовали от командира отряда тов. Матющенко сказать: «Куда ведет батальон», а затем поставили вопрос о целесообразности дальнейшего пребывания тов. Матющенко командиром отряда и даже приняли решение о замене командира, хотя партбюро не имело на это права и отлично знало о своих правах и обязанностях. Партсобрание п[артизаиского] о[тряда] отклонило это решение как неправильное. Парткомиссия соединения рассмотрела действия партбюро и распустила его как не обеспечившего политического руководства парторганизацией, а [на] членов партбюро наложила партвзыскание и провела выборы нового состава партбюро.
В момент труднейшей обстановки отдельных групп соединения имели место случаи дезертирства отдельных членов и кандидатов ВКП (б), причем абсолютное большинство таких случаев относится к молодым коммунистам. Фактов таких было 10, однако почти все они присоединились к своей части. О каждом из них вопрос обсуждался па партсобрании.

Также следует сказать, что со стороны бывшего командира Кролевецкого партизанского отряда тов. Кудрявского В. М. имели место действия антипартийного характера. Сейчас по этому вопросу ведется расследование, по окончании сообщу дополнительно.

В основной своей массе парторганизация соединения с руководящей ею парткомиссией была, есть и остается единой, монолитной организацией, оказывая неоценимую помощь командованию в выполнении боевых заданий партии и правительства.

КОМСОМОЛ

Комсомольская организация соединения к моменту выхода в рейд представляла собой одну треть всего личного состава соединения, <nobr>т. е.</nobr> 505 комсомольцев. Готовясь к рейду, комсомол подготовил 140 минеров-подрывников. Более 70 человек было обучено владению пулеметом, бронебойкой и минометом. Более 100 человек комсомольцев были выделены для агитационной работы среди населения. С этой за дачей комсомольцы блестяще справились. За время рейда в тяжелых условиях Карпатских гор комсомольцы отважно сражались с заклятым врагом.
В этих боях смертью храбрых погибло 66 комсомольцев, 54 человека было ранено и 88 пропало без вести.

Вечной славой покрыли себя отважные комсомольцы: Миша Семенистый и Ната Подуремя, погибшие в смертельной схватке с врагом, особо отличившийся в разведке и в проведении массовой работы среди населения Костя Стрелюк и десятки других комсомольцев были и остаются сейчас примером отважных воинов — народных мстителей.

Комсомольцы: Горкавенко, Давидеико, Тютин, Байдалитов, Жаронин, Власов, Швайко, Алексей — пулеметчики, т. Лазутка, Высоцкий, Шатеев — бронебойщики, в труднейших условиях Карпат, при недостатке нищи, иногда по несколько дней голодные, на своих плечах сотни километров пронесли пулеметы и бронебойки, данные им Родиной.

Подобных примеров можно привести очень много. Однако следует отметить, что среди комсомольцев имели место случаи дезертирства. Таких случаев было 30. Но несмотря на этот отрицательный факт, комсомольские соединения честно сохраняют свои боевые традиции периода гражданской войны и являются видным помощником парторганизации и командования соединения.

О численном составе партийной и комсомольской организации будет сообщено дополнительно.

ВЫВОДЫ

1. В связи с тем, что другими соединениями не был выполнен приказ УШПД по выходу на юг — наша часть оказалась одна и вела неравную борьбу с противником. Это дало противнику возможность все силы бросить только на нас.

2. Противнику удалось нанести нам серьезные потери, но основные силы он не разбил и боевого духа не сломил.

3. Во всей Галиции подготовлена почва для развития партизанского движения, а если бы в Галицию пошло еще 2−3 соединения партизан, то партизанское движение прочно охватило бы всю Галицию.

4. Украинские партизаны доказали, что они могут выполнять самостоятельные стратегические задачи.

5. Выход из рейда по группам дал доказательство внутренней крепости и сплоченности личного состава, выдвинул командиров, способных самостоятельно водить войска и решать серьезные военные задачи. Благодаря этому район охвата партизанским движением значительно увеличился.

6. Войсковая часть стала еще более боеспособной.

7. Экономике Галиции нанесен серьезный ущерб, а население воочию увидело, что сила немцев не так велика, если целые области эвакуируются под натиском одного партизанского отряда.

8. Большим недостатком работы центральных органов УССР является полное отсутствие агитационного материала в западных областях УССР, <nobr>т. е.</nobr> немногие листовки, которые мы раздавали населению, расхватывались с жадностью и упреком, что их мало. Населению неизвестны те изменения, которые произошли по отношению к религии, и немцы и духовенство еще ведут агитацию среди религиозного населения.

9. В практике войны не следует пренебрегать мелочами. Такая «мелочь», как топографические карты, которыми никак не удосужился снабдить отряды Украинский штаб партизанского движения, срывает большие дела. Обещали перед[ать], а в рейд ушли без карт. Отряд с хода не навалился на Борислав и Дрогобыч только потому, что не было ни одной карты этого района.

Приложение:
1. Сведения о боевом и численном составе.
2. Карта маршрута.
3. Схемы наиболее важных боев.
4. Альбом фотографий соединения.
5. Книга приказов по соединению за период рейда.

Командир группы п[артизанских] о[трядов] Сумской области
Герой Советского Союза генерал-майор
(Ковпак)

ЦГАООУ, ф.63, оп.1, д. 4, лл.92−101.

Петр Евсеевич, для вас, пограничников, начало войны было ожидаемо?

— Его ждал весь народ, несмотря на успокаивающие сообщения в газетах. Не знали только одного — точное время наступления. Я служил в 97-м погранотряде на 13-й заставе, неподалеку от украинского города Черновцы. Граница появилась недавно и была совсем не оборудована: обозначалась большими палками с пучками сена наверху.

На той стороне румынская территория. Наши пограничники уходили за границу почти каждую ночь, километров на 25 — 30 вглубь, и обо всем происходящем докладывали в штаб отряда. Сначала границу с противоположной стороны охраняли обычные жители, у них даже не было винтовок. Жили в кукурузных шалашах и спали сутками напролет. Потом там появилась румынская королевская гвардия, а за месяц до начала войны — немецкие офицеры. Это о чем-то да говорило!

С субботы на воскресенье, 22-го числа, у нас шла обычная жизнь. 13-я застава, состоящая из 60 человек, охраняла участок в 25 км по фронту. На него лезло больше полка. Часть пограничников, находившихся в это время на отдыхе, проснулась от грохота стрельбы и разрывающихся снарядов. Немцы открыли огонь метрах в пяти от границы. Шли с закатанными рукавами, автоматы уперев в живот, и «строчили»: все живое смели! Из нашей дружной, умелой семьи пограничников в живых остались только двое: я, недавно прибывший и совсем неопытный, и мой учитель, сержант Зыкин. В это время мы находились в секрете, в одном из четырех глубоких оврагов, исключенных для поражения.
Полк ушел, а мы оказались у него в тылу…

В ОКРУЖЕНИИ

— После этого Вы добрались до отряда и получили приказ ехать в Киев, 4-й Краснознаменный полк. Он оборонял город два месяца. За это время образовался Киевский котел, в который попали 5 наших армий. Дальше цепь «чудесных спасений» продолжилась?

— Пока мы обороняли город, немцы окружили киевскую группировку. Командующий Юго-Западным фронтом приказал нашему полку в составе других частей обеспечить прорыв из окружения пяти нашим армиям. Выполнив этот приказ, мы сами оказались в окружении. Для того чтобы выбраться, нужно было форсировать реку Трубеж. Гадкая, опасная река! Она настолько болотистая, что не выберешься. А переправы уничтожены. Мы нашли уцелевший железнодорожный мост у станции Барышевка, постелили на него досок и двинулись вперед, забыв одну «мелочь»… — проверить, что делается по ту сторону. Когда последняя машина перескочила мост, немцы ударили по нашей колонне из пулеметов и автоматов. Я вывалился из кабины на противоположный скат насыпи и остался цел. Когда я ото- шел от насыпи на открытую поляну, немцы, увидев меня в бинокль, решили из противотанковой пушки расстрелять. Снаряд упал прямо под ноги, но не разорвался. Чудо спасло! Я скрылся в лесу. Оказалось, что кроме меня уцелело еще 11 человек! Мы стали обдумывать план действий. Долго думать не пришлось: немцы начали прочесывать лес. Мы решили подпустить их в упор, одним залпом расстрелять и прорваться из леса. Но услышали лай собак! Немцы шли развеселые такие, здоровенные, красные! И собаки рвались вперед, прямо тащили своих собаководов. Пехотинцы еще куда ни шло, а вот собаки — страшное дело, от них не скроешься! Мы стали отползать к болоту, все 12 бойцов.
Этот день, 30 сентября, я запомнил на всю жизнь. Хорошо, что было градусов 25 тепла, отличная солнечная погода. Мы скрылись в камышах и там надеялись спастись. Вода остановила собак, но немцы, видимо, нас заметили и стали «косить» камыш из пулемета. Выбрались оттуда только четыре человека, остальные остались навсегда в этой противной, гадкой реке. Это был самый страшный час! Хотя нет, не знаю, какой был самый страшный…

ПОБЕГ ИЗ КОНЦЛАГЕРЯ

— В военной литературе пишут, что Вы были в концлагере в Дарнице. Может быть, это было самым страшным?

— Там тоже была ужасающая картина. В начале октября мы вчетвером шли на восток, к фронту. Полуголодные, дошли аж до Черниговской области. На дороге увидели советскую полуторку, только шла она по направлению к Киеву. Подъехав вплотную, из кабины выскочил немецкий сержант и, направив автомат в грудь, скомандовал: «Хальт! Шнель в машину!» В кузове сидели еще четыре фрица с автоматами. Нам повезло, что сержант лопух был: не обыскал нас. У меня в кармане находился пистолет с 16 патронами и еще 30 запасных. Если б нашли, точно б всех расстреляли! Они отвезли нас в Дарницу. Немецкий концлагерь был окружен трехметровой бетонной стеной, поверх которой шел проволочный забор еще на метр. Вдоль него, через 25−30 метров, деревянные вышки с пулеметными установками. Там тьма советских солдат, обтрепанных, облепленных вшами, падающих от голода. И при этом немцы из себя милосердных строили: позволяли киевлянкам искать своих мужей и забирать их с собой. Женщины приходили и бросали через ограду хлеб, картошку. На это бросались все, кто был рядом. А немцы, гогоча, вытаскивали парабеллумы и расстреливали тех, кто приблизился к еде. Так, у одного куска хлеба оставалось по пять-шесть трупов. Невозможно было на это смотреть. Я послал ребят на разведку: узнать, как можно выбраться из лагеря. Они узнали только, что завтра будут хоронить в траншее 250 человек, умерших от голода. Мы понимали, что этого не миновать и нам.

— Но и здесь выход нашелся?

— Да. Я встретил молодого грузина в новой одежде с полным рюкзаком. Спрашиваю: «Ты тоже только что сюда попал?» А он мне: «Нет, я уже месяц тут!» Я не мог поверить. Оказалось, он устроился на работу к немецкому офицеру-летчику в военгородок, расположенный рядом с лагерем. Те пленные, которых не задействовали в восстановлении мостов на Днепре, отделывали офицерам квартиры, строили, убирались. Сначала он работал у майора, потом стал ходить к подполковнику. А от майора у грузина осталась записка для лагерной охраны. Эту записку я попросил. Там было написано: «Прошу пропустить ко мне 3 человека. Майор Ланке». Она могла стать нашим пропуском на свободу. Утром, когда людей увезли на строительство мостов, мы вылезли из барака. Чтобы выйти из лагеря, надо было пройти четыре охраняемых поста. Я везде говорил по-немецки, что идем на работу к офицеру, в руке на всякий случай сжимал записку. Но она даже не пригодилась. Так мы легко оказались на свободе.

— От самой смерти ушли! А потом чуть не погибли от своих: Вас же хотели расстрелять партизаны…

— Верно. Я давно гонялся за партизанским отрядом, мечтал вступить в его ряды. И когда попал в небольшую группу в селе Уздица Глуховского района, принял их за полицаев. По часовому не поймешь, что за вояка: сапоги русские, шинель мадьярская — поди, разбери! При разговоре со старшим начал темнить: будто я студент, семья расстреляна, иду к дедушке. Он мне: «В полицию пойдешь? В казаки? А в партизаны?» На все получил твердое: «Нет». На меня махнули рукой. Когда старший ушел, я спросил у оставшегося подростка: «Это господин комендант полиции?» А он мне в ответ: «Я тебе, кулацкая морда, дам такого коменданта, что мозги не соберешь! Это командир партизанской роты капитан Лысенко!» Я тут же попросил вернуть его обратно и во всем объясниться — меня сочли за опасного человека. Усадили в сани и привезли в штаб отряда. Благо, дело мое разбирали сам Ковпак и Руднев. Неординарные, мудрейшие люди! Я провел в караульном помещении два дня. Уже хлопцы приходили присматривать мою одежду… Хорошо, что в отряде нашелся человек, который узнал меня. Только через полгода, в ходе рейда по Сумской области, ознакомившись с моими разведданными, Ковпак сказал мне, своему заместителю по разведке: «Ну и мудрый же ты человек! А я ж хотел тебя шлепнуть!»

СПАСАЛА РОДИМАЯ ЗАСАДА

— Всего у Вас было семь рейдов. И все удачные…

— Да, все рейды были удачные. Особенно удачный и весомый — Карпатский, летом 1943 года. Подойдя к железной дороге Тернополь — Подволочицк, мы обнаружили, что по ней в день проходит на восток по 49 гитлеровских эшелонов с «Тиграми», «Пантерами» и «Фердинандами».

От железнодорожников удалось узнать, а Совинформбюро подтвердило, что все эти эшелоны катят к Орлу и Курску. Тут же решили парализовать главную ж/д артерию фюрера. В ночь на 7 июля мы взорвали два моста под Тернополем. Переодели своих людей в немецкую форму, представились инженерами, сняли охрану и привесили взрывчатку. Взрыв! Моста нет. Этими «маленькими пакостями» мы за 1500 км от фронта остановили пятьсот танков, идущих к Курску. Чтобы уничтожить 1,5 тысячи ковпаковцев, Гитлер бросил 60 тысяч, которые тоже должны были воевать под Курском.

Вскоре я неожиданно получил приказ: любой ценой не допустить прорыва немцев к своему штабу. У меня 200 бойцов, им надо остановить 15 тысяч гитлеровцев с танками и артиллерией! Предстояло сражаться в ущелье, в Карпатах. Первая мысль, когда получил приказ: «Батеньки, смерть наша пришла!» Но, осмотрев горное ущелье, я понял: нам поможет местность. Ущелье узкое, длинное, там протекает река, а к штабу идет булыжная дорога.

Чтобы остановить танки и артиллерию, уничтожили четыре моста. Иначе бы нас в пять минут «смяли». Пехоту «принимали» из засады. За 10 минут расстреляли батальон, за 3 дня, кочуя по ущелью, перебили 7 таких батальонов! Я со своей стороны не потерял ни одного человека. Правда, потом, в августе, при прорыве из окружения я со своим минибатальоном оказался в настоящем капкане.

Только мы заняли горную высоту, ее сплошняком обложили немцы. Я сказал своим командирам: «Если до вечера сумеем просидеть так, чтоб нас собака не почуяла и муха не заметила, уцелеем». Сумели. Ночью мы спустились к дороге. Там стояла колонна машин со спящими фрицами. Ее охранял парный патруль, обходя за 20 минут в одну сторону. За это время мы просочились между машин. Как святой сквозь стену прошли! Многие до сих пор не верят, что такое было возможно. Утром, находясь на соседней горе, мы смотрели как фрицы моются, завтракают и готовятся к наступлению. А затем наблюдали, как штурмуют гору, где еще вчера сидели 200 наших бойцов.

— Фантастика! Неудивительно, что легендарный Вершигора потом назвал партизана Брайко рекордсменом, сказав, что только в двух последних рейдах он со своим миниполком в 600 человек уничтожил «три полнокровных дивизии вермахта». Петр Евсеевич, отчего же зависел Ваш успех? Может, Вы какой-то особенный?

— Да что вы! Это все засада. Она, родимая, спасала! В армейском бою этого быть не может: там для боя разворачиваются обе стороны, они обречены на потери. А я терять людей не хотел. Человеческую жизнь ценить надо!

В то время в Брянские леса через заградительные оккупационные отряды, состоявшие из нескольких венгерских полков, ломился из степей Украины человек, о котором уже ходила слава в партизанских краях. Одни говорили, что
это цыган, колесивший по немецким тылам, другие - что это полковник, у которого все рядовые не ниже старшего лейтенанта, что он имеет танки, самолеты. Но кто бы он ни был, немцы боялись его как огня, а народ рассказывал о нем легенды. Одним словом, молва несла весть о человеке, который соответствовал моему идеалу партизана.
Как только он появился вблизи Брянских лесов, я посадил свою радистку на облучок орловской одноконной повозки и покатил к нему. Дорога была длинная, около девяноста километров, дуга все время сваливалась, рассупонивался хомут, и мы никак не могли с ними справиться. Я очень обрадовался, увидев пароконные украинские телеги с люшнями… Это было в сосновом лесу возле Старой Гуты, невдалеке от Хутора Михайловского, где расположился лагерем Ковпак.
Лагерь действительно напоминал чем-то цыганский табор. По всему чувствовалось, что люди не собираются обживать эти леса. Группками стояли повозки с люшнями, странно выглядевшие среди орловских лесов. К люшням были прикреплены мадьярские, немецкие, румынские палатки. На всех перекрестках стояли станковые пулеметы и минометы самых различных систем и армий; часовые на заставах курили ароматный табак или сигары, презрительно поплевывая через губу и снисходительно поглядывая на местных партизан. Одним словом, еще не доехав до Ковпака, я в этом столь отдаленном от днепровских равнин крае почувствовал родной запах Украины, аромат как бы возрождавшейся из веков Запорожской Сечи.
Когда я подъехал ближе, я увидел, что штабом служила большая елка, огороженная вбитыми в землю жердями. Внутри загородки стояла трофейная санитарная машина. В сторонке на скорую руку было состряпано подобие стола на четырех колышках, «машинистка» с усами и в лохматой шапке бойко выстукивала на маленькой портативной пишущей машинке. Рядом сидел человек с бородкой, лысый, с очками на лбу, и трудился. Очевидно, к этим партизанам часто приезжали экскурсанты, так как на меня никто не обратил особенного внимания.
Я предъявил документы человеку с бородкой. Он оказался начальником штаба отрядов Ковпака. Звали его Григорий Яковлевич Базыма. Как я узнал позже, он был в прошлом директором школы, всю жизнь учил детей — чернобровых украинцев, увлекался пчелами, садом, огородом. Многие из его учеников были в отряде бойцами, а учителя - командирами. Базыма повертел в руках мой документ, сказал: «Командир и комиссар уехали, скоро будут», - и штаб продолжал работу.
«А где же танки и самолеты, о которых все время говорили в партизанском
крае?» — думал я. Их пока что не было видно.
Лавируя между деревьями, показалось несколько всадников. Впереди на высоком коне ехал худощавый старик в каком-то непонятном штатском костюме.
Рядом с ним на прекрасной арабской лошади — красивый мужественный военный человек с черными, как смоль, усами и быстрым взглядом. Старик походил на эконома, который объезжает свое хозяйство. Оба они слезли с лошадей, а старик — это был Ковпак — стал кого-то ругать. Затем, только увидев меня, он протянул мне руку, назвал свою фамилию и сказал:
- Бумажку сховай, тут вона не потрибна.
Комиссар стоял у дерева и оценивающим взглядом наблюдал за нами. Я сразу увидел, что тут надо держать ухо востро, и понял, что действительно бумажки тут ни к чему. Я начал было разговор о цели своего приезда. Ковпак перебил вопросом:
- А покормили тебя?
Я сказал, что не голоден, и в ответ услышал:
- А то не наше дило. Наше дило погодувать!
Вот этот хозяйский глаз, уверенный, спокойный ритм походной жизни и гул голосов в чаще леса, неторопливая, но и не медлительная жизнь уверенных людей, работающих с чувством собственного достоинства, - это мое первое впечатление об отряде Ковпака. Когда я ближе присмотрелся к этим людям, то сразу понял, что воевать буду только с ними вместе. Если когда-нибудь хватит сил у меня написать книгу о них, я назову ее: «Люди с чистой совестью».
Большинства первых ковпаковцев, которых я увидел тогда, летом 1942 года, уже нет в живых. Могилы их разбросаны от Брянских лесов до Пинских болот, от Житомира до Карпат, от Волыни до Перемышля, от Варшавы до Бреста и Белостока.
На выходе из Брянских лесов, у дороги, - одинокая могила славного разведчика Николая Бордакова; в Карпатах, на высоте 1613, в пещере из громадных камней, на горе, куда залетают лишь горные орлы, лежит Чусовитин; на венгерской границе навеки уснул четырнадцатилетний партизан Михаил Кузьмич Семенистый. В глубоком и узком ущелье реки Зеленицы, прикрывая собственным телом отход товарищей и жертвуя самым дорогим - жизнью, погиб славный русский вологодский парень Митя Черемушкин; в лесах Киевщины спят в одной могиле побратимы Колька Мудрый и Володя Шишов; в Польше сложили свои головы Николай Гапоненко, Иван Намалеванный и сотни других…
Да, это были люди с чистой совестью!..