> В ходе сталинского террора многие члены семей осужденных также подвергались репрессиям и заключались в лагеря как «члены семей изменников родины» (ЧСИР). Репрессии против родственников осужденных регламентировались решением Политбюро ЦК ВКП (б) № П51/144 от 5 июля 1937 г. и приказом НКВД № 00486. У большинства осуждённых жён сроки заканчивались в начале 1940-х годов. Однако,
>
> в связи с началом войны уже 22 июня 1941 была издана директива о запрете освобождения уголовников и «контрреволюционных элементов». Вместе с тем, уже через год последовала другая директива о разрешении освобождения ЧСИР, всех освобождённых таким образом предписывалось оставлять в лагерях на положении вольнонаёмных. Окончательное освобождение прошло только после войны, при этом бывшим ЧСИР было запрещено проживать в крупных городах.
>
> На фото: стела памяти на месте бывшего Акмолинского лагеря «жен изменников родины»
>
>
>
> Решение Политбюро ЦК ВКП (б) № П51/144 от 5 июля 1937 г.
> 144. — Вопрос НКВД.
> 1. Принять предложение Наркомвнудела о заключении в лагеря на 5−8 лет всех жен осужденных изменников родины членов право-троцкистской шпионско-диверсионной организации, согласно представленному списку.
> 2. Предложить Наркомвнуделу организовать для этого специальные лагеря в Нарымском крае и Тургайском районе Казахстана.
> 3. Установить впредь порядок, по которому все жены изобличенных изменников родины право-троцкистских шпионов подлежат заключению в лагеря не менее, как на 5−8 лет.
> 4. Всех оставшихся после осуждения детей-сирот до 15-летнего возраста взять на государственное обеспечение, что же касается детей старше 15-летнего возраста, о них решать вопрос индивидуально.
> 5. Предложить Наркомвнуделу разместить детей в существующей сети детских домов и закрытых интернатах наркомпросов республик.
> Все дети подлежат размещению в городах вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тифлиса, Минска, приморских городов, приграничных городов.
> СЕКРЕТАРЬ ЦК И. СТАЛИН
> Источник: АП РФ, ф. 3, оп. 58, д. 174, л. 107
>
> История 1. Рассказывает Янина Маргелова, 84 года. Янине было 4 года, а ее сестре Нонне — 6 лет, когда родителей девочек репрессировали. Отец: Степан Маргелов, в Минске возглавлял секцию географии Института экономики Академии наук БССР. Арестован 23 января 1937 года. Осужден 28 октября 1937 года как член антисоветской террористической вредительской организации. Расстрелян 29 октября 1937 года. Реабилитирован в 1957 году. Мать: Серафима Гомонова-Маргелова, в Минске работала лаборантом на дрожжевом заводе «Красная заря». Арестована 28 ноября 1937 года как жена изменника родины. Приговорена к 8 годам исправительно-трудовых лагерей (Казахстан, Акмолинское отделение Карагандинского лагеря). Реабилитирована в 1956 году.
>
> Янина Маргелова
>
>
>
>
> — Я помню ночь, когда за мамой и за мной с сестрой приехал «черный ворон». Это было в конце ноября 1937 года. В квартире такой ералаш был (закрывает глаза, припоминая): все перекручивали, искали сами не знали что. А я у энкавэдиста сидела на руках — тогда от злости что-то сломала на козырьке его фуражки. Мне было только 4 года, но я уже понимала, что дома что-то страшное происходит.
>
> Отца арестовали намного раньше, 23 января. В тот день была сессия Академии наук, после обеда планировался его доклад. Какой-то невысокий человек поманил его пальцем из-за двери. Отец вышел из зала — и как в воду канул. Мать его искала — не находила. Потом одна боевая племянница помогла узнать, что он арестован. Отец писал, но письма были совсем на него не похожи. Он сидел в тюрьме 9 месяцев, все это время шли допросы, на него давили! Однажды пришло письмо, что надо приготовить вещи, что его будут куда-то переводить. Через много лет мы узнали, что отца на следующий день расстреляли. Он был умным человеком, образованным. Составил атлас Беларуси, руководил группой по экономической географии для вузов, на белорусском языке. За эту книгу он не успел получить деньги. За нами пришли после ноябрьских праздников. Когда нас вывели из квартиры, видно, я была так потрясена, что потеряла память. Не помню ни дорогу, ни спецприемник.
>
> Нас с Нонной увезли на Украину. Только в разные места распределили — ей же скоро в школу надо было. Я жила в детском доме «Зеленый Гай». Воспитательница у меня была хорошая, хлопотала, чтобы нас с Нонночкой соединили. За год или два до войны энкавэдист привез меня в тот спецлагерь для детей врагов народа, где жила сестра, — это был Шполянский район, деревня Дарьевка, Черкасская область. Наш лагерь был в бывшем панском доме. Чем он отличался от обычного детского дома? Мы были в лесу, в полной изоляции, общались только с воспитателями. Они, к слову, относились к нам хорошо.
>
> Нонна и Янина Маргеловы в Минске, родители еще на свободе. Фотографии из Минска до репрессий сохранили родственники, отдали их Маргеловым после того, как те вернулись в Беларусь. Мне на день рождения родители подарили этого медвежонка, а Нонне — куклу. Когда мы расставались, мы поменялись. Сообразили, что мишка очень большой, а кукла поменьше, мне будет удобнее ее таскать. Когда я приехала в тот лагерь, где была Нонночка, то оказалось, что сестра отдала мишку девчонке, ее называли Степанида-Царица. Знаете, в коллективе детей всегда найдется тот, кто себя поставит выше других, как в уголовном мире. Нонночка была спокойная, тихая, а я своего мишку забрала у Степаниды. Да, я такая была (смеется).
>
> Началась война. Нас поздно эвакуировали. По ночам мы уже различали гул немецких самолетов, хватали одеяло, подушку и бежали прятаться в лес. Эвакуация… Мы долго шли пешком, питались совсем плохо. Наткнулись на поле со вкусным зеленым горошком! И там все напаслись, наелись — и мы, и воспитатели. Потом все ушли, а на поле остались только мы с подружкой. Так вышло. Так я снова рассталась с сестрой. Какая-то женщина нас потом отвела в детский дом в Черкассах, куда свозили беспризорников. И я уже с ним прошла всю войну, эвакуацию, потом окончила ремесленное училище. Уже работала и потом только получила письмо от матери — она меня искала. Сестра не теряла связи с мамой вообще. Они писали друг другу письма.
>
> Нас эвакуировали в Узбекистан. Очень страшная была жизнь. Сутками ходили по горам, ловили черепах. Притворялась пару раз, что больная, — в изоляторе чуть больше давали покушать. Сейчас я верю в Бога. Но не потому что уверовала, как неграмотные бабушки, которым скажи, а они во все верят. Просто понимаю, что везде божья рука была надо мною. Помню, как воспитательницы к нам приходили по ночам, утешали: «Ничего, дети, вот кончится война — и всего будет много-много». А мы в один голос: «И хлеба?».
>
> Так хлеба хотелось! И чтобы не просто почувствовать его вкус, а немного больше поесть. И сообразили вот что: например, сегодня ты мне отдаешь свою порцию хлеба, и ты, и ты. И у меня собирается три или четыре порции хлеба, так что я уже могу наесться! А завтра точно так же мы отдаем свой хлеб кому-то другому. Эти собранные пайки хлеба мы съедали или на улице, или под одеялом, чтобы никто не видел. Не потому, что отберут, а чтобы не дразнить того, кому тоже хочется есть. Когда мы жили в самом последнем месте в эвакуации — там люди уже немножко лучше жили. Местные нам иногда давали карточку, чтобы мы по ней хлеб для них получали. Понимаете, какое доверие было к детям? И мы очень любили, чтобы на этой пайке хлеба был «довесочек». Было соображение: принесешь все — и люди довесочек тебе обязательно отдадут.
>
> — Когда получила от мамы письмо, я уже работала в Черновцах, на фабрике. Маму уже освободили, она работала около Ташкента, в совхозе зоотехником. Я к ней ехала и переживала: как я ее узнаю? Она меня вышла встретить, и я как-то сразу почувствовала, что это не подлог, что это она. Бывают такие жизненные моменты, которые не опишешь.
>
> После смерти Сталина мы долго еще были с волчьими билетами. Вернуться в Минск нам разрешили только в 1958 году. Я думаю: все говорят про узников нацизма, а про советских узников молчат. А ведь они работали на Германию всего несколько лет, а моя мама не могла вернуться домой 20 лет!
>
> Источник: «Я помню ночь, когда за нашей семьей приехал «черный ворон»
> https://news.tut.by/society/560151.html
>
> История 2.
> Рассказывает Владимир Романовский, 76 лет. Родился в исправительном трудовом лагере на Колыме, с начала 1960-х живет в Минске. Мать: Валентина Доброва. Украинка, работала на Дальнем Востоке после педучилища. Арестована в январе 1938 года — девушке тогда было меньше 19 лет. Осудили по «политической» ст. 58 (Контрреволюционная деятельность) на 7 лет ИТЛ. Находилась в одном из северо-восточных исправительных лагерей. Реабилитирована в 1957-м. Отец: Иван Романовский. Родился в Волгоградской области, окончил техникум в Волгограде, был арестован в мае 1937 года. Осужден по той же 58-й на 3 года исправительно-трудовых лагерей. Реабилитирован в 1957-м.
>
> Владимир Романовский
>
>
>
>
> Когда я родился, отец мой уже был на свободе, но был поражен в правах. Так было практически у всех: из лагерных бараков ты ушел, но дальше никуда уехать не можешь. Отец стал жить в Талоне — поселке, построенном для лагерных. Мама была в лагере до сорок пятого, а я родился в 41-м. В Талоне был детский дом, мне грозило туда попасть, но я оказался на попечении тети Лизы Гаврильчук. Она тоже отсидела срок в ГУЛАГе, но не думала возвращаться: потеряла всех сыновей, мужа, все хозяйство. Вот она меня и выхаживала до освобождения мамы.
>
> Тетя Лиза жила и работала в телятнике. Помню: стоят коровы стельные, печь, чаны громадные, в них варится что-то. Спал на этой печке, рядом с чанами. Позже я бегал по телятнику и смотрел, когда корова начинала рожать — прибегал и сообщал: «Тетя Лида, ножки показались!». Ни мамы, ни отца в тот момент еще в моей жизни не было. Но помню: я на скотном дворе сижу, на меня идет корова, я в жутком страхе — и вдруг вижу, как от ворот ко мне бежит мама.
>
> — Мама окончила педучилище на Украине, еще и пела, самодеятельностью занималась. Хотела продолжать учебу, но директор уговорил поехать по разнарядке на Дальний Восток. Летом 37-го приехала, а в январе 38-го ее уже судили. Был человек, который на Сахалине сначала ей помогал, потом пьяный стал приставать. А у мамы крутой характер! Когда он утихомирился, мама возьми да скажи: «А вот теперь иди и пиши на меня». Он пошел и написал. Мама рассказывала, что все не верила, что посадят, думала: разберутся же! Ну какой она враг народа, какой агент?
>
> Отец мог получить диплом техника по холодной обработке металлов в Волгограде. Уже писал диплом и — на тебе — комсомольское собрание, посвященное успехам коллективизации. А он как раз получил письмо с родного хутора, что плохи дела, что от голода кто-то умер. И говорит: «Вот вы рассказываете, что все хорошо, а у меня письмо про то, что очень плохо. В чем дело?». Позже второй раз выступил — через час пришли трое в общежитие и его забрали. Отправили на Колыму на прииски: работа тяжелая, заболел цингой и другими страшными болезнями, нога гнила на ходу. Тем не менее его направили в Магадан, где его спас фельдшер. Заставлял приседать через боль, делать упражнения, чтобы раны очищались от гноя.
>
> Потом благодаря счастливому случаю его забрали в Талон, как раз туда, где был женский лагерь и где работала мама. В совхозе нужны были и мужские руки. Там и познакомились они. Маму уговаривали: Валька, тебе уже 22 года. Тогда были там распространены женитьбы такие, «комсомольские свадьбы». Дети, которые родились в лагерях, не очень хотят рассказывать свои истории. Я понимаю почему. Читал про отношения лагерниц с надзирателями. Они сводились к фразе: «Давай пайку и делай ляльку». Из-за темного происхождения многие и предпочитают молчать. Но я уверен в своих родителях, поэтому не молчу.
>
> Какая была у нас жизнь после лагеря? Длинный дом на две квартиры. Отец вырыл землянку, раздобыл корову. Он добывал мясо — ходил на охоту. Осенью родители ехали на берег Охотского моря, оттуда — на катер и везли продавать картошку в Магадан. Мама оттуда мешками привозила книги, у нас вся стенка была ими заставлена. Я забирался летом на чердак и читал, читал.
>
> Как-то мы, дети, увидели, как бревно какое-то плывет по реке Тауй, а на нем человек. Он пригнулся, озирался. Беглец! Это была отдельная беда — встретиться с беглецом. Однако я очень сомневаюсь, что кто-то мог сбежать с Колымы, природа там очень суровая — зимой замерзнешь, летом не пройдешь. Если только не пароходом через Магадан — но как?
>
> Еще: когда мне было лет пять, мы с пацанами бегали возле лагеря — он был в километре от поселка. Вдруг видим: стоят заключенные в две шеренги и два конвоира ведут человека. А он уже никакой, в крови. Его посреди ворот положили и стали бить прикладами. Мы, конечно, разбежались. Я в соплях домой, мама тоже плачет.
>
> В 45-м году у нас появились пленные немцы. Вышел как-то на улицу гулять. Зима. Идет чучело громадное! Завернуто в одеяло, на ногах что-то накручено, ужасный такой, мимо прошел.
>
> Но вообще я стал соображать, что мы несвободные, только накануне 6-го класса. Помню, в школу меня привезли рано. Конец августа, заморозки, в интернате еще почти никого. Я пошел на берег моря по лесу, ягоды вкусные: брусника, морошка. Потом вдруг мысль: а за что вообще посадили моих родителей? Я же видел, что они уже пользуются громадным уважением в поселке. Знал, что они достойные люди. Но тогда за что?
>
> Мама была очень активная — думаю, это и ее талант нам и помогали там выжить. Она вечно самодеятельность организовывала, спектакли ставила, Чехова читала. Очень решительная была. Она сыграла в моей жизни большую роль. Отбивала у меня самонадеянность. После 4-го класса уже с родителями практически не жил. В Талоне была только четырехлетка, а у родителей еще было поражение прав. Меня за 50 километров от них отправили учиться в Тауйск. После 5-го класса приезжаю, говорю: мама, я уже географию знаю! Она: а где находится Баб-эль-Мандебский пролив? (смеется). Ну вот, когда найдешь — придешь хвастаться.
>
> После моего пятого класса родители смогли поселиться ближе ко мне, в Балаганово. Стало веселей. В субботу прибегаешь с занятий, хватаешь лыжи — и 18 километров домой бежишь. Прибегаешь вечером, дома мама, папа — отмоют, накормят! В воскресенье назад 18 километров. Дороги не было, только лыжня, по берегу Охотского моря чешешь. Было пару раз, когда крепко влипал. На море погода может быстро меняться. Однажды бежал по тропочке и сломал лыжи — налетел на что-то. И вот в охапку остатки — и километра три пришлось почти по колено в снегу пробираться. Отец, глядь на меня, замерзшего, — стопку наливает.
>
> Вообще в интернате тоже были свои законы. Подшучивали жестко, но жаловаться было не положено. Тебе могли «сделать балалайку» или «сделать велосипед». Ты спишь, а между пальцев вставляют бумажки и поджигают. Просыпаешься, трясешь руками или ногами — не понимаешь, что к чему. Ожоги, волдыри… Школа мужества. Уже с 8-го класса из школы ушли детдомовские, были только ребята с побережья. Учительский состав изменился, стало интереснее учиться. Я пришел в интернат когда-то с кликухой «маменькин сынок», потому что мама меня туда привезла. А в старших классах уже была кликуха Лобачевский — у меня появились успехи в математике.
>
> Помню, как встретили смерть Сталина в 1953 году. Уже спать ложились и вдруг — всем в школу срочно! Коридор школьный, портрет Сталина, свечки горели, почему-то не было электричества. Директор, бывший фронтовик, что-то говорит. Море народу. Все плачут. Нам тоже надо, значит, плакать — и мы плачем.
>
> После смерти Сталина родители подали документы на реабилитацию. Я поступил в Магадан, в политех, а потом попал в Минск, в радиотехнический.
> Потом уже, через много лет, мама сказала, что Сталина не любила, а Ленина обожала. Говорила: «Хорошо бы построить коммунизм, только некому этому научить».
>
> Источник: https://news.tut.by/society/560151.html
>
> История 3.
> Зинаида Тарасевич, 80 лет. Родилась в спецпоселке для раскулаченных в Архангельской области. С 1934 года эти поселки входили в система ГУЛАГа. Мать: Татьяна Зенчик. Крестьянка, жила в Чижовке Минского района. Арестована в ночь с 3 на 4 марта 1930 года. Выслана в «административном порядке» в Архангельскую область, в спецпоселение для раскулаченных. Вместе с ней были репрессированы братья, сестры, мать, племянница — вся семья из 11 человек. Реабилитирована в 1991 году.
>
> Отец: Антон Тарасевич. Крестьянин, жил в деревне Ваниковщина, Узденский район, с мамой и братьями. Семью из четырех человек арестовали в ночь с 4 на 5 марта 1930 года. Выслали в «административном порядке» в Архангельскую область, в спецпоселок для раскулаченных. Еще двоих Тарасевичей тоже забрали в ГУЛАГ, отдельно от семьи. Реабилитирован в 1991 году.
>
> Зинаида Тарасевич
>
>
>
>
> — Когда я родилась, мама долго подбирала мне имя. В семье были Тани, Марии, Натальи и все умерли… Позже рассказывала: «Зиночка, может, тебе и не нравится это имя, но другого я не могла дать, чтобы ты не повторила их судьбу…»
> Как я появилась на свет? Мать была в спецпоселке для раскулаченных, отец тоже. И мать сказала ему: «Нам нужен ребенок». Отец говорит: «Дура ты, что ж мы натворим? Как это дитя выживет?» Однако мама настаивала, мол, мы умрем, а ребенок вырастет и расскажет. Вот так: под елкой я делалась, под елкой и родилась. Восьмимесячная была, про меня сказали: «Может, до вечера и доживет». Однако вот, живая… И правду рассказываю.
>
> Зинаида Тарасевич показывает свое свидетельство о рождении. Она получила его только в 1945 году, несмотря на то что родилась в 1937-м. В нем нет печатей, зато есть подпись коменданта лагеря, в котором работали ее репрессированные родители. Всю жизнь мама боялась, что ее детей и внуков постигнет такая же тяжкая участь. Говорила: «Если будут забирать тебя, не расписывайся ни за что. Пусть тебя режут, бьют — все равно терпи. Если заберут без росписи, бери теплую одежду. Мы очень мерзли в ссылке, все обмороженные ходили.
>
> Наступил 1930 год. Врываются в хату комсомольцы с окрестных деревень. Старший заявил, что бабушка — чуждый элемент в колхозе, заставил ее расписаться в каком-то документе, она поставила крестик. И всех — бабушку, 8 детей, невестку и маленькую внучку отправили в ссылку. Взять с собой почти ничего не разрешили. Сначала завезли всех в тюрьму, утром на вокзал и в вагонах-телятниках в Великий Устюг. Там 32 церкви было, в них и размещали ссыльных. Нары были в 2, а то и в 4 этажа. На улице мороз -27, отопления не было. Кормили баландой. Чтобы было теплее, накидывали внутрь конского навоза. Скоро стали умирать дети, потом и взрослые. Хоронить на местных кладбищах не разрешали, умершую бабушкину внучку закопали без гроба в канаве. Держали там до осени, а потом погрузили на баржи и повезли по реке за 100 км в дремучую тайгу. Выгрузили и сказали, чтобы строили бараки. Когда бараки построили, всех работоспособных увели в лагерь, оставили стариков и детей — кто выжил к этому времени.
>
> Мама жила в лагере, в их бараке было 80 человек. Пайка хлеба было 400 грамм, но ее надо было «выработать». Была «куриная слепота» от недостатка витаминов, так бригадир давал веревку, остальные хватались и так вел.
>
> Перед войной я так заболела, что мама бросила работу (это было преступлением) и понесла меня в поселок. Натопила печь, обогрела меня и стала ждать, когда за ней придут и арестуют. Однако обошлось. Отца моего в 1942 на фронт забрала. Маме удалось устроиться санитаркой в больницу. Из лекарств там были только возможность отдохнуть да лишняя тарелка баланды. Мне очень хотелось куклу, ведь никаких игрушек не было. Тогда мама сделала мне куклу из тряпок, я ее очень берегла.
>
> Кончилась война. Отец вернулся в Минск без руки и с пробитым легким. Ему — как фронтовику -удалось сделать нам «вызов». Люди, узнав, что мы уезжаем, бросились к маме: «Ты ж расскажи там нашим родным, где мы и как живем». Когда мы вернулись, то ходили с мамой по всем этим родным и рассказывала. А мне сказала: «Слушай, это надо знать и помнить».
>
> А ехали мы на Родину 16 дней! Мама все время спала, во сне бредила, вспоминала Беларусь.
> По приезде обнаружили, что дом наш забрали. Вернуть его не удалось. Даже сейчас не возвращают, хотя он уже пустой стоит. Когда мама умирала, просила, чтобы я «забрала дом у этих бандитов».
>
> Минск для меня был как другой планетой. И никогда не видела таких огромных зданий, такой красивой одежды на людях. Мама болела, часто проклинала Сталина. Когда я поступила в институт, я начала читать работы Ленина в библиотеке. И нашла: «Повесить… расстрелять…» Выписала, принесла маме и прочитала. Говорю: «Не того ты проклинаешь, надо начинать пораньше…»
>
> В начале 1990-х Зинаида Тарасевич подавала документы в Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий и получила справки о реабилитации. 11 членов семьи по маминой стороне и 5 — по отцовской.
>

> тот самый Еремин (42118) писал (а) в ответ на сообщение:


>> Источник: https://news.tut.by/society/560151.html
>> Материалы подготовлены Снежаной Инанец, фото: Дарья Бурякина / TUT. BY
quoted2

> Тецкатлипока (Тецкатлипока) писал (а) в ответ на сообщение:
>
> Да, надо признать преступной большевистскую про-фашистскую хунту, и вернуть в Россию все земли, незаконно отторгнутые от России большевиками.
>
>
>

> Совок-б/у (Alxan) писал (а) в ответ на сообщение:
>>
>> Да, надо признать преступной большевистскую про-фашистскую хунту, и вернуть в Россию все земли, незаконно отторгнутые от России большевиками.
>> Украинскую про-фашистскую хунту при этом предать международному суду по типу Нюрнбергского трибунала за преступления перед российским народом.
quoted2