Неслыханная по своей колоссальности, по своему кровопролитию война обнаружила все язвы нашего царского правительства и, прежде всего, в так называемом милитарном деле, в деле вооружения страны.

Наши самодержцы испокон века выдвигали перед Европой свое «миролюбие». В действительности же, Россия, как известно, вела беспрерывные войны, часто 6есцельные даже с точки зрения завзятых милитаристов.

Почти все наши войны тесно были связаны с различными головокружительными махинациями внутренней политики, являясь здесь, для страны, так сказать, оттягивающим пластырем, вернее, кровопускательным средством.

Огромная, мертвая, покорная равнина — вот идеал России в представлении самодержавия.

Что они делали с Poccией?..

Многомиллионное крестьянство страдало от голода, пьянства, болезней и темноты.

Дворянство превращалось в безвольных, страдающих ожирением, царских слуг.

Купечество и предприниматели — промышленники десятилетиями воспитывались в стиле «самодуров», одарялась казенными подарками нелепейшего протекционизма, душившего их энергию и инициативу.

Интеллигенция и рабочие непрерывно подвергалась гонению.

Россия представляла собою огромную Голгофу, залитую кровью и слезами. Брат грабил брата, мужик, одетый в мундир, проливал родную кровь.

В вопросах войны играло роль желaниe правительства отвлечь внимание начинавшей развиваться индустрии в сторону внешних рынков, а вместе с этим, задушить рабочее движение. Идя навстречу аппетитам аграриев, раздувались мечты о захвате чужих земель.

Но была у нас и такая чудовищная война, как война с Японией, война не только бессмысленная, но и прямо таки циничная по тайному замыслу ее зачинателей.

Достаточно припомнить в свое время опубликованные слова Плеве перед русско — японскою войною, чтобы понять значение этой войны.

«Нам нужно небольшое кровопускание», — сказал министр незадолго перед объявлением войны Японии.

Это было как раз в ту годину, когда в стране заметно стало нарастать политическое оживление, когда уже начиналась большая, хотя и скрытая подготовка к революции.

И полилась кровь.

Нас били, несмотря на высочайший героизм нашего солдата, несмотря на многие миллиарды, собираемые с народа на «дело обороны»,

Повторяем, миллиарды собирались на флот и армию, но… у нас не было ни флота, который отвечал бы целям и замыслам «военной державы», стремившейся к нападениям, ни соответствующе вооруженной apмии.

И в эту великую войну, когда мы оказались в первый же год в положении попираемых сильнейшим из европейских милитаристских государств, наш флот оказался недостаточным, и наша армия, — страшно сказать — почти невооруженное.

Только усилиями либерального общества в самый разгар войны удалось во время предотвратят полную катастрофу из-за пустых арсеналов, а между тем… миллиарды собирало с народа старое наше правительство на
флот и армию, и наши расходы здесь были в предпоследние два десятилетия не меньше, чем у наших врагов.

Из официальных материалов видно, что еще в 1892 году наше царское правительство расходовало по государственной смете на дело вооружения на 70 милл. рублей больше расходов на ту же цель Вильгельма, в 1902, т. е., через десять лет, на 118 милл. рублей, а в 1906 году, после войны с Японией — на 51 милл. рублей.

В последнее десятилетие наш военный бюджет не страдал от сокращений, хотя и отставал от Германии в целом.

Для большей наглядности приведем из данных того же источника следующие цифры, относящиеся к достопамятному 1906 году.

Оказывается, что «расходы на оборону» в процентном отношении ко всему чистому бюджету составляли у нас все 37, в то время, как во Франции это процентное отношение, за тот же 1906 год выражалось 29, в Германии — 20, в A.-Beнгрии — 21 и в Италии — 22.

Но, если мы не жалели средств на оборону, если мы не спешили строить школы, то зато усиленно, по крайней мере на бумаге, отливали пушки, если у крестьянских ребят крынка молока бралась со стола, чтобы обратить ее в гривенник на свинцовую пулю, — если так, то… где же были все наши военные средства к началу нынешней беспримерной войны?!

На страшный этот вопрос могло бы ответить наше, сверженное ныне, самодержавное правительство. г. г. Сухомлиновы, Мясоедовы и много других, поддерживавших институт абсолютизма, знают, куда и как расходовались народные средства.

Эти г. г. скоро дадут свой позорный отчет перед новым, нелицемерным народным судом народного правительства!..

Народ с проклятьем будет вспоминать июльские дни 1905 года, когда великие тысячи его родных сыновей и братьев пали, незащищенные, безоружные, под ударами чужих армий, у которых было все, чтобы побеждать.

С одной стороны, миллиарды рублей, неведомо как использованных, а с другой — ничем не прикрытые груди солдат, солдат — с пустыми ружьями, солдат — со смолкнувшими пушками, солдат — с дубинками в руках.

Народ, от мала до велика, трепетал от ужаса и несказанных страданий за своих изменнически брошенных на на поле брани беззащитных братьев, падавших безропотно, как трава под ударами косы падает.

От безумного горя, пред лицом происходившего, надо было кричать великим криком. Но… мертвая тишина, тишина погоста стояла по всей России, потому что тысячи нагаек держалась занесенными над головою народа.

Только стены изб, только поля несжатые, только безгласные небеса слышали сдавленные народные стоны, придушенные его вопли.

А «они», эти обезумевшие от чужих слез и крови слуги царя, не унимались: они разрушали в тылу все, что можно было разрушить.

«Они» хотели, чтобы великий народ, обезкровленный и голодный, на долгие века остался их безгласным, слепым рабом.

«Они» хотели этого, во что бы то ни стало…

Тогда, последним усилием, усилием смертного отчаяния, поднялся народ, восстал, — и армия с оружием в руках пошла на его защиту.

Но, без coмнения, могло быть и иначе… По крайней мере, министры царя и он сам расчитывали на другое.

Им мало было июльских дней войны. «Они» хотели еще февральских, не менее кровавых.

Им мало было того, что произошло под Перемышлем, Львовом, Варшавою, в гиблых пинских болотах.

Они хотели видеть кровь в Петрограде, Москве, Kиеве и по всем необъятным полям Poccии.

Они не только жертвовали крупповским пушкам тысячи и тысячи жизней безоружных «вервоподданныхъ», но еще и думали о более ужасном, о несмываемом для России позоре, о навеки незаживающих ранах в самой груди родины: они стремились к 6ратоубийственной войне.

Они хотели, чтобы отцы расстреливали детей, мужья — матерей своих детей, братья — своих братьев!

Они ослепили тысячи наших братьев, обрядили их в полицейские мундиры, вооружили их шашками и пулеметами.

Они двинули на родные города… войско.

Царь до самой последней минуты слал с фронта полки в свою столицу.

Министры его до самого последнего часа стучали по телеграфу приказы о плетях и пулеметах.

Но — восстал изстрадавшийся народ, и брат не поднял на брата руку
смерти…

Воскресла из мертвых Poccия — родина, великий русский народ.

«Они» ОТОШЛИ.

Враг народа смолк, враг отошел, но помните: веками отравлявшаяся ядом самодержавия страна еще не обновилась вполне.

Граждане! Будьте настороже. Братья — воины! Берегите честь и жизнь вашего народа: дайте под зашитою вашего оружия, страшного приверженца старого строя, окрепнуть народным силам, а тогда не страшны будут России отрыжки старого строя.

Наша свобода великим светочем уже горит над окровавленною Европою: народы, ввергнутые в эту ужасную войну, теперь уже не могут не видеть истинного пути своего спасения.

Впереди — великая свободная Европа, тесная семья народов, объединенных единою целью служения высшим задачам человечества.

Вот побудительные мотивы, когда либеральная Россия не могла больше молчать, когда правительство держала народ на уровне Гондураса, Бисмарк в одном из выступлений сказал: -«Латинский запад истощен, восток погряз в невежестве и мы обязаны спасти его»…