"Мы все одинаково понимали, что большевики — не политика, а беспощадное истребление самих основ России...»1 — писал о себе и своих товарищах, белых офицерах-добровольцах, знаменитый дроздовец А. В. Туркул. То, что русское офицерство, 67-68 процентов которого после 1917 года воевало против большевиков (а ещё до 7 процентов не присоединилось к ним только потому, что было умерщвлено красными раньше)2, есть не просто «оплот старого режима», а прямо-таки эталонный антипод большевизма, понимали и сторонники новой власти. Не зря расправа красных с пленными офицерами так часто сопровождалась актом, носившим чуть ли не сакральный характер, — прибиванием к плечам «гада» его погон, этих символов офицерского достоинства. (Так, лейтенанту флота Моисееву в 1919-м их приколотили шестью большими гвоздями — по одному над каждой из трёх звёздочек тогдашнего лейтенантского погона.)
На открытии памятника адмиралу Г. И. Невельскому во Владивостоке. РГАКФД.
По меткому замечанию С. В. Волкова, в советской России «человек в золотых погонах надолго сделался символом и воплощением абсолютного зла (выделено мной. — А. С.). Поистине, не было в 20-30-х годах более ненавистной фигуры и образа, чем образ русского офицера»3. В Пятигорске в 1923 году даже стоял вопрос о снятии памятника Лермонтову: поэт был изваян в офицерской форме! Докладывая в марте 1932-го, что в военной школе имени ВЦИК «грубят» младшему комсоставу, инспектор Политуправления РККА привёл в качестве примера курсанта, который «обозвал» командира отделения «генералом» (причём взыскания, возмущался политработник, не получил!4). Поруганию подвергалось всё, что связывалось с понятием «русский офицер». «Никаких статутов нет, и о георгиевской думе никто на свете не помнит, и чёртовых воинских начальников не существует, и всё вместе с клоунскими лампасами и эполетами — давно забытая и никому не нужная труха, дичь, многолетний сон»5, — издевались в 1934 году Илья Ильф и Евгений Петров. Извещая о дуэли, которую попытались устроить два авиатехника, и о дурости командира взвода, который, «оставив в нагане один патрон, приставлял к виску и спускал курок», приказы по Особой Краснознамённой Дальневосточной армии от 10 октября и по 40-й стрелковой дивизии от 25 ноября 1935 года не преминули подчеркнуть самое страшное: налицо «факт проявления офицерских нравов»6! Неудивительно, что постановление ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935 года о введении для командиров РККА персональных воинских званий многих из этих командиров просто убило: «опять пошла офицерщина, как и в старое время». Характерно, что лишь меньшая часть недовольных была уязвлена тем, что будет именоваться так же, как и «буржуазное офицерство» в других странах. Большинство возмущавшихся не хотело походить именно на русских офицеров; не случайно больше всего неприятия вызвали те из введённых званий, которые совпадали с названиями чинов русской армии — «полковник» и «капитан». (Досталось и «лейтенанту»: многие не забыли и о чинах русского флота.) Политработники и особисты повсеместно фиксировали высказывания вроде таких: «Я с 1918 года дрался с этими разными полковниками, майорами и капитанами, а теперь сам им буду называться... это никак не лезет в мою голову» (командир роты 221-го стрелкового полка); «Я не понимаю, как это меня боец будет называть капитаном. Я же боролся против генералов и капитанов, а теперь — пожалуйста» (командир батареи Голубев); «Я раньше ненавидел капитанов, боролся против них, а теперь самого сделали капитаном» (командир артдивизиона Загуба); «В 1920 году мне приходилось десятками расстреливать полковников и лейтенантов, а теперь самому пришлось стать лейтенантом» (командир курсантского взвода Данилов); «Со званием лейтенанта и полковника связано гнусное прошлое, я в прошлом сам убил полковника» (инженер-механик флота Логинов). Помощник командира 51-го артиллерийского полка Садовой, сетуя, что «раньше» он «брал на штыки всяких полковников и майоров, а теперь приходится видеть полковника каждый день», и вовсе «ругался матом»7... Некоторые из «товарищей командиров» вообще восприняли введение званий как личное оскорбление. «Я не могу смириться с этим званием, что угодно, только не капитан и полковник», — рвал и метал, например, командир эскадрона Тесля. «Я не офицер, чтобы носить это позорное звание», — негодовал потенциальный лейтенант, комвзвода Саркисян, а «командир батальона Поляков, когда его назвали майором, выругался матом и сказал: «Меня называйте только комбатом, я никаких майоров не признаю». «Название «полковник» — это что-то оскорбительное», — вторил им комроты Марков. Оскорблённым ощущал себя и работник райвоенкомата Стародедко: «Просто не верится, чтобы в Красной Армии были полковники, генералы и др., стыдно как-то такие названия выговаривать...» Кое-кто совсем потерял контроль над собой. «Если меня назовут лейтенантом, дам в морду кому угодно», — угрожал комвзвода Лозовский. Другие были готовы и на большее. «Ну, теперь надо идти в колхоз, — заявил командир артдивизиона Галинский, — раньше мы этих майоров и капитанов к стенке ставили, а теперь я сам буду называться капитаном». «Где же тогда завоевания Октября, — причитал начальник вещевой службы полка Залёткин, — я не выдержу, подам рапорт об увольнении из армии». Командир батареи Бильцевич готов был возобновить Гражданскую войну: «Я раньше всей душой ненавидел полковников и теперь, кто бы ни был полковником, его буду ненавидеть». А начальник химслужбы 191-го стрелкового полка Резник отозвался об указе так: «Наверное, это директива не Советского правительства, а Гитлера»8. Как видим, среди «униженных и оскорблённых» были не только ветераны Гражданской войны, но и молодые комвзводы: советская пропаганда сделала своё дело. Немало недовольных было поэтому и среди бойцов и младших командиров срочной службы — парней 1911-1912 годов рождения. «Придумали старые офицерские названия», — возмущался, например, красноармеец Хомдрин. «Полковники били наших отцов, а теперь мы своих командиров называем этими названиями», — сетовал курсант полковой школы Васильев. «Да как же это я буду оскорблять своего родного командира — называть его лейтенантом, — недоумевал курсант школы младших авиаспециалистов Синявин, — да я уж лучше обойду его стороной, чтобы не оскорблять». «Если бы бойцы, лёгшие костями под Перекопом, встали и узнали об этих чинах, они с горя опять легли бы», — кликушествовал кладовщик военного склада № 228 Жук, а командир отделения с минного заградителя «Сергей Киров» Дмитриев совсем распалился: «Если прикажут называть «господин лейтенант», то я из армии убегу»9. Не менее ужасными рисовались противникам «чинов» и ближайшие перспективы: «Ввели чины — введут и погоны» (красноармеец Будинов); «Теперь надо ожидать, что правительство постановит командира называть «господином», а там и до введения погон недалеко» (комроты Быков) «Осталось нацепить погоны, старшин назвать фельдфебелем, кр[асноармей]ца солдатом» (курсант полковой школы Редукин). «Фокстрот разучиваем, чины вводят, скоро дамам ручки целовать будем», — ехидничал младший авиатехник Ильющенко (в 1934 году в СССР не толь ко прекратили борьбу с «буржуазными танцами», но и обязали всех командиров научиться их танцевать). «А насчёт царей ещё ничего не слышно?» — иронизировал слушатель Военно-морской академии Арсений Головко (будущий командующий Северным флотом). Курсант же школы эскадрона связи 6-й кавалерийской дивизии Кулешов был удручён уже всерьёз: «Наверное, идём к фашизму»10... Конечно, все подобные высказывания характеризуют прежде всего их авторов — этих настоящих «хомо советикусов», служивших не Родине, а (как напоминал ещё в 1932 году один из приказов наркома Ворошилова) «делу рабочего класса». Но из этих реплик видно и то, каким представлялось тогдашним советским военным русское офицерство. Офицеры — это в первую очередь такие командиры, которые держат чёткую дистанцию между собой и бойцом, требуют соблюдения чинопочитания. «Раньше я подходил к комполка как к товарищу, — сетовал, например, красноармеец Иванов, — а сейчас, называя его полковником, буду испытывать какую-то боязнь» (ещё в марте 1937-го бойцы 2-го корпусного артполка — их командиры мало беседовали с ними в свободное время — заподозрили, что ими командуют бывшие офицеры). «Командному составу, наверное, введут все права, как было в царской армии»11, — предположил красноармеец Пешкин, придётся теперь «при встрече на улице с командирами козырять...» Офицеры вообще не либеральничают с солдатом; жёсткую требовательность к бойцу в Красной армии начала 1930-х окрестили «офицерским отношением»... Эти представления были верными. Однако думать, подобно артиллеристам 2-го корпусного, что не отличающиеся демократизмом офицеры «смотрят на бойцов как на скотину, пренебрежительно»12, могли только в Красной армии, где ещё и в начале 1930-х в бойце видели не солдата, а «представителя трудового народа» (с которым надо обращаться помягче), а в дисциплине (по оценке начальника боевой подготовки сухопутныхсилРККАА.И.Седякина)—«какой-то досадный придаток, отрыжку старого режима»13. Русское офицерство следовало завету знаменитого военного педагога М. И. Драгомирова: «Любите солдата, но не балуйте его!», ибо понимало, что в России человек, привыкнув вне службы видеть в начальнике товарища, будет видеть в нём товарища (а не начальника!) и на службе. (Вот в латвийской армии «известная демократичность отношений» между солдатом и офицером не подрывала дисциплину; то же наблюдали советские военные и в германском рейхсвере 1920-х: указанные отношения «демократичны», «нет и малейшего козыряния» — а «дисциплина высока»14...). Бойцы же РККА привыкли к «ложному демократизму», который, как писал в 1932-м Седякин, «ещё крепко сидит в сознании и поведении громадной массы»15 командиров. «В пехоте лучше служить», — рассуждал в августе 1932 года шофёр, переведённый из 38-го кавалерийского полка, где «командир взвода и на службе и вне службы всегда пыжится, как петух, и никогда не поговорит. Всё приказывает. А вот во 2 с[трелковой] д[ивизии], в 5-м, например, полку, командиры другие; они с красноармейцами и на службе всё говорят, говорят, говорят». Плоды этого демократизма, когда комсостав 2-й дивизии закрывал глаза на 60-90 процентов дисциплинарных проступков, а отдавая приказание, прибавлял «пожалуйста» или просил: «Давайте, ребята!» — лицезрел тот же Седякин, которого и вёз разговорчивый водитель. В 5-м стрелковом полку боец, видя старшего, лежит, «встать не думает, смотрит добродушно»; в 4-м стрелковом часовой у сеновала, «оборванный, грязный, винтовку носит как палку, ведёт разговор со всеми» (при этом «вокруг ходят и берут сено»); в 6-м стрелковом командир смиренно не обращает внимания на «распущенную фигуру» докладывающего младшего командира...16 И это в дивизии, считавшейся одной из лучших в Красной армии! Интересно, что в военно-педагогическом отношении наследником русского офицерства стало офицерство польское (польская армия 1920-1930-х вообще во многом напоминала русскую начала XX века). Не зря, услышав от заехавшего осенью 1940 года на карпатский хутор советского полковника, что красные бойцы и командиры суть товарищи, русин, отслуживший срочную в Войске Польском, спросил: «А дисциплина?»17. «Наши товарищеские, простые отношения с офицерами, — вспоминал воевавший в Польше в 1944-м А. Родин, — поляки считали «падением дисциплины»18. Они знали, что говорят. Посетив в марте 1942-го учение в 5-й пехотной дивизии армии Андерса, формировавшейся в СССР из пленённых в 1939-м польских солдат и офицеров, советские командиры отметили незнание вчерашними лагерниками новейшего боевого опыта и нового оружия, но к дисциплине рядовых и подофицеров придраться не смогли: «Обращают на себя внимание высокая дисциплина и исполнительность»19. Того же умели добиться и русские офицеры. Солдат начала 1910-х годов, вспоминал командовавший тогда 176-м пехотным Переволочненским полком М. Д. Бонч-Бруевич, «даже взводного называл из подобострастия не «вашбродием», а «вашскородием» и был покорен, послушен и на редкость удобен для полкового начальства»20 (пренебрежительный тон объясняется подлаживанием автора-карьериста под советскую идеологию). Красноречивы и частые осенью 1935-го сетования командиров РККА на несовместимость «офицерских» званий с их внешним видом и культурным уровнем. Вот лишь те, что были зафиксированы в 74-й стрелковой дивизии: «Какие мы полковники, майоры, капитаны и т. д., когда ходим рваном, грязном обмундировании и в латках? Один вид наш не позволяет быть на в этом звании» (помначотделения штаба дивизии Крылов); «Я хотя и майор, но вид меня хуже захудалого капрала иностранно армии, два года ношу фуражку, на ней уж полпуда сала, и штаны с латками, вот тебе и майор советского производства» (начальник 4-го отделения штадива Нелепин «Какой из меня лейтенант, когда я хожу замухрышкой, но я хоть имею образование в люди показаться могу, а взять наш остальной начсостав, некоторые... даже говорит правильно по-русски не могут и, тоже мне лейтенанты» (помкомроты 221-го стрелкового полка Овсянников)21. Пехота РККА начала 1930-х годов — с её уродливыми, смахивавшими на кепки беспризорников фуражками (у которых даже козырёк был защитного цвета) и легко мнущимися хлопчатобумажными летними гимнастёрками (к которым только весной 1935-го стали подшивать белые подворотнички) и шароварами — выглядела особенно «по-рабоче-крестьянски». Немецкий полковник Гальм отмечал в 1927-м, что красноармеец производит хорошее впечатление только после того, как «привыкает глаз к его специфической форме одежды»22. Однако сетовали и кавалерия с её синими околышами фуражек и суконными шароварами, и ВВС, чей комначсостав не только имел открытые френчи с белой сорочкой и галстуком, но и обладал большим общим развитием. «Далеко нам ещё до лейтенантов и майоров — ходим и одеваемся как чучелы», — констатировал, например, начальник клуба 89-го кавполка Сухорукое. «Лейтенантам и майорам, — вторил ему помначштаба 6-й авиаэскадрильи Барташ, — будет неудобно ходить в таких безобразных костюмах, в каких ходят сейчас по городу и на работу лётчики и техники». «Вот впечатление у них создастся нехорошее, когда увидят наших лейтенантов и капитанов грязными», — замечал про иностранные военные делегации лётчик-наблюдатель 7-го авиаотряда Цидаев. «Вот мы...теперь вроде как лейтенанты, — развивал тему авиатехник 57-й авиаэскадрильи Кузнецов. — В действительности мы хуже, чем капралы, даже есть культурно не умеем»23. Как видим, «несоответствие» командиров РККА «офицерским» званиям обуславливалось не только убогим покроем обмундирования и плохим вещевым снабжением, но и неумением носить форму, элементарной неопрятностью и вообще низкой культурой. (Ещё весной 1937-го кое-кто из командиров-танкистов напяливал открытый френч не на сорочку с галстуком, а на...суконную гимнастёрку!) «Мой денщик лучше одевался, чем сейчас командир», — замечал в 1931 году призванный на военные сборы бывший офицер; комсостав, добавлял другой, «неграмотен», даже «юнкера больше знали»24. Но откуда у комсостава РККА образца 1935 года сложилось представление об офицерах как о людях, которые красиво и опрятно одеты, умеют культурно есть, грамотно говорить и (как напоминали помкомроты Майзус и комбат Мальцев) не роняют своего достоинства руководителя, торча «по три часа в очереди за литром керосина» или самолично таща «мешок с полпудом картошки»? «Раз я буду лейтенантом, значит, мне самому дров колоть нельзя, для этого нужно иметь денщика»25, — откуда знал это комвзвода 5-й мехбригады Шамкуров? Увидеть иностранных офицеров им было негде: в Москве, где жили иностранные военные атташе, никто из названных выше командиров не служил, в Киевских манёврах 1935 года, за которыми наблюдали западные офицеры, не участвовал, в загранкомандировках не был. Представления о присущих офицеру культуре и щеголеватости явно сложились у них по воспоминаниям — своим ли, чужим ли — об офицерах русских. Внесли свою лепту и кинофильмы, создатели которых представляли себе русское офицерство точно так же. Знаменитая сцена психической атаки из вышедшего в 1934 году «Чапаева» кое у кого из командиров РККА вообще пробудила симпатию к белым офицерам. «Душа радуется, когда смотришь, как офицеры идут в атаку!»26, — восхищался в июне 1936-го начальник инженерной службы 8-го стрелкового полка Губернаторов, вспоминая шеренги уверенных в себе военных в щегольской форме марковских частей, чётким и вместе с тем свободным шагом марширующие с винтовками «на плечо». (С марковцами чапаевцы никогда не сражались, но киношный офицер должен быть щеголеват!) Случай с начинжем весьма показателен восхищение красивым зрелищем для человека с не извращённым сектантско-нигилистической большевистской идеологией сознанием было естественным, будь это выходец из низов или князь В. С. Трубецкой, поражённый обликом увиденных им в 1911 году гвардейских офицеров ("Подумалось мне: прекрасно быть человек!красиво одетым, человеком чести"27). А среди красных командиров было мнго и обычных русских людей, вынужденых приспосабливаться к официальной идеологии. И неудивительно, что, когда для одних эта необходимость отпала, а другие дождались корректировки идеологии национальном духе, они стали подражать "людям красиво одетым, людям чести". По воспоминаниям майора П. Н. Палия, очутившиеся в 1941 году в плену советские командиры «за обращение «товарищ командир» давали по физиономии, если не избивали более серьёзно. «Господин офицер» — стало обязательным в разговоре»28. «Ты, русский офицер», — писали сослуживцы в официальном приветствии капитану 0. Д. Казачковскому по случаю его 28-летия 3 ноября 1943 года (через четыре месяца после введения в Красной армии термина «офицер»), «Вчера читал новую памятку для офицеров, — сообщал Казачковский знакомой 17 января 1944 года. Очевидно, почти всё будет как раньше. Мне лично всё это дело нравится в принципе, так же, как и многим другим»29. Большевистский эксперимент, против которого боролись белые, провалился в ещё одном своём аспекте. Офицеры вернулись...
Андрей СМИРНОВ, кандидат исторических наук ___ Примечания:
1. Туркул А. В. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918-1920 гг.//Я ставлю крест...М. 1995. С. 11. 2. Подсчитано по: Волков С. В.Российское офицерство как служилое сословие//Офицерский корпус русской армии. Опыт самопознания//Российский военный сборник.Вып. 17. М. 2000. С. 529-530. 3. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М. 1993. С. 309. 4. Российский государственный военный архив(далее — РГВА).Ф. 9. Оп. 36. Д. 260. Л. 211. 5. Ильф И. А., Петров Е. П.Россия-Го//Собр. соч. в 5 т. Т. 3.М. 1961. С. 341. 6. РГВА. Ф. 36393. On. 1. Д. 4. Л. 294; Ф. 34352. On. 1. Д. 1. Л. 191.7. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 322, 389, 391, 394; Оп. 36. Д. 1413.Л. 391; Д. 1496. Л. 41; Оп. 29.Д. 215. Л. 188. 8. Там же. Оп. 29. Д. 215. Л. 528;Оп. 39. Д. 8. Л. 323, 324, 326, 385;Оп. 36. Д. 1496. Л. 42; Д. 1501.Л. 89; Д. 1413. Л. 392. 9. Там же. Оп. 29. Д. 219. Л. 378;Д. 215. Л. 188; Оп. 36. Д. 1496.Л. 40; Д. 1501. Л. 90; Д. 1601.Л.48-49. 10. Там же. Оп. 39. Д. 8. Л. 324, 329, 387; Оп. 36. Д. 1413. Л. 389, 391. 11. Там же. Оп. 36. Д. 1413. Л. 390; Оп. 39. Д. 8. Л. 393. 12. Там же. Оп. 29. Д. 307. Л. 42. 13. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 13.Л. 80 (230). 14. Там же. Ф. 9. Оп. 33. Д. 138. Л. 9; «Немцы вели и будут вести двойную политику». Рейхсвер глазами командиров Красной Армии//Военно-исторический журнал. 1997. № 2-С. 32. 15. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д.13.Л. 134. 16. Там же. Л. 153,74 (236),103 (207), 204 (106). 17. Баграмян И. X. Так шли мы к победе. М. 1988. С. 18. 18. Родин А. «Волга! Волга! Я — 0ка!»//3намя. 1984. № 3. С. 157. 19. Русский архив. Великая Отечественная. Т. 14 (3-1). М. 1994 С. 85. 20. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. М. 1957. С. 15. 21. РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 32; 22. Там же. Ф. 33987. On. 1. Д. 68, Л.З. 23. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 3 392; Оп. 36. Д. 1413. Л. 394. 24. Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 218.Л. 58 об. 25. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8.Л. 392; Оп. 36. Д. 1501. Л. 89;Д. 1413. Л. 393. 26. Там же. Оп. 36. Д. 1911. Л. 30. 27. Трубецкой В. Записки кирасира//Наше наследие. 1991. № 2. С. 62. 28. Цит. по: Шнеер А. Плен.Советские военнопленные в Германии, 1941-1945. М.; Иерусалим. 2005. С. 241. 29. Казачковский 0. Д. Физик на войне-2. М. 2001. С. 124,132.
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
Советы были не только рабоче-крестьянскими, но и солдатско-казацкими. Удивляюсь, почему вообще у большевиков была хоть какая-то армия и дисциплина? Во власть не допускались офицеры, итээры и прочие сэры!... однако руководил всем юрист.
Поэтому наверное в России процветало всегда воровство и взяточничество, .потому что все были одеты в мундиры ,гражданские звания приравнивались к военным и все были людьми чести.Страна господ-страна рабов .Господа в мундирах ,холопы при господах и вся прочая хрень.Вооббще мне нравится любовь российского офицерства к солдату как к лошадям , а любимый денщик -родной, как старый при хозяине пёс.Особенно мне нравиться офицерство,считающее себя вправе использовать солдат для переезда тёщи и строительства гаражей в порядке вещей .Блестящая традиция.А самый блестящий роман о великом офицерстве,его традициях и любви к имперскому отечеству и царю-это "Похождения бравого солдата Швейка"
> Поэтому наверное в России процветало всегда воровство и взяточничество, .потому что все были одеты в мундиры ,гражданские звания приравнивались к военным и все были людьми чести.Страна господ-страна рабов .Господа в мундирах ,холопы при господах и вся прочая хрень.Вооббще мне нравится любовь российского офицерства к солдату как к лошадям , а любимый денщик -родной, как старый при хозяине пёс.Особенно мне нравиться офицерство,считающее себя вправе использовать солдат для переезда тёщи и строительства гаражей в порядке вещей .Блестящая традиция.А самый блестящий роман о великом офицерстве,его традициях и любви к имперскому отечеству и царю-это "Похождения бравого солдата Швейка" quoted1
Да-да все так и есть, толи дело в Цахале, правда ?
Не знаю как в в твоем Цахале ,но я вырос в семье офицера Красной Армии совершенно с другими взглядами на честь офицера .Впрочем буржуйствующему скучающему шовинисту этого не понять .И мой дед капитан второго ранга похоронен несмотря на возраст с воинскими почестями Тебе ,как ты рядишься защитником рашкинской голубояйцевой элиты этого не понять .Ты из одной России сытой ,холёной самодовольно-жирующей на эксплуатации и оболваниваниии людей ,я из другой Они пересекутся только в новой гражданской войне
> Ты из одной России сытой ,холёной самодовольно-жирующей на эксплуатации и оболваниваниии людей quoted1
Странно, я в колхозы никого не загонял, голодом не морил, убивать друг друга как вы не призывал. А в остальном желаю встретиться вечерком в темной подворотне с вашим основным электоратом когда им срочно понадобится на бутылку или дозу.
Белое движение — это героизм и романтика. Это было прекрасно, но так безнадежно... Царь отрекся, красные победили и очень долго и извращенно насиловали страну... Теперь ее нет больше... Нет той страны и нет тех людей... Давно нет. И никогда не будет... Теперь-то, по-любому, Сибирь обретет независимость... Да и только ли Сибирь?
> Белое движение — это героизм и романтика. Это было прекрасно, но так безнадежно... quoted1
Теперь-то, по-любому, Сибирь обретет независимость... Да и только ли Сибирь? Был у Петросяна когда-то номер про шпингалеты. С чего бы не начинал говорить, всегда шпигалетами заканчивал.
> Белое движение — это героизм и романтика. Это было прекрасно, но так безнадежно... quoted1
Теперь-то, по-любому, Сибирь обретет независимость... Да и только ли Сибирь? Был у Петросяна когда-то номер про шпингалеты. С чего бы не начинал говорить, всегда шпигалетами заканчивал.
> "Мы все одинаково понимали, что большевики — не политика, а беспощадное истребление самих основ России...»1 — писал о себе и своих товарищах, > белых офицерах-добровольцах, знаменитый дроздовец А. В. Туркул. То, что русское офицерство, 67-68 процентов которого после 1917 года воевало против большевиков (а ещё до 7 процентов не присоединилось к ним только потому, что было умерщвлено красными раньше)2, есть не просто «оплот старого режима», а прямо-таки эталонный антипод большевизма, понимали и сторонники новой власти. Не зря расправа красных с пленными офицерами так часто сопровождалась актом, носившим чуть ли не сакральный характер, — прибиванием к плечам «гада» его погон, этих символов офицерского достоинства. (Так, лейтенанту флота Моисееву в 1919-м их приколотили шестью большими гвоздями — по одному над каждой из трёх звёздочек тогдашнего лейтенантского погона.) > > > > > На открытии памятника адмиралу Г. И. Невельскому во Владивостоке. РГАКФД. > > По меткому замечанию С. В. Волкова, в советской России «человек в золотых погонах надолго сделался символом и воплощением абсолютного зла (выделено мной. — А. С.). Поистине, не было в 20-30-х годах более ненавистной фигуры и образа, чем образ русского офицера»3. В Пятигорске в 1923 году даже стоял вопрос о снятии памятника Лермонтову: поэт был изваян в офицерской форме! Докладывая в марте 1932-го, что в военной школе имени ВЦИК «грубят» младшему комсоставу, инспектор Политуправления РККА привёл в качестве примера курсанта, который «обозвал» командира отделения «генералом» (причём взыскания, возмущался политработник, не получил!4). Поруганию подвергалось всё, что связывалось с понятием «русский офицер». > «Никаких статутов нет, и о георгиевской думе никто на свете не помнит, и чёртовых воинских начальников не существует, и всё вместе с клоунскими лампасами и эполетами — давно забытая и никому не нужная труха, дичь, многолетний сон»5, — издевались в 1934 году Илья Ильф и Евгений Петров. > Извещая о дуэли, которую попытались устроить два авиатехника, и о дурости командира взвода, который, «оставив в нагане один патрон, приставлял к виску и спускал курок», приказы по Особой Краснознамённой Дальневосточной армии от 10 октября и по 40-й стрелковой дивизии от 25 ноября 1935 года не преминули подчеркнуть самое страшное: налицо «факт проявления офицерских нравов»6! > > Неудивительно, что постановление ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935 года о введении для командиров РККА персональных воинских званий многих из этих командиров просто убило: «опять пошла офицерщина, как и в старое время». Характерно, что лишь меньшая часть недовольных была уязвлена тем, что будет именоваться так же, как и «буржуазное офицерство» в других странах. Большинство возмущавшихся не хотело походить именно на русских офицеров; не случайно больше всего неприятия вызвали те из введённых званий, которые совпадали с названиями чинов русской армии — «полковник» и «капитан». (Досталось и «лейтенанту»: многие не забыли и о чинах русского флота.) Политработники и особисты повсеместно фиксировали высказывания вроде таких: «Я с 1918 года дрался с этими разными полковниками, майорами и капитанами, а теперь сам им буду называться... это никак не лезет в мою голову» (командир роты 221-го стрелкового полка); «Я не понимаю, как это меня боец будет называть капитаном. Я же боролся против генералов и капитанов, а теперь — пожалуйста» (командир батареи Голубев); «Я раньше ненавидел капитанов, боролся против них, а теперь самого сделали капитаном» (командир артдивизиона Загуба); «В 1920 году мне приходилось десятками расстреливать полковников и лейтенантов, а теперь самому пришлось стать лейтенантом» (командир курсантского взвода Данилов); «Со званием лейтенанта и полковника связано гнусное прошлое, я в прошлом сам убил полковника» (инженер-механик флота Логинов). Помощник командира 51-го артиллерийского полка Садовой, сетуя, что «раньше» он «брал на штыки всяких полковников и майоров, а теперь приходится видеть полковника каждый день», и вовсе «ругался матом»7... > Некоторые из «товарищей командиров» вообще восприняли введение званий как личное оскорбление. «Я не могу смириться с этим званием, что угодно, только не капитан и полковник», — рвал и метал, > например, командир эскадрона Тесля. «Я не офицер, чтобы носить это позорное звание», — негодовал потенциальный лейтенант, комвзвода Саркисян, а «командир батальона Поляков, когда его назвали > майором, выругался матом и сказал: «Меня называйте только комбатом, я никаких майоров не признаю». «Название «полковник» — это что-то оскорбительное», — вторил им комроты Марков. Оскорблённым ощущал себя и работник райвоенкомата Стародедко: «Просто не верится, чтобы в Красной Армии были полковники, генералы и др., стыдно как-то такие названия выговаривать...» Кое-кто совсем потерял контроль над собой. «Если меня назовут лейтенантом, дам в морду кому угодно», — угрожал комвзвода Лозовский. > Другие были готовы и на большее. «Ну, теперь надо идти в колхоз, — заявил командир артдивизиона Галинский, — раньше мы этих майоров и капитанов к стенке ставили, а теперь я сам буду называться капитаном». > «Где же тогда завоевания Октября, — причитал начальник вещевой службы полка Залёткин, — я не выдержу, подам рапорт об увольнении из армии». Командир батареи Бильцевич готов был возобновить Гражданскую войну: «Я раньше всей душой ненавидел полковников и теперь, кто бы ни был полковником, его буду ненавидеть». А начальник химслужбы 191-го стрелкового полка Резник отозвался об указе так: «Наверное, это директива не Советского правительства, а Гитлера»8. > Как видим, среди «униженных и оскорблённых» были не только ветераны Гражданской войны, но и молодые комвзводы: советская пропаганда сделала своё дело. > Немало недовольных было поэтому и среди бойцов и младших командиров срочной службы — парней 1911-1912 годов рождения. > «Придумали старые офицерские названия», — возмущался, например, красноармеец Хомдрин. «Полковники били наших отцов, а теперь мы своих командиров называем этими названиями», — сетовал курсант полковой школы Васильев. «Да как же это я буду оскорблять своего родного командира — называть его лейтенантом, — недоумевал курсант школы младших авиаспециалистов Синявин, — да я уж лучше обойду его стороной, чтобы не оскорблять». > «Если бы бойцы, лёгшие костями под Перекопом, встали и узнали об этих чинах, они с горя опять легли бы», — кликушествовал кладовщик военного склада № 228 Жук, а командир отделения с минного заградителя «Сергей Киров» Дмитриев совсем распалился: «Если прикажут называть «господин лейтенант», то я из армии убегу»9. > Не менее ужасными рисовались противникам «чинов» и ближайшие перспективы: > «Ввели чины — введут и погоны» (красноармеец Будинов); «Теперь надо ожидать, что правительство постановит командира называть «господином», а там и до введения погон недалеко» (комроты Быков) > «Осталось нацепить погоны, старшин назвать фельдфебелем, кр[асноармей]ца солдатом» (курсант полковой школы Редукин). «Фокстрот разучиваем, чины вводят, скоро дамам ручки целовать будем», — ехидничал младший авиатехник Ильющенко (в 1934 году в СССР не толь ко прекратили борьбу с «буржуазными танцами», но и обязали всех командиров научиться их танцевать). «А насчёт царей ещё ничего не слышно?» — иронизировал слушатель Военно-морской академии Арсений Головко (будущий командующий Северным флотом). Курсант же школы эскадрона связи 6-й кавалерийской дивизии Кулешов был удручён уже всерьёз: «Наверное, идём к фашизму»10... > Конечно, все подобные высказывания характеризуют прежде всего их авторов — этих настоящих «хомо советикусов», служивших не Родине, а (как напоминал ещё в 1932 году один из приказов наркома Ворошилова) «делу рабочего класса». > Но из этих реплик видно и то, каким представлялось тогдашним советским военным русское офицерство. Офицеры — это в первую очередь такие командиры, которые держат чёткую дистанцию между собой и бойцом, требуют соблюдения чинопочитания. > > «Раньше я подходил к комполка как к товарищу, — сетовал, например, красноармеец Иванов, — а сейчас, называя его полковником, буду испытывать какую-то боязнь» (ещё в марте 1937-го бойцы 2-го корпусного артполка — их командиры мало беседовали с ними в свободное время — заподозрили, что ими командуют бывшие офицеры). «Командному составу, наверное, введут все права, как было в царской армии»11, — предположил красноармеец Пешкин, придётся теперь «при встрече на улице с командирами козырять...» Офицеры вообще не либеральничают с солдатом; жёсткую требовательность к бойцу в Красной армии начала 1930-х окрестили «офицерским отношением»... > Эти представления были верными. Однако думать, подобно артиллеристам 2-го корпусного, что не отличающиеся демократизмом офицеры «смотрят на бойцов как на скотину, пренебрежительно»12, могли только в Красной армии, где ещё и в начале 1930-х в бойце видели не солдата, а «представителя трудового народа» (с которым надо обращаться помягче), а в дисциплине (по оценке начальника боевой подготовки > сухопутныхсилРККАА.И.Седякина)—«какой-то досадный придаток, отрыжку старого режима»13. Русское офицерство следовало завету знаменитого военного педагога М. И. Драгомирова: «Любите солдата, но не балуйте его!», ибо понимало, что в России человек, привыкнув вне службы видеть в начальнике товарища, будет видеть в нём товарища (а не начальника!) и на службе. (Вот в латвийской армии «известная демократичность отношений» между солдатом и офицером не подрывала дисциплину; то же наблюдали советские военные и в германском рейхсвере 1920-х: указанные отношения «демократичны», «нет и малейшего козыряния» — а «дисциплина высока»14...). Бойцы же РККА привыкли к «ложному демократизму», который, как писал в 1932-м Седякин, «ещё крепко сидит в сознании и поведении громадной массы»15 командиров. > «В пехоте лучше служить», — рассуждал в августе 1932 года шофёр, переведённый из 38-го кавалерийского полка, где «командир взвода и на службе и вне службы всегда пыжится, как петух, и никогда не поговорит. Всё приказывает. А вот во 2 с[трелковой] д[ивизии], в 5-м, например, полку, командиры другие; они с красноармейцами и на службе всё говорят, говорят, говорят». Плоды этого демократизма, когда комсостав 2-й дивизии закрывал глаза на 60-90 процентов дисциплинарных проступков, а отдавая приказание, прибавлял «пожалуйста» или просил: «Давайте, ребята!» — лицезрел тот же Седякин, которого и вёз разговорчивый водитель. В 5-м стрелковом полку боец, видя старшего, лежит, «встать не думает, смотрит добродушно»; в 4-м стрелковом часовой у сеновала, «оборванный, грязный, винтовку носит как палку, > ведёт разговор со всеми» (при этом «вокруг ходят и берут сено»); в 6-м стрелковом командир смиренно не обращает внимания на «распущенную фигуру» докладывающего младшего командира...16 И это в дивизии, считавшейся одной из лучших в Красной армии! > Интересно, что в военно-педагогическом отношении наследником русского офицерства стало офицерство польское (польская армия 1920-1930-х вообще во многом напоминала русскую начала XX века). Не зря, услышав от заехавшего осенью 1940 года на карпатский хутор советского полковника, что красные бойцы и командиры суть товарищи, русин, отслуживший срочную в Войске Польском, спросил: «А дисциплина?»17. «Наши товарищеские, простые отношения с офицерами, — вспоминал воевавший в Польше в 1944-м А. Родин, — поляки считали «падением дисциплины»18. Они знали, что говорят. Посетив в марте 1942-го учение в 5-й пехотной дивизии армии Андерса, формировавшейся в СССР из пленённых в 1939-м польских солдат и офицеров, советские командиры отметили незнание вчерашними лагерниками новейшего боевого опыта и нового оружия, но к дисциплине рядовых и подофицеров придраться не смогли: «Обращают на себя внимание высокая дисциплина и исполнительность»19. Того же умели добиться и русские офицеры. Солдат начала 1910-х годов, вспоминал командовавший тогда 176-м пехотным Переволочненским полком М. Д. Бонч-Бруевич, «даже взводного называл из подобострастия не «вашбродием», а «вашскородием» и был покорен, послушен и на редкость удобен для полкового начальства»20 (пренебрежительный тон объясняется подлаживанием автора-карьериста под советскую идеологию). > Красноречивы и частые осенью 1935-го сетования командиров РККА на несовместимость «офицерских» званий с их внешним видом и культурным уровнем. Вот лишь те, что были зафиксированы в 74-й стрелковой дивизии: > «Какие мы полковники, майоры, капитаны и т. д., когда ходим рваном, грязном обмундировании и в латках? Один вид наш не позволяет быть на в этом звании» (помначотделения штаба дивизии Крылов); «Я хотя и майор, но вид меня хуже захудалого капрала иностранно армии, два года ношу фуражку, на ней уж полпуда сала, и штаны с латками, вот тебе и майор советского производства» (начальник 4-го отделения штадива Нелепин «Какой из меня лейтенант, когда я хожу замухрышкой, но я хоть имею образование в люди показаться могу, а взять наш остальной начсостав, некоторые... даже говорит правильно по-русски не могут и, тоже мне лейтенанты» (помкомроты 221-го стрелкового полка Овсянников)21. Пехота РККА начала 1930-х годов — с её уродливыми, смахивавшими на кепки беспризорников фуражками (у которых даже козырёк был защитного цвета) и легко мнущимися хлопчатобумажными летними гимнастёрками (к которым только весной 1935-го стали подшивать белые подворотнички) и шароварами — выглядела особенно «по-рабоче-крестьянски». Немецкий полковник Гальм отмечал в 1927-м, что красноармеец производит хорошее впечатление только после того, как «привыкает глаз к его специфической форме одежды»22. > Однако сетовали и кавалерия с её синими околышами фуражек и суконными > шароварами, и ВВС, чей комначсостав не только имел открытые френчи с белой сорочкой и галстуком, но и обладал большим общим развитием. > «Далеко нам ещё до лейтенантов и майоров — ходим и одеваемся как чучелы», — констатировал, например, начальник клуба 89-го кавполка Сухорукое. «Лейтенантам и майорам, — вторил ему помначштаба 6-й авиаэскадрильи Барташ, — будет неудобно ходить в таких безобразных костюмах, в каких ходят сейчас по городу и на работу лётчики и техники». > «Вот впечатление у них создастся нехорошее, когда увидят наших лейтенантов и капитанов грязными», — замечал про иностранные военные делегации лётчик-наблюдатель 7-го авиаотряда Цидаев. «Вот мы...теперь вроде как лейтенанты, — развивал тему авиатехник 57-й авиаэскадрильи Кузнецов. — В действительности мы хуже, чем капралы, даже есть культурно не умеем»23. > Как видим, «несоответствие» командиров РККА «офицерским» званиям обуславливалось не только убогим покроем обмундирования и плохим вещевым снабжением, но и неумением носить форму, элементарной неопрятностью и вообще низкой культурой. (Ещё весной 1937-го кое-кто из командиров-танкистов напяливал открытый френч не на сорочку с галстуком, а на...суконную гимнастёрку!) «Мой денщик лучше одевался, чем сейчас командир», — замечал в 1931 году призванный на военные сборы бывший офицер; комсостав, добавлял другой, «неграмотен», даже «юнкера больше знали»24. > Но откуда у комсостава РККА образца 1935 года сложилось представление об > офицерах как о людях, которые красиво и опрятно одеты, умеют культурно есть, грамотно говорить и (как напоминали помкомроты Майзус и комбат Мальцев) не роняют своего достоинства руководителя, торча «по три часа в очереди за литром керосина» или самолично таща «мешок с полпудом картошки»? «Раз я буду лейтенантом, значит, мне самому дров колоть нельзя, для этого нужно иметь денщика»25, — откуда знал это комвзвода 5-й мехбригады Шамкуров? Увидеть иностранных офицеров им было негде: в Москве, где жили иностранные военные атташе, никто из названных выше командиров не служил, в Киевских манёврах 1935 года, за которыми наблюдали западные офицеры, не участвовал, в загранкомандировках не был. Представления о присущих офицеру культуре и щеголеватости явно сложились у них по воспоминаниям — своим ли, чужим ли — об > офицерах русских. Внесли свою лепту и кинофильмы, создатели которых представляли себе русское офицерство точно так же. Знаменитая сцена психической атаки из вышедшего в 1934 году «Чапаева» кое у кого из командиров РККА вообще пробудила симпатию к белым офицерам. «Душа радуется, когда смотришь, как офицеры идут в атаку!»26, — восхищался в июне 1936-го начальник инженерной службы 8-го стрелкового полка Губернаторов, вспоминая шеренги уверенных в себе военных в щегольской форме марковских частей, чётким и вместе с тем свободным шагом марширующие с винтовками «на плечо». > (С марковцами чапаевцы никогда не сражались, но киношный офицер должен быть > щеголеват!) > Случай с начинжем весьма показателен восхищение красивым зрелищем для человека с не извращённым сектантско-нигилистической большевистской идеологией сознанием было естественным, будь это выходец из низов или князь В. С. Трубецкой, поражённый обликом увиденных им в 1911 году гвардейских офицеров ("Подумалось мне: прекрасно быть человек!красиво одетым, человеком чести"27). > А среди красных командиров было мнго и обычных русских людей, вынужденых приспосабливаться к официальной идеологии. И неудивительно, что, когда для одних эта необходимость отпала, а другие дождались корректировки идеологии национальном духе, они стали подражать "людям красиво одетым, людям чести". > По воспоминаниям майора П. Н. Палия, очутившиеся в 1941 году в плену советские командиры «за обращение «товарищ командир» давали по физиономии, если не избивали более серьёзно. «Господин офицер» — стало обязательным в разговоре»28. «Ты, русский офицер», — писали сослуживцы в официальном приветствии капитану 0. Д. Казачковскому по случаю его 28-летия 3 ноября 1943 года (через четыре месяца после введения в Красной армии термина «офицер»), «Вчера читал новую памятку для офицеров, — сообщал Казачковский знакомой 17 января 1944 года. Очевидно, почти всё будет как раньше. Мне лично всё это дело нравится в принципе, так же, как и многим другим»29. > Большевистский эксперимент, против которого боролись белые, провалился в ещё одном своём аспекте. Офицеры вернулись... > > Андрей СМИРНОВ, > кандидат исторических наук > ___ > Примечания: > 1. Туркул А. В. Дроздовцы в огне. Картины гражданской войны 1918-1920 гг.//Я ставлю крест...М. 1995. С. 11. > 2. Подсчитано по: Волков С. В.Российское офицерство как служилое сословие//Офицерский корпус русской армии. Опыт самопознания//Российский военный сборник.Вып. 17. М. 2000. С. 529-530. > 3. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М. 1993. С. 309. > 4. Российский государственный военный архив(далее — РГВА).Ф. 9. Оп. 36. Д. 260. Л. 211. > 5. Ильф И. А., Петров Е. П.Россия-Го//Собр. соч. в 5 т. Т. 3.М. 1961. С. 341. > 6. РГВА. Ф. 36393. On. 1. Д. 4. > Л. 294; Ф. 34352. On. 1. Д. 1. Л. 191.7. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 322, > 389, 391, 394; Оп. 36. Д. 1413.Л. 391; Д. 1496. Л. 41; Оп. 29.Д. 215. Л. 188. > 8. Там же. Оп. 29. Д. 215. Л. 528;Оп. 39. Д. 8. Л. 323, 324, 326, 385;Оп. 36. Д. 1496. Л. 42; Д. 1501.Л. 89; Д. 1413. Л. 392. > 9. Там же. Оп. 29. Д. 219. Л. 378;Д. 215. Л. 188; Оп. 36. Д. 1496.Л. 40; Д. 1501. Л. 90; Д. 1601.Л.48-49. > 10. Там же. Оп. 39. Д. 8. Л. 324, 329, 387; Оп. 36. Д. 1413. Л. 389, 391. > 11. Там же. Оп. 36. Д. 1413. Л. 390; Оп. 39. Д. 8. Л. 393. > 12. Там же. Оп. 29. Д. 307. Л. 42. > 13. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 13.Л. 80 (230). > 14. Там же. Ф. 9. Оп. 33. Д. 138. Л. 9; «Немцы вели и будут вести двойную политику». Рейхсвер глазами командиров Красной Армии//Военно-исторический журнал. 1997. № 2-С. 32. > 15. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д.13.Л. 134. > 16. Там же. Л. 153,74 (236),103 (207), 204 (106). > 17. Баграмян И. X. Так шли мы к победе. М. 1988. С. 18. > 18. Родин А. «Волга! Волга! Я — 0ка!»//3намя. 1984. № 3. С. 157. > 19. Русский архив. Великая Отечественная. Т. 14 (3-1). М. 1994 С. 85. > 20. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. М. 1957. С. 15. > 21. РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 32; > 22. Там же. Ф. 33987. On. 1. Д. 68, Л.З. > 23. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8. Л. 3 392; Оп. 36. Д. 1413. Л. 394. > 24. Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 218.Л. 58 об. > 25. Там же. Ф. 9. Оп. 39. Д. 8.Л. 392; Оп. 36. Д. 1501. Л. 89;Д. 1413. Л. 393. > 26. Там же. Оп. 36. Д. 1911. Л. 30. > 27. Трубецкой В. Записки кирасира//Наше наследие. 1991. № 2. С. 62.
> 28. Цит. по: Шнеер А. Плен.Советские военнопленные в Германии, 1941-1945. М.; > Иерусалим. 2005. С. 241. > 29. Казачковский 0. Д. Физик на войне-2. М. 2001. С. 124,132. quoted1
. ДА.!!!!!!!!!!!! . Как мой отец сказал когда я после выпуска приехал домой в парадной форме с золотыми погонами - " за такие погоны в начале века головы рубили" .
> Белое движение — это героизм и романтика. Это было прекрасно, но так безнадежно... Царь отрекся, красные победили и очень долго и извращенно насиловали страну... Теперь ее нет больше... Нет той страны и нет тех людей... Давно нет. И никогда не будет... Теперь-то, по-любому, Сибирь обретет независимость... Да и только ли Сибирь? quoted1
Каррр! Почему, кстати, Сибирь? Есть политические выкладки, экономические?