Шабаш по Высоцкому эксплуатация имени народного любимца обрела особо циничные и гротескные формы
Игорь Дьяков
Эксплуатация имени народного любимца началась давно. Но в последнее время она обрела особо циничные и гротескные формы. Воровской власти надо гримировать свое мурло. Геноцид должен глушиться любимыми песнями и образами.
08:28 08.08.2019
Нет никакой души… к 125-летию со дня рождения Михаила Зощенко
Виталий Яровой
Нет, кажется, в русской литературе писателя более циничного, чем Михаил Зощенко. Его герои даже на фоне самых человеконенавистнических произведений русской литературы предстают какими-то уродливыми монстрами, лишенными не только человеческой морали, разграничения добра и зла, но и, пожалуй, вообще всего человеческого. Сравнимы, они, пожалуй, лишь с персонажами «Мелкого беса» Федора Соллогуба, но и у тех все-таки можно найти какое-то подобие религиозного восприятия мира, хотя и в значительной мере искаженное. Герои Зощенко лишены даже этого; действия их в окружающем порождены некими инстинктами, имеющими вид прагматических, годными для выживания в бесчеловечном мире, где утилитарность определяет предел самых заветных желаний существ, не знающих зачем и для чего они живут, а также инстинктов, для которых прилагательное звериные будет звучать, пожалуй, что и комплиментом. Каждый из этих особей напоминает грубо выструганного из деревянных поленьев Пинокио. Но если Пинокио по мере прохождения своего жизненного пути одушевляется, можно даже сказать — воцерковляется, если понимать этот термин расширительно, то у зощенковских персонажей этот процесс проистекает в прямо противоположном направлении.
Чем же объяснить тот инстинктивно-физиологический, автоматический завод, позволяющий им не только адаптироваться в окружающей действительности, но и подминать ее под себя, формировать согласно своим представлениям и склонностям? Или они всегда ли были такими? Ведь должен же быть некий слом, знаменующий их переход от людей с обычными человеческими реакциями и чувствами к особям, лишь чисто формально сохраняющих приметы, если можно так выразиться, человеческого вида.
Можно было бы подумать (и это отчасти так), что этот слом обозначен пресловутым октябрьским переворотом 1917 года. Но, по Зощенко, никого слома вообще не было. Был лишь весьма плавный переход, границей которого служит некий краткий в жизни России период, но не семнадцатого года, а несколько более поздний — года этак двадцать второго, когда описываемый им тип выступил на сцену истории во всей своей красе. Можно было бы также вообразить, что наиболее упомянутый слом более всего определил сознание неимущих малообразованных слоев, мещан, оставшихся верных себе как до революции, так и после нее, если бы не повесть «Люди», где этот процесс зафиксирован в формах очень наглядных, даже, пожалуй, психопатологических, и где главным героем является человек как раз культурный, даже утонченно-рафинированный. Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Ибо ни культура, ни утонченность, ни рафинированность не помогает ему, как оказывается, в деле понимание себя как личности. Он, обладатель большого состояния, толком не знает, как этим состоянием распорядиться; бессмысленно накапливая знания о ненужных ему предметах, он не может эти знания к чему-либо применить. И, как результат, теряет самого себя как человека. Казалось бы, может ли быть более крайнее изображение деградации человеческой личности, нежели описание жизни в лесу, в животном состоянии, к которому, в конце концов, приходит главный герой. Оказывается, может. Читаем одну из сцен ближе к финалу, вид которой приводит в смущение даже ко всему привыкших зощенковских обывателей:
Какая-то белая собачонка равнодушно залаяла на него.
Нагнувшись и подняв с земли камень, Иван Иванович метко бросил в нее.
Собака с визгом отбежала за ворота и, высунув морду в калитку, отчаянно залаяла, скаля зубы.
Схватив кусок грязи, Иван Иванович бросил в собаку опять. Потом бросил еще раз. Потом подошел к воротам и принялся дразнить животное ногой, подпрыгивая и стараясь попасть по зубам.
Какое-то бешенство, испуг овладели собакою. Она в смертельном страхе скулила уже, поднимая верхнюю губу и стараясь ухватить человека за ногу. Но Иван Иванович ловко и вовремя отдергивал ногу и бил собаку рукой и грязью.
Бабка Пепелюха, как ошпаренная кипятком, выскочила из дому, подбирая самые ужасные и яростные выражения для гнусных мальчишек, дразнивших ее пса. Но, увидев большого, лохматого человека, разинула рот, сказав сначала, что довольно стыдно сознательным гражданам дразнить собак. Но снова смолкла и, разинув рот, остановилась неподвижная, глядя на удивительную сцену.
Иван Иванович, стоя теперь на коленях, боролся с собакой, пытаясь руками разорвать ей пасть. Собака судорожно хрипела, раскидывая и царапая землю ногами.
Тетка Пепелюха, страшно и тонко закричав, бросилась к Ивану Ивановичу и, еле вырвав у него собаку, убежала в дом.
А Иван Иванович, обтерев искусанные свои руки, медленным и тяжелым шагом пошел дальше.
А ведь дальше, как говориться, идти некуда: это крайняя точка одичания. Однако — чего другого ждать от существа, не имеющего даже хотя бы смутного понятия о сакральном, привыкшего жить так, как живется, как повелось, не озаренного ни малейшим отблеском хоть какой-нибудь религиозности. До революции естественной данностью для него было богатого, не знающего куда себя деть, чудака, после революции — не знающего как приспособить себя к изменившейся жизни люмпена. Вот и вся разница. И в том, и другом он без особой рефлексии и пытается, более того — не без успеха умудряется жить.
Правда, случай героя повести «Люди» все-таки крайне радикальный. Более смягченные варианты перехода от человека к неодушевленному существу Зощенко дает еще в двух повестях, названных им Сентиментальными: «Аполлон и Тамара» и «Страшная ночь». В первой из них есть эпизод, который, как мне кажется, может служить неким ключом к замку скрытой двери за отнюдь не нарисованным очагом, в котором вовсю полыхает огонь явно адского свойства. Вернее, пока еще предшествующий тому, в котором на том свете должна пылать вся зощенковская суетящаяся нечисть. Привожу этот примечательный эпизод полностью.
-Как вы полагаете, тетушка, есть ли у человека душа?
-Есть, — сказала тетушка, — непременно есть.
-Ну, а вот обезьяна, скажем… Обезьяна человекоподобна… Она ничуть не хуже человека. Есть ли, тетушка, у обезьяны душа, как вы полагаете?
-Я думаю, — сказала тетушка, — что у обезьяны тоже есть, раз она похожа на человека.
Аполлон Перепенчук вдруг взволновался. Какая-то смелая мысль поразила его.
-Позвольте, тетушка, — сказал он.- Ежели есть душа у обезьяны, то и у собаки, несомненно, есть. Собака ничем не хуже обезьяны. А ежели у собаки есть душа, то и у кошки есть, и у крысы, и у мухи, и у червяка даже…
-Перестань, — сказала тетушка, — не богохульствуй.
-Я не богохульствую, — сказал Аполлон Семенович.- Я, тетушка, ничуть даже не богохульствую. Я только факты констатирую… Значит, у червяка тоже есть душа… А что вы теперь скажете? Возьму-ка я, тетушка, и разрежу червяка надвое, пополам… И каждая половинка, представьте себе, тетушка, живет в отдельности. Так? Это что же? Это, по-вашему, тетушка, душа раздвоилась? Это что же за такая душа?
-Отстань, — сказала тетушка и испуганно посмотрела на Аполлона Семеновича.
-Позвольте, — закричал Перепенчук.- Нету, значит, никакой души. И у человека нету. Человек — это кости и мясо… Он помирает, как последняя тварь, и рождается, как тварь.
Сделав эти признания, герой тем самым признает отсутствие в мире Богом установленной иерархии, и, гипотетически, отсутствие и самого Творца.
Нет ничего, так и говорит он. Ничего здесь равно пустоте. В такой пустоте, может быть, для него даже не лишенной своеобразного блаженства, герой после этого проводит остаток своих дней. Но блаженство это совсем другого рода, нежели то, для обретения которого каждого человека призывает Бог в этот мир. Это блаженство приобретается посредством непрестанного подвига духовного делания, понуждением себя к более высокому, чем-то, что предлагает и вправду довольно убогая, за счет нашей внутренней пошлости создаваемая для самих себя жизнь, а не та, повторюсь, которую назначил для нас Творец Вселенной. Блаженство же Аполлона — это фактическое самоустранение себя из этой жизни, что уже само по себе греховно, фактически — духовная смерть, а, значит, отказ быть в этой жизни содельником Бога. Наступившая же в конце повести физическая смерть — это, таким образом, лишь констатация уже при жизни свершившегося факта. Более того — она никак не разрешает мировоззренческих проблем героя, сознательно сбросившего с себя бремя личности, ибо на Божьем Суде он будет судим по тем критериям, которые должны были определять его развитие как личности, а не те, которые он выбрал для себя сам. Кстати, этот же путь, если судить по «Голубой книге» и по «Письмам читателей» (так называется еще одна книга Зощенко), выбрал для себя и сам автор, — если, конечно, он не мистифицирует читателя. А он, по всей видимости, в этом вопросе отнюдь не склонен к мистификации, так как самым очевидным образом разделяет убеждение, к которому приходит его герой: «Человек — это кости и мясо… Он помирает, как последняя тварь, и рождается, как тварь… Только что живет по выдуманному. А ему нужно по-другому жить».
Здесь закономерно поставить вопрос: по другому — это как? Вопрос этот наверняка бы поставил в тупик Аполлона Перепенчука, хотя интуитивно он его для себя все-таки решает. Как именно — я скажу немного позже, но замечу уже теперь, что революция послужила лишь катализатором его философии, но отнюдь не порождающей ее средой.
Думается, однако, что без революции, выгнувшую ось представлений о мире зощенковских индивидов в какую-то диковинную закорючку и заставившей усомнится в раз и навсегда зафиксированной устойчивости, все эти недочеловеки могли быть бы вполне нормальными людьми.
Читаем в повести «Страшная месть»:
Борис Иванович, лежа с открытыми глазами на диване, продолжал обдумывать свою мысль. Он думал о том, что не только его женитьба, но, может, и игра на треугольнике и вообще все его призвание — просто случай, простое стечение житейских обстоятельств."А если случай, — думал Борис Иванович, — значит, все на свете непрочно. Значит, нету какой-то твердости. Значит, все завтра же может измениться".
«У автора нет охоты доказывать правильность вздорных мыслей Бориса Ивановича, — добавляет от себя Зощенко.- Но на первый взгляд действительно все в нашей уважаемой жизни кажется отчасти случайным. И случайное наше рождение, и случайное существование, составленное из случайных обстоятельств, и случайная смерть. Все это заставляет и впрямь подумать о том, что на земле нет одного строгого, твердого закона, охраняющего нашу жизнь.
А в самом деле, какой может быть строгий закон, когда все меняется на наших глазах, все колеблется, начиная от самых величайших вещей до мизернейших человеческих измышлений.
Скажем, многие поколения и даже целые замечательные народы воспитывались на том, что любовь существует, и Бог существует, и, скажем, Царь есть какое-то необъяснимое явление. А теперь мало-мальски способный философ с необычайной легкостью, одним росчерком пера, доказывает обратное».
Все эти перечисленные автором теории в совокупности не могут не влиять падких на чужие мнения героев «Сентиментальных повестей».
Дело, действительно, не в революции, равно как и не в новой мировоззренческой модели, ею привнесенной. Дело, как мы могли видеть раннее на примере перечисленных героев еще и в том, что и дореволюционная их жизнь была лишена каких бы то ни было ориентиров, в особенности религиозных — и их отсутствие, в благоприятный для них период, вылезло на поверхность. Вспомним еще раз завершение дичайшего диалога Аполлона Перепенчука с тетушкой, напоминающего пассажи таракана в одноименном стихотворении Николая Олейникова: «Позвольте, — закричал Перепенчук.- Нету, значит, никакой души. И у человека нету».
Действительно, и душа, и нравственные ориентиры, заложенные в нее Богом, и руководство этими ориентирами в повседневной жизни — все может показаться придуманным, если допустить в отсутствие в этом мире Бога. Если нет Его — то и нет космической иерархии, и одна звезда не разниться от другой, и человек ничем не отличается от червяка. И, самое страшное, нет тогда разницы человеку, как проживать ему жизнь — по человечески, по звериному, или, к примеру, как какой-нибудь моллюск, а то и водоросль.
Человек перестает быть человеком — и в результате выпада из состава мира главнейшей слагаемой части — богоподобного тварного существа, сам мир, в свою очередь, лишается смысла, обретает вид какого-то бесконечного тягучего вязкого вещества без какой бы то ни было цели. Приблизительно такого, как в «Страшной ночи»:
Вот выйдешь, например, в поле, за город… Домишко какой-нибудь за городом. Забор. Скучный такой. Коровенка стоит этакая, скучная до слез… Бок в навозе у ней… Хвостом треплет… Жует… Баба этакая в сером трикотажном платке сидит. Делает что-то руками. Петух ходит. Кругом бедно, грязно, некультурно…
Ох, до чего скучно это видеть!
И подходит, скажем, к бабе этакий русый, вроде ходячего растения, мужик. Подойдет он, посмотрит светлыми глазами, вроде стекляшек, — чего это баба делает? Икнет, почешет ногу об ногу, зевнет. «Эх, — скажет, — спать, что ли ча, пойти. Скушно что-то»… И пойдет спать.
Обратим внимание на определение «ходячее растение», применяемого Зощенко к своему персонажу, которое найдет некоторое развитие в последующих наших рассуждениях.
Вот уж действительно: «Для чего существует человек? Есть ли в жизни у него назначение, и если нет, то не является ли жизнь, вообще говоря, отчасти бессмысленной?
Конечно, какой-нибудь приват-доцент или профессор на государственном золотом обеспечении сказал бы с неприятной легкостью, что человек существует для дальнейшей культуры и для счастья вселенной. Но все это туманно и неясно и для простого человека даже омерзительно. И тогда всплывают разные удивительные вещи: для чего, скажем, существует жук или кукушка, которые явно никому никакой пользы не приносят, а тем более для дальнейшей культуры, и в какой мере жизнь человека важнее жизни кукушки, птицы, которая могла бы и не жить, и мир от этого бы не изменился».
Это — уже из повести «Аполлон и Тамара».
С оглядкой на этот ракурс уже не удивителен и не шокирующ для нас будет тот образ существования, в котором влачит остаток своих дней обретший наконец, счастье согласно своим представлениям о мире герой «Аполлона и Тамары»:
Он вступил в должность нештатного могильщика. Он ходил теперь в желтых обмотках, в полупальто, с медной бляхой на груди — № 3. От спокойного, бездумного лица его веяло тихим блаженством…
Он сознавал, что ему не понять, как надо было жить и какую ошибку он совершил в своей жизни. Да и была ли это ошибка? Может быть, никакой ошибки и не было, а была жизнь простая, суровая и обыкновенная, которая только двум или трем человекам из тысячи позволяет улыбаться и радоваться.
Однако все огорчения были теперь позади. И счастливое спокойствие не покидало больше Аполлона Семеновича. Теперь он всякое утро аккуратно приходил на работу с лопатой в руках и, копая землю, выравнивая стенки могил, проникался восторгом от тишины и прелести новой своей жизни.
В летние дни он, проработав часа два подряд, а то и больше, ложился в траву или на теплую еще, только что вырытую землю и лежал не двигаясь, смотря то на перистые облака, то на полет какой-нибудь пташки, то просто прислушивался к шуму благовещенских сосен. И, вспоминая свое прошлое, Аполлон Перепенчук думал, что никогда за всю свою жизнь он не испытывал такого умиротворения, что никогда он не лежал в траве и не знал, и не думал, что только что вырытая земля — тепла, а запах ее слаще французской пудры и гостиной. Он улыбнулся тихой, полной улыбкой, радуясь, что он живет и хочет жить…
Однако же эта растительная, во всяком случае — близкая к растительной (и, добавим, что это еще не самый худший для персонажа Зощенко вариант, ибо остальные варианты отмечены переходом в животное, а то и автоматическое существование без какого либо разграничения в автоматическом же мозгу добра и зла), — эта растительная жизнь длиться очень не долго, ибо, как мы читаем далее, «девятнадцатого сентября по новому стилю Аполлон Семенович Перепенчук помер от разрыва сердца, работая над одной из могил».
Не случаен здесь этот разрыв сердца, свидетельствующих, что даже в этом преображенном Аполлоне осталось все-таки нечто человеческое, несмотря на определенные, а, может быть, даже изрядные усилия его в себе истребить. Для тех, кто не читал «Аполлона и Тамары», добавлю, что этот не без труда давшийся переход от человека, пускай и довольно пошлого, к растению, знаменуется предварительной попыткой самоубийства.
Более иррациональными, и я бы даже сказал, религиозно мистическими обстоятельствами, обставлен такой переход в повести «Страшная месть»:
«Сильный озноб охватил все тело Бориса Ивановича. Он почти бегом пошел вперед и, дойдя до церковной ограды, остановился…
На улице было тихо.
Несколько запоздалых прохожих спешили по своим домам.
Борис Иванович постоял на углу, потом, почти не отдавая отчета в том, что он делает, подошел к какому-то прохожему и, сняв шляпу, глухим голосом сказал:
-Гражданин… Милости прошу… Может, человек погибает в эту минуту…
Прохожий с испугом взглянул на Котофеева и быстро пошел прочь…
Борис Иванович растерянно посмотрел по сторонам, ахнул и вдруг молча побежал в сторону…
Сзади, дико улюлюкая и хлопая ногами по грязи, бежали люди.
Борис Иванович метнулся за угол и, добежав до церковной ограды, перепрыгнул ее… Вбежал на паперть, тихо ахнул, оглянувшись назад, и налег на дверь.
Дверь подалась и со скрипом на ржавых петлях открылась.
Борис Иванович вбежал внутрь… Сотня прохожих и обывателей ринулась через ограду и ворвалась в церковь. Было темно… Бориса Ивановича в церкви не было. И когда толпа, толкаясь и гудя, ринулась в каком-то страхе назад, сверху, с колокольни, раздался вдруг гудящий звон набата.
Сначала редкие удары/потом все чаще и чаще, поплыли в тихом ночном воздухе.
Это Борис Иванович Котофеев, с трудом раскачивая тяжелый медный язык, бил по колоколу, будто нарочно стараясь этим разбудить весь город, всех людей».
Почему Котофеев, предчувствуя в своей судьбе некий роковой слом, бежит именно в церковь? Человек он, надо думать, малорелигиозный, Высшие Силы ему, как говориться, до лампочки. Но на помощь кого, кроме как Бога, ему рассчитывать в эту единственную в его жизни минуту прозрения? Не случайно и то, что бьет в церковный набат, подсознательно надеясь собрать, таким образом, хотя бы до какой-то степени сохранивших покамест человеческий, а, следовательно, и богоподобный образ. Но его никто уже не слышит, ибо в церковь вслед за ним врывается та самая нечисть, в ряды которой, как он предчувствует, вскоре придется влиться и ему. То, что это нечисть, интуитивно почувствовал и безрелигиозный Зощенко (тот самый Зощенко, написавший в статье «О себе, об идеологии и еще кое о чем»: «Я в Бога не верю. Мне смешно даже, непостижимо, как это интеллигентный человек идет в церковь Параскевы Пятницы и там молится раскрашенной картине») и вполне лояльный в отношении безбожников, заставивший, однако, ворвавшуюся в церковь толпу в страхе отступить перед ударом колокола. Порыв же Бориса Ивановича Котофеева — это, кажется, последней всплеск человечности в произведениях Зощенко, и, что немаловажно для нас, дополненный столь редкой у него апелляцией к религиозному. Далее начинается столь характерный и перехлестывающий через край уже без всяких оговорок бесовский социальный шабаш с полным превращением человека в заводную куклу в запрограммированном на пожизненный хаос автоматического, без малейшего намека на какой-либо смысл, бытия, осознав который сам Зощенко погрузился в не оставлявшее его всю жизнь отчаяние.
17:47 12.08.2019
Русский мир как предчувствие удивительный кладезь, неисчерпаемый источник всего самого необходимого для любого, кто устремлён в будущее
Евгений Фатеев
Как быть в ситуации, когда хороший термин, хорошее понятие медийно обесценено, зашумлено? Бросить его? Оставить его? Резво придумать новое? Или продолжать бороться за него, разделить с ним его судьбу, жить «в» нем? Я сейчас о словосочетании «Русский мир», которое не очень, к сожалению, активно используется у нас, но парадоксально активно дискредитируется нашими врагами, дискредитируется на вырост, про запас, а на Украине этим словом даже бранятся. В своем личном отношении к «Русскому миру», в своем личном переживании «Русского мира» я выбираю второе.
С моей точки зрения, Русский мир — это большое, сложноустроенное культурное, ментальное хозяйство. Русский мир — это сложнейшая вязь связей, место жительства потрясающих, красивейших, но еще не рассказанных нарративов. Русский мир — удивительный универсум, который есть и место, и условие.
Русский мир — место обитания прекрасных метафор. Русский мир — волшебное пространство образов, в котором правит бал особенная образная физика, неэвклидова математика параллелизмов и пересечений, дискретностей и континуумов, бескрайней емкости и сверх-актуальной компактности. Русский мир — это потрясающе неисчерпаемый багаж для любого человека, удивительный кладезь, неисчерпаемый источник всего самого необходимого для любого, кто устремлён в будущее.
Мне очень хочется уйти от игры в определение Русского мира. Я вполне осознанно хочу сыграть в китайскую классификацию бабочек из текста Борхеса. Я хочу поделиться скорее своими ощущениями, впечатлениями, опытом сугубо личного переживания Русского мира:
1. Русский мир — это все места, в которых живут русские, самоопределяющиеся как русские, все те, кто дышит русским языком, кто мыслит по-русски, кто даже декларирует собственную нерусскость по-русски, кого еще можно отнести к латентным русским, кого можно отнести к еще не ставшим русскими в пространстве великой Русской игры — словом это все населённые места, включенные в самоосуществление русской цивилизации, кроме России, это и Украина, и старообрядческая Аргентина, и Белоруссия, и Брайтон-Бич, и Северный Казахстан, и Сирия с её русскими женами… этот список можно длить довольно долго. Русский мир — это в том числе и пространственная транскрипция, предполагающая очень разные техники освоения.
2. Русский мир — это пространство русского языка, который изучают в Гарварде, на котором, например, украинцы говорят с грузинами. Мне кажется, русский язык перешел в стадию какого-то особенного взросления. Русский язык продемонстрировал потрясающую способность словарных и понятийных заимствований, языкового переваривания нового мира. Пока мы пребываем в состоянии пост-имперского имперского смятения, наш язык уже научился разговаривать ещё не появившимися, но какими-то очень правильными будущими нами. Наш язык проделал великую работу, которую он осуществил при переходе из XVIII в XIX век, когда соучастником созидания пушкинской ясности и прозрачности были не только Батюшков и Жуковский, но и язык присутствий, административных учреждений. Сегодняшний соцсетевой. Геймерский быт переваривает, осваивает, переводит понятийный багаж не нами придуманного нового мира. Признаком взросления русского языка также стала его потрясающая стойкость даже перед лицом отрицания русскости на русском.
3. Русский мир — это православный мир, со всеми церквами диптиха, а также не признанными, и это тоже пространство Русской игры.
4. Русский мир — это кириллический мир, мир кириллического алфавита, мир общности визуализации, воплощения языков, некой глубинной прото-общности, содружества в автоматизме предчтения — от Сербии и Болгарии до Монголии, а потому нам сегодня просто необходимы кириллические политики, большая кириллическая игра.
5. Русский мир — это и чрезвычайное, аномальное, невероятное, торжествующее разнообразие русской культуры; Русский мир — это и Метрополитен-опера в то время, когда там ставят Чайковского, и музеи Ватикана, когда в их лучших залах показывают шедевры из Третьяковки — и все эти лампочки пока еще дискретно, пока точечно зажигаются по всему миру, но дискретное может при некоторой работе и грамотном менеджменте может обратиться в континуум русского света, русского сияния.
6. Русский мир — это многочисленные сокровища, разбросанные по всему миру — это коллекции музея Хилтон в Вашингтоне и Галереи новых мастеров в государственных музеях Дрездена, Лувра и Уффици, Метрополитен-музея и Нукуса и т. д. Необходимы политики выстраивания рынка русского искусства, символической экономики русских сокровищ, обеспечение ликвидности и капитализации, производства и поминания, рейтингования, экспертизы и интерпретации.
7. Русский мир — это символическая реконкиста всех осколков, накрепко присвоенных другими культурами. Причем на этом поприще нужно быть напористыми, дерзкими, амбициозными. В пространство Русского мира необходимо возвращать и Марка Ротко, и Хаима Сутина, и Эрте, и многих-многих других. Здесь у нас впереди непростые, долгие символические войны. И это бодрит, дисциплинирует, вдохновляет.
8. Русский мир — это присвоенный русскими великий Левый проект, на который мы сохранили право первородства, знамя которого оказалось на время нами брошенным, но никем так и не поднятым. Мы — в некотором роде — ватикан Левого проекта. У нас хранится основная часть сакральных левых текстов в Институте марксизма-ленинизма (нынче — Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ)), у нас хранятся великие, эталонные визуализации Левого искусства… Мы на себе показали миру действенность левой экспансии, левой актуальности, левых практик… Мы знаем, как это бывает, мы знаем, что в них хорошего и плохого, мы обладаем иммунитетом. Мы уже убедились в какой-то не до конца понятой нами неразрывности русского и советского, хотя многие из нас и продолжают упорно отыскивать любые примеры и приметы прерывистости нашей истории в ХХ веке, сосредотачиваясь на событийной накипи. Событийные волны скрывают просто вопиющие доказательства глубинной общности русского и советского. Это и Русский модерн, и Русская модель управления, и Русский мелос, и поэтический континуум и множество всего другого. Ну, а на пост-майданной Украине нам преподали урок абсолютной неразрывности десоветизации, декоммунизации и дерусификации. Именно наши враги буквально заставляют нас отказаться от этой разрывности. Может нам пора уже их послушать?
9. Русский мир — это и пространство безопасности, сервиса безопасности, предоставляемого русским оружием, русским государством и другими русскими институтами.
10. Русский мир — это и мир русского экономического экспорта, это мир, который может подпитываться русской энергией — атомной, углеводородной и др. Это мир, который может питаться русским хлебом, русскими продуктами. Русский мир — это мир товарной коммуникации, обмена вещными посланиями, приветами русской экономики, которая будет омываться суверенным рублем, которая будет местом жительства разных экономических укладов, которая избавится от дурацких игр в ВВП, которая получит глубину измерения без синонимичности «больше» и «хорошо», в которой до окончательной суверенизации не все области человеческой деятельности будут облучены монетарной радиацией, что есть и будет залогом нашей устойчивости перед лицом грядущих потрясений.
11. Русский мир — это пространство русского рубля. Да, русские рубли еще не стали настоящими деньгами, мы ещё не научились делать, созидать, учреждать деньги. Наше государство, как эмитент, научилось лихо зарабатывать деньги, но это всё мелочь, дешевка. Пора учиться производить деньги, созидать инфраструктуру доставки стоимости, ткать конвенции соучастия в рублевых монетарных играх, превращать рубль в инстанцию соотнесения «с»…
12. Русский мир — это и мир русских институтов, мир, в котором живет русская модель управления, обладающая как недостатками, так и достоинствами. Это мир стандартов нашего потребления, поведенческих фреймов. Это мир, который мы сами еще должным образом не познали — не кодифицировали, не номинировали, не классифицировали и тем более превратили в поле институционального творчества.
13. Русский мир — это пространство истории, очень пространное место жительства очень наваристого, жирного, очень плотного и полного подробностей прошлого. Но здесь у нас впереди непочатый край для серьёзной, мощной работы.
14. Русский мир — это зона Рунета, русского интернета, в котором живут русско-говорящие и русско-думающие и не только, в которой есть альтернативный поисковик и альтернативные социальные сети, в которой есть почти всё для суверенной, не цензурируемой онлайновой жизни.
15. Русский мир — это и мир русских топонимов, это открытый русскими географический мир и даже космос. Здесь просто необходимы политики отстаивания, защиты, т.к. имеют место покушения на наше первородство. Кажется, Путин и наша верховная власть это уже понимают.
16. Русский мир — это мир порожденного русскими знания, русских открытий, богатейшие россыпи русских первозвестий и параллелизмов — радио, велосипед, цивилизационная теория Данилевского и многое-многое другое. Это мир знания, подчиняющегося русскому синтаксису. Это мир, в котором мы должны поженить гениальные прозрения со скукой технологичности, приземленностью популяризации, землеползанием эргономичности и драйвом продуктовой завершенности.
17. Русский мир — это мир по сути присвоенного нами Севера, который нам необходимо и дальше оставлять присвоенным. Это вызов нашей постоянной шукшинской тяге «На Юг!». Нам необходимо устоять перед натиском продвигаемого всеми силами мировой поп-культуры «Югу», который тёплый, раздетый, который порождает какое-то поставленное на паузу время без смены сезонов.
18. Русский мир — это славянский мир. Никуда не делась память об общем славянском прошлом, никуда не делась общность дискурса. Есть наследие панславистской мысли, панславистских грез. Как мы видим сегодня, «братушки-славяне» — самые ненадежные, самые инфантильные, самые слабые. Наши славянские братья — плохие партнеры в геополитических, имперских играх. Но это пока. Сейчас они находятся на марше в придуманный ими западный «рай». Уже появляются первые жертвы. Кто-то должен будет собирать их кости. Сломанные, распотрошенные, слетевшие с катушек глубинной идентичности, наши братушки выдают умопомрачительные примеры распутства, которые дно. Ото дна можно оттолкнуться. Бабье объектное наших братушек — податливое тесто, из которого можно начать что-то лепить. Нам необходимо придумать к имеющимся новые игры. Нам необходимо трезво выпасть из дурацкого «братского» дискурса. Здесь у нас впереди большая, полная испытаний работа, увлекательная игра. Нашим же «братушкам» придется заново познакомиться с новым русским прагматизмом, который куется буквально на наших глазах. Новым русским оптимистическим прагматизмом.
19. Русский мир — это мир внутренней воды, способ особенного речного существования, которое существует, но плохо рассказано. Нам нужно только вспомнить о Русском речном мире. Он живёт в нас как память нашего социального тела.
20. Русский мир — это пейзаж, измеряемый Русским Мелосом, еще не кодифицированным, еще заглушенным псевдо-фолком сельских ДК. Наши молодые уже готовы к приходу Русского Мелоса, т.к. поставляемое Западом они слушают по-животному, пожирая вибрации, ритмы, но не смыслы. И эта наша очередная реинкарнация способности к какому-то глубинному слушанию, родившаяся во времена пришествия «Битлз», поможет приходу настоящего Русского Мелоса.
В вышеприведенных мазках, впечатлениях и ощущениях постоянно используется слово «игра». С моей точки зрения, Русский мир — это пространство большой игры, Великой Русской игры. Очень сложно даже попробовать описать, определить эту игру. Великая Русская игра — это институциональная, длинная и долгая игра. Это наша игра. Эта игра предполагает возможность проигрыша. Как бы проигрыша. Для Великой Русской игры необходимо учредить правила. Очень важно всем нам научиться ловить кайф учреждения, учредительства, получать эдакое демиургическое удовольствие, ощущать наслаждение от обладания ключами к сложнейшему механизму, браздами истинного, глубинного управления.
Пока мы способны лишь к счастью победы, первенства в придуманных кем-то играх. Однако мы постоянно получаем щелчки от демиургов, мастеров игры, которые не гнушаются на наших глазах менять правила. И речь даже не о собственно играх — например, Олимпийских и иных. Обладая самыми большими запасами газа, невероятно разветвлённой газовой инфраструктурой, мы не преуспели в созидании института цены на газ. Цена на газ — это прежде всего игра, предполагающая массу нюансов. Учреждение цены на газ — это и есть истинное управление. У нас же с этим не очень получается. Надеюсь, пока.
Наверное, неплохо побеждать в придуманном не нами футболе, но разве не круто побеждать самим футболом, как сублимацией войны, как мощнейшим символическим ресурсом. Разве нам не стоит бороться за придуманные нами виды спорта? Самые разные. Самбо и русский хоккей, городки и др.
Русский мир — это пространство Великой Русской игры, которая сообщит ему ёмкость, глубину, вместительность для Другого. Нам нужно учиться взаимоотношениям с этим необходимым Другим. Еще в значительной части Русский мир — это место жительства пусть и потрясающего, но еще не актуализированного наследия, лишь возможности, лишь вероятности. Для актуализации наличного, эдакого ментального сокровища, для превращения его в ментальный кэш нам нужно как-то очень глубоко прочувствовать продуктивность позиции «ничто не гарантировано». Нам необходимо преодолеть в себе эдакое имперское смятение, возникшее после нашего большого, признаем это, геополитического поражения. На нашей игровой площадке играют Другие. Мы сами еще не нащупали контуры Великой Русской игры, а нам уже предлагают версию чужой, и уже играют в нее, и уже вовлекают нас в эту игру.
Нам необходимо ощутить кайф и легкость позиции Давида перед лицом заплывшего жиром Голиафа. Нам нужна энергия Вечной русской молодости. Да у нас нелады с пространственной проекцией Русского мира. Но у нас очень хорошие стартовые позиции для большого рывка в области символической, в которой у нас всегда было не всё в порядке. И огромность предстоящей работы не может не восхищать! Это осознанное конструирование русской поп-культуры и учреждение суверенной денежной системы, кодификация национального фаст-фуда и формирование целой философии добавленной стоимости… и множество всего другого.
Для Великой Русской игры нам необходима какая-то новая душевная ёмкость, душевная вместительность. Нам необходимо обладание каким-то особенным чувственным желудком. В нас должно поместиться очень многое — якобы доисторическая Евразия, и домосковская княжеская чересполосица, и совершенно не знаемое нами московское царство, и еще меньше знаемая нами романовская империя, и уже спасительно забываемая нами советская цивилизация. Это очень непросто. Каждый раз каждый из нас норовит споткнуться о вопиющие детали. Нам необходима способность к здоровой и животворной отстранённости. Мы еще не выбрали правильную дистанцию. Но это поправимо.
Не менее важно понимать, что Русский мир не сводим к Русскому государству. Во имя столь чаемой нашими сегодняшними бюрократами от бизнеса и власти эффективности Русскому государству лучше отказаться от монополии на Русский мир. Хотя бы на время. Совершенно понятно, что роль Русского государства в этой Великой Русской игре будет определяющей, главной, но не монопольной. Было бы хорошо, если бы государство если не помогло, то хотя бы не мешало складыванию многоцветья институтов-игроков, институтов-агентов Великой Русской игры.
Русский мир — это еще практически не актуализированная, не введенная в пространство интерпретации матчасть. Мы пока еще находимся в состоянии экзистенциальной скуки ворочания глыбами борения. Пора уже ускользнуть, сбежать из дихотомии «быть нам или не быть» в облако интерпретации, в облако бесчисленных слов о себе, слов о словах о себе. И это облако необходимо обратить в настоящий и всесокрушающий циклон, который обязательно прольется ливнями осмысленного действия. И у нас всё для этого есть. Нужно только не лениться.
10:05 13.08.2019
Да уж, кладец еще тот. Так чего у вас ёжик носит не еду, а їжу?А очки ві носите на немецких глазах?
10:08 13.08.2019
Русский мир это смерть и разруха, это насилие, жестокость и подлость. Это гибель детей в Чечне, Сирии, Украине, Грузии и Беслане.
13:00 21.08.2019
Прилепин, Дугин, русский костюм и советское кино 24 августа, Усадьба Захарово: лекции и встречи
Блог Русского Художественного Союза
11:00/ Патриарт. Мария Гельфанд «Советская архитектура. Из чего сложилась среда, в которой мы живём?»
Мария Гельфанд — архитектор, автор проекта «Советские текстуры», в котором по десятилетиям представлена палитра образов, деталей, текстур советской архитектуры. Визуальный паттерн окружающей среды, сформированной в СССР, является важной частью нашей повседневности и оказывает влияние на развитие современной архитектуры и градостроительства.
12:00/ Усадьба. Захар Прилепин «Есенин как религиозный поэт» — о пророческом даре Сергея Есенина, о музыкальной структуре его поэзии и мифах вокруг его жизни и творчества.
12:00/ Патриарт. Иван Ходырев и Маргарита Казарина «Традиционные мотивы в современном российском предметном дизайне».
Интересно следить за развитием предметного дизайна в России в последние 10−15 лет. Наблюдается не только совершенствование качества, но и поиск своего пути взамен копирования зарубежных авторов. Традиционные мотивы в современном российском дизайне также присутствуют и в некоторой мере набирают обороты. На лекции будут представлены примеры таких дизайн-решений.
13:00/Лесная. Денис Чернов «Моя коррида». Иногда нужно опуститься на дно для того, чтобы оттолкнуться и выплыть на поверхность. Писатель Денис Чернов расскажет историю о том, как после долгого и стабильного карьерного роста он был вынужден стать рабочим на скотном дворе. Даже в столь новой и не свойственной ему сфере он сумел добиться успеха.
13.00/Усадьба. Александр Дугин «Традиция и её субъект» — об истоках традиционализма и проблемах, которые ставит перед ним эпоха постмодерна, о противопоставлении мира современности миру традиции, о революционном консерватизме, а также о космическом яйце истории.
13:00/ Патриарт. Кирилл Чижов «Художественный образ русского костюма в творчестве скульптора Кирилла Чижова. Современный взгляд».
Кирилл Чижов в своем творчестве исследует образ женского национального костюма и воплощает его средствами скульптуры и графики. Образы, им созданные, проявляют сам характер русской женщины через элементы традиционной одежды. Глубина заданной темы, а также достаточная лаконичность в композиционном и цветовом решении, делают его произведения очень актуальными.
13:00/ У Марьи Алексеевны. прот. Алексий Яковлев «Добровольческий проект „Общее Дело. Возрождение деревянных храмов Севера“. Особенности организации экспедиций» — неравнодушные люди разных профессий стремятся сохранить древние святыни Православия и памятники деревянного зодчества. О возрождении деревянных храмов расскажет на «Традиции» руководитель проекта — протоиерей Алексий Яковлев, настоятель храма преп. Серафима Саровского в Раеве.
Часы KREZ Pulz от 4590р Сравнивайте цены более чем в 20000 магазинов. Выбирайте товары по выгодным ценам! Узнать больше market.yandex.ru Яндекс.Директ 14:00/ Лесная. Андрей Анисимов. «Традиции и развитие современного церковного искусства в работах Гильдии храмоздателей» — о современных тенденциях церковного искусства расскажет заслуженный архитектор РФ. Гостей фестиваля ждет иллюстрированный рассказ о проектах «Гильдии храмоздателей» и презентация документального фильма режиссера Максима Гуреева «Анисимов».
14:00/ У Марьи Алексеевны. Юрий Буйда «Между историей и памятью: литература на третьем пути».
Когда писатель обращается к прошлому, давнему или недавнему, он оказывается между двух огней — между историей-документом и памятью-мифом. Часто документы фиксируют только часть фактов, по которым трудно, а иногда и невозможно, реконструировать то или иное событие. При этом народная память по разным причинам придает именно этому событию огромное значение, «дополняя» факты домыслами, а то и вымыслами, не выдерживающими проверки наукой. И задача писателя уметь балансировать между фактом и памятью сердца. Почему это важно расскажет писатель и журналист, лауреат премии «Большая книга» Юрий Буйда.
рассказ об опыте работы сети этнокультурных центров Карелии, секреты успешных практик и даже провалов; наши последние проекты и разработки.
15:00/ Лесная. Михаил Богатов «Чем живо искусство? Канон и современность»
Главный вопрос лекции — вопрос о жизни искусства, но не с позиции искусства как объекта. Искусство — живой субъект истории, он имеет свои интересы, потребности и ощущения. И если смотреть на него таким образом, сразу же подсвечиваются интересные и редко замечаемые детали нашего поведения. Именно с этой стороны проанализируем тенденции актуального искусства на встрече с куратором Всероссийского фестиваля поэзии «Центр Весны», философом Михаилом Богатовым.
15:00/Патриарт. Даниил Макаров «Современная церковная архитектура и традиция».
Сегодня часто приходится слышать о том, что постройка храмов в исторических стилях требуется для восстановления прерванной революцией традиции храмоздательства. Являются ли современные копии исторических церквей традиционными? Что является традицией в церковном искусстве и может ли инструментарий современной архитектуры создать традиционный храм?
15:00/У Марьи Алексеевны. Светлана Гнутова «Традиция русского паломничества. Предметы личного благочестия» - паломнические реликвии во все времена являлись, прежде всего, предметами личного благочестия и памятными евлогиями — благословениями. О паломнической иконе — в беседе с известнейшим историком и искусствоведом, сотрудником Музея древнерусской культуры им. Андрея Рублева.
16.00/ У Марьи Алексеевны. Михаил Трофименков «Предчувствие. Советское кино и гибель СССР» — Когда «это» началось? Когда по советскому монолиту прошли едва заметные, но роковые трещины? Кинокритик Михаил Трофименков ищет ответ в зеркале кино, и именно — воплощение катастрофических предчувствий на материале войны. Точнее говоря, военной памяти, звучавшей (иногда одной фразой или кадром) в большинстве самых «мирных» фильмов. С конца 1960-х фигура ветерана обретает трагические оттенки («Июльский дождь», «Полуденный паром», «Три дня Виктора Чернышева»). Общество потребления не нуждается в еще молодых победителях, как бы ни был высок их статус. И неслучайно финальную точку в истории и СССР и его великого кино поставил в начале 1980-х шестикратный сталинский лауреат Юлий Райзман своим мощным реквиемом по ветеранам («Частная жизнь», «Время желаний»).
16:00/ Лесная. Евгений Фатеев «Стенограффия» и стенограффия: исповедь инсайдера стрит-арта" - увлекательный рассказ о кириллице в рекламе, дизайне и … граффити! Разговор с креативным директором агентства Streetart, сооснователем и куратором международного фестиваля «Стенограффия» о легальном и нелегальном, о «продажном» и «чистом» уличном искусстве, которое пока еще не стало искусством общепризнанным, но хочет и может им стать.
16:00/ Патриарт. Ольга Ковалёва «Средневековый религиозный орнамент в контексте современного дизайна».
Орнаменты прошлых веков всегда обладали символическим значением, будь то традиционная вышивка или роспись храма. Многие символы забыты, но осталась визуальная красота образа. Она не только хранит, заложенные смыслы, но поражает и вдохновляет современников своей лаконичной гармонией. Ольга Ковалева — дизайнер, преподаватель в Школе дизайна НИУ ВШЭ, расскажет о своем исследовании средневекового орнамента и возможностях его воплощения в дизайне.
17:00/ Лесная. Герман Садулаев «Роман идей» в истории словесности и в современной культуре: от Платона к Пелевину" - разговор с писателем о популярности и потенциале литературного жанра «роман». Роман будут переписывать, перечитывать и пересказывать, по роману можно поставить спектакль и снять фильм. А как экранизировать Аристотеля? Никак. Поэтому Аристотель породил схоластику, а Платон — интеллектуальную беллетристику. Всему этому, а также современным романистам, и будет посвящена лекция.
17:00/ У Марьи Алексеевны. Наталья Филиппович «Многоцветье славянской радуги. Польское православие и Русский мир» — разговор на тему современной славянской Европы. Это явление пока ещё мало обнаруживают себя во внешнем активном проявлении. Однако два фактора мировой современной политики и общественного культурного состояния неизбежно призовут её к жизни — это глобализм с его унификацией национальной индивидуальности и апостасия христианской цивилизации.
17:00/ Патриарт. Маша Андрианова «Народная культура как источник вдохновения».
Мода на поиск национального стиля в России набирает обороты. Однако нужно обладать талантом настоящего художника, чтобы создавать современную одежду в русле прерванной традиции. Этим мастерством обладает дизайнер Маша Андрианова. На лекции дизайнер расскажет о своем творческом подходе, исследовании традиционной культуры, покажет свои работы прошлых коллекций, а также представит элементы из новой.
18:00/ У Марьи Алексеевны. Алексей Козырев «Поэтика детства в русской философии» — о том, как детские грёзы и воспоминания ранних лет встраиваются в философские умозрения Владимира Соловьева, Павла Флоренского, Николая Лосского и других ярких русских мыслителей. Русская философия родилась под звездой романтизма, а романтизм включает культ ребенка, «своего в семье богов, чужого в семье людей». Только ребенку доступно целостное восприятие мира, взрослый же тщетно пытается собрать мир из разрозненных кусков.
18:00/ Лесная. Андрей Новиков-Ланской «Православная история ордена госпитальеров» — госпитальеры (также известный как орден иоаннитов или Мальтийский орден) — один из самых древних и знаменитых духовно-рыцарских орденов Европы. На протяжении почти тысячи лет он находится в лоне католической церкви, однако самые решающие моменты его истории связаны с православными людьми. Одним из них был российский император Павел I, ставший Великим магистром этого ордена и учредивший его православную ветвь — Великое Приорство Российское, существующее до сих пор. Андрей Новиков-Ланской — писатель, публицист, историк культуры.
19:00/Лесная. Александра Баркова «Татьяна, русская душою»: трактовка романа, которую скрывают от школьников" - образ Татьяны сегодня вызывает большие споры. Поэт назвал её «милым идеалом», но какой смысл он вкладывал в эти слова? — ведь значение слов за два века могло и измениться. Мы со школьной парты выучили, что Татьяна — «русская душою». Но что, если дело не в любви героини к природе, а в социальных нормах, которые существовали двести лет назад в России и совершенно непонятны жителям современного мегаполиса?
20:00/У Марьи Алексеевны. Михаил Тарковский «Сибирь как часть русского мира» — беседа с писателем о красоте и величии Сибири, о жизни в Туруханском районе Красноярского края, о русском народе и судьбах Родины; показ фрагментов из фильмов и чтение стихов.
Фестиваль проходит при поддержке Министерства культуры Российской Федерации, Министерства культуры Московской области, Администрации Одинцовского района Московской области. Генеральный партнер фестиваля — девелоперская группа «Сити XXI век».
Официальный сайт, билеты, дорога:
Для жителей Одинцовского городского округа посещение бесплатно при предъявлении паспорта с пропиской. Также бесплатно посещение для пенсионеров, многодетных семей, инвалидов и иных льготных категорий граждан.
20:17 07.09.2019
О кириллице и немножко нервно основа нашей идентичности находится под угрозой
Евгений Фатеев
Собственно, кто я такой, чтобы писать этот текст? Да и кому он адресован? Собственно кто его прочитает? А если и прочитает, то зачем этим немногим все в нем описанное? Не знаю. Сегодня стала возможной удивительная история — можно писать никому, писать вообще, писать в никуда. Средь шумного бала бурления информационной пены, можно пребывать в почти эталонной тишине. Кто сегодня читает «многобукав»? Да и с какой собственно стати затурканный повседневностью провинциал вдруг решился порассуждать на эти глобальные темы? У меня только одно объяснение для этого бессмысленного занятия — я хочу зафиксировать свои представления об идеальной стране. Я придумываю самому себе правильную страну. Мне это интересно. Может это будет интересно еще кому-то. Вообще давайте вместе поиграем в придумывание прекрасной страны. Что мы теряем?(улыбка)
Позволю себе нескромность в самом начале процитировать себя:
«Русский мир — это кириллический мир, мир кириллического алфавита, мир общности визуализации, воплощения языков, некой глубинной прото-общности, содружества в автоматизме пред-чтения — от Сербии и Болгарии до Монголии, а потому нам сегодня просто необходимы кириллические политики, большая кириллическая игра» (статья «Русский мир как предчувствие»).
«Еще одна примета того, как дизайн „вписан“ в городской <екатеринбургский> культурный ландшафт — высокий градус латинизированности. Типографически общественные пространства в Екатеринбурге в значительной степени латинизированы. В комплексе причин такой алфавитной несуверенности городских общественных пространств наиболее значима та, что в нашей стране отсутствуют кириллические политики, которые в публичном поле могут быть только государственными. У нас очень мало красивых и бесплатных кириллических шрифтов в отличие от латинских. Кириллическая недостаточность в общественных средах кажется нам вопросом, ни много ни мало, национальной безопасности. Малый и средний бизнес, представители субкультур в значительной степени самопрезентуются на латинице» (статья «Реклама и дизайн» в исследовании «Культурный пульс Екатеринбурга»).
Сегодня не будет преувеличением говорить о том, что кириллица, основа нашей идентичности, основание нашей особости и самости, по сути наше всё, находится под угрозой:
1. В 1990-е годы от кириллицы уже отказались Азербайджан, Молдавия, Узбекистан и Туркмения, уже принято решение о переходе на латиницу в Казахстане.
2. Уже дискутируется переход на латиницу на Украине и в Сербии, причём в Сербии ползучая латинизация набирает обороты, на латинском алфавите выходят две газеты, в Черногории кириллица и латиница уравнены в правах.
3. Время от времени в Татарстане, даже в нашей стране, поднимается тема перевода татарского языка с кириллицы на латиницу.
4. Самое опасное — кириллица стремительно исчезает из самопрезентаций молодежи, сегодняшние молодые самопрезентуются преимущественно на латинице, вообще в ином дискурсе, в ином вещном и визуальном синтаксисе.
5. Не менее опасная тенденция — кириллица постепенно вытесняется из городского быта, городского шума — значительная часть корпоративного сегмента самопрезентуется на латинице, латиница на равных сосуществует в логотипах и айдентиках большого, среднего и малого бизнесов.
Несомненно, это является результатом чьих-то и каких-то политик. Но есть и некоторые институциональные, кажущиеся объективными причины:
1. Сужается само поле использование кириллического алфавита, сегодня люди все меньше читают, хотя нельзя не признать, что у нас довольно мощная современная литература, но сегодня мы живем во времена выхода на арену homo videns (человека смотрящего), всё чаще в общении используется новый иероглиф (эмоджи, смайлик, стикер), происходит фундаментальное отучивание человека от способности представлять, не собирать и вызывать эмоцию при помощи букв, а «назначать» её знаком, набирает силу тренд наступления новой архаики, варваризации.
2. Кириллический рынок значительно сузился после распада СССР. Более того, не будет никакой теорией заговора утверждение о том, что антикириллические политики существуют, последовательно реализуются, а вот кириллических политик нет. Создается впечатление, что наша крайне некомпетентная в гуманитарных вопросах власть не очень понимает важность таких политик для нашей национальной безопасности.
3. Кириллический мир в последнее время не рождает оригинальных решений для придуманной не нами современности, наш язык потому и заимствует сегодня так много из английского, что сам не «делает» ее. Причем нужно признать, заимствует наш язык, осваивает и присваивает слова очень талантливо и уже далеко не в первый раз в нашей истории.
4. Кириллических шрифтов (особенно бесплатных и особенно красивых) на рынке относительно мало, тайп-дизайнеров едва ли не единицы, не сформировано тайп-сообщество. Нужно признать, сегодня латинских шрифтов больше, и они красивее.
5. Из кириллической среды пока выходит весьма скудная поп-культура. Нужно понимать, что если страна «не делает» свою поп-культуру, ей ее обязательно сделает кто-то другой.
6. Наше гуманитарное сообщество не занимается словотворчеством, фиксацией и кодификацией, мотивированием и управлением словотворчеством широких слоев нашего очень талантливого населения.
7. Будем честны, кириллическая среда сегодня не порождает оригинального, эдаких культурных «первоисточников»; сообщество культурных производителей просто не способно загрузить, заполнить самостоятельно логистическую систему современной культуры.
Совокупность этих (и еще многих других) факторов порождает довольно невеселую картину. Но не все так плохо. У нас есть шанс оседлать глобальный тренд деглобализации, регионализации и кастомизации. Также нельзя не учитывать и то, что сегодня уже многие участники символического рынка понимают, что региональное, национальное, частное — необходимое топливо для отличия, оригинальности даже для самых амбициозных творцов. Кириллический мир, кириллический рынок составляет сегодня пока еще более 250 млн. человек. Это очень серьезный цивилизационный актив, это очень серьезный рынок. Это пространство огромных возможностей. Это место жительства кириллического сознания, глубинной цивилизационной общности. Это то, за что просто необходимо бороться, а значит создать комплекс кириллических политик. Вот некоторые из них:
1. Организация внушительных, но самое главное — постоянных и качественных, бесплатных и широко доступных, адаптированных и для других кириллических стран, шрифтовых эмиссий, через систему грантов, прямого найма тайп-дизайнеров — чем чёрт не шутит, было бы здорово, если бы появилось государственное тайп-агентство; нам просто необходимо создать критическую массу бесплатных кириллических шрифтов; сегодня крайне неверно считать, что рынок сам всё решит, что тот, кому нужно, сам купит, поучаствует в создании рынка кириллических шрифтов; так не будет; сегодня мы пребываем в ситуации почти экзистенциальной, само собой ничто не сложится, необходимо проектное усилие, приложение воли.
2. Мотивировать креативное сообщество на создание Клуба тайп-директоров, по аналогии с подобными структурами в западном мире, с регулярным конкурсом, награждением лучших шрифтовых решений года, внушительным премированием.
3. Мотивировать занятия кириллической каллиграфией, поддерживать кириллические выставки каллиграфов — вообще как-то больше нужно замечать эту отрасль культуры.
4. В несколько этапов, не шоковым образом запретить регистрацию крупных, малых и средних предприятий, ориентированных на внутренний рынок, с логотипами на латинском; разработать четкий регламент использования латинской версии логотипа для предприятий, заявляющих намерение осуществлять внешнеэкономическую деятельность.
5. Поддерживать инициативы по продвижению кириллицы в молодежной среде, мотивировать появление кириллических самопрезентаций субкультур, достичь кириллизации культурной сцены.
6. Создать жёсткие контрольные органы, эдаких кириллических инквизиторов для контроля за соблюдением шрифтовых регламентов.
7. Проводить последовательную работу по актуализации кириллического наследия — литературного, живописного, дизайнового — массивы неактуализованного, но уже созданного, в нашей культуре столь огромны, что иногда непонятно, почему… почему же мы столь нелюбопытны? Просто необходим государственный заказ на актуализацию всего, что хранится в наших библиотеках, музеях и архивах… если полюбопытствовать, сколько всего написанного в XVIII веке ещё не опубликовано, то волосы встают дыбом!
8. Мотивировать, кодифицировать активное словотворчество для описания текучей современности через поддержанные медиа институты «новое слово месяца», «новое слово года», — необходимо заразить всех игрой в словообразование, это не самослучающиеся процессы, такие игры можно запустить и поддерживать; вообще необходимо словотворчество и словофиксации, словарные игры отшить от только академического сообщества, академическое сообщество лингвистов и филологов не должны обладать монополией на такого рода игры, особенно сегодня, когда наши дипломированные лингвисты чудовищно несуверенны, готовы за гранты сдать все что угодно; вынужден заявить совсем греховное — сегодня часто диплом или научная степень в этой области часто могут стать знаком профнепригодности, интеллектуальной коррумпированности и прочего всего не самого хорошего…
Разумеется, всё это меры, которые сработают, когда случится расцвет суверенной поп-культуры, когда наши интеллектуалы начнут выдавать по-настоящему ценное и актуальное, когда появится драйв языковой, словотворческой игры, когда появится сообщество культурных политиков, способных к умной автаркии.
Самое главное — нам нужно понять, что язык разговаривает нами. Именно кириллица способна поведать миру что-то очень важное и особенное. Именно в кириллической среде возник великий русский язык, язык истинной свободы, язык абсолютного творчества, язык, обладающий потрясающей способностью к оттенкам и деталям, частностям и интонациям, потрясающий пластилин для безграничного творчества.
Нам необходимо понимать многочисленные угрозы, одной из которых становится и кажущаяся невинной необязательность онлайнового языка, эдакая легитимность допустимой, оправданной безграмотности. СМС-язык, язык социальных сетей и мессенджеров — это взлом незыблемости языковых правил. Миром правит эдакая языковая расхлябанность, санкционированная безграмотность. Всё это по сути стало эррозией языка. Языковые правила сегодня находятся под ударом «рационализации», «реформ». Отрицается уже само право языка на самоценность правил, которые все чаще рассматриваются, как нечто необязательное, ненужное, излишнее.
Я очень верю в то, что мы выстоим и на кириллическом фронте, а это самый настоящий фронт сегодняшней когнитивной войны. Прорвёмся!
13:58 13.10.2019
Певец глубинной Руси памяти Василия Жданкина
Владимир Семенко
Когда я впервые услышал Василия Жданкина, то сразу сказал — себе и другим: это артист уровня великого Штоколова. А его трудная судьба — увы, продукт и достояние нашей безвременной, во многом потерявшей себя эпохи. Его голос завораживал не только глубокой проникновенностью и редкостным тембром, не только той неповторимой и трудно выразимой «изюминкой», что всегда отличает подлинное, незаурядное дарование. Он просто дышал великой и сегодня почти вышедшей из «употребления» подлинностью и тем с первых нот навсегда привязывал к себе, становясь неотъемлемым достоянием жизни; казалось, что этот голос и эти песни в таком именно исполнении ты слышал и знал всегда, а сегодня тебе их просто напомнили. Подлинность, которая не покупается и не дается современным передовым технологиям, не имеет ничего общего ни с какими рейтингами, индексом упоминания и ценами на билеты. Подлинное искусство, что в наши дни далеко не всегда обречено на успех.
Эта подлинность творчества столь безвременно ушедшего от нас артиста относима, конечно, не только, так сказать, к «форме», к вокально-исполнительской стороне дела. Она в полной мере связана с той смысловой нагрузкой, с тем содержанием, которое оно в себе несло. Он был столь любим одними и с не меньшей силой ненавидим другими, и для того были весьма веские причины.
Мы сейчас пришли к тому, о чем еще недавно не могли и помыслить, а если и могли, то лишь как о законченном синониме и выражении абсурда. Для слишком многих у нас «Украина» ныне ассоциируется с образом злобного врага, ненавидящего «русский мир». «Украина» — это то, что гнобит наших русских на Донбассе, дает волю всевозможной нацистской сволочи, полностью подпало под стойкую зависимость от наших врагов. В нас все меньше живого, непосредственного чувства того, что Украина — это весьма значимая часть нас самих, наше неотъемлемое и дорогое каждому русскому достояние. Василий Жданкин не занимался политикой; он не был депутатом, журналистом, писателем, политическим философом, властителем народных дум. Но каждой нотой спетых им песен он возвращал к жизни правильное, подлинное ощущение Украины, возрождал в нас глубокую, исконную, давнюю и сильно подзабытую любовь к ней. Упрекнуть его в том, что он не любил Украину, не могли самые жестокие его ненавистники; но тем сильнее они ненавидели его, ибо слушая его песни, даже самый нечуткий человек всеми фибрами души ощущал главное: любить Украину — значит быть русским.
Малоросс по рождению и украинец по паспорту, он напомнил всем, по обе стороны пресловутой границы, эту простую истину, прорываясь к изначальной и вечной исторической подлинности о нашем большом — и столь многообразном народе. Если спросят, в чем тайна его неизъяснимого обаяния, этой с первых нот, безо всяких рассуждений и умственных изысков воскресающей памяти, что несли в себе его песни, спросят, как все-таки можно выразить это чувство на словах, то я отвечу: его тайна в том, что он, в числе очень и очень немногих, был певцом глубинной Руси. Той сокровенной и чаемой нашей Родины, что самóй тоской и болью о ней свидетельствует о том, что она, эта подлинная Россия, все еще жива, несмотря ни на что.
Сегодня «русский» патриотизм пребывает в не менее жалком состоянии, чем патриотизм «украинский», цепляющийся за нелепого Бандеру, как утопающий за соломинку. Наш патриотизм, при всей его многословности и привычно-шаблонных ссылках на классиков русской мысли, полон фантомов и рабской увлеченности всевозможными идеологемами, всеми правдами и неправдами затемняющими изначальную, исконную русскую суть. Всевозможные язычники, всякого рода уменьшительные националисты, «православные сталинисты», социалисты-утописты с якобы христианским оттенком, да Бог знает кто еще, со спутанным, обрывочным сознанием, полным ложных, надуманных фобий и фантомных болей, похоже, во многом непоправимо травмированным катаклизмами последних десятилетий. Когда пел Жданкин, все эти миражи, или, как говорится в наших молитвах, «нощные мечтания» отступали, и прояснялась простая и великая русская суть: мы происходим из православного царства, и вне этих двух очевидных вещей, совершенно неоспоримых для здорового сознания, нас просто нет.
Глубинная, сокровенная Россия — православная и монархическая, безо всяких примесей. В ней нет идеологической путаницы и болезней сознания. Есть лишь сознание своего греха и тоска по утраченному Царству, земному и небесному, жажда покаяния и упорное стремление к Небесам. Она, наша подлинная, незамутненная Родина, вопреки всему терпеливо ждет своего часа, питаясь верой и надеждой на возвращение.
Наша русская миссия — это борьба за нее, и вне этой борьбы жизни нет, а есть лишь одно прозябание.
За Веру, Царя и Отечество
Мы головы сложим свои!
Всем в мире известно — бояться нам нечего,
Но разве измены, други мои!
Пречистая Мать нас венчала с Россиею,
Тяжёл этот светлый венец,
Мы в бой за Отчизну пойдем как на исповедь,
Грехи нам отпустит горячий свинец.
«За веру, Царя и Отечество» — этим трагическим и вместе с тем очень светлым и пронзительно-трезвым шедевром он обессмертил свое имя. Так будем же достойны того, что мы это слышали, что жили и даже что-то делали рядом, а некоторые и вместе с ним.
