«В будущем будет создана такая форма контроля над обществом, аналога которому не знает история…. бесчисленное множество людей, равных и одинаковых, будут жить в постоянной погоне за все новыми и новыми удовольствиями. Они полностью подчиняться той силе, которая эти удовольствия поставляет. И сила этой власти будет абсолютна и незыблема.» Олдос Хаксли.
КУЛЬТУРУ МАССАМ
«В будущем будет создана такая форма контроля над обществом, аналога которому не знает история…. бесчисленное множество людей, равных и одинаковых, будут жить в постоянной погоне за все новыми и новыми удовольствиями. Они полностью подчиняться той силе, которая эти удовольствия поставляет. И сила этой власти будет абсолютна и незыблема.» Олдос Хаксли.
О каких удовольствиях говорит Хаксли? Каким образом удовольствия могут стать средством контроля? И что это за сила которая эти удовольствия поставляет? Когда в ХХ веке на авансцену истории вышли массы, весь цивилизованный мир, вне зависимости от политической системы каждой страны, встал перед вопросом, как контролировать эти миллионы, и направить их энергию в безопасное русло.
Политические и экономические механизмы регулирования общественных процессов были недостаточны. Церковь, как идеология и основной институт воспитания общественного сознания, начала утрачивать свои позиции, и роль церкви, как воспитателя масс, должна была взять на себя культура, новая культура.
Новая культура поставила на конвейер огромный поток книг, журналов, кино, музыки, в количествах, во много раз превышающих все, что было создано когда-либо раньше. И, прежде всего, телевидение, все 24 часа в сутки, все 386 дней в году.
По определению французского философа Ги Дебор, телевидение, став основным источником развлечений, превратило искусство в «бесконечный поток банальностей, представленных со страстью шекспировских трагедий.»
Традиционная культура, выросшая из религии, была в своей основе идеалистической, но в ХХ веке индустриальное общество ставило перед собой задачи сугубо материальные и новая культура должна была воспитать новое материалистическое мировоззрение. Образы искусства обладают большей силой воздействия нежели политические лозунги, прямая пропаганда и искусство превратилось в инструмент воспитания масс.
Традиционная культура была предназначена для образованной элиты, отвечала ее интересам — познанию мира, его истории, человеческой психологии и требовала многолетнего воспитания. Она содержала высшие духовные ценности без которых невозможно истинное усовершенствование общества и человека, она была аристократична, обращалась к ценностям духовным, доступным только тем кто не тратил всю энергию на выживание, высшим классам. Литература, театр, опера, балет предназначались для узкого круга образованных людей, культура была предметом роскоши.
Новая культура, массовая, должна была стать предметом ежедневного потребления и только индустриальный метод ее создания мог обеспечить доступный по цене культурный продукт. Новая культура для масс должна была соответствовать запросам миллионов простых людей, живущих в сугубо материальном, физическом мире, в котором духовные ценности не более чем абстракция, ценность личности достаточно сомнительна, а ценность культуры в её способности развлекать.
Традиционные народные развлечения стали фундаментом на котором развивалась массовая культура, уличное зрелище, цирк, рыночный балаган, ярмарка. Они с их праздничностью, зрелищностью, жизненным оптимизмом удовлетворяли незатейливые вкусы городских низов которые стали основными потребителями новой демократической культуры рыночного общества.
Можно было бы предположить, что культура для масс впервые появилась в странах рыночной демократии, но это произошло впервые в Советской России 20-ых годов прошлого века, в которой она имела, правда, другое название, «пролетарская культура». Искусство стало принадлежать народу.
В Советской России создавались массовые зрелища на огромных городских площадях, и советские идеологи этого времени, раньше чем идеологи Запада и точнее, откровеннее их, формулировали задачи массовой культуры. Искусство должно было «служить народу», т. е. тем идеологическим целям, которые определяла руководящая элита. Главной из всех целей пролетарской культуры был подъем экономики которая была важнее морали, эстетики и духовности идеалистического искусства прошлых веков.
Эпицентром интереса многовековой культуры был человек во всем многообразии его проявлений, сложности внутренней жизни человека, богатства материального и духовного мира. Но у массового общества другие задачи и цели. Не становление личности, а формирование нового человека. Как писал Горький: «Человек не цель культуры, а eё объект. Цель культуры создание нового человека».
Новый человек это, прежде всего, человек труда, созидатель, строитель нового мира. Экономика в нем видишь лишь инструмент, ценный только тем что он создает. В процессе созидания действие человека важнее многообразия и сложности его внутреннего мира.
Осип Брик, один из наиболее влиятельных советских идеологов 20-ых годов: «Мы ценим человека не потому что он переживает, а по той роли, которую он играет в нашем деле. Поэтому интерес к делу, к действию, у нас основной, а интерес к человеку производный.»
Арватов, один из лидеров «Пролеткульта», следующим образом определял задачи мастеров искусств: «….художник проникается идеей целесообразности, обрабатывая материал не в угоду субъективным вкусам, а согласно объективным задачам производства, Организуя общий продукт. Руководствуясь не личными побуждениями, а выполняя задания класса…»
Работники западной индустрии массовой культуры никогда не делали таких откровенных заявлений, но они также, как и как советские «инженеры человеческих душ», выполняли задание управляющего класса, формирование нового сознания, необходимого системе восприятия мира, соответствующего интересам заказчиков.
Целью воспитания нового массового сознания была: «…дрессировка масс, чтобы они не были обеспокоены вопросами, угрожающими стабильности общественного порядка. … бесполезно обращаться к разуму и интуиции людей, нужно обработать их сознание таким образом, чтобы сами вопросы не могли быть заданы. … задача социальных инженеров, социологов и психологов, находящихся на службе у правящей элиты, создание оптического обмана колоссальных размеров, в сужении всего объема общественного сознания до тривиальных, бытовых форм.» Оруэлл.
Индустриальное производство нуждалось в средствах для восстановлении сил работника в свободное от работы время и культура должна была стать «культурой досуга», давая работнику возможность на время уйти от проблем каждодневной жизни и отвлекать от «ненужных вопросов», давая те ответы которые соответствуют целям руководящей элиты.
До появления массовой культуры, низшие общественные классы не имевшие доступа к образованию, прививающее интерес к культуре, видели в плотских радостях жизни, еде, вине, сексе не только компенсацию за тяжелый труд, но и единственно доступные им формы отдыха и развлечений.
Но, на определенном витке развития экономики, когда индустриальная цивилизация превратилась в цивилизацию технологическую, потребовавшую полной вовлеченности работника в трудовой процесс, эти формы проведения свободного от работы времени стали восприниматься как отклонение от новых норм жизни.
Они отнимали энергию работника, который должен был все свои человеческие ресурсы использовать для эффективного труда в течении рабочей недели. «Культурный досуг» стал той формой проведения свободного времени, которая сохраняла жизненную энергию работника, экономила его силы для интенсивной работы и отвлекала от попыток понять или изменить свою жизнь.
Культурный досуг, о котором так много говорила советская пропаганда, ограничивался несколькими газетами, несколькими сотнями книг, одним фильмом в неделю, говорившим, по преимуществу, только о трудовом энтузиазме, поэтому подавляющее большинство проводило свое свободное время с «бутылкой на троих».
Как и вся советская экономика народного потребления, индустрия досуга создавала дефицит всех продуктов культуры. Тем не менее, хозяева жизни понимали значение которое играет культура в воспитании масс. Заказывая музыку исполнителям, они вооружали их необходимыми техническими средствами. Особое внимание было уделено кинематографу, как говорил Ленин, — «Самым важным из всех искусств для нас является кино, так как наше население по преимуществу безграмотно.»
Советские фильмы 20-ых годов, «Броненосец Потемкин», «Октябрь», «Конец Санкт-Петербурга», «Юность Максима», были не только шедеврами киноискусства, но и шедеврами манипуляции массовым сознанием, исторической фальсификацией, принятой массами как единственно возможная трактовка событий революции.
Шедевром был фильм классика американского кино Гриффитса «The Birth of a Nation», Рождение Нации, (1915 год), с необычайной художественной силой провозглашавший идеологию Кук-клукс-клана, как двигателя цивилизации. Шедевром был также и фильм Лени Рифеншталь «Триумф Воли», пропагандирующий идеи фашизма.
Идеологический гламур возник не в ХХ веке, глянцевые картинки, декорирующие сложную реальность, создавались и раньше. «Пятнадцатилетний капитан» Жюль Верна показывал колонизацию африканского континента, превратившую свободные племена в почти бесплатную рабочую силу для европейских предпринимателей как триумф прогресса, несущим высокие гуманистические ценности «отсталым народам».
Приключения трех мушкетеров Дюма проходили во времена трагической эпохи европейской Реформации, но в романе центральной была история алмазных подвесок королевы.
Многие поколения читателей были воспитаны на подобных книгах, а их влияние на формирование массовых представлений было гораздо более значительным чем занудные работы профессиональных историков.
Популярное искусство имеет свою специфику, оно не ставит свой задачей показ реальной жизни, ее назначение развлекать, но развлекательная литература и искусство прошедших эпох существовали на периферии культурных интересов общества. Обращенная к образованному классу традиционная культура приобщала индивида к богатству чувств и мнений мировой цивилизации, она помогала индивиду в процессе поиска истины найти свой уникальный, индивидуальный путь, подталкивала все общество к осмысленному подходу к проблемам жизни.
Культурой также определялась принадлежность к социальной иерархии, что придавало ей в глазах низших общественных классов престиж, ценность ее обладанием.
Массовая же культура ХХ века сменила приоритеты, рынок культуры определил иерархию ценностей в которой культура как развлечение получила доминирующую роль, а сложность и глубина традиционного искусства потеряли свой былой статус.
Массовая культура использовала новые технические средства, кино, радио, а впоследствии телевидение, создала новую эстетику, небывало широкую по своей палитре. Новые представления, новые нормы поведения, нормы жизни благодаря технологии производства продуктов культуры, давшей в руки создателей огромный набор средств психологического воздействия, внедрялись в общественное сознание более эффективно нежели образы традиционной, лимитированной в средствах, не технизированной культуры.
Работник индустрии культуры не озабочен созданием шедевров он выполняет задачи которые перед ним ставит производство, работодатели, а их цель не расширение объема знаний и понимания происходящих общественных процессов, а создание такого продукта который бы отвечал на запросы рынка и проводил общие идеологические установки заказчика. Недаром Голливуд называли фабрикой общественных иллюзий, а советское производство фильмов «Кинофабрикой».
На индустриальной основе создавалась новая мифология, мир фантазий, мир эскепизма, уводящий от повседневной реальности, от жизненных проблем. Ни советская пропаганда, ни пропаганда Голливуда не говорили о реальных проблемах с которыми сталкивался средний человек, а то, что не имеет своего образа в средствах массовой информации, выталкивается на периферию сознания.
Теоретики постмодернизма называют творения массовой культуры «симулякрами» в которых факты жизни не более, чем игровой материал. Из гигантского объема фактов, образов, идей формируется динамичный и эффектный калейдоскоп, его логика, логика игры, а назначение игры отвлечь от ненужных вопросов, отвлечь от попыток создать осознанное восприятие мира.
Олдос Хаксли: «Массовая культура делает все чтобы люди были полностью погружены в свои игры и не пытались понять, что происходит вокруг.»
Александр Зиновьев: «Массовая культура, компенсируя чувство беспомощности среднего человека создает образы суперменов, преодолевающих те препятствия, которые в практике непреодолимы, побеждающие там, где среднего человека неизбежно ждет поражение. Супермены не ходят на работу с девяти до пяти. Не дрожат перед начальством. Не боятся, что завтра их уволят без всякого объяснения причин. У них нет проблем, как выплачивать месячные счета. Супермены в одиночку решают все социальные проблемы, в очень простой и понятной форме — чаще всего физической силой. Эти сказки не уменьшают стрессов, но хотя бы на время, перед уходом в сон, приносят состояние сладкой дремы.»
Рынок, поставив культуру в один ряд с другими товарами потребления, уничтожил ее былой авторитет как источника знания, но, превратив культуру в одну из форм развлечений, построил эмоциональное убежище, кокон в котором можно укрыться, психологически выжить во все более усложняющемся и все менее понимаемом мире.
Индустрия эскапизма поставила на конвейер огромный поток книг, журналов, кино, музыки, в количествах, во много раз превышающих все, что было создано когда-либо раньше. И, прежде всего, телевидение, все 24 часа в сутки, все 386 дней в году.
По определению французского философа Ги Дебор, телевидение, став основным источником развлечений, превратило искусство в «бесконечный поток банальностей, представленных со страстью шекспировских трагедий.»
Предшественника телевидения, кинематограф, в Америке в начале двадцатого века назвали «motion pictures», движущиеся картинки, название отражало отношение к нему публики, кинематограф не считался тогда искусством. Сегодня количество и качество зрительных и звуковых эффектов движущихся картинок несопоставимы с теми, что производились в рыночных кино-балаганах (Nickel Odeon) того времени, но темы те же, драки, стрельба, погони, ограбления, наводнения, пожары, автомобильные катастрофы. Перед зрителем мелькают тысячи картинок, наполненных действием, но без всякого содержания, содержание в них действие, действие само по себе, шоком неожиданных трюков вызывается подъем адреналина в крови.
Зрелища массовой культуры, определению Оруэлла, «сужают объем общественного сознания до тривиальных, плоских мыслей, идей и образов».
В массовой культуре отсутствует спонтанность, непосредственность чувств, в ней нет размышлений над жизнью, нет обобщений жизненного опыта. На первый план выступают действия персонажей, а не их переживания, мысли, их внутренний мир. Истинное искусство обращается к логике, к пониманию, ведет к эмоциональному подъему, катарсису, используя мир сложных образов, идей, эмоций. Зрелища масскульта обращаются к элементарному, к импульсам. Дается «kick», удар, ударом встряхиваются эмоции.
Адольф Гитлер, мастер массовых зрелищ, говорил, что воздействие логики на массы минимально, манипуляция бессознательными импульсами, рефлексами, намного эффективнее.
Зрелища отвлекают от знания, знание опасно для власти, все тоталитарные режимы стремятся уничтожить сам интерес к нему. Фашисты сжигали книги на улицах и площадях, советская власть гноила книги в библиотечных архивах.
Рынок массовой культуры делает это более эффективно он прививает безразличие к знанию. Рэй Брэдбери боялся того, что государство запретит читать книги. Олдос Хаксли боялся другого, что будут созданы условия, в которых люди не захотят больше читать книги. Но они оба ошибались, сегодня читают намного больше, чем раньше. В США сегодня выпускается 1,500 ежедневных газет и 7,000 еженедельников. Каждый год выпускается 75,000 новых книг. Это по преимуществу, развлекательная литература, и массовый спрос существует только на нее, на литературу типа «гамбургер», на упрощенную до уровня массового вкуса информационную жвачку, «литературу для бедных».
Истинные произведения искусства штучный товар, они глубоко индивидуальны, а конвейер индустрии культуры выпускает «standardized diversity», стандартизированное разнообразие. При покупке музыкального диска в магазине вы видите разделы стандартный джаз, стандарткантри, стандарт-классика, стандарт-рэп, стандарт-поп. Выбор стандартов неограничен. Выбор стандартов в кино еще более широк. Каждая группа населения, черные, латино, интеллектуалы, рабочий класс, бэби-бумерс, гомосексуалисты, подростки, пенсионеры, любители фильмов «action» и любители картин, описывающих жизнь старой британской аристократии 19-го века, все получают свою культурную жвачку.
Существует стандарт фильма для традиционной семьи, стандарт для любителей острых ощущений, стандарт для любителей изысканной европейской эстетики. Сотни новых фильмов, выпускаемых за год, также, как и сотни телевизионных каналов, оставляют у потребителя ощущение, что отличие между ними настолько поверхностно, что они практически неразличимы.
«Большинство американских фильмов замороженный обед, как правило, никаких следов жизни.». Кинорежиссер Андрей Кончаловский, проработавший много лет в Голливуде.
Кабельное или сателлитное телевидение предоставляет сотни каналов, освещающие тысячи тем: передачи о работе полиции, опросы людей на улице, фильмы об истории страны и мира, биографические серии, но все они создают впечатление, что это сделано одним и тем же режиссером, на одном и том же конвейере. В тоже время у потребителя есть выбор это он держит в руках «remote control» и всегда может переключиться на другую программу. Но, и на другой программе он увидит только стандартное зрелище или стандартные новости то, что ему хотят показать те, кто владеет средствами массовой информации.
Культурный ширпотреб не ставит вопросы, не ставит под сомнение общепринятые взгляды, не ищет новые неосвоенные пути. Массовая культура воспитывает другие ценности, другое мировоззрение пассивное приятие мира. Критическое начало, двигатель истинного развития общества, в ней отсутствует.
Критический подход к жизни общества, попытки понять происходящее, тем не менее, существует, в литературе, кино, телевидении, но он не доходит до массового читателя и зрителя. Спрос на него сужен, он интересен лишь узкому кругу интеллигенции. Рыночный подход к культуре загоняет высшие произведения культуры и искусства в изолированный кокон.
В тоже время, лучшие образцы критического, реалистического искусства входят в обязательные курсы гуманитарных факультетов университетов, Когда студенты выходят из «башен из слоновой кости» университетских кампусов в обычную жизнь, в процессе борьбы за жизненный успех они теряют всякий интерес к высокой культуре, она требует времени, размышлений, Гамбургер массовой культуры больше соответствует стилю жизни в процессе борьбы за успех. Кроме того высокий уровень культуры и его следствие, собственная позиция, собственное мнение, воспринимается как вызов обществу. «Ты что, умнее других?». Собственная позиция может привести не только к общественному остракизму, тут надо отвечать себе самому на вопрос, как жить, противостоя большинству. В повседневной жизни, мало кто решается на такой мужественный, отчаянный акт, как собственное мнение. Касаться не принятых тем, относиться критично к происходящему во все времена было опасно.
Алекс Токвиль писал 175 лет назад: «Свобода мнений, безусловно есть, но она не вызывает ничего кроме презрения. Ты свободен думать что хочешь, никто не посягнет ни на твою жизнь, ни на твое имущество, но ты превратишься в чужака, в парию, отверженного обществом. Ты сохранишь свои гражданские права, но они будут бесполезны. Близкие люди будут шарахаться от тебя на улице, и твое существование будет хуже чем смерть.»
Массовая культура это гигантский склад идей, образов, фактов, из которых можно черпать сведения о мире, но само их количество блокирует возможность связать их в какую-либо логическую цепочку, свести в систему. Ценность культуры в том, что формирует мировоззрение в котором факты осмысленны, сведены в какой-то порядок, а формула современности — «время-деньги», времени на осмысление фактов она не оставляет. В огромном, не структурированном, т. е. неосмысленном потоке фактов, образов, идей, потребитель превращается в щепку, не понимающую в каком направлении ее несет.
Произведения искусства, пытающиеся осмыслить глубины человеческой жизни никогда не имели и сегодня не имеют массового спроса. А массовый потребитель вполне удовлетворен средним качеством стандартных продуктов в супермаркете культуры, так как в течении десятилетий ему прививалось уважение к стандартизации во всех сферах жизни.
Стандартный гамбургер и попкорн выполняют функцию еды, заполняют желудок, но стерилизованные продукты питания в процессе обработки теряют вкусовые качества исходных продуктов.
Французская кухня считается высшим достижением мировой кулинарии и воспитанием этой культуры еды французское общество занималось столетиями. От романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» высмеивавшего обжор, поглощающих огромного количество еды без всякого разбора, к 19-му веку французская кухня превратилась в эталон высокого вкуса и эстетики. Как говорил Виктор Гюго: «Мир может не знать нашей славной истории, нашей великой литературы, но мир признателен Франции за французскую кухню и французское вино.»
Но сложная гамма ощущений, которую предлагает меню не только французского, но и европейского, традиционного ресторана, сегодняшнего среднего потребителя часто просто пугает, он прошел процесс воспитания на стерилизованных продуктах. Культура, также как и продукты питания, пройдя через фильтры требований массового рынка также теряет широкую палитру и обьем оригинальных произведений. Культура «попкорна», культура «snacks», отбивает вкус к разнообразной, широкой культурной диете.
«Все бурление культуры, которое если начинать перечислять, здесь, в Америке, действительно есть, но оно не складывается в некую единую культурную жизнь, а состоит из отдельных событий, а массовая культура лишь декорация для прикрытия функций ежедневной жизни, а не часть самой жизни.» Русский иммигрант Шоссет.
Культура и искусство в американской истории никогда не были органической частью жизни общества как в Европе, они всегда воспринимались утилитарно, как форма отдыха от трудов насущных, как развлечение, как часть функционального комфорта. «Искусство для нас не первая необходимость, нашей стране нужны ремесла.», писал Джон Адамс, второй президент Соединенных Штатов.
Жизнь Европы строилась на культуре, вокруг культуры, материальное богатство, создаваемое цивилизацией, оценивалось не как цель, а как средство, ведущее к расцвету всех видов искусств. Для Нового Света, строившегося на континенте без каких-либо признаков цивилизации, интеллектуальное, эстетическое, эмоциональное наполнение жизни не было целью американского общества. Улучшение условий повседневного быта было важнее культуры и искусства, недаром европейцы называли американцев «новыми варварами».
Америка создавала новое мышление, новую психологию, новые культурные ценности, ценность труда, материального богатства, роста экономики. Европейцы находили красоту, волнение, катарсис, в искусстве, американцы в строительстве бизнеса, в росте капитала. Культура и ценности все усложнявшегося производства и рынка становились культурой и ценностями повседневной психологии.
Европейцы обогащали себя, приобщаясь к высшим формам искусства и гуманитарного знания. Американцы совершенствовали себя, впитывая сложные формы деловой жизни, вырабатывая в себе те черты, которые приводят к успеху и обогащали свою жизнь новыми формами физического комфорта и развлечений.
Классическая культура была не приложима к американским условиям, она не могла иметь такого авторитета, как в Европе, так как говорила о вечном, и не соответствовала специфике американской жизни, построенной на философии бизнеса, на постоянном изменении.
Однако классическая культура не была полностью отброшена, она была использована массовой культурой как сырье, которое, после вторичной переработки, «cultural recycling», становилось частью товаров широкого потребления, культурного ширпотреба. «Cultural recycling». Индустрия культуры фильтрует богатства мировой культуры оставляя лишь те ее компоненты из которых можно составить эффектное зрелище. Ядро традиционной культуры, ее духовное содержание, осмысление жизни, идет в отходы.
«В отличии от классической культуры масс-культура не стремится отразить реальность, она эту реальность реконструирует, создавая одномерную декорацию из элементов старой культуры, что придает пустоте и вакууму, химерам новой жизни некоторую достоверность.» Журналист-иммигрант Александр Генис.
Чтобы эффективно выполнять свою функцию декорация должна быть яркой, зрелищной, зрелищность важнейшее качество массовой культуры, она гарантия массового интереса, она решает кассовые сборы, поэтому наиболее популярными становятся не те книги, фильмы, телевизионные программы, которые говорят не об основных вопросах жизни, а о событиях, экстремальных в своей зрелищности.
Зрелища, преображая мир в красочные фантазии, развлекая, воспитывают. Если вам что-то не нравится в вашей жизни, рисуйте себе мечту, верьте в мечту, заменяйте мечтой реальность, живите в мечте.
Советские фильмы, «Цирк», «Свинарка и пастух», послевоенные «Кубанские казаки», в длинном ряду других, показывали страну такой какой она может быть только в мечте. Мечта примиряла людей с нечеловеческими условиями существования. Советская пропаганда говорила «Человек кузнец своего счастья», каждый может изменить мир.
Тем же приемом пользуется и американская массовая культура, провозглашая «One can make a difference», один человек способен изменить мир. Мир в массовой культуре изменяют Superman, Batman, Spyderman, в фантастическом мире они в одиночку борются с силами Зла и побеждают. В мире фантазий все возможно.
В фильме «Rambo IV», герой Сильвестра Сталлоне, железным кулаком, в одиночку, наводит порядок в Юго-Восточной Азии. Он побеждает там, где американская армия потерпела сокрушительное поражение. Хотя это противоречит историческим фактам, зритель верит впечатляющему зрелищу, а не историческим фактам, до которых ему нет никакого дела. Таково парадоксальное свойство сознания среднего человека конкретность опыта, который говорит, что один ничего не может изменить, и способность верить в иллюзию, созданную массовой пропагандой, что мир изменяют одиночки.
Мир изменяет вся система в целом, в которой отдельный человек лишь песчинка в огромном песчаном потоке. Массовая культура часть этого потока, и в него вливается все больше «песчинок» многих стран и континентов, массовая культура становится космополитической, интернациональной. Начинает происходить, естественная в этом процессе, унификация всех национальных культур, появляется единый мировой стандарт, образцом которого является стандарт американский.
Несмотря на анти-американские настроения в Европе, России, Азии и Латинской Америке, количество проданных на этих рынках американских музыкальных дисков и видео увеличивается каждый год. Этот странный феномен объясняется тем, что массовая культура рисует мир, часто не имеющий никакого отношения к конкретной американской жизни.
Потребитель тянется ко всему экстремальному, ко всему что выходит за пределы его монотонного, стерильного существования. К длинному перечню тем, всех видов и форм преступлений, катастроф, фантазий, в последнее десятилетие добавились порнография, гомосексуализм, садизм, мазохизм. Рынок начинает обслуживать группы «специальных интересов», эти интересы постепенно включаются в мэйнстрим, становятся частью популярной культуры.
«Американская культура прививает молодежи всего мира американский стиль жизни. Также, как физическое загрязнение атмосферы городов Запада приводит к ухудшению качества жизни, так и популярная культура, настоянная на помоях, отравляет культурную атмосферу агрессивно антигуманистической философией, что приводит к дегенерации всего общества, но, прежде всего, к дегенерации молодежи, будущего мира. Если атмосфера, которую создает американская массовая культура, распространится по всему миру неоткуда будет даже импортировать свежий воздух.» Венгерский композитор Сандор Баласси.
Но эта проблема уже решается созданием такой человеческой породы, которая не только способна дышать «настоянным на помоях» воздухом, но воспитывает гурманов мусорного ящика, у которых от свежего воздуха наступает удушье.
Но появление «помоев» в массовой культуре, в определенном смысле, оправдано. Классическая культура не включала физиологию в круг своих интересов. Все что «ниже пояса» считалось недостойным рассмотрения и огромная часть жизни, находившейся под спудом запретов, выплеснулась с огромной силой на авансцену общественного внимания.
Мировая литература говорила о любви, старательно обходя тот факт, что сексуальная, ее физиологическая составляющая, также органично присуща человеку, как и высокие эмоции. Христианство, в период средневековья, провело непереходимую границу между духовным и физическим. Духовное рождает добродетели, физическое пороки. Возрождение попыталось вернуться к представлениям древней Греции и Рима. Книга Бокаччио «Декамерон», была одной из многих попыток легализовать эту часть человеческой жизни.
Протестантизм, в период Реформации, повернул эту тенденцию вспять, проповедуя аскетизм во всех сферах жизни, объявляя все физические потребности человека греховными. Эротизм из отношений мужчины и женщины был исключен, отношения полов существуют лишь для продления рода. Викторианская эпоха создала жесткую регламентацию взаимоотношений между полами, которая просуществовала до 60-ых годов прошлого столетия.
Американская контркультура молодежной революции 60х годов была по своей сути революцией сексуальной. Сегодня она майнстрим массовой культуры. Это была естественная реакция на многовековой запрет на физиологическую сторону взаимоотношений. Популяризация секса имеет просветительскую функцию, но, также как и все виды индустрий, индустрия секса следует законам рынка. Она, предлагая потребителю широкий набор стандартной сексуальной техники, которую способно освоить большинство, нейтрализует интерес к глубине и богатству эмоций любовного чувства, ведь на него способны немногие, рынок сбыта слишком узок. Воспитание чувств процесс длительный, требующий огромных вложений, а рынок требует быстрого возвращения инвестиций.
Само слово любовь начало исчезать из ежедневного словаря, его, под влиянием пропаганды секса, сменило слово ##### Да и секс реальный, физический начинает сменять секс виртуальный, виртуальность специфическое качество всей массовой культуры, где все большее место занимает жанр «фантази».
Стандартизация жизни сводит сложное к простому, высокое к низкому, индивидуальное к всеобщему, объемное к одномерному, и из жизни, как и из стандартизированной культуры, начинают исчезать живительные соки. Исчезает и способность воспринимать полноценное искусство прошлого.
Так, жанр трагедии когда-то считался высшим из всех видов искусств, так как в нем был огромный объем, трагедия раскрывала бездонные глубины человеческого существования. Но сегодня этот жанр умер. Начинает исчезать также и драма, так как сама жизнь, построенная на рациональной основе, на стандарте, снимает драматизм, т. е. столкновение жизненных противоречий. Вместо драмы массовая культура предлагает триллер, в котором конфликт мировоззрений и мироощущений героев подменяется рядом ситуаций, динамика действия в триллере важнее динамики внутренних и внешних противоречий персонажей, а сюжет и диалоги лишь связка между фейерверками акробатических номеров и технических эффектов.
Фейерверки привлекают всех, в независимости от национальности, возраста, образования и культуры, так как фейерверк не предполагает размышлений, не обращается к пониманию, не обогащает эмоции, его назначение ослеплять, ошеломлять своей яркостью, оставляя все остальное вокруг в полной темноте.
02:19 26.03.2019
Michael Gofman 51917 (51917) писал (а) в ответ на :
> "В будущем будет создана такая форма контроля над обществом, аналога которому не знает история…. бесчисленное множество людей, равных и одинаковых, будут жить в постоянной погоне за все новыми и новыми удовольствиями. Они полностью подчиняться той силе, которая эти удовольствия поставляет. И сила этой власти будет абсолютна и незыблема." Олдос Хаксли. > Культурный ширпотреб не ставит вопросы, не ставит под сомнение общепринятые взгляды, не ищет новые неосвоенные пути. Массовая культура воспитывает другие ценности, другое мировоззрение пассивное приятие мира. Критическое начало, двигатель истинного развития общества, в ней отсутствует. > > Критический подход к жизни общества, попытки понять происходящее, тем не менее, существует, в литературе, кино, телевидении, но он не доходит до массового читателя и зрителя. Спрос на него сужен, он интересен лишь узкому кругу интеллигенции. Рыночный подход к культуре загоняет высшие произведения культуры и искусства в изолированный кокон. > > В тоже время, лучшие образцы критического, реалистического искусства входят в обязательные курсы гуманитарных факультетов университетов, Когда студенты выходят из «башен из слоновой кости» университетских кампусов в обычную жизнь, в процессе борьбы за жизненный успех они теряют всякий интерес к высокой культуре, она требует времени, размышлений, Гамбургер массовой культуры больше соответствует стилю жизни в процессе борьбы за успех. > Кроме того высокий уровень культуры и его следствие, собственная позиция, собственное мнение, воспринимается как вызов обществу. «Ты что, умнее других?». Собственная позиция может привести не только к общественному остракизму, тут надо отвечать себе самому на вопрос, как жить, противостоя большинству. В повседневной жизни, мало кто решается на такой мужественный, отчаянный акт, как собственное мнение. Касаться не принятых тем, относиться критично к происходящему во все времена было опасно. >
> Алекс Токвиль писал 175 лет назад: «Свобода мнений, безусловно есть, но она не вызывает ничего кроме презрения. Ты свободен думать что хочешь, никто не посягнет ни на твою жизнь, ни на твое имущество, но ты превратишься в чужака, в парию, отверженного обществом. Ты сохранишь свои гражданские права, но они будут бесполезны. Близкие люди будут шарахаться от тебя на улице, и твое существование будет хуже чем смерть.» > > Массовая культура это гигантский склад идей, образов, фактов, из которых можно черпать сведения о мире, но само их количество блокирует возможность связать их в какую-либо логическую цепочку, свести в систему. Ценность культуры в том, что формирует мировоззрение в котором факты осмысленны, сведены в какой-то порядок, а формула современности — «время-деньги», времени на осмысление фактов она не оставляет. В огромном, не структурированном, т. е. неосмысленном потоке фактов, образов, идей, потребитель превращается в щепку, не понимающую в каком направлении ее несет.
Роль культуры и её значение как в личной так и в общественной жизни изложено довольно-таки хорошо. Остаётся лишь немного добавить своего мнения. После войны, когда мировая экономика вошла в нормальное русло, возникла культура потребления: потребляйте, потребляйте, потребляйте, берите кредиты и потребляйте. Но бесконечно жить в долг невозможно и в конце концов культура потребления переросла в бескультурье. Вместо благородных целей, духовного, физического, интеллектуального совершенствования — масса выкормышей. Вы хорошо описали голивудское кино — ничего нового, как в калейдоскопе: количество разноцветных стекляшек одно и тоже, появляется лишь огромное количество вариантов их расположений. Но хуже всего что появилась массовая культура компюторных игр, которая тождественна наркомании. Это значит что огромное количество продвинутой молодёжи будут выброшено как помои из общества. Выживут только те кто силён духом и небывалой целеустремлённостью — закон естественного отбора неизбежный и беспощадный.
14:07 26.03.2019
Леонид Ивашов. Встреча в Москве Регистрация
День Магазин
Вход свободный, регистрация по ссылке:
28 марта в помещении Центральной библиотеки № 15 имени В.О. Ключевского состоится встреча c читателями российского военного и общественного деятеля, генерала-полковника Леонида Григорьевича Ивашова. Тема встречи: Мир на изломе истории. Хроники геополитических сражений. На встрече вы узнаете: о современных принципах глобального мироустройства. Что должно изменится в будущем? Сохранится ли, по мнению Леонида Григорьевича Ивашова, гегемония США? Какие силы борются за господство в мире? Каковы особенности борьбы мировых элит в современных условиях? С какими вызовами и угрозами столкнулось российское государство в начале 21 века? Начало: в 19:00 просьба приходить несколько заранее. Адрес: г. Москва. Большой Факельный пер, д. 3, стр. 2 (3−4 минуты пешком от метро Марксистская).
02:36 29.03.2019
Michael Gofman 51917 (51917) писал (а) в ответ на :
> Индустрия эскапизма поставила на конвейер огромный поток книг, журналов, кино, музыки, в количествах, во много раз превышающих все, что было создано когда-либо раньше. И, прежде всего, телевидение, все 24 часа в сутки, все 386 дней в году.
Серьёзно 386, или я чего-то не знаю?
> "Американская культура прививает молодежи всего мира американский стиль жизни.
Американская культура очень демократична и наднациональна, именно эти качества придают ей универсальность.
> Мировая литература говорила о любви, старательно обходя тот факт, что сексуальная, ее физиологическая составляющая, также органично присуща человеку, как и высокие эмоции. Христианство, в период средневековья, провело непереходимую границу между духовным и физическим. Духовное рождает добродетели, физическое пороки. Возрождение попыталось вернуться к представлениям древней Греции и Рима. Книга Бокаччио «Декамерон», была одной из многих попыток легализовать эту часть человеческой жизни.
Так называемая низовая культура, ярко описаная Бахтиным в его знаменитой книге, сплошь пронизывала физиологией средневековую культуру. «Гаргантюа и Пантагрюэль» первоначально представлял собой народный роман, который переработал и расширил Франсуа Рабле. «Переходимая» граница между духовным и физическим показана в средневековой «Легенде о докторе Фаусте», на основе которой Гёте создал свою великую трагедию. Договор с Дьяволом был весьма распространенным сюжетом в средневековой литературе. А сколько грубой физиологии в средневековом французском фарсе, словами не передать.
> Так, жанр трагедии когда-то считался высшим из всех видов искусств, так как в нем был огромный объем, трагедия раскрывала бездонные глубины человеческого существования. Но сегодня этот жанр умер.
В поздней Древней Греции и в Древнем Риме жанр трагедии как раз умирает, а его замещает комедия вместе с другими развлекательными жанрами, в основном пластическими, где доминирует жест и грация, а не слово (Сенека редкое исключение, писавшего отнюдь не для сцены, а для любителей высокой словесности). Человека интересуют зрелищность гладиаторских боёв и откровенная эротика на грани порнографии. Великого поэта Овидия даже отправляют в ссылку за его «Искусство любви», якобы подтачивавшей нравственные устои. Всё было и всё повторяется: рушится патриархальность, приходит новое и пошлое с точки зрения предшествующей культуры.
> Начинает исчезать также и драма, так как сама жизнь, построенная на рациональной основе, на стандарте, снимает драматизм, <nobr>т. е.</nobr> столкновение жизненных противоречий.
Это и есть царство Золотого Тельца, которому поклоняются вместо Бога. Тотальная коммерциализация жизни не может родить ничего большого, не говоря о великом. Мелкие страсти — удел человека бездуховного, для которого не существует авторитетов, кроме собственного и субъективно эталонных. Такое тоже уже было в истории, особенно во второй половине XIX века, когда лучшие умы уже предчувствовали катастрофу, но не могли представить её в виде Первой мировой войны.
22:16 11.05.2019
«Последний герой»: мировоззренческий манифест МХАТ спектакль безусловно и декларативно театрален
Лариса Шорина
Вечер. Во МХАТе им. Горького премьерный спектакль «Последний герой» по пьесе белорусского драматурга Ивана Крепостного. Обычная суета перед началом. На ступеньках небольшая компания — компашка — очень молодых людей. Слышу обрывок разговора. Сакраментальное и, конечно же, ироничное. Юноша: «…зато Крым наш… зато мост построили… Девушка: да мост уже разваливается, трещины пошли. Юноша: Вот в Китае мост на семьдесят километров сделали, стоит как влитой… а у нас, как всегда…».
Захотелось сказать им, что подлость их беспечной болтовни состоит даже в мальчишеском максимализме, с требованием мгновенного совершенства, а тоне радостного удовлетворения от того, что им видится поражением страны, в которой они, конечно пока, живут. Не сказала. Сдержалась.
Собственно спектакль, как и положено, начался с занавеса. Сцена была закрыта сплошной алюминиевой стеной — забор, разрушенное промышленное сооружение… — нечто унылое и угнетающее. В памяти сразу возникли картины театра 90-х годов, когда нахлынувшее безобразие — именно так: нечто без стержня и образа — породило и особую театральную эстетику ворвавшейся на сцену уличной стихией, грубой, гремящей, жестокой до садизма, неотшлифованной художественной рефлексией. А это, в свою очередь, прокладывало мостик к театру Б. Брехта — эпическому театру прямого безапелляционного высказывания. Когда явление, требующее оценки очевидно. …Мамаша Кураж?
Занавес поднимается, на сцене в мутном полумраке мягко раскачиваются человеческие фигуры — водоросли? утонувшие люди? Это, наверное, конечная станция, и кажется — Дно?
Супружеская пара очень пожилых людей поселившихся в заброшенной казарме бывшей советской ракетной части. Все здесь «бывшее». Старик — бывший гвардии полковник бывшей страны, связанный бывшей, но живой для него присягой служения бывшей Родине. Его душа живет той «бывшей» жизнью: вокруг него порой оказываются солдаты, вышедшие из боев Отечественной войны, или пионеры в белоснежных рубашках и с алыми галстуками… дорогие знаки былого. Из реальности — сын-алкоголик, оставленный в городской квартире, да целый арсенал оружия, не ясно, как оказавшегося в руках старого офицера.
И в эту абсурдную реальность врывается еще больший абсурд: с грохотом ломая стену дома вкатывается танк Т-34, из которого выскакивают бойцы во главе с комиссаром в форменной фуражке с синим кантом. Причем на одном из группы надета форма младшего офицера Вермахта. Старик готов радостно поверить, что это группа на подпольном положении, ратующая за восстановление былой страны. Но всё оказалось прозаичнее.
В результате конфликтных переговоров, в которых единственной боеспособной единицей оказывается Старик, выясняется, что это вовсе не ожившее прошлое, и не таинственные борцы за историческую правду, а игрушки — реконструкции-перформансы… Ничего серьёзного, просто офисные манагеры решили застоявшуюся кровь слегка разогнать.
Впрочем, долго скучать честной компании не пришлось. С рёвом, теперь уже супермодных мотоциклов вваливаются бритоголовые «чистильщики». Это — идейные; у них программа установления диктатуры силы, уничтожения «социального мусора». Эти тоже играют, изображая хозяев мира и его окрестностей. Только играют они человеческими жизнями, и их перформансы обильно сдобрены кровью. Вот такая, в сущности незатейливая конструкция спектакля… Но дело совсем не в событийной условности.
Философия спектакля — вне сюжета. Философия, как это ни удивительно, как раз в организации пространства.
Спектакль безусловно и декларативно театрален. Ведь только средствами театра можно без натяжек и фальши показать единомоментное присутствие прошлого и настоящего. Кинематограф, использующий этот прием, фальшиво условен. И только сцена органично пользуется приемом симультанности, совмещения пространственных и временных планов. Как бы реального и трансцендентного миров. Это не подвластно даже литературе, повествование в которой естественно растянуто во времени. На сцене же органично и наглядно присутствует момент бытия, спрессованный в одну точку, в которой сошлись ушедшая жизнь, чувства, страдания, любовь. Эта жизнь никуда не делась, она с нами каждое мгновение и вмешивается в наши сегодняшние события, в нас сегодняшних.
И это есть мировоззренческий манифест театра. В мире ничего не исчезает. Прошлое, особенно пронизанное острой любовью или болью, навсегда остается рядом с нами. Незаметное, пока мы спокойно заняты текущими событиями, обрушивается на нас, когда настоящее дало трещину. И убитые на войне, и пионерская зорька, и детский театр у микрофона. Потому «бывшая» Великая страна не исчезла, а растворилась в наших душах, пульсирует, требующими выхода большими смыслами служения Отечеству, братской любви, которая раньше называлась интернационализмом, социальной ответственности перед слабыми… Правда, этот мир разрушен и на его обломках выросла плесень.
Потому Старик — И. Криворучко и Старуха — Л. Кузнецова среди многочисленных персонажей единственные, кому доступны сложные переживания и развитие. Старик за солдафонским покрикиванием на жену скрывает чувство вины за такой нерадостный поворот их общей судьбы и растерянность, но и твердую верность идеалам своей жизни. А Старуха, несмотря на ворчание и насмешки в трудный момент оказывается, как и положено, настоящей боевой подругой — берет пистолет и становится рядом с мужем. Этим «бывшим» людям есть, за что бороться и за что умереть.
Убегать от прошлого и бессмысленно и опасно. Прошлое всегда настигает и наказывает, причем часто в извращенной форме. Прошлое следует хранить и осмыслять, долго, вдумчиво, нежно. Потому что это жизнь наших отцов и дедов. А наше прошлое, замешано на таких сложных, неразрешимых конфликтах, где нет правых и виноватых, а вернее все и правы и виноваты одновременно, требует особенно бережного подхода, при котором неуместны и опасны любые групповые партийные лозунги.
Наша история изобилует предательствами, оплевыванием своего прошедшего, но и покаянием, искуплением, когда повинную голову меч не сечет.
И, наверное, именно в этом заключается самая главная, самая актуальная задача, которую и пытается решить МХАТ им. Горького сегодня — защитить почти 80 лет нашей истории, которые старательно пытаются сбросить с корабля современности. И именно эта позиция умного исследователя и защитника и выводит театр на самое острие современных проблем. А то, что это остро и горячо, стало ясно по реакции зала после окончания спектакля.
Лишь только опустился занавес, в зале раздался свист и крики «Позор». Конечно, это спланированная акция, которая должна была взвинтить и без того разгорячённый зал. Рядом со мной особенно старалась почтенного возраста и приличного вида дама, которая свистела как боцман. Я не сдержалась, спросила, почему она так голосит. В ответ услышала: «И это МХАТ!!!…Позор». А в чем собственно дело? Да МХАТ, который родился как театр, откликаясь на запрос современности, развивался, откликаясь на актуальные требования. Ну, навскидку вспомним «Бронепоезд 14−69″, „Пугачевщина“ — спектакли-декларации… И сегодня вновь становится на этот путь.
Ах, это неизменное» «сделайте нам красиво»… «Ну, конечно, искусство должно отображать жизнь, красивую жизнь, красивых живых людей. Покажите нам красивых живчиков на красивых ландшафтах и вообще буржуазное разложение». Но, похоже, сегодняшний МХАТ не про это… Похоже, здесь будут говорить о важном, говорить на «бывшем» языке прямого обращения к сегодняшним зрителям.
Прошлое возвращается, как бы «люди с хорошими лицами», устремленные в вечно радужное будущее, не морщились-корчились от этого.
14:22 30.08.2019
Культура — зло культура отвратительна во всех своих проявлениях, она — враг искусства
Эдуард Лимонов
В Россиии культура уничтожила искусство.
Оглянитесь, — искусства нет.
Есть всевозможные фестивали, форумы, концерты, есть театры — (все без исключения старческие домf); музеи, где окаменевшее искусство превратилось в культуру. Патриотизм с его ветеранами- это тоже культура, салон МАКС — культура, танковые соревнования — культура, либерализм с его фальшивыми воплями (ой,-режут, караул!) — культура, выставка-продажа мёда — культура, cобянин -стиль умервщления живого города под лакированным безжизненным пространством- это культура, уничтожение киосков-культура, Кремль с его берендеевски-опереточно одетыми солдатиками-балерунами, навальный — притворяющийся следователем по особо важным делам, — культура. короче противно…
Как это нас угораздило…
Культура является искусством миллионов. Культура отвратительна во всех своих проявлениях, она — враг искусства.
09:19 13.09.2019
Неизвестный Поздеев гений места
Сергей Прудников
В Красноярске выпущен большой альбом работ сибирского художника Андрея Геннадьевича Поздеева (1926−1998), собравший все найденные на данный момент произведения мастера (живопись, графика), входящие в музейные коллекции России, — всего 471 изображение, значительная часть из которых прежде не была известна широкому зрителю и специалистам.
Работу по поиску картин и составлению альбома, которая заняла два года, провели специалисты крупнейшего музейного центра Красноярска «Площадь Мира». Наш корреспондент встретился с инициатором создания сборника, заведующим коммуникативно-исследовательским отделом музея Андреем Сокульским.
«ЗАВТРА». Андрей, в первую очередь хотелось бы от лица всех ценителей творчества Андрея Геннадьевича и отечественной живописи в целом поблагодарить вас за проделанную работу. Расскажите, пожалуйста, о принципе формирования альбома: в него вошли исключительно музейные произведения?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Спасибо, мы также очень рады, что удалось воплотить задуманное. Что касается отбора, то наследие Андрея Геннадьевича можно условно разделить на три составляющие. Первое — то, что хранится в музейных фондах. Второе — в частных коллекциях. Третье — то, что осталось в мастерской после его смерти и является сегодня собственностью вдовы Поздеева — Валентины Михайловны. Мы решили начать с первой составляющей — музеев.
«ЗАВТРА». Публикация такого объёма музейных собраний Андрея Геннадьевича выполнена впервые?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Да. Вообще, не смотря на выдающийся вклад художника в отечественную живопись, альбомов с его произведениями — немного. Более того — часто они дублируют друг друга, включают в себя только известные его творения. И в результате не дают полного представления о его творческом наследии! Какого-то серьёзного труда по исследованию искусства Поздеева — также до сих пор нет.
«ЗАВТРА». Сборник включает в себя все найденные музейные работы?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Все, которые мы смогли найти к моменту вёрстки альбома. Это 471 произведение из 41 музейного собрания нашей страны. Несколько работ мы нашли в медицинских и учебных заведениях — например, в офтальмологической больнице и университетской гимназии в Красноярске, в экспозиционно-выставочном центре Кемеровского института культуры. Позже мы узнали ещё о нескольких его картинах, но уже не успели включить их в издание. Это полотно «Иволга и Сокол», подаренное в 2018 году Третьяковской галерее. «Лошадка», которую удалось отыскать в редакции московской газеты «Наше наследие». И абстракция «Пространство», которая висит в стенах Кемеровского кардиологического центра.
«ЗАВТРА». Вопрос несколько риторический, но тем не менее: в чём вы видите основную значимость собранного вами альбома?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Я бы начал с того, что Красноярск, как, наверное, и любой провинциальный город, всегда тяготел к Москве, больше интересовался столичной художественной жизнью, чем своей. Это касается, увы, и Андрея Геннадьевича Поздеева. При этом он является одним из символов нашего города, в Красноярске постоянно говорится о его значимости. Но, повторюсь, никто им по-настоящему не занимается. Почти нет текстов, интерпретирующих его серии. Есть два исследования, посвящённые отдельным произведениям, — и всё! Поэтому, помимо задачи собрания его работ, мы стремились лишний раз привлечь внимание к его персоне.
«ЗАВТРА». Как велись поиски произведений Андрея Геннадьевича?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Мы написали запросы примерно в 60 музеев: от Москвы до Хабаровска. Также у нас имелась информация о 19 музеях, где хранятся его картины: этот список составил в 90-е годы красноярский энтузиаст и художник Николай Георгиевич Ткаченко. Конечно, мы использовали базу сайта Госкаталог. рф, куда с недавних пор все музеи России выкладывают изображения своих экспонатов. Правда, стоит отметить, что процесс оцифровки собраний и выкладывания их в Сеть музеями долгий, выполняется по заданным планам. На данный момент на сайт выложено далеко не всё, поэтому не исключено, что скоро мы обнаружим новые, не найденные нами прежде работы Поздеева.
«ЗАВТРА». Можете отметить какие-то музеи, представленные в альбоме?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Красноярский музей имени Сурикова, в нём хранится самая крупная коллекция Андрея Поздеева — 106 произведений. Вторая по значимости принадлежит музею Норильска — там 66 работ. В Зеленогорском выставочном центре — 47. В Государственном художественном музее Алтайского края — 25. В собрании нашей «Площади Мира» хранится 20, включая знаменитую «Чашу». В Томском областном музее — 18. В Русском музее — 17. В Третьяковской галерее — 13. В Дальневосточном художественном — 5. Хочу отметить, что такой широкий географический разброс — заслуга самого Андрея Геннадьевича: во время своих поездок по стране он часто дарил музеям свои картины.
«ЗАВТРА». Музеи охотно шли вам навстречу?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Большинство — да. С нашими краевыми вообще не было проблем. Однако некоторые — в частности, Русский музей — запросили приличные деньги за цифровые изображения. Причём, насколько я понимаю, с таким указанием выступает Миникульт России — требовать с других музеев оплату за предоставленные материалы. Очень странная инициатива. Ограничивающая, а где-то и сводящая на нет доступ музеев к другим собраниям. Мы смогли уложиться в имеющийся бюджет. А если бы не смогли — получается, работа была бы не выполнена в полной мере…
«ЗАВТРА». Произведения в альбоме каким-то образом структурированы?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Да, мы разбили их на 18 серий. Среди которых — «Городской пейзаж», «Библейская серия», «Корабли и раковины», «Автопортрет», «Супружеский портрет», «Пейзаж», «Натурщицы» и так далее. Добавлю, что альбом — это не просто собрание картин, но и научный каталог. Все репродукции снабжены информацией о дате, названии, технике, размерах. Также рядом помещено в миниатюре изображение похожего произведения Поздеева, с указанием — где оно хранится.
«ЗАВТРА». В чём вы видите значимость и ценность работ Андрея Поздеева? Не все ведь готовы и способны воспринимать его творчество, особенно позднее абстрактное…
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. В первую очередь, отвечу как житель Красноярска — Андрей Поздеев создаёт иконографию нашего города, то есть систему изображений, сюжетов, мотивов, персонажей. Никто другой такую иконографию не создал! Второе — открытость его глаза: он умел видеть хорошее, лучшее. Он любил место, где живёт. У него удивительный талант находить прекрасное в обыденном, и нас он учит тому же самому. К примеру, он первым раскрывает поэзию правого берега Красноярска — района сплошной рабочей окраины, заводов, труб, территории, где, в отличие от левого берега, отсутствует примечательная архитектура. И третье — как художник, он постоянно растёт, расширяет собственные границы, находит всё новые и новые мотивы и темы. Как результат — абстрактный язык, к которому он пришёл в конце пути. И как вершина — картина «Чаша», представленная в нашем альбоме в шести разных вариантах, где, по моему мнению, как в кристалле преломляется весь его творческий путь.
«ЗАВТРА». Есть ли у вас планы на будущее, ждать ли новых альбомов?
Андрей СОКУЛЬСКИЙ. Задача-максимум — создание полного собрания произведений Андрея Геннадьевича. Следующий этап — частные коллекции, и мы уже начали потихоньку искать и оцифровывать его работы, которые хранятся в Красноярске — нашли около 100 полотен и рисунков. Всё зависит от финансирования. Полное собрание произведений художника насчитывает от 2 до 2,5 тысяч картин — соответственно, это 5 или 6 томов.
Воскресение. Около 1968.
Загл. илл. Автопортрет. 1952
21:31 14.09.2019
Сияние Сергея Наровчатова к 100-летнему юбилею поэта
Олег Малинин
Он был выразителем простого, как их фамилии, ратного подвига солдат-красноармейцев, вовеки бессмертных, прославленных во все времена!
Погибший в первые месяцы Николай Майоров, другой поэт-воин, говорил о своём поколении:
Потомок различит в архивном хламе
кусок горячей, верной нам земли,
где мы прошли с обугленными ртами
и мужество, как знамя, пронесли.
Мы были высоки, русоволосы…
…Когда б не бой, не вечные исканья
крутых путей к последней высоте,
мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
в столбцах газет, в набросках на холсте.
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
он нами пройден, пройден до конца,
и хорошо, что руки наши пахнут
угрюмой песней верного свинца.
Жаркой осенью 2019 года беру с полки избы прохладную книгу «Стихотворений и поэм» Сергея Наровчатова. Рано повзрослеет, неутомимый путешественник, ещё мальчишкой он изъездит маршрут Хвалынск (где родился) — Нижний Новгород — Москва. Юг — Симеиз, Алушта. В возрасте 14 лет вместе с семьёй поселится на берегу Охотского моря. Через всю жизнь пронесёт любовь к Дальнему Востоку. Его дед Яков Капитонович лично знал Джона Рида, Константина Федина, Алексея Толстого.
«…Хотя я рос в типично интеллигентской семье, корни отцовского рода уводят в древние пензенские леса, в маленький городок Наровчат, известный в истории отечества с XIV века. Это край и былинный, и соловьиный, северными своими границами соприкасающийся с муромскими лесами. Ну, а муромские леса, сами знаете, родина Ильи Муромца — брата по крови и песне моего новгородского посадника Василия Буслаева…»
Вспоминает дочь: «Отец рос в семье высокопорядочных, наделённых большой внутренней культурой людей, людей целеустремлённых, стремящихся к постоянному пополнению своих знаний, отличающихся редкой преданностью друг другу, свято относящхся к самой идее семьи».
— Открыт ветрам мой дом пустой, — глаголит поэт,
— Кругом равнин широкий роскид,
и, забираясь на постой,
ветра чердак разносят в доски.
В поселок путь смела пурга,
и слышно лишь по ночи мглистой,
как табуном встают снега
под ветра уркаганский высвист.
Пускай буран колотит в дом,
пускай зовет в белесый омут,
но ни теперь и ни потом
меня не выманить из дому.
Сорвется заржавелый крюк,
и дверь, распахнутая настежь.
Закличет из крутящих вьюг
моё беспамятное счастье…
Это до времени «не выманит». Он был активным участником всяческих начинаний, не только литературных: спускался вниз по Волге, работал на строительстве Ферганского канала, пешком проходил Старый Крым, в музее ему подарили ботинки Грина.
Он побывает на всех пяти континентах.
Сергей Наровчатов родился 3 октября 1919 года. «В ту пору я был ладным поджарым парнем с копной светлых волос, решительным и азартным. От своих друзей я мало в чём отставал, а кое в чём и перегонял их. Ну, например, я сочинял стихи. Неважно какие, но сочинял. Это среди ребят ценилось».
Да, юность, да, молодость, Сергей Наровчатов такого воспитания, что с самого детства не относился к жизни как забаве, игре, он был устремлён к идеалу. Его одногодкам по возрасту предстоит испить чашу потерь и разлук, лишений, обретений и завоеваний, пыльных дорог и неминуемых побед — стать святыми этой войны, как и полагается окрылённым идеалом: «…отец был алхимиком Духа — все свои качества, данные ему природой, — бурный темперамент, бесшабашность, удаль, храбрость, азарт, он годами переплавлял в единый сплав…», — он и его соратники — Михаил Львов, Михаил Луконин — поток энергии, смелости, красоты, служения народу, традиции. Хорошо в испытанье рассудку,
на семи разносмертных ветрах,
не рассыпав, свернуть самокрутку,
закурить равнодушный табак.
Чтобы искрой привычного риска
полыхал, закавказский, у рта,
пока взрывов гремучие брызги
прополаскивают борта…
Михаил Луконин в рассуждении о поэзии Наровчатова говорил: «Мы гордимся своим военным происхождением, но не дадим захлопнуть нас в его рамках. Тут важно то, что это пробуждение к поэзии происходит в момент слияния с жизнью народа, потому что у поэзии только один путь: из жизни в жизнь». В Сокольнический райвоенкомат Сергей явится добровольцем в декабре 1939 года и в следующем месяце уже совершит вместе с товарищами рейд по тылам противника, откуда живыми возвратится четверо из полсотни призванных. Через несколько месяцев уходит добровольцем на Великую Отечественную. «Я помню страшные дороги отступления — мы прошли их с Михаилом Лукониным, выходя из окружения брянскими лесами и орловскими нивами в 1941 году. Я помню блокадный Ленинград — прозрачные лица, осьмушку хлеба и стук метронома по радио. И я помню ветер боевой удачи, пахнувший нам в лицо на равнинах Прибалтики. Я вижу до сих пор во снах распахнутые ворота гитлеровских концлагерей в Польше, откуда, плача и смеясь, бежали навстречу нам люди всех наций и языков. День Победы я встретил в центральной Германии, и одно воспоминание о тех немыслимых днях пьянит меня сильнее любого вина…»
Наровчатов сродни платоновским «Одухотворённым людям», подвиг которых будет жить пока живы предания, устные рассказы, литература. Но который порой трудно понять и осмыслить отяжелённым выбором последней версии смартфона. «Я проходил, скрипя зубами, мимо Сожжённых сёл, казнённых городов,
По горестной, по русской, по родимой, Завещанной от дедов и отцов…»
Равнение на историю и воля к жизни, победе — вот что движет патриотом, он неравнодушен к боли матери, ладоням её почерствевшим, слову родного отца, и мстить он зовёт своих брата и сестру. «…Запоминал над деревнями пламя, И ветер, разносивший жаркий прах, И девушек, библейскими гвоздями Распятых на райкомовских дверях…»
Евпатий Коловрат, Александр Невский, Дмитрий Донской встали в полный богатырский рост, расправив плечи, и плачут вместе с поэтом — холодный ветер столетий бьёт в их заржавленные мечи, их серебрит первый мороз, слёзы замерзают на щеках — они хотят видеть нового героя времени в испытаниях.
В своей печали древним песням равный, Я села, словно летопись, листал И в каждой бабе видел Ярославну, Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Это он, освободитель народов земли, это он верный заступник материнской и сестринской чести, бессмертный в неудержимом и праведном устремлении своём и волевом озарении, красоте и доблести, мятежный и неодолимый громовой раскат эпохи!
Крови своей, своим святыням верный, Слова старинные я повторял, скорбя: — Россия-мати! Свете мой безмерный, Которой местью мстить мне за тебя?
II Он стоит, распятый Христос, над миром. И кровь его на перекладине, кровь его у подножья креста, но он думает не о своих страданиях, он воскликнет: «Не ведают, что творят» …
В военной лирике поэта есть одна главная особенность: вся она написана даже не по горячим следам, а очевидцем и участником событий — и как будто сразу за происходящим, внутри события — и оттого особо прожигает слово поэта душу.
Когда читаешь десятиклассникам его стихи, никто не остаётся равнодушным. И это несмотря на то, что класс по преимуществу математический, все непременно отлипают от парт, планшетов и заостряют своё внимание на образах, а после чтения завязывается бурное обсуждение. Ребята спорят между собой, спорят с учителем, и кто-то берётся выучить отрывок наизусть, кто-то просит повторить прочитанное и записывает отдельные строки, название произведения… Цель достигнута. Порой русской классикой XIX века не овладеваешь вниманием ребят так, как это легко происходит стихами поэтов и воинов XX века. Поэзия Сергея Наровчатова и есть русская советская классика, с её психологией и преодолениями, заделом не отчаиваться, помогать ближнему, быть снисходительным к младшему, со всем тем вековечным русским нравственным императивом, присущим от природы и воспитываемым высоким искусством.
Необычайно живописны полотна поэта: Где сосны рыжи,
Где хвоя как пламя,
Где каждый ствол
Смолой, как потом, взмок…
… Там запах игол
Едок, словно щёлочь,
Там в ноздри бьёт
Медвяный терпкий чад,
И комары, озлясь, гудят, как пчёлы,
А пчёлы, словно мельницы, гремят.
Смятение родной природой и неустанное благоговение перед ней, вот что восхищает и вдохновляет даже в перестрелку: Вечером у омута Светится вода. Закинули черёмухи В омут невода… Ходят тени ощупью Вдоль песчаных кос… Но короткой очередью Бьёт крутой откос. Против нашей роты Вражеский расчёт. Никакой природы. Никаких красот.
Погружаешься в настоящую летопись боевых действий, знакомую по воспоминаниям партизан или, к примеру, Героя Советского Союза Василия Архипова, здесь такая же «повесть временных лет», искусная, богатая языком и событиями, прославляющая величие и мощь государства советского, его героев: К бою! Но искрой негаданных встреч Вспыхнуло слово далече. Всё ярче и шире русская речь Разгорается нам навстречу!
И там, где разгромленный замер дот — Хоть памятник ставь над ними, — Питерец волховцу руки жмет, Целуются. Не разнимешь!
Стоило жизнью не дорожить, Снова рискуя и снова, Чтоб не мы, так другие смогли дожить До этого дня большого.
И прямо на улице фляжки с ремней Срываем и светлым утром За нашу победу, за память о ней На празднике пьем трехминутном.
Что интересно, это стихи 1943 года, но уже имеется воодушевление победой. Без этого чувства и нельзя воевать, без него, наверное, и не стоит вставать на военную тропу, но ведь ещё предстоят два тяжелейших года движения на Берлин.
Мы в чащах партизанили по году,
По госпиталям мыкались в бреду,
Вставали вновь и шли в огонь и в воду
По нарвскому расхлёстанному льду.
Я всех пропавших помню поимённо, —
Их имена зарницами вдали
Незнаемые режут небосклоны
На всех концах взбунтованной земли.
И всегда среди жестокости «верховного жреца всех» тема любимой, чьи очи заплаканы, она ждёт и верит, знает о возвращении защитника: Я бился, как за глухое село,
патроны истратив без счёта.
Со свистом и руганью, в рост и в лоб
в штыковую выходит рота.
И село превращает в столицу борьба,
и вечером невесёлым
догорает Одессой простая изба
и Севастополем — школа…
И удачу с расчётом спаяв, опять
каким-нибудь утром нечаянным
ворваться и с боем тебя отобрать
всю — до последней окраины!
Воина-поэта «тянет туда, где в разлёт свинца золотые идут ребята…»
И они выходят из этой мясорубки победителями над «фашистской империей», которой суждено разлететься вдрызг. Выходят победителями вопреки здравому смыслу и рассудку в проигрышной, казалось бы, войне. Таково искусство и военное искусство, оно необъяснимой силою притягивает потомка и отталкивает, чтобы засветить в нём веру в свои силы, веру в народ и товарищей. И искру победы высекает вождь Иосиф Сталин.
В период наступлений Красной армии поэт пишет пронзительные стихи «Ты не русская», брошенные собирательному образу той, которая не дождалась. Пишет «Прощальные стихи», напоённые грустью, усталостью, но никогда отчаянием. Ровеснику и другу-поэту, за месяц до его гибели в феврале 1944 года в боях на Нарве, он посвящает проникновенные стихи: «Чтоб вечно душу с сердцем настежь, чтоб взгляд ловил полёт орла и чтоб суворовское счастье дало тебе свои крыла». И так могли сказать только люди верующие, в святое имя «товарищества», боевого братства, для которого нет забвения, оно само себе и Бог, и Символ Веры.
Хрестоматийно и не банально одновременно стихотворение «Волчонок» 1945 года о еврейском мальчике, спасённом солдатом: «…Чёрный пепел варшавского гетто, катакомб сладковатый смрад… Он узнал, как бессудной ночью правит суд немецкий свинец, оттого и смотрит по-волчьи семилетний этот птенец…»
Вообще читая стихи 44−45 года не покидает чувство проникновенно святого отношения к ближнему. А вот к конкретному захватчику у русского воина тоже чувство: «На талом мартовском снегу, как вербы сломленная ветка, расстрелянная на бегу, лежала девочка-трёхлетка. По свежим кинувшись следам, мы на обрыве, у оврага, узнав убийцу по когтям, в тупик загнали вурдалака. На нём Железный крест бренчал, был сам он розов и упитан… Я целый диск в него вогнал и лишь тогда признал убитым.»
И вот эта чаша мести «на тризне вражьих похорон» эхом отдаётся через десятилетия и в моё поколение, потому мы не должны забывать лица немецкого национализма, ставшего нацизмом и бросившем вызов святости и красоте Союза Советских Социалистических Республик, молодому государству самого справедливого строя за всю историю человечества. И его защитником был отважный воин и поэт Сергей Наровчатов, за него он шёл грудью: «Повсюду — от края до края — близка она мне и родна, праздничная и молодая, большая моя страна!
Не раз мы были пулями отпеты, но, исходив все смертные пути, Мы с семизначной цифрой партбилеты сквозь семь смертей сумели пронести.
В отличие от времени позднесоветского, когда в партию вступали за «благами» материальными, вступить в партию в военное время означало получить неминучую пулю в случае пленения.
III
Дочь поэта — Ольга, он посвятит ей строки стихотворения «Имя твоё», она сыграет в проникновенном фильме-символе «Трижды воскресший» юную мечтательницу и октябрёнка. Старый буксир «Орлёнок», герой Гражданской, застрял на мёртвом якоре, ребята-школьники завладели судном. Они бережно собирают фотографии героев, куски простреленного знамени, обломанные штыки и пулемётные ленты. В 1919 году на «Орлёнке» первые комсомольцы отправлялись бить интервентов, а в дни Отечественной войны раненые дети и бойцы перевозились на нём из героического Сталинграда. Натка (актриса-дочь поэта) была одной из дружной команды: отбивались склянки, сменялись вахты, а штурман тщательно отмечал на карте пройденный маршрут, всё как по-настоящему. И вот однажды проезжающая мимо комсомольская делегация, узнав славную историю судна, принимает решение снарядить корабль в плавание. «Орлёнок» мчится в новый, третий поход.
Как знать, может, не за горами и четвёртый?
Поэт за свою жизнь создаст ещё несколько чеканных поэм о первопроходцах, о Василии Буслаеве, где прозвучит сила и слава русских людей, русского оружия в мастерской обработке. Будет известен как скрупулёзный переводчик. И навсегда останется в памяти потомков, в нас, внуках и правнуках, его правдивая летопись Священной войны, запечатлённая смелым и умелым, подчас непревзойдённым пером.
Но как на фронте, заново и снова,
мы веруем в свой путь через века,
как веруем мы в ленинское слово
и в наш ЦК!
Или
Я верю только той из двух систем, с которой я, как капля с морем, слился, когда в райкоме ВЛКСМ впервые с коммунизмом породнился…
Или
Страны и всей планеты новосёл, неистовый в мечте и дерзновенье, на партию ровняйся, комсомол, и вместе с ней выигрывай сраженье! — завещает поэт потомкам.
Окончание войны и Победу он празднует в Грейсфальде, Германии, среди поверженных и обгорелых вражеских орудий, обугленной земли, в кругу своих товарищей-победителей. Они ликуют и «клянутся новой свободе на полях прадедовых сеч!»
Такого ещё не бывало встарь —
пусть радость повсюду гремит не смолкая:
праздником мира войдёт в календарь
праздник Победы — девятое мая!
Пройдёт семьдесят пять лет с этой минуты, мы будем славить и помнить беззаветный подвиг наших дедов и прадедов, спасших вселенную от уничтожения тогда, будем помнить о долге нашем сейчас, примером которому «вручает смертным людям комиссар, как право на бессмертье партбилеты.» Часто было не до славословий и торжественных речей:
«Без громких слов и просветленных слез,
в своих переживаньях неречисты,
платить свой первый и свой кровный взнос
уходят молодые коммунисты.
И сто веков над миром прошумит,
но в языке всесветного народа
святое слово память сохранит
о юношах сорок второго года.
Оно расскажет, как со смертной тьмой
мы совладали в светопреставленье,
как белый свет и честный род людской
спасло моё стальное поколенье.»
Военное поколение вынесло на своих плечах непосильное, и его раны и ожоги до сих пор ощущаются на теле народа, потому как в его, ветерана, «понятливые руки вложила огненную смерть.» сама история, само провидение, Россия!
Россия Наровчатова нераздельно связана с Великим Октябрём как продолжение прошлых достижений:
«Россия! Зачарован этим словом, Я в сердце сохранял его своём. В нём посвист стрел над полем Куликовым, В нём стук мечей на озере Чудском…
…Я помню всё! И я горжусь по праву, Горжусь тобой, моя родная Русь… Но отчего ж твою былую славу Безмерная пронизывает грусть?!
Да оттого, что мой народ могучий В тенетах бед, в тисках невзгод и зол Томился, ждал и рвался к доле лучшей Из века в век, как скованный орёл.
И как орёл стремит полёт в просторы, Так и народ мой вышел к Октябрю, Когда безвестный канонир «Авроры» Для всей планеты возвестил зарю.
Прошли года. И ты, моя Россия, В такой сейчас поднялась красоте, Что рад я повторить слова простые: «И ты не та, и мы уже не те!»
Высокий свет грядущих поколений Пройдя и побеждая смерть и тлен, Своих врагов поставив на колени, Не ты ль полмира подняла с колен!»
Эти строки дороги вступающему в новую эру человеку, отцу ли, матери своих детей, дороги наличием идеала, за который отдавали жизни, немеркнущее слово и дело Красной империи. Идеал не может выцвесть, поблекнуть, умереть.
Он будет лихорадить оттенками красного и оживать в веках!
19:44 02.10.2019
О философии мусора, или в нас пытаются вшить ген бесследности не пора ли художникам сбросить морок всяких идиотских, унылых «смыслов» и творить красивое
Евгений Фатеев
Вообще пошловато с самого начала выбираться на такой уровень обобщений, как «мы», «человечество», но очень хочется (улыбка). Да и блог — это такой жанр, допускающий и пафос, и некоторую неряшливость в использовании терминов. Почему нет? Поехали.
Нас очень много. Более 7 миллиардов. Наш мир очень людный и шумный. Мы чего-то делаем, засеиваем все почвы мира семенами, а затем собираем плоды своей неутомимой деятельности. Мы протаптываем бесчисленные тропы. Кажется, что производим избыточную культурную телесность. Кажется, что мы живем в эпоху эдакого вещного барокко. Так кажется. Именно кажется. А на самом деле во мне все больше роятся сомнения. Все чаще где-то внутри, наедине с собой, я произношу слово «бесследность». Мне хотелось бы поделиться с читателями своими размышлениями и наблюдениями на тему фатальной бесследности современной культуры.
А вообще от нас, о нас и про нас в будущем останется что-то из культуры? От нас вообще останется какое-то искусство? Иногда мне кажется, что мы, люди, как-то неутомимо учимся не оставлять следов. Раньше мы умели замечательно следить и запутывать свои следы. Сейчас же мы учимся ступать по жизни, не оставляя следов.
Меня всегда занимало то, как искусство живет во времени. Меня всегда занимало то, как работает Время. Я не посягаю на понимание Времени, познание Времени. Я наблюдаю за тем, как оно работает. Мне интересна деятельность Времени. Мне интересно то, как культурное человеческое, слишком человеческое, перебирается из настоящего в прошлое и обратно через какое-то ужайшее бутылочное горлышко. Через него проходит далеко не все. Что-то за-мирает или умирает в забвении. Кстати, крайне интересная тема — культурные механизмы забывания, механизмы культурного забывания. Боже упаси, речь не только о неком целенаправленном, умышленном забывании — сожжении книг и картин, например, и всем таком подобном. Речь не только об этом. Речь о каких-то вшитых в культуру, институционализированных даже, способах забывания культурой чего-то.
Сегодня я вижу, как современная культура сама работает над тем, чтобы стать забытой. Она сама-сама. Она учится собственно и не производить ничего. Для меня, как ни странно, одним из ярких примеров такой бесследности являются магазины со всеми сегодняшними гаджетами. Я помню, как еще 15 лет назад магазины были полны телефонами всевозможных форм и всех цветов радуги. Сегодня же мы можем увидеть в таких магазинах ряды черных (реже белых) прямоугольничков. И всё. Грядущему Редактору, Проводнику, Сталкеру из настоящего в прошлое будет просто не из чего выбирать. В мире вещей.
Или взять музыку, кино и даже книги. Они все больше разматериализируются. Они отрываются от материальной основы, теряют вещное качество. Точнее они выпадают из своего какого-то особенного качества, рождающегося на стыке между материальным, вещным и чем-то эфемерным, неуловимым. Они даже умирают в своем вещном качестве, превращаясь в очень ненадежную мебель, или сырье для инсталляций. Они выпадают из отношений обладания, собственности. А ведь именно это низменное качество искусства сберегло многое, уберегло его от забывания и исчезновения. Они выпадают из отношений обладания искусством и перемещаются в отношения возможности, возможности допуска к потреблению. Они уходят в онлайн, в диджитальную среду. А если кто-то когда-нибудь решит выключить свет? А если случится что-то нехорошее даже с тем перво-местом, где это хранится? А если большим цифровым ветром сдует то самое облако, в котором сегодня хранится то самое важное, которое про нас сегодняшних? Или это облако прольется каким-то вредным кислотным дождем?
Или взять современное искусство, которое все больше вырождается в жест, кейс, поступок, политику. Хранить собственно нечего. Запихнуть в бутылку и пустить по течению нечего. Или почти нечего. Есть только видеофиксации и некая смутная и постоянно выдыхающаяся память о том, что когда-то было. Нет-нет, есть еще одно важное. Есть результат на лицо, на лице, на лицах людей сегодняшних. На лице Греты, например. Есть соучастие современного искусства в тонкой, но масштабной социнженерии. И собственно сегодняшнее полу-варварское, но очень многое мнящее о себе человечье существо — это, в некотором роде, его творение, но тут искусство используется как дурилка картонная, как терпила, о котором скоро все забудут. Поэтому остается только смутная и постоянно выдыхающаяся память о том, что что-то когда-то было. Кажется, было. Скорее всего было. А было ли? А то немногое вещное, порождаемое современным искусством, то самое последнее вещное не вынесет ли на мусорку невнимательная уборщица, которая в пол-уха прослушала инструкции своего начальства и приняла за мусор инсталляцию уже всеми забытого художника?
Кстати, о мусоре. Что такое мусор? Мне кажется, должна появиться философия, феноменология мусора. Совсем скоро нам, людям, придется учить нейросеть, какого-то даже простейшего робота, выносить мусор. Как этот послушный робот будет опознавать мусор? Как объяснить ему, что такое мусор? Какой процент недостаточности вещи превращает ее в мусор? Какой глубины предательство своего замысла должно случится у наличной вещи? Насколько вещь должна предать свое функциональное предназначение? И когда заканчивается искусство и начинается мусор? Это не праздные вопросы. Уже сегодня нам нужно будет самоопределиться и зафиксировать это самоопределение в алгоритмах.
Мне кажется, что сегодня человечество как бы самоустраняется. Буквально. Деликатно ли? Скорее всего нет. Самоустраняется шумно, бестолково. Но кто об этом вспомнит?
Сегодняшний диджитальный, цифровой, онлайновый мир порождает любопытный способ небытия, культурного небытия. Мне сложно его назвать, номинировать. Это случается, когда что-либо явно наличествующее, явно имеющееся, болтается где-то там, в холодном онлайновом космосе, способное сразу же, мгновенно предстать перед тобой по первому твоему запросу. Но нужно спросить. Нужно ввести запрос в поисковую строку. Но нужно, чтобы кто-то спросил, актуализировал наличное, которое, как «кругом возможно Бог». Тут очень важно, чтобы кто-то спросил. Тут важно, чтобы кто-то знал, о чем спросить. Тут важно, чтобы кто-то хотя бы знал кого-то, кто знает, о чем спросить. Тут важно знать кого-то, кто может научить, как и о чем спросить. Или тут надо знать кого-то, кто объяснит, а зачем собственно спрашивать. Тут надо знать кого-то, кто, на худой конец, знает, что такое вопрос. Вполне возможно, что произойдет такое медленное или быстрое затухание, угасание. Несложно представить себе такую ситуацию, когда что-то от нас, что-то порожденное нами, кодифицированное в словах и картинках, будет пребывать в холодном космосе неспрошенности. Управление вопрошанием и есть истинное управление.
Сегодня очень важно поймать за хвост эту тенденцию к бесследности, тяготение к бесследности. Избавляется от излишеств дизайн. Избавляется от всего лишнего архитектура. Города все больше пытаются прикинуться, притвориться негородами. Вещный ресайкл бесконечно переваривает вещи, а вместе со стараниями экологов все это может привести к тому, что от нас не будет оставаться даже мусор. Если судить о некоторых высказываниях в Скандинавии, совсем скоро нам будет дозволено поедать друг друга. Нас приучают к какой-то цивилизационной бесследности, эдакой цивилизационной деликатности, подсаживая на трактовку экологии, как новой религии. А сегодняшние урбанисты все больше напоминают экологов. Если цель экологов — сдерживание индустриального развития большей части человечества, то задача странных урбанистов — мешать созиданию примет, маркеров человечьих идентичностей, созданных по законам Большого стиля. Их цель — помешать этому торжествующему рыку победителей, этой поступи Истории, этой вещной стенограммы покорения Природы и других цивилизаций. Их цель — эстетизация, обживание руин старых индустриальных и административных зданий.
Стоит ли за всем этим видеть какой-то большой и продуманный заговор? Не знаю. Я знаю, что еще наполняет эту неумолимую и глобальную социальную инженерию. Это поклонение идолу эффективности. Это оптимизация, как осуществление поклонения идолу эффективности. Эффективность как самоцель. Оптимизация, как слетевшее с катушек средство, как удивительное осуществление самоустранения. Сначала оптимизация сдерживается некими ограничителями и реализуется в допустимом коридоре. Потом, будучи эффективной, оптимизация сносит границы. Идеальная, пиковая, эталонная оптимизация ведет в итоге к нулю. К полному исчезновению колбасы из мяса, к полному исключению человека из рациональных экономических отношений и т. д.
Но давайте немного помечтаем. Я верю в то, что грядущая новорожденная нейросеть обратит свой взор на историю человечьего искусства и всё поймет. А это не так сложно. И как она отнесется к сегодняшним попыткам политкорректной общественности переписать эту историю сегодня, переделать музейные экспозиции? И как она отнесётся ко всем многочисленным сегодняшним проявлениям художественного, но маркированного как женское, расовое, национальное и прочее? И не снесёт ли она всю эту туфту и вознесёт ли она на пьедестал опять искусность и тайну, красоту и чудо, веру и любовь? И не окажется ли она более благосклонной именно к тем, кто следил, упиваясь своей неэкологичной, вредной человечностью? И не пора ли художникам опять следить? Сбросить этот морок всяких идиотских, унылых «смыслов»? Творить красивое.
Давайте следить! Давайте созидать избыточное вещное! Давайте вспомним драйв Большого стиля. Для нас Большой стиль естественнее. Он сидит на нас, как хорошо сшитый костюм. Нужно разогнать этот морок и мертвечину. Нас придумали для другого. И нам нужно об этом вспомнить. От нас этого ждут. И нужно дать знак ангелам о своем пробуждении.
04:04 03.10.2019
Сколько-нибудь серьёзный разговор о КУЛЬТУРЕ бытия невозможен без культуры МЫСЛИ…
07:53 09.10.2019
Небесный исход в «Театре на досках» состоялась премьера спектакля «Крот», автор пьесы и режиссёр — Сергей Кургинян
Александр Проханов
Трёхчасовое представление при переполненном зале произвело ошеломляющее впечатление. Хочу поделиться мыслями.
В ХХ веке Царствие Небесное опускалось на землю. То место, куда оно хотело опуститься, называлось Советский Союз. И Царствие Небесное коснулось Советского Союза весной 1945 года, в День Победы. Оно в тот момент настолько приблизилось к земле, что Советский Союз: окровавленный, окутанный дымом сгоревших городов, с не просевшими могилами, почти сравнялся по своим высшим смыслам, с Царствием Небесным. Это приближение к земле Царствия Небесного и встреча Царствия Небесного с землёй — могли быть описаны грандиозной мистерией, драмой, в которой грохотали пушки, переселялись люди, возводились города, стенали изувеченные и изнасилованные народы и классы. Спектакль «Крот» рассказывает о том, как Царствие Небесное покидало землю, как покидало Советский Союз. И удаление Царствия Небесного от земли, от Советского Союза, удаление Царства туда, откуда оно явилось, сопровождалось грандиозной мистерией распада и конца. В этой мистерии присутствовали слёзы, драмы, проклятия, версии происходящего, воскресали герои прошлого и умирали герои настоящего. И спектакль — рассказ об этом.
Приближение Царствия Небесного к земле — явление таинственное, неразгаданное. Его не объяснить партийными съездами, судьбами отцов-основателей Советского Союза, всевозможными заговорами и моделями. В этом приближении Неба к земле заключена та же тайна, которая присутствует, по-видимому, в самом сотворении мира. И уход Царствия Небесного с земли также является громадной тайной, которую не постичь разумом, быть может, не постичь даже сердцем, ибо сердце и разум суть проявление человечности.
Сергей Ервандович Кургинян наполнил это удаление космогоническими образами, в которых оно воплощалось. Образ Евтушенко, который представлен здесь как категория, как метафизический символ распада, неверности, этого изуверства, или образ Андропова, или рассказ о смерти Машерова, или феноменология Горбачёва и его супруги Раисы Максимовны, — всё это не персонажи, не герои, не характеры, не души и не судьбы. Всё это — метафизические категории, которыми режиссёр и автор пьесы хотел объяснить величественную и ужасную тайну, когда Царствие Небесное покидало нашу Родину, когда из нашей Родины излетали светоносные духи, когда её покидали ангелы, и на том месте, где когда-то был чертог Господень, где восседали эти ангелы, там обосновались бесы, химеры, обосновались чёрные валькирии.
Эстетика пьесы — непрерывные вопли кликуш, хрип, крик, истерика, клёкот, карканье воронья, причитания, церковные песнопения, движение пластин, досок, которые демонстрируют движение, смещение тектонических платформ, разрушение кристалла бытия. И всё это — способы, коими режиссёр, актёры хотели показать таинственную мистическую драму исхода Небесного Царства.
Думаю, что за пять секунд до апокалипсиса часы, которые показывают приближение Времён, загадочным образом остановятся. И время пойдёт вспять. А в этой тьме возникнет скважина, просвет, образуется полынья, сквозь которую из тёмного бытия на нашу Родину опять спустятся восхитительные крылатые существа — божественная субстанция Русских Времён.
