Хора. Лед бытия новый роман Андрея Бычкова попытка не дать угаснуть русской традиции отображения в литературе «проклятых», «вечных» вопросов
Юрий Сошин
Новый роман Андрея Бычкова попытка не дать угаснуть русской традиции отображения в литературе «проклятых», «вечных» вопросов
Андрей Бычков. Переспать с идиотом.– СПб.: Алетейя, 2019. – 134 с.
Замечательный русский, не стесняющийся этого слова, писатель Андрей Бычков порадовал читателей своим новым романом «Переспать с идиотом», вышедшем в минувшем году в петербургском издательстве «Алетейя».
Андрей Бычков в современной русской литературе писатель признанный, его романы имеют своего преданного читателя, ценящего оригинальный, соединяющий постмодерн и русскую традицию стиль Бычкова. В русскую киноклассику уже вошел снятый по сценарию Андрея Бычкова фильм режиссера Валерия Рубинчика «Нанкинский пейзаж».
Художник экзистенциального ужаса, лингвистический и смысловой стилист, работающий на разграничительных линиях обыденности и сакральной вневременности, Андрей Бычков - достойный продолжатель дела великого Юрия Мамлеева, близким другом которого он являлся многие годы.
Не так давно ушедший от нас всемирно признанный русский классик Юрий Витальевич Мамлеев очень ценил творчество своего коллеги: «Творчество Андрея Бычкова глубоко русское, поскольку здесь приоткрывается та самая бездна, которая нам завещана еще Достоевским. Романы Бычкова это продолжение великой русской традиции. Здесь есть глубина духа, глубина проникновения в материал, и это великая заслуга автора».
Однако реальность выход последних произведений Андрея Бычкова проходит в почти полном молчании со стороны критики ведущих российских информационных площадок. Заговор молчания тут далеко не случаен. Это продуманная стратегия обласканной властью либеральной богемной клики, подмявшей под себя медийные, финансовые, организационные, образовательные и все иные ресурсы, связанные со сферой культуры.
Для либеральных «инженеров человеческих душ» вина немногих ныне живущих русских творцов, таких как писатель Бычков, состоит даже не в их не вхождении в стаи и клики.
Уже следование традициям русской классики в изображении и раскрытии проблем человеческого бытия, сама постановка вопросов экзистенциальных целей и смыслов – это уже вина, повод если не для травли, то для «удушения умолчанием».
Человек для либералов и либертарианцев есть скот и все что выводит его из скотского бытия – должно пресекаться.
Самым острым экзистенциальным вопросом для «нового россиянина» должно стать прохождение процедуры индивидуального банкротства вследствие кредитной несостоятельности.
Что бы в современной России творческому человеку стать хоть как-то известным, надо быть принятым в гласный или негласный клуб «русофобов от культуры» и писать либо про «русский афедрон», либо что-либо глуповато-невнятное. Принудительное превращение русского общества в конгломерат идиотов – не метафора Бычкова, это реальность, видимая и в телевизоре и просто в окне.
Новый роман Андрея Бычкова «Переспать с идиотом» попытка не дать угаснуть русской традиции отображения в литературе «проклятых», «вечных» вопросов.
Разбирать смысловые пласты и сюжетные линии книги – дело неблагодарное. Автор принуждает читателя расшифровывать рассыпанные по роману отсылки к мировому литературному и общекультурному наследию. Параллели возникают постоянно, от библейской истории до «Тысячи и одной ночи».
К последней, а также к мифу об Озирисе отсылает история смерти и воскрешения Сережи, возлюбленного главной героини Бронниковой Ксении, Бронкси.
Одна из центральных тем романа связана с театром людей страдающих болезнью Дауна. Отсылка к шекспировскому «весь мир театр» будет слишком прямой, тут скорее уместно вспомнить «Жизнь есть сон» почти современника Шекспира - Кальдерона:
«Как будто режиссёр хотел все же выстроить на сцене действие внятное, но у него ничего не получалось, и он снова начинал кружить всё с начала и снова бросал, как будто все это было обречено на провал. Это, очевидно, было пародией на русскую жизнь, и это выглядело отвратительно, особенно в сценах, где карлики и карлицы целовались, где высокие и низкие дауны неуклюже обнимали друг друга и неумело и бездарно пытались танцевать, изображая человеческое, слишком человеческое. Но в то же время, как с ужасом осознавал Егор, во всём этом извращении была и какая-то до чудовищности чистая правда. В этом абсурдном трагизме, который режиссер так злонамеренно пытался выдавать за комизм, пылало и сияло действительно что-то, что только и могло ранить, обжечь, и что действительно обжигало».
Театр «идиотов» и жизнь героев соотносятся явно, профессор, одна из центральных фигур романа, даже имеет реальное «альтер эго» в виде актера-дауна Егора.
Страшная, но при этом абсолютно реальная история петербургского доцента-расчленителя Соколова явила параллель с выдуманной Андреем Бычковым линией соблазнения студенткой Бронкси и последующим желанием юной ученицы профессора совокупиться с его идиокопией.
К моменту убийства доцентом Соколовым аспирантки-любовницы роман «Переспать с идиотом» уже лежал отпечатанный в типографских книгохранилищах. Но тут видимо сработал «юмор Универсума» и картина экзистенциального абсурда в романе аллюзивно соотнеслась с реальной картиной расчлененного женского тела в водах Фонтанки.
Но все же главная тема романа не описание бытийственного абсурда в его эротических и иных ипостасях. Творчество Андрея Бычкова чуждо карнавальности и примитивной лубочности, его произведения отсылают к литературным безднам Достоевского и философским Платона. Постоянно проглядывающая сартровская тошнота наложенная на абсурд современной жизни – вот что определяет творчество писателя.
В книге Бычкова мир предстает как Хора, воплощение третьего платоновского начала. Хора пространство стыка идеального и материального начал, отображающее через себя материальное воплощение идей, но при этом искажающее их и придающее индивидуальность и неповторимость бытийственным реализациям.
Человек же последним, по сути чужд, он стоит вне мира идей, интеллигибельность недостижима для него.
Лишь в неведении, истинной, древнегреческой идиотии, он может как-то успокоится. Платон в «Тимее» устами египетских жрецов говорит: «И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих».
Для героев «Переспать с идиотом» в той или иной мере нетерпимо довлеющее «проклятие повседневности», им свойственно мучительное, хоть и малоосознаваемое, но все же явное желание «выхода за», в итоге порождающих абсурдность действенных актов. Мечта Бронкси о соитии с идиотом - попытка разрыва оков бытия с целью выхода за пределы денной абсурдности, акт ритуального причащения к идеальному бытию.
Герой Бычкова – моллюск, погребенный в раковину своей социальной нищи, но при этом в русских традициях осознающий свое положение и пытающийся протестовать.
Для Бронкси, профессора, мёртво-воскресшего Сережи и даже для дауна Егора жизнь безысходна. Но все же не беспросветна. Мир вечных платоновских идей, Вечный Свет, дающий надежду на выход и прорыв, есть. Реален, существует где-то, пусть далеко, но наличествует и является во внутренних глубинах индивидуальной духовной сущности. Уже само осознание этого факта дает призрачную, но надежду.
Человек в романе Андрея Бычкова словно ползёт в ночи по полярным торосам. Перебираясь через льдину, он попадает к подножию другой и вынужден вновь карабкаться вверх по источающим мировой холод стенам. Однако где-то над горизонтом уже вины лучи восходящего Солнца. И они светят через прозрачные верхушки льдин. И приходит Надежда.
08:43 23.01.2020
Олег Платонов: "Русская Мечта — Святая Русь!" юбилейная беседа с директором Института русской цивилизации
Александр Проханов
Александр ПРОХАНОВ. Олег Анатольевич, вы — русский подвижник, собиратель наших великих духовных ценностей. Как вы определили бы смысл того грандиозного дела, которому посвятили всю свою жизнь?
Олег ПЛАТОНОВ. Я уверен, Александр Андреевич, что мы одинаково понимаем смысл и движущие силы той жизни, которую прожили. Мы, родившиеся незадолго до, во время и после Великой Отечественной, — дети поколения победителей. Наши отцы, которые победили в самой великой и жестокой войне в истории человечества, дали нам жизнь и формировали наше сознание. Война и Победа — первые воспоминания детства. Когда приходили друзья отца (он работал директором завода в Плесецке, около которого тогда строили город и космодром Мирный), война и победа упоминались часто. В моём детском сознании темы и войны, и космоса воплощались в образах битвы за страну и Отечество. Гораздо позднее это трансформировалось во мне в идею русской государственности и сохранения России.
Поколение победителей сыграло большую роль в развитии нашей страны. По мере того, как это поколение стало уходить, слабела и страна. Государственное преступление, именуемое "перестройкой" Горбачева, смогло случиться только после того, как главные представители поколения победителей покинули мир.
Для нас, осознающих себя наследниками победителей, главное в жизни — сохранение России, сохранение её духовных основ, традиций и идеалов, на которых было построено великое государство Российское, создана неповторимая цивилизация, внёсшая огромный вклад в развитие мировой культуры.
Сейчас для меня сохранение России — это, прежде всего, сохранение её мистических начал, воплощённых в понятии "Святая Русь". Мой духовный отец, митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Иоанн, учил меня: "Святая Русь — особое благодатное свойство русского народа, делающее нас особенной общностью в составе человечества". Но, говорил он, это "избранничество" — не в смысле права на мировое господство, а в смысле жертвенного служения в борьбе против мирового зла, в созидательном пафосе жизни на основах добра, правды и справедливости.
России определено Богом особое служение, составляющее смысл русской жизни во всех её проявлениях. История русского народа есть история его призвания к этому служению, история борьбы русских против сил мирового зла, русофобии и расизма. Как нас учили славянофилы, Православие через Россию может привести к перестройке всей системы мировой культуры и хозяйства. История призывает Россию встать впереди всемирного просвещения — история даёт ей право на это за всесторонность и полноту русских начал. У России — особый путь. Её всемирная задача состоит в том, чтобы освободить человечество от того одностороннего и ложного развития, которое получила история под влиянием Запада.
Во втором тысячелетии н.э. Россия сыграла главную роль в общечеловеческой борьбе против всех проявлений мирового зла, геноцида и агрессии. Именно русские совершили ряд грандиозных побед, изменивших положение в мире в пользу добра.
В Х веке русские наголову разгромили агрессивный Хазарский каганат, включив впоследствии его территорию в своё государство.
В начале XIII века русские остановили германскую католическую агрессию на Востоке, осуществляемую Тевтонским орденом путём массового геноцида славянских народов.
Противостояние русского народа и Золотой Орды закончилось крахом последней и включением большей части её территории в состав Русского государства.
В XVIII — XIX вв. Россия стала главной силой, приведшей к падению Османской империи, прославившейся геноцидом славян и других народов.
В 1812 — 1815 годах Россия сокрушила империю Наполеона. Из 600 тысяч французских солдат, пришедших завоёвывать Россию, в живых осталось менее 50 тысяч.
И, наконец, именно Россия поставила крест на существовании Третьего рейха. Из 10 миллионов немцев и их союзников, пришедших завоевать Россию, большая часть навсегда осталась в русской земле.
И до сих пор Россия является одним из главных удерживающих факторов для всех современных мировых агрессоров, прежде всего — США и их сателлитов по НАТО.
Битва за сохранение России не прекращалась никогда, продолжается она и сейчас.
Александр ПРОХАНОВ. Вы исследовали колоссальный массив знаний о человеке, о мире, о космосе, о душе, истории, о добре и зле. Эта русская духовная Вселенная, которую вы собрали, — что это: музей, хранилище, куда нет-нет, да и заглянет какой-нибудь любознательный историк или любопытствующий студент? Или это великий семенной фонд, собрание элитного духовного зерна, которое может быть посеяно в нашу жестокую почву и даст урожай?
Олег ПЛАТОНОВ. Институт русской цивилизации, который мы создали, — это не музей и не архив, это центр изучения, возрождения, сохранения и генерации духовных основ русской цивилизации, фундамент, на котором стоит государство Российское, развиваются русский и связанные с ним тысячелетним сотрудничеством и взаимопомощью другие народы. Да, это великий семенной фонд. Он постоянно создаёт условия для великих урожаев во всех отраслях нашей жизни, будь то космос, наука, культура, экономика, военное могущество и многое другое.
Каждая цивилизация, существующая на Земле, имеет свои духовные ценности и идеалы, в рамках которых осуществляется её развитие и создаётся жизненный тонус общества, в конечном счёте определяющие всю историю того или иного этноса. Исторический опыт показывает, что успех любой страны зависит от того, насколько её правительство, государственные и общественные организации учитывают духовные ценности и национальные идеалы. Страна терпит неизбежный крах, если идеалы её народа не учитываются и, более того, народу пытаются навязать духовные ценности и идеалы иных цивилизаций. Для меня совершенно очевидно, что главной причиной поразившей Россию национальной катастрофы 1980-х — 1990-х годов ХХ века стала попытка правящих кругов навязать народу чуждые ему духовные ценности и идеалы американской цивилизации.
Сегодня мировая христианская цивилизация стоит на краю пропасти. Произошло то, о чём уже давно предупреждали мир великие западные мыслители-славянофилы: "Начиная с эпохи Ренессанса вся культура Запада постепенно отходит от духовных ценностей Нового Завета". Меняются менталитет и психология европейца. Из христианина средний европеец превращается в жадного потребителя товаров и услуг, умело управляемого капиталистами-ростовщиками. Вся система власти и экономики современной Европы (включая Россию) находится под контролем международных банков и корпораций, создавших закулисные рычаги управления массами с помощью продажных политиков и тайных организаций. Великую европейскую культуру шаг за шагом вытесняет американская антикультура, поп-культура. На наших глазах происходит депопуляция, денационализация и даже деградация европейских народов. Учёные Академии наук России подсчитали, что если ничего не изменить, то через четверть века англичане, французы, итальянцы, немцы станут национальными меньшинствами в своих странах, а их новыми типичными представителями будут люди с извращённой психикой и нетрадиционной сексуальной ориентацией. К сожалению, многие европейцы не хотят понять, что современный Евросоюз является главным орудием депопуляции, денационализации и деградации коренных народов западной Европы.
Тем же самым путем депопуляции, денационализации и деградации Запад пытается направить Россию и русский народ.
Остановить эти катастрофические процессы могут только организованные национальные силы, которые создадут твёрдую власть, способную противостоять враждебной, антинациональной деятельности мировой закулисы, могучую власть национального государства.
Александр ПРОХАНОВ. На протяжении тысячелетий русские ведут духовную схватку, испытывают на себе грандиозные удары. В этих схватках, под этими ударами рождается русская феноменология. Какие ценности отстаивает русское мышление в этой исторической схватке? Кто старается сломать, скомкать это восхитительное русское мировоззрение? Кто видит в нём угрозу?
Олег ПЛАТОНОВ. Особенность России, феноменология русского духа состоят в идеалах Святой Руси, в отрицании ветхого человека, в отрицании греха и, как итог, — в создании нового человека. Русь — Россия создала новую идеологию обновления и преображения мира.
Россия создала тысячелетнюю программу, проект торжества нового человека. На тысячелетнем пространстве слились воедино творческая мысль Владимира Святого, Ивана Грозного и Иосифа Сталина. Владимир Святой утвердил русскую государственность. Иван Грозный строил государство по завету и образцу Византийской империи. СССР строился Сталиным после войны по образцу Российской империи.
Главная идея, которая объединяла два этих великих проекта, — создание "нового человека" на основе христианских духовных ценностей. Помните, даже "кодекс строителя коммунизма", который обсуждался ещё при Сталине, но широко пропагандировался уже при Хрущёве, составлялся преимущественно на основе христианских ценностей.
Что такое проект создания "нового человека"? Это проект Святой Руси, проект "Москва — Третий Рим". Русский народ принял миссию Третьего Рима не по принципу национализма, а исключительно в силу уверенности в своём Православии, в святости Руси. Царство Русское борется против мирового зла, оно есть последнее мировое царство, за которым наступит Вечное царство Христа. Русские патриоты гордятся своей мировой миссией, однако в этой гордости нет греховной гордыни, но есть бескорыстие и жертвенность, готовность положить свою жизнь в борьбе против мирового зла. Чем яснее русские люди понимали своё высшее предназначение и вселенскую миссию, тем больше врагов ополчалось на Русь. Влияние внешних врагов на Русь осуществлялось, прежде всего, через "пятую колонну" внутренних врагов, не понимающих и отрицающих вселенскую миссию русского народа. Внутренние враги похоронили проект "Нового человека" и заменили его идеологией торжествующего грешника, потребителя.
Проект "Новый человек" — это антизападный проект, это проект отрицания западных ценностей. Формация "Нового человека" заменила собой обветшавшие постулаты Запада: погоню за прибылью и потребительство. На каких основах создаётся новый человек? Это духовная цельность — неразрывность веры и жизни; добротолюбие, правда, справедливость как основные законы жизни; нестяжательство — преобладание духовно-нравственных ценностей над материальными; соборность — единение людей в Православной церкви, православном государстве, православном народе; монархическая государственность — власть как религиозное служение сверху донизу; патриотизм — после веры в Бога.
Суть истинной царской власти состоит в том, что эта власть — не избранная, не зависящая от народа, а представляющая нечто высшее — власть от Бога, в которую, как в Бога, верит добровольно подчиняющийся ей народ.
Власть от Бога дана русским самодержцам от Владимира Святого и Владимира Мономаха. Божиим произволением русское царство может включать в себя и другие царства и таким образом становиться основой для создания империи как царства царств.
Царская власть дана от Бога для поощрения добрых и кары злых. Царь должен быть первым в борьбе против мирового зла. Он был первым в идеологии "Москва — Третий Рим". В отличие от божественной русской монархии, считал Иван Грозный, власть на Западе — "безбожная", ибо она не Богом дана, а создана мятежным "человеческим произволением, хотением" и зависит от мятежной знати. Только русская власть может спасти человечество, только русские выведут мир из того тупика, в который его завёл Запад.
Александр ПРОХАНОВ. Велик урон, который понесла русская философская мысль, русское мировоззрение в 1917 году. Повсеместно восторжествовала красная доктрина и отвергла все прочие формы философского мышления. Постепенно в недрах красной доктрины стал складываться новый духовный уклад, который можно назвать русско-советским. Появились писатели-деревенщики, стали возникать всевозможные общества по сохранению культурных ценностей, усилились национальные тенденции в недрах коммунистической партии, в недрах народа в целом. И этот пласт после 1991 года был разгромлен, русское сознание понесло огромный урон. Как преодолеть эти чудовищные разрушения? Есть ли сегодня интеллектуальная среда, готовая подхватить эстафету русского миросознания? В чём сегодня выражается возвышенная русская мысль? Как сегодня выглядит русская идея. Русская мечта?
Олег ПЛАТОНОВ. Разгром коренной русской мысли начался задолго до 1917 года и торжества красной доктрины. Уже с конца XVIII века в либеральной и социалистической общественной науке представления о русской национальной мысли подавались тенденциозно, искажённо. Очень подробно и в апологетическом духе изучалась только та часть общественной мысли, которая имела отношение к либеральным и социалистическим движениям, выступавшим против Царя, государства и Церкви: еретические, антиправославные, антирусские движения, вольнодумцы XVIII века, масоны, декабристы, революционеры, эсеры, кадеты, коммунистические вожди.
Вне внимания общественных наук оставались главные пласты русской национальной мысли, изучение которых закрывалось либералами и социалистами путём навешивания ярлыков "отсталого", "консервативного", "черносотенного". Либеральные и социалистические деятели, в силу своей зашоренности и научной ограниченности, сворачивали Россию со столбовой дороги развития, направляя её в тупик.
Катастрофические события XX века в России и в мире раскрыли ошибочность научных взглядов либералов и социалистов на развитие общества. "Рецепты", которые они предлагали для "улучшения" положения России, опрокинули нашу страну в пропасть. В то же время жизнь показала правоту выводов, предложений и прогнозов национальных русских мыслителей: великих русских святых, славянофилов, почвенников, охранителей, черносотенцев. Именно они с поражающей точностью предсказали бедственные результаты того тупикового пути, по которому направили Россию либералы и социалисты, а также сформулировали главные научные постулаты выхода российского общества из этого тупика.
Несмотря на крах, который потерпела либеральная и социалистическая мысль в России, её представители до сих пор продолжают свою вредную и опасную, далёкую от науки пропаганду. Извращают труды русских мыслителей, учёных и общественных деятелей.
В ответ на враждебные вызовы мы решили создать организацию, которая в какой-то степени способна исправить катастрофические деформации в русской идеологии. Для этого требовалось вернуть в научный оборот книги и тексты, выброшенные на обочину русского общественного сознания.
С этой целью нами и был создан Институт русской цивилизации, деятельность которого благословлена великим православным подвижником и богословом митрополитом Иоанном (Снычёвым).
Институт русской цивилизации — творческое объединение православных учёных и специалистов в области общественных наук. Сотрудничающие с Институтом учёные и специалисты занимаются исследованиями истории, философии, экономики, географии, этнографии, филологии, искусствоведения. Итогами деятельности Института являются подготовленные книги и монографии, выпущенные в свет труды классиков русской мысли, энциклопедии и словари.
Главная цель Института русской цивилизации — возвращение в русскую общественную мысль научных открытий и трудов великих русских мыслителей, учёных, государственных и общественных деятелей, чьими идеями и усилиями было создано Российское государство — образец державы, строившейся на православных началах добра, правды и справедливости. Наш Институт объединил в своих проектах более 120 учёных и специалистов, занятых изучением русской истории и идеологии. С 1993 по 2020 год мы составили и выпустили в свет 28 энциклопедий и исторических словарей, более 210 томов самых выдающихся произведений великих русских мыслителей и учёных, отражающих главные вехи в развитии русского национального мировоззрения и борьбу народов России против сил мирового зла, русофобии и расизма, выпущено 170 монографий и научных изданий по малоизученным проблемам русской истории и идеологии. Все наши энциклопедии, словари, книги и монографии выложены бесплатно в интернете. Каждый день с ними знакомятся тысячи человек, скачивают их. Это свидетельствует, что сегодня в России существует интеллектуальная среда, готовая подхватить эстафету русского миросознания. Многие считают, что идеи и мысли наших великих предков — прочная основа для развития современной России. Для истинно духовной элиты России первообразом общественной цели являются идеалы Святой Руси, о которых я уже говорил выше. Эти выводы, Александр Андреевич, совпадают с итогами вашего исследования — проектом о Русской Мечте. Русская идея и мечта являются эликсиром жизни для развития народа и, как вы совершенно точно отмечаете, формируют народ, направляя его движение на протяжении многих столетий, побуждая его преодолевать грандиозные препятствия и трудности. И сегодня идеал Русской Мечты — Святая Русь. Очень многих интересуют и вдохновляют понятия духовной цельности, неразрывность веры и жизни, соборности, нестяжательства, общины и артели.
Александр ПРОХАНОВ. В чём сегодня, по-вашему, состоит конфликт возвышенного русского мировоззрения и той реальности, которая сложилась в России? Ваша личная судьба демонстрирует этот конфликт, и вы чувствуете его на себе самом. Вы верите в чудо русского возрождения? Есть ли место русскому чуду среди глобальной экономики, цифровой реальности, духовного и эстетического интернационала.
Олег ПЛАТОНОВ. Конфликт с внутренним врагом Российского государства продолжает оставаться главным содержанием последних десятилетий. Русские патриоты-державники в этой схватке победили — хотя и заплатили за свою победу дорогую цену. Поддерживаемой Западом "пятой колонне" не удалось опрокинуть Россию.
Совершенно очевидно: для того, чтобы спасти Россию от разрушительной экспансии Запада, необходимо сохранить традиции и идеалы Святой Руси. Потенциал Русской Мечты должен быть основой государственной стратегии, ресурсом державы.
В этих условиях происходит неизбежный конфликт между возвышенным русским мировоззрением и взглядами "пятой колонны". Служащие Западу внутренние враги России: русофобы, либералы, сионисты, — делают всё возможное, чтобы дискредитировать русские духовные ценности и идеалы, подорвать веру в Русскую Мечту.
Идеалы Русской Мечты особенно жёстко столкнулись в области современной российской экономики.
В идеологии Русской Мечты рождаются новые взгляды на народное хозяйство, которое рассматривается как одна из главных форм духовной жизни. Позитивистскому и рационалистскому представлению хозяйственной деятельности как суммы трудовых функций, выполняемых ради прибыли, ради денег, русский идеал противопоставляет идею преимущественно духовного характера труда, имеющего значение универсальной всечеловеческой ценности, эффективность которого зависит от степени неразрывности веры и жизни, целостности соединения личности и окружающего её мира. Из этого абсолютного идеала логически вытекает целый ряд других идеалов русского хозяйства.
Идеал автаркии — ориентированность хозяйственных единиц и системы в целом к замкнутости, самодостаточности, самоудовлетворённости. Основной поток эффективной хозяйственной деятельности направлен при этом не вовне, а внутрь хозяйственной системы.
Идеал самоограничения. Направленность хозяйства не на потребительскую экспансию (постоянное наращивание объёмов и видов товаров и услуг как самоцель), а на обеспечение самодостаточности.
Трудовой идеал хозяйственной деятельности. Взгляд на труд как на добродетель. Экономический процесс направлен не на максимализацию капитала и прибыли, а на обеспечение трудовой самодостаточности.
Трудовой идеал в создании капитала. Собственность — функция труда, а не капитала. Капиталом является производительная часть собственности, направленная на производство; капитал, отдаваемый в рост, рассматривается как паразитический.
Идеал трудовой и производственной демократии, воплощаемый в общине и артели.
И, наконец, идеал трудовой и хозяйственной мотивации — преобладание моральных форм стимуляции к труду над материальными.
Община уводила от алчности, стяжательства и эгоизма, порождала способность к самоограничению, направленность не на потребительскую экспансию (постоянное наращивание объёмов и видов товаров и услуг как самоцель), а на обеспечение хозяйственной самодостаточности. Русский общинный тип хозяйства развивался на традиционных христианских ценностях соборности (даже в форме "коллективизма"), взаимопомощи, трудовой демократии, на местном самоуправлении. Эффективный труд мотивировался в ней не только материальными, но и в значительной степени моральными стимулами. Следует сказать, что главные идеалы русского хозяйства сегодня игнорируются. Насаждаются американские идеалы стяжания богатства любой ценой.
Главной целью жизни объявляется материальное преуспевание, нажива, стяжание денег и капитала любыми средствами, прежде всего — за счёт обмана и эксплуатации всех "избранными". Идеалы "избранных": "бери от жизни всё и сразу, не дай себе засохнуть", — формируют эгоистическую идеологию индивидуализма и предполагают "атомистическую концепцию общества", в котором конечным источником ценностей и их иерархии выступает некая избранная личность, а интересы любой конкретной общности определяются в эгоистической конкурентной борьбе множества собственников, среди которых лидируют "избранные личности", финансисты-ростовщики.
В результате подавляющая часть людей отчуждается от власти, рассматривая её как элемент навязанной им системы паразитизма.
Важно понять, что идеалы западной потребительской цивилизации не могут быть ориентирами для России. В гонке потребления, которую осуществляет западный мир, опираясь на неоплаченный труд и неравноправный обмен со странами-поставщиками сырья и топлива, наше место может быть только в лагере эксплуатируемых Западом. Более того, расточительство западной гонки потребления в условиях сокращающихся ресурсов ведёт человечество к гибели. Русский идеал хозяйства, ориентированный на автаркию, разумный достаток и способность к самоограничению, предоставляет человеку один из вариантов выживания.
Все реальные рычаги власти ныне сосредоточились в Администрации президента. Новая реформа выборной системы поставила точку на игре в демократию. Все оппозиционные движения сдвинуты на обочину и обессилены. Мы получили фактически диктатуру одной партии, умело владеющей методами закулисного управления массами.
Все остальные политические силы не имеют реального влияния на принятие властных решений. Сейчас "Единая Россия" — это политический реактор, в котором идёт развитие двух противоположных сил: национально-корпоративных и криминально-космополитических. Задача русских православных патриотов — поддерживать здоровые силы во власти. Не надо стесняться сотрудничать с той частью власти, интересы и задачи которой совпадают с нашими. Надо поддержать национально мыслящих чиновников и национальный капитал. Надо идти в "партию власти", которая сейчас выдвигает лозунги официального патриотизма, чтобы вдохнуть в эти лозунги жизнь и вытеснять из власти политиков и финансистов, связанных с мировой закулисой.
Мы не должны обманывать себя: "пятая колонна" в нашем государстве очень сильна, а во многих областях жизни, и особенно — в экономике, она считает себя хозяйкой нашей жизни, уверенно расставляя своих людей на ключевые места.
В последние годы наступление "пятой колонны" резко усилилось, и это ощутили на себе многие патриотические организации. Закрыт Международный славянский фонд. Ограничена деятельность целого ряда русских и славянских объединений и патриотических центров. Наш институт тоже стал жертвой провокации антирусских сил. С 2016 года деятельность нашей организации стали тормозить гласными и негласными проверками, запугиванием сотрудников и спонсоров, а вскоре возбудили против меня дело по 282-й статье за книги, которые были выпущены мной ещё в 1990-х годах и многократно переиздавались, в том числе — на иностранных языках. Были проведены обыски в моей квартире, на даче и в офисе. В последнем случае был устроен настоящий погром, зафиксированный документально. У нас были вывезены компьютеры, документы и книги. Погром, осуществлённый в нашем Институте, я считаю одним из результатов деятельности антирусских, антиславянских сил в государственном аппарате, оживившихся в связи с предстоящей борьбой "за наследие 2024 года". "Пятая колонна" делает всё, чтобы поссорить власть с национально-патриотической общественностью, перевести патриотов в оппозиционный лагерь, парализовать деятельность патриотических сил. В этих условиях некоторая часть правоохранительных и судебных органов используется представителями пятой колонны в антигосударственных целях.
Александр ПРОХАНОВ. Олег Анатольевич, мы с вами — люди уже преклонного возраста, сегодня мы ещё здесь, а завтра нас не будет. Кто мы: последние или, может быть, первые? Что нам суждено: забвение среди новых нигилистов и скептиков, забывших о чудесной природе мироздания, или наше дело не будет пылиться в архивах и музейных запасниках, а выльется в энергию возрождения, которая озарит русское сознание XXI века и сознание всех остальных, алчущих истины народов?
Если Россия — роза мира, то весь прочий мир является чудесным садом, где суждено цвести этой божественной розе.
Олег ПЛАТОНОВ. Мнения новых нигилистов и скептиков, забывших о чудесной природе Божьего мира, — их огромная личная трагедия. Мы их можем только пожалеть. Те, кто оценивает свою жизнь категориями денег и прибыли, сколько бы он ни стяжал, уже несчастен.
Полноводная река корневой русской мысли течёт во времени и пространстве нашей Родины, преодолевая все препятствия и пороги. Непреодолимой силой она отметает всё на своём пути, попытки пустить её вспять или направить по другому руслу безуспешны.
Я уверен, Александр Андреевич, что мы идём по столбовой дороге русской идеи, Русской Мечты. Она была предопределена нам и нашему Отечеству Божиим Промыслом за две тысячи лет до рождения каждого из нас. Метафизика начала и конца Вечной России раскрывается в райском саду, райских кущах общего будущего человечества. И нам ли, представителям поколения победителей, желать большего?
***
29 января 2020 года в 18.30 в ЦДЛ состоится юбилейный вечер в честь 70-летия директора Института русской цивилизации, главного редактора газеты "Русский Вестник" Олега Платонова.
Планируются выступления: С.Н. Бабурина, В.В. Большакова, Л.Г. Ивашова, О.Н. Куликовской-Романовой, В.Ю. Катасонова, В.Н. Крупина, С.Ю. Куняева, о. Кирилла (Сахарова), В.В. Личутина, В.Н. Осипова, А.А. Проханова, А.Д. Степанова, В.В. Хатюшина. В концерте участвуют: Ирина Леонова, Василий Овсянников, Татьяна Петрова, Евгений Поликанин, Людмила Сафонова, Татьяна Филимонова. На вечере будет представлена выставка вышедших книг юбиляра с конца 1980-х годов до наших дней.
Проезд: ст. м. "Баррикадная", ул. Большая Никитская, д. 53, Центральный дом литераторов (Большой зал).
10:49 27.01.2020
Культура, этикет в отношениях в обществе должны следовать гражданскому праву, соблюдению прав и свобод гражданина. Включая защиту личной информации.
Почему личная не публичная жизнь должна быть закрыта для посторонних и не должна выносится на внимание публике, при отсутствии для этого каких-либо оснований.
Конечно, это не должно касаться деятельности спецслужб, которые по санкции прокурора или в силу своего служебного допуска могут вести наблюдение при расследовании уголовных дел, включая контрразведку. Но, в этом случае вся получаемая информация о личной жизни является служебной секретной информацией и не должна предоставляться посторонним и быть использованной для каких-либо иных целей, а тем более в политической деятельности. Речь идет о прагматичном буквальном строгом соблюдении элементарных законов страны и её Конституции. Иных толкований, переложений, инсинуаций с законами здесь быть не может.
Начнем с того, как должна быть защищена, например, электронная подпись. Представим себе, что электронная подпись попала в чужие руки. Злоумышленник получает возможность оформлять выгодные для себя сделки от чужого имени, опустошая карманы не только истинного владельца подписи, но и третьих, не причастных к этому сторон.
То же самое с любой информацией о личной жизни какого-либо индивида. Вдруг информация о личной жизнедеятельности отдельного гражданина начинает поступать без его ведома и без его согласия , в режиме on-line, некоторым заинтересованным политическим группировкам, движениям или течениям, с прямым подключением к этому каналов СМИ. Тем самым попросту происходит кража имени индивида, его личной подписи - СМИ представляют себя и выступают, якобы, от имени этого гражданина. Даже более того - они разыгрывают спектакль с виртуальной "женой", роль которой начинают исполнять те же самые СМИ, а для этого они самым бесстыдным хамским образом за лазят в постель к гражданину с его женой, "укладываясь" между ними и, получая, всю эту строго интимную информацию.
А вот тут начинается самое пикантное. Получив такие знания, это политическое движение начинает использовать их в своих интересах. Мнение гражданина, его истинное отношение к затрагиваемым вопросам уже не имеет для них никакого значения. Неважно, что в действительности чувствует и думает гражданин, главное - что чувствуют и думают они, воры и хамы.
Ведь многое в наших отношениях является далеко не однозначным и не укладывается в формулу: "дважды два - четыре", белое-черное или является только видимостью.
Часто бывает, что люди следуют этикету, обыденным нормам общения, когда вежливо говорят - одно, но подразумевают - другое, не дают каких-либо обязательств, оставляя свободу для своего выбора, своего поведения и решений в будущем. СМИ же, даже такие малые, ничего не значащие эпизоды могут преподносить как нечто официальное, гигантско значимое, несущее некий сакральный смысл. Даже для того, что бы раскрутить некую интрижку им бывает достаточно случайно брошенного взгляда. Для раскручивания таких интрижек, как правило, они привлекают и используют целую череду подставных, угодных для них лиц.
Но в чем вся загвоздка в этом спектакле? А в том, что розыгрыш таким образом некоей персоны, условно говоря, кража его имени, его подписи, начинает использоваться в построении интриги, в спекуляциях самого разного спектра, в установлении и усилении своего влияния. В подавлении свободы других граждан, подавлении оппозиции, развязывания других, более масштабных, выгодных для воров интриг, придания развитию политического движения в выгодном для них направлении, для упрочения их позиции, "загребая жар чужими руками". При чем все это производится от чужого, украденного имени, и все обвинения, все ссылки перенаправляются и адресуются этому злосчастному гражданину, духом не сведущему о том, что его разыгрывают.
Если у кого-то есть опыт работы дипломатом в недружественной стране, то, возможно, он мог оказаться в центре подобных розыгрышей и спектаклей с подставными лицами и искусственными инсценировками, для морального и психологического воздействия.
Так, что вывод из всего этого: будьте бдительны, очень серьезно относитесь к правам и свободам человека. Как зеницу ока берегите свое суверенное личное пространство от посягательств и поползновений в свою личную жизнь. Иначе вас могут водить за нос, потрошить ваши карманы, превратив вас самих в послушное полу животное без каких-либо прав. Заботьтесь, прежде всего, о личной безопасности, храните свою личную информацию, не подпуская к ней посторонних, какой бы кристально чистой не была ваша биография. Иначе эта информация может быть направлена, если не против вас, то против третьих лиц, которым вы совсем не хотели бы причинить неудобства и вред.
Вот такую теневую сторону принесла нам цивилизация с помощью радиоэлектронных средств. Будьте свободны, будьте самими собой, живите собственной жизнью, следите, чтобы не нарушались законы общества кем бы то ни было в отношении даже посторонних для вас лиц. И тогда у вас есть шанс прожить полноценную и вполне счастливую для вас жизнь.
10:58 27.01.2020
Геи- это извращение и мерзость.
18:26 04.02.2020
Ячейка общества коллективные воспоминания о любви и семье на выставке «Фамильные ценности»
Галина Иванкина
Коллективные воспоминания о любви и семье на выставке «Фамильные ценности»
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Лев Толстой
«Люди встречаются, люди влюбляются, женятся!», - душевно и бодренько пела радиоточка, и где-то у соседнего подъезда гуляли очередную свадьбу — невеста в длинном платье и развевающейся фате смотрелась едва ли не сказочной принцессой, а её патлатый — по моде 1970-х — жених весь преображался в тесном чёрном костюме и галстуке «бабочкой». Кто-то из деревенских родственников принимался петь частушки, и вся процессия шумно уезжала в ЗАГС. Вся школьная литература была перенасыщена темами любви и брака - герои мучились от сословных предрассудков, барахтались в тенетах старинной морали, иной раз — кидались в реку или даже под поезд. Бесприданницы — рыдали, готовые лучше умереть, чем замуж за Карандышева. Легконогие Наташи становились рыхлыми и тёплыми жёнами. «Новые люди» Чернышевского и вовсе жили странноватыми коммунами, переходя друг от друга по велению души, плоти, идеологии.
На вечернем телеэкране крутились бесконечные фильмы о поздней любви деревенских баб, воплощаемых Натальей Гундаревой и — о пронзительных страстях городских красоток с лицом и станом Людмилы Гурченко. Ретро-мотивы с помехами доносили «Спасибо, сердце» от Леонида Утёсова; переплетались «Сердца четырёх» в предгрозовой жажде страсти — и белокурая героиня падала объятия статного офицера.
И - «Весна» победы, а Николай Черкасов в роли мэтра вопрошал Любовь Орлову: знает ли она, что такое любовь? И тает лёд, и сердце тает. Вторили заграничные группы, оравшие «Ай лав ю!» и прочие попсовые глупости. Бытие словно бы крутилось вокруг этой темы: встречаются — влюбляются — женятся. «И вершина любви — это чудо великое — дети», - добавлял мягкий мужской голос из «Песни года», как бы задавая курс: «Вновь мы с ними пройдём детство, юность, вокзалы, причалы. / Будут внуки потом, всё опять повторится сначала». Цикличность и — вечность. Этому посвящена изумительная выставка «Фамильные ценности», проходящая в Музее Москвы. Здесь можно увидеть всё — и кружева невест Серебряного века, и фотографии влюблённых шестидесятников, и детский ГДРовский сервиз 1970-х. Мелькают письма, свидетельства о браке, веточки искусственных роз, открытки, чашки, пылесосы. На мониторах — отрывки из кино. Это больше похоже на инсталляцию, посвящённую коллективной памяти, чем на просветительский проект, поэтому экспозиция обращена к чувствам и личным переживаниям. Выставки Музея Москвы этим и славятся — в них отсутствует жёстко-школьная дидактика; тут всё отвечает на вопрос: «А помнишь?», тогда как менторское «Знаете ли вы, что...?» уходит куда-то на задний план.
Разъяснительные стенды знакомят не только с разделами экспозиции — тут есть забавные, поучительные лав-стори и семейные предания. Фото-шедевры именитых репортёров перемешаны со снимками из обыкновенных альбомов. «Фамильные ценности» на первый взгляд покажутся этаким сумбуром, но — рождающим стройную мелодию. Семья — это ячейка общества, как писалось в наших учебниках и это — ячейка мироздания.
Выставка состоит из условных «глав» бытийной книги человека — вот встреча с будущим супругом, приготовления к свадьбе, церемония, а там - свой дом, квартира или угол в коммуналке, рождение ребёнка, мир детства — всё циклично. Ребёнок вырастет и вот ему уже вслед кричат: «Эй, жених!», когда он идёт с букетом к подруге-старшекласснице. Потому экспонаты можно рассматривать из любой точки пространства: «Всё опять повторится сначала». Под стеклом - брачные объявления 1900-х, из которых мы узнаём, что люди прошлого тоже бывали романтическими, туповатыми, деловыми, алчными, добрыми. И — спешащими. Вот - образованной старой деве надобно мужа-товарища, который «не ищет красоты и денег», а тут молодой человек «при службе» нацеливается на «полную женщину из купеческого сословия». Преуспевающий юрист ответит приятной и обеспеченной девице. Какому-то чудику нужна «некрасивая блондинка малого роста».
Для создания атмосферы — рекламные листки с предложениями «настоящих швейцарских часов» и велосипедов новейшей конструкции, какао-порошка «Эйнемъ» и услуг опытных адвокатов с немецкими фамилиями. Поодаль - могучие сундуки с приданым — прямо, как у чеховских мещан: «Пух-то ведь какой! Пушинка к пушинке – ни одного пёрышка!». Подушки с наброшенными на них тонкими накидками, одеяла, ковёр с узорами стиля Ар Нуво — всё подсвечено пошловато-розовым светом. Так и кажется, что сейчас войдёт напомаженный жених, а ему вслед понесётся: «Помилуйте! Все знают, что вы из-за любви... Приданое пустяшное». На стендах - меню торжественных обедов: изысканнейшая картонка с гроздьями винограда, купидонами да лентами; каллиграфическим почерком расписаны блюда. Рядышком - письмо, где ни слова в простоте. Сплошные виньетки мыслей: «предмет задушевных моих надежд», «вполне проникнут сознанием торжественности этой минуты», etc.
Облачения женихов, невест и гостей — беспременные фраки для кавалеров. Даже зажиточные крестьяне и квалифицированные рабочие брали напрокат фрачную пару, дабы не осрамиться. В своих мемуарах Феликс Юсупов — хулиган и бонвиван — отметил, что специально венчался в каждодневной своей визитке и очередная выходка молодого князя возмутила весь аристократический Петербург. Утраченная роскошь дамских платьев, надеваемых поверх тугих корсетов — тут всё нежность и чары. Где это ныне? А вот и дореволюционные детские коляски — громадные, неуклюжие и чем-то напоминающие экипажи. Колёса — почти велосипедные. Умиляющие пупсы в белье, чепчиках и оборках. И — напоминание о той коляске, что неслась по лестнице, пущенная Сергеем Эйзенштейном в «Броненосце 'Потёмкине'». Символ безумия и жестокости разгорячённых масс.
Многозначительный акцент — парадные фотопортреты самых разных семей — от дворян и купцов до пролетариев, но везде мы видим одни и те же причёски и сходные выражения лиц. Никакой лапотной России не существовало — Революция произошла в промышленно-развитой цивилизации, которой оказалось тесно в рамках «настоящего» - она бешено неслась в неведомое грядущее. Увы, ломая всё, включая детские коляски и — семейные установления. На одном из стендов — краткая аннотация: в 1920-х годах советское руководство пыталось искоренять базовые ценности, которые всё же вернулись в эпоху Сталина (исключая церковный брак). Так, не случилось никакого «обобществления жён» и тотального гос-контроля над воспитанием ребят-октябрят. И снова мы наблюдаем фото семейных обедов, свадебных хлопот, малышей в матросских костюмчиках. «Реабилитировали» подушечки и салфетки, равно как вышивку гладью да крестиком. Нормальное времяпрепровождение для барышень-комсомолок! На одной из выставочных витрин — тюбетейка, вышитая частым крестиком — в те годы среднеазиатские тюбетейки были очень популярны; их носили и мальчики, и девочки. Специфический головной убор сначала привозили красноармейцы, боровшиеся с басмачами, потом — строители Турксиба.
Много шили, и потому один из важнейших экспонатов - «зингеровская» машинка с изящным ножным приводом. Эта вещь спасала многих невест. Хоть приданое и «упразднили», как пережиток дрянного прошлого, но всё же никто не мог отменить человеческую тягу к уюту и красоте. Игрушки довоенного ребёнка — те же пупсы и деревянная лошадка — задумка старая, но сделавшаяся ярким символом постреволюционного поколения: «Я расту кавалеристом, подавай, отец, коня!» И — вывод: «Помогай Будённому!»
Значительное место на экспозиции занимают вещи, фотографии и картины эры Оттепели: от сине-голубого «Москвича» со свадебными кольцами на крыше - до рисунков Дмитрия Пяткина. Это — иллюстрированная энциклопедия «хрущёвок» - силуэты подъёмных кранов под сырым февральским небом, новосёлы с нехитрой поклажей, фигурки мамочек в актуальных синтетических шубках. Знаменитая фоторабота Владимира Лангранжа — влюблённая пара, идущая навстречу светлому будущему. Ветрено и чуть тревожно. Мимо несутся автомобили. Мир динамичен и прекрасен. И рядом — не менее узнаваемый сюжет Виктора Ахломова «Плевать мне на Мальтуса!», где «схвачен» интеллигентный папочка с двумя детьми. Почему очкарик плюёт на Томаса Мальтуса? Тот британец писал ещё в начале XIX столетия, что рост численности населения может привести к голоду. Тут же, вперемешку — любительские карточки. Для истории ценно всё — и линия мастера, и взгляд непрофессионала.
Улучшение благосостояния породило свадебный «бум» 1950-1960-х годов — получение отдельной квартиры, удешевление мебели, упрощение бытовых условий — всё это способствовало ранним семьям. Картина Юрия Пименова «На танцы» - три подружки в ожидании радостных встреч и скорых свадеб. Да, уже спели по радио, что «...на десять девчонок по статистике девять ребят», но им-то уж точно повезёт! Женились монтажники-высотники, строители пятиэтажек, юные студентики, выбирая скромных, но бойких девочек-веточек. Вот короткое платьице середины 1960-х, когда простота кроя и — лапидарная чёткость были возведены в культ.
Центром экспозиции является своеобразная панорама комнат — от начала XX столетия до 1970-х годов. Как эволюционировало самое обиходное, что может быть — жильё хомо-сапиенса? Мы созерцаем ширму Серебряного века — всю испещрённую цветами, рядком — сервант и кресло, фрагмент купеческой гостиной — с барином-самоваром и шикарными сладостями, но тут же— комната коммунального обиталища 1930-1950-х с круглым столом и телевизором КВН-49. Но прогресс неумолим и вот мы перепрыгиваем через эпохи, оказываясь в типовой застройке — на Третьей улице Строителей — в ожидании Жени Лукашина и Нади Шевелёвой. Наряжена ёлка, на полированном столе — хрустальные бокалы и — металлическая коробка с импортным печеньем и — коробка шоколадных конфет. Мы совершили путешествие, будто бы собирая осколки и обрывки памяти.
Тут — совсем крошечный столик — с пластмассовым кофейным сервизом — и вкруг него сидят наши немецкие куклы — щекастые и глазастые, с шелковистыми волосами, которые было так приятно расчёсывать. И — мягкие зверушки, свалявшиеся и немного жалкие, но щемяще-любимые. Проекты Музея Москвы — это всегда ошеломительные встречи с самим собой. Зеркало биографии. Лев Толстой полагал, что удачные семьи — похожи друг на друга. Наверное, он прав, только декорации беспрестанно меняются — вот уже и фотографии современных девочек-мальчиков, обнимающихся в предвкушении счастья. Придёт минута, когда их айфоны и гаджеты станут разглядывать с восторженно-печальными улыбками: «О, как неспешно и чарующе жили наши смешные бабушки в начале 2020-х».
11:11 10.02.2020
Сергей Слонимский: «Я — часть народа...» известный композитор в гостях у "Завтра"
Иван Вишневский
"Назовите, — в каком-то раже камлания восклицал на днях с телеэкрана гуру "конца композиторского света", — назовите мне современного талантливого автора? Нет, не назовёте!" Называю: профессор консерватории Санкт-Петербурга, народный артист России, лауреат государственных премий Сергей Михайлович Слонимский, 1932 г.р., гражданин России. Слушатели среднего поколения не могут не помнить, как ломились в 70-х в Большой театр на его балет "Икар" и в театр им. Станиславского и Немировича-Данченко на гениальную национальную русскую оперу "Виринея", как в 80-е плакали (ещё в Ленинграде) на премьере музыкальной драмы "Мария Стюарт", как (уже в начале 90-х) сидели на ступеньках концертного зала и до хрипоты кричали "браво" во время триумфального исполнения десятилетиями не звучавшей оперы "Мастер и Маргарита". Уже и молодые люди (если, конечно, не перевелись среди них слышащие) могли поразиться мастерству и энергетике Слонимского во время всероссийской телетрансляции могучих "Видений Иоанна Грозного", сотворённых в новом тысячелетии. Нет, не хуже предшественников своих — Мусоргского и Римского-Корсакова, Стравинского и Прокофьева, Шостаковича и Свиридова — сочиняет Слонимский, и не меньше любят его слушать, не хуже рукоплещут. Лично я в свои юные годы был так заочно восхищён Слонимским, что явился к нему в класс за 700 км как снег на голову, и с тех пор стал он одним из главных моих учителей — и в творчестве, и в жизни. В этот раз мы беседовали с Сергеем Михайловичем в его квартире на Мойке, где единственным богатством являются горы нот и книг, в старом доме, символически расположенном вблизи Русского Музея, между тёмным Казанским собором и сияющим, радужным храмом Спаса на крови… "ЗАВТРА". Идёт война между культурой и сатанизмом, духом и тленом, явью и навью. Вы в этой битве — на передовой. Кто ваши союзники? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Мои союзники — это музыкальные исполнители, прежде всего артисты оркестров, и непредвзятая аудитория. Враги мои — это большинство средств массовой информации, включая центральные каналы телевидения, газеты, журналы и большинство музыкальных критиков. Меня такая ситуация устраивает. Михаил Михайлович Зощенко (большой друг моего отца, часто бывал в этой комнате, где мы сегодня сидим) говорил, что писатель с перепуганной душой — это уже потеря квалификации. Поэтому тот художник, писатель, композитор, который зависит от прессы, шоуменов и устроителей музыкальной жизни, постепенно начинает уже больше уважать какого-нибудь досужего журналиста, который, даже не придя на концерт, может обругать в рецензии, чем талантливого коллегу. Я бы не сказал, что сейчас мне труднее с аудиторией, — скорее легче. Но исполняется моя музыка только в Петербурге. В этом проблема. Михаил Иванович Глинка, кумир мой, до которого всем нам, как до неба, говорил: "Я не развожу сам свою музыку". Я следую этому завету. Сам не езжу к тем, от кого зависит пропаганда, не общаюсь с ними, не организую концерты и постановки в других городах. А сейчас по состоянию здоровья мне это даже и тяжело. В былое время Россия лучше знала и мою, и вообще современную музыку. Конечно, тогда были свои трудности, я не хочу совершенно обелять времена моей молодости, потому что существовала жестокая цензура. Но был и превосходный музыкальный контакт между Москвой и Ленинградом, между другими городами страны, между республиками СССР. Сейчас же даже в Москве нет петербургских нот и книг о музыке. Концерты "иногородних" — большая редкость. Правда, на 2010 год Московская филармония запланировала мой авторский вечер в Малом зале консерватории и (по инициативе польского консульства) в музее им. Глинки. Поляки поддерживают мою работу, потому что ещё в 60-е годы я тесно сотрудничал с польскими музыкантами, ездил на фестиваль "Варшавская осень", и, когда ещё считалось, что это одиозный фестиваль, первым поддерживал его в нашей прессе. Кроме того, мой дядя — польский поэт Антоний Слонимский. Я не боялся с ним общаться, писать музыку на его стихи, хотя он был большой противник тогдашнего польского режима. Сегодня цензуры вроде бы нет, но постоянно встречаешься с передёргиванием авторской концепции. Либретто оперы "Видения Иоанна Грозного" Яков Гордин полностью написал по "Истории государства Российского" Карамзина. Нашлось немало людей в прессе, которые всерьёз думали, что там очернён русский народ. Между тем русский народ в лице хора и главных героев — новгородских простых людей — выступает в идеальном свете. А противоречия в характере правителя носят трагический характер: это и убийца, и жертва, и тиран, и мученик. Как это и у Карамзина, Соловьёва, Ключевского, Костомарова. Отрицать, что Грозный убил своего сына, наивно. Можно, конечно, запретить и картину Репина, но от этого искусству лучше не будет, а история не исправится. Как справедливо говорил Карамзин, народ оставляет в памяти лучшее: расширение государства, взятие Казани, покорение Сибири и так далее. А история злопамятней народа… Вообще, там, где музыка доходит до исполнения, как на концерте в Москве, приуроченном к моему 75-летию, бывает много публики и принимают очень хорошо.
"ЗАВТРА". Вас очень любят в Москве со времён "Виринеи", но музыки вашей сегодня решительно не хватает. Дико, но даже не все члены нашего Союза московских композиторов знают, что вы по-прежнему активно работаете, исполняетесь и записываетесь. Знают о вашей сегодняшней жизни только профессора и студенты Российской академии музыки им. Гнесиных, где вы ежегодно возглавляете комиссию на госэкзаменах. Сергей СЛОНИМСКИЙ. Что делать? У меня нет своей партии. Нет ни одного человека, который бы специально заботился о распространении моей музыки. У великих композиторов прошлого (которые не мне чета — казалось бы, их музыка и так должна была повсеместно звучать) были меценаты, как фон Мекк, пропагандисты, как Владимир Васильевич Стасов. Если внимательно рассмотреть историю музыки, то мы увидим, что вокруг каждого успешного композитора были люди или целые группы, которые издавали, устраивали концерты, рецензировали, просто давали немалые деньги на жизнь, чтобы творец не отвлекался от творчества ради заработка. Это не жалоба. Я сам человек такого характера, что не люблю ни от кого зависеть. Зависеть от менеджера мне совсем не хочется. Не хочу зависеть и даже от друзей по направлению. Терпеть не могу слова "тусовка", "элита", "электорат". Считаю это оскорбительным. Никакой элиты у нас нет. "Элита" — это скотоводческое слово. Называть народ "электоратом" совершенно неприлично. Называть соотечественников "налогоплательщиками" — это чёрт знает что! А ведь с этим сталкиваешься на каждом шагу в высказываниях "лиц средней ответственности".
"В античности музыка была неразрывно связана и с философией, и с первой сигнальной системой человека, с его обычаями и моралью. Ныне эта связь нарушена, даже порвана. Для серьезного музыканта моральный критерий остается нерушимым. Я бы сформулировал его так: непротивление добру, возможная помощь слабому, угнетаемому добру — и бесстрашное противление злу, особенно же злой силе, опасному большинству, его давлению". Фрагмент из трактата С. Слонимского "Мысли о композиторском ремесле".
Что же касается музыкальных вкусов общества, то они оставляют желать лучшего. Тут никак нельзя говорить, что у бедных людей плохие вкусы, а у богатых хорошие. Я бы сказал, что всё обстоит наоборот. Плохие вкусы прежде всего у мнимой "элиты", у богатеньких, влиятельных, близких к власти, у шоу-бизнеса, который разросся непомерно. Когда-то тех, кто работал в жанрах массовой культуры, добродушно называли "халтурщиками". Сейчас их зовут "звёздами". Их бесконечно много и у них бесконечно много денег, поэтому все афиши города завешаны их портретами, из каждого динамика исторгается их машинный продукт, что угнетает психику окружающих. Между тем вы с трудом увидите фотографию какого-нибудь крупного композитора или дирижёра.
"ЗАВТРА". Когда шёл к вам, на углу Невского и Мойки увидел анонс концерта Валерия Гергиева с портретом дирижёра Мариинского театра... Сергей СЛОНИМСКИЙ. Гергиев как раз пользуется статусом "звезды". Он во многом ориентируется на шоу-бизнес и связь с "тусовкой". Не моё дело — оценивать политику дирижёров, но Евгений Александрович Мравинский был далеко не таков. Он иногда месяцами, а когда и годами вынашивал в тиши кабинета трактовку какой-нибудь симфонии Александра Константиновича Глазунова. Я был с Мравинским в хороших отношениях, как-то мы даже жили на одной даче в Усть-Нарве, он занимал скромненькую, малюсенькую комнатку, как и я. Обедали мы вместе, и он каждый раз приходил на обед с партитурой Глазунова и говорил, например: "Я сегодня в третьей части нашёл ранее не выявленные мелодические обороты у флейты и гобоя, которые хочу подчеркнуть". Сейчас другое время, другие нравы.
"ЗАВТРА". Последние полтора десятилетия вы сотрудничаете с дирижёром Владиславом Чернушенко, которого широкая публика знает мало — он великий мастер, а не "звезда". Вас сближают общие убеждения? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Нас сближает огромная любовь к русской музыке, на которой мы оба воспитаны, и то, что я когда-то был его педагогом. Смешно сказать, ведь мы почти сверстники! Но он поздно пришёл на дирижёрский факультет, закончив сперва хоровой. И он учился у меня анализу гармонических стилей. Фактически это был курс истории музыки. Особо выделялась русская традиция, ибо я сам воспитан на Глинке, Бородине, Мусоргском, Чайковском, Римском-Корсакове, Стравинском, Прокофьеве и этим горжусь, честно говоря. При этом обожаю Баха, Моцарта, Шумана, Брамса, Малера — у меня есть определённые предпочтения и в зарубежной музыке. С Владиславом Александровичем уже в его студенческие годы я творчески сблизился. Пригласил его с тогда ещё самодеятельным хором озвучить фильм "Перед судом истории", где знаменитый монархист Василий Шульгин сам рассказывал об эпохе крушения империи, причём не просто как свидетель, но и один из героев событий. Он спорил с представителем официозной власти и побеждал его, поэтому фильм на широкий экран не выпустили. А дальше Чернушенко по собственной инициативе на выпускной экзамен взял мою Первую симфонию. Экзамен прошёл успешно, и он поступил в аспирантуру. Это огромная редкость. Дирижёры не рискуют выступать в важных для себя концертах с современной музыкой, предпочитая играть одни и те же заезженные сочинения. Затем я, честно говоря, единственный раз был в обкоме КПСС, будучи беспартийным человеком, с предложением сделать Чернушенко руководителем Академической капеллы Ленинграда. Это было в 1976 году. Обком относился ко мне, по доносам моих дорогих коллег из Союза композиторов, в высшей степени настороженно, подозревал, что я диссидент и могу покинуть страну (как видите, не покинул, больше чем на неделю ни в одну страну не выезжал, и езжу всегда без особой охоты). Обкомовцы, до того вызывавшие меня лишь для того, чтобы пропесочить за оперу "Мастер и Маргарита", как ни странно, согласились с кандидатурой Владислава Александровича, видимо, поняв, что я даю совет совершенно бескорыстно, для пользы дела. Чернушенко продолжил сотрудничать со мной, блестяще исполнив сюиту из "Виринеи" и кантату "Голос из хора". В дальнейшем у дирижёра установился теснейший контакт с Георгием Васильевичем Свиридовым, но и со мной сотрудничество не прерывалось. Особенно оно активизировалось в последние годы. Чернушенко провёл мои хоровой концерт "Тихий Дон", Реквием, ряд симфоний и инструментальных концертов. В дальнейшем к этому подключился его сын, талантливый дирижёр Александр Чернушенко. Совсем недавно он исполнил мою 18-ю "Русскую" симфонию, в которой каждая часть имеет название, связанное с русским фольклором. При В.А. Чернушенко состоялась премьера моей оперы "Антигона" в постановке Сокурова — на сцене Капеллы, так как театры наши совершенно лишены инициативы в делах современного русского искусства, потому что их деятели считают, что их за это выругают в прессе. Чернушенко вырастил, безусловно, лучший в стране большой русский хор. Каждый артист — творческая индивидуальность, а все вместе — слаженный коллектив мирового класса. Я принимал участие в том, чтобы добиться от правительства гранта для артистов Капеллы, писал президенту страны, и мне приятно, что усилия достигли результата.
"ЗАВТРА". Имя "Антоний Слонимский" уже прозвучало. Читатели знают творчество вашего отца, члена группы "Серапионовы братья", одного из крупнейших советских писателей Михаила Слонимского. Музыканты почитают вашего дядю — музыковеда из США. Откуда явился род Слонимских, давший такое обилие талантов? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Мои предки — выходцы из украинских и белорусских краёв. Давней своей генеалогией я занимался мало, так как отец мой не очень ладил с семьёй. Он ушёл добровольцем на фронт Первой мировой войны именно потому, что не слишком уживался с родными. Я знаю, что мой прадед был изобретателем вычислительной машины… Очень высоко ценю своего американского дядю — Николая (Николаса) Слонимского, с которым познакомился в 1962 году. Впоследствии по моей инициативе Союз композиторов неоднократно приглашал его в СССР. Это был большой друг русской музыки, сам русский музыкант, ученик Глазунова. Он эмигрировал после революции, сперва во Францию, а с приходом фашистов — в США. Там он оказался единомышленником самых серьёзных композиторов, а не шоуменов,— Айвза, Коуэла, Кейджа. С другой стороны, он неустанно пропагандировал русскую и советскую музыку. Сочувственно писал о Мясковском, Прокофьеве, Шостаковиче, Свиридове, причём в разгар "холодной войны"!
"ЗАВТРА". А о племяннике он писал? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Писал. Узнав мою музыку, оценил её высоко, но, естественно, старался сдерживать свои чувства, выступая в статьях и энциклопедиях.
"ЗАВТРА". Повлиял ли на вас Михаил Леонидович Слонимский? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Конечно, повлиял. Прежде всего тем, что, когда меня ругали несправедливо, он просил сесть за рояль и сыграть объект критики. И говорил: "Даже я, не музыкант, слышу выразительную, красивую мелодию. Как же авторитетные профессионалы, секретари Союза композиторов, ничего не услышали? Просто они решили напуститься на невлиятельного новичка, чтобы не претендовал на место в их рядах". Отец говорил, что всякое преследование только украшает биографию художника. Повлиял он и тем, что был преданным другом своих друзей — Зощенко, Шварца. Повлиял тем, что был заботливым наставником таких писателей, как Андрей Битов (ученик отца, которого я в этой комнате видел каждую неделю), Глеб Горышин...
"ЗАВТРА". Вы категорически утверждаете в своём трактате "Мысли о композиторском ремесле", что композитор должен жить жизнью своего народа. Переживать те же притеснения, поборы и оскорбления. Должен бывать в деревнях, разделять трудности крестьянской жизни, на равных общаться с тружениками городов… Сергей СЛОНИМСКИЙ. Самая важная для меня мысль, что композитор должен быть не демократом, а частью демоса. Я не народник, а часть народа! Вы сами видите, как я живу — в тесноте, на 5-м этаже без лифта, в залитой сверху комнате, на ремонт которой у меня нет ни сил, ни средств, с испорченным сыростью роялем. У меня нет дачи, нет прислуги и секретарей. Но считаю, что, если бы жил в роскоши, ни одной ноты написать бы не смог. Композитор, как и писатель, пишет о сегодняшней жизни людей — реальных, а не гламурно-условных (о тех пусть пишут бездарности). С другой стороны, композитор создаёт новую реальность — идеальный мир, в котором душа человека выходит на поверхность. А наличие души предполагает и наличие совести. Только совестливый музыкант может создать человечную музыку. Мне кажется, что наличие совести доказывает наличие Всевышнего. В неодушевленном, сугубо материальном мире нет совести — её не имеют, например, цунами, тайфун или удар метеорита. Последовательные материалисты, следовательно, пропагандируют бессовестность. А в музыке совесть — главное начало. Кстати говоря, когда проводили тесты среди политиков, выяснилось, что чаще всего они пользуются словосочетанием "как бы". Слово "совесть" — на последнем месте. Ещё в начале своей карьеры я был одним из тех педагогов консерватории, которые поддерживали жанр песни у студентов. Например, у меня учился Владимир Мигуля. И сейчас поддерживаю песню — и бардовскую, и особенно фольклорную. Снобистский взгляд на музыку считаю абсолютно неприемлемым. Так что то, о чём я говорю, относится именно к совести искусства, а не к жанрам.
"Юный, любящий Моцарта, Глинку, Брамса, Мусоргского, Малера и Стравинского, обречён никогда в жизни не стать бандитом, садистом, коммерческим жуликом, лохотронщиком, бездельником, сквернословом, тем более террористом. Этого категорически не хотят понять власть имущие. Как видно, корпоративная и собственная корысть, а также инерция и непротивление злой силе дороже высокопоставленным чиновникам, чем судьба Отечества, о котором они говорят много помпезных слов". Фрагмент из трактата С. Слонимского "Мысли о композиторском ремесле".
"ЗАВТРА". Внешне вы производите впечатление хрестоматийного рафинированного петербургского профессора, чисто городского человека. Вместе с тем известно, что вы не только бывали в фольклорных экспедициях, но и подолгу жили в деревне. Это так? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Да. Жил в деревне с супругой, а до того ездил к крестьянам за песнями. Я глубоко уважаю очень многих людей, которые принадлежат к сословию русского крестьянства. У нас в доме жила Матрёна Александровна Никитина. Фактически она была моей "мамкой", вырастила и воспитала меня. Ей я посвятил оперу "Виринея". Её не назовёшь "няней". Очень трепетно относилась к серьёзной музыке и, придя однажды с моего экзамена, сурово сказала: "Серёжа сегодня в Бахе два раза смазал". Была равнодушна к лёгким песенкам. Ведь и в советское время пытались приучить людей к мысли о нашей прекрасной действительности тем, что музыка должна была отвлекать от жизни. Симфонии Шостаковича рассказывали о трудностях жизни и тем вызывали недовольство. В фаворе были бесчисленные вариации на тему "Легко на сердце от песни весёлой". И сейчас происходит то же самое, только в ещё большей степени и извращённой, сатанинской форме. Хотят, чтобы мы только сидели у "ящика" и смотрели всяческое порно и страшилки… А в среде крестьян это было и является абсолютно чуждым. Крестьяне — люди очень сложные. Неприлично называть их "простыми людьми". Они трудно живут, трудно работают. Они сложнее нас, ибо у многих людей нашего круга интересы не выходят за пределы тщеславия, корысти и секса. А с крестьянами и городскими ремесленниками: честными столярами, плотниками, слесарями — я могу говорить на одном языке. Они понимают категории "совесть", "порядочность", понимают, что такое профессионализм. "ЗАВТРА". А какие области России вы посетили как фольклорист? Сергей СЛОНИМСКИЙ. Например, Пермскую (там, в деревне Чёрная, жил ещё в эвакуации), ездил по ней от Воткинской ГЭС до Перми. Однажды нас приняли за ревизоров — гоголевский сюжет повторился буквально. В одной деревне нас приютили старая большевичка и её друг — участник восстания на броненосце "Потёмкин". Они постоянно писали Хрущёву о том, что вокруг царит показуха, никакого "квадратно-гнездового метода" не применяется, кукуруза не прижилась, председатель колхоза пьяница и т.д. Все эти письма бумерангом возвращались к районному начальству, и наших хозяев уже собрались исключать из партии на следующий день после нашего появления. Наутро выходим из избы — ни одного человека не то что пьяного — вообще никого! Мы направились к опушке леса, где жили хорошо поющие старухи, и услышали утробный рёв. Оказывается, наш приезд так перепугал местное начальство, что оно вызвало 4 телеги, посадило туда всех пьяных и свезло на опушку. Чиновники решили, что мы ревизоры под прикрытием фольклорной деятельности. А старых большевиков оставили в покое…
"Полвека назад один из величайших новаторов в сфере гармонии Игорь Стравинский провозгласил конец гармонии, которая "имела блестящую, но краткую историю". Прошло полвека, и злополучная гармония ныне вполне может повторить знаменитую шутку Марка Твена: "Слухи о моей смерти сильно преувеличены". Как и мелодика, совместно с ней гармония вновь рождается из пепла, подобно Фениксу". Фрагмент из трактата С. Слонимского "Мысли о композиторском ремесле".
Много раз бывал я и в Псковской области. Запомнилось, что в селе Николаевское Лужского района Ленинградской области жил чистейший, глубоко верующий молодой человек Николай Павлов. Он сколотил хор из местных старушек, которые его обожали. Они прекрасно пели и духовные стихи, и древние обрядовые песни. К ним мы ездили уже вместе с моей женой, Раисой Николаевной, урождённой терской казачкой. Слава Богу, что мы записали николаевцев — потом на основании тех записей создавались целые диссертации.
"ЗАВТРА". Существует радикальное мнение Владимира Мартынова о том, что композиторство вообще скончалось, будучи нежизнеспособным, искусственным явлением. По его мнению, писать сонату или симфонию сегодня может человек или глупый, или лукавый. С другой стороны, ряд московских и киевских деятелей, входящих в музыкальное объединение "Современная традиция", считают, что у большой музыки есть будущее, если она отринет элитарность и возвратится к классическим, заповедованным Глинкой, принципам общения композитора и народа. Ваше мнение? Сергей СЛОНИМСКИЙ. В искусстве нет и не может быть навязываемых лидеров, а есть индивидуальности. Все попытки вовлечь начинающего музыканта в сферу влияния какого-нибудь одного мэтра и подчинить его творчество влиянию одной узкой системы или стиля — нежелательны, ибо мешают развитию личности. Мне кажется, что симфония — самая свободная и естественная форма музыкального излияния. Абсолютно неверно считать, что симфония — это схема. Давно прошли времена давления схемы на совершенно индивидуальные формы воплощения каждый раз новых, правдивых музыкальных мыслей. Мыслей о жизни и об идеале. Слушатели это прекрасно понимают, как понимали во времена Шостаковича. Я совершенно не жалуюсь сейчас на отсутствие аудитории. Те, кто, сами принадлежа к композиторскому цеху, пытаются запретить сочинять симфонии, сонаты или оперы — или завистники, или люди с недостаточным дарованием. Им трудно сочинять самим, и поэтому они пытаются запретить сочинять другим. Для "антикомпозиторских" теорий ровно никаких оснований нет, потому что каждая эпоха считалась эпохой кризиса в музыке. Почти каждые 20 лет объявлялось о смерти оперы или симфонии. Я помню времена, когда говорилось, что "вонючий симфонизм" кончился и надо писать только оратории. Это тоже, конечно, был перекос, появившийся под влиянием созданной в середине прошлого столетия популярнейшей оратории "Кармина Бурана" Карла Орфа. Мне очень грустно, что многие композиторы, считавшие себя русскими патриотами, подражали Орфу — сугубо немецкой остинатной музыке. Мне кажется, что гораздо ближе к славянским истокам творчество Богуслава Мартину, чешского композитора, творчество которого я обожаю. То, что сегодня Мартину почти не звучит, не означает, что искусство его не народно. Не всё действительное разумно и не всё разумное действительно… Что касается языка и стиля, то я сторонник безгранично широкого спектра музыкальной речи. Считаю, что она не сузилась и не кончена, а, наоборот, может быть бесконечно расширена. Приближена к античной музыкальной речи. Мы ещё не достигли той широты высказывания, которая была уже в Древней Греции. В конкретном музыкальном выражении это означает союз и взаимодействие диатоники, хроматики и драматичных нетемперированных, четвертитонных приёмов. Это применялось уже в трагедиях Еврипида, это знал Пифагор, как-то сменивший в музицировании фригийский лад на ионийский, а ритм на спондей, и этим остановивший юношу, готового поджечь дом неверной возлюбленной. Уже в античности существовало этическое понимание всей Галактики музыкальных ладов. Положительное воздействие музыки во многом утеряно. Если сейчас сыграть на флейте напев Пифагора разбушевавшемуся молодчику, то он даст по кумполу флейтисту и разобьёт флейту. А вот отрицательное воздействие определённых ладов и ритмов на подсознание только развилось. Плееры с коммерческими (подчёркиваю: именно коммерческими) роком и рэпом исподволь уродуют душу, как и гармонический минор попсы и "шансона" с расхожими, банальными оборотами. Последнее часто выдаётся за истинно "русскую песню", но, в сущности, очень далеко от неё, будучи близким к цыганскому, а особенно одесскому блатному фольклору. Не надо это выдавать за русское! Русская музыка всегда была в тесном союзе и с европейской, и с азиатской. Глинка дружил с Берлиозом, Листом, Шопеном. Вместе с тем он первым открыл "цивилизованному" миру восточную музыку — в "Руслане и Людмиле". Позже свои ориентальные шедевры написали Балакирев, Бородин, Мусоргский и Римский-Корсаков. Появилось даже выражение "Петербургский Восток". Снобы из особо тонких ценителей азиатской музыки пренебрежительно относились к этому направлению, пока на одном из собраний акынов — подлинных народных песенников — лектор не показал "Шахерезаду" Римского-Корсакова. Лектор боялся, что акыны разозлятся… А они стали наперебой доказывать: "Нет, это наша музыка!" Широта музыкальной речи должна означать возрождение музыки. Я — сторонник нового ренессанса намеченного уже в Золотом и Серебряном веках русского искусства.
11:27 17.02.2020
Василий Поленов: разговор с душой художник — это тот, кто выговаривает банальность
Наталья Ростова
Художниками, конечно, рождаются. Невозможно воспитать одержимость творчеством. Но кому-то судьба благосклонно потворствует, иным же не спешит подставлять свои золотые ступени. Василий Поленов относится к первым. Всё в его жизни располагало к тому, чтобы он стал художником. Предки Поленова были выдающимися даровитыми людьми. Прадед по материнской линии Н.А. Львов — известный архитектор, его другом был Державин. Когда Львов рано умер, бабка Поленова стала воспитываться в доме знаменитого поэта. Именно «бабаша» еще в детском возрасте прививала внукам любовь к искусству, устраивала художественные турниры по законам Академии и присуждала медали, золотые и серебряные. Мать брала уроки у Брюллова, с которым приятельствовал её муж, увлечённый живописью. До нас дошёл написанный ею портрет Василия Поленова в детском возрасте. В доме царил дух искусства. Только написанную Ивановым картину «Явление Христа народу» горячо обсуждали в семье. И взрослые, и дети. Ходили смотреть её в Академию. Как участливо пишет отец Поленова, дети «замечают и судят очень порядочно. Понимают и восхищаются». Родители, наконец, приобрели один из этюдов к картине и повесили у себя в доме. Но главное, быть может, не это, а та особая родительская чуткость, которую сообща проявляли отец и мать. Поленова воспитывали, как Блока. С ожиданиями. Бережно лелея замысел о нём. То есть видели в нём то, что его превышало. Поленов с детства был окружен вниманием. Ему нанимали лучших учителей. В 12 лет к нему был приглашён профессиональный учитель рисования, затем знаменитый впоследствии П.П.Чистяков, ученики которого составляют сегодня золотой фонд Третьяковской галереи и Русского музея — Репин, Суриков, Васнецов, Серов, Врубель, Борисов-Мусатов и другие. Потом его правда променяли на профессора. Все тоже из чистых побуждений — дать сыну лучшее, ведь тогда Чистяков был всего лишь ассистентом. Согласовывая социальные и рациональные соображения с талантом и художественным рвением сына, на семейном совете принимались решения об окончании им гимназии экстернатом, затем же — о параллельном обучении в университете и Академии художеств. Быть может, для художника вредна такая пристальная опека, и ему лучше, как другу Поленова Репину, родиться в каком-нибудь безвестном Чугуеве, иметь неграмотную мать, которая и понятия не имеет, что ее сын делает в Петербурге. Поленов в письмах порой позволял себе сетовать на то, что столько времени ушло на ненужное — латынь, университет. Отец отвечал лишь то, что ему не в чем упрекнуть родителей. Они вырастили из него порядочного человека, образованного согласно его происхождению. Поленов покорно исполнил волю любящих родителей, но стал тем, кем не мог не стать — художником.
Поленов был, безусловно, успешным живописцем. За картину «Иов и его друзья» Академия художеств присудила ему малую золотую медаль, за картину «Христос воскрешает дочь Иаира» — большую золотую медаль и отправила в качестве пенсионера на несколько лет в Европу, за «Арест графини д’Этремон» Поленов получил звание академика. Выставка его монументального цикла «Из жизни Христа» в 1909 году имела успех. Государство удостоило его званием народного художника. Но мы знаем и любим Поленова как автора «Московского дворика».
«Картинка» «Московский дворик» написан летом 1877 года. Приехав в Москву, Поленов стал подыскивать квартиру для проживания и работы. И нашел ее недалеко от Арбата. Вид из окна его пленил. Как он вспоминает: «Я тут же сел и написал его». А нас пленит его картина. Равно как и написанные им в то же время ностальгические полотна «Бабушкин сад», «Заросший пруд», «Летнее утро».
С «Московским двориком» Поленов дебютировал на передвижной выставке в 1878 году. Он переработал этюд, написанный экспромтом, и представил на суд публике. Картина понравилась. Третьяков её купил. Правда нашлись критики, жаждущие видеть внутренний двор написанной усадьбы. Так незамедлительно появился «Бабушкин сад». Сам Поленов до легкомыслия невысоко оценивал свою работу. Он называл её «картинкой» и переживал, что не успел подготовить для выставки что-то более значительное. Он пишет Крамскому: «Картинка моя на Передвижную выставку готова (т. е. картинка давно готова, а рама только теперь). К сожалению, я не имел времени сделать более значительной вещи…».
Значительным же казалось написать о жизни Христа. Спустя годы, он представит картину «Христос и грешница» и впоследствии напишет цикл картин на евангельскую тему. Платон, верно, прав, когда говорит, что у художника бессмысленно спрашивать о его творении. Творец и творение никогда не соответствуют друг другу. Художник — это тот, в ком через его неистовство говорит бог. Его творение божественно. Он же просто человек. Правда, Платон ничего не сказал и об обратном соотношении, когда талантливый человек отмечен бездарными творениями. Случай неуместности таланта. Как в бунинском о рассказе о неуместности красоты там, где ее никто никогда не увидит, где она не порадует ничей глаз. Талант требует дара пользоваться им.
Значительные вещи: «что» или «как»? Константин Коровин, любимый ученик Поленова, недоумевает, почему тот бросил писать пейзажи, которые составляют истину его творчества. «Я как-то не совсем понимал, — признаётся он, — почему такой замечательный художник русского пейзажа, природы русской, так увлекался сюжетом давней истории и делал огромную картину на евангельскую тему. Мне кажется потому, что принято было в это время писать большие картины». Передвижники долго и втайне готовили свои мощные полотна, такие, как «Боярыня Морозова» или «Утро стрелецкой казни», а потом неожиданно представляли их публике. Картины становились «гвоздём» выставки, о них начинали писать и говорить. Коровин называет это бытовой особенностью времени. Биограф Поленова Копшицер считает, что здесь Коровин не прав, якобы о том, что Поленов пишет картину «Христос и грешница», «знали все близкие ему люди… и многие другие, совсем даже не близкие». На это витиеватое «близкие и не близкие» стоит заметить, что, как вспоминают очевидцы, свой цикл «Жизнь Христа» до выставки Поленов никому не показывал.
«Мне казалось, — заключает Коровин, — что и Поленов тоже под влиянием этого писал такой „гвоздь“». Но Коровин вовсе не подразумевает конъюнктурности творчества Поленова или, тем более, его погони за успехом. Поленов был скромным человеком. Остались свидетельства о том, что молодым художникам он буквально даром отдавал свои этюды, за работы же свои брал сравнительно небольшие деньги. Речь же идет о фундаментальном противопоставлении в искусстве — писать «что» или писать «как».
Что значит писать значительные вещи? В чем их значимость? В содержании. Они содержательны. Нарративны. Переводимы на язык. Они требуют раздумий, из них можно извлечь мораль или наставление. Писать «как» — значит писать «ради». Ради искусства. Коровин относится к последним. Репин упрекнёт его, что его полотна — это «живопись для живописи». Но для Коровина в этом «ради» и «для», в этой самоценности и состоит суть искусства. Он пишет лимоны на фоне сирени не для того, чтобы что-то сообщить о комнате, в которой они находятся, уличить в чем-то хозяев или похвалить их, он пишет саму лимонность лимона. Подобно древнему греку, в вещях он ищет их первоначала, в дереве — древесность, в море — моринность. Коровин с болью рассказывает о борьбе, разворачивающейся на его глазах в художественной среде между «жанристами» и «пейзажистами», в результате которой пострадал сам Поленов и его ученики. «Чудесные картины Поленова — „Московский дворик“, „Бабушкин сад“, „Старая мельница“, „Зима“ — обходили молчанием на передвижных выставках. „Гвоздем“ выставок был Репин — более понятный ученикам. Ученики спорили, жанристы говорили: „важно, что писать“, а мы отвечали — „нет, важно, как написать“. Но большинство было на стороне „что написать“…». Апологеты жанровой живописи считали пейзаж вздором. Противостояние было настолько серьезным, что в Училище живописи, ваяния и зодчества в Москве, где работал Поленов, поставили под вопрос право пейзажиста судить о рисунках и исключили пейзаж из категории выпускных работ учащихся. В результате гонений, Поленов ушел в отставку. Его ученики, Коровин, Левитан, Головин, не получили по окончании Училища звания классных художников. Коровин вспоминает слова Поленова после отставки: «Трудно и странно, что нет у нас понимания свободного художества…». Но настоящая драма для Коровина заключается не в этом, а в том, что Поленов сам покидает прибежище своего таланта, о чем он прямо говорит учителю. На вопрос Поленова, что Коровин думает о его «Грешнице…», Коровин отвечает: «Василий Дмитриевич, мне всё равно, что там действие, момент сцены и что женщина испуганно смотрит на Христа, который решит ее участь, убьют ее камнями или нет. Но в картине есть пейзаж, написанный по этюдам, как бы с натуры. В нём есть солнце страны. Но ваши картины и этюды с натуры русской природы мне больше нравятся. Ваша картина, вернее, её тема, заставляет, так сказать, анализировать вопросы жизни, тогда как искусство живописи имеет одну цель — восхищение красотой».
Но Поленову кажется недостаточным это восхищение красотой. Художник Минченков, входящий в круг поздних передвижников, полагает, что «как передвижник, Поленов искал значительности в содержании своих произведений». И действительно, Поленов весьма переживал из-за того, что его картина из цензурных соображений была переименована: вместо «Кто из вас без греха?» названа «Христос и грешница». А значит и мысль была искажена. Поленову важна мысль. Важна идея всепрощения. Но не потому что он передвижник, как заключает Минченков, а потому что он русский.
Русский Всякий русский в пределе своем Достоевский или Серафим Саровский, пророк или святой. Бездонность смысла — наш удел. Мы не привыкли играть в бисер. Когда мы видим такую игру, нам застит глаза, нам не по себе. На подкожном уровне это каждый испытывает. Испытывал нечто подобное и Поленов, проведя несколько лет в Европе. «У нас главным образом, — пишет он Крамскому из Парижа, находясь в пенсионерской поездке, — значение имеет, что сделано, а тут, как сделано». За изображение медного таза с рыбами художника почитают первым живописцем и к тому же платят хорошие деньги. В содержании мастера могут быть мелки, зато в исполнении — совершенны. Эти слова Поленов пишет одновременно в восхищении перед уменьем европейских художников «осуществить свои силы и способности» и в негодовании перед русскими, которые не в состоянии оценить чудо техники. Один русский, говорит Поленов, приехал с деньгами в Европу и вместо того, чтобы купить на них неоконченный шедевр современного искусства приобрел невыразительную, зато готовую вещь. Как художника Поленова не может не восторгать виртуозность техники, стиль. Но как русскому художнику ему лишь виртуозности мало. Ему важен смысл. И родиться он может только на родине. Он пишет матери: «Несмотря на все мнимые и настоящие парижские удобства к жизни и живописи, всё-таки это чистый вздор за границей работать; это именно самое лучшее средство, чтобы стать ничтожеством, какими становятся все художники, прожившие здесь шесть лет. Поэтому при первой же возможности я вернусь в Россию, чтобы там самостоятельно начать работать; постараюсь через год». В Европе «каждому отдают должное», «уважают труд» художника, не стесняют в свободе творческого выражения, оплачивают работу. «У нас же, — пишет тогда же Поленов семье, — напротив, либо ты должен быть гений, и тогда уж меры нет превозношениям, либо ты ничего не стоишь и ступай помойные ямы чистить. Всякий норовит, как бы тебя сорвать, оскорбить, чтобы себя выставить… Да, после Парижа нелегко будет на Руси заводить дело и прокладывать тропинку». И всё же он едет прокладывать эту тропинку. В Европе русский может только потерять себя. Россия — это боль для всякого русского. Как велики ее просторы, говорил Гоголь, как нетронуты они, как заждались они своих богатырей. России нужно служить. Велика эта служба, и каждый призван на своем месте ее нести. Работать, работать, работать, почти по-гоголевски скажет Поленов много позже, находясь на лечении в Париже: «Как Европа и ни хороша, а Россия в деревне мне милей во сто тысяч раз, а кроме того, прямо подло жить в Европе, когда в России надо работать… Тут всё необыкновенно удобно… а сердце не лежит». Он хочет быть полезным родине. А работать нужно много. В Европе всё идёт, как по маслу: «далеко ушла Европа вперед, — признаётся он Крамскому, — так далеко, что и бегом не догонишь, поэтому я пришел к такому заключению, что собственно бежать бесполезно, а надо, не унывая, тихо идти да идти, хотя подчас ох как жутко приходится. Оно и труднее тихо и твердо идти к цели, чем бежать зря». Не бежать за Европой, а тихо и твердо идти к своей цели решает Поленов и досрочно возвращается в Москву. А его обвиняют во французистости, уговаривают остаться в Европе, ибо в России ему делать нечего. Критик В.В. Стасов пишет ему: «Москва Вам ровно ни на что не нужна, точь-в-точь как вся вообще Россия. У Вас склад души ничуть не русский, не только не исторический, но даже и не этнографический. Мне кажется, что Вам бы всего лучше жить постоянно в Париже или Германии…». Стасов не видит в Поленове ни одной национальной русской черты, считает вредным и опасным для художника пытаться «примкнуть к роду, ему вовсе не свойственному». Поленов горячо отвечает на это замечание, которое в устах Стасова вовсе не звучит упреком, но напротив, добрым отеческим наставлением. Я, пишет он в ответ, «совершенно не согласен». Поленов оправдывается тем, что, будучи в Европе, он растерялся и просто не успел творчески себя развернуть. И, кажется, почти в отместку следом приводит резкую критику последней статьи Стасова, буквально называя ее неудачной, скучной, мало талантливой. Стасов задел его за живое. Репин не видит во французистости Поленова ничего, кроме его аристократического происхождения. Поэтическую же правду России, заключает он, немыслимо променять на буржуазность Европы. Стасов, говорит он Поленову, «на всё готов, лишь бы не допустить тебя до Москвы, которую он ненавидит (журнально), как провинцию, воображая только одних прокислых в патриотической капусте купцов. Но это не так: ты только вспомни бессодержательность парижской жизни… Вспомни десять тысяч художников, бесцветных и приторных своим однообразием до тошноты… Это ремесленники, не более; вспомни это общественное мнение, буржуазное, прозаическое, ремесленное! Неужели у тебя хватило бы духу поселиться там навсегда?.. Он, Стасов, прав, говоря, что у тебя есть французистость; но на это есть неумолимые причины: ты рос в аристократической среде, на французский лад; ты учился от французов и усвоил их средства, — так неужели же век целый оставаться на начале?!! Какой вздор… Нет, брат, вот увидишь сам, как заблестит перед тобою наша русская действительность, никем не изображенная. Как втянет, до мозга костей, её поэтическая правда, как станешь ты постигать ее да со всем жаром любви переносить на холст…». Русская действительность ждёт своих живописцев. Тех, в ком выговорится её истина. Тех, в ком она заблестит.
Позиция Поленова предельно ясна. Понимая все блага Европы, критикуя холопство, произвол и прочие особенности нашей жизни, он видит себя исключительно русским художником. И, как всякий русский, он ставит себе максимальный предел. Ему нужен идеал, идея, великий смысл. Он находит его в фигуре Христа. Возможно, именно этот поиск себя в библейских сюжетах был роковым выбором для художника Поленова.
Нехристианский Христос Толстой прямо назвал Христа Поленова полотёром. Поленов писал картину «Христос и грешница» у Мамонтовых. К нему пришёл на беседу граф. «Вот Этого вы не любите!…», — сказал он Поленову, указывая на Христа. После же говорил: «Да, Поленов красив, но бессодержателен. Правая сторона этой картины написана очень хорошо — сама грешница, евреи; левая никуда не годна: лица банальные, Христос у него — какой-то полотер, а апостолы плохи; сзади — декорация». Правда, спустя годы, когда будет готов весь евангельский цикл картин и Поленов отправит старому Толстому альбом с фотокопиями, раскрашенными им собственноручно, Толстой назовет полотна прекрасным пособием для детей в изучении истории Христа.
С икон на нас смотрит Бог. Но есть ответный взгляд человека на Бога. Таковы, например, молитвенные, как их называл Розанов, полотна Нестерова. Христос Поленова — это не религиозная живопись, его письмо — не молитва. Для Поленова важна идея гуманизма, и носителем её он видит Христа, самым решительным образом противопоставленного христианству.
Васнецов обескуражен отказом Поленова расписывать Владимирский собор в Киеве: «нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела, как украшение храма», — почти в отчаянии пишет он Поленову. Только он, Поленов, в своей серьёзности и глубине кажется Васнецову достойным этого великого дела. Но у Поленова серьезность иного рода, о чём он открыто пишет в ответ: «Что касается работы в соборе, то я решительно не в состоянии взять ее на себя. Я совсем не могу настроиться для такого дела. Ты — совершенно другое, ты вдохновился этой темой, проникся ее значением, ты искренне веришь в высоту задачи, поэтому у тебя и дело идет. А я этого не могу. Мне бы пришлось делать вещи, в которые я не только не верю, да к которым душа не лежит; искреннего отношения с моей стороны тут не могло бы быть, а в деле искусства притворяться не следует, да и ни в каком деле не умею притворяться. Ты мне скажешь, что я же написал картину, где пытался изобразить Христа. Но вот в чем дело: для меня Христос и его проповедь — одно, а современное православие и его учение — другое; одно есть любовь и прощение, а другое… далеко от этого. Догматы православия пережили себя и отошли в область схоластики. Нам они не нужны». Для Поленова Христос — это великий человек, а евангельское учение — «чистая и высокая этика», «необычайная человечность», то, чему христианство противно. «Из этого высочайшего учения любви создали узкое и жестокое притворное изуверство, называют его религиею Христа и под ее охраной в лице православия и католицизма творят самые возмутительные дела. Люди, называющие себя христианами, убивают, вешают, насилуют, лгут, развратничают, грабят и прикрываются самым нравственным, самым любвеобильным, самым чистым учением». Поленову важно «доискаться исторической правды», для чего он путешествует по Палестине, исследует археологические и этнографические данные, читает книги «Жизнь Иисуса» и «Апостолы» Ренана, с которым ему довелось познакомиться, составляет из Евангелий единое повествование под названием «Иисус из Галилеи» и вместе с тем просит Левитана и Коровина позировать ему. Ему чужд Христос христианства, «придуманный после его смерти отвлеченный, почти мифический образ, который передали нам писатели и художники позднейших времен. В евангельских сказаниях Христос есть настоящий, живой человек, или сын человеческий, как он постоянно сам себя называл, а по величию духа сын Божий, как его называли другие». Иными словами, божественность Христа — это метафора, которой пользовались простые люди, восхищавшиеся величием его духа.
Но дело не в идеях демифологизации Евангелия, противопоставления христианства и Христа, которые не новы для рубежа ХIХ-ХХ вв., а в том, что Поленов как художник постоянно решал вопрос о том, кто он. Еще накануне «Московского дворика», он пишет родным, что его талант — это бытовой пейзаж. За границей, говорит он, «я пробовал и перепробовал все роды живописи: историческую, жанр, пейзаж, марину, портрет головы, образа животных, nature morte и т. д., и пришел к заключению, что мой талант всего ближе к пейзажному, бытовому жанру, которым я и займусь». После же полотна «Христос и грешница» вдруг признается Васнецову: «Сам я по таланту небольшой человек, таким меня все считают, и справедливо, но замыслы у меня большие; много я и долго работал и наконец достиг теперь некоторой известности. Достиг я ее главным образом благодаря сюжету моей картины, т. е. смыслу сюжета, или, как говорят, идее картины». И, наконец, представив серию полотен о жизни Христа, пишет Толстому о новых работах для этого цикла: «…мои картины служат главным образом изображением природы и обстановки, в которой совершались евангельские события». Поленов буквально разрывается между стремлением писать содержательные полотна и лирические пейзажи. Коровин вспоминает, что после его откровенного отклика на картину «Христос и грешница» Поленов, несколько месяцев спустя, попросил Коровина, то есть своего ученика, давать ему уроки. «Прошу тебя, — приводит он слова Поленова, — не можешь ли ты дать мне возможность здесь у тебя в мастерской работать с натуры, ну модель — мужчину или женщину, все равно. Но только давай мне уроки. Я мешаю краски несколько приторно и условно. Прошу тебя — помоги мне отстать от этого». Коровин, конечно, скромно заключит, что в результате, «не он, а я всё больше постигал тайну цвета». Но Коровин — это художник, в котором Поленов прозревал импрессиониста.
Коровин вспоминает случай с гостившим в России известным шведским художником Цорном. На обеде у Мамонтова тот ничего не понял в русской ухе из стерляди, наотрез отказался её есть, подумав, что ему предлагают змею, зато в Третьяковской галерее восхитился «Зимой в Олонецкой губернии» Поленова, хотя сам Поленов пытался обратить его внимание на рядом представленную «Христос и грешница». Большое, как известно, видится на расстоянии. Цорна привлек унылый снежный пейзаж, мощный же сюжет, к которому апеллирует картина «Христос и грешница», его ничуть не тронул. Поленов решил работать с сюжетом, лишенным сюжетности. Редуцировав Христа к великому человеку, а религию — к этике, он обескровил смысл. Оставил поверхность. И, конечно, самоценный пейзаж, морская лазурь, белые камни и выжженные солнцем травы, выигрывают перед такой выхолощенной поверхностью. Христос у Поленова просто мечтатель. Поленов так и называет одно из своих центральных полотен — «Мечты». Христос сидит на живописной горе у моря и задумчиво смотрит вдаль. Алый цветок, растущий вблизи, добавляет лирики. О чем возвещает Мария Магдалина на другом полотне «Возвестила радость плачущим»? О какой радости? Радость христианства — это Воскресение Христово. Не оттого ли так искусственны жесты и неопределенно выражение лица Марии Магдалины на картине, что суть этой радости для нее туманна? Изумительная Дева Мария, следующая в Нагорную страну, необыкновенно нежна. Нас буквально окутывает солнечный горячий воздух, который обнимает ее стан. Глаз очарован сизыми горами, свежей зеленью. В этой картине столько поэзии, столько влюблённости и невинности. И совсем нет страха. Ощущения того страшного события, что Бог так возлюбил человека, что послал на землю Сына Своего, Дева в чреве приняла Его и родит. Религия начинается со страха Божьего. Её смыслы обжигают.
Художник — это тот, кто выговаривает банальность. То, что о каждом из нас, что заполняет поры нашего существования. А потому мы живо откликаемся на искусство, ибо оно возвращает нам у нас же взятое, но еще неузнанное. И, как говорит Г. Иванов, много банальностей ещё ждут своего Толстого. Тургенев, верно, был бы плохим Достоевским, а Достоевский — плохим Тургеневым. Художник Поленов — это его пейзажи, невыговариваемые состояния, схваченные им. Они не есть живопись ради живописи. Они лишены «что» в том смысле, что-то, о чем они, не описывается на языке чтойности.
Ностальгия Чем пленит нас «Московский дворик»? Своей камерностью. Мы смотрим на него и чувствуем себя, как дома. Нам уютно. Ясно. Все на своих местах. У мы — у себя. Чем нам бесконечно милы «Бабушкин сад», «Заросший пруд?», «На лодке» или «Железная дорога?». Тем, что они возвращают нас к себе. В пространство интимного. Но не оттого, что картины Поленова принято называть пейзажами настроения или интимными пейзажами. В журналах 1880-х гг. о пейзажах настроения писали: «Никто, кажется, не спорит, что истинная задача пейзажной картины — создать в смотрящем на нее известное более или менее тонкое настроение, более или менее приближающее к тому, какое в самом художнике вызвала изображенная им действительность и какого непосредственно не может дать обыкновенному смертному». Сейчас пейзажи настроения определяют как полотна, на которых в образах природы запечатлены эмоциональные состояния, устанавливается взаимосвязь внутренней жизни и природной жизни, природа представлена как неотъемлемая часть человека.
Но дело не в том, что картины отражают эмоциональный отклик художника на действительность и пробуждают аналогичные чувства у зрителя. Ибо картины не отражают реакцию на реальность, но творят ее. Равно как и не в том, что между природой и человеком существует особая связь, ибо какая связь может быть у неприкаянного и великой гармонии? А в том, что полотна Поленова учреждают пространство души. Сферу интимного, то есть внутреннего. Они не о личности и ее переживаниях. Интимное — не личное, а трансцендентное, которое непостижимым образом имманентно душе. Не переживания запечатлеваются, но создаются условия переживаний. Поленова сравнивали с Тургеневым, находили их сходство в творчестве и даже во внешности. Поленов действительно в живописи делает то, что Тургенев делает в прозе. Но не в том смысле, что Поленов рисует тургеневских девушек. Хотя он их иногда и рисует. А в том, что своими полотнами он устанавливает пространство, где тургеневские девушки становятся возможны. Они немыслимы, особенно сегодня, а он делает их мыслимыми. Поленов учреждает паузу, тишину, в которой человек обращается к самому себе. Полотна Поленова вызывают ностальгию — ностальгию человека по своей душе. Наша душа глубоко запрятана. Она загромождена событиями, стерта суетой будней. А Поленов приостанавливает поток праздной активности. Он, подобно Тургеневу, оставляет нас в глуши, там, где нет никого, кроме нас. Там, где только и может вызреть огромный внутренний мир, огромное чувство, так пугающее деятельных людей. Мы смотрим на «Железную дорогу», как в зеркало. И впервые, в тишине узнаем себя. Искусство, как культ, дает форму переживания. Позволяет пережить переживаемое. Без формы переживания не будет самого переживания. Поленов дает нам форму. Орган переживания самих себя. Картины Поленова — это разговор с душой. Обращение к нашему внутреннему миру.
Поленов горожанин, но любит деревню. И город пишет, как деревню, — неторопливым, дающим место созерцаниям и предчувствиям. И не потому, что в ХIХ в. Москва была большой деревней, а потому что в ней он показал внутреннюю сторону. Мне милей моя деревня, пишет он из Парижа. Его ученик Коровин говорит о мерзости города: «…зачем устроены эти города? Что может быть мерзей каменного тротуара, с тумбами, пыль, какие-то дома, окна скучные. Не так живут. Надо же всем жить около леса, где речка, огород, частокол, корова, лошади, собаки. Там надо жить. Как глупо. Дивные реки России — какая красота. Какие дали, какие вечера, утро какое. Заря всегда сменяется, все для людей. Там надо жить. Сколько простора. А они — вот тут… где помойные ямы на дворах, все какие-то злые, озабоченные, все ищут денег да цепей». В чем мерзость города? В том, что город — это заполненная пустота. Заполненная пустота пространства и времени. В нем нет ширей, нет пауз. Он не вмещает людей с душой. Город для активных. Поленов любит паузы. Мы смотрим на картины Поленова и возвращается к себе. У нас сжимается сердце, как при встрече с чем-то очень родным, далеким близким, как сказал бы Репин. Таковы пейзажи Поленова. «Золотая осень», разливы на Оке, закаты.
Всё то лучшее, что было у Поленова, нашло свое живое продолжение за пределами его творчества — в его учениках и в его усадьбе. Из Поленова вырастает импрессионизм Коровина и элегии Левитана. Ученики Поленова вспоминают, что тот поразил их, прежде всего, красочностью, воздушностью манеры письма, радостными и солнечными красками. Как говорит Коровин, и я видел синие тени, но не решался брать этот цвет, слишком резким казался он мне. Но пройдет немного времени, и Коровин напишет «Портрет хористки», а Мамонтов подшутит над Репиным, покажет ему этот портрет со словами, будто его написал некий испанец. И Репин поверит, отметит особую страстность письма, поистине испанский темперамент.
Стоит однажды побывать в Поленово, чтобы понять тот особый ритм, которым был движим Поленов. Это ритм души. Там можно жить. Там можно мыслить. Там можно видеть сны и помнить их. В распахнутых окнах — живые картины, делающие и тебя, случайно прибывшего, художником.
Влюблённый аскет Василий Поленов прожил долгую плодотворную жизнь. Он исполнил задуманное о нём. И умер спокойно в своей усадьбе. Художника он называл влюбленным аскетом. Аскетом, влюблённым в свое дело. Жизнь Поленова видится этой влюбленной самозабвенной аскезой, всецело преданной живописи. Задолго до своей смерти он писал: «Смерть человека, которому удалось исполнить кое-что из своих замыслов, есть событие естественное и не только не печальное, а скорее радостное, — это есть отдых, покой небытия, а бытие его остается и переходит в то, что он сотворил». Смерть можно заслужить как успение.
Илл. Василий Поленов. Ранний снег (1891)
16:14 29.02.2020
Абрамов к 100-летию великого русского писателя
Алексей Шорохов
к 100-летию великого русского писателя Фёдор Александрович Абрамов, как и полагается «выдающемуся представителю «деревенской прозы», родился в деревне. Помимо него – в деревне (на хуторе, в селе, на лесной заимке) к 1920 году родилось 80% населения России, попросту говоря: весь русский народ. То есть не весь, но 7\8 по дореволюционным расчётам.
Всю свою писательскую судьбу Фёдор Александрович писал об этом народе, всю свою человеческую судьбу – жил с ним, в нём и для него.
Называть его «писателем-деревенщиком» имеют полное право потомки лавочников, бендюжников с Привоза, рабочих с Путиловского и добровольцев барона Врангеля. Правда, последние как раз-то и не будут, для них он – упоительно русский, цельный, самобытный писатель. Ведь разглядел же, к слову, в его коллеге по цеху – Юрии Казакове – что-то утончённейший Борис Зайцев, друг и соработник Ивана Бунина и Георгия Иванова. А в Гройсмане не разглядел. И в Окуджаве не услышал. И в Бродском не прочитал…
В Казакове, Белове, Абрамове одна Россия окликает другую. Давайте называть вещи своими именами: так называемые «писатели-деревенщики» и были, по сути, единственными подлинными русскими писателями в Советской России в ХХ веке. Были ещё блистательные наследники «дворянской прозы» из разночинцев: Булгаков, Пришвин, Паустовский… И были экспериментаторы, хорошие ли, плохие ли – другой вопрос. Но не может фокусник, стоящий вверх ногами и вызывающий радостный стон публики, учить жизни возвращающегося с работы шахтёра. Или плотника. Или тракториста. А вот менеджера по продажам – может. Искусство у них, по большому счёту, одно.
Это я к тому, что говоря об Абрамове – мы в первую очередь начинаем говорить о России, о подлинности, о том, какие мы и где оказались сейчас. И пример с фокусником и менеджером показывает, что не очень-то где оказались, прям скажем – совсем нигде.
Вот об этом, о цельности, о единстве нашего исторического и нравственного пути – весь Абрамов. О братьях и сёстрах. Это не только гениальный роман «Братья и сёстры», за который, кстати, Фёдор Александрович получил Государственную премию. Братья и сёстры – это ещё и «Жила-была сёмужка», сказка на 6 страничек, где маленькая рыбка недоумевает, как же её соплеменницы поедают икринки сёмужьего же помёта:
«Стойте! Остановитесь! Знаете ли вы, что делаете? Вы поедаете своих сестер и братьев».
А ведь коллективизацию и раскулачивание творили не одни сплошь инородцы, свои-то тоже вдосталь поучаствовали, братья и сёстры…
Неслучайно, что именно этими словами в час небывалой беды Сталин встраивается в общую судьбу русского народа. И народ у Абрамова слышит этот призыв, и понимает его. И не только народ, но и секретарь райкома Новожилов (который тоже, конечно, народ):
«Вот, говорят, война инстинкты разные побуждает в человеке. А я смотрю – у нас совсем наоборот. Люди из последнего помогают друг другу. И такая совесть в народе поднялась – душа у каждого насквозь просвечивает. И заметь: ссоры, дрязги там – ведь почти нет. Ну как бы тебе сказать? Понимаешь, братья и сестры».
Не Маркс и Энгельс, заметьте. И даже не всемирная революция.
А ещё он, коммунист по должности, говорит об общей единой силе, затянувшей пояс и перемалывающей смертельного, 250-миллионного врага. И эта сила – не идеи научного коммунизма. К чёрту идеи, когда дошло до главного: жить или не жить целому народу! Когда на фронте погибнуть легче и проще, чем покрываясь кровавым потом тянуть за собою борону в тылу. Чтобы было чем кормить этот самый фронт!
И здесь Абрамов выходит на страшные, толстовские обобщения о народе и его единой силе, его страшной неодолимой судьбе, то есть о чём-то таком, чего я, признаться, у других современников Абрамова не встречал.
В этом тоже его, Абрамова, судьба. Потому что вместо занятий своей любимой (об ту пору) филологией, он добровольцем уходит из Ленинграда на фронт. Ненадолго. Чтобы вскоре израненным вернуться обратно и провести в госпитале первую, страшную блокадную зиму. Чтобы опять уйти на фронт, и опять в госпиталь. Откуда с формулировкой «годен к нестроевой» на родину, но не сидеть в военкомате, бумажки перебирать, а продолжить войну. Теперь уже со шпионами. В СМЕРШе. Да-да, студент-филолог, старший сержант пехоты – направлен для прохождения дальнейшей в Архангельск, один из двух незамерзающих портов страны, куда сквозь арктические льды и немецкие торпеды идут и идут столь необходимые армии грузы северных конвоев: танки, самолёты, машины, сырьё. Лендлиз. И то, что порты эти нашпигованы вражеской агентурой, понятно даже студенту-филологу.
Дела, которые вёл Абрамов, засекречены до сих пор. А это значит, что два года службы, за которые он из старшего сержанта дорос до (!) лейтенанта, прошли очень не зря. И подопечными лейтенанта СМЕРШ были отнюдь не расхитители колосков с колхозных полей.
Какое-то представление о его службе даёт незавершённая повесть писателя «Кто он?». Где автобиографический герой, следователь СМЕРШ, вопреки движению репрессивного маховика – доказывает невиновность своего подопечного. И так у него почти везде – герои крестьянского эпоса Абрамова украденные другими «колоски» не замечают. Но где-то же замечали? И доносили? Так ведь – братья и сёстры…
Своей службы Абрамов никогда не стыдился, и не скрывал. Также как и боевых ранений. Также как и своей принадлежности к великому народу.
Наверное, именно поэтому – не им прокляты и убиты его павшие боевые товарищи, умершие от голода в Ленинграде и надорвавшиеся в тылу братья и сёстры.
Не ему рукоплескал Ельцин, не он ставил свои подписи под расстрельными письмами в 1993-м.
Но как писатель он становится всё более актуален. И это не трюизм. Они, проиграв в 1945 и в 2014 году, пытаются понять: что же это за братья и сёстры?
И отечественный театр и кинематограф (знаменитые постановки МДТ, телесериал «Две зимы и три лета» и другие) с удовольствием берутся показать: смотрите-смотрите! Пока у них получается лишь Abramov lite («Что ви, что ви, нисего страшненько, этот руски народ!»). Но не сомневаюсь, недалеко уже то время, когда мы дождёмся и Abramov hard.
Маятник истории как-то уже в эту сторону пошёл…
12:13 04.03.2020
есть научная статья с заголовком, что фэнтези это почти элитарная культура, не просто массовая
10:18 10.03.2020
Что такое русский эпос фрагменты книги Арсения Миронова "Эпос русских: интерпретация"
Редкая Книга
Ключевые ценностные концепты русского эпоса
В качестве отправной точки для аксиологического анализа былин мы используем определением «ценностного центра» героя, которое сформулировано М. М. Бахтиным. По Бахтину, ценностный центр есть «смысловая и оценивающая позиция человека по отношению к себе самому и по отношению к окружающей его действительности”.
При рассмотрении былин мы различаем ценностный центр эпического героя и ценностный центр эпического сознания (сказителя и его аудитории). Несмотря на распространенное мнение об идеализации героев в русском эпосе, эти ценностные центры, как правило, не совпадают по содержанию и структуре.
Субъектом эпического сознания русских является ценностный центр слушателя/сказителя, включающий главные аксиологические концепты: сила («работа богатырская», «стояние», миссия свыше, бремя призвания), любовь-сострадание («жалость», «сердце неутерпчивое», «обида»), смелость («смелость-ухватка»), честь («честь-хвала богатырская»), слава, молитва, стойкость («неупадчивость») и др.
Объектом эпического сознания в былинах является ценностный центр героя. Мотивации героя и оценки сказителя/слушателя нередко расходятся. Ценностный центр героя динамичен, и это дает возможность показать внутреннюю борьбу и (за редким исключением) духовную победу героя.
Необходимо согласиться с формулой В. Я. Проппа, определявшего эпос в содержательном плане как «песни о борьбе и победе», однако это определение надо распространить в область духовной борьбы героя с собственными грехами, страстями и слабостями.
Ключом к пониманию поступков былинных героев является не идейно-политическая борьба, в том числе с иноземными захватчиками, но — внутренняя духовная борьба. Суть этой борьбы и ее законы понятны сказителю и его слушателям, знакомы из личного духовного опыта либо воспринимаются (детьми) как опыт предков, содержащий актуальные ценностные ориентиры и модели поведения.
Динамика соотношения ценностных центров героя и сказителя/слушателя обеспечивает, на наш взгляд, притягательность эпоса для аудитории. Ценности определяют и механизм генезиса былин. Мы согласны с наблюдением Г. Риккерта, что только ценности являются критерием отбора и систематизации фактов человеческой истории для их отражения в культуре. Эпическое сознание выявляет духовное сходство различных, порой весьма дистантных во времени, событий народной истории. Эти смыслы всегда ценностно маркированы. Народ удерживает в памяти и связывает в одном сюжете как бы некое облако смыслов истории, имеющих близкие ценностные координаты, и отвергает (исключает из традиции) ценностно неадекватные варианты сюжета.
Подробный аксиологический анализ былин и выявление ценностных концептов, характерных для русского эпического сознания, является темой отдельного исследования. Важно отметить, что русское эпическое понимание силы, чести и др. отличается от одноименных ценностных концептов эпоса других народов.
Концепт силы является ключевым в системе ценностей русского героического эпоса. В русском понимании сила имеет не естественную, не магическую, но — харизматическую природу. Она дается герою свыше как результат внутреннего диалога героя с Богом для исполнения миссии любви (сострадания). Если, получив силу свыше, герой отказывается от этой миссии, это приводит к его гибели. При этом сила воспринимается героем не как право, но как бремя: он должен применять ее крайне осторожно и разборчиво.
Сила эпического героя былины прибывает и убывает в зависимости от того, насколько поведение героя соответствует его миссии. Она не может быть направлена на решение корыстных задач, в том числе страстного характера (тщеславие, месть, гнев, эротическое влечение). При этом данная свыше сила увеличивает стойкость («неупадчивость») героя, его иммунитет к смертельно опасным соблазнам.
С концептом силы неразрывно связан концепт любви-жалости, которая есть источник чудесной богатырской силы. Только в акте сострадания или ревнования об оскорбляемом, поругаемом былинный герой получает силу для победы и право на победу. Этот акт внутренней духовной борьбы описывается как взыграние «богатырского сердца неутерпчивого». Способность испытывать горячую любовь к ближнему — сильное чувство, которое подвигает на битву со злом — является безусловным ценностным маркером эпического героя.
С идеей богатырской миссии связан концепт смелости — своего рода маркер достойного поведения героя, наличия у него права на победу. Отсутствие смелости в былине не является трусостью, но лишь указывает на отсутствие Божьей воли на победу героя. Смелость напрямую связана с любовью: сердце героя разгорается от жалости, от сострадания — и придает ему смелость вместе с правом на победу.
Особый характер былинного понимания силы как «тяжкого бремени» определяет специфику концепта «честь». В русском эпосе честь — это не индивидуальное задание героя (личный «прорыв» в бессмертие через воинскую славу или трагическую судьбу героя, гонимого богами), но коллективная ответственность богатырского рода. В былинном мире «честь-хвала богатырская» уже гремит по всей земле, и задача героя состоит лишь в том, чтобы ее не запятнать.
Важно подчеркнуть, что поступок считается честным или нечестным не в связи с соблюдением или нарушением правил ритуального поведения. Честь определяется внутренним духовно-нравственным содержанием поступка, его соответствием духу богатырства, а не «букве» ритуала.
В связи со сказанным выше очевидно, что срединное место богатырей за княжеским пиршественным столом не есть требование ритуала или протокола. Это — указание на то, в какой чести у князя пребывает богатырство (как явление русской жизни), насколько власть уважает богатырей наряду с князьями, боярами, людьми торговыми и др.
Былинный концепт славы также имеет коллективный характер: Киев славен богатырями, и это характеризует русскую землю в целом, а не отдельного героя. Слава о богатырях достигает ушей иноземных владык и заставляет их воздерживаться от военных походов на Русь. Технически эта слава обеспечивается хвастовством (строго по совершении подвига, в противном случае похвальба непременно оборачивается гибелью героя).
Ценностный концепт молитвы в былине имеет выраженный прагматический характер: молитва есть действенное оружие, средство (и зачастую условие) условие выживания героя, стяжания им чудесной силы или выхода из состояния временного бессилия.
Ценность стойкости («неупадчивости») также является условием выживания героя: чудесная сила героя нередко является также силой воли, которая позволяет противиться искушениям, спасает его от гибели. О богатыре говорится, что он был «не упадчив», «не укинулся» на соблазны и посулы.
Механизм культурной трансмиссии этих и других ценностей былины в тот период, когда народ мог насладиться живым исполнением сказителей, был отработан столетиями и показал свою эффективность. Однако с с конца XVIII века начинается активное восприятие эпоса культурой образованного русского общества, и средства этой ретрансляции принципиально отличны от традиционных.
Дело даже не в том, что в этот период богатырей стали изображать в античных доспехах или в мундирах прусских гусар. Нам предстоит выяснить, насколько повлияли на рецепцию былинных смыслов ценности западно-европейской цивилизации, проявившиеся в специфической идеологии, научной и эстетической парадигме. Европейские художественные стили и моды, особая система жанров, в формате которых происходило освоение былин русским искусством Нового времени, — все это порождало многообразные рецептивные значения исходных смыслов эпоса.
Прозаические устные пересказы былин
Однако и в тех случаях, когда хорошей памяти не вполне соответствовал приятный голос и верный слух, на помощь приходили побывальщины (пересказы былин, сохраняющие отдельные песенные черты) и так называемые сказки о былинных богатырях (изначально возникшие как устная проза).
Насколько адекватно устная проза могла транслировать ценности былинного эпоса? Сказка — не песня, из которой «слова не выкинешь»; у сказочника, в отличие от эпического певца, есть право домыслить и присочинить. Это ключевое различие, безусловно, привело к тому, что в сказках на былинные сюжеты изначальные ценности эпоса сохранились значительно хуже. Возможно, этим объясняется пренебрежительное отношение к побывальщинам со стороны тех, кто умел петь былины.
А. М. Астахова в специальном исследовании народных сказок о богатырях русского эпоса подробно анализирует то, «как соотносится идейное содержание сказок о богатырях с идеологией героического эпоса». По ее наблюдениям, сделанным в 60-х годах прошлого века, «патриотическое и гуманистическое значение деятельности Ильи Муромца» «в основном сохранено и сказками». Перечень патриотических и гуманистических деяний включает подвиги «в защиту родной земли и народа, его независимости, мирного труда и благосостояния от иноземных захватчиков и от разбоя внутри страны».
К сожалению, А. М. Астахова не выявляет конкретных ценностных концептов былины и устной богатырской сказки и не предлагает сравнительного их анализа. Оценка «идейной направленности» требовала от советских ученых обязательного указания на патриотизм, гуманизм и демократизм; изучение таких ценностей как «неупадчивость», умение молиться и др. не могло входить в задачу исследования.
В сюжетном плане сказки передают почти все ключевые события былин об Илье Муромце и других богатырях. В аксиологическом плане отличие существенно: сказка воспринимает, как правило, лишь некоторые смыслы былины. Анализ ценностных концептов русской народной сказки должен быть предметом отдельного исследования, мы сейчас ограничимся рассмотрением сказок об Илье Муромце.
Сказке доступен эпический концепт силы как Божьего дара, получаемого для исполнения миссии сострадания (в противоположность простой физической силе, которую можно применять по собственному усмотрению для снискания добычи или почестей),
Во-первых, герой богатырской сказки зачастую служит не ради денег или почестей. Так, в сказке «Илья Муромец и Идол-богатырь» из сборника П. Н. Рыбникова богатырь «не спрашивает никакого вознагражденьица» (сказка М. М. Коргуева), отклоняет предложение освобожденных от Идола горожан взять «из их добра, что хочешь». Богатырь также отвергает выкуп, предлагаемый женой Соловья-разбойника.
Во-вторых, сказочный Илья, подобно Илье былинному, принимает завещанную родителями миссию справедливости («заступайся за слабых, не обижай беззащитных, бей вора-разбойника» в варианте А. Сказкина).
В-третьих, в сказках богатырский путь Ильи неизменно начинается с того, что он использует вновь обретенную силу в помощь родителям, утомившимся «на работушке хлебопашеской».
В-четвертых, в сказках очень часто сохранен эпизод выращивания богатырского коня из шелудивого жеребенка, который помогает раскрыть концепт силы не как изначальной физической данности, но как благоприобретенного качества.
В-пятых, во многих сказках об Илье Муромце сохранен эпизод освобождения Соловья при условии, «чтобы он больше не беспокоил никого, чтобы не грабил и не убивал». Этот эпизод лишает сказочника возможности объяснить подвиг Ильи гневным задором или жаждой остаться в памяти людей в качестве героического убийцы чудовищ.
В-шестых, во многих сказках воспроизведены почти без искажений эпизоды получения силы от нищих странников и передачи силы от Святогора, содержащие представление о силе как бремени и ответственности, а также о смертельной опасности, которую несет преизбыток силы.
Однако, как отмечает А. М. Астахова, «имеются и сказки, в которых основная идея былинного эпоса в известной степени затушевана, и цепь подвигов Ильи приобретает характер военных приключений богатыря», в таких сказках «не указано осознание Ильей конечной цели борьбы». Герой отправляется в путь не для исполнения миссии сострадания, а просто так, куда глаза глядят, «искать себе соперника».
В сборнике Афанасьева содержится сказка, которую можно считать отрицательным примером искажения былинных ценностей. Илья в огромном букете цветов проникает в терем к двенадцати бессмертным девицам-красавицам, зачем-то много лет живет с ними только для того, чтобы на прощание выпросить семикрылого коня. Вскоре после этого Илья погибает из-за того, что нарушает строгий наказ девиц не останавливаться в пути: Илья прикасается к лежащему на земле младенцу, и тот оказывается его смертью.
Даже не специфические композиционные особенности суть главное, что отличает эту сказку от былины, но прежде всего отсутствие смысла: зачем живет на свете Илья Муромец? Для чего он наделен богатырской силой? Ни мотивов, ни конфликтов, ни испытаний, позволяющих раскрыть ценностную иерархию былинного мира, эта сказка не содержит, она выродилась в бессмысленную, напоминающую дурной сон, череду приключений.
Сказочникам не всегда удается сохранить те мудрые «нелепицы», которые свято хранит эпос. Например, в былине Добрыня Никитич, освободив племянницу князя Владимира Запаву Путятишну, ничуть не пытается заполучить ее для себя в качестве приза за совершенный подвиг. Такое поведение героя продиктовано тем, что отнюдь не освобождение красавицы, а вызволение всех русских пленников, заточенных в «норе» Змеи, является конечной целью Добрыни.
Герой применяет свою силу богатырскую не в личных интересах (насладиться любовью княжеской племянницы), а для исполнения миссии сострадания. С точки зрения не эпического, а обыденного сознания такая «пассивность» Добрыни могла показаться нелепицей, и рассказчики побывальщин вынуждены были объяснять его поведение тем, что спасенная девица есть и не девица вовсе, а «добрынина тетушка».
По сравнению со сказкой старина более сурова. Сказочник, особенно перед детской аудиторией, склонен сглаживать и пересочинять то, что могло показаться жестоким или печальным. Сказка, в отличие от эпоса, тяготеет к хеппи-энду. Поэтому сказочный Илья запросто высвобождает сказочного же Святогора из каменного гроба, не перенимая у последнего никакой силы: богатыри братаются и едут дальше невесть куда творить добрые дела.
По той же причине сын Ильи Муромца, прижитый им в блуде и воспитанный, как мы знаем из былин, в «вере поганой», в сказке уже не пытается подло убить спящего отца. Чтобы снизить драматизм встречи, требующей сурового эпического финала, сказка забывает, что Илью вызывает на бой его собственный сын: для сказочной аудитории это просто «товарищ» Ильи, с которым они братаются и едут вместе «поганые места очищать». Есть даже сказка, в которой Илья, подружившись с сыном, возвращается к его матери и счастливо живет с нею до скончания века, позабыв о богатырском поприще.
Нет нужды говорить о том, какими смысловыми потерями оборачиваются такие счастливые финалы. В сказке из сборника Афанасьева Илья счастливо женится на царской дочери, что, по сути, позволяет предположить, будто это и было изначальной целью всех его подвигов. Такое предположение вмиг уничтожает замечательный образ «старого казака», превращает Илью в банального рыцаря, ищущего побед, любви и короны.
В ряде случаев сказка испытывает возвратное влияние лубка: яркие картинки удерживаются в памяти сказочников, и они заставляют Илью «насаживать на пику» дочерей Соловья-разбойника и т. д. Нередко народная сказка о богатырях грешит сожительством с литературной волшебной сказкой, чьи черты явно прослеживаются в таких сюжетах, как превращение королевны в ведьму после того, как Илья выстрелил из лука в ее тень.
Реалистичная вселенная былины (в которой уместны метафоры вроде помещения всадника вместе с конем в карман старшего богатыря, но немыслимы живая вода, ковер-самолет и леший) смешивается с фантастической реальностью волшебной сказки. В этой гибридной реальности сказочники заставляют Илью встречаться с Бабой-ягой и пользоваться магическими предметами, чего не может быть в неиспорченной былине. К сожалению, это оборачивается деконструкцией системы эпических ценностей. Былинный богатырь перестает быть таковым, как только целью его подвига становится собственный интерес (вокруг этого гипотетического императива вмиг выстраивается иерархия субъективных ценностей, не связанных с ценностями эпического сознания).
***
Миронов А.С. Эпос русских: интерпретация: Культурфилософский анализ рецепции былин с конца XVIII столетия до 1917 года. URSS. 2019. 528 с.
14:22 23.03.2020
«Услышать райские сады...» композитор Михаил Костылев о гармоническом мышлении, православном коммунизме и фильме "28 панфиловцев"
Марина Алексинская
Он — молод, амбициозен. Он посвящён в "алхимию Духа", ему доступна музыка высших сфер. Он — Михаил Костылев. Композитор с многомиллионной аудиторией. Масштабная, пробирающая до озноба патетико-героическая музыка Михаила Костылева звучит в фильмах "28 панфиловцев", "Танки", поклонники композитора знают его имя и по компьютерным играм. Как "вода и камень", "лёд и пламень" на пути от реального к идеальному соединяет он в себе, казалось бы, несоединимое. Стоит ли удивляться в таком случае тому, что однажды Михаил Костылев стал гостем редакции газеты "Завтра"? Мы встретились с ним в кабинете, одну из стен которого занимает икона последнего императора, святомученика Николая II. Михаил Костылев сразу же "перешёл в наступление".
Михаил КОСТЫЛЕВ. Я новую политическую программу придумал — "Православный коммунизм" или "Православный коммунист". Таким будет моё кредо. Я глубоко убеждён в том, что современному патриоту России просто больше некуда деваться, он может быть только православным коммунистом, потому что и Православие, и коммунизм — это наше достояние, наша история, от которой нельзя отказываться. Всё это необходимо принять, переварить в себе и попытаться из этого сформулировать какую-то единую концепцию. Глобальных противоречий между христианством и коммунистическими, социалистическими идеями нет… гораздо больше противоречий с капитализмом в вопросах прибыли, семьи, образования, — чего угодно. Везде коммунизм гораздо ближе к христианству, чем капитализм…
"ЗАВТРА". Развиваете идеологему о примирении "красных" и "белых?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Вот как раз "красные" и "белые" сложнее соединяются, потому что кровь была всё-таки пролита конкретно… А Православие, оно ассоциируется не столько с "белыми", сколько с религией, верой. Была гражданская идеологическая война. Да, она была и против Церкви, но здесь-то и нужно как раз примириться. А вот с "белыми" примиряться не хотелось бы… лично мне.
"ЗАВТРА". То есть вы не только сочиняете музыку — вы размышляете и на более глобальные темы: политические, в том числе?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Музыка, как ничто другое: ни наука, ни какой-либо другой вид искусства, — даёт представление о гармоничном мироустройстве, гармоничном восприятии окружающей действительности.
"ЗАВТРА". Как это у Пушкина: "поверить алгеброй гармонию"? Вы предлагаете поверять музыкой социологию, политологию?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Я бы назвал это гармоническим мышлением. Музыка даёт такой навык.
"ЗАВТРА". Каким был ваш путь в музыку?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Самым обычным. Закончил Московскую музыкальную школу имени Рахманинова по классу кларнета. Поступил в Автомеханический институт, но после окончания института уже знал, что буду писать музыку для игровой индустрии.
"ЗАВТРА". Без специального консерваторского образования?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Сегодня образование сильно изменилось. Гораздо проще стало самому себя образовывать, и даже, я сказал бы, в некотором смысле — полезнее. Сегодня есть компьютер, есть программа, которая эмулирует оркестр, любые инструменты, есть уроки на YouTube. В принципе, можно самому начинать приобретать знания, навыки в искусстве гармонии и композиции.
"ЗАВТРА". И какова ваша творческая лаборатория?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Компьютер, студийные колонки, мониторы, звуковая карта, наушники. Несколько музыкальных инструментов.
"ЗАВТРА". В средневековье был такой монах Гвидо д`Аррецо. Он совершил реформу в музыке. Предложил нотный стан, названия нот от "До" — Dominus (Господь), до "Си" — Siderae (Небеса). То есть каждый звук взывал к Всевышнему, к Откровению, к Божественному. Можно ли говорить, что в настоящее время с развитием IT-технологий произошла новая реформа в музыке?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Так на Западе давно принято обозначение буквами и цифрами. Мне это еще в музыкальной школе объяснили, что C, D, E, F, G, A, B — это До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си. Например, Ля минор Сэптаккорд будет холодно называться Am7.
"ЗАВТРА". То есть реальность такова, что и в музыке мы оперируем западными константами?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Не совсем — у нас ещё остаются классические музыкальные школы. Но и на них уже ведётся охота. На полном серьёзе идёт обсуждение добавления в традиционную советскую систему музыкального образования новых западных современных течений — таких, как рэп. Хочу подчеркнуть, что "класс рэпа" в принятой у нас традиционной советской музыкальной школе будет означать её гибель.
"ЗАВТРА". Насколько уникально сегодня это явление — композитор?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Смотря какой композитор… На самом деле, сейчас очень много людей занимаются музыкой. Просто музыка, как и человек: одна — с большой буквы пишется, а другая — с маленькой. Если говорить о современных рэпах, хип-хопах, то о гармоничном мышлении лучше, конечно, вообще промолчать. В рэпе нет гармонии. Там есть текст, в лучшем случае — хороший текст. То есть из музыки, с её мелодией, тональностью, темпом и ритмом, — вырваны только темп и ритм, акцент сделан на ударные, на звукоряд, присущий африканским корням. Кстати, от афро-американцев рэп и пришёл к нам. Ничего плохого я в этом не вижу, но у нас есть славянская, русская музыкальная традиция. И зачем нам брать, грубо говоря, низкоуровневые инородные манеры, когда у нас есть родные, куда более глубокие, свои?
"ЗАВТРА". Говоря о русской традиции в музыке, хотелось бы узнать о ваших кумирах.
Михаил КОСТЫЛЕВ. Это и Прокофьев, и Глинка, и все композиторы "Могучей кучки"… Но больше всего я люблю Чайковского, конечно. Я даже считаю, что наш Чайковский — непревзойдённый. Ни для Баха, ни для Бетховена… В моём личном восприятии так.
"ЗАВТРА". Что вы ощущаете, видите, слушая музыку Чайковского?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Рай. Райские, какие-то совершенно лишённые земных обременений, энергии, скажем так.
"ЗАВТРА". Так уж повелось, что Чайковский среди "продвинутой" публики не в чести. Предпочтение — Шнитке, Денисов, Губайдуллина.
Михаил КОСТЫЛЕВ. Но мне больше нравится раскрытая образная музыка такая, как у Чайковского. Шнитке — это музыка "замороченная", зашоренная всякими музыкальными правилами… она на своего любителя. У неё есть свой слушатель, просто это не я.
"ЗАВТРА". Интересно, в какой момент вы почувствовали себя композитором?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Наверное, когда вышла игра King's Bounty. Мне люди начали говорить: "О! какая классная музыка!". Это была первая игра с моей музыкой.
"ЗАВТРА". Музыка для компьютерных игр — это, на ваш взгляд, ремесло или искусство?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Для меня и компьютерные игры — искусство. Просто бывают проходные проекты, а бывают действительно серьёзные, которые западают в душу… Не Достоевский, конечно, но есть игры, например, заставляющие задуматься о реальной жизни, позволяющие моделировать свои поступки.
"ЗАВТРА". В вашем бэкграунде — ещё и увлечение Толкиеном. Как совмещаются для вас Чайковский и Толкиен?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Ну, начнём с того, что Толкиен был ярый католик. И в свои произведения он перенёс видение христианское — пусть и еретическое во многом: да, я считаю католиков еретиками. Он ярко выразил создание единым Богом-Творцом Эру из музыки, из "Песни Айнуров" — Вселенной, это Средиземье, Арда. То есть сначала Единый Бог создал Архангелов, потом вместе с ними пел песни, и так родилась Вселенная. Меня это ещё в детстве поразило.
"ЗАВТРА". И результатом стала "Эльфийская оратория"?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Да. В какой-то момент перечитывал стихи Толкиена, и мне захотелось наложить на них музыку. Я ещё в интернете искал: может быть, кто-то уже это сделал? К удивлению своему, обнаружил, что практически нет. На данный момент три части "Эльфийской оратории" на эльфийском языке уже написаны, четвёртую пишу. Многие мне писали, из-за рубежа в том числе, что "Эльфийская оратория" невероятно точно отражает книгу.
"ЗАВТРА". В дни гастролей в Лондоне Большой симфонический оркестр исполнял "Вокальный цикл на стихи Роберта Бёрнса" Георгия Свиридова. Так англичане не могли поверить, что это русская музыка.
Михаил КОСТЫЛЕВ. Организовать на Западе концерты "Эльфийской оратории" — моя мечта. Думаю, мне это удастся. Я как раз хочу показать западному слушателю, что русский композитор лучше понимает то, что они пишут.
"ЗАВТРА". В наш прагматичный век у вас остаётся время для мечты?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Да! Занятно, что за последние недели несколько друзей меня спросили: есть ли у меня мечта? Оказалось, что у них — нет, и от этого мне стало грустно. Потому что у меня мечтаний много.
"ЗАВТРА". Поделитесь?
Михаил КОСТЫЛЕВ. У меня есть мечта: снять фильм об Илье Муромце. Есть советский фильм "Илья Муромец", который я очень люблю. Интересно было бы переснять его. Пусть это будет римейк. Я написал бы для него, наверное, самую лучшую свою музыку.
"ЗАВТРА". Казалось бы, музыка — самый абстрактный вид искусства. И, тем не менее, именно она оказывается самым идеологичным искусством.
Михаил КОСТЫЛЕВ. Музыка тем и занимается, что формирует идеологию. И кто продвигает у нас всякие западные тенденции, кто гудит в гудцы срамное и непотребное, — они всё это прекрасно понимают.
"ЗАВТРА". Михаил, с такими взглядами вы не ощущаете свою социальную отдельность?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Нет, у меня много друзей. Среди них есть совершенно аполитичные, есть, кому интересна политика. Есть, кто против всего и за Навального, есть, кто за Сталина. Разные совершенно люди.
"ЗАВТРА". К какой категории себя относите?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Я, скорее, консерватор. Новые веяния для меня — всё равно, что "Квадрат" Малевича, не считаю это искусством. Я против свободы слова. Не должно быть никакой свободы слова. Должна быть ответственность слова. Мне непонятен призыв "Догнать и обогнать Америку!" Зачем? Во-первых, это бесполезно. Во-вторых, это трата времени и ресурсов, которые надо было бы потратить не на то, чтобы догонять в деле, которое нам же ещё и вредит, а своё продвигать. У нас есть своя культура, свои устои и традиции, своё кино… Пусть оно артхаусное — значит, артхаусное и надо поддерживать. Что у нас получается, то и надо поддерживать.
"ЗАВТРА". Фильм "28 панфиловцев" стал вашим "звёздным билетом". Хотелось бы узнать, каким образом вы стали участником этого проекта?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Мне всегда хотелось войти в кино… о проекте узнал ещё на стадии краудфандинга, когда деньги на него собирали всем миром. К тому времени у меня уже было ощущение, что "Эльфийская оратория" — это здорово, но… надо что-то для нашей страны делать. И я думал о симфонии про Сталина. Были мысли о чём-то таком сильном, суровом, но и ответственном, справедливом... Героическая тематика меня всегда волновала, вот я и принял участие в открытом конкурсе фильма "28 панфиловцев". Зашёл в ВКонтакте в группу проекта, отправил свой двухминутный набросок. Уже позднее узнал, что число желающих написать музыку к фильму было огромным.
"ЗАВТРА". Какова была тематика этого наброска?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Назывался он "Вечный огонь" и в немного переработанном варианте стал лейтмотивом фильма.
"ЗАВТРА". Существовали для вас какие-либо образцы героического кино, музыки?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Да, наверное… Я очень люблю советские военные фильмы: "Они сражались за Родину", "В бой идут одни "старики"... Что же касается музыки, то пытаюсь поддерживать свой почерк.
"ЗАВТРА". Правда ли, что вы хотели работать над фильмом бесплатно?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Изначально, да. Но Андрей Шальопа (продюсер фильма. — ред.) сказал: "Миша, я не люблю "бесплатно" — назови хоть какую-нибудь сумму". Я назвал по минимуму. А потом из "Российского авторского общества" (РАО)пришли деньги, и я был крайне удивлён. Столько денег никогда не видел. Хотел бы сейчас поблагодарить РАО.
"ЗАВТРА". В контексте "современного искусства" деньги — выражение его художественности.
Михаил КОСТЫЛЕВ. В любом контексте: если человек ставит мерилом ценностей деньги, то это чисто западный подход. На Западе есть поговорка: "Если ты такой умный, то покажи свои деньги". Абсолютно капиталистическая. Я бы даже сказал, антихристианская. С таким же успехом мы в этой жизни можем себе и дом с бассейном в раю прикупить. В баптистских церквях так и поют: "Бог купил мне, Иисус купил мне дом в раю".
"ЗАВТРА". Вас не смущает агрессивная тотальная пропаганда либеральных СМИ, направленная на умаление подвига и двадцати восьми панфиловцев, и подвига советского народа-Победителя?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Нисколько. Как могло не быть подвига панфиловцев, когда немцев остановили под Москвой, и на разъезде Дубосеково стояла именно Панфиловсая дивизия? Пусть их было не двадцать восемь, а сто двадцать восемь, — разве это что-то меняет?
"ЗАВТРА". Моменты счастья в работе были знакомы?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Может быть, так у многих бывает… но когда я чувствую, что у меня хорошо получается музыка, то начинаю прямо плакать, очень сильно… Вот так, в слезах, я накладывал музыку на последний кадр фильма "28 панфиловцев"… Специально для кадра квадрокоптеры снимали с высокого ракурса разъезд Дубосеково, установленные там памятники нашим героям… Музыка должна была подчеркнуть эпичность картины. Я ещё предлагал Андрею Шальопе сделать в конце небольшой ролик в виде карты Советского Союза с отмеченными там местами главных сражений Великой Отечественной войны: Брест, Ленинград, Ржев, Курск, Смоленск, Сталинград… и музыка в это время такая пафосная... вселяется во всю мощь хор, вступает солистка… чтобы показать, насколько колоссальны масштабы боев, нашей Победы… Но, в принципе, финальный кадр фильма и создаёт такое ощущение.
"ЗАВТРА". На протяжении последних лет тридцати, всего времени вашего взрастания, патриотическое сознание буквально "калёным железом" выжигали. А вас что остановило?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Да, был такой момент. Призывали всех покаяться.
А что меня остановило? Память о деде, может быть... У меня дед дошёл до Берлина, умер в восемьдесят пять лет. Мне было тогда лет двенадцать, у меня остались его медали... В принципе, мы все живём на наследии Победы, оно всё перед нами. Ты его видишь, через себя пропускаешь, важно не просто уметь музыку сочинять, а уметь историю переживать внутри себя. Глубоко переживать… Наверное, вот в чём секрет.
"ЗАВТРА". Ваш новый проект, фильм о легендарной лётчице Лидии Литвяк, приурочен к 75-летию Победы?
Михаил КОСТЫЛЕВ. Нет, года полтора, наверное, ещё будем работать. Сейчас только собирают бюджет, денег не хватает. Министерство культуры максимум сорок миллионов может дать. Насколько мне известно, в министерстве такие условия, что крупные суммы выделяют только "звёздным" режиссёрам: Никите Михалкову и Фёдору Бондарчуку. Я, кстати говоря, посмотрел "Сталинград" Бондарчука. Как только ему совесть позволяет? Там эпизоды… Выходит немецкий офицер, за ним — русская проститутка, так советский снайпер берёт и стреляет в русскую проститутку — вместо того, чтобы фашиста застрелить! Или: немец идёт к колодцу, воды попить, наш боец стреляет в него. А другой просто с ума сходит: "Ты что?! Как можно стрелять? Даже звери не убивают друг друга у водопоя!!!" Что за абсурд?! Причём здесь звери, водопой?! Я не знаю, как это уже назвать! Какая-то клиника многослойная… У него такой отец был!
"ЗАВТРА". На войне — как на войне. Будем ждать премьеры фильма "Литвяк", премьер вашей новой музыки. И спасибо вам за эту беседу, Михаил!
15:03 13.04.2020
«И бездны мрачной на краю…» О романе «Гость», искусстве осквернения и изгнании беса
Александр Проханов Сергей Шаргунов
Беседа в программы «Открытая книга» (телеканал «Культура»)
Сергей ШАРГУНОВ.
Александр Андреевич, в своём новом романе «Гость» вы делаете своеобразное открытие: во всём виноваты художники. Они рушат миропорядок, призывают беды, вызывают несчастья, нарушают мыслимые и немыслимые запреты. Утверждение яркое и спорное.
Герой вашего нового романа — радикальный художник-акционист Аркадий Веронов. Для него нет ничего святого. Он троллит общество, издевается над святынями. И всё — ради хайпа и наживы. Как вы считаете, такой персонаж актуален?
Александр ПРОХАНОВ.
Актуально искусство осквернения, Сергей. Мы живём в эпоху, когда эстетика осквернения победила все остальные эстетики и стала этаким общим местом. Если раньше эстетика осквернения была привилегией отдельных демонических фигур, таких, как Бодлер или маркиз де Сад, то сейчас это стало стилем. Я даже думаю, что такой эстетике учат. Не могу объяснить, почему это так. Может быть, потому, что израсходован арсенал традиционной эстетики.
Когда я говорю о традиционной эстетике, то имею в виду не только театр Станиславского и Немировича-Данченко. Но израсходовал себя и конструктивизм Мельникова, израсходовали себя кубизм и дадаизм. Возникла страшная пустота, от которой художник изнывает. И наступило время порыва или прорыва. Возник протест против этой пустоты, художнику хочется взорвать пустоту. Чем он её может взорвать? Пустоту можно взорвать только пустотой. И это искусство осквернения, искусство разоблачения, срывания пломб, срывания табу — это и есть взрывание пустоты пустотой. Я это заметил и очень переживаю.
Сергей ШАРГУНОВ.
С кого вы писали образ Веронова? Или он собирательный?
Александр ПРОХАНОВ.
Этот образ не списан с конкретного персонажа. Но я пристально слежу за Александром Невзоровым. У меня с ним таинственная экзистенциальная связь. Мы были рядом в самый мучительный, самый мощный период русской истории — когда Россия меняла кожу. Тогда мы были вместе, я восхищался телепрограммой Невзорова «600 секунд», и с ней моя газета «День» были этакими близнецами, побратимами Я слежу за ним и ужасаюсь, и восхищаюсь, и проклинаю его, и думаю: «Боже мой, он — самый гениальный из всех ему подобных». Но Невзоров стал не прообразом, а детонатором этой работы.
Сергей ШАРГУНОВ.
Довольно быстро выясняется, что бесчинства Веронова имеют страшные последствия: техногенные катастрофы, авиакатастрофы, массовые беспорядки. Что здесь: ваши скрытые нравоучения об ответственности художника или более тонкая метафора?
Александр ПРОХАНОВ.
Нет, я никогда не говорил об ответственности художника. Художник не ответственен ни перед кем, только перед своим пером. Я просто убеждён, что этот мир, мироздание подвержено магическим влияниям. И если всё время вымаливать свет и добро, второе пришествие, то оно состоится. А если славить тьму и впрыскивать в мир комья тьмы, неверие, не благословлять, а проклинать, то комья тьмы могут взрываться где угодно. Например, на железнодорожных путях, могут разрушаться мосты, начинаться локальные войны… «Камень, брошенный в море, меняет всё море», — сказал Паскаль. И любая эманация тьмы — особенно, если она сделана талантливым художником, маэстро, — врываясь в мир, может произвести самые невероятные разрушения.
Сергей ШАРГУНОВ.
О губительной силе его перфомансов Веронову рассказывает зловещий бизнесмен по фамилии Янгес. Он предлагает художнику вместе «встряхнуть» Россию. Что это за демон-искуситель?
Александр ПРОХАНОВ.
Таких демонов-искусителей полно. Загляните в кулуары Госдумы — и вы увидите там странных людей, которые расхаживают по коридорам с задумчивым видом, иногда здороваются с депутатами, принимая за депутатов охранников или уборщиц. Эти люди — этакие колдуны, которым нравится думать, что они управляют историей. Может быть, они и управляют ею. И этот демон, может быть, один из них. Когда говорят: «схватка магов, битва экстрасенсов», — это звучит декоративно и смехотворно. Но битва идей, форма воздействия… Идеи же бывают не только политические, военные, экономические, информационные. Есть ещё какая-то таинственная составляющая, которая направляет движение народов.
Этот человек несколько схематичен, но в него мог бы вписаться образ Березовского, например.
Сергей ШАРГУНОВ.
У вас это весьма противоречивая фигура. С одной стороны, он жаждет великих потрясений, а с другой стороны — истово клянётся в любви к России.
Александр ПРОХАНОВ.
Для того, чтобы совершить преступление против России, нужно сначала поклясться в любви к ней. Это изначально необходимое условие. Причём, чем больше, чем изысканнее человек на людях клянётся в любви к России, тем он опаснее, к нему нужно относиться осторожно. Потому что самый болезненный и неожиданный удар наносится тогда, когда ударяемому говорят, что он восхитителен, прекрасен, божественен, любим. И после этого можно нанести такой удар.
Сергей ШАРГУНОВ.
Янгес уверяет Веронова, что Советский Союз развалили художники, творческие люди, которые целенаправленно или исподволь наносили удары по общественному сознанию. Вам близка такая точка зрения? Вы считаете, что люди культуры и искусства несут ответственность за падение государства?
Александр ПРОХАНОВ.
Она не только близка, она совпадает с моей точкой зрения. Потому что я прошёл перестройку, и я весь в рубцах, в ожогах перестройки. За четыре года перестройки последовательно уничтожили все константы и все коды, на которых было основано Советское государство, понятие государства в целом. Эти коды можно было уничтожить по-разному. Можно было просто расстрелять их носителей. А можно было эти коды разрушить идеологически, разрушить эстетически: средствами искусства, средствами тонких энергий. Когда разрушался образ Чапаева, например, на него обрушилась вся мощь смеховой культуры. И создатели бесконечных чапаевских анекдотов были, конечно, не простолюдинами — это остряки, изысканные люди, этакие тайные смехачи. И так поступали с каждым образом: с образом Зои Космодемьянской, которую стали называть пироманкой, так поступают теперь с образами двадцати восьми панфиловцев, которых, как сейчас пытаются уверить, и не было. Насмехались над всем. Делали это, конечно, художники. Недаром в священных текстах сказано: «Дело рук художников ненавижу».
Сергей ШАРГУНОВ.
Мне кажется, что с некоторыми вероновскими акциями вы могли бы солидаризироваться. Например, он устраивает обструкцию правозащитникам на их собрании. Или пугает пулемётом либеральных экономистов. Получается, что Веронов для вас — не отрицательный персонаж, по крайней мере, не однозначно негативный.
Александр ПРОХАНОВ.
Он, по-видимому, совсем не негативный — впрочем, как и всякий человек. Вы как писатель знаете не хуже меня: когда вы принимаетесь за какой-то образ, то поселяетесь в этом образе, и вы в него проецируете себя: все свои скверны, тайны. Все свои невысказанные желания мы в него проецируем. И в данном случае Веронов — это Невзоров только по своему внешнему контуру. А внутренний контур, конечно, во многом совпадет с моими представлениями. Но я никогда бы не стал… Нет, я беру свои слова обратно! Я хотел сказать, что никогда бы не стал стращать либералов пулемётами. Но ведь была такая страшная пора, когда либералы на глазах сгрызали страну: и её территорию, и её технологии, и её веру. Тогда я испытывал к ним метафизическую ненависть. Тогда речь могла бы идти о пулемётах.
Но сейчас времена изменились. Я стал во многом пластилиновым, мягким, ватным. Расплавился тот жестокий шкворень, который жил во мне когда-то.
Сергей ШАРГУНОВ.
У Веронова есть светлый двойник — Фёдор Степанов. Когда-то в юности они были близки, вместе занимались наукой. А теперь их не просто развела жизнь — они занимаются принципиально разным: Фёдор Степанов мистически запечатывает то мировое зло, которое высвобождает Веронов своими перфомансами.
Веронов находит своего друга нищим и обездоленным, но не сломленным. Цитирую: «Я был инженером, Аркаша. Но теперь я домашний чародей, шаман в инвалидной коляске. Мне приносят с помоек консервные банки, я их отмываю, очищаю, спасаю от смерти, от уродства, и из этих искалеченных банок создаю космические города…»
Вы знаете подвижников, подобных Степанову?
Александр ПРОХАНОВ.
Да. Один из них перед тобой.
Сергей ШАРГУНОВ.
Это правда.
Александр ПРОХАНОВ.
Мне кажется, что мировая и, в частности, русская идея бессмертия, или, вернее, идея воскрешения из мёртвых — это пасхальная идея, которая заложена во всю историографию государства Российского. Возникновения и исчезновения русских империй, чёрные дыры, где исчезают государство и народ в целом, и вновь восхождения и воскрешения — это пасхальная синусоида русской истории. Поэтому воскрешение всего мёртвого, всего исчезающего, закрепление его — очень важная для всех русских мыслителей идея. А для меня как для художника она особенно важна. Может, это один из самых главных стимулов моего творчества — задержать исчезающее историческое мгновение, не дать ему испепелиться, не дать пропасть, выхватить из стремительного исторического потока. Выхватить метафору, что сложилась в этот образ, в который сложился сегодняшний исторической цикл. И запечатлеть его в романе. Поэтому этот антипод Веронова мне очень близок. Это не мой прототип, но я был окружён такими людьми — людьми, которые спасали. Мы роемся на огромных свалках русской истории и вынимаем из неё обломки, осколки. И как Кювье по клюву сумел восстановить весь облик давно вымершей птицы, мы по какому-нибудь маленькому осколку лампады восстанавливаем весь храм.
Сергей ШАРГУНОВ.
Чем дольше Веронов бесчинствует, тем отчётливее осознаёт, что он не один.
«В Веронове тлело жжение. Тёмная муть застилала глаза. Он прислушивался к существу, которое в нём поселилось, и это существо требовало пищи. Этой пищей было то смертельное наслаждение, которое он пережил, и пережить которое снова стремился».
То есть Веронова одолел бес. Одолел конкретно его, экстремального художника, или речь о художниках всех времён и народов?
Александр ПРОХАНОВ.
Художник стоит перед бесовским искушением. Художник — существо очень опасное и опасливое. Он всё время на перепутье: или ты своим творчеством опускаешь человеческое «я» ближе к поясу, в пах, туда, где бушует неистовая звериная энергия. Либо своим творчеством поднимаешь этот центр ближе к сердцу, к дыханию, к глазам, к теменному оку, чтобы через них улететь в небеса. Поэтому у художника всегда есть два направления. Иногда они совпадают.
Сергей ШАРГУНОВ.
Например, в вашей прозе, где так много звериной энергии…
Александр ПРОХАНОВ.
Может быть, одним шагом ты опускаешься и опускаешь читателя в преисподнюю, а другим шагом, испугавшись этого, вытаскиваешь себя и своего читателя из этой бездны, поднимаешь его в горний мир.
Сергей ШАРГУНОВ.
Многие ваши книги написаны под впечатлением от поездок на войны, в «горячие точки». Можно даже заподозрить вас в упоении распадом и страданиями. Может, эта страсть сродни вероновской страсти?
Александр ПРОХАНОВ.
Нет. У меня есть четверостишие:
Я воевал в Анголе, в Мозамбике.
Мне были трудные заданья по плечу.
Я слышал мир в его предсмертном крике.
Вот почему ночами я кричу.
И я ездил для того, чтобы услышать этот крик мира. Такое не всегда можно услышать в московской квартире. Я его слышал. Слышал, как ревут от страдания континенты.
Сергей ШАРГУНОВ.
Но вы привозили с каждого поля страдания и войны ярких бабочек.
Александр ПРОХАНОВ.
Это тоже была таинственная страсть, которая говорит, может быть, о не совсем здоровой психике, не знаю. Но бабочками увлекались многие: от Гумбольдта до Набокова. Потому что бабочки и война — это разные измерения. Они не связаны друг с другом. Войны, на которых я был, протекали в тропиках, в саваннах, в джунглях, в сельвах, на берегах рек. А это места, где бушуют табуны бабочек. На них нельзя смотреть, оставаясь равнодушным.
Бабочка — это одно из самых реликтовых существ. На бабочке — в её прожилках, в оттенках, в лазоревых пятнах, в её каких-то серебряных складках, заложена картина молодой — ранней — земли. И бабочка — это одна из величайших метафор, метафора жизни души — Психеи. Потому что душа, рождаясь в мир, — молодая, неопытная, она хочет всё поедать, потреблять. Она поедает листы, накапливает свою плоть, телесность, жиреет, она отвратительна в своей жажде всё поедать. Потом она умирает, сходит в гроб, в саркофаг — становится куколкой. Она уходит в этот страшный затвор, во тьму — в кокон. Это вторая стадия — смерть души. А третья — воскрешение. Когда куколка в своём саркофаге оживает, у неё прорезаются крылья, она ими рассекает чехол и выходит потрясающим существом, которое уже не нуждается в еде — оно пьёт солнце. Солярное существо.
Сергей ШАРГУНОВ.
У вас никогда не было ощущения, что вы напророчили что-то зловещее? Если следовать мистической линии романа «Гость», получается, что вы тоже вызывали какие-то страшные события. Вспоминаю ваш роман «600 лет после битвы», который был воспринят как предсказание чернобыльской катастрофы.
Александр ПРОХАНОВ.
У меня не было такого ощущения. Я — не пророк, и даже не хочу мистифицировать это. Возможно, было нечто другое. Я всегда был очень актуальным писателем, всегда жил в потоках, которыми наполнена жизнь. А в этих потоках можно многое углядеть или со многим можно совпасть.
Чернобыльская катастрофа случилась в период, когда я писал роман об атомной станции в Удомле (это Калининская станция), не помышляя о катастрофе, а говоря о государстве. Но тогда шла перестройка. Я боялся перестройки, видел в ней большую аварию, которой подвержена страна. И когда я писал этот роман, то образ станции, образ атомного реактора был образом государства. Я думал: ведь перестройка может взорвать этот реактор, сломать государство. И в подтверждение этого случился Чернобыль, куда я сразу же улетел.
Сергей ШАРГУНОВ.
В редкие минуты умиротворения Веронов вспоминает прошлое, когда на природе был вместе со своей возлюбленной Верой. И это своего рода тоска по утерянному раю. «Они идут лесами. Красный сосновый жар. Пахнет смолой, муравьиным спиртом. Где-то рядом, в черничниках бродят медведи. Но им обоим не страшно, они идут, взявшись за руки, и в стволах, то слева, то справа мерцают озера. Он целует её, видя, как на стволе длинной тягучей каплей висит золотая смола, и в её волосах запутался листик черники».
А вам это близко — тяга к природе? Вы могли бы поменять бурную и полную страстей жизнь на такое отдохновение, на побег?
Александр ПРОХАНОВ.
Самое дорогое, что у меня есть, — это природа. В моей жизни был период, когда я четыре года жил в деревне, был лесником. Драгоценнейший период, как я сейчас понимаю. Мне удавалось в течение года видеть все календарные изменения русской природы: от суровых снегопадов, чёрных ночей до первого блеска лазури, до таяния первых снегов. Как гремят ручьи, как расцветают сначала белые цветы, потом золотые, потом красные, потом голубые. И потом всё это превращается в осенние октябрьские иконостасы, когда вся Россия — огромный иконостас золотых икон. И я всё это прожил! Это так прекрасно. Может быть, тем, что я дожил до своих лет, я обязан давним моим деревенским скитаниям.
Сергей ШАРГУНОВ.
Веронов хочет выйти из игры и избавиться от «гостя». Он идёт в монастырь, где отец Макарий совершает над ним отчитку. «Отец Макарий поднял крест, обратил его к Веронову. Голосом, похожим на вопль воскликнул:
— Изыди!
Веронов слышал, как с треском распадается грудь, хлещет из разорванных сосудов кровь. Наружу, выпутываясь из кишок, выскакивал кто-то огромный, волосатый, похожий на гориллу. Горилла с ненавистью на него обернулась. Он рухнул, опрокинув таз, ударился о каменный пол".
Как вы писали эту сцену? Вы наблюдали сеансы экзорцизма?
Александр ПРОХАНОВ.
Я наблюдал и продолжаю наблюдать, как Господь Бог отчитывает современное человечество, как из человечества изгоняется это огромное волосатое, мохнатое существо. Оно иногда убегает из человечества, и у того возникает иллюзия свободы. А потом оно опять возвращается и уютно сворачивается у него под сердцем, в кишках. Я всё это видел и вижу. Отдельный акт экзорцизма — нет, не видел никогда. Но я понимаю, что такое изгнание беса из истории, из человечества, из себя самого.
Сергей ШАРГУНОВ.
Веронов оказывается на праздновании Дня народного единства, когда на Боровицкую площадь, к памятнику святому благоверному князю Владимиру, стекаются разные политические силы: левые, правые, монархисты, либералы. И вот что там происходит.
«Веронова восторгало зрелище. В этих толпищах чудилась таинственная сущность империи, из которой, как магма, изливались народы, верования, учения, безумные идеи, таинственные мечтания. Причудливо смешивались, уходили вглубь, вновь появлялись, и ничто не пропадало бесследно, всё повторялось из века в век, из царства в царство. И сейчас в этом вареве возникало Государство Российское, уцелевшее после страшного падения. Оно вновь начинало своё угрюмое восхождение, как тесто, в которое Господь бросил небесные дрожжи».
Как вы считаете, возможно ли это примирение на основе общего дела, возможно ли слияние самых разных потоков русской истории?
Александр ПРОХАНОВ.
Слияние — нет. Но укрощение этих разрушительных противоречий возможно. Оно возможно, мне кажется, именно в ускорении жизни, в ускорении этого потока. Когда у государства возникает огромная цель или огромная опасность, или то и другое одновременно, то все наполняющие государство силы сливаются в общем желании преодолеть беду. Это самые счастливые периоды в истории государства, в том числе — в истории государства Российского. А потом, когда опять наступает застой, остановка, опять всё раскалывается на левых, на правых, и начинается извечная русская буза, смута, которая преодолевается только рывком вперёд.
Сергей ШАРГУНОВ.
Некоторые критики ругают ваши книги за излишнюю выспренность и цветистость. Например, журналист Ольга Романова в статье «Проханов и пустота» написала вот что: «Прохановскую прозу характеризует избыточность метафор, удачных и не очень. Символизируется и метафоризируется любой фрагмент реальности: вещи, еда, интерьеры, события, страны, континенты и т. д. Будто писатель пытается забить все щели в реальности словами, любой ценой удержать идейное единство ускользающего и враждебного мира». Что вы думаете по поводу этого пассажа?
Александр ПРОХАНОВ.
Он справедлив, и Ольга Романова, которая начинала как критик, а сейчас кончила «Русью сидящей», превратилась в пустоту как критик. И этот её пассаж: очень сильный, мощный, — ничем не кончился. То есть я не стал писать хуже после этого.
Сергей ШАРГУНОВ.
В финале романа Веронов, так и не справившись со злом в себе, уносится в тёмную бездну, погибает. Можно ли это назвать хэппи-эндом?
Александр ПРОХАНОВ.
Там хэппи-энд другой. После того, как он кидается в эту чёрную магму, в этот вар, там возникает картина русского зимнего поля, русской позёмки: бесконечной туманной, милой, очаровательной, бессмертной и тоскливой русской реальности. И поэтому ещё одна бедная душа, пройдя свой земной путь, погибает. Но позёмка остаётся. Остаётся щемящая и восхитительная русская любовь к своей стране, к её будущему неизбежному величию и к её сегодняшним горестям и несчастьям.
Сергей ШАРГУНОВ.
Александр Андреевич, вы написали страшный роман: зло вторгается в мир. Пожирает его — и будто бы нет спасения. Но всё-таки таинственный свет мерцает. Будем надеяться, что тьма отступит.
Вы — традиционалист, а у нашей программы «Открытая книга» на телеканале «Культура» есть традиция: гость оставляет автограф в своей книге. Буду вам благодарен за пожелание или даже наставление.
Александр ПРОХАНОВ.
Я тебе очень признателен. Со мной мало говорят об искусстве. Вот моё посвящение: «Дорогой Сергей, очень люблю тебя: поэта, революционера, мистика. Рад, что я твой гость!»
Сергей ШАРГУНОВ.
Спасибо, Александр Андреевич!
07:18 19.05.2020
«Гуси-лебеди»: сказка о духовной инициации Птицы в этой сказке символизируют некую ветвь гипербореев, которая переродилась.
Александр Елисеев
Сюжет этой сказочки кажется очень простеньким и наивным, но в ней, как, впрочем, и в других сказках, скрывается глубочайший смысл. Итак, начнём разбор. (Сказка в обработке А. Н. Толстого) «Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький. — Доченька, — говорила мать, — мы пойдем на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек. Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях. Вернулась девочка, глядь — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету! Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, — братец не откликнулся. Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Тут она догадалась, что они унесли ее братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава — что они пошаливали, маленьких детей уносили».
Родители Дочки и Сына - образы Неба-Отца и Матери-Земли. Их брак символизирует единство Небесного Рая и Земной Материи. Последняя просветляется Духовным, райско-ангелическим светом Первого. На метасоциальном уровне это единство символизирует венчание Царя на Царство, означающее мистический брак Власти с Землёй. Удаление Отца и Матери от Дочери и Сына, на самом деле, означает удаление человека от Рая и Духа (на метасоциальном уровне, соответственно, удаление от Монархии). И после этого сразу происходит отдаление друг от друга Брата и Сестры. Первый символизирует мужественный Дух, вторая – женственную Душу. При этом, брат предстаёт младшим, что выражает умаление самого духовного (райско-ангелического) - в пользу душевного (психоэмоционального). Заметим, что, в некоторых вариантах сказки, Сестра убегает от Брата к подружкам, что означает наращивание душевно-женственного.
Гуси-лебеди – здесь тоже налицо глубочайший символизм. Гусь являет собой двойственный образ. В мифах он выступает и как творец вселенной, и как птица хаоса. В основном, это, конечно, светлый персонаж. Египтяне верили, что именно великий гусь Гоготун снёс золоте яйцо, из которого вылупился бог Солнца Амон-Ра. В римском храме Юноны гусь являлся священной птицей. У эллинов он ассоциировался с Бореем – богом северного ветра, что указывает на его нордическую сакральность. Он же был птицей гиперборейского Аполлона. Но есть у него и некая тёмная сторона. Как водоплавающая птица, он хоть и устремлен к небу, но одновременно связан и с водой – символом первобытного, изначального хаоса. К слову, с морем-окияном связаны и сакральные птицы – Стратим и Алконост.
«Алконост, Сирин, Гамаюн и Стратим: птичьи образы Мировой Души»
Эллины считали, что именно гусь переносит души умерших в подземное царство Аида, то есть в страну теней, в Навь, в регион Души (не Духа).
«Вторжение теней»
Собственно говоря, туда же гуси (лебеди) и понесли Сына, ведь Лес – образ Нави. В данном плане указывается на искажение, инверсию изначальной, гиперборейской традиции Золотого Века. Гуси реализуют свою темную сторону. Нельзя пройти мимо метасоциального аспекта. В индоарийской традиции символом изначальной, гиперборейской касты Хамса является Лебедь, но её же символизирует и Гусь. (Сами Гусь и Лебедь являются птицей гиперборейского Аполлона.) Эта сверхкаста была тождественна всему гиперборейскому социуму, внутри неё не было раскола на священников, воинов и «хозяйственников», как нет его и внутри Царского начала.
Однако, какая-то часть гиперборейских «лебедей», чересчур переоценила своё могущества и попыталась стать «всесильными богами» - сугубо собственными усилиями. Они отказались от Духовной инициации, сделав ставку на инициацию Душевную. Стихия Души показалась им той Силой, которая способна сделать их бесконечно могущественными - и даже вечно живыми - в психофизической плане. Они восстали, и их восстание дало начало всей субверсивной Цепи, которая тянется и до наших дней. Оно же породило «языческое» многобожие, ставшее тайным или явным культом Гипер-Элиты. Оно и раскололо единый гиперборейский сверхсоциум, положив начало угнетению.
«Перерождение «Стражей»
«Истоки Подрыва»
Таким образом, Гуси-Лебеди символизируют некую ветвь гипербореев, которая переродилась. «Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела — стоит печь. — Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели? Печка ей отвечает: — Съешь моего ржаного пирожка — скажу. — Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся… Печка ей не сказала. Побежала девочка дальше — стоит яблоня. — Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели? — Поешь моего лесного яблочка — скажу. — У моего батюшки и садовые не едятся… Яблоня ей не сказала. Побежала девочка дальше. Течет молочная река в кисельных берегах. — Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели? — Поешь моего простого киселька с молочком — скажу. — У моего батюшки и сливочки не едятся… Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего — надо идти домой. Вдруг видит — стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается. В избушке старая баба-яга прядет кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками».
Три «Объекта», с которыми встретилась девочка, являются некими «порталами» ввысь, в Рай. Печь обладала у наших предков сакральным значением, служила своеобразным святилищем. Яблоня – образ Мирового Древа, нетварной, Божественной вертикали, пронизывающей тварные миры. Молочная Река – образ великой Райской реки, которая ниспадала на Северный полюс, разделяя Гиперборею на четыре части – крестообразно. (Ниспадает она и сейчас, но сама Гиперборея, сокрытая льдами, чувственно незрима.)
«Гиперборея как Речное Царство»
Сестра отказывается принять дары из этих «порталов». Она не готова к духовной инициации, хотя и желает обрести потерянную духовность в лице Брата. В результате, ей приходится пройти душевную (контр)инициацию в регионе Души, в Нави, в Лесу, в логове Бабы-Яги. Сама Яга – есть Мировая Душа, точнее, её больной, ветхий аспект.
«Баба-Яга, Мировая Душа»
Тут, правда, можно дать и такую интерпретацию. Сестра не пожелал пройти инициацию, что её и спасло. Будучи неготовой к ней она могла продвинуться не ввысь по Древу, а к его низу. Поэтому, нужно было начинать с более «низших», «простых» вещей. Инициатический сбой у переродившихся гипербореев произошёл потому, что они неправильно шли к Духу и оказались в регионе Души, где и были очарованы её стихийной Силой. Здесь сразу же вспоминает Р. Генон, который писал о «святых сатаны» - людях, которые занимались эзотерическими практиками, надеясь достичь неких запредельных вершин. Однако, путь туда для них оказался закрыт, и они попытались вернуться назад. Однако, это уже было невозможно, ведь во время этих практик произошли какие-то сильные изменения. Практикующие приобрели некое могущество, но оно не духовное, а душевное («психическое»).
«Великаны, змеи и контр-инициация»
«Девочка вошла в избушку: — Здравствуй, бабушка! — Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась? — Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться. — Садись покуда кудель прясть. Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядет — вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей: — Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу. Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала: — Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях покатается. Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять: — Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду. Девочка взяла братца и побежала. А баба-яга подойдет к окошку и спрашивает: — Девица, прядешь ли? Мышка ей отвечает: — Пряду, бабушка… Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой. А в избушке нет никого. Баба-яга закричала: — Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!.. Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит — летят гуси-лебеди. — Речка, матушка, спрячь меня! — Поешь моего простого киселька. Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла ее под кисельным бережком. Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо. Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня… — Яблоня, матушка, спрячь меня! — Поешь моего лесного яблочка. Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня ее заслонила ветвями, прикрыла листами. Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо. Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели ее, загоготали — налетают, крыльями бьют, того гляди, братца из рук вырвут. Добежала девочка до печки: — Печка, матушка, спрячь меня! — Поешь моего ржаного пирожка. Девочка скорее — пирожок в рот, а сама с братцем — в печь, села в устьице. Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к бабе-яге. Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой. А тут и отец с матерью пришли».
В древности пряжа выступала как некий мифопоэтический образ долгой жизни. Тут присутствовал и низший аспект, когда имелась ввиду жизнь, понимаемая сугубо в Душевном, «психическом» смысле, отличном от смысла Духовного. Именно бесконечного продления такой вот жизни и желают оккультные адепты, практикующие душевную, вампирическую инициацию (точнее, контр-инициацию). Эллины имели представление персонифицированной судьбе по имени Ананка. Она изображается женщиной, вращающей гигантское веретено. Это – Судьба, понимаемая как неумолимая, беспощадная закономерность. Тончайший мистик Юрий Стефанов считал, что именно Ананку имел ввиду Густав Майринк, когда рисовал образ черной «богини» Исаис-Асайи «Мы сможем понять, кто же она такая, только обратившись к тому эпизоду из «Серебряного башмачка», где ее космическая ипостась описывается в виде великанши в треугольнике, сотканном из черного дыма жертвоприношений; держа в своих бесчисленных руках бешено крутящееся веретено, она сучит пряжу из кровоточащей (вот и перекличка с вампиризмом – А. Е.) человеческой плоти».
«Метафизика вампиризма»
Здесь присутствует и Змеиная тема. «Когда Пряжа делается из животного материала, на первое место выдвигаются мотивы плодородия, выступающие прежде всего в ритуальной сфере, - сообщает В.Н. Топоров. - Ср. восточнославянский заговор от змей: «у чистом поли на синим мори стоиць дуб широколист, под тым дубом вовцы [овцы] стары, пераяры, черная вовна [волна, т. е шерсть]. На той вовне ляжиць змея змеиная» (Е. Романов, Белорусский сборник V, No 280, с. 108). Связь дуба, шерсти и змеи отсылает к мотиву змея под мировым деревом (в заговорах мотивы шерсти и змеи иногда объединяются даже в имени змеи - Шкуропея). В одном из хеттских ритуалов, где фигурируют змея и шерсть (hulana, слово того же корня, что рус. волна, «шерсть»), упоминается и веретено (hulali) и действие прядения - наматывания (hulaliia-)… Пряжа и прядение, как правило, связаны с женщиной. Прядёт Пряжу женский персонаж, продолжающий древнерусскую Мокошь - Мокуша или Кикимора. С прядением и Пряжи часто связана хозяйка нижнего мира». («Пряжа») Таковой хозяйкой нижнего мира и выступает Яга, являющая собой ветхий аспект Мировой Души. Она пытается уничтожить индивидуальную душу (Дочь), желает съесть, поглотить её. Но на помощь Дочери приходит Мышь.
Образ Мыши, несмотря на её малый рост, весьма огромен. Он, конечно, менее светлый, чем образ Гуся (Лебедя), тут явно выражены хтонические черты. В мифах Мышь пугает до смерти, в неё превращаются проклятые. Кроме того, она разбивает Золотое Яйцо – символ целостности, полноты, холистичности. Можно также увидеть в этом указание на раскол и разделение единой гиперборейской Птичьей (Гусиной и Лебединой) касты. Если Священная Птица сносит Золотое Яйцо (Деду и Бабе), то Мышь его разбивает. (При этом, она орудует хвостиком, который можно считать образом Змея, орудующего в Раю.) Однако, Мышь не чужда и гиперборейской сакральности. «В Греции начиная с гомеровской эпохи был распространён культ Аполлона Сминфейского (от σμίνθος «мышь»), атрибутом, символом и священным животным которого была мышь, - отмечает В. Н. Топоров. - Иногда Аполлон Сминфейский изображался стоящим на мыши. Аполлон был не только истребителем мышей и охранителем от них, но и их покровителем… В Древней Индии мыши связывались с Ганешей — сыном Рудры, который типологически сопоставим с Аполлоном и Асклепием. В некоторых традициях мышь участвует в космогонических мифах или даже выступает в функции культурного героя. («Мышь»)
В данном случае Мышь как бы искупает свою вину, исправляет своё инверсивно-разрушительное деяние. Если Гусь (Лебедь) реализует темную сторону, то она задействует сторону светлую, восполняя «убывающую» сакральность. Сестра проявляет свою волю к духовному преображению, к воссоединению с Братом. Она устремляется к светлой стороне Мыши, что означает преображение звериного, животного, душевного начала. И, таким образом, Сестра становится готовой к спасительной духовной инициации. Она принимает дары от Реки, Древа и Печи. Сказка завершается воссоединением Души (Сестры) и Духа (Брата), а также возвращением Райского Неба-Отца и просветленной им Матери-Земли.
«Василиса Премудрая и высшие Воды»
«Кот Баюн, укрощённое Рацио»
«Серый Волк и Навьи путешествия»
«Метафизический треугольник: Иван Царевич, Кощей и Марья Моревна»
«Соловей-Разбойник: инверсивная человеко-птица»
«Феникс (Жар-птица) – аспект Огня»
«Варяжский орден гиперборейского грифона»
«Духовный полёт и душевное противодействие»
Богатырский цикл, также связанный с темой Духовного и Душевного.
«Микула Селянинович, Святогор и Земная Душа»
«Вольга и Микула: трехварновый уровень воссоединения»
«Царь Мира, Илья Муромец и путь Героя»
«Дунай Иванович и Настасья: разрушительный гиперкшатризм»
«Богатырь Михайло Поток и Змеиная кровь»
«Алёша Попович, богатырская троица и сверхварновое восстановление»
