Хайдеггер говорит об открытости бытия как экзистенции в предельных ситуациях, перед лицом опасности, смерти и т. д.
как условии человеческой экзистенции, экстремальные ситуации обостряют ценность жизни как экзистенции.
На русском можно начать читать о Хайдеггере у Гайденко (доктор, профессор)
Особо Хайдеггером я не интересовался, меня интересуют крупные движения в масштабах всей философии… почему и как движется мышление, в каких пределах, отчего и почему… почему одно направление сменяет другое, где сейчас философия как мышление находится в сравнении со временами Сократа и Платона, досократиками.
Принцип, внесенный др.-греч. мыслью, в особенности Платоном, и ставший краеугольным камнем всей последующей европ. философии, состоит, по Xайдеггеру, в понимании мышления как видения, как постоянного присутствия и неподвижного пребывания бытия перед-глазами. При таком понимании мышления и соответственной — вневременной — трактовке бытия становится невозможным понимание его как «свершения» фактическо-историч. жизни. В противоположность этой традиции X. употребляет для характеристики истинного мышления термин «вслушивание» (Vernehmen, Hören): бытие нельзя видеть, ему можно только внимать. Преодоление метафизич. мышления и метафизики в целом есть, по X., вопрос о возвращении к изначальным, но не реализованным возможностям европ. культуры — к той «досократовской» и «допарменидовской» Греции, к-рая еще жила «в истине бытия». Такое возвращение, по X., возможно потому, что (хоть и «забытое») бытие все же живет еще в самом интимном лоне этой культуры — в языке: «Язык — это дом бытия» («Platons Lehre von der Wahrheit», Bern, 1947, S. 61). Совр. отношение к языку как к орудию, к-рое выразилось в самом отождествлении языка (как «речи») с частью человеч. тела, с вещью, превращает язык из «дома бытия», каким он был первоначально у всех народов, в простой «предмет», в сущее наряду с др. сущим. Язык технизируется, становится средством передачи информации и тем самым умирает как подлинная «речь», как «речение» (Reden), «сказание» (Sage). Вместе с его смертью теряется та последняя нить, к-рая связывала совр. человека и его культуру с бытием, иссякает источник жизни этой культуры, а сам язык становится мертвым. Поэтому задача «прислушивания к языку» рассматривается X. как всемирно-историческая. Поскольку язык продолжает жить (прежде всего в произв. поэтов — не случайно X. исследует творчество Гёльдерлина, Рильке, Тракля, С. Георге), постольку вслушивание в то, что язык «сказывает» — ибо, по X., не люди говорят «языком», а язык «говорит» людям и «людьми» (см. «Unterwegs zur Sprache», Pfullingen, 1959, S. 147) — ставит человека в «просвет» (Lichtung) бытия, открывает «истину бытия». Свою «спекулятивную филологию» X. развивает в русле традиций нем. романтизма (Гамана, Новалиса и позднего Шеллинга), выражая романтич. отношение к иск-ву как хранилищу бытия, дающему человеку «защищенность» (Geborgenheit) и «надежность» (Verläßlichkeit). Преодоление «болезней» совр. мира, восполнение утраты человеком всего «священного» X. видит не на пути создания «нового мифа», а на пути возвращения к «истокам», к самому древнему («Holzwege», S. 96). Так выразилось тяготение X. к изначальной простоте крест. быта, к жизни в «интимной близости» к вещам и земле, его нелюбовь к большому городу (настроение, впрочем, традиционно-немецкое, восходящее еще к Лютеру), что сочетается у X. с «новейшими» настроениями — «любовью к смерти», к судьбе, тяготение к «истоку» всего сущего — «ничто».
23:56 20.09.2017
О Хайдеггере и его философии из бесконечного множества литературы о нем могу посоветовать разве что книгу Дугина (самого Хайдеггера читать без подготовки будет сложно и непонятно)
Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер: философия другого Начала. Том 1.
Представляем вниманию читателей текст книги Дугина А.Г. «Мартин Хайдеггер: философия другого Начала». В книге известного российского философа, политолога и социолога представлено изложение концепции истории философии Мартина Хайдеггера на основе его малоизученных произведений среднего периода (1936−1945). Согласно Хайдеггеру, западноевропейская философия подошла к своему логическому концу. Отныне открывается перспектива «другого Начала» философии, в противном случае человечество ожидает «конец истории».
Книга предназначается широкому кругу читателей, интересующихся философской, гуманитарной, социологической проблематикой, в том числе студентам и аспирантам философских и социологических факультетов.
Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер: философия другого Начала, 2010. — 84×108/32, 389 с. ISBN 978−5−8291−1223−3 УДК 1/14 ББК 87
Оглавление:
Раздел 1. Seyn und Sein
Глава 1. Встреча с Хайдеггером приглашение к путешествию
Мышление и его авторитеты — Хайдеггер: великий или величайший? — Хайдеггер в СССР: дальняя полка спецхрана и напрасные тщания Бибихина — Хайдеггер как самый западный из западных философов — Хайдеггер и метаязык новой философии — Молчание Хайдеггера — Случайность удач — Философ как идентичность — Мыслить словами: индоевропейские зоны мышления — Мыслить по вечернему
Глава 2. Бытие и сущее
Различение («ontologische Differenz») — Das Sein и das Seiende — Сущее легко понять: основание мышления — Бытие есть проблема: ведущий вопрос философии — «Ведущий вопрос философии» был сформулирован некорректно
Глава 3. Фундаменталь-онтология
Сложность Bezug'а — Онтика — Онтология — К фундаменталь-онтологии
Глава 4. Das Seynsgeschichtliche
Die Geschichte и Seyn — Посыл и скачок — Seynsgeschichte как соучастие в бытии (Seyn) — Seyn ist Zeit — Три пласта истории — Sein в онтологическом срезе истории — Язык и глагол «быть» в Seynsgeschichte
Глава 5. Начало и конец западноевропейской философии
Почему вечер? — Великое Начало и даймон философов — φύσις и lόgoz — ἀλήθεια в первом Начале — Катастрофа платонизма (идея и представление) — Хайдеггер и христианство (платонизм для масс) — Декарт: наука и метафизика Нового времени — Vorsetzende Durchsetzung — Опредмечивание вещей — Гегель: порыв «Большой Логики» — Ницше и Конец философии
Глава 6. Seynsgeschichtliche антропология Хайдеггера
Вина человека — tὲcnh как западноевропейская судьба — Свобода и воля
Глава 7. Другое Начало (der andere Anfang)
Предпосылки другого Начала — Переход (übergang) — Ereignis — Последний Бог — Человек в другом Начале (новый гуманизм)
Глава 8. Seynsgeschichte и политические идеологии ХХ века
Фундаменталь-онтологический метод и область его применения — Американизм и планетэр-идиотизм либералов — Метафизика коммунизма: Machenschaft — Политическая идеология Третьего пути
Глава 9. «Всё еще не»
Метафизика задержки — Человек Начала
Глава 10. Хайдеггер как великая веха
Раздел 2. Das Geviert
Глава 11. Описание das Geviert
Значение слова «das Geviert» — Четверица (Geviert) и Seyn-бытие — Состав четверицы (Geviert'а) — Война в четверице (Geviert'е) — Небо — Небо и мир — Земля — Ураногеомахия — Боги Начала — Люди Geviert'а — Войны богов и людей — «Мы думаем об остальных трех» — Зачеркнуть Sein — Люди и боги как соседи — Ось антропотеомахии — Seyn-бытие как «между» — Geviert и Ereignis — Вещь (Ding) — Вещь идары Geviert'а
Глава 12. Geviert как карта Начала и отступления от него
Пустыня растет — Идея застилает Небо — Земля обратилась в материю — Человек человеческий — Вытесненные боги — Судьба перекрестья — Geviert и схоластика — Geviert в метафизике Нового времени — Gestell как судьба — Индустриальная трансформация четверицы — Симулякр
Глава 13. Geviert в другом Начале
Geviert и горизонт будущего — Geviert как цель (воля к решению)
Раздел 3. Dasein
Глава 14. Три этапа развертывания философии Мартина Хайдеггера
Глава 15. Dasein и история философии (от первого Начала к концу философии)
Dasein как озарение и как вывод из историко-философского — анализа — Концептуальные предпосылки возникновения Dasein — Историко-философские пролегомены к философии Хайдеггера — Досократики — Платон — Схоластика — Онтологический треугольник — Онтологические трансформации в философии Нового времени. Рациональная онтология субъекта у Декарта -Эмпирическая онтология — Монада Лейбница — Онтологическое сомнение Канта — Фихте и Гегель: преодоления кантианского пессимизма — Ницше — конец философии — Гуссерль
Глава 16. Dasein и его экзистенциалы
Введение Dasein — Da и Sein — Вот-бытие — La realite humaine — Опыт Dasein как явление языка и как взрыв — От эссенции к экзистенции — Три онтологических среза — Dasein как бытие-между — Экзистенциалы Dasein — In-der-Welt-sein (бытие-в-мире) — «Бытие-в» и «бытие-с» — Забота (die Sorge) — Заброшенность (Geworfenheit) — Befindlichkeit (находимость) и страх — Verstehen (понимание) — Речь (Rede) — Stimmung
Глава 17. Неаутентичный режим экзистирования Dasein'а
Аутентичность и неаутентичность Dasein'а — Всепронизывающая повседневность — Распад (Verfallen) — Болтовня (Gerede) — Любопытство (Neugierigkeit) — Двусмысленность (Zweideutlichkeit) — Страх как бегство — Фигура das Man — Das Man как эсзистенциал Dasein'а
Глава 18. Аутентичный Dasein
Аутентичный Dasein и бытие — Бытие, которое «вот» и которое есть — Пространственность как экзистенциал Dasein'а — «Кто» аутентичного Dasein'а — Бытие к смерти (Sein zum Tode) — Совесть (Gewissen) — Позитивность аналитики Dasein'а во обоих режимах — Dasein и Seyn
Глава 19. Zeit-время и его горизонты
Введение выражения Zeit-время — Конечность Zeit-времени — Три экстаза Zeit-времени
Образец текста из книги Дугина Глава 1. Встреча с Хайдеггером: приглашение к путешествию
Мышление и его авторитеты
Мартин Хайдеггер — в высшей степени фундаментальный автор. Он принадлежит к тем фигурам в истории мысли, которые неизбежны. Многое можно опустить, рассмотреть факультативно, перелистать на досуге. Но есть нечто, что требует внимательного и тщательного изучения. Без этого изучения наши представления о мышлении, философии, истории культуры будут ущербны, неполны, фрагментарны, а значит, недостоверны.
Хайдеггер необходим любому, кто живет в сегодняшнем мире, в сегодняшней России, и хоть как-то пытается обосновать факт своего наличия, присутствия. О присутствии, конечно, чаще всего говорить не приходится, — ведь «при-сутствие» этимологически означает быть при сути, а кто сейчас при сути? — но хотя бы о наличии… И тот, кто хоть как-то задумывается о своем наличии, тот мимо Хайдеггера пройти не может.
Мы не можем мыслить, и в частности, мыслить о своем наличии, о себе, о мире, о жизни и смерти, без опоры на ту или иную школу мысли. Если мы сами не ведаем, какая философская система лежит в основании нашего мышления, это не значит, что такой школы нет. Она есть обязательно, ведь наши мысли и представления мы откуда-то почерпнули. Если внимательно отнестись к содержанию своего сознания и провести его инвентаризацию, мы скоро заметим — вот это в нем от Гегеля, это от логики Аристотеля, это от Платона, это отзвук мысли Декарта, а это Юма, эти мысли взяты из арсенала богословия, а эти — из марксизма, тут заметно влияние Канта, а здесь чистый осколок Шопенгауэра. То обстоятельство, что философия доходит до нас не непосредственно, а через сотни полуанонимных отголосков — в школе, семье, обществе, СМИ, образовании, бытовых разговорах и обрывочном потреблении культуры — ничего не меняет. Нам кажется, что это думаем мы сами, но такая иллюзия возникает только от невежества или плохого образования. Стоит нам начать работать над собой, и мы быстро поймем, что мы просто постоянно цитируем, и чаще всего те источники, о существовании которых не догадываемся. Поэтому любой человек, пожелавший мыслить честно, начнет с определения авторитетов и референтных систем мысли — в философии, науке, искусстве. Мыслящий человек — это всегда немного философ. А философ всегда принадлежит к какому-то направлению мысли — он либо следует за религиозной философией, либо он кантианец, либо гегельянец, либо либерал, либо марксист, либо фрейдист, либо позитивист, либо ницшеанец, либо структуралист, либо сторонник философии жизни, либо солипсист, либо экзистенциалист, либо материалист, либо дарвинист <nobr>и т. д.</nobr> В очень редких случаях философ способен осуществить интересный и оригинальный синтез разных направлений, а еще реже — с перерывами в столетия — появляются те мыслители, которые прокладывают новые пути и открывают всем остальным по-настоящему новые горизонты. Это великие люди, которые отмечают вехи мышления всего человечества, и оно помнит о них веками и чтит их. Тот, кто понимает великих и занимает одну из возможных философских позиций, тот обеспечивает себе статус философа, а значит, полноценно мыслящего существа. И тут главное — честность: надо в первую очередь склониться перед авторитетом (даже с задней мыслью как-нибудь позже его опрокинуть) и мыслить себя и мир в сени великих идей и теорий. Тот же кто стремится к оригинальности любой ценой, тот надолго в философии не задерживается — место таким на рынке.
Хайдеггер: великий или величайший?
Среди великих мыслителей Хайдеггеру может быть отведено два места — в зависимости от того, как мы на него посмотрим, до какой степени мы его изучим и в какой мере мы ему поверим.
Как минимум Хайдеггер является величайшим мыслителем современности, входящим в плеяду лучших мыслителей Европы от досократиков до наших дней. В этом смысле его называют «принцем философов», «князем философов». Даже те, кого его философия оставляет равнодушными или кто с ней не согласен, опираясь на иные идеи и движения мысли, безусловно, признают его величие. В качестве просто великого философа мировой истории Хайдеггер общепризнан. Никто в серьез это не оспаривает, но либо спокойно проходит мимо, увлекаясь иными направлениями в философии, либо как-то реагируют на его мысли, используют его термины (Dasein, экзистенция, Angst <nobr>и т. д.</nobr>), позволяют себе увлечься им.
Иное место в истории философии, которое может быть отведено Хайдеггеру, следует признать в том случае, если мы полностью поверим самому Хайдеггеру, погрузимся в его мышление, сделаем его своим высшим авторитетом. Иными словами, Хайдеггер в пространстве хайдеггерианства будет существенно отличаться от Хайдеггера в усредненной и конвенциональной истории философии. В этом случае, Хайдеггер откроется не просто как великий философ, наравне с другими великим, но как величайший из них, занимающий место последнего пророка, который завершает развертывание первого этапа философии (от Анаксимандра до Ницше) и служит переходом, мостом к новой философии, которую он только лишь предвосхищает в своих работах. В таком случае Хайдеггер открывается как фигура эсхатологическая, как финальный толковать и изъяснитесь самых глубоких и загадочных тем мировой философии и создатель радикально нового мышления. В этом случае он может рассматриваться как фигура религиозного пантеона, как «посланник самого бытия», провозвестник и подготовитель величайшего события, где завершится старая история европейского мира и начнется новая, некогда до селе не бывшая.
Мне представляется, что для наиболее верного понимания Хайдеггера более конструктивен второй подход, даже если на каком-то этапе — в отдаленном будущем — и будет пересмотрен, в нем мы сможем погрузиться в мышление Хайдеггера более полно и совершенно, не пытаясь истолковать его через апелляции к иным авторитетам (и их разрозненным следам в нашем сознании), но, позволив Хайдеггеру беспрепятственно сообщить нам то, что он силился сообщить. И лишь приняв это послание в основных чертах, поверив в его значение и его неизбежность, можно будет — если понадобится — занять в отношении него определенную дистанцию. Никто не говорит, что хайдеггерианцами надо становится всем и навсегда, но этот мыслитель совершенно точно заслуживает того, чтобы посвятить ему определенное интеллектуальное время, достаточное для того, чтобы сказать — с легкой ноткой сомнения в голосе — «кажется, мне что-то в нем понятно.» У кого-то этой займет годы, у кого-то десятилетия. Кто-то поскользнется при первых шагах. Но этот опыт стоит того. Изучая Хайдеггера, мы изучаем философию в ее современном состоянии. Она именно такова, и противопоставить этому нечего.
Хайдеггер важен не только для профессиональных философов, а для них он просто необходим (современный философ не знающий Хайдеггера смешон), но и для людей, претендующих на минимальную компетентность в вопросах культуры — для гуманитариев, политиков, художников, психологов, социологов, всех тех, кто по зову сердца или по долгу службы имеет отношение к судьбе человека и человечества, общества, истории.
Хайдеггер в СССР: дальняя полка спецхрана и напрасные тщания Бибихина
Наследие Хайдеггера в русскоязычном контексте явление глубоко специфическое.
Во-первых, его труды, его идеи, его философия, его интеллектуальная и мировоззренческая позиция в советское время были отнесены в самые опасные и неприемлемые идеологические ячейки, помещены в самые далекие и закрытые разделы спецхрана, были вменены «яко небывшие», и любой интерес к Хайдеггеру рассматривался как гносеологическое преступление или совершенно пустое занятие. Даже критике идей Хайдеггера не уделялось почти никакого внимания. Таким образом, Хайдеггер как и многие другие немарксистские философы был для позднесоветской (не говоря уже о ранее советской!) философии закрыт. Его читали, переводили и обсуждали из-под полы, что наложило отпечаток на качество этого прочтения, переводов и обсуждений.
Тем не менее, группа советских философов, отбивших право заниматься критическим прочтением Хайдеггера, во главе с покойным В.В.Бибихиным, зачинателем позднесоветской хайдеггерианской школы, все же сложилась, и из этого крайне немногочисленного кружка вышло большинство имеющихся переводов. Многие были сделаны еще в советское время и имели хождение в виде самиздата.
Не ставя под сомнение искренность этих энтузиастов, следует заметить, что их переводческое творчество и степень проникновения в Хайдеггера оказались совершенно неудовлетворительными. Сложность идеологических условий, ограниченность доступа к источникам, специфичность философского образования, недостатки филологических знаний и вообще, полная неадекватность позднесоветской социальности простору хайдеггеровского мышления ответственны за то, что с интеллектуальным массивом этого круга можно без сожаления попрощаться, если мы не хотим вечно биться с химерами исторической эпохи, столь ничтожной, что она никак в чем-то никак не может кончиться до сих пор.
Представляется, что Бибихин и его единомышленники, на самом деле, горячо увлеклись Хайдеггером, но кроме этой горячности в переводах и изложениях Хайдеггера ничего нет. Читать их не возможно совершенно, так как эти тексты очень много говорят нам о трудах, состояниях, стараниях и страданиях самого Бибихина и других переводчиков, но практически ничего — кроме случайных совпадений — не говорят нам о Хайдеггере, либо дают такую картину, от которой волосы становятся дыбом. Если эти тексты признать за корректный перевод текстов Хайдеггера, то довольно быстро придется признать, с сожалением, что Хайдеггер сам не понимал, что он говорит и пишет. Одним словом, мы имеем дело с полным бредом.
Хайдеггер как самый западный из западных философов
Второе обстоятельство заключается в том, что Хайдеггер является фундаментальным звеном западно-европейской философии и соответствует внутренней логике ее развития. Поэтому в целом он внятен западно-европейскому философу, свободно ориентирующемуся в таксономии идей и теорий этой западно-европейской культуры. Чтобы понять Хайдеггера надо быть как минимум европейцем, так как сам Хайдеггер постоянно подчеркивает, что он мыслит в Европе, о Европе и для Европы, как особого историко-философского и цивилизационного целого. Догматический марксизм и русская интеллектуальная среда, довольно запутанная и в последние десятилетия СССР и сейчас, пересекаются с магистральным развитием западноевропейского человечества весьма фрагментарно, эпизодически и по касательной. Мы мыслим себя европейцами, и в каких-то вопросах мы на них походим (внешний вид, фенотип, язык, религия, социо-политическая система <nobr>и т. д.</nobr>), но философия высвечивает нюансы, мысль — та область, где обмануть или подтасовать положение дел сложнее всего, и в этой сфере западно-европейского в нас чрезвычайно мало. Если оно и есть, то оно карикатурно, а скорее всего, мы имеем дело с особой разновидностью русского мышления, еще слабо осознанной нами самими, не говоря уже о других культурах. Хайдеггер в чем-то квинтэссенция западной мысли, которая является боле глубокой, более центральной и, в то же время, более западной, нежели в случае других мыслителей, к которым прорваться проще (хотя также не просто).
Спокойное, размеренное и аккуратное прочтение Хайдеггера с сохранением собственного достоинства, это, пожалуй, самое серьезное испытание для нашего русско-европейского диалога.
Хайдеггер и метаязык новой философии
И наконец, третье: Хайдеггер сознательно ставит перед собой задачу учреждения нового языка философии, своего рода метаязыка. Это вытекает из его специфической философии языка (Sprachphilosophie), которую он разрабатывает параллельно общему развертыванию своей мысли. Сущность этого подхода состоит в
1) демонтаже влияния на язык и его структуры западноевропейской философии и метафизики (с их логикой, грамматикой, имплицитной онтологией <nobr>и т. д.</nobr>), то есть в отказе от изложения философских тем в контексте того метаязыка, который западноевропейская философия выработала и утвердила за две с половиной тысячи лет своей истории;
2) возврате к словам (вместо терминов, категорий, понятий) и их первоначальном внефилософскому смыслу, к их этимологии, их собственному дологическому и дометафизическому содержанию и, наконец,
3) выработке нового метаязыка для новой философии, который будет на сей раз строиться на основании слов, вещающих о бытии по траектории, радикально отличной от сообщений прежнего философского дискурса.
Этот уровень хайдеггеровских текстов требует грандиозных усилий уже для полноценного европейского философа (шире, мыслящего европейца), что представляет сложность для германоязычных читателей, но еще большую сложность для носителей других европейских языков. Этот вопрос — корректной интерпретации и адекватных переводов Хайдеггера — решался в европейской философии в течение всего ХХ века, что породило своего рода хайдеггеровский словарь, с которым оперируют философы с опорой на веер переводов, каждый нюанс которых представляет тему особых дискуссий. В это постижение и перевод Хайдеггера включены не только философы, но и филологи, историки, античники, психологи, так как трудность понимания Хайдеггера является не технической проблемой, но вопросом выбора радикального поворота на западной философии, к которому призывал Хайдеггер. Переводя, толкуя и комментируя Хайдеггера, европейцы соучаствуют в этом повороте. Сложности при переводе его текстов на французский или английский возникает не меньше, чем на русский, но около столетия на этим бьются лучшие умы Европы, начиная с тех, кто читал и старался понять его в оригинале одним из первых (например, Жан-Поль Сартр, очень многим обязанный раннему Хайдеггеру — в том числе и названием своей философии — «экзистенциализм»).
Молчание Хайдеггера
Нельзя опустить из виду при знакомстве с Хайдеггером и того исторического обстоятельства, что он принадлежал в 20-е — 40-е годы к философско-идеологическому направлению «Консервативной Революции» (вместе с такими выдающимися мыслителями как Э. Юнгер, Ф.Г.Юнгер, О. Шпенглер, О. Шпанн, К. Шмитт, А. Мюллер ван ден Брук, В. Зомбарт, Ф. Хильшер <nobr>и т. д.</nobr>), которые, находясь в оппозиции национал-социализму Гитлера и отвергая примитивизм и брутальность его популистской пропаганды, в целом были вынуждены так или иначе конформировать с ним не только из сображений условий существования в тоталитарном режиме, но и в силу того, что они разделяли (причем самостоятельно и намного раньше, чем нацисты)
· политический романтизм и идеализм новой Германии;
· идею о необходимости возврата Европы к традиции и мифу, к корням;
· императив одновременной борьбы с либерализмом (Англией, США) и марксизмом (СССР) как с двумя выражениями одного и того же ценностного нигилизма (прагматистского, в одном случае, и пролетарского, в другом);
· ницшеанский диагноз гуманитарной болезни Европы и необходимость нового героизма <nobr>и т. д.</nobr>
При этом Хайдеггер, не колеблясь, в 30-е и 40-е годы открыто критиковал те аспекты национал-социализма, которые он считал ошибочными, с точки зрения своей философии. Так, он жестко выступал против идеи «мировоззрения», «ценностей», «тотальности» «политической науки», считая их выражением современного нигилизма, против которого, по его убеждению, «истинный» национал-социализм (точнее, консервативный революция) был призван бороться. В книге «Введение в метафизику"(0−0), в частности он говорит: «То, что сегодня вброшено на рынок в форме философии национал-социализма, не имеет никакого отношения к истине и величию этого движения (то есть с осмыслением связей и соответствий между современным человеком и планетарно детерминированной техникой) и ловит рыбку в мутной воде «ценностей» и «тотальностей». В этой фразе очевидно, что Хайдеггер мыслит национал-социализм через идею Эрнста Юнгера и программной работы «Труженик"(0−1−1); Хайдеггер считал идеи Юнгера совершенно адекватными, и полагал на первых порах, что национал-социализм способен эволюционировать именно в этом направлении — в направлении его «истины» и «величия», что означала в направлении юнгеровского прочтения его миссии. Впрочем, и сам Юнгер, ухвативший нерв немецкой консервативной революции и оформивший свои интуиции в фундаментальный манифест «Труженика» (Der Arbeiter), быстро оказался в Третьем Райхе во внутренней эмиграции и утратил какое бы то ни было влияния на интеллектуальные процессы, не говоря уже о политических, от которых он был всегда далек.
Формально прямое сотрудничество Хайдеггер с нацистами длилось всего 9 месяцев, когда он выполнял функции ректора Фрайбургского университета и, соответственно, был вынужден провозглашать и делать определенные вещи, которые от него требовала национал-социалистическая партия, членом которой он стал 1 мая 1933 года, и оставался вплоть до 1945, несмотря на свою постепенную маргинализацию в рамках режима и накопление к нему серьезных претензий.
Показательно, что Хайдеггер был наверное единственным культурным деятелем такого масштаба (если его масштаб вообще сопоставим с кем бы то ни было), который после 1945 ни разу не покаялся за своей прошлое, не признал это «ошибкой», не подверг национал-социализм сокрушительной критике. Хайдеггер просто молчал, и так как молчание в его философии имеет фундаментальное значения одного из диалектов, на котором бытие говорит о самом себе, то мы можем трактовать это «молчание Хайдеггера» по-разному (как, впрочем, и все остальные аспекты его творчества).
Благодаря тому, что Хайдеггер в 20−40-е годы оказал решающее влияние на многих выдающихся философов, которые оказались в стане победителей после 1945, — от фрейдомарксиста Герберта Маркузе (бывшего его учеником) и уже упоминавшегося коммуниста Сартра до его ученицы (и бывшей любовницы) еврейки Ханны Арендт, жестко критиковавшей все формы тоталитаризма и эмигрировавшей в США, где она сделала блестящую академическую карьеру, -- в общефилософском контексте эпизод сотрудничества с режимом Гитлера и даже его позднейшее «молчание» были вежливо забыты (хотя период с 1933 по 1945 год был одним из самых плодотворных в философской деятельности Хайдеггера), и кроме некоторых поверхностных скандалистов (вроде Виктора Фариаса (0−1−2)) эту тему никто больше не трогал. Хайдеггер слишком много значит для Запада, чтобы им бросаться, даже в том случае, если его поступки выходят за рамки общепринятых норм общественной морали. Гениям прощают все.
Очевидно, что для СССР, да и для современной либерал-демократической России, эти политические детали личной судьбы Мартина Хайдеггера, никак не способствуют его адекватному пониманию, и подталкивают к заведомому неприятию, предвзятости, или к избирательности в отношении его идей и текстов (в первую очередь, относящихся к периоду 30-х годов).
Случайность удач
Если свести воедино все трудности становится ясным, что Хайдеггер представляет для нас сегодня неизвестную величины. Если и есть что-то вменяемое в том, что о нем писали или что из него перевели, то это случайно. Русские очень успешны в имитации, мы часто легко можем воспроизвести того, чего совершенно не понимаем, и что остается для нас внутренне чуждым. В этом пластичность нашей культуры. Поэтому единичные успехи и удачи в осмыслении Хайдеггера правильнее всего было бы списать на случайные совпадения или удачные имитации. Даже автоматический машинный перевод текстов Хайдеггера на русский может в редких случаях дать занятный результат. Есть такие удачи и в русской хайдеггериане. Но так как без предварительного постижения Хайдеггера либо в оригинале, либо через адекватные переводы на европейские языки, отличить удачу от провала невозможно, то полезнее было бы поставить перед собой задачу выстроить все с нуля. Строители знают, что перестройка аварийного здания обходится многократно дороже, длится дольше и ставит множество дополнительных проблем, чем снос и возведение с нуля.
Этим и предлагается заняться, кто случайно или осознанно заинтересовался фигурой и философией величайшего из мыслящих людей — Мартина Хайдеггера.
Хайдеггера мы не знаем. Поэтому я предлагаю пока еще не начать узнавать, но совершить путешествие в направлении Хайдеггера, подобно тому, как Евгений Головин (кстати, один из первых и самых глубоких знатоков Хайдеггера в России) предлагал «приблизиться к Снежной Королеве"(0−1−3).
Философ как идентичность
Хайдеггер, как мы уже говорили, мыслит и представляет себя исключительно в русле и в рамкахзападноевропейской философии. Это замечание чрезвычайно важно для точного определения местоположения хайдеггеровской мысли. Если и можно считать Хайдеггера религиозным типом (как многие делают), если и напрашивается сама собой параллель Хайдеггера с традиционалистской критикой современной западной цивилизации (1), то мы должны максимально отложить подобные сопоставления и вначале познакомиться с Хайдеггером в том контексте, к которому он принадлежал, хотел принадлежать, в котором он осмыслял свое место и свое значение.
Хайдеггер был философом, еще точнее западноевропейским философом, ответственным за все наследие западноевропейской онтологии и метафизики, сформированной им, прекрасно в нем ориентирующийся и знакомый с мельчайшими его нюансами.
Хайдеггер всю жизнь старался держаться в рамках ее аксиом, даже ставя своей целью эти аксиомы взорвать, трансформировать и низвергнуть. С немецкой педантичностью он следовал от того момента, который считается конвенционально началом западной европейской философии, то есть, от досократиков, к тому, что конвенционально (или чуть менее конвенционально) считается ее концом, то есть к Ницше. Хайдеггер видит свое собственное место в этой цепи как резюмирующий момент для всей западной философии, поэтому ему внятны все этапы, каждый из них рассеивается на целый веер значительных подробностей и много говорит философу. Анаксимандр, Гераклит и Парменид составляют троицу досократического мышления. Платон и Аристотель — высший пик греческой мысли и создатели всей последующей европейской философии и культуры. Средневековье и католическую схоластику Хайдеггер считает лишь эпизодом, а метафизика Нового времени — от Декарта через Канта, Лейбница, Шеллинга, Фихте, Гете, Гегеля вплоть до Ницше и Бергсона видится им доведением до последних логических пределов того, что начали греки.
С известным приближением он представляет собой человека, произносящего речь после похорон. Напрашивается аналогия с заупокойной речью пастора на кладбище: «Умерший как человек был очень хорошим, он помогал бедным, в детстве не обижал младших, он прожил достойную жизнь, много трудился, а потом он умер, светлая память ему». И после этот пастор начинает перебирать еще более подробно эпизоды из жизни усопшего (учился, женился, развелся, заболел, поменял работу, вышел на пенсию, снова заболел…). Вся философия Хайдеггера — развернутый реквием по западноевропейской философии, основанный на презумпции, согласно которой «это было», «это началось» — мы еще подойдем к тому, чтó для Хайдеггера значит «начало», и чтó значит «это было» (быть для него вообще главное понятие) — и чтó значит, что того, «что было» «больше нет».
Таким образом, Хайдеггер предлагает обратиться к западноевропейской философии: во-первых, к тому, что было, а во-вторых, к тому, чего больше нет, поскольку то, что есть сейчас, это не западноевропейская философия. Последняя кончается, по Хайдеггеру, на Ницше. Сам Хайдеггер стоит на черте. С этого могильного обрыва (Abgrund)(2) Хайдеггер и ведет свое повествование, посвященное тому, что умерло.
Здесь было бы некорректно примешивать религию, традиционализм или мистику. Для Хайдеггера только философия имеет решающее значение, только ее процессы и изгибы, ее стоянки и ее постулаты, ее высоты и ее падения представляют интерес. В этом своего рода аскетизм: чтобы справиться с глубочайшим кризисом современного нигилизма Хайдеггер не ищет точки опоры ни в экзотических культах, ни в инициации, ни в тайных доктринах; он мужественно берет на себя ответственность за судьбу всего западно-европейского мышления в его наиболее западных, логосных аспектах — не в том, чему модно найти аналоги в других культурах, но в том, что составляет сущность и судьбу именно западной цивилизации.
Мыслить словами: индоевропейские зоны мышления
Прежде всего, чтобы понять Хайдеггера, мы должны научиться производить две операции, к которым подводит то, что мы уже сказали ранее об особенностях его мышления. В первую очередь, надо вслушаться в его язык. Он мыслит не концептами, не категориями, но словами. Не идеями, не принципами, не началами, но корнями слов. Его мышление — словесное и корневое. Это надо учитывать, прикасаясь к его текстам. Их чтение и осмысление требует известной (пусть начальной) лингвистической и филологической подготовки (3). Кроме того, мы, также как и он сам в случае с немецким, должны учиться мыслить словами и корнями своего русского языка. Поэтому, читая Хайдеггера, мы одновременно
· вслушиваемся (в немецкие слова),
· постигаем (смысл, замысел, интенцию мысли),
· переводим (ища русских соответствий в словах, способных передать смысл).
Чтение Хайдеггера должно стать для нас дорогой к нашему русскому языку как языку мысли, языку философии. Это ставит перед нами серьезную проблему. Дело в том, что если взять весь ареал распространения индоевропейских языков мы увидим, что каждые большие группы имеют свои философские системы с более или менее развитым философским аппаратом, либо полностью основанном на вскрытии философского значения основных слов этого языка, либо частично, перемежая это с заимствованием понятий из близких языков.
Так обстоит дело с европейской культурой, где мы имеем три базовые лингвистические группы — греческую (язык начала философии), латинскую (куда кроме латыни входят французы, испанцы, итальянцы, румыны <nobr>и т. д.</nobr>) и немецкую. Все три группы обладают устоявшимся философским языком с давней традиции перевода основных значений. Хайдеггер ломает это, предлагает ввести новые смыслы, вслушиваясь в корни слов. Но сам слом философского метаязыка составляет едва ли не львиную долю его текстов, которые посвящены именно этой философской традиции, родной и понятной для Хайдеггера. Этот континент европейских смыслов — с тремя языковыми основами — для нас сегодня не является само собой разумеющимся. Все реже мы качественно изучаем греческий и латынь, не факт, что достаточно владеем современными европейскими языками (хотя бы немецким и французским). Но это было не фатально, обладай мы хотя бы наброском русского философского языка. Проводя параллели с европейскими смыслами, мы ломали бы вместе Хайдеггером, понимая что, делаем, что ломаем, и строили бы вместе с ним новое, следя за траекторией разрушения и обогащая новое начинание сокровищницей русских корней. Так, в принципе, и следует поступать, с тем исключением, что нам нечего ломать, так как устоявшегося метаязыка русской философии с конвенциональными переводами европейских значений наша культура так и не выработала. Это создает определенные проблемы. Чтобы отказываться вместе с Хайдеггером от европейской метафизики, мы должны ее понимать корректно и однозначно. В противном случае, мы не поймем ни смысла, ни масштаба его философствования. Это серьезное препятствие. Прежде, чем наметить выход из такого положения, давайте посмотрим, как обстоит дело с иными индоевропейскими культурами, а есть ли там свои метаязыки философии?
В случае индоевропейского Ирана мы имеем обширную традицию специфического языка философии, где собственно персидские корни сочетаются с гигантским пластом арабской терминологии, принесенной в ходе исламизации. Французский историк религии и философ Анри Корбен (4), которому принадлежат первые переводы фрагментов главной книги Хайдеггера «Sein und Zeit» на французский, в своих многочисленных и документированных трудах показал размах и специфику этого иранского мышления — со своим метаязыком, со своими смыслами и своими особыми лингвистическими и герменевтическими правилами и практиками. Корбен дает нам проникновенное и развернутое представление о Res Iranica, о «иранской вещи». Почти то же самое сделал Хайдеггер относительно Res Europaea (5).
Еще одна индоевропейская -- индуистская культура также обладает предельно развитым и отточенным философским аппаратом, основывающимся на санскрите, и сам санскрит как таковой может быть рассмотрен как своего рода метаязык Веданты и ведантистского цикла. Такое направление как индусская миманса представляет собой отдельную область в рамках индуистской религии, отведенную систематизации санскритских звуков, букв, корней, их сочетаний <nobr>и т. д.</nobr>(6)
Среди всех индоевропейских культур (7) только славянский мир, по социально-политическим, демографическим, территориальным и историческим параметрам не уступающий другим великим народам индоевропейского происхождения, не имеет своего философского метаязыка, который был чем-то устойчивым, сложившимся, однозначным и понятным для каждого, мыслящего по-русски. Это заставляет задуматься о смысле такой аномалии? Почему безусловно существующая русская вещь (Res Russica) столь же безусловно не имеет своего собственного логоса? Попытки восполнить этот пробел предпринимались и славянофилами, искавшими русский логос, и западниками, пытавшимися искусственно перенести логос европейский на русскую культурную почву. Их старания следует оценить по достоинству, но в результате большевистской революции они были перечеркнуты, и Россия философская снова вступила в зону сумеречного сознания, как на многих предыдущих периодах ее истории, когда в ней было все что угодно, кроме полноценной и адекватной философской мысли.
Я рискну предположить, что среди всех индоевропейских культурных зон, русская зона стоит под паром не случайно, и не из-за нашей неполноценности и отсталости. В других вопросах — государственность, экономика, техника, наука, военная мощь, мы вполне адекватны. Просто русские ждали того момента, когда придет время творить новую философию, а старую европейскую метафизику, которую упорно навязывали с Запада мы отвергали не по неразумию, а специально, не желая в ней участвовать, соблюдая себя для чего-то более интересного и важного, для чего-то фундаментального. Если это подозрение верно, то мы дождались своего часа, старая европейская метафизика рухнула, и наиболее глубокий, серьезный и ответственный из европейских мыслителей, удостоверив этот факт, призывает мыслит радикально иначе. Быть может — самое время включаться в процесс настоящего философствования и распечатать девственное сокровище славянской русской речи для творения новых смыслов и новых интеллектуальных горизонтов с опорой на заново осмысленную русскую старину (8). Быть может мы стояли под паром именно в предчувствии и ожидании как раз такого поворота мировой истории мысли?(9)
Мыслить по вечернему
Вместе с тем, следует ни на мгновение не упускать из виду глубоко европейскую сущность мышления Хайдеггера. Для Хайдеггера Европа и Запад являются синонима и означают особую форму философствования, исторического бытия, культурного пути, которая выражает в себе идею вечера. Хайдеггер подчеркивает: Европа — это вечерняя страна, на немецком Abendland. Соответствующая ей философия — это вечерняя философия, вечерняя метафизика. Задача западноевропейской философии — это «упаковать бытие ко сну»».
В книге Хайдеггера «Die Geschichte des Seyns» сноске к разделу 3 «Европейская философия «читаем: «Der seynsgeschichtliche Begriff des Abendlandes. Das Land des Abends. Abend Vollendung eines Tages des Geschichte und Ubergang zur Nacht, Zeit des Ubergangs und Bereitung des Morgens. Nacht und Tag.» Что дословно означает: «Seynsgeschichtliche понимание Запада (страны вечера). Страна вечера. Вечер (Запад) -- исполнение дня истории и переход к ночи, время перехода и подготовки утра (завтрашнего дня). Ночь и день"(10).
Но ясно осознавая свою идентичность как европейца и европейского мыслителя, Хайдеггер, как, впрочем, и все европейцы, не сомневается в том, что путь Запада, его вечерний путь, это выражает в себе универсальную траекторию бытия, по которой следуют все народы и культуры, но где сами европейцы идут первыми, а значит, они первыми не только спустятся в ночь, но и первыми увидят рассвет. Хайдеггер говорит: «Сегодня вся планета стала европейской (западной)(…). Под «европейским» (западным) надо понимать не географию и не расширение влияния, но историю и изначальность исторического в ней"(11). Хайдеггер имеет в виду под историей — западную историю, то есть историю западной философии, как квинтэссенцию истории, а следовательно, наиболее важным ее моментом он полагает «начало» -- эпоху возникновения философской мысли в Греции.
Приравнивание западно-европейской культуры к универсальной отражает общий для людей Запада «культурный расизм», который в полной мере был свойственен и самому Хайдеггеру (12). Однако, к его чести надо сказать, сам он никогда не заблуждался, что Запад несет другим не «прогресс» и «развитие», но нигилизм, пустыню, забвение вопроса о бытии, разложение и гибель (все прелести ночи). Современный Запад тоже универсален, но так, как универсальны разложение и гибель. Самую яркую форму этого вырождения Хайдеггер видел в «американизме», который он рассматривал как «планетаризм» (сегодня мы сказали бы, «глобализм» и «глобализацию»). «Планетаризм же есть переворачивание начала (западной философии) в безбытийности своего развития"(13). В истоках своего вечернего пути, Запад еще освещал другим культурам мир лучами заходящего солнца. В последнюю эпоху «американизм», «прагматизм», «техника» и «расчетливость» несут человечеству лишь тление. Но и в этом тлении, извращении и ничтожности современного Запада Хайдеггер видел сымсл и вселенское значение.
Будучи мыслителем Запада Хайдеггер мыслит по-вечернему. Даже более, чем по-вечернему, по-ночному. Он видит свою миссию в том, чтобы подвести итог всей западно-философской традиции. В каком-то смысле, его книги -- это последнее, что можно сказать на «вечернем языке». Язык Хайдеггера — это не язык Хайдеггера, как личности, это финальный аккорд западно-европейского языка. Хайдеггер — последняя точка западно-европейского мышления. Он и его философия не частный случай — это судьба, рок (в смысле исполнения про-реченного). «В начале языка лежит поэма», говорит Хайдеггер. В конце языка лежит философия Мартина Хайдеггера. И она же хочет стать началом нового языка, предвозвестиям языка утра.
Хайдеггер считал, что в последние века среди всех остальных европейцев, начиная с Гете, Лейбница, Канта, романтиков, Шеллинга, Фихте, Гегеля и вплоть о Ницше ответственными за мир — «миром» (die Welt) он называет совокупность сущего в целом (das Seiende im Ganzen) — являются немцы. От древних греков он прослеживает прямую линию к немецкой классической философии, и далее к себе самому.
======================================== ====== Книгу Дугина можно скачать в интернете
00:00 21.09.2017
Просто для сведения Хайдеггер — философ масштабов Канта и Гегеля, намного превосходящий их по объему трудов (140 томов versus 25), а по значимости требующий времени осмысления наследия в веках.
На данный момент можно сказать, что это философ 20 века, запечатливший и воплотивший в себе всю философию 20 века с самого начала до примерно 70-х годов.
Другими словами, для тех кто ищет новизну — Хайдеггер не самый последний философ, определяющий философию новейшего времени в 21 веке и соответственно последних Всемирных конгрессов философии. Скорее, его философия непосредственно продолжает традиции «философии жизни» 19 века (Дильтей, Риккерт) и заканчивается на проблемах языках и герменевтики, их роли в бытии человека.
Философия 21 века подхватывает и продолжает философию Хайдеггера именно в русле проблем языка и герменевтики (Апель, Хабермас): плюрализм истин, деонтологизация (отказ от сущего), деаксиологизация (отказ от ценностей), детрансцендентализация (отказ от трансценденции) в мышлении. Что остается в философствовании в остатке?
Теория познания материального? Формальная логика?
Возможно, Хайдеггер поэтому и говорил о «конце философии» именно в этом смысле.
Тогда, Хайдеггер остается и останется последним классическим настоящим философом со времен досократиков.
Интересно, что по опросам на рутрекере, русофоны, скачивающие сотню томов Хайдеггера на немецком, говорят, что более 50% надеются изучить немецкий язык, чтобы читать и понимать труды Хайдеггера в оригинале, а остальные собираются только иногда обращаться к оригиналам для уточнений переводов.
Хайдеггер придал стимул изучению немецкого языка во всемирном масштабе.
На первом месте — Япония.
10:16 21.09.2017
моя две самые крупные ветки по философии на форуме (есть и другие посты в виде комментов)
