Мой друг К. Каутский, редактор «Neue Zeit», передал мне несколько комплектов номеров «Revista so..ala» и «Contemporanul», которые среди других материалов содержат также Ваши переводы некоторых моих работ, в частности «Происхождения семьи и т. д.»1. Позвольте мне выразить Вам свою искреннюю благодарность за труд, который Вы любезно взяли на себя, чтобы сделать эти произведения доступными румынским читателям. Помимо той чести, которой Вы меня таким образом удостоили, Вы оказали мне и личную услугу, дав мне возможность выучить, наконец, немного Ваш язык. Я говорю «наконец» потому, что почти 50 лет тому назад я уже пытался, пользуясь «Сравнительной грамматикой романских языков» Дица, изучить его, но безуспешно. Недавно я достал маленькую грамматику Чонки; но без текстов для чтения и без словаря я не слишком продвинулся вперед. Зато при помощи Вашего перевода мне удалось сделать некоторые успехи; текст оригинала, латинская и славянская этимология заменяли мне словарь, и благодаря Вам я могу теперь сказать: румынский язык не является больше для меня совершенно незнакомым. Тем не менее Вы оказали бы мне еще одну большую услугу, если бы порекомендовали приличный словарь, - румынско-немецкий, румынско-французский или румынско-итальянский - все равно; это дало бы мне возможность лучше понять в подлиннике Ваши статьи, а также брошюры: «Чего хотят румынские социалисты» и «К. Маркс и наши экономисты», которые я тоже получил от Каутского.
К большому своему удовлетворению я смог убедиться, что социалисты Вашей страны принимают в своей программе основные принципы той теории, которой удалось сплотить в едином отряде бойцов огромное большинство европейских и американских социалистов, - теории, созданной моим покойным другом Карлом Марксом. Когда умирал этот великий мыслитель, социальное и политическое положение и успехи нашей партии во всех цивилизованных странах позволили ему закрыть глаза с уверенностью в том, что его усилия по сплочению пролетариев обоих полушарий в одну великую армию, под одним знаменем увенчаются полным торжеством. Но если бы он только мог взглянуть на те огромные успехи, которых мы достигли с того времени как в Америке, так и в Европе!
Эти успехи настолько велики, что общая международная политика стала необходимостью, по крайней мере для европейской партии. В этом отношении я вновь с удовлетворением отмечаю, что Вы в принципе единодушны с нами и с массой западноевропейских социалистов.
Это в достаточной мере доказывает мне Ваш перевод моей статьи «Политическое положение в Европе», равно как и Ваше письмо в редакцию «Neue Zeit». Действительно, все мы встречаем-перед собой одно и то же огромное препятствие, мешающее свободному развитию всех народов вообще и каждого народа в отдельности, - развитию, без которого мы не сможем ни начать, ни тем более завершить социальную революцию в различных странах в сотрудничестве друг с другом. Это препятствие - старый Священный союз, союз трех убийц Польши, руководимый с 1815 г. русским царизмом и продолжающий существовать до наших дней, несмотря на все преходящие семейные распри. В 1815 г. он был основан в противовес революционному духу французского народа; в 1871 г. он был закреплен аннексией Эльзаса и Лотарингии, превратившей Германию в раба царизма, а царя - в вершителя судеб Европы; в 1888 г. этот союз сохраняется для того, чтобы подавлять внутри трех империй революционный дух, национальные стремления не меньше, чем политическое и социальное движение трудящихся классов. Так как Россия обладает стратегической позицией, почти недоступной нападению, то русский царизм образует ядро этого союза, главный резерв всей европейской реакции. Ниспровергнуть царизм, уничтожить этот кошмар, тяготеющий над всей Европой, - вот, на мой взгляд, первое условие освобождения национальностей в центре и на востоке Европы. Раз царизм будет раздавлен, вслед за ним погибнет, рухнет, лишившись его сильнейшей поддержки, зл.счастная держава, представляемая ныне Бисмарком. Австрия распадется на части, так как будет утрачен единственный смысл ее существования: быть помехой самим фактом своего существования воинствующему царизму в его стремлении поглотить разрозненные народности Карпат и Балкан; Польша возродится; Малороссия свободно выберет свою политическую позицию; румыны, мадьяры, южные славяне смогут сами урегулировать между собой свои отношения и, освободившись от всякого иностранного вмешательства, установить свои новые границы; наконец, благородная великорусская нация будет стремиться уже не к завоевательным химерам на пользу царизма, а выполнит свою подлинно цивилизаторскую миссию по отношению к Азии и в сотрудничестве с Западом разовьет свои обширные интеллектуальные силы, вместо того чтобы губить на виселицах и на каторге лучших своих людей.
Вы в Румынии должны знать царизм, вы достаточно испытали его на собственном опыте благодаря «Орг.н.ческому регламенту» Киселева, подавлению восстания 1848 г., дважды повторявшемуся захвату Бессарабии, бесчисленным вторжениям в вашу страну, которая была для России лишь этапом на пути к Босфору. Царизм уверен, что с вашим независимым существованием будет покончено в тот день, когда осуществится его мечта - завоевание Константинополя. До тех же пор царизм будет соблазнять вас обещанием вырвать румынскую Трансильванию из рук венгров; и это в то время, когда только по вине царизма она остается отделенной от Румынии. Как только падет деспотизм Петербурга, не будет в Европе и Австро-Венгрии.
В настоящий момент союз, по-видимому, распался, нависла угроза войны. Но если она и вспыхнет, то лишь для того, чтобы привести к повиновению непокорных - Пруссию и Австрию. Я надеюсь, что мир будет сохранен; в подобной войне нельзя было бы сочувствовать ни одной из сражающихся сторон - наоборот, можно было бы только пожелать, чтобы все они были разбиты, если это только возможно. Эта война была бы ужасна, но что бы ни случилось, все в конечном счете послужило бы на пользу социалистическому движению и приблизило бы приход к власти рабочего класса.
Простите мне эти рассуждения, но в данный момент я никак не мог писать румыну, не высказав своего мнения по поводу этих жгучих вопросов. Мнение это сводится к следующему: революция в России в данный момент спасла бы Европу от бедствий всеобщей войны и положила бы начало всемирной социальной революции.
Поскольку отношения с немецкими социалистами, обмен газетами и т. д. оставляют желать лучшего, то если я могу быть Вам полезен в этом отношении, я сделаю это с удовольствием.
С братским приветом Ф. Энгельс
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 5 января 1888 г.
Милостивый государь!
Я переехал, и мой новый адрес теперь: Г-же Рошер Cottesloe, Boston Road, Kilburn, London, N. W. Номера нет никакого, потому что Cottesloe - это название дома.
Я сейчас же заказал моему здешнему книготорговцу книгу д-ра Кейслера. Если даже первые тома основаны на неполных материалах, то я достаточно знаком с трудами ваших земств, чтобы быть уверенным, что работа, подытоживающая эти труды, должна содержать чрезвычайно ценный материал, и, будучи написана по-немецки, она окажется настоящим откровением для европейцев. Я приму все меры к тому, чтобы эти материалы были использованы.
Боюсь, что ваш дворянский земельный банк приведет к тем же результатам, к каким привели прусские земельные банки. Там дворянство заключало займы под предлогом улучшения своих поместий, но на самом деле тратило большую часть денег на поддержание привычного образа жизни, азартные игры, поездки в Берлин и в главные города своих провинций и т. д. Потому что дворянство считало своим первым долгом - жить сообразно достоинству своего сословия, а первым долгом государства - помогать ему в этом. Поэтому, несмотря на все банки, на все громадные (прямые и косвенные) денежные подачки им со стороны государства, прусские дворяне находятся по уши в долгах у ростовщиков, и никакое повышение ввозных пошлин на земледельческие продукты не спасет их. Я вспоминаю, как один хорошо известный русский из полунемцев, связанный незаконными узами с русским дворянством, находил, что эти прусские дворяне живут все еще слишком прижимисто. Когда он прибыл от того к другому берегу (намек на книгу А.С.Герцена "С того берега") и узнал их в быту, он воскликнул: да ведь эти люди стараются копить деньги, тогда как у нас человека считают самым жалким скрягой, если он не тратит по крайней мере в полтора раза больше своего дохода! Если это действительно принцип русского дворянства**, то я поздравляю его с его банками.
Ваш крестьянский банк также кажется мне похожим на прусские крестьянские банки, и это почти непостижимо, как некоторым людям трудно понять, что все новые источники кредита, предоставляемые к услугам землевладельцев (мелких или крупных), должны повести к порабощению их победоносными капиталистами.
Мои глаза все еще приходится щадить; но как бы то ни было, я все же надеюсь через короткое время - скажем, с будущего месяца - продолжить свою работу над третьим томом, к сожалению, я все еще не могу пока дать никаких обещаний относительно времени ее окончания.
Английский перевод продавался и продается очень хорошо, пожалуй, даже изумительно хорошо для книги такого характера и такого объема, так что издатель его просто в восхищении от своей операции. Зато ее критики стоят много, много ниже обычного и без того низкого уровня. Единственная хорошая статья появилась в «Athenaeum», остальные же или дают только извлечения из предисловия, или, если и пытаются затронуть самоё книгу, невыразимо жалки. Самой модной теорией считается здесь в настоящее время теория Стэнли Джевонса, согласно которой стоимость определяется полезностью, то есть меновая стоимость = потребительной стоимости, а, с другой стороны, пределом предложения (то есть издержками производства), что есть просто запутанный и окольный способ сказать, что стоимость определяется спросом и предложением. Вульгарная политическая экономия везде и всюду! Второй крупный литературный орган здесь - «Academy» - еще не высказался.
Продажа немецкого издания первого и второго томов идет очень хорошо. Появилось множество статей о книге и ее теориях. Из них сочинение К. Каутского «Экономическое учение Карла Маркса» представляет извлечение или, вернее, самостоятельное изложение этих теорий, недурное, хотя и не всегда вполне верное; я пришлю Вам его. Затем некий жалкий ренегат, еврей Георг Адлер, приват-доцент в Бреславле, написал большую книгу (заглавие ее я позабыл), чтобы доказать заблуждения Маркса Г. Адлер. «Основы критики Карлом Марксом существующего народного хозяйства»)(; но это просто непристойный и нелепый памфлет, которым автор хочет привлечь внимание - внимание правительства и буржуазии - к своей важной особе. Я просил всех моих друзей не замечать эту книгу. И в самом деле, теперь всякий мелкий, ничтожный субъект, желая создать себе рекламу, нападает на нашего автора.
Парижские друзья усомнились в точности Ваших чрезвычайно печальных сообщений касательно нашего «общего друга». Не можете ли Вы доставить тем или иным путем какие-нибудь подробности об этом случае?
Прилагаю маленькую вещицу, изданную несколько лет тому назад.
Искренне Ваш П. В. Рошер
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В РОЧЕСТЕР Лондон, 7 января 1888 г.
Дорогой Зорге!
Прежде всего - с Новым годом! Надеюсь, что ты скоро привыкнешь к новому месту и уже вполне оправился от всех несчастий, случившихся летом.
Будем надеяться, что военная гроза пронесется мимо - ведь и без того все складывается настолько хорошо и в соответствии с нашими желаниями, что мы отлично обойдемся без нарушения нормального хода вещей всеобщей войной, да еще войной таких грандиозных размеров, каких свет не видал. Впрочем, в конце концов и это обернулось бы в нашу пользу.
Политика Бисмарка толпами гонит к нам рабочие и мелкобуржуазные массы; убожество с такой помпой возвещенной социальной реформы, которая является простым предлогом для репрессивных мер против рабочих (путкамеровский указ о стачках, предложение снова ввести рабочие книжки, обкрадывание профсоюзных касс и касс взаимопомощи), действует чрезвычайно сильно. Новый закон против социалистов мало повредит, статья о высылке на этот раз едва ли пройдет, а если и пройдет, то еще не известно, надолго ли. Ведь если бы старик Вильгельм скоро протянул ноги, - что было бы для нас лучше всего, - а после этого кронпринц пришел бы к власти тоже только на полгода, то, вероятно, все пришло бы в расстройство. Бисмарк так усердно поработал над тем, чтобы совершенно устранить кронпринца и добиться регентства молодого Вильгельма, нахального гвардейского лейтенанта, что он был бы в этом случае, вероятно, отстранен и его сменил бы на короткое время полный иллюзий либеральный режим. Этого хватило бы, чтобы разрушить веру филистера в незыблемость бисмарковского режима; и если бы даже после этого вместе с молодым олухом снова вернулся Бисмарк, то филистер все-таки перестал бы в него верить; да и мальчишка - это все же не то, что старик. Ведь современные лжебонапарты ничто, если никто не верит в них и в их непобедимость. И если бы после всего этого мальчишка и его ментор Бисмарк обнаглели и пустили в ход меры еще более гнусные, чем теперь, то дело быстро дошло бы до критического пункта.
Война, напротив, отбросила бы нас на годы назад. Шовинизм затопил бы все, так как это была бы борьба за существование. Германия выставила бы около 5 миллионов солдат, или 10% населения, другие - около 4-5%, Россия - относительно меньше. Но на полях сражений было бы 10-15 миллионов людей. Хотел бы я видеть, как их прокормят; опустошение было бы такое же, как и в Тридцатилетнюю войну. И дело быстро не кончилось бы, несмотря на громадные военные силы. Ибо на северо-западной и юго-восточной границах Франция защищена очень широкой линией крепостей, а новые укрепления Парижа образцовы. Стало быть, это затянется надолго, да и Россию тоже нельзя взять штурмом. Значит, если бы даже все пошло по желанию Бисмарка, то от народа потребовалось бы так много, как никогда прежде, и вполне возможно, что оттяжка решительной войны и частичные неудачи вызвали бы переворот внутри страны. Если же немцы с самого начала были бы побиты или вынуждены к длительной обороне, тогда бы переворот произошел наверняка. Если бы война была доведена до конца без внутренних волнений, то наступило бы такое истощение, какого Европа не переживала уже 200 лет. Тогда победила бы по всей линии американская промышленность и поставила бы нас всех перед альтернативой: либо вернуться назад к земледелию только для собственного потребления (всякое другое было бы невозможно из-за американского хлеба), либо - социальный переворот. Вот почему я предполагаю, что доводить дело до крайности, идти дальше мнимой войны не намерены. Но стоит только раздаться первому выстрелу, как вожжи выпадут из рук и лошадь может понести.
Таким образом, все ведет к развязке - война или мир; мне приходится поторапливаться с подготовкой III тома. Но события требуют, чтобы я был в курсе дела, и это отнимает много времени, в особенности военные дела, а мне все еще приходится щадить свои глаза. Да, если бы я был способен ограничиться ролью чисто кабинетного ученого! Но все же работа должна быть сделана, и я примусь за нее самое позднее в следующем месяце.
Шорлеммер здесь и шлет сердечный привет.
Парижский президентский кризис разрешился именно благодаря нашим людям. Бланкисты стали во главе, Вайян увлек за собой бюро муниципального совета. Вайян, если штурм скоро начнется, станет душой ближайшего временного правительства. У него выгодное положение: как бланкисту ему не нужно представлять никакую экономическую теорию, так что он может оставаться в стороне от многих скандалов. Поссибилисты совсем опозорились: они стояли за воздержание от всякого действия и намеревались вынести вместе с реакционерами в муниципальном совете вотум недоверия бюро городского муниципалитета, которое вело себя настолько хорошо, насколько это вообще можно ожидать от подобного рода радикалов, но провалились.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 10 января 1888 г.
Дорогой Либкнехт!
С экспатриацией дело, вероятно, пойдет не так-то быстро - как ни жалки немецкие буржуа, для подобной трусости нужно все же известное мужество, и Бисмарку, я думаю, потребуется год, чтобы им это втолковать. Но за год может произойти многое. Своей интригой против кронпринца мосье Бисмарк сам вставил себе палки в колеса. И если после старика придет теперь очередь кронпринца хотя бы на полгода, то этого хватит, чтобы все пришло в расстройство и основательно поколебалась вера филистера в вечность бисмарковского режима. Тогда может наступить очередь только нахального мальчишки Вильгельма, а он принесет несравненно больше пользы, чем может причинить вреда. Итак, я надеюсь, что ты в будущем году поедешь в Америку лишь на время и что мы увидим тебя здесь как на пути туда, так и на обратном пути. В Америке у тебя будет достаточно работы; как ты говоришь, тамошние деятели страшно запутали дело. Сами американцы слишком еще недавно вступили в общее движение и слишком мало в курсе дела, чтобы не наделать грубейших ошибок.
Но им можно помочь, и тут такой человек, как ты, знакомый с английским движением и умеющий обращаться с английской публикой, мог бы быть очень полезен.
Здесь ничего нового. Старый Коммунистический союз все больше приходит в упадок; сейчас он в руках негодяя Гиллеса и все больше и больше братается с анархистами, штаб-квартирой которых теперь является Лондон. Эпилог истории на Трафальгар-сквер - массовые обвинительные приговоры как в первой, так и во второй инстанции против участников демонстрации. На днях предстанут перед судом Грехем и Бёрнс. Если они тоже будут осуждены, то это будет со стороны лондонских присяжных выражением признательности Уоррену и полиции, что только обострит классовую рознь. Рабочие смертельно ненавидят полицию, и на следующих выборах глупцам-тори придется об этом вспомнить.
Поздравляю тебя задним числом с Новым годом, и пусть сохранится мир и во внешних отношениях и внутри; мне сейчас не хотелось бы ни войны, ни путчей, уж очень хорошо все идет.
Твой Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 10 января 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Я не возражаю против того, чтобы Эде перепечатал конец введения к «Ура-патриотам».
Сообщите мне, пожалуйста, когда приблизительно может быть начато печатание «Теории н.с.лия». Дело в том, что я сейчас пишу четвертую главу этой работы, где разбираю бисмарковские методы насилия и причины их временного успеха. Пишу сейчас, но должен буду просмотреть ее непосредственно перед печатанием и дополнить новейшими фактами. Эту главу я, разумеется, тоже охотно предоставлю в распоряжение Эде, когда все будет готово.
В ближайшее время я примусь за приведение в порядок своих книг. Возможно, что при этом найдется еще экземпляр «Святого семейства»; в таком случае я передам его Архиву.
Между прочим, прошу Вас и в дальнейшем с осторожностью относиться к «Revue der Neuen Rheinischen Zeitung» - в отдельности статьи можно было бы использовать лишь в самом крайнем случае.
История, которую Брун извратил, упоминается в «Господине Фогте», стр. 124, в примечании, - Бандья выдавал себя за представителя некоего издателя, якобы открывающего дело в Берлине, он называл его Эйзенманом или что-то в этом роде и взялся устроить, чтобы тот напечатал рукопись. Последняя была написана Марксом и мной, и оригинал ее находится здесь, у меня. Но настоящим покупателем копии был Штибер, который был достаточно глуп, чтобы поверить, что в предназначенной нами для печати рукописи прусская полиция найдет секретный материал для разоблачений, а не одно лишь высмеивание великих мужей эмиграции, потому что ничего другого, разумеется, там не было. Обещав опубликовать ее, нас надули, но в дураках осталась в сущности прусская полиция, - ведь недаром она остерегалась хвастать когда-либо этим подвигом, - да еще г-н Кошут, который лишь благодаря этому случаю понял, что за птицу он взял под свое покровительство, - хотя и в то время он еще пытался его поддерживать.
На Ваше дружеское поздравление с Новым годом сердечно отвечаю тем же.
Ваш Ф. Э.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 10 января 1888 г.
Дорогой друг!
Я давно написал бы Вам, но я полагал, что Вас уже нет в Беневенто, так как на одном из журналов, которые Вы мне любезно прислали, стоял другой адрес с неизвестным мне местом жительства. Поэтому я ожидал дальнейших известий от Вас.
Выдвинутое против Вас смехотворное обвинение в растрате 15000 ф. ст. лучше всего опровергается тем фактом, что правительственный префект сам предлагает Вам работу. Будем надеяться, что вся интрига расстроится, прежде чем дело дойдет до официального разбирательства.
Как обстоят дела в Гамбурге, я не знаю, от Ведде я ничего больше об этом не слышал.
Но хорошо, что из этого ничего не вышло. Прусское правительство в конце концов сумело принудить правительство «республики» Гамбург к послушанию. Наша газета там запрещена, редактор Ведде, хотя он и гамбургский гражданин, выслан из своего родного города, около двадцати социалистов осуждены в Альтоне (город по соседству с Пруссией) и после освобождения будут высланы из Гамбурга. При таком положении Вас все равно выслали бы оттуда, а как иностранца и из всей Германской империи, а затраты по двойному переезду с семьей были бы разорительны.
Спасибо Вам за те хлопоты, которые Вы взяли на себя с моей биографией, я охотно просмотрю Ваш перевод. Но я сомневаюсь, следует ли это печатать в виде отдельной брошюры.
Ведь в Италии я почти неизвестен, а среди тех, кто меня более или менее знает, много анархистов, а эти скорее ненавидят меня, чем любят. Но предоставляю все это Вам.
Через несколько недель я смогу теперь взяться и за Вашу рукопись, и тогда сразу же пошлю ее Вам. К сожалению, мне все еще приходится щадить глаза.
С искренним приветом Ваш Ф. Энгельс
«Mefistofele» № 1 вышлю сегодня вечером.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 23 января 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
«Теория н.с.лия» будет у Вас до 20 февраля; Вы получили бы ее и раньше, но помешал английский перевод «Манифеста», который я спешно должен закончить вместе с переводчиком
«Капитала» Сэмом Муром, находящимся сейчас здесь. Мне не хочется упускать такой прекрасный случай.
Как только с этим - в конце этой недели - будет покончено, я снова примусь за окончание «Теории насилия», в которой содержится краткий обзор относящихся сюда исторических событий с 1848 по 1888 год. На этот раз я разозлю Бисмарка еще больше, чем в.дкой.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Э.
Единственное, что, конечно, могло бы этому помешать, это мои глаза, которые я лечу, чтобы отделаться, наконец, от этой ерунды, но в таком случае я Вам напишу.
22:30 28.07.2015
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 7 февраля 1888 г.
Дорогой Лафарг!
Вкладываю чек на 15 фунтов стерлингов.
Я завален работой, - дело с «Манифестом» на английском языке, наконец, кое-как налажено, и я на днях ожидаю корректуру. Рассчитываю на Лауру по части улучшения перевода - я вынужден был ограничиться довольно беглым просмотром, а для нового издания это мне очень пригодится.
Кроме того, я работаю над критикой всей бисмарковской политики, которая должна появиться как дополнение к «Теории насилия» в «Анти-Дюринге» или, вернее, как ее применение в действительной практике. Я обещал рукопись к 20 с. м., и Вы, несомненно, понимаете, что это должно быть тщательно продумано, и не раз. Вот что пригодилось бы для «So..aliste », если бы Вы не прикончили его как раз к этому времени.
Исчезновение «So..aliste» означает ваше исчезновение как партии с парижского горизонта. Ведь поссибилисты сохраняют «Proleta..at»; если вы не способны на это, значит, силы ваши идут на убыль, вместо того чтобы расти. Беда совсем не в том, что у вас еженедельник; у них тоже еженедельник.
Пока что я не могу поверить, что парижские рабочие окончательно вступили в полосу упадка. Действия французов трудно предугадать: они способны на самые неожиданные поступки.
Итак, я жду.
Что касается Бисмарка, то он точно так же, как и русские панслависты и французские шовинисты, играет с огнем. Современное положение вещей ему на руку, пока дышит еще старый Леман (Вам, конечно, известна эта кличка Вильгельма). Бисмарк старается стать незаменимым ко дню смерти старика. Заодно с молодым Вильгельмом он организовал целый заговор против кронпринца, он хотел принудить его к ларинготомии, то есть дать пер.р.зать себе горло (рак гортани). Кронпринцу и его жене все это известно, так что Бисмарк стал для них почти невозможным. И это одна из причин провала в рейхстаге нового закона против социалистов. Один католик из Кёльна заявил перед всем рейхстагом, что к 30 сентября (когда истекает срок действия существующего закона) в правительстве могут оказаться другие люди.
Эти прения по поводу закона против социалистов были для нас крупной победой. Факты, оглашенные Зингером и Бебелем, совершенно сокрушили правительство, и в особенности речь Бебеля была подлинным шедевром. Впервые наши люди одержали полную победу в рейхстаге. Срок действия закона будет продлен на 2 года, вероятно, в последний раз. Но никакие доводы и никакие факты на свете не заставили бы рейхстаг отвергнуть требования правительства, если бы можно было надеяться, что престол непосредственно перейдет к молодому Вильгельму, этому истому пруссаку - наглому и заносчивому, как берлинские офицеры 1806 г., которые точили свои шпаги на крыльце французского посольства, чтобы 2 месяца спустя капитулировать и сдать эти шпаги солдатам Наполеона.
Возможность войны побудила меня снова заняться военными вопросами. Если войны не будет, тем лучше. Если же она разразится, - а это зависит от всякого рода не поддающихся учету событий, - то я надеюсь, что русских здорово поколотят, а на французской границе не произойдет ничего, что имело бы решающее значение, - тогда не исключена возможность примирения. Когда под ружьем очутится 5 миллионов немцев, призванных сражаться за вещи, до которых им нет никакого дела, Бисмарк перестанет быть хозяином положения.
Пока что я ухаживаю за своими глазами, им стало лучше под наблюдением моего окулиста, хоть он и не терзает мне слезный канал. Но глаза приходится беречь.
Горячий привет Лауре.
Преданный Вам Ф. Э.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 12 февраля 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Обещанную рукопись ("Роль насилия в истории") я не смогу, к сожалению, прислать Вам до 20-го числа. Причина - всевозможные препятствия и корректура «Манифеста», которую я начну получать на той неделе, а также необходимость особенно беречь глаза, что предписано мне как раз теперь, во время лечения.
Не сообщите ли Вы мне как можно точнее, когда должно быть начато печатание? Три главы старого текста «Теории насилия» готовы к печати, но не готова еще новая глава, первый вариант которой меня совершенно не удовлетворяет, - она, как обычно, получается длиннее, чем я предполагал. К тому же это тема такого рода, что ее нужно разработать убедительно, либо совсем не браться.
Как только Вы укажете мне определенный срок, я смогу Вам сказать, справлюсь ли я к тому времени или нет. В последнем случае было бы лучше всего, если бы Вы за это время напечатали какую-нибудь мелкую работу, потому что речь тут может идти самое большее о 3-4 неделях.
Годится ли рукопись для опубликования в «Sozialdemokrat» - лучше всего судить на месте, когда она будет получена.
При нынешнем остром политическом положении мне все равно нужна небольшая отсрочка, чтобы выждать дальнейшего хода событий.
Сердечный привет.
Ваш Ф. Энгельс
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 19 февраля 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Я не успею кончить. Поэтому было бы лучше всего напечатать пока что-нибудь другое, а меня известить по возможности заранее, недели за две, за три, когда Вы кончите печатать эту работу и к какому сроку Вам понадобится рукопись. Теперь псе сваливается на меня сразу.
Эта неделя, например, почти вся уйдет на то, чтобы покончить с корреспонденцией, которую я основательно запустил.
При первой возможности пошлю Вам для Архива английский перевод «Манифеста».
Сердечный привет вам всем.
Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В РОЧЕСТЕР Лондон, 22 февраля 1888 г.
Дорогой Зорге!
Откровенно говоря, я с самого начала считал маловероятным, что ты долго вытерпишь в маленьком провинциальном городке. Я не знаю худшего несчастья для цивилизованного человека, который состарился, участвуя в большом движении, чем после многих лет жизни в городе мирового значения оказаться сосланным в такое захолустье. Ну, я рад, что ты принял определенное решение, это сделает для тебя более сносными оставшиеся месяцы.
Я лечу глаза; окулист говорит, что серьезного ничего нет, но щадить их во время лечения необходимо. Ему хорошо говорить, а тут почти дюжина людей рвут меня на части и требуют от меня работы для Германии, Англии, Италии и т. д. И все срочно! А наряду с этим настаивают, чтобы я издал III том «Капитала». Все это прекрасно, но они сами же этому мешают.
Твое давнишнее желание будет во всяком случае на днях исполнено: «Манифест» выйдет здесь, у Ривза, на английском языке, в переводе С. Мура, просмотренном нами обоими, с моим предисловием; первая корректура уже прочитана. Как только получу экземпляры, пошлю тебе два, один из них для Вишневецких. Дело в том, что Ривз платит С. Муру авторский гонорар, а так как договор заключил я, то я непосредственно не могу способствовать тому, чтобы издание было перепечатано в Америке. Иначе Ривз мог бы на этом основании объявить договор нарушенным, и бедняга Сэм Мур не получил бы ничего. Но ясно, что предпринимать против перепечатки я ничего не могу и не буду. Ведь перепечатал же Ривз мое предисловие к «Положению рабочего класса».
Эвелинг собирается поставить несколько своих пьес; если они будут иметь успех, то он выберется из нищенского существования журналиста. Он и Тусси сейчас придут, они обедают у меня, так как у Эвелинга где-то поблизости собрание. Лафарги переехали в рождественские дни в Ле-Перрё за Венсенном, в 20 минутах езды по железной дороге от Парижа, и развлекаются там сельскими работами. «So..aliste» опять скончался. Парижские рабочие не желают читать еженедельной газеты. Вайян ведет себя великолепно в муниципальном совете.
Во время президентского кризиса, когда избранию Ферри помешало угрожающее поведение рабочих, он очень выдвинулся. Он станет душой ближайшего временного правительства, если это произойдет скоро.
Бебель и Зингер во время обсуждения закона против социалистов нанесли пруссакам сокрушительное поражение. Впервые вся Европа должна была прислушаться к нашим людям в рейхстаге. Ты, вероятно, читал речь Бебеля в «Gleichheit»; это шедевр, в котором он превзошел самого себя.
Надеюсь, что дело не дойдет до войны, хотя тогда мои военные занятия, за которые я сейчас снова вынужден был взяться именно из-за военной шумихи, окажутся ни к чему. Шансы таковы: Германия благодаря давно существующей всеобщей воинской повинности и школьному образованию может выставить 21/2-3 миллиона кадровых солдат и обеспечить их офицерами и унтер-офицерами. Франция - не более 11/4-11/2 миллиона, Россия - едва 1 миллион. В худшем случае силы Германии при обороне уравновесят силы их обеих. Италия сможет выставить и содержать 300000 человек, Австрия - приблизительно миллион. Следовательно, для войны на суше германо-австро-итальянские шансы хороши, а войну на море решит поведение Англии. Вот это было бы бесподобно, если бы Бисмарк должен был уничтожить свою собственную главную опору - русский царизм!
Будет война или нет, но все близится к кризису. Нынешнее положение дел в России не может долго продолжаться. Гогенцоллернам - капут, кронпринц смертельно болен, его сын - инвалид - нахальный гвардейский лейтенант. Во Франции все ближе надвигается падение буржуазной республики эксплуататоров. Скандалы, как в 1847 г., грозят вызвать, несмотря ни на что, революцию. И здесь массами все больше и больше овладевает инстинктивный социализм, который, к счастью, противится еще всяким догматическим формулировкам тех или иных социалистических организаций, следовательно, тем легче массы воспримут решающие события. Стоит лишь где-нибудь начаться, и буржуа будут поражены тем скрытым социализмом, который тогда прорвется наружу и станет явным.
Твой старый Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 22 февраля 1888 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Я своевременно получил Ваши письма от 21 декабря и 8 января; возвращаю с благодарностью письмо Лавелла.
Поведение Грёнлунда меня не удивляет, и я был, пожалуй, рад, что он ко мне не зашел.
Судя по тому, что я слышал, он полон тщеславия и самодовольства до такой степени, которая недостижима даже для немца и на которую способен только скандинав, но наивен он к тому же при этом так, как может быть наивен только скандинав, - в немце это производило бы отталкивающее впечатление. Бывают ведь такие чудаки! В Америке, не в меньшей мере чем в Англии, все эти занимающиеся саморекламой великие мужи займут подобающее им место, как только зашевелятся массы, - и они будут тогда поставлены на свое место с быстротой, которая удивит их самих. У нас все это уже было в Германии и Франции, а также и в Интернационале.
Я недавно получил известие от бедного старого Зорге, полностью подтверждающее все, что Вы сообщаете. Я с самого начала был уверен, что он не сможет жить в таком уединенном и захолустном месте. Надеюсь, что возвращение в Хобокен принесет ему пользу.
Я послал Вам номер «National Reformer» Брэдло со статьей № 1 о моей книге. Экземпляры книги были посланы в следующие органы: «National Reformer», «Weekly Dispatch», «Reynolds`s Newspaper», «Club Journal», «Our Corner» (г-жа Безант), «To-Day» (Бланд), «Christian So..alist», «Pall Mall Gazette». Я просил своих друзей просматривать эти газеты и журналы и сообщать мне, когда в них появится что-нибудь, если Вам это понадобится.
Ривз тоже попросил 1000 экземпляров брошюры; не является ли это простой уловкой с целью устранить конкуренцию, видно будет после. Брошюра, по-видимому, расходится чрезвычайно хорошо.
«Justice» получила от Вас экземпляр книги, «Commonweal» она не потребовалась, потому что я послал ее Моррису лично.
В «Justice» напечатан опять старый американский перевод «Коммунистического манифеста». Это дало Ривзу повод запросить авторизованный перевод. У меня был перевод С. Мура, а Сэм как раз был в это время здесь. Мы просмотрели перевод и передали его Ривзу; на прошлой неделе он получил корректуру, и, как только книжка выйдет из печати, Вы получите экземпляр. Сэм Мур - лучший переводчик, какого я знаю, но он не имеет возможности работать, не получая за это вознаграждения.
Я не вполне понимаю Ваше замечание по поводу того, что книга здесь продается на 1 шиллинг дороже. 1,25 доллара равны, насколько мне известно, 5 шиллингам, это и составляет здесь продажную цену книги.
Г-жа Кэмпбелл до сих пор ко мне не заходила.
Ваши замечания по поводу бойкота моих книг официальными немецкими социалистами Нью-Йорка совершенно правильны, но я привык к такого рода вещам, и поэтому усилия этих господ меня забавляют. Лучше так, чем зависеть от их покровительства. Для них движение - это бизнес, а «бизнес есть бизнес». Такое положение вещей не может продолжаться долго, их попытки стать хозяевами американского движения, как они это сделали с немецкоамериканским движением, должны окончиться жалким провалом. Массы выправят все это, как только придут в движение.
Здесь дела подвигаются медленно, но успешно. Различные мелкие организации осознали свое положение и хотят действовать совместно, без раздоров. Жестокости полиции на Трафальгар-сквер чрезвычайно способствовали углублению пропасти между радикалами из среды рабочего класса и буржуазными либералами и радикалами; последние вели себя, как трусы, и в парламенте и вне его. «Лига защиты закона и свободы», крепнущая с каждым днем, является первой организацией, в которой социалистические делегаты, как таковые, сидят рядом с радикалами. Тупоумие теперешнего торийского правительства ужасно. Если бы старик Дизраэли был жив, он надавал бы пощечин направо и налево. Но это тупоумие великолепно помогает делу. Гомруль для Ирландии и для Лондона - таков теперь здешний лозунг, последнего либералы боятся даже больше, чем его боятся тори. Рабочий класс возмущается все больше и больше из-за дурацких провокаций тори и с каждым днем все больше сознает свою силу на выборах, все больше охватывается социалистическим влиянием. Пример американцев открыл рабочим глаза, и если бы осенью в каком-нибудь крупном американском городе произошло повторение нью-йоркской избирательной кампании 1886 г., то отклик здесь последовал бы немедленно. Обе великие англосаксонские нации несомненно будут конкурировать друг с другом в области социализма так же, как это они делают в других областях, и соревнование будет развертываться с возрастающей стремительностью.
Не можете ли Вы достать для меня американский таможенный тариф и список внутренних налогов на американские промышленные и другие товары? И если возможно, сведения о том, как последние уравновешиваются первым в отношении издержек производства. Так, например, если внутренний налог на сигары 20%, то ввозная пошлина в 20% уравновешивала бы его, поскольку это касается иностранной конкуренции. По этому вопросу я хотел бы иметь кое-какие сведения, прежде чем взяться за предисловие к «Свободе торговли».
Отвечая на Ваши любезные пожелания тем же, остаюсь преданный Вам Ф. Энгельс
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 23 февраля 1888 г.
Дорогой Либкнехт!
Прения по поводу закона против социалистов были величайшим триумфом, которого мы когда-либо добивались на парламентском поприще, и я жалею только, что ты не смог принять в этом участия. Но теперь, вероятно, ждать уже недолго, ты ведь в ближайшем будущем займешь место Газенклевера.
У нас здесь тоже есть свой Путкамер - Бальфур, секретарь по делам Ирландии. Если Путкамер - двоюродный брат Бисмарка, то Бальфур - племянник Солсбери. Такой же наглый и дерзкий, по-юнкерски чванливый, как Путкамер. Ему и досталось так же: на прошлой неделе он корчился под ударами О`Брайена, как Путкамер под ударами наших. И он так же полезен для ирландцев, как Путкамер для нас. Впрочем, о здешних делах ты абсолютно ничего не узнаешь из жалкого «Saturday Review», если ты его еще получаешь; обо всем важном там царит заговор молчания.
Речь Бисмарка была прямо обращена к царю Александру, для того чтобы гатчинский узник все-таки узнал, наконец, правду. Но поможет ли это сколько-нибудь - это вопрос. Русские в своей нерешительности все больше запутываются и в конце концов не смогут уже отступить с честью. Это-то и опасно. В общем, они окажутся величайшими ослами, если будут воевать. Снова повторится: ....... ``.... ...... ....... ..... ........ .. Они не доставят к границе и миллиона солдат; на большее количество у них не хватает офицеров. Франция выставит 11/4 миллиона очень хороших войск, но кадровых солдат у нее больше нет, а офицеров на большее количество и подавно не хватит. Назвав цифру в 21/2 миллиона кадровых солдат, полностью обеспеченных офицерским и унтер-офицерским составом, Бисмарк даже преуменьшил силы Германии. Но это даже хорошо, что дело обстоит таким образом. Пока в России не начнется революция, Бисмарк не должен быть свергнут путем внешнего поражения. Это только снова сделало бы его популярным.
Но что получится, если дело действительно дойдет до войны, трудно сказать. Наверное, попытаются превратить ее в мнимую войну, но это не так-то легко. Если все пойдет так, как нас больше всего устраивает, что весьма вероятно, то это будет война с переменным успехом на французской границе, наступательная война со взятием польских крепостей на русской границе и революция в Петербурге, которая сразу заставит господ воюющих увидеть все в совершенно ином свете. Одно можно сказать наверняка: не будет больше никакой быстрой развязки и триумфальных походов ни на Берлин, ни на Париж. Франция очень сильно и очень искусно укреплена, форты вокруг Парижа, в смысле своего расположения, образцовы.
В прошлый понедельник на митинге, на котором приветствовали Каннингема-Грехема (коммунист, марксист, выступил там с требованием национализации всех средств производства) и Бёрнса, сновала в толпе мамаша Шак и продавала «Freedom», здешнюю самую крикливую анархистскую газету. По ошибке она предложила ее в числе других и Лесснеру.
От неудовлетворенной жажды деятельности она, по-видимому, совсем спятила.
Рейс подал в суд на «Commonweal» (Морриса) за то, что эта газета объявила его шпионом.
Видимо, прусское посольство вновь хочет завоевать здесь почву, утраченную в Берлине. Но оно может здорово обжечься. Г-ну Рейсу придется выступить свидетелем, а с лжесвидетельством здесь шутки плохи, здесь никакой Путкамер не поможет! «Манифест» выйдет на английском языке под моей редакцией. Пошлю тебе экземпляр, как только получу сам.
Твой Ф. Э.
Кстати, вдова Пфендера живет здесь в величайшей нужде. Я делаю все, что могу; только что опять послал ей несколько фунтов. Общество наших ремесленников устроило концерт в ее пользу и выручило около 5 фунтов. Сама она больна; ее дочь рисует, обе они занимаются мелким рукоделием, но все это дает жалкие крохи. Не может ли партия выплачивать ей каждые три месяца небольшое пособие? Врач говорит, что она вряд ли переживет зиму. Обдумай, что ты мог бы сделать; мы должны выдавать пенсии также и вдовам наших ветеранов.
ФЕРДИНАНДУ ДОМЕЛЕ НЬЮВЕНГЕЙСУ В ГААГУ Лондон, 23 февраля 1888 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой друг Ньювенгейс!
Получив Ваше письмо, я сейчас же сообщил его содержание Каутскому и думаю, он уже сделал все согласно Вашей просьбе.
О здешних делах могу сообщить Вам в общем довольно хорошие новости. Различные социалистические организации отказались от того, чтобы насильно форсировать естественный, нормальный, а потому неизбежно несколько замедленный ход развития английского рабочего класса; в результате - меньше шуму, меньше бахвальства, но меньше и разочарований.
Они даже ладят друг с другом. О том, чтобы массы пришли в движение, заботятся непостижимая глупость правительства и непоколебимая трусость либеральной оппозиции. Событие на Трафальгар-сквер не только вдохнуло жизнь в среду рабочих; жалкое поведение лидеров либералов во время и после этого события все больше и больше толкает радикальных рабочих к социалистам, тем более что последние как раз в этом случае вели себя очень хорошо, повсюду находились в первых рядах. Каннингем-Грехем, объявивший себя марксистом, на митинге в прошлый понедельник прямо требовал национализации всех средств производства. Итак, мы и здесь представлены в парламенте.
Лучшим доказательством развития здешнего рабочего движения служат радикальные рабочие клубы Ист-Энда. На них прежде всего подействовал пример нью-йоркской избирательной кампании в ноябре 1886 г., так как то, что происходит в Америке, производит здесь большее впечатление, чем то, что делается на всем европейском континенте. Нью-йоркский пример показывает массам, что рабочие поступили бы в конце концов лучше всего, создав свою собственную партию. Когда возвратились Эвелинги, они использовали эти настроения и с тех пор очень активно работают в этих клубах - единственных, имеющих здесь значение политических рабочих организациях. Эвелинг и его жена по нескольку раз в неделю выступают с докладами и пользуются там большим влиянием; они теперь безусловно самые популярные ораторы среди рабочих. Главное, конечно, сделать эти клубы независимыми от «великой либеральной партии», подготовить свою собственную рабочую партию и постепенно подвести массы к сознательному социализму. В этом отношении нам очень помогла, как я уже говорил, трусость либеральных вождей, а также большинства лондонских либеральных и радикальных депутатов парламента. Те из них, которые три-четыре года тому назад избирались как представители от рабочих, все эти Кримеры, Хауэллы, Поттеры и пр., теперь уже конченые люди. Если бы здесь ввели перебаллотировки, вместо того чтобы, как теперь, решало относительное большинство в первом туре выборов, рабочая партия была бы организована за полгода; при нынешней же избирательной системе создание новой, третьей партии чрезвычайно затруднено. Тем не менее дело идет к этому, а пока мы можем быть довольны тем, что мы продвигаемся вперед по всей линии.
Через одну-две недели выйдет проредактированное мною английское издание «Коммунистического манифеста», я Вам пошлю его; здесь на него большой спрос; это тоже хороший признак.
Нашей блестящей победе в берлинском рейхстаге Вы тоже, вероятно, порадовались. Бебель превзошел самого себя. Осенью он был у меня; и я могу пожелать, чтобы тюрьма пошла Вам так же на пользу, как ему; он говорит, что после тюрьмы всегда чувствует себя значительно лучше (у него плохие нервы, а в тюрьме его нервное возбуждение проходит!).
Не приедете ли Вы снова сюда будущим летом?
С наилучшим приветом Ваш Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 февраля 1888 г.
Дорогая Лаура!
У меня как раз полчаса до закрытия почты, и я могу подать тебе признаки жизни, после того как я отослал последние листы корректуры «Манифеста». Надеюсь, что погода у вас лучше, чем у нас здесь: все время восточные ветры, мороз, валит снег, перемежаясь на несколько часов с оттепелью, - и ничего больше. Очень неуютно при английской системе каминов, по ведь не может вечно длиться эта зима.
Я в последнее время не посылал «Pall Mall Gazette», потому что в ней буквально ничего нет. Это исключительно лондонская местная газета и, следовательно, она смертельно скучна, когда в Лондоне ничего не происходит.
Бебель и Зингер одержали в рейхстаге блестящую победу не только при первом, но и при третьем чтении законопроекта. Она была точно такой же, как победа О`Брайена над Бальфуром (он с ног до головы - шотландский Путкамер). Большинство наших были в прошлый понедельник на митинге в честь Каннингема-Грехема и Бёрнса. О`Брайен опять выступил там, и очень хорошо. Каннингем-Грехем, который уже раньше, в Глазго, публично заявил, что. «совершенно и всецело» основывается на учении Карла Маркса, снова выдвинул здесь требование национализации всех средств производства. Итак, мы представлены и в английском парламенте. Гайндман, которого выступать не просили, заставил нескольких своих людей вызвать себя, завладел трибуной, но только для неистовых личных нападок на некоторых присутствовавших радикальных членов парламента - приглашенных гостей, которым, кстати, другие прежде совершенно достаточно указали на их недостатки. Впрочем, эти нападки Гайндмана были настолько ненужны и неуместны, что ему не дали говорить.
Ты, должно быть, слышала, что Рейс возбудил дело против Морриса за клевету, так как тот назвал его в «Commonweal» шпионом. Это явно дело рук бисмарковского посольства.
Мор-рис сперва очень перепугался, так как доказательств у него под рукой не было, но, полагаю, с тех пор мы раздобыли их достаточно, чтобы нанести на суде поражение Путкамеру и К°, если они станут упорствовать, в чем я сомневаюсь. Не думаю, что Рейс рискнет давать свидетельские показания, лжесвидетельство разрешается только профессиональным английским полицейским констеблям.
Ним хочет, чтобы я снова попросил тебя намекнуть Лонге, что ему лучше начать возвращать понемногу деньги. Для нее это, видимо, очень больной вопрос.
Будет ли война? Если да, то со стороны царя и французских шовинистов это будет самая большая глупость, какую они в состоянии совершить. Я недавно изучал военные шансы.
Слова Бисмарка о том, что Германия может выставить 21/2-3 миллиона обученных и обеспеченных офицерами солдат, скорее преуменьшают, нежели преувеличивают истину. Россия никогда фактически не будет иметь больше миллиона на театре военных действий, а Франция может выставить 11/4-11/2 миллиона обученных и обеспеченных офицерами солдат - на большее количество солдат офицеров и унтер-офицеров либо не хватит, либо они окажутся непригодными. Таким образом Германия одна вполне сможет, по крайней мере временно, сопротивляться нападению сразу с обеих сторон. Большое преимущество Германии заключается в большем количестве обученных солдат, и особенно унтер-офицеров и офицеров.
Что касается качества, то французы нисколько не уступят немцам, поскольку речь идет о линейных войсках; в остальном же германский ландвер гораздо лучше французских территориальных войск. Русских я считаю хуже, чем они обычно бывали, они приняли систему всеобщей воинской повинности, для которой они недостаточно цивилизованы, к тому же им определенно очень не хватает хороших офицеров для такой системы. А коррупция царит там, как всегда, - и, вероятно, играет также известную роль во Франции, если судить по вильсониадам и другим скандалам.
Джоллимейер очень тоскует из-за того, что ты еще не написала ему ни строчки тем золотым пером. Тебе его не жаль? Он снова приедет сюда примерно через месяц, на пасху, которая в этом году приходится на день рождения Бисмарка, иначе день всех глупцов. И очень кстати, после того как люди 1800 лет были настолько глупы, что отмечали столь фантастический праздник!
Мне кажется, я слышу некий звонок, призывающий меня к потреблению - осмелюсь ли сказать? - телячьих котлет. Простимся на сегодня, и пусть брюки Поля вместе с чрезмерной длиной утеряют и свой аромат прокисшего клея - аромат, слишком знакомый, увы, старому манчестерцу!
Всегда твой Ф. Энгельс
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 29 февраля 1888 г.
Дорогой Либкнехт!
Если вы будете выдавать г-же Пфендер по 100 марок каждые три месяца, то я буду давать столько же, и у нее получится таким образом 40 фунтов в год, что избавит ее от крайней нужды.
После смерти Пфендера у нее оставались кое-какие сбережения, и она открыла было пансион, но вынуждена была ограничиться очень уж второразрядным районом, к тому же ей вообще не повезло (так, например, у нее в доме оказалось несколько ########ов которые были изобличены), словом - дело не клеилось. Затем она открыла лавчонку, но вскоре умерла та дочь, которая одна только и умела вести это маленькое дело, короче говоря - деньги растаяли. Брат Пфендера, в свое время благодаря ему откупившийся от военной службы и получавший от него постоянную поддержку, живет в Нью-Ульме, в штате Миннесота; он и настоял на том, чтобы она приехала к нему со своей второй дочерью. Когда она приехала, с ними обошлись как с «бедными родственниками», они должны были выполнять работу прислуги; г-жа Пфендер, быстро приняв решение, тотчас же уехала обратно, пробыв там не больше двух недель. Это поглотило последние ее средства. С тех пор все, что было возможно, здесь для нее делалось, но постоянную помощь - да и то недостаточную, принимая во внимание многие другие обязанности, - могу здесь оказывать только я. Но, как я уже сказал, если твое предложение пройдет, то от крайней нужды она будет избавлена. Долго это все равно не продлится.
Утром я читаю «Daily News», вечером «Evening Standard» и «Pall Mall Gazette», по воскресеньям «W..kly Dispatch». Так обстоит дело сейчас, иногда это меняется. Если в газетах попадается что-нибудь интересное, то я посылаю их Лауре в Париж, и изменять этот порядок мне неудобно. Но посмотрим, что я смогу тебе посылать. Если литературные статьи интересуют тебя не больше, чем политика, то «Weekly Dispatch» во всяком случае лучше, чем «Saturday Review»; газета принадлежит миссис Эштон Дилк, редактор - д-р Ал. Хантер, член парламента от Абердина. Это ограниченная буржуазно-радикальная газета, но она дает полную информацию об английских делах, во время сессии - много парламентских сплетен, очень хорошие корреспонденции из Парижа (миссис Крофорд из «Daily News», которая здесь может высказываться гораздо свободнее). Как-нибудь я тебе ее пришлю.
Об упомянутом тобой ирландском трехцветном флаге я никогда не слыхал. Ирландские флаги в Ирландии и здесь - просто зеленые с золотой арфой, без короны (в британском государственном гербе на арфе корона). Во времена фениев 1865- 1867 гг. многие флаги были зелено-оранжевыми, чтобы показать оранжистам Севера, что их хотят не искоренить, а принять как братьев. Но теперь об этом и речи нет.
Я все же не считаю Бисмарка настолько глупым, чтобы он мог верить, что русские согласятся помочь ему уничтожить Францию. Вечные раздоры между Францией и Германией - для них ведь главное средство господства в Европе, и поэтому-то они стараются поддерживать равновесие. Не подлежит сомнению, что Бисмарк ничего так страстно не жаждет, как стереть Францию с лица земли. Но об этом, конечно, можно не беспокоиться. Новые французские укрепления - линия Мааса и Мозеля, обе группы крепостей на севере и юго-востоке (Бельфор, Безансон, Лион, Дижон, Лангр, Эпиналь) и, наконец, великолепные новые группы фортов вокруг Парижа - все это будет изрядным барьером; при теперешнем положении вещей ни Германии с Францией, ни Франции с Германией легко не справиться. И это очень хорошо. В худшем случае на той границе начнется, вероятно, затяжная война с переменным успехом, которая внушит обеим армиям почтение к противнику и сделает возможным мир на сносных условиях. Зато русские могут получить изрядную трепку, и это было бы лучше всего.
Опять непрерывный снег, вот уже 3 недели ничего кроме снега, мороза и восточного ветра вперемежку с небольшой оттепелью. У вас там как будто тоже отвратительная погода.
Большой привет.
Твой Ф. Э.
Знаешь ли ты рабочего - Карла Августа Нитцера из Линденау, высланного, по его словам, из Лейпцига (после 3 месяцев предварительного заключения), затем он якобы еще 3 месяца агитировал за Фирека и после этого бежал (почему он и не может предъявить приказ о высылке)? Парень этот был раза два-три у меня и просил о поддержке; он производит, однако, впечатление отпетого бездельника и попрошайки.
14:54 29.07.2015
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 17 марта 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
С брошюрой опять ничего не выйдет к назначенному Вами сроку. Очень сожалею, что я таким образом водил Вас за нос, но ничего не поделаешь. Мне приходится точно следовать предписаниям своего глазного врача; если я хочу снова войти, наконец, в колею, мне нельзя писать больше двух часов, то есть я вынужден прерывать работу, как раз когда я вхожу во вкус. А из-за обилия корреспонденции мне часто и вовсе не удается приняться за работу.
Лучше я не буду торопиться и сделаю работу как следует. К тому же только на днях я получил массу необходимого материала, которым нужно будет заняться. Словом, лучше всего - действуйте как Вам удобнее, а когда я копчу работу, я Вам сообщу.
Леман младший пишет отвратительным, вычурным немецким языком. У него имеются все основания предостерегать против полуобразованности, устрашающий пример которой явил он сам в своем путаном либерально-консервативно-манчестерском манифесте. Впрочем, это нелегко, когда ты должен разыгрывать императора, находясь при последнем издыхании. Во всяком случае, если он продержится еще полгода, то внесет в экономику некоторую неустойчивость и неуверенность, а это именно то, что нам нужно. Как только филистер заподозрит, что существовавший до сих пор порядок не вечен, а наоборот, изрядно шатается, - это будет началом конца. Леман I был краеугольным камнем здания; камень этот выпал, и скоро станет ясно, до чего прогнил весь этот хлам. Это может означать для нас временное облегчение, но в зависимости от обстоятельств и временное ухудшение или даже войну. Во всяком случае - снова начинается оживление.
Сердечный привет Эде и Либкнехту, если он, как я предполагаю, еще там.
Ваш Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 19 марта 1888 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю Вам номер «Weekly Dispatch», который объяснит Вам причины, заставляющие так напряженно трудиться «друга Фрица». Бисмарк отдал бы два года своей жизни, если бы ему удалось довести его до такого состояния, чтобы он - Фриц - признал бы себя неспособным управлять. Вот почему ему задают жару и вот почему Фрицу придется попотеть.
Интрига начата давно, речь шла о том, чтобы совершенно устранить Фрица до смерти старика. Это не удалось, и его пытаются уморить работой, представительством и т. д. Все это должно привести к открытому разрыву в том случае, если Фриц не слишком скоро умрет; если он поправится немного за лето и приступит к перераспределению министерских портфелей, мы многое выиграем. Главное, чтобы была нарушена стабильность внутренней политики, чтобы филистер потерял свою веру в бесконечную продолжительность режима Бисмарка, чтобы он увидел себя поставленным в такое положение, в котором он, филистер, должен будет решать и действовать вместо того, чтобы предоставить все это правительству. Старый Вильгельм был замком свода, он пал, и все здание грозит рухнуть. Что нам нужно - это, по крайней мере, полгода правления Фрица, чтобы еще больше расшатать это здание, чтобы сделать филистеров и чиновников неуверенными в отношении будущего, чтобы могла появиться возможность иной внутренней политики. Фриц мягок; даже когда он здоров, он придерживается мнения того, кто высказался последним, им обычно бывает его жена. Только интриги Бисмарка и его собственного сына вынудят его действовать. Как только произойдет перемена фронта, будет неважно, сколько он еще протянет. Вильгельм II все равно вступит на престол при обстоятельствах, благоприятных для нас.
С другой стороны, если Фриц умрет раньше, Вильгельм II не будет уже Вильгельмом I, и мы все равно увидим крутой поворот в буржуазном общественном мнении. Этот молодой человек несомненно наделает глупостей, которые ему не простят, как прощали старику. Если бы врачи п.рер.зали горло его отцу, его, сына, могла бы постигнуть такая же судьба, но от других рук. Впрочем, он не парализован. Руку ему сломали при рождении. Этого не заметили сразу - вот в чем причина атрофии руки.
Во всяком случае, лед сломан. Во внутренней политике преемственность нарушена, и вместо застоя будет движение. Это все, что нам надо.
Буланже, конечно, немного шарлатан, но это не доказывает, что он ничтожество. Он доказал свой здравый смысл в военном деле, шарлатанство может принести ему пользу во французской армии, у Наполеона тоже была изрядная доля шарлатанства.
Но в политическом отношении Буланже кажется неспособным, может быть из-за непомерного честолюбия. Несомненно, что если французы хотят потерять всякую надежду вернуть обратно потерянные провинции, то им нужно только следовать за друзьями Буланже и особенно за Рошфором, который, по-видимому, неимоверно глуп. Нужна только неудачная реваншистская война, чтобы примирить дураков эльзасцев с Германией. Крестьяне - это ландскнехты, которые всегда предпочтут служить в армии победителя, а буржуа найдут, что их прибыли так же хорошо обеспечиваются немецким тарифом, как и французским. Что касается русских, то они, конечно, будут разбиты. Я только что изучил их турецкую кампанию 1877-78 годов. На двух сносных генералов приходится 98 неспособных, это - армия исключительно плохо организованная, с офицерами ниже всякой критики, с солдатами храбрыми и привычными к большим перегрузкам (они переходили вброд при 10° мороза по Реомюру, вода доходила до подмышек), очень послушными, но и очень тупыми, чтобы вести единственно возможный в наше время бой - рассеянными стрелковыми цепями. Их сила заключалась в бою в сомкнутом строю; он не существует больше, а кто захочет его воспроизвести, тот будет сметен огнем современного оружия.
Но если Буланже избавит вас от голосования списком, мы воздвигнем ему Вандомскую колонну, не дожидаясь, пока он ее заслужит на поле боя.
Тусси и Эдуард уедут в четверг в свой «замок» Стратфорд-он-Эйвон, Каутские последуют за ними. Это должно быть прекрасно - хижина батрака и холод и ветер и время от времени снег, как это у нас бывает. Мы здесь очень хорошо выдерживали зиму до тех пор, пока неделю тому назад у нас не наступил яркий теплый весенний день, за которым последовал мороз, северо-восточный ветер и снег. Это принесло Ним свинку, иначе паротит, а мне - насморк и грипп; вещи, трудно излечимые в такую погоду. Но это не очень тягостно.
Посылаю вам в этом письме чек на 15 фунтов стерлингов.
Привет Лауре. Как поживают Лонге и дети? Ним всегда спрашивает меня о них, как только приходит письмо из Парижа.
Преданный Вам Ф. Э.
МАРГАРЕТ ГАРКНЕСС В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон, начало апреля 1888 г.]
Дорогая мисс Гаркнесс!
Благодарю Вас за «Городскую девушку», присланную мне через Визетелли. Я прочел эту вещь с величайшим удовольствием, прямо с жадностью. Это действительно, как говорит Ваш переводчик, мой друг Эйххоф, маленький шедевр. Он к этому добавляет, и это должно доставить Вам удовлетворение, что перевод его поэтому должен быть почти буквальным, так как всякий пропуск или попытка изменения может только уменьшить ценность оригинала.
Что особенно поражает меня в Вашем рассказе, помимо его жизненной правды, это то, что он свидетельствует о мужестве настоящего художника. Оно проявляется не только в Вашей оценке Армии спасения, резко расходящейся с понятиями высокомерной респектабельной публики, которая, может быть, впервые из Вашего рассказа узнает, почему Армия спасения встречает такую поддержку в народных массах. По главным образом оно проявляется в простой, неприкрашенной форме, в которую Вы облекаете старую-престарую историю пролетарской девушки, соблазненной человеком из буржуазного класса, что составляет основу всей книги. Посредственность почувствовала бы себя обязанной скрыть шаблонный, с ее точки зрения, характер фабулы под нагромождением искусственных усложнений и украшений и тем не менее была бы обнаружена. Вы же почувствовали, что можете позволить себе пересказать старую историю, потому что Вы в состоянии сделать ее новой, просто правдиво рассказав ее.
Ваш мистер Артур Грант - шедевр.
Если я что-либо и могу подвергнуть критике, то разве только то, что рассказ все же недостаточно реалистичен. Па мой взгляд, реализм предполагает, помимо правдивости деталей, правдивое воспроизведение типичных характеров в типичных обстоятельствах. Характеры у Вас достаточно типичны в тех пределах, в каких они действуют, но обстоятельства, которые их окружают и заставляют действовать, возможно, недостаточно типичны. В «Городской девушке» рабочий класс фигурирует как пассивная масса, не способная помочь себе, не делающая даже никаких попыток и усилий к этому. Все попытки вырвать его из отупляющей нищеты исходят извне, сверху. Но если это было верно для 1800 или 1810 гг., в дни Сен-Симона и Роберта Оуэна, то в 1887 г. для человека, который около 50 лет имел честь участвовать в большинстве битв воинствующего пролетариата, это не так. Мятежный отпор рабочего класса угнетающей среде, которая его окружает, его судорожные попытки, полусознательные или сознательные, восстановить свое человеческое достоинство вписаны в историю и должны поэтому занять свое место в области реализма.
Я далек от того, чтобы винить Вас в том, что Вы не написали чисто социалистического романа, «тенденциозного романа», как мы, немцы, его называем, для того чтобы подчеркнуть социальные и политические взгляды автора. Я совсем не это имею в виду. Чем больше скрыты взгляды автора, тем лучше для произведения искусства. Реализм, о котором я говорю, может проявиться даже независимо от взглядов автора. Разрешите мне привести пример.
Бальзак, которого я считаю гораздо более крупным мастером реализма, чем всех Золя прошлого, настоящего и будущего, в «Человеческой комедии» даст нам самую замечательную реалистическую историю французского «общества», особенно «парижского света», описывая в виде хроники, почти год за годом с 1816 по 1848 г., усиливающееся проникновение поднимающейся буржуазии в дворянское общество, которое после 1815 г. перестроило свои ряды и снова, насколько это было возможно, показало образец старинной французской изысканности. Он описывает, как последние остатки этого образцового, для него, общества либо постепенно уступали натиску вульгарного богача-выскочки, либо были им развращены; как на место великосветской дамы, супружеские измены которой были лишь способом отстоять себя и вполне отвечали положению, отведенному ей в браке, пришла буржуазная женщина, наставляющая мужу рога ради денег или нарядов. Вокруг этой центральной картины Бальзак сосредоточивает всю историю французского общества, из которой я даже в смысле экономических деталей узнал больше (например, о перераспределении движимого и недвижимого имущества после революции), чем из книг всех специалистов - историков, экономистов, статистиков этого периода, вместе взятых. Правда, Бальзак по своим политическим взглядам был легитимистом. Его великое произведение - нескончаемая элегия по поводу непоправимого разложения высшего общества; все его симпатии на стороне класса, осужденного на вымирание. Но при всем этом его сатира никогда не была более острой, его ирония более горькой, чем тогда, когда он заставлял действовать именно тех мужчин и женщин, которым он больше всего симпатизировал, - дворян. И единственные люди, о которых он всегда говорит с нескрываемым восхищением, это его самые ярые политические противники, республиканцы - герои монастыря Сен-Мерри, люди, которые в то время (1830-1836) действительно были представителями народных масс. В том, что Бальзак таким образом вынужден был идти против своих собственных классовых симпатий и политических предрассудков, в том, что он видел неизбежность падения своих излюбленных аристократов и описывал их как людей, не заслуживающих лучшей участи, и в том, что он видел настоящих людей будущего там, где их в то время единственно и можно было найти, - в этом я вижу одну из величайших побед реализма и одну из величайших черт старого Бальзака.
В Ваше оправдание я должен признать, что нигде в цивилизованном мире рабочий класс не проявляет менее активного сопротивления, большей покорности судьбе, большего отупения, чем в лондонском Ист-Энде. И почем я знаю, не было ли у Вас достаточных оснований для того, чтобы довольствоваться на этот раз изображением пассивной стороны жизни рабочего класса, оставляя активную ее сторону для другого произведения?
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 10 [-11] апреля 1888 г.
Дорогая Лаура!
Шорлеммер вчера вернулся в Манчестер, и сегодня я могу сесть и написать несколько строк, если только Эдуард и Тусси, которые возвращаются из своего «замка» и должны быть здесь около 5-ти, не придут слишком рано.
Прежде всего я должен поздравить Поля с его блестящими, поистине поразительными открытиями в этимологии. Уже то, что огромное большинство французских слов, обычно производимых нами от латинского bos [бык], происходит от греческого bous [бык], кое-что значит. Но что bouillon [бульон] происходит от bous, а не от bullire - кипеть, это великое открытие, и жаль лишь, что Поль не пошел немного дальше. Ведь Bou-strapa [Бустрапа] явно того же происхождения, а также и Buo-naparte (от Bou-naparte) [Бонапарт], и бонапартизм, таким образом, связан с быком, Bou-langer [Буланже] должен происходить от bous, а значит также и его английский эквивалент Baker [Бейкер]; это проливает совершенно новый свет на приключение полковника Бейкера в вагоне: как мог он, происходя от быка Юпитера, не броситься на Европу - Робинсон? Более того, не подлежит никакому сомнению, что в слове mou-tarde [горчица] m стоит вместо первоначального b и таким образом его происхождение от bous доказано - какой яркий свет бросает это на тот факт, что горчицу едят только с говядиной, а не с бараниной!
Другим великим достижением является то, что он рассматривает санскрит на уровне краниологии, а также обнаруживает в Германии и Англии лингвистов, утверждающих, будто финский язык имеет больше аналогий с арийскими идиомами, чем санскрит. Я слышал лишь о тех, кто, приписывая арийским нациям европейское происхождение вместо азиатского, оказывается в крайне затруднительном положении, поскольку им приходится принимать финское происхождение арийского языка, а пока они не в состоянии указать какие-либо следы родства между ними. Если бы Поль попытался вывести французский язык из японского, а не из греческого, он сделал бы то же самое, что, по его утверждению, сделали эти бедняги немцы и англичане. Им весьма туго приходится в этом деле. Они, - то есть немцы, кое-кто из них даже чехи, - являются второ- и третьеразрядными эпигонами, которые с целью произвести сенсацию выдвинули парадоксальную теорию, - а вернее сказать, были к ней приведены (серией ошибок), - которая завела их в тупик; англичане восприняли эту теорию как моду, чего и следовало ожидать от новичков, стремящихся показать себя специалистами, - они обсудили эту чушь между собой на последнем заседании Британской ассоциации, но они пока лишь мечтают о том, что им приписывает Поль - об установлении связи между арийским языком и финским, связи более тесной даже, чем у других арийских языков с санскритом - родственным им языком. Остается надеяться, что они не читают «Nouvelle Revue», а то они действительно захотят узнать, кто такой этот Фергюс, обладающий волшебной палочкой для превращения арийского языка в финский и наоборот. Но, если придется, Фергюс может сослаться на свое ирландское имя в оправдание своих ирландских Bulls или bous.
Но шутки в сторону, статьи очень хороши, и неважно, что Фергюс рассказывает кое-какие нелепости об этимологии парижанам, которым плевать на это. Гораздо более важно, чтобы они узнали хоть немного о своем родном языке, а это они там найдут. Только я не думаю, чтобы автору нужно было для увеселения парижан компрометировать себя подобными утверждениями. Но кто из нас не склонен хвастать больше всего тем, что мы знаем меньше всего; я, во всяком случае, знаю за собой этот грех.
11 апреля. Все произошло в точности, как я ожидал. Две изголодавшиеся души ввалились как раз тогда, когда я кончал предыдущую страницу, принеся из своего истинно деревенского уединения яйца, масло, пирог с мясом, колбасу и здоровый аппетит. Сегодня я написал письма в Америку, а сейчас попытаюсь закончить это письмо.
Во Франции дела, по-моему, идут очень хорошо. Буланжизм является справедливой и заслуженной карой за трусость всех партий перед лицом буржуазного шовинизма, полагающего, что можно остановить стрелки часов всемирной истории, пока Франция не возвратит себе Эльзас. К счастью, Буланже все больше проявляет себя в политике ослом, более опасным, по-моему, для самого себя, чем для кого-нибудь другого. Человеку, планы которого подобны планам Трошю, грош цена.
Что касается остального, то оппортунисты все более и более хиреют, чахнут и будут вынуждены прибегнуть к союзу с монархистами, что равносильно политическому самоубийству. Огромный сдвиг во французском общественном мнении заключается в следующем: республика признана единственно возможной формой правления, монархия равносильна гражданской войне и внешней войне. Действия оппортунистов (не говоря уже о их скандальной коррупции) все больше толкают общественное мнение влево и вынуждают к назначению все более радикальных правительств. Все это строго соответствует тенденции развития, которая проявляется с 1875 года. Нам остается лишь желать, чтобы события и дальше развивались так же, и если Буланже, независимо от своих намерений, поможет этому движению - тем лучше.
Здравый смысл, в наличии которого французы не отдают себе отчета, - логически необходимый результат великой, бессознательно логической истории - убедительнее всего докажет им, надеюсь я, всю неразумность того дела, за которое они взялись сознательно и преднамеренно.
Немецкий филистер все более и более убеждается, что со старым Вильгельмом выпал замок свода всего существующего режима, и что весь этот режим постепенно развалится. Я надеюсь лишь, что Бисмарка не уберут просто для того, чтобы повторить триумф. Другими словами, ему лучше остановиться.
Что за олух этот Рошфор. Цитирует католические мюнхенские газеты, чтобы доказать, что немцы только и ждут нового вторжения французов в Германию, чтобы объединиться с ними, свергнуть Бисмарка и возродить французское господство в Германии! Разве этому идиоту неизвестно, что ничто не может укрепить позиции Бисмарка лучше, чем подобная попытка Франции «освободить» Германию, и что мы намерены сами разрешить наши внутренние дела!
Всегда твой Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 11 апреля 1888 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Ваша просьба прислать рукопись застала меня врасплох; боюсь, что не смогу Вам угодить. Мне разрешено писать два часа в день, не больше, а мне приходится вести обширную переписку, к концу двух часов, когда я чувствую, что только вхожу во вкус работы, именно в этот момент я должен ее прекращать. При таких условиях я совершенно не в состоянии писать статьи на злобу дня по специальному заказу, в особенности для отдаленного рынка. Я не представляю себе, как я мог бы закончить брошюру в рукописи к 15 мая, а еще менее - как она могла бы быть напечатана к этому сроку в Нью- Йорке. Тем не менее я тотчас же примусь за нее, как только покончу с неотложными письмами, и сделаю все, что в моих силах. Мне придется прервать очень важную работу, чтобы выполнить эту задачу.
Впрочем, Вам, по-моему, нечего опасаться, что мы упускаем подходящий случай. Вопрос о свободе торговли не исчезнет с американского горизонта, пока не будет решен. Я уверен, что протекционизм сыграл свою роль в Соединенных Штатах и теперь является препятствием; какова бы ни была судьба законопроекта Милза, борьба не прекратится до тех пор, пока или свобода торговли даст возможность американским промышленникам играть ведущую роль на мировом рынке, на что они уже имеют право во многих отраслях торговли, или и протекционисты и фритредеры будут отброшены в сторону теми, кто стоит позади них. Экономические факты сильнее политики, особенно если политика настолько поражена коррупцией, как в Америке. Я не удивлюсь, если в ближайшие годы одна группа американских промышленников за другой перейдут на сторону фритредеров, - они должны это сделать, если только сознают свои собственные интересы.
Благодарю Вас за присылку официальных изданий; я думаю, это как раз то, что мне нужно.
Радуюсь успехам, уже достигнутым Вами в борьбе против Исполнительного комитета. По еженедельнику «Volkszeitung» от 31 марта я вижу, что они еще не хотят сдаваться. Вот видите, как важно лично быть на месте. Эвелингов не было на месте, и ввиду отсутствия противодействия дело обратилось против них. Вы же были на месте и смогли поэтому обратить дело в свою пользу. Таким образом, враждебные действия по отношению к Вам свелись просто к местной сплетне, которую Вы при надлежащей выдержке, наверное, в конце концов преодолеете и окончательно победите.
Очень рад был узнать, что супруги Зорге снова чувствуют себя лучше на своем старом месте; надеюсь, что так оно будет и впредь. Старик Зорге ни за что не мог бы жить в таком захолустье, как Рочестер, так же как я - в немецком захолустье или его ланкаширском подобии, Чоубенте или Боллоксмити.
Возвращаю Вам письма ревизионной комиссии.
Спешу кончить.
Преданный Вам Ф. Энгельс
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В ПЛАУЭН-ДРЕЗДЕН Лондон, 12 апреля 1888 г.
Дорогой Бебель!
Получив твое письмо от 8 марта, я хотел сперва немного присмотреться к ходу событий; теперь положение, по-видимому, настолько прояснилось, что постепенно можно высказать о нем определенное мнение. Относительно вашей политики: говорить, что все остается постарому, в тактическом отношении, для массовой агитации, совершенно правильно; но, по моему мнению, это отнюдь не исчерпывает исторической ситуации.
Манифесты Фрица характеризуют его как величайшую посредственность в умственном отношении. Мира не перевернет тот, кто, пробыв столько лет кронпринцем, не может предложить ничего, кроме незначительного выравнивания отдельных налогов, а в военном отношении уничтожения 3-й шеренги, что не имеет никакого значения, потому что она уже давно отменена в боевом уставе. Как известно, жалоба на проклятую полуобразованность является, как он сам доказывает, монополией именно самих полуобразованных. Это - о его уме.
О его характере из-за состояния его здоровья приходится судить весьма снисходительно.
Если каждую минуту рискуешь, что врачи п.рер.жут тебе горло, то что уж тут говорить о каком-либо приливе энергии; только в случае улучшения здоровья можно было бы ожидать чего-либо подобного. Поэтому понятно, что у Бисмарка и Путкамера в области внутренней политики руки развязаны теперь еще больше, чем когда-либо прежде.
Однако это еще не означает, что все остается по-старому. С Вильгельмом выпал краеугольный камень здания, и неустойчивость чувствуется очень сильно. Внутренняя политика показывает, что Бисмарк и К° судорожно цепляются за свое положение. Ваше же положение не осталось прежним, оно ухудшилось как раз потому, что Бисмарк хочет доказать, что все осталось по-старому. Демонстративное исключение социал-демократов из амнистии, массовые обыски и преследования, судорожные усилия покончить с «Sozialdemokrat» в Швейцарии - все это доказательства того, что Бисмарк и К° чувствуют, как у них под ногами колеблется почва. То же самое доказывают и усилия сторонников картеля втолковать Фрицу, что такое монарх.
Как истинный монарх, по всем политическим вопросам он легко идет на уступки, зато какая-нибудь придворная интрига делает конфликт явным. Это прямо-таки смешно: по мнению Бисмарка, царь имеет право запретить Баттенбергу жениться, а по мнению Фрица и Виктории, в этом случае сразу должны быть отменены все непостижимо глубокие государственные принципы, которыми они руководствовались всю свою жизнь!
Ввиду беспомощного состояния Фрица ему и здесь придется уступить, разве только он поправится и действительно сможет осуществить министерский кризис. Вовсе не в наших интересах, чтобы Бисмарк, негодуя, ушел, чтобы через месяц снова вернуться с триумфом и обоготворяемым картель-филистерами. Мы можем быть довольны уже тем, что картельфилистер вообще усомнится в прочности бисмарковского режима. А эта прочность не восстановится, пока жив Фриц.
Так как больше абсолютно ничего не публикуют о характере болезни, даже отчета Вальдейера, который, будь он благоприятен, немедленно был бы опубликован, то нет больше никакого сомнения, что у него рак. И тут наши прогрессисты опять показывают, что они за люди. Вирхов, которому как раз как врачу - консультировавшему уже раньше - следовало бы теперь быть на месте, занимается раскопками в Египте. Он дожидается, очевидно, официального приглашения!
Нет империи без императора, нет бонапартизма без Бонапарта. Система скроена по человеку, на нем она держится, с ним она падает. Наш Бонапарт был о трех головах, как древний идол славян Поморья Триглав; средней головы больше нет, из двух других Мольтке тоже перезрел, а Бисмарк шатается. С Викторией ему не справиться, она у своей матери научилась, как обращаться с министрами, даже и со всемогущими.
Прежняя уверенность исчезла. Шаткость почвы обнаружится также и в политике: во внешней политике будут совершаться промахи, во внутренней - будут прибегать к судорожным насильственным мерам. Неустойчивость скажется и в том, что филистер начнет сомневаться в своих собственных кумирах, а также в ослаблении дисциплины и служебного рвения чиновников, которые станут задумываться о возможности перемен и об изменении в их собственном будущем. Все это будет так, если Бисмарк, что весьма вероятно, останется. Если же Фрицу будет лучше и Бисмарку будет грозить серьезная опасность, то, как утверждает Ленхен, в Фрица будут стрелять. Это могло бы уже случиться, если бы только Путкамеру и его Ирингам - Напоррам стала угрожать опасность.
Во всяком случае, сейчас междуцарствие, причем Бисмарк страстно надеется на смерть Фрица и на пришествие нового Вильгельма. Вот тогда-то уже действительно не будет постарому. Тогда только держись! Наш бонапартизм подошел теперь, примерно, к своему мексиканскому периоду. Если этот период наступит, придет и наш 1866 год, а вскоре и 1870, то есть изнутри некий внутренний Седан. И прекрасно!
Во Франции все идет совершенно логично, своим чередом: правые республиканцы дошли до союза с монархистами, чем себя и погубят; возможно, министерство придется создавать из более левых элементов. Буланже - явно безмозглый политик и, вероятно, скоро провалится в Палате. У французского провинциального филистера только один символ веры: республика необходима, а монархия - это гражданская и внешняя война.
Расписку на 100 марок от г-жи Пфендер пришлю в следующем письме; я забыл ее получить. Пока же большое спасибо за эту помощь. Я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы поддержать эту женщину, но мне придется еще раз обратиться к вам.
Сердечный привет твоей жене и дочери и Зингеру.
Твой Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 16 апреля 1888 г.
Дорогой Либкнехт!
Я как раз собирался ответить тебе на письмо от 4-го, когда пришло твое второе письмо с приложением для Карла Каутского, из которого я заключил, что мои ответы, как и твои вопросы, относятся уже к области прошлого.
Хочу тебе только еще сказать, в какой связи находится это с циркуляром Социалдемократической федерации.
1) Социал-демократическая федерация все еще ведет себя как единственная социалистическая организация в Англии и единственно правомочная действовать и говорить здесь от имени всего движения в целом. Поэтому теперь при подготовке конгресса эту позицию следовало подчеркнуть, тем более что Социалистическая лига в нынешней ее форме скоро, пожалуй, совсем угаснет, и Социал-демократическая федерация была бы не прочь поглотить disjecta membra ( разрозненные члены (Гораций. Сатиры, книга первая, сатира 4)). Но это, к счастью, не удастся, потому что тогда тотчас же возобновились бы прежние личные распри.
2) Социал-демократическая федерация находится в теснейшей связи с поссибилистами в Париже, а так как последние, в свою очередь, находятся в связи с Бродхёрстом и К°69, то Социал-демократическая федерация вынуждена лавировать. Этот второй момент играет решающую роль. Гайндман и К° так глубоко увязли в отношениях с поссибилистами, что не могут повернуть назад, если бы они даже этого и хотели.
Каково мое мнение по поводу всей этой истории с конгрессом? Я едва ли могу иметь какое-нибудь мнение, так как совсем не знаю содержания переговоров, - кроме того и твои взгляды меняются с калейдоскопической быстротой. Все такие конгрессы, в успехе которых нельзя быть заранее абсолютно уверенным, я вообще считаю очень рискованными, а если не предстоит добиться чего-нибудь определенного и осуществимого, то и совершенно излишними. Малые нации, особенно бельгийцы, задают тон, а так как внешними делами в Бельгии ведают не фламандцы, а старая брюссельская семейная клика Брисме, то получается все та же старая лавочка. Созыв вашего конгресса здесь через неделю после конгресса тредюнионов привел бы просто к краху. Деньги были бы истрачены, люди бы у вас разбежались, а вы - ad majorem gloriam (к вящей славе) Гайндмана - безвозвратно угодили бы в руки лондонских заправил!
Французам, все равно какого направления, следовало бы к юбилею французской революции 1789 г. и в связи с Парижской выставкой созвать конгресс в Женеве, но этого вам наверняка не удастся им втолковать.
Если, таким образом, ваш конгресс и не состоится, то это, на мой взгляд, не будет мировым несчастьем. Кроме того, порядок дня без нужды ограничен. В конгрессе, созываемом нашей фракцией рейхстага, примут участие ведь только социалисты и анархисты, а не просто члены тред-юнионов. Анархистов социал-демократический конгресс мог бы выпроводить вон, всеобщий рабочий конгресс этого сделать не сможет, и они будут в состоянии пошуметь и порекламировать себя.
Фрицу надо очень спешить с поправкой своего здоровья, иначе Бисмарк окончательно сядет ему на шею. Надеюсь, что Бисмарк возьмется за дело чересчур круто и полетит, рейхстаг будет распущен и вновь избран при каком-нибудь временном правительстве. Это принесло бы большое разочарование филистерам. Правда, когда человек ежедневно может быть приговорен врачами к тому, что ему п.рер.жут горло, это едва ли может придать ему бодрости для серьезной борьбы. А что Бисмарк будет защищаться обеими руками, он показывает уже и сейчас.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э.
Надеюсь, что в субботу мы послали тебе то, что ты хочешь? Или же мы тебя не понимаем.
ПАСКУАЛЕ МАРТИНЬЕТТИ В БЕНЕВЕНТО Лондон, 20 апреля 1888 г.
122, Regent`s Park Road Дорогой друг!
Я рад, что перед Вами, кажется, открывается новая перспектива, и надеюсь, что Вам удастся приготовиться к экзамену.
К сожалению, я не могу указать Вам книги, по которым Вы смогли бы готовиться к нему.
Немецкие книги дали бы для итальянского экзамена, с одной стороны, слишком много, а с другой - слишком мало; кроме того, я не знаю новых кратких руководств. А итальянские книги, пригодные для Вашей цели, мне и подавно неизвестны; в крайнем случае я мог бы рекомендовать Вам книгу Карло Ботта «История итальянского народа», которая начинается с Константина Великого, около 300 г. н. э. И, может быть, также книгу Пьетро Коллетта «История неаполитанского королевства», охватывающую период с 1735 по 1825 г., классический труд. Но, вероятно, полезнее всего для Вас будут тамошние учебники для средних учебных заведений (соответствующих французским лицеям и колледжам, нашим гимназиям), потому что ведь большинство кандидатов на архивные должности, вероятно, были учениками этих заведений, и поэтому экзаменаторы должны будут сообразовываться с учебным планом этих школ.
Поскольку для Вас в нынешнем стесненном положении приобретение этих книг окажется невозможным, я считаю своим долгом помочь Вам в этом. Поэтому я взял на себя смелость послать на Ваше имя прилагаемый почтовый перевод на сумму в 4 ф. ст., равную 100 фр. 80 сантимам, и надеюсь, Вы не будете на меня в обиде за то, что я пересылаю Вам эту небольшую сумму, не получив предварительно Вашего разрешения. Я желаю лишь, чтобы ее хватило на приобретение необходимых пособий и чтобы Вы успешно сдали экзамен.
О высылке наших цюрихских друзей из Швейцарии Вы, вероятно, читали.
На этих днях - как только закончу важную работу для Америки - я просмотрю перевод и отправлю его обратно. Мне легче работается, когда я прорабатываю ряд номеров сразу.
С дружеским приветом Ваш Ф. Энгельс
Мое имя при отправке писем должно даваться в английской форме: «Фредерик».
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ [Лондон, около 29 апреля 1888 г.]
Дорогой Либкнехт!
Прилагаемое получил сегодня утром.
Хорошо, что Фрицу стало немного лучше. Если бы молодой Вильгельм пришел к власти именно теперь, то Бисмарк, судя по всему, прежде всего договорился бы с Россией, чтобы получить согласие на войну с Францией. По-видимому, уже сейчас заключены некоторые соглашения по частным вопросам. В силу этого и только в силу этого Буланже мог бы стать опасностью как для Франции, так и для Германии. Французы были бы разбиты, но война затянулась бы из-за сильных французских укреплений, к тому же вмешались бы и другие. Вероятно, Австрия и Италия выступили бы против Германии, потому что невозможно получить согласие России на войну, не принеся их обеих в жертву русским. Это означало бы, следовательно, что Бисмарк поможет русским захватить Константинополь, а это в свою очередь означало бы мировую войну при условиях, при которых мы вне всяких сомнений потерпели бы в конце концов поражение: в союзе с Россией против всего мира! Надеюсь, что эта опасность минует.
Твой Ф. Э.
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 2 мая 1888 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
С этой почтой посылаю Вам заказным пакетом рукопись, или, вернее, копию, сделанную миссис Эвелинг, так как она нашла, что из-за Вашего мелкого почерка и отсутствия полей невозможно вписать разборчиво карандашом предлагаемые изменения. А их было много, поскольку Вы переводили с немецкого перевода, а мы для работы использовали оригинал. Поэтому многие изменения сделаны только для того, чтобы приблизить английский текст к французскому оригиналу. В некоторых местах я ради ясности позволил себе некоторые вольности.
Предисловие начерно почти готово, но так как Вам понадобится немецкий перевод, то я задержу его у себя несколько дольше. Во всяком случае, я потороплюсь, насколько это возможно, работая по два часа в день, как мне предписано. На прошлой неделе доктор снова строго подтвердил это ограничение.
Передайте, пожалуйста, Зорге, что, согласно последним планам, «Sozialdemokrat» будет переведен в Лондон. Но лучше этого пока не разглашать. Если наши друзья пожелают, чтобы об этом начались толки и заговорила жадная до новостей пресса, они, несомненно, сами уж об этом позаботятся.
Меня здесь бойкотируют почти так же, как Вас в Нью-Йорке. Различные здешние социалистические клики очень недовольны моим абсолютным нейтралитетом по отношению к ним, и так как в этом вопросе все они солидарны, то стараются отплатить мне, замалчивая мои работы. Ни «Our Corner» (миссис Безант), ни «To-Day», ни «Christian So..alist» (впрочем, относительно этого последнего ежемесячника я не могу сказать наверняка) не упомянули о «Положении рабочего класса», хотя я сам послал им по экземпляру. Я этого ожидал, но не хотел Вам об этом говорить, пока не получил доказательств. Я их не виню, так как нанес им тяжкое оскорбление, заявив, что здесь до сих пор не существует подлинного рабочего движения и что, когда оно начнется, все эти великие мужи и дамы, которые теперь присвоили себе роль офицеров армии без солдат, скоро будут поставлены на свое место и притом гораздо менее почетное, чем они того ожидают. Если они, однако, думают, что их булавочные уколы могут пронзить мою старую, хорошо выдубленную, толстую кожу, то они ошибаются.
Преданный Вам Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 9 мая 1888 г.
Дорогая Лаура!
Я только что закончил, после многих перерывов, длинное предисловие к английскому изданию речи Мавра о свободе торговли (Брюссель, 1848), которое должно выйти в Нью- Йорке, и так как это последняя работа, которая должна была быть выполнена к определенному сроку, то я пользуюсь своей вновь обретенной свободой, чтобы тотчас же написать тебе. А к тому же мне нужно написать тебе о довольно важном деле, а именно о том, что ты нам нужна здесь в Лондоне. Ты посадила в своем саду ясменник, как я слышал от Шорле
14:59 29.07.2015
я слышал от Шорлеммера, а так как мы не имеем никакой возможности приехать к тебе и использовать его там, то не остается ничего другого, как тебе приехать сюда и привезти его, а другие составные части будут доставлены быстро и вовремя. Погода прекрасная, в субботу, в день рождения Мавра, Ним и я ходили в Хайгет, а сегодня мы были на Хэмпстед-Хис (любимое место отдыха лондвцев); я пишу, открыв оба окна. А к тому времени, когда ты приедешь, что, я надеюсь, будет на следующей неделе, сирень и ракитник будут готовы встретить тебя. Если только ты сообщишь срочно, что ты согласна приехать, я беру на себя все остальное. Кроме того, за это время ты, вероятно, привела свой загородный дом и сад в такое совершенное состояние, что можешь оставить их на попечение Поля, который стал теперь, должно быть, превосходным садовником. Ним вздыхала о Лёр все последнее время, и, конечно, ты должна присутствовать на великом драматическом торжестве Эдуарда 5-го июня, когда на утреннем спектакле должна быть поставлена его инсценировка романа Н. Гоуторна «Багряный знак». И мне не нужно добавлять, что я не меньше других хочу видеть тебя здесь. Больше того, имеется столько других причин для твоего приезда сюда, что я воздержусь от изложения их здесь, из опасения опоздать на почту и смертельно надоесть тебе. Поэтому решай сразу и напиши, что ты приедешь.
О замечательных предварительных успехах Эдуарда по драматургической части ты уже, наверное, слышала. Он продал около полдюжины или больше пьес, которые потихоньку состряпал; некоторые из них были поставлены с успехом в провинции, другие он поставил здесь сам вместе с Тусси на маленьких вечерах; они очень понравились людям, наиболее заинтересованным в таких вещах, а именно таким актерам и импрессарио, которые могут поставить эти пьесы. Если теперь он добьется хоть раз заметного успеха в Лондоне, то его положение в этой области укрепится, и все его затруднения скоро кончатся. А я не вижу причины, почему ему это не должно удаться, по-видимому, он замечательно ловко умеет дать Лондону то, что Лондону требуется.
Письмо Поля в «Intransigeant», действительно, очень хорошо. Ему удалось нанести удар радикалам, не сделав ни малейшей уступки буланжизму и выдвинув требование всеобщего вооружения: это ставит палки в оба их колеса. Это сделано с большим тактом.
Слышала ли ты, что Фриц Бёйст помолвлен с одной итальяно-швейцарской девушкой из Кастасеньи, расположенной у самой границы с Ломбардией? Я не знаю, кто она, мы скоро это узнаем от наших цюрихских друзей, которых ждем сюда меньше чем через две недели.
Может быть, вы увидите Бернштейна в Париже во время его путешествия, он может появиться там в любой день. Мне очень любопытно, как они устроятся здесь с газетой. По многим причинам Лондон не является для этого лучшим местом, хотя, может быть, и единственным сейчас. Однако посмотрим, обычно вещи устраиваются своим естественным порядком.
Статья Поля «Виктор Гюго» в «Neue Zeit» очень хороша. Интересно, что сказали бы во Франции, если бы там могли прочитать ее.
Великий Стед отправился в Петербург интервьюировать царя и заставить его сказать правду о мире или войне. Я послал вам его парижские интервью, глубокомысленный муж покинул Париж не более мудрым, чем он прибыл туда. Русские досыта накормят его комплиментами, боюсь, что он вернется из Петербурга еще большим ослом, чем сейчас. Может быть, в сегодняшней газете мы прочтем, что он постиг Бисмарка.
Румыны - странные люди. Я написал Нэдежде в Яссы письмо, в котором пытался обработать их в антирусском направлении. В настоящее время ясские марксисты ссорятся с бухарестскими анархистами по поводу крестьянского восстания, инспирированного Россией, и поэтому они сразу же перевели и напечатали мое письмо. На этот раз я не виноват, но это показывает, какие они неосторожные люди.
Не только бумага, но и время подходит к концу - 5 час. 20 мин., и Ним сейчас будет звонить к обеду, а через десять минут закрывается почта. Поэтому до свидания и напиши, что приедешь!
Любящий тебя Ф. Энгельс
ЭЛЕОНОРЕ МАРКС-ЭВЕЛИНГ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 10 мая 1888 г.
Дорогая Тусси!
Большое спасибо, но мы не сможем прийти. Ним должна закупить провизию, иначе в воскресенье вы не получите никакого обеда, а мне необходимо отправить рукопись в Америку субботней почтой, а она далеко не готова (рукопись, а не почта).
Передай Магону, что по воскресеньям я принимаю своих личных друзей и что поговорить здесь о деле в воскресенье нет никакой возможности. Если он хочет прийти ко мне, я буду рад видеть его в любой вечер на неделе, а если он хочет, чтобы при этом присутствовал и Эдуард, то они могут договориться прийти вместе в один из вечеров - может быть, ты придешь тоже?
Привет от Ним.
Всегда твой Ф. Э.
22:19 29.07.2015
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ХОТТИНГЕН-ЦЮРИХ Лондон, 10 мая 1888 г.
Дорогой г-н Шлютер!
Как обстоит дело с Вашим приездом сюда? От Эде нам известно только, что он едет через Париж и там задержится на некоторое время. Об остальных он не пишет ничего определенного. Мы, следовательно, пребываем здесь в неведении и не можем ничего предпринять.
Будьте так добры, договоритесь с остальными и дайте нам знать, когда вы все приедете, - мы имеем в виду Вас, Моттелера и Таушера, - и сообщите, не сможем ли мы за это время что-нибудь здесь сделать для вас. Известите нас также, на какой из здешних вокзалов вы прибудете и с каким поездом, чтобы вас можно было встретить. Иначе может получиться страшная путаница, из-за которой было бы зря истрачено немало денег.
Сердечный привет всем вам.
Ваш Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 16 мая 1888 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
С сегодняшней почтой посылаю Вам заказным конец предисловия.
Ривз соглашается взять на себя посредничество по распространению брошюры ("Протекционизм и свобода торговли") на прежних условиях и хочет, чтобы его имя было поставлено на титульном листе, под именем ньюйоркского издателя в следующей форме: Лондон, Уильям Ривз, 185, Fleet Street, E. С.
Это, по крайней мере, какая-то гарантия против пиратских выходок с его стороны, а в этом отношении он самый опасный человек. Если Вы перешлете мне предназначенные для него экземпляры, то я доставлю их по назначению под расписку. На первый раз достаточно будет 300-500 экземпляров.
Немецкий перевод я Вам пришлю, как только г-жа Каутская его перепишет. Это может задержаться на несколько дней, так как мы со дня на день ждем высланных из Цюриха товарищей, и на первых порах у нас в связи с этим будут кое-какие хлопоты.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 3 июня 1888 г.
Дорогая Лаура!
Очень огорчен, что ты не считаешь возможным приехать именно сейчас; то, что в твоем саду не уродился ясменник, не имело бы значения, потому что Ним достала немного и мы собираемся отведать его сегодня вечером; было бы так хорошо, если бы ты была здесь, чтобы принять в этом участие. Для возлияния сегодня вечером у нас 6 бутылок мозельского.
Наши цюрихские друзья начинают немного свыкаться с лондонскими обычаями, да и пора, потому что они слишком по-провинциальному представляли себе возможности устройства здесь. Надеюсь, что на будущей неделе основные вопросы, как-то: о помещении и т. п., будут урегулированы, и тогда затруднений и споров станет меньше.
Аргументы Поля по поводу Буланже довольно унизительны для репутации французов.
Сначала он говорит: «это народное движение, но не опасное, потому что Буланже - осел».
Но что тогда думать о народе, который способен на народное движение в поддержку осла?
Это он объясняет так: во Франции какое-то время возятся с подобием парламентаризма, а потом требуют спасителя, личной власти... в данный момент взывают о спасителе, и является Буланже. Другими словами: французы таковы, что их реальные нужды требуют бонапартистского режима, в то время как их идеалистические иллюзии - республиканские и не идут дальше парламентаризма. Но если французы не видят другого выхода, кроме как - либо личная власть, либо парламентская власть, то они с таким же успехом могут махнуть на все это рукой. Чего я хочу от наших людей - это чтобы они показали, что есть реальный третий выход, помимо этой мнимой дилеммы, которая является дилеммой только для вульгарных филистеров, и чтобы они не принимали это путаное филистерское и по сути дела шовинистическое буланжистское движение за подлинно народное. Шовинистическое требование, будто вся мировая история должна быть сведена к возвращению Франции Эльзаса и что до этого ничему не будет позволено случиться, - это требование нашло слишком много поклонников среди наших друзей во Франции, фактически в каждом из них, и вот вам результат. Благодаря тому что Буланже включает в свою программу это требование, молчаливо признаваемое всеми партиями, он силен. Его противники - Клемансо и К° - не выступают, не осмеливаются выступать против этого требования, но они слишком трусливы, чтобы провозгласить это открыто, и потому они слабы. А поскольку движение в основе своей является шовинистическим и никаким больше, оно играет на руку Бисмарку, который будет только рад втравить в войну этого беднягу Фрица. И все это происходит в момент, когда даже у немецких филистеров просыпается сознание, что чем скорее они избавятся от Эльзаса, тем лучше, и когда сумасбродные паспортные правила Бисмарка служат откровенным признанием того, что Эльзас больше, чем когда-либо, является французским!
Революция в нашем домашнем хозяйстве, которую я на протяжении года с лишним старался осуществить, наконец, совершилась. Вчера Анни ушла от нас после моего предупреждения об увольнении, и мы наняли новую прислугу. Ним сможет, наконец, работать не больше, чем ей действительно хочется, и будет высыпаться по утрам.
Прилагаю чек, о котором писал Поль. Нынче воскресенье, и я должен закончить письмо раньше, чем придут гости.
Всегда любящий тебя Ф. Энгельс
Имей в виду, что ты должна приехать к нам этим летом, самое позднее осенью!
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 15 июня 1888 г.
122, Regent`s Park Road
Дорогой Шлютер!
Не хотите ли вы с Таушером доставить мне удовольствие и пообедать у нас в воскресенье в половине третьего?
Ваш Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 30 июня 1888 г.
Дорогой Лафарг!
Маленький Мак-Доннел из Генерального Совета, редактор рабочей газеты в Патерсоне, штат Нью-Джерси, прислал ко мне молодого человека, Р. Блока, сына одного старого ньюйоркского социалиста; отец - редактор немецкой газеты пекарей и секретарь их тредюниона. Так как молодой человек проведет несколько дней в Париже, то я дал ему для Вас визитную карточку (у него в Париже нет ни к кому рекомендаций, кроме Делаэ!), сказав ему, что Вы живете за городом и вряд ли сможете быть ему полезным, за исключением, может быть, некоторых справок. Он не занимается ни политикой, ни социализмом и желает только посмотреть Европу «в самом лучшем виде». Итак, если он найдет дорогу в Перрё, то я буду Вам очень благодарен, если Вы поможете ему своими добрыми советами, как путешественнику, который хочет повидать как можно больше, затратив наименьшее количество времени. Он прекрасно знает, что Вы не можете показывать ему Париж.
Эвелинг снова в Лондоне по поводу своей пьесы, которая будет поставлена сегодня. Это пятая его пьеса, а шестая будет, вероятно, поставлена на следующей неделе. Положительно, посвятив себя драматургии, он открыл золотую жилу, «наткнулся на нефть», как говорят янки.
Преданный Вам Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В САНКТ-ГИЛЬГЕН Лондон, [до 6 июля 1888 г.]
Дорогой Барон!
После того как я все по-настоящему о тебе выведал, установил долготу и широту и к тому же узнал, что местность должна быть прекрасной, я хочу еще быстренько ответить тебе относительно Шелли. Я с большой охотой готов это сделать, но в связи с этим мне нужны сочинения Шелли, а у меня их нет и я не могу их быстро достать. Э. Эвелинг вчера, когда был здесь, хотел мне дать свой экземпляр, но уехал, не сдержав слова. Если бы у меня были отрывки, о которых идет речь, я бы как-нибудь раздобыл себе Шелли.
Надеюсь, что taenia medio cannullata (ленточный червь) будет все же успешно доведен ad absurdum. У мальчика Пумпс корь, пока внешне дело проходит благополучно. Лили поэтому у нас.
Г-жа Шлютер и г-жа Эде здесь. Тетку еще ожидают, неизвестно когда. В воскресенье все были здесь. С беспорядком все еще не [покончено?] Э. Эвелингу очень везет с его [драматическими произведениями?] - примерно 10 дней назад единогласно приняли [очередную пьесу?]. Большой привет папе, маме ... и Луизе, если она, как я надеюсь, еще там. ... Генерал ... надеюсь, что у вас снова все в порядке.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 6 июля 1888 г.
Дорогая Лаура!
Сегодня я пишу о деле, поэтому коротко и, надеюсь, приятно.
Джоллимейер приехал вчера вечером и на будущей неделе, вероятно в среду, уезжает в Германию. У него не будет времени заехать на обратном пути в Париж, но теперь у нас такой план: Ним едет с ним до Кобленца, а затем в Санкт-Вендель навестить своих друзей. Она хочет на обратном пути заехать в Париж, если вы и дети будете там. Поэтому будь добра, напиши нам по возможности в воскресенье, самое позднее в понедельник: 1) будете ли вы дома. и 2) будут ли дети в Аньере около 26 или 28 июля?
Почти наверняка, к тебе должна была в это же время приехать Пумпс, так как она надеялась также ехать с Джоллимейером, а в прошлое воскресенье она пришла с известием, что у ее мальчика корь, и это задержит ее здесь.
Тусси и Эдуард все еще в своем «замке» и надеются где-нибудь в августе поехать в Америку, где Эдуард должен наблюдать за постановкой трех своих пьес, которые одновременно пойдут в Нью-Йорке, Чикаго и бог знает где еще. Я не думаю, чтобы они отсутствовали больше восьми - десяти недель в целом. Если его драматургический успех будет продолжаться в таком же темпе, то, может быть, ему придется на будущий год поехать в Австралию на средства какого-нибудь театрального импрессарио.
Наши цюрихские друзья еще не устроились, но на пути к тому. Просто удивительно, сколько хлопот, задержек и проволочек создает лондонская система монопольных домовладельцев, предписывающих свои собственные условия своим арендаторам. Поэтому, если вы хотите снять рабочее помещение у одного из таких арендаторов - а это приходится делать, - вы должны подождать, пока домовладелец соблаговолит дать вам разрешение начать необходимые хлопоты. Помеха, чинимая французской или прусской бюрократией, - ничто по сравнению с этим. И лондонцы терпят это веками и даже сейчас не осмеливаются протестовать против этого!
Сердечный привет Полю.
Любящий тебя Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 11 июля 1888 г.
Дорогой Зорге!
Спешу сообщить тебе известие, которое, однако, ты должен сохранить в абсолютной тайне. Не удивляйся, если увидишь меня в середине августа или немного позже у себя - возможно, что я предприму небольшое путешествие за океан. Напиши мне, пожалуйста, немедленно, где ты живешь, чтобы я мог тебя навестить; если же тебя к тому времени там не будет, то сообщи, где я смогу тебя найти. Напиши также, будут ли Вишневецкие к тому времени в Нью-Йорке. Больше я по приезде ни с кем не собираюсь встречаться, так как не хочу попасть в руки господ немецких социалистов, - поэтому все это дело должно остаться в тайне. Если я приеду, то приеду не один, а с Эвелингами, у которых там дела. В следующий раз напишу больше.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 15 июля 1888 г.
Дорогая Лаура!
Ты спрашиваешь, почему Шорлеммер не может тоже приехать, и ты надеешься увидеть Пумпс у себя в Ле-Перрё. Так вот, боюсь, что твое желание сбудется и ответ на свой вопрос ты получишь с лихвой.
Так как мальчик Пумпс пошел на поправку очень быстро, в прошлый понедельник было вдруг принято решение, и в среду компания - Джоллимейер, Ним и Пумпс, все трое вместе - выехали в Германию. Пумпс к Паули, а Ним в Санкт-Вендель. Потом, как было условлено здесь, Пумпс и Шорлеммер заедут за Ним в Санкт-Вендель, и все трое отправятся в Париж, где будут числа 29 или 30 июля - впрочем, они дадут знать тебе. Ним и Шорлеммер должны будут вернуться сюда в субботу 4 августа; Пумпс же, по ее словам, собирается направиться из Парижа в Сен-Мало и Джерси, куда Перси хочет взять детей.
Не представляю себе, как ты сможешь разместить всю компанию. Но Ним решила, что тебе вполне удастся преодолеть эту трудность. Во всяком случае, тебе понадобятся в связи с этим кое-какие деньги, и я не премину выслать их тебе своевременно.
Вчера вечером пришло твое письмо с документом Лонге - одновременно с Эдуардом, которого опять привела в Лондон его драматургическая деятельность. Он собирается сегодня читать две пьесы предприимчивым актерам (Альма Марри - одна из них), которые намереваются вложить деньги в какие-нибудь новинки. Лонге, разумеется, снова строит планы, не считаясь с другими: ведь Эдуард и Тусси уедут в Америку, по крайней мере на два месяца, а я, как только Ним вернется, думаю устроить себе каникулы. Если он согласен, чтобы Ним осталась с Жаном вместо меня, - прекрасно, и Ним будет рада его обществу, но разве это то, на что рассчитывает Лонге? Во всяком случае, Тусси препроводит тебе защитительную речь и напишет, а ты и Ним сможете решить остальное.
Какую великолепную кашу заварили на днях Буланже и Флоке между собой - внезапная выходка Буланже, подготовленная во всех деталях и все же провалившаяся, потому что он не смог сохранить свои позиции до конца, - ярость и брань Флоке, в то время как нужен был хладнокровный ответ, брань, оскорбления, дуэль и, пожалуйте, бравый красавец-генерал терпит поражение от адвоката! Поистине, если Вторая империя была карикатурой Первой, то Третья республика становится карикатурой даже не Первой, а Второй. Как бы то ни было, будем надеяться, что теперь Буланже конец, ибо, если этот болван будет и впредь пользоваться популярностью, то это бросит царя* в объятия Бисмарка, а мы этого не хотим еще больше, чем реваншистской войны со стороны России и Франции. Если народные массы во Франции непременно требуют личного божества, то им лучше поискать другого человека - этот делает их смешными. Но, кроме того, ясно, что это стремление иметь спасителя общества, если оно в самом деле существует в массах, является лишь иной формой бонапартизма, и поэтому я действительно не могу заставить себя поверить, что оно имеет такие глубокие корни и является действительно народным, как утверждают некоторые. То, что наши люди борются против радикалов, прекрасно, это их прямая задача, но пусть они борются с ними под своим собственным флагом. А поскольку journee (решающий день) возможен - пока народы безоружны - только с помощью радикалов (как на выборах Карно), наши люди могут в настоящее время полагаться только на избирательные урны, и я не вижу выгоды от того, что мозги избирателей будут одурманены этим плебисцитным буланжизмом. Наше дело - не усложнять, а упрощать и разъяснять разногласия между нами и радикалами. То немногое хорошее, что Буланже мог сделать, он сделал, а главное, что он сделал хорошего, - это то, что он привел радикалов к власти. Роспуск парламента был бы хорошим делом - пока у власти стоит правительство радикалов, на которое мы можем оказывать давление; но Буланже мне кажется самым неподходящим человеком для того, чтобы распустить парламент.
Здесь после двух хороших дней с утра опять дождь льет как из ведра. Это действительно означает распускаться - лето распустилось в дождевой воде, - от этого человек становится распущенным и тянется к выпивке. В самом деле, пойду открою бутылку пильзенского и выпью за твое здоровье. Целую тебя.
Искренне твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 23 июля 1888 г.
Дорогая Лаура!
Тусси вернула письмо Лонге мне, вместо того чтобы отправить его тебе, и я его при сем прилагаю. Она сказала, что напишет ему. Как говорил мне Эдуард на прошлой неделе, они должны были вернуться сюда вчера, но он обладает способностью пренебрегать фактами, если они противоречат его желаниям, - способностью, достойной более юного возраста.
Итак, до конца недели их здесь не будет.
Конечно, Пумпс и Ним могут спать в твоей комнате, а если ты сможешь найти ночлег для Шорлеммера где-нибудь в Ле- Фридрих Энгельс (1888 г.) Перрё, то с ним все будет в порядке. Прилагаю чек на 15 ф. ст., чтобы ты не была стеснена со средствами.
Наши цюрихцы наконец-то устраиваются. Их жены приехали, они обзавелись помещением для работы, то есть договором на пустой и не совсем законченный дом, и жильем для себя, так что через неделю или две все они будут иметь пристанище. Женская часть «Sozialdemokrat » не слишком очаровательна. Самой приятной кажется жена Эде Бернштейна, маленькая живая еврейка, но она ужасно косит; жена Шлютера - чрезвычайно добродушная и застенчивая дрезденская штучка, но очень уж недалекая; а что касается Тетки, то есть г-жи Моттелер, то пусть Ним опишет тебе эту величественную юную особу лет пятидесяти (так говорят), эту швабскую провинциалку, которая изображает из себя светскую даму, - мне говорили, что она, в сущности, очень достойная женщина, но я не думаю, чтобы она чувствовала себя непринужденно среди нас недостойных, и предвижу кое-какие приятные небольшие стычки, когда они встретятся с Тусси. Но Ним и Пумпс опишут тебе ее в полное твое удовольствие. Все они вчера у меня ужинали, так как наша новая прислуга (я, кажется, писал тебе, что уволил Анни) готовит вполне прилично и даже гордится стряпней для гостей.
Но г-жа Моттелер не упустила случая сказать мне, что крем подгорел (так же как она сказала Пумпс: и толстая же Вы. Вообрази ужас Пумпс!). Как только они устроятся собственными домами, - все в окрестностях Джанкшн- и Бостон-род, - я надеюсь, расстояние придаст очарование перспективе значительного сокращения визитов всей этой компании; я совсем не намерен допустить, чтобы немецкий элемент все затопил в доме № 122.
Я сфотографировался, пока еще не поседел совсем, и прилагаю ту фотографию, которая, по всеобщему мнению, лучше остальных.
Пора отправлять почту и обедать, поэтому заканчиваю.
Привет от твоего старого Ф. Энгельса
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ЛОНДОНЕ [Лондон, 21 или 28 июля 1888 г.]
Суббота Дорогой Шлютер!
Гровер был у меня по поводу дома на Кентиш Таун, я разъяснил ему все, и если он опять не изменит своего намерения, то дом будет ваш.
Твой Ф. Э.
Позаботься о том, чтобы тем временем дело опять не попало к Солто Рекс и К° (разве только Гровер или С. Рекс и К° потребуют этого от вас, так как я, естественно, не знаю, сдает ли Гровер дом в наем непосредственно или через них).
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 30 июля 1888 г.
Дорогая Лаура!
Надеюсь, что теперь путешественники уже у тебя.
Сегодня утром - письмо от Шорлеммера. Когда он приехал в Бонн, друзья посоветовали ему лечить рану там, и он отправился в университетскую клинику, из которой в субботу его выпустили исцеленным. Но у него все еще катар желудка [Magenkatarrh] или, как правильнее это называет его брат, который сопровождает его и выполняет роль личного секретаря, желудочное похмелье [Magenkater], и ему велят некоторое время соблюдать покой. Он даже боится, что дальнейшие планы, которые мы с ним строили относительно довольно продолжительного морского путешествия, могут в отношении его провалиться. Впрочем, это мы вскоре увидим. Во всяком случае, он намеревался поехать вчера в Дармштадт и оттуда снова напишет.
К сведению Ним: вчера у нас был ростбиф с горошком, отлично приготовленный. Были только Эдуард и Тусси, так как Перси, с детьми обедал в Сэндхерст Лодж - это был день рождения его матери. После обеда они пришли (а также Чарли, жена которого приходила к ужину в прошлое воскресенье, и я жалел только, что она не заглянула на этот раз), затем явились четверо цюрихцев с г-жой Бернштейн и г-жой Шлютер - Тетка, к счастью, плохо себя чувствовала, - и нам было очень весело. Прислугой я доволен вполне, только сладкое у нее не совсем то, чем оно должно быть; она делает тугое, как кожа, тесто и возмещает другие недостатки своего пирога тем, что кладет в него примерно столько же эссенции горького миндаля, сколько сахара - впрочем, этому я положил конец. Девушка совсем неплоха, только нуждается в некотором дополнительном воспитании со стороны Ним; к более или менее самостоятельному хозяйничанью дольше трех недель она пока не пригодна, потому что вынесла множество высоких понятий из меблированных комнат в Ист-Энде, где обслуживала «леди». Но так как эти понятия относятся главным образом к стряпне, то Ним вскоре вытравит их у нее, а в общем у меня нет причин жаловаться, хотя иногда есть причины посмеяться.
Надеюсь, что у вас погода лучше. Я отправился в город около 2-х, не успело пробить 3, как пошел дождь, и еще идет.
Привет всем вам.
Всегда ваш Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 4 августа 1888 г.
Дорогой Зорге!
Оба твои письма получил, благодарю. Большое спасибо за предложенное гостеприимство.
Но смогу ли я им воспользоваться, это, как ты увидишь из дальнейшего, довольно сомнительно.
Дело в том, что если все будет в порядке, то поедет Шорлеммер; сейчас он в Германии и не совсем здоров, однако телеграфирует о своем приезде в понедельник. Так как мы должны быть вместе - по крайней мере, Шорлеммер и я, - то Эвелинг уже заранее заказал для всех нас комнаты в гостинице; поэтому мне придется, во всяком случае сначала, заехать туда. Как мы поступим в дальнейшем, потом будет видно. Во всяком случае, мы с Шорлеммером останемся в городе лишь на несколько дней и как можно скорее отправимся осматривать страну, так как в начале октября ему предстоит возобновить чтение лекций, а нам хочется посмотреть как можно больше.
Что маленький Куно будет меня подкарауливать, - это я предвижу; думаю, однако, что знаю некое заклинание, которое может его усмирить. Если я незадолго до отъезда снова попаду в Нью-Йорк, тогда мне уж придется повидать кого-нибудь из «Volkszeitung», этого не избежать, да оно и не вредно; мне хочется только вначале отдохнуть.
Мы поедем на «Сити оф Берлин» 8-го с. м. Эвелинг не без успеха подвизается на драматургическом поприще и в четырех городах там должен будет поставить четыре пьесы (из которых три с половиной написаны им).
Так как в понедельник банковский праздник, когда ничего нельзя сделать, потому что все магазины закрыты, а во вторник мы уезжаем, то мне еще многое нужно приготовить; кроме того, в 5 час. 40 мин. я должен поехать на Черинг Кросс встретить возвращающихся из Германии, вернее, из Парижа, Ленхен и Пумпс (она уже семь лет замужем, и у нее двое детей).
Поэтому кончаю. Я тоже чрезвычайно рад предстоящей встрече. Итак, обо всем остальном устно.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 6 августа 1888 г.
Дорогая Лаура!
Когда ты получишь это письмо, я буду плыть на «Сити оф Берлин» с Тусси, Эдуардом и Шорлеммером к берегам Нового света. План этот имеет довольно большую давность, однако ему постоянно мешали всякого рода препятствия, из которых последним по счету, но не по важности, был несчастный случай с Шорлеммером. Но он будет здесь сегодня вечером (если не случится новых несчастий), и завтра мы надеемся отбыть - с тем чтобы отплыть с ливерпульской пристани в среду в пять вечера. Все дело пришлось держать в тайне, во-первых, из-за ряда тех самых препятствий, которые грозили расстроить его, а во-вторых, чтобы спасти меня по приезде, насколько возможно, от репортеров «New Yorker Volkszeitung» и других (среди которых, как пишет Зорге, одним из самых грозных является теперь маленький Куно) и от нежных забот Исполнительного комитета немецких социалистов и т. д. Нью- Йорка, так как это испортило бы все удовольствие от поездки и лишило бы ее всякого успеха. Я хочу смотреть, а не проповедовать, главным же образом - полностью переменить климат и т. д., чтобы окончательно преодолеть слабость глаз и хронические конъюнктивиты, которые, по словам д-ра Ривза, друга Эдуарда, вызываются исключительно недостатком тонуса и, по всей вероятности, пройдут под влиянием длительного морского путешествия и т. д. Когда я предложил это дело Шорлеммеру, он сразу согласился, но, конечно, он должен вернуться к началу октября, так что несчастный случай во Флиссингене произошел у него некстати. Но это, по-видимому, теперь все уладилось, и сегодня вечером он должен приехать.
Эдуард и Тусси не вернутся с нами, насколько можно предвидеть, они наверняка задержатся там, по крайней мере еще на две недели.
Наши путешественники прибыли сюда в субботу в полном порядке, хоть и на полчаса позже срока, и, как ты узнаешь из нашей открытки, твоя смородина - как ягоды, так и сок, выжатый Еленой (я имею в виду Ним), встретила полнейшее и всеобщее признание. Восторги по поводу твоего сада проявляются в почти диких формах, и мне кажется, что и Пумпс и Ним о нем грезят. Несмотря на бурную временами погоду при переезде по морю, ни одна из них не болела, у них хватило благоразумия сразу лечь.
Прилагаю чек на 25 ф. ст. на расходы во время моего отсутствия. Напишу тебе снова по приезде и сообщу о приключениях, морских чудовищах, айсбергах и других морских чудесах, если не буду пленен ирландским флотом, которому в субботу вечером удалось прорвать английскую блокаду и который сейчас разрушает британскую торговлю, захватывает шотландские прибрежные города и т. д., - замечательное предзнаменование той подлинной политической победы ирландцев над британским филистером, которую наверняка принесут ближайшие всеобщие выборы.
Пока прощай. Я был очень счастлив услышать от Ним, что ты выглядишь отлично и моложе, чем когда-либо. Надеюсь, что такой ты и останешься до нашей ближайшей радостной встречи.
Всегда тебя любящий Ф. Энгельс
Сердечный привет Полю.
ЭДУАРДУ БЕРНШТЕЙНУ В ЛОНДОН [Пароход «Сити оф Берлин», между Ливерпулем и Куинстауном*], 9 августа 1888 г.
Дорогой Эде!
Берлин никогда не казался мне таким прекрасным, как на этом «Сити оф Берлин». Если бы гвардейские лейтенанты** только знали, как обильно и как вкусно здесь кормят, они тотчас же променяли бы Берлин на земле (или на песке***) на Берлин на воде. Через 21/2 часа мы в Куинстауне, а затем выходим в океан. Сердечный привет жене, Шлютерам, Моттелерам и Таушеру.
Твой старый Генерал
14:39 30.07.2015
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Пароход «Сити оф Берлин», между Ливерпулем и Куинстауном, 9 августа 1888 г.
Дорогой Герман!
Со вчерашнего дня я в дороге - предпринял небольшое путешествие в Америку - и хочу сообщить тебе об этом прежде, чем мы покинем последнюю европейскую гавань. У нас здесь веселая компания из четырех человек - я, профессор Шорлеммер из Манчестера, д-р Эвелинг из Лондона и его жена, младшая дочь Маркса. Мы с Шорлеммером в конце сентября возвращаемся обратно и рассчитываем 2-3 октября снова быть в Англии. Обстоятельства сложились так удачно, что я смог этим летом осуществить свой давнишний план, да и врачи настоятельно советовали мне предпринять обе эти длительные поездки по морю и совершенно переменить климат.
Наш пароход гораздо красивее, чем Берлин на суше. Он почти 6000 тонн водоизмещением. Полтора года тому назад Эвелинги возвращались на нем из Нью-Йорка и знакомы с капитаном, персоналом и экипажем, что очень приятно. У нас прекрасные каюты, стол превосходен, есть к тому же американское мартовское пиво и притом очень недурное; обширная палуба для прогулок; пассажиров не очень много, если только не прибавится в Куинстауне.
Словом, все складывается как нельзя лучше. Я с большим нетерпением жду Нового света.
Мы пробудем там три-четыре недели, срок, по-моему, как раз достаточный.
Подъезжаем к Куинстауну, и я лучше кончу на этом. Будьте здоровы, с того берега я снова подам вам весточку. Привет жене, детям и всем остальным родственникам.
Искренне твой старый Фридрих
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Бостон, 28 августа 1888 г.]
Старый дружище!
Вчера утром прибыли сюда, сегодня утром получили твое письмо Шорлеммеру и мне, - большое спасибо! Кашель я оставил в Хобокене, Шорлеммер тоже оправился от своего недомогания. Только что мы были у г-жи Гарни; она говорит, что Гарни в октябре приедет в Лондон, где я, стало быть, с ним увижусь. Своего племянника я еще не нашел, думаю встретить его завтра здесь же в гостинице или в Роксбери. Бостон - городишко страшно разбросанный, но более приличный, чем Нью-Йорк, а Кембридж даже очень красив, имеет вид совсем европейского континентального города. Сердечный привет тебе и твоей жене. Без вашей помощи мы бы еще не поправились!
До субботы мы пробудем здесь, и до вечера пятницы письма застанут нас тут наверняка.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Бостон, 31 августа 1888 г.
Adams House № 553 Washington Street
Дорогой Зорге!
Газету получил позавчера, а твое письмо сегодня. Спасибо! Меня огорчает, что у тебя все еще не в порядке с горлом и что ты даже, кажется, позаимствовал у меня кашель. Если наши визиты к тебе делают нас здоровыми, а тебя больным, то это очень неприятно.
Вчера были в Конкорде, осмотрели исправительное заведение и сам город. И то и другое нам очень понравилось. Тюрьма, где заключенные читают романы и научные книги, организуют клубы, устраивают собрания и совещания без тюремных надзирателей, дважды в день получают мясо и рыбу и при этом ad libitum (сколько угодно, вволю) хлеба; где в каждом рабочем помещении есть вода со льдом, а в каждой камере водопровод, где камеры украшены картинами и т. д., где заключенные одеты, как обыкновенные рабочие, и прямо смотрят в глаза, без виноватого вида обычных арестантов-преступников, - этого во всей Европе не увидишь, для этого европейцы, как я сказал управляющему, недостаточно смелы. А тот ответил мне истинно поамерикански: «Ну что ж, мы стараемся, чтобы это окупалось, и это действительно окупается». Я проникся там большим уважением к американцам.
Конкорд замечательно красив, построен с большим вкусом, чего никак нельзя было ожидать после Нью-Йорка и даже Бостона; но великолепное местечко, чтобы быть там похороненным, но не заживо! Я не выжил бы там и месяца или сошел бы с ума.
Мой племянник Вилли Бёрнс - прекрасный парень, смышленый, энергичный, все силы отдает нашему движению. Ему недурно живется, он работает на железной дороге Бостон- Провиденс (теперь - Старая колония), получает 12 фунтов в неделю; у него премилая жена (он привез ее из Манчестера) и трое детей. Он ни за что не поехал бы обратно в Англию, это вполне подходящий человек для такой страны, как Америка.
Уход Розенберга и странные дебаты в «Volkszeitung» по поводу «So..alist», по-видимому, симптомы краха.
О Европе мы узнаем здесь очень мало и редко, лишь через «New York World» и «Herald».
Сегодня Эвелинг заканчивает все свои американские дела, и теперь до отъезда он свободен. Поедем ли мы в Чикаго, - еще не решено. Для выполнения остальной программы у нас времени более чем достаточно.
Сердечный привет твоей жене и тебе от всех нас, в особенности же от твоего Ф. Энгельса
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Бостон, 31 августа 1888 г.
Adams House № 553 Washington Street
Дорогой Либкнехт!
Только что, в 9 час. 30 мин. утра, мы прочли в «Boston Herald» о том, что ты избран в Берлине абсолютным большинством в 10000 с лишним голосов; я, Шорлеммер и чета Эвелингов поздравляем тебя от всего сердца.
Мы провели неделю в Нью-Йорке, то есть в Хобокене (у Зорге), с понедельника мы здесь, завтра отправляемся на Ниагару и, если удастся, в Чикаго, либо в нефтяные районы и через Торонто, Монреаль, озеро Шамплейн, горы Адирондак, Олбани, вниз по Гудзону возвращаемся в Нью-Йорк, откуда 18-19 сентября поедем обратно, в Ливерпуль, на «Сити оф Нью-Йорк». Прекрасная поездка: мы многое узнали и в конце концов основательно попотели, чего с нами по ту сторону океана этим летом не случалось. Привет твоей жене, Бебелю и Зингеру.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Ниагара-Фолс, Нью-Йорк, 4 сентября 1888 г.
Spencer House
Дорогой Зорге!
Мы здесь с воскресенья с утра, прекрасно проводим время. Природа здесь очень красива, воздух великолепен, еда превосходна, негры-официанты занятны - чего же при хорошей погоде можно еще желать? Москитов тоже пока нет, несмотря на обилие воды. От поездки в нефтяные районы мы отказались. Поедем ли мы в Чикаго, решится, вероятно, сегодня; думаю, что нет. Если не поедем, то твой план путешествия будет выполнен в точности.
Что Йонас раскрыл мои уловки, это - лишний повод для того, чтобы оттянуть возвращение в Нью-Йорк на возможно более поздний срок. Впрочем, если он теперь подошлет ко мне своего Куно, то это не беда, путешествие я уже закончил, и он сможет терзать меня самое большее полчаса.
Сердечный привет от всех нас твоей жене и тебе самому.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Монреаль, 10 сентября 1888 г., Richelieu Hotel
Дорогой Зорге!
Вчера прибыли сюда, после того как из-за шторма (дул самый поганый бриз) вынуждены были между Торонто и Кингстоном свернуть и лечь в дрейф у Порт-Хопа. Так что вместо обычных двух дней пути из Торонто сюда мы потратили три. Река Св. Лаврентия и ее пороги очень красивы. Разрушенными домами Канада богаче любой страны, за исключением Ирландии. Мы пытаемся здесь понять французский язык канадцев: он почище даже английского языка янки. Сегодня вечером отправляемся в Платсберг, а затем - в горы Адирондак и, если возможно, также и в Катскилл, так что до воскресенья мы вряд ли вернемся в Нью- Йорк. Так как во вторник вечером мы садимся на пароход, а в Нью-Йорке нам еще многое надо посмотреть и как раз в эти последние дни нам придется быть вместе больше обычного, то мы с Шорлеммером на этот раз не сможем переехать к тебе в Хобокен, как мы об этом ни сожалеем; нам придется поехать с Эвелингами в гостиницу «Сент-Никлас». Во всяком случае, мы навестим тебя, как только приедем в ваши края. Поразителен переход из Штатов в Канаду. Сперва кажется, что очутился снова в Европе, потом думаешь, что находишься в явно регрессирующей и пришедшей в упадок стране. Здесь видишь, как необходим для быстрого развития новой страны лихорадочно-предприимчивый дух американцев (предполагая капиталистический способ производства как базис). За десять лет эта сонная Канада созреет для аннексии, фермеры в Манитобе и т. д. сами тогда этого потребуют. Страна и без того уже наполовину аннексирована в отношении общественного быта - гостиницы, газеты, реклама и т. д. - все по американскому образцу. И сколько бы они ни сопротивлялись и ни упирались, экономическая необходимость проникновения духа янки скажется и уничтожит эту смехотворную пограничную линию, а когда настанет время, то и Джон Буль согласится и скрепит, это своим благословением.
Твой Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Платсберг, Нью-Йорк, вторник, 11 сентября 1888 г.
Fouquet House
Дорогой Зорге!
Благополучно прибыли сюда. И сразу же, в час дня, направляемся в горы Адирондак, завтра вечером обратно, а затем через озера к Гудзону. В субботу вечером надеемся быть в Нью-Йорке.
Если ты получишь для меня письма, то я прошу переслать их мне в Олбани, Наррегансетотель. Но письма должны прийти туда не позже вечера пятницы.
Надеюсь, что ты получил мое письмо из Монреаля. В порядке ли твое горло?
Увидим ли мы твоего сына в Нью-Йорке до нашего отъезда?
Желаю всех благ. Большой привет от всех нас тебе и твоей жене.
Твой Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Платсберг, Нью-Йорк, среда, 12 сентября 1888 г.
Fouquet House
Дорогой Зорге!
Сегодня вечером вернемся с озера Плейсид, завтра - вниз по озеру Шамплейн.
Кажется, я в последнем письме забыл попросить тебя купить нам еще 150 штук тех самых сигар, мы совсем без денег.
Большой привет.
Твой Ф. Энгельс
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРКЕ Нью-Йорк, 18 сентября 1888 г.
Broadway, opposite Bond Street
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Мы возвратились в субботу вечером из нашей поездки в Бостон, на Ниагару, на реку Св.Лаврентия, в горы Адирондак и на озера Шамплейн и Джордж, вниз по Гудзону обратно в Нью-Йорк. Мы получили очень большое удовольствие, и каждый из нас привез запас сил и здоровья, которого, надеюсь, хватит нам на всю зиму. Завтра во второй половине дня мы отплываем на пароходе «Сити оф Нью-Йорк» и предвкушаем небольшие волнения, вроде аварий машин и тому подобного; но все же надеемся, вопреки всему, дней через восемь-десять прибыть в Лондон. Не могу уехать из Америки, не выразив еще раз своего сожаления по поводу того, что неблагоприятное стечение обстоятельств позволило мне встретиться с Вами только один раз и то лишь на несколько минут. Есть столько вещей, о которых нам с Вами следовало поговорить, но тут ничего не поделаешь, и мне придется уехать, не простившись с Вами лично. Во всяком случае, надеюсь, что пережитые Вами за последнее время неприятности будут последними и что Ваше здоровье и здоровье д-ра Вишневецкого и детей не оставляют желать ничего лучшего. Я буду рад получить от Вас опять вскоре известие и сделаю все возможное, чтобы выполнить Ваши пожелания.
Я получил от г-жи Зорге несколько экземпляров брошюры: она оформлена со вкусом, и до сих пор я заметил только две опечатки. Сообщите мне, пожалуйста, сколько экземпляров Вы пошлете мне в Англию и сколько из них я смогу разослать прессе; я полагаю, что следовало бы послать в редакции всех главных ежедневных и еженедельных газет в Лондоне и некоторых провинциальных, а также в редакции ежемесячных журналов. Разумеется, если не будет иных указаний, я поручу продажу Ривзу. Так как он вообще взял на себя посредничество для вашего американского издания, то его имя можно было бы поместить на титульном листе; ему придется напечатать новый титульный лист и прислать счет.
В надежде увидеть д-ра Вишневецкого в Лондоне по его возвращении остаюсь, дорогая гжа Вишневецкая, неизменно преданный Вам Ф. Энгельс
В РЕДАКЦИЮ «NEW YORKER VOLKSZEITUNG» [Черновик]
Хобокен, 18 сентября 1888 г.
Частное сообщение В редакцию «New Yorker Volkszeitung» (В редакцию «Sozialist»)
В конце своего короткого путешествия по Америке я намеревался лично зайти в вашу редакцию. Но время моего пребывания в Нью-Йорке до отъезда на «Сити оф Нью-Йорк» было так коротко, что, к моему сожалению, мне не удалось выполнить это намерение. Прошу поэтому великодушно меня извинить.
Искренне Ваш Ф. Э.
В РЕДАКЦИЮ «CHICAGOER ARBEITER-ZEITUNG» [Черновик] [Хобокен, 18 сентября 1888 г.]
Частное сообщение В «Chicagoer Arbeiter-Zeitung»
Во время моего короткого путешествия по Америке мне, к сожалению, не удалось заехать в Чикаго и самому посетить вашу редакцию. Разрешите мне выразить мое сожаление по этому поводу.
Искренне Ваш Ф. Э.
ГЕРМАНУ ЭНГЕЛЬСУ В ЭНГЕЛЬСКИРХЕН Пароход «Сити оф Нью-Йорк», четверг, 27[-28] сентября 1888 г.
Дорогой Герман!
Пишу тебе в весьма неудобной обстановке, так как наш пароход ужасно качает и половина пассажиров все еще страдает морской болезнью. Путешествие наше было в высшей степени приятным, интересным и поучительным. После благополучного переезда - всего лишь один порядочный шторм - мы 17 августа прибыли в Нью-Йорк, где провели около недели, затем педелю в Бостоне, пять дней у Ниагарского водопада, затем по Онтарио проехали к реке Св. Лаврентия, спустились по ней на пароходе в Монреаль, оттуда вернулись в Штаты в Платсберг; затем по пути предприняли прогулку в горы Адирондак, они очень красивы, - и далее на пароходе через озеро Шамплейн и озеро Джордж (это - озеро Комо в миниатюре, но совершенно дикое) направились в Олбани; наконец, на пароходе по реке Гудзон вернулись в Нью-Йорк. К несчастью, мы заказали места на новом пароходе «Сити оф Нью-Йорк», это самое большое океанское пассажирское судно водоизмещением в 10500 тонн, которое должно было делать 500 морских миль в день. Но это всего лишь его четвертый рейс; машины отказываются служить, одна из них испорчена и работает едва на половину своей мощности, другая поэтому должна работать с большой перегрузкой и в результате то и дело требует ремонта. К счастью, без особых аварий машин мы добрались сюда - примерно 51° северной широты и 21° западной долготы по Гринвичу - и надеемся завтра после обеда быть в Куинстауне*, а в субботу вечером - в Лондоне. Переезд был довольно тяжелым, - два основательных шторма и, за исключением первых двух дней, все время неспокойное море. Из нашей маленькой компании никто нисколько не страдал от морской болезни; мы все время ели, пили и курили, и вот сейчас, в 11 часов утра, меня откомандировали за утренней кружкой пива.
Путешествие отразилось на мне исключительно благотворно. Я чувствую себя помолодевшим по меньшей мере лет на пять. Все мои мелкие недомогания улетучились, глазам тоже лучше; я рекомендую каждому, кто чувствует себя слабым или утомленным, предпринять путешествие по океану и провести 2-3 недели у Ниагарского водопада и столько же в Адирондакских горах, на высоте 2000 футов над уровнем моря. Воздух там совершенно исключительный, августовское солнце напоминает Ломбардию, а свежий ветерок - октябрь у нас на Рейне. Мне уже сейчас снова хочется поехать туда еще раз в будущем году, если только я опять подберу компанию. Подумай-ка об этом, ведь такое укрепляющее средство было бы и для тебя и для Рудольфа** совсем не лишним. Путешествие это совсем не утомительно; питание в хороших отелях везде вполне приличное. Немецкое, то есть по-немецки сваренное, пиво всюду очень хорошее, только вино дорого; но за 1-11/2 доллара можно везде достать бутылку хорошего рейнвейна, да и американское вино не так уж плохо, только в отелях его, к сожалению, по большей части нет. Мы взяли с собой 24 бутылки этого вина и пьем его с удовольствием - огайское вино (рислинг и шипучее вино) и калифорнийский рислинг. У него очень хороший вкус, но нет букета.
Сердечный привет Эмме, детям и всем братьям и сестрам.
Твой старый Фридрих
Пятница, 10 часов утра Сегодня с раннего утра находимся у берегов Ирландии, в 12 часов будем в Куинстауне, откуда я отправлю это письмо, завтра утром - в Ливерпуле, а вечером - в Лондоне.
Еще раз большой привет!
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 8 октября 1888 г.
Многоуважаемый г-н доктор!
На Ваше письмо от 2 февраля я давно бы ответил, если бы знал, куда писать. Я со дня на день ждал от Вас известия о получении Вами доцентуры в Швейцарии, а значит, и о Вашем переселении в Цюрих или Берн. В конце концов я взял письмо с собой в Америку, где провел август и сентябрь в обществе д-ра Эвелинга с женой и Шорлеммера, но и во время путешествия тоже не собрался ответить, и вот теперь, по возвращении, нахожу второе Ваше письмо от 23 августа (в этот день я сражался в Нью-Йорке с москитами - гораздо более опасным противником, чем все немецкие профессора политической экономии вместе взятые).
Рассказ о Ваших злоключениях с доцентурой снова показал мне воочию все убожество немецких университетов. И это называется свободой науки! Все та же старая история, как с Бруно Бауэром в 40-х годах, только мы пошли теперь дальше, и существуют уже не только теологические и политические, но и экономические еретики. Хочу надеяться, что Фукидид будет вести себя по-человечески и не станет чинить Вам серьезных препятствий в Лейпциге.
Мне было очень интересно узнать, что в Германии существует даже и «конфессиональный» университет. Каких только курьезов не таит в себе наше «возрожденное» отечество!
Вашей работы жду с большим нетерпением. Кроме Вас еще Лексис пытался разрешить вопрос, к которому я обязан вернуться в предисловии к III тому «Капитала». То, что в процессе Ваших научных занятий Вы в конце концов пришли к точке зрения Маркса, меня нисколько не удивляет; я думаю, что это неизбежно для всякого, кто подходит к предмету основательно и без предубеждения. Ведь еще и поныне многим профессорам, по обыкновению заимствующим у Маркса, приходится прилагать немало усилий, чтобы сколько-нибудь пристойным образом избавиться от тех конечных выводов, которые неизбежно вытекают из присвоенного материала, а другие, как это доказывает выписанное Вами место из нашего Фукидида, вынуждены болтать совершенно ребяческий вздор, чтобы дать хоть какой-нибудь ответ !
Если мои глаза выдержат, а я на это надеюсь, так как поездка по Америке мне чрезвычайно помогла, - то III том «Капитала» будет готов к печати этой зимой и через год обрушится, как бомба, на эту компанию. Я прервал или отложил в сторону все другие работы, чтобы закончить, наконец, это дело, которое не терпит ни малейшего отлагательства. Большая часть уже почти готова к печати, но два-три отдела из семи нуждаются в большой дополнительной обработке, в особенности первый, имеющий два варианта.
Америка меня очень заинтересовала; эту страну, история которой уходит в прошлое не дальше эпохи товарного производства и которая является обетованной землей капиталистического производства, надо действительно видеть собственными глазами. Наши обычные представления о ней так же ложны, как представления какого-нибудь немецкого школьника о Франции. Много мы там наслаждались и красотами природы - на Ниагаре, на реке Св. Лаврентия, в Адирондакских горах и на тамошних мелких озерах.
Платтеровскую критику Г. Кона я читал, начало очень остроумно и удачно, но дальше милейший Платтер слабоват.
Здесь все по-старому, только прибавилось четыре высланных цюрихца, да еще Эвелинг пишет теперь пьесы для театра, пользующиеся благосклонностью властителей сцены; он был послан в Америку, чтобы поставить там три своих пьесы. Мне предстоит еще ответить на целую кучу писем, и, если я прозеваю эту почту, то боюсь, как бы меня потом не прервали; поэтому лучше уж кончу на этом. Будьте здоровы и дайте поскорее знать о себе - надеюсь, как о полноправном доценте!
Искренне Ваш Ф. Энгельс
Печатается по рукописи Перевод с немецкого 57
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 10 октября 1888 г.
Дорогой Зорге!
На позапрошлой неделе, в субботу, мы возвратились наконец сюда; с тех пор я послал тебе два номера «To-Day», целую кучу «Commonweal», а сегодня целую кипу «Gleichheit» с остальными двумя номерами «Commonweal». Одного номера «Gleichheit» не хватает, его взял себе Эде Бернштейн и еще не вернул.
Тут мало что изменилось. Следующий номер «Sozialdemokrat» будет печататься здесь.
Больше, кажется, ничего не произошло.
«Сити оф Нью-Йорк» - сплошной обман, при спокойном море на нем, конечно, спокойно, но если уж начнется качка, то его не скоро приведешь в прежнее состояние. При этом машины в самом жалком виде; одна машина работает едва ли на половину своей мощности, а другая, из-за перегрузки, ежеминутно портится. Мы ни разу не сделали больше 370 узлов за сутки, а однажды даже только.
Насколько можно судить о политическом положении, мы его оценили там в Америке совершенно правильно. Бисмарк так долго убеждал глупого юнца Вильгельма в том, что он более велик, чем старый Фриц, что этот олух теперь принимает все всерьез и желает быть «кайзером и канцлером в одном лице». Сейчас Бисмарк дает ему полную свободу действий, чтобы он как следует оскандалился и чтобы затем самому появиться в образе спасающего гения. В то же время он приставил к этому нахальному мальчишке своего Герберта в качестве шпиона и надзирателя. Раздор между ними не заставит себя долго ждать, и вот тогда-то пойдет потеха.
Во Франции радикалы в правительстве осрамились больше, чем можно было ожидать.
Перед лицом рабочих они отказываются от всей своей собственной старой программы, выступают как чистейшие оппортунисты, таскают для оппортунистов каштаны из огня и делают для них черную работу. Это было бы совершенно превосходно, если бы не было Буланже и если бы они не гнали этим к нему в объятия чуть ли не насильно массы. Этот человек сам по себе не очень опасен, но его популярность в массах толкает к нему всю армию, а тут-то и заложена серьезная опасность - временное возвышение этого авантюриста и как выход из его затруднительного положения - война.
Йонас, значит, все-таки довольно ловко выпутался из затруднительного положения и состряпал интервью в таком виде, что я не могу толком его опровергнуть.
Мамаша Вишневецкая негодует, что я, «проведя 10 дней в Нью-Йорке, не нашел времени предпринять двухчасовую легкую прогулку по железной дороге к ней, ведь ей о стольких вещах нужно было со мной поговорить». Да, если бы я не простудился и не страдал бы несварением желудка и если бы я вообще провел в Нью-Йорке 10 дней подряд!
Сердечный привет твоей жене.
Твой старый Ф. Энгельс
ЛУИЗЕ КАУТСКОЙ В ВЕНУ [Черновик]
Лондон, 11 октября 1888 г.
Моя милая, милая Луиза!
Ваше письмо сразу после нашего возвращения попало в руки Тусси, затем было передано Шорлеммеру, а от него оно вернулось ко мне лишь сегодня. Вот причина задержки моего ответа.
Известие, которое Эде сообщил уже Нимми, поразило всех нас как гром среди ясного неба. Но когда я прочитал Ваше письмо, я вообще перестал что-либо понимать. Вы знаете, что, с тех пор как я Вас узнал, я все больше и больше ценил Вас и все больше любил. Но все это ничто по сравнению с тем восхищением, которое вызывает во мне Ваше героическое и исключительно великодушное письмо, - и это не только мое впечатление, это впечатление всех, кто его читал, - Ним, Тусси, Шорлеммера! В тот момент, когда на Вас обрушивается самый жестокий удар, какой только может получить женщина, - в этот момент Вы находите в себе достаточно самообладания, чтобы оправдывать мужчину, рука которого все же нанесла этот удар. Отказаться от такой великодушной женщины после пяти лет совместной жизни - этого я не в состоянии понять.
Вы говорите, что о виновности Карла не может быть и речи. Хорошо, в этом Вы - высший судья. Но это еще не дает права нам быть несправедливыми к Вам. Вы говорите о разводе как о единственно правильном выходе при ваших характерах. Но если бы с вашими характерами действительно нельзя было ужиться, то мы ведь тоже должны были бы это заметить и давно уже ждали бы развода как чего-то естественного и неизбежного. Допустим даже, что вы действительно не сходитесь характерами. Карл добился союза с Вами ценой борьбы со своей и Вашей семьей, он знал, что Вы принесли ему в жертву, он прожил с Вами счастливо, как нам известно, пять лет. В таком случае никакой временный разлад, употребляя Ваше собственное выражение, не должен был бы сбить его с толку. Если же новая, внезапно вспыхнувшая страсть заставила его совершить этот крайний шаг, то он не должен был делать этого слишком поспешно и прежде всего обязан был избегать малейшего намека на то, что он делает это под влиянием людей, не желающих его союза с Вами и, быть может, до сих пор не простивших Вам того, что Вы стали его женой.
Вы говорите о Карле: без любви, без страсти его натура гибнет. Если эта натура проявляется в том, что каждую пару лет требует новой любви, то он сам ведь должен будет признать, что при нынешних условиях или такую натуру следует обуздать, или она запутает его и других в бесконечных трагических конфликтах.
Я считал себя обязанным сказать Вам это, дорогая Луиза. Вообще ведь наши общественные отношения таковы, что мужчине куда легче совершить по отношению к женщине очень большую несправедливость, и много ли найдется таких мужчин, которые могли бы считать себя совершенно свободными от подобных обвинений? «Подите, вы не достойны женщин!» - сказал один из величайших людей, лучше всего знавший это по собственному опыту. И мне пришлось повторить это себе, когда я читал Ваше письмо.
Мысль о случившемся не выходит у меня из головы. Ним и я все время возвращаемся к этому как к чему-то непостижимому, чему-то невозможному. Я сказал ей: когда-нибудь утром Карл как будто пробудится от глубокого сна и поймет, что совершил величайшую глупость в своей жизни. И, по-видимому, мои слова сбываются, если, как он пишет Эде, его новая возлюбленная покинула его в течение первых же пяти дней, влюбившись в его брата Ганса и обручившись с ним.
Мы все так были рады, что вновь увидим Вас здесь, и так жалели, когда получили в Нью- Йорке от Перси известие, что Вы и Карл пробудете зиму в Вене. Но что мы вовсе не увидим здесь Вашего милого лица, с этим ни я, ни Ним никак не можем примириться. Как знать, что может случиться! Как знать, быть может, в один прекрасный день Вы снова усядетесь в то самое старое кресло, в котором Вы сидели так часто. Но, что бы ни случилось, в одном я уверен: с Вашим мужеством Вы преодолеете все трудности, выйдете победительницей из всякой борьбы. Наши - мои и Ним - сердечнейшие пожелания будут Вам сопутствовать.
Мы с радостью сделаем для Вас все, что можем, - располагайте нами безусловно, и если когда-либо судьба снова приведет Вас сюда, считайте при всех условиях наш дом своим собственным.
От всего сердца Ваши
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 13 октября 1888 г.
Дорогая Лаура!
Наконец-то. Куча писем, которая, как предвидел Поль, встретила меня здесь и которая оказалась поистине страшной, в большей части сметена, и я могу сесть и написать тебе несколько строк.
Для начала - сплетня. Когда мы приехали, то первой новостью, которую сообщила нам Ним, было то, что Каутский и его жена собираются развестись, что Каутский влюбился в какую-то девушку в Зальцбургских Альпах, сообщил об этом обстоятельстве своей жене, а Луиза освободила его, поскольку это касалось ее. Все мы были как громом поражены. Однако письмо Луизы ко мне - поистине героическое письмо - подтвердило эту весть и с великодушием превыше всякой похвалы даже снимало с Каутского всю вину. Все мы здесь очень любили Луизу и не могли понять, как это Каутский оказался таким дураком - и таким подлецом; разве только все основано на интриге, затеянной его матерью и сестрой (обе они ненавидели Луизу), а он попался в ловушку. По-видимому, причина действительно в этом, судя по всему, что мы можем узнать. Девушка - дочь окружного судьи, очевидно стремящаяся заполучить мужа, особенно такого, который увезет ее в Вену. Каутский флиртовал с ней, пока его жена была в Вене, ухаживая за своей больной матерью; и в одно прекрасное утро было сделано открытие, что они не могут жить друг без друга, - сестра, конечно, двигала за сценой обеими куклами, а мать притворялась, будто ничего не видит. Итак, Каутский приехал сюда, рассказал обо всем Бернштейну, продал свою обстановку, захватил книги и вернулся, вместе с младшим братом Гансом, в Санкт-Гильген близ Зальцбурга, где и разыгралась вышеописанная драма. Когда юная Белла (так ее зовут) увидала столь же юного Ганса, лихого, бравого парня, она тут же обнаружила, что в Карле, по существу, любила одного Ганса, а Ганс, с рвением, приличествующим молодому венцу, ответил ей взаимностью; через пять дней они были помолвлены, а Карл оказался между двумя поставленными им самим стульями. Карл в своем великодушии простил обоих, но старая мать неистовствует и грозит отказать молодой женщине от дома - а это бросает своеобразный свет, или, вернее, тень на ее притворную невиновность во всем деле.
Конечно, теперь Каутский сразу обнаружил, что последний год (то есть с тех пор, как его мать и сестра были здесь и провели с ними месяц на острове Уайт) жил с Луизой несчастливо, а Эде Бернштейн тоже, оказывается, заметил кое-какое несогласие, когда приехал из Швейцарии. Это тем более странно, что в то самое время, когда он не мог ужиться с ней, всем нам здесь она нравилась тем больше, чем дольше мы ее знали; а это доказывает, что она - не только героическая женщина, ибо такой она, без сомнения, является (а для дома подобные женщины, безусловно, не всегда самые лучшие), но и женщина, с которой могут ладить разумные люди. В общем, я считаю и сказал об этом Ним: это величайшая глупость, какую совершил Каутский в своей жизни, и я ему не позавидую, когда он заболеет нравственным похмельем, которое из всего этого (без каламбура!) воспоследует.
Пока дело огласки не получило. Здесь о нем знают только Эде Бернштейн с женой, Ним и Шорлеммер, а также Тусси с Эдуардом и, быть может, несколько общих подруг Луизы и Тусси. Как все это кончится, я не знаю, но полагаю, что Каутскому хотелось бы, чтобы все это оказалось сном.
Теперь к делу. Прилагаю отчет о «Капитале» за последний год, согласно которому я тебе должен 2 ф. ст. 8 шилл. 9 п., а так как тебе сейчас, вероятно, сильно не хватает денег, добавляю 15 ф. ст., так что чек всего на 17 ф. ст. 8 шилл. 9 пенсов.
Ним сообщает мне, что обед готов, поэтому я прекращаю и использую остаток страницы для отчета. Привет от Ним и твоего старого Генерала Получено от С. Зонненшайна и К° авторского гонорара за июль 1887 - июнь 1888 - 12 ф. ст. 3 шилл. 9 п.
1/5 детям Лонге .......................- 2 ф. ст. 8 шилл. 9 п.
1/5 Лауре Лафарг......................- 2 » 8 » 9 » 1/5 Тусси ..................................- 2 » 8 » 9 » ----------- ........................................ ..........7 ф. ст. 6 шилл. 3 п.
Остаток, 2/5, переводчикам ....................- 4 ф. ст. 17 шилл. 6 п. --------------------------------- всего .................... 12 ф. ст. 3 шилл. 9 п.
из них Сэму Муру 3/5 .............- 2 ф. ст. 18 шилл. 6 п.
Э. Эвелингу 2/5 ............- 1 » 19 » ----------- 4 ф. ст. 17 шилл. 6 п.
Отчет Мейснера я еще не получил.
НИКОЛАЮ ФРАНЦЕВИЧУ ДАНИЕЛЬСОНУ В ПЕТЕРБУРГ Лондон, 15 октября 1888 г.
Милостивый государь!
Мне помешала ответить на Ваши любезные письма от 8 (20) января и 3 (15) июня, - а также на множество других писем - прежде всего слабость моих глаз, из-за которой я был лишен возможности проводить за письменным столом более двух часов в сутки и таким образом вынужден был совершенно запустить работу и корреспонденцию; а затем - поездка в августе и сентябре в Америку, откуда я только что вернулся. Моим глазам теперь лучше; но так как я принимаюсь за III том, с тем чтобы закончить его, то я все еще должен быть осторожен с глазами, чтобы не переутомить их. А поэтому моим друзьям придется извинить меня, если мои письма окажутся не слишком частыми и не слишком длинными.
Ваши рассуждения в первом письме - насчет отношения между нормой прибавочной стоимости и нормой прибыли - в высшей степени интересны и, без сомнения, очень ценны для группировки статистического материала; но это не тот путь, которым наш автор подходит к решению задачи. Вы в своей формуле исходите из предположения, будто всякий предприниматель удерживает всю прибавочную стоимость, которую он присваивает в процессе производства. Но при таком предположении торговый и банковский капиталы не могли бы существовать, ибо они не приносили бы никакой прибыли. Следовательно, прибыль предпринимателя не может представлять всей прибавочной стоимости, извлекаемой им из своих рабочих.
С другой стороны, Ваша формула, возможно, пригодна для приблизительного исчисления состава различных капиталов в различных отраслях промышленности при условии общей и равной нормы прибыли. Я говорю возможно, потому что не имею в данный момент под рукой материалов, которые позволили бы мне проверить выведенную Вами теоретическую формулу.
Вы удивляетесь, почему политическая экономия в Англии находится в таком жалком состоянии. Но то же самое мы видим теперь повсюду. Даже классическая политическая экономия, более того, даже самые вульгарные разносчики свободной торговли встречают презрение со стороны еще более вульгарных «высших» существ, занимающих ныне университетские кафедры политической экономии. И в этом виноват в значительной степени наш автор, который открыл людям глаза на опасные выводы классической политической экономии; вот они и находят теперь, что, по крайней мере в этой области, всего безопаснее не иметь совсем никакой науки. И им удалось до такой степени ослепить обыкновенных филистеров, что здесь, в Лондоне, в настоящее время имеется четыре человека, называющих себя «социалистами» и в то же время уверяющих, будто бы они совершенно опровергли нашего автора, противопоставив его учению теорию Стэнли Джевонса!
Парижские друзья настаивают на том, что наш «общий друг» (Лопатин) не умер, но я не имею никакой возможности проверить их сообщения.
Я прочел с большим интересом Ваши физиологические наблюдения об истощении рабочего вследствие чрезмерно продолжительного рабочего времени и о количестве потенциальной энергии в виде пищи, требующейся для возмещения такого истощения. К словам Ранке, которого Вы цитируете по этому поводу, я нахожу нужным сделать одну небольшую оговорку: если 1000000 килограммометров в виде пищи только замещает сумму развитой теплоты и выполненной механической работы, то такое количество пищи еще не может считаться достаточным, так как оно не возмещает затраты мускулов и нервов; ведь для этого требуется не одна только теплопроизводящая пища, но и белки, которые не могут быть измеряемы только в килограммометрах, так как животный организм не обладает способностью создавать их непосредственно из элементов.
Я не знаю двух упоминаемых Вами книг - Эдуарда Янга и Филипса Бивена, - но в их утверждении, будто бы прядильщики и ткачи хлопчатобумажной промышленности в Америке получают от 90 до 120 долларов в год, должно быть, скрывается какая-то ошибка. Ведь это составляет 2 доллара в неделю, что номинально равно 8 шиллингам, но в действительности по своей покупательной силе равно меньше чем 5 шиллингам в Англии. Между тем - на основании всего, что я слышал - заработки прядильщиков и ткачей в Америке номинально выше, а в действительности совершенно одинаковы с заработками их в Англии; они должны, таким образом, составлять приблизительно 5-6 долларов в неделю, что соответствует 12- 16 шиллингам в Англии. Не забудьте, что работу прядильщиков и ткачей сейчас выполняют исключительно женщины и мальчики в возрасте от 15 до 18 лет. Что же касается данных Каутского, то он просто сделал ошибку, приняв доллары за фунты стерлингов, вследствие чего при переводе их на немецкие марки он множил не на 5, а на 20 и получил, таким образом, цифры вчетверо больше настоящих. Цифры переписи («Материалы десятой переписи Соединенных Штатов за 1880 год». Вашингтон, 1883, стр. 1125. Раздел: Хлопчатобумажная промышленность) таковы: Рабочие и служащие ........................................ 174 659
Вычитая конторщиков, управителей и пр. ......... 2 115 ---- Одни рабочие .................................. 172 544
Всего 172544 рабочих, получающих в общем 42040510 долларов заработной платы, то есть по 243,06 доллара в год на человека, что сходится с моей вышеприведенной оценкой, так как более высокая заработная плата мужчин уравновешивает в среднем более низкие заработки девушек и мальчиков.
Чтобы показать Вам, до каких глубин деградации пала экономическая наука, Луйо Брентано опубликовал лекцию «Классическая политическая экономия» (Лейпциг, 1888), в которой он провозглашает: общая, или теоретическая политическая экономия ничего не стоит; вся сила лежит в специальной, или практической, политической экономии. Как и в естествознании (!), мы должны ограничиваться описанием фактов; такие описания бесконечно выше и ценнее, чем все априорные выводы. «Как в естествознании!» Это неподражаемо! И это в век Дарвина, Майера, Джоуля и Клаузиуса, в век эволюции и превращения энергии!
Благодарю Вас за номер газеты «Русские ведомости» с интересной статьей о вмешательстве в статистическую работу земств. Было бы очень пр
14:46 30.07.2015
Благодарю Вас за номер газеты «Русские ведомости» с интересной статьей о вмешательстве в статистическую работу земств. Было бы очень прискорбно, если бы эта ценная работа была прервана.
Искренне Ваш П. В. Рошер
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 17 октября 1888 г.
Дорогой Каутский!
Свой ответ на твое письмо я могу начать лишь с того, о чем писал и Луизе: я совершенно перестаю понимать, что между вами произошло. Если бы между вами был серьезный разлад, то и мы здесь должны были бы хоть немного это заметить и, в частности, тогда, когда вы были с Эвелингами в Додуэлле. Однако кроме Эде никто ничего не заметил.
Ты сам говоришь, что Луиза тоже не хочет этого признать, и при том изумительном великодушии, которое она проявила во всем этом деле, я безусловно считаю, что она говорит то, что чувствует и думает. Возможно, однако, что вы оба правы. Ты говоришь, что начал ощущать неудовлетворенность уже свыше года тому назад. Следовательно, это началось, примерно, после Вентнора. Твои родные не были довольны вашим браком. Я знаю по опыту в моей собственной семье, как трудно, а порой и невозможно, родителям быть справедливыми по отношению к зятю или невестке, вошедшим в семью вопреки их воле. При всем том родители убеждены в наилучших своих намерениях, но эти наилучшие намерения большей частью приводят лишь к тому, что создается ад для нового члена семьи, а косвенно и для собственного сына или дочери. Каждый муж может найти какие-нибудь недостатки в своей жене и наоборот; это в порядке вещей. Но в результате благонамеренного вмешательства третьих лиц это критическое отношение может перерасти в неприязненное чувство и длительный разлад. Если у вас это было так, то вы оба правы: Луиза в том, что нет оснований для разлада между вами, а ты в том, что отношения фактически разладились.
Если же разлад, безразлично по какой причине, был настолько значителен, что ты серьезно принял решение разойтись, то следовало, по-моему, прежде всего взвесить различие в положении жены и мужа при современных условиях. Мужу развод в общественном смысле не наносит абсолютно никакого ущерба, он сохраняет целиком свое положение, просто снова становится холостяком. Жена теряет все свое положение, должна опять начинать все сначала и притом в более тяжелых условиях. Поэтому когда жена говорит о разводе, то муж может делать все, просить и умолять, не унижая себя; напротив, если муж лишь слегка намекнет на развод, то жена, если она себя уважает, почти вынуждена тотчас же пойти ему навстречу. Из этого следует, что муж лишь в крайнем случае, лишь после зрелого размышления, лишь вполне уяснив себе необходимость этого, имеет право решиться на этот крайний шаг и то лишь в самой деликатной форме.
Далее: глубокого разлада не может быть без того, чтобы обе стороны его не почувствовали. Ты ведь знаешь Луизу достаточно, чтобы быть уверенным, что в этом случае она первая освободила бы и себя и тебя. Если же ты, несмотря на это, захотел сделать первый шаг, то Луиза, право же, заслужила от тебя того, чтобы ты сделал его, вполне отдавая себе в этом отчет, а не в том угаре, в котором ты находился в Санкт-Гильгене и которому так скоро суждено было рассеяться.
Довольно. Повторяю, для всех нас, кроме Эде, эта история совершенно непостижима. В то время как ты начал ощущать недовольство Луизой, она здесь приобрела огромное количество друзей, мы любим ее все больше и больше; тебе из-за нее завидовали. И я остаюсь при своем мнении, что ты совершил величайшую глупость в своей жизни.
Ты говоришь, что тебе, очевидно, придется остаться в Вене. Разумеется, тебе лучше знать.
Я бы на твоем месте испытывал потребность прежде всего наедине с самим собою, вдали от всех участников этой истории, разобраться в подлинном характере и последствиях всего происшедшего.
Довольно об этом. Твои сообщения относительно состояния партии в Австрии мало утешительны, хотя и едва ли неожиданны. Национальная рознь еще слишком крепко сидит в рабочих массах, чтобы возможен был всеобщий подъем. На это нужно время. Из трех упомянутых тобой групп альпийскую вряд ли можно принимать в расчет, кроме Вены, которую я сюда не отношу. У брюннцев то преимущество, что они представляют собой интернациональную группу. В конце концов, точно так же как и здесь, споры из-за руководства служат лишь доказательством того, что широкие массы еще не созрели для создания партии, что дело подвигается слишком медленно и что поэтому каждый старается свалить вину за это на другого и ожидает лучших результатов от того или иного чудодейственного средства. Тут может помочь только терпение, и я очень рад, что мне не приходится вмешиваться.
Я должен теперь приналечь на III том, а то я дал бы тебе кое-что для «Neue Zeit» о своих американских впечатлениях, но вряд ли у меня найдется на это время: уже больше двух недель ушло на переписку, просмотр накопившейся почты и т. д. Мое зрение сейчас улучшилось, но не знаю, что будет, когда снова придется как следует засесть за работу. Завтра опять иду к глазнику.
Твой Ф. Энгельс
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 25 октября 1888 г.
Дорогой Бебель!
Я через Шлютера послал тебе «Hulferuf der deutschen Jugend» и его продолжение - «Junge Generation» - журнал Вейтлинга 40-х годов. Остальное оказалось у Шлютера, и он тебе все послал: «Гарантии», «Евангелие бедного грешника» и т. д.
На мой взгляд, лучше три направления немецкого движения сороковых годов рассматривать раздельно. Друг с другом они переплетаются очень мало, в частности коммунизм Вейтлинга оставался сепаратным до его отмирания или перехода его последователей на нашу сторону - фаза, не освещенная в литературе. Для истории «истинного социализма» (Гесс, отчасти Грюн и ряд других беллетристов) материалов Архива19 далеко не достаточно; следовало бы кроме того использовать наши с Марксом старые рукописи, но я ни в коем случае не могу расстаться с ними. К тому же здесь нельзя обойти некоторых вещей, которые произошли за кулисами, в частности отчуждения между Гессом и нами, о которых так просто, в двух-трех словах, не расскажешь, - для этого мне пришлось бы самому вновь просмотреть весь старый хлам. Наконец, что касается третьего направления, именно нашего, то ход его развития также можно изучить только по старым рукописям, а его внешнюю историю я изложил во введении к «Процессу коммунистов». Зато коммунизм Вейтлинга есть нечто на свой лад законченное и запечатленное в печатных произведениях.
Мне сейчас пришло на ум, что тебе, по всей вероятности, понадобится книга Кульмана - эта «религия пророков», которая появилась вслед за Вейтлингом в Швейцарии и перетянула на свою сторону многих из его сторонников. Я совсем забыл дать ее Шлютеру.
Прилагаю письмо Вейтлинга к Гессу (из архива). Разрыв между Вейтлингом и нами произошел на заседании небольшого кружка близких товарищей. (Это самое заседание описано также присутствовавшим на нем русским, Анненковым, эти воспоминания были перепечатаны несколько лет тому назад в «Neue Zeit».) Произошло следующее: Гесс был в Вестфалии (Билефельд и т. д.) и передал нам, что тамошние деятели - Люнинг, Ремпель и другие - хотят предоставить средства для издания наших работ. Тогда выступил Вейтлинг и пожелал тотчас же напечатать там изложение своей утопической системы и прочие великие творения (в том числе и новую грамматику, в которой дательный падеж отменялся как изобретение аристократов), - все это мы именно тогда должны были подвергнуть критике и вести с этим борьбу, если бы план осуществился. В каком извращенном виде отражались в голове Вейтлинга наши аргументы, показывает письмо. Он видел повсюду только профессиональную зависть, только попытку задушить его гений, «отстранить его от денежных источников». Но в пунктах пятом и шестом его резюме принципиальная противоположность между ним и нами выступает все-таки достаточно ясно, а это самое главное.
Стр. 3, строки 10-12: это относится к тому, что мы собирались издавать великих утопистов в немецких переводах с критическими введениями и примечаниями - в противовес болтливому изложению Лоренца Штейна, Грюна и других. Злополучный Вейтлинг видит в этом только несправедливую конкуренцию его системе.
Строка 3 внизу: Э. - это Эвербек из Парижа.
Notabene: в конце концов оказалось, что Мозес умолчал о самом главном, а именно, что вестфальцы только согласились взять на себя поручительство перед другими издателями на случай возможных убытков от наших вещей; Мозес изобразил нам дело так, будто они, вестфальцы, сами берут на себя издание. Как только мы узнали, как обстоит дело, мы, разумеется, тотчас же все прекратили; быть вестфальскими гарантированными авторами нам и в голову не приходило.
История с Каутскими повергла нас всех в изумление. Луиза вела себя во всем этом деле с редким героизмом. Каутский был в совершенном угаре, но горько отрезвился, когда его новая возлюбленная через пять дней оставила его с носом и обручилась с его братом Гансом.
Теперь они оба хотят подождать, что из этого выйдет. Но удивительнее всего то, что теперь Луиза жалуется, что мы все несправедливы к Карлу! Я написал Каутскому, что это самая глупая выходка за всю его жизнь, но если Луиза находит это слишком жестоким, то мне, конечно, остается только вложить свой меч обратно в ножны.
Я работаю теперь над III томом «Капитала». Глаза я все еще вынужден очень щадить, писать не больше двух часов в день и только при дневном свете. При таких условиях мне придется очень сильно сократить свою корреспонденцию.
Привет Зингеру.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 24 ноября 1888 г.
Дорогая Лаура!
Я как раз собирался написать пару строк Полю, когда пришло твое письмо. Я был занят очень важной главой III книги, которую мне пришлось целиком переписать заново; материалы, оставленные Мавром, это все черновики, а поскольку глава эта математическая, она потребовала большого внимания. Но когда доктор разрешает работать только по l1/2 часа два раза в день, работа, которую в других условиях можно было бы закончить в 2 недели, отнимает больше 6 недель - вот почему я решил сделать все это, прежде чем позволить себе перерыв для писем. Ну, с главной частью работы на сегодня покончено, и потому я могу написать несколько слов Полю и попросить его, чтобы он, как обычно, дал мне знать, когда ему нужны будут деньги, а я сделаю все, что смогу.
Как только я окончательно развяжусь с моей главой, я снова примусь за письма - за мной накопилось уже столько эпистолярных долгов! - а пока надеюсь нынче вечером получить «Figaro», до сих пор газета еще не пришла. Положение во Франции кажется поистине очень любопытным - наши друзья, по причине своей ненависти к радикалам, позволяли себе принимать Буланже не слишком всерьез, а теперь видят, что он представляет реальную опасность - во всяком случае, на его стороне низы армии, а это сила, которой нельзя пренебрегать. Так или иначе, но тот факт, что этот тип не только принимает, но и добивается поддержки монархистов, делает его более презренным в моих глазах, чем даже радикалов.
Будем надеяться, что бессознательная логика французской истории восторжествует над сознательными нарушениями логики, совершаемыми всеми партиями, но тогда не следует забывать, что форма всякого бессознательного развития есть отрицание отрицания, движение путем борьбы противоположностей, и что во Франции это означает борьбу республиканизма (или соответственно социализма) с бонапартизмом (или буланжизмом). А приход к власти Буланже означал бы европейскую войну - то самое, чего надо бояться больше всего.
Всегда твой Ф. Энгельс
Прошлую среду мальчику Пумпс предстояло превращение в еврея - пусть Поль произнесет свое благословение по случаю этой его любимой операции! Мальчик уже поправляется. Ним сильно простудилась и почти 3 недели не выходит из дому.
23:23 30.07.2015
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 4 декабря 1888 г.
Дорогой Лафарг!
Я только что закончил редакцию очень важной главы третьего тома, оставленной Марксом незавершенной, - и в довершение всего главы математической; чтобы справиться с этим, мне пришлось отложить в сторону все прочие занятия, в особенности всякую переписку. Вот причина моего молчания.
Бернштейн отправил Вашу статью Бебелю, чтобы узнать его мнение. Что касается меня, то я посоветовал бы Вам забрать ее. То, о чем Вы говорите в исторической вводной части, это - вещи известные, и все мы с ними согласны. Но когда Вы переходите к поссибилистам, Вы просто называете их продавшимися правительству, не приводя никаких доказательств, никаких подробностей. Если Вам больше нечего сказать относительно их, то было бы лучше не говорить ничего. Если бы Вы рассказали обо всех пакостях, которые они, по Вашим словам, проделывали в муниципальном совете, и об их проделках на Бирже труда, и наконец, привели факты и доводы в пользу утверждения об их продажности, это было бы лучше. А простое утверждение, что они продались, не произведет никакого впечатления.
Не забудьте, что эти господа ответят, что вы продались буланжистам. Нельзя не признать, что ваше отношение к буланжизму сильно повредило вам в глазах социалистов за пределами Франции. Вы кокетничали, заигрывали с буланжистами из ненависти к радикалам, тогда как вы легко могли нападать и на тех и на других, не допуская при этом ничего двусмысленного и не оставляя и тени сомнения в вашей независимой позиции по отношению к обеим партиям. Вы вовсе не должны были делать выбор между этими двумя глупостями, вы могли высмеять как одну, так и другую. Вместо этого вы обхаживали буланжистов, вы даже говорили о возможности общих с ними списков на будущих выборах - с людьми, связанными с бонапартистами и роялистами, которые, конечно, стоят радикалов, союзников г-на Брусса! А если вас прельстило поведение бланкистов, этого воплощения безупречности, которые также щадят Буланже, щадят из-за денег, полученных от Рошфора, то вы должны были бы знать «безупречных», поскольку нам пришлось иметь с ними дело в Лондоне.
Вы говорите, что так и должно быть, что народ персонифицирует свои чаяния - если бы это было так, то, стало быть, французы родились бонапартистами, и тогда давайте закроем лавочку в Париже. Но даже если Вы так думаете, является ли это основанием для Вас брать этот бонапартизм под свою защиту?
Буланже, говорите Вы, не захочет войны. Да разве речь идет о том, чего хочет этот бедняга! Он должен будет волей-неволей поступать так, как принудят его обстоятельства. Придя к власти, он станет рабом своей шовинистической программы, единственной, которая у него есть, не считая программы прихода его к власти. За каких-нибудь полтора месяца Бисмарк вовлечет его в серию осложнений, провокаций, пограничных инцидентов и т. п., и Буланже должен будет объявить войну, либо сойти со сцены; разве Вы сомневаетесь, что он предпочтет? Буланже - это война, это почти абсолютно точно. И какая война? Франция в союзе с Россией, лишенная в силу этого возможности совершить революцию; в случае малейших волнений в Париже царь* сговорится с Бисмарком, чтобы раз и навсегда удушить этот очаг революции; хуже того: если начнется война, царь станет полным хозяином во Франции и дарует вам то правительство, которое ему будет угодно. Таким образом, из ненависти к радикалам броситься в объятия Буланже - это то же самое, что броситься в объятия царя из ненависти к Бисмарку. И так ли уж трудно сказать, что они оба в.няют, как говорила королева Бланка у Гейне. (Гейне "Диспут")
Я не знаю, что мог сделать Либкнехт в отношении поссибилистов. Во всяком случае я убежден, что наша партия в Германии лишь очень неохотно решится послать представителей на конгресс поссибилистов, и если она пойдет на это, то только вследствие грубых ошибок с вашей стороны. Но не забывайте, что поссибилисты добились возможности выступать в качестве официальных представителей французского социализма; что они признаны таковыми англичанами, американцами, бельгийцами; что на Лондонском конгрессе они побратались с голландцами и датчанами, потому что вы не были там представлены, вы устранились. Если вы ничего не сделаете, чтобы объявить о вашем конгрессе в 1889 г. и подготовить его, то все пойдут на конгресс бруссистов, потому что за теми, кто устраняется, не идут.
Объявите же о вашем конгрессе, пошумите немного в социалистической прессе всех стран, чтобы другие почувствовали, что жив курилка. И если ваш съезд в Труа пройдет успешно, - а надо, чтобы он удался, в противном случае с вашей партией все будет кончено, - то рекламируйте его, создавайте центральный комитет, который будет действовать и к которому можно будет обращаться, и, если возможно, организуйте небольшую еженедельную газету, при посредстве которой о вас узнает мир. И решительно отмежуйтесь от буланжистов, без этого к вам никто не приедет.
Либкнехт проведет, если будет возможность, свой конгресс, и неважно какой, лишь бы он сам там был. И если ваш конгресс покажется ему имеющим мало шансов на успех, он пойдет к поссибилистам. Я сделаю все возможное, чтобы предупредить остальных; в отношении Бебеля это уже сделал Бернштейн, который сам напишет о поссибилистах в «Sozialdemokrat».
Но он не имеет права связать партию какими-либо обязательствами.
Писал ли Вам Либкнехт и что Вы ему ответили? Вот что мне нужно было бы знать, чтобы действовать со знанием дела.
Как-то в воскресенье ко мне пришли Ансель и Ван-Беверен, и кто их сопровождал?
Адольф Смит Хединли. Естественно, я тут же указал ему на дверь. Представьте себе эту наглость.
Здесь дела Перси идут довольно неважно; до конца года не будет ясно, чем это кончится, но 1889 год может стать достаточно революционным в отношении моих финансов. А пока я посылаю Вам чек на 15 ф. ст. - чтобы помочь Вам продержаться.
Передайте сердечный привет Лауре. У Ним был бронхит, но через три недели он, наконец, прошел.
Преданный Вам Ф. Э.
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН [Лондон, 15 декабря 1888 г.]
Срочно: передай Шпейеру, что Лесснер отыскал его свояченицу. Они живут еще на старой квартире, и она обещала сейчас же написать Шпейерам, тем не менее я не хотел бы медлить с этим известием.
III том стоит мне большего труда, чем я предполагал. Одну главу я совершенно должен был переработать, другую, в которой было одно лишь заглавие, мне приходится писать самому. Дело, однако, подвигается и повергнет господ экономистов в крайнее изумление.
Моим глазам лучше, и я чувствую себя все еще на пять лет моложе, чем в июле прошлого года.
Привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
Ф. ВАЛЬТЕРУ В ЛОНДОНЕ [Черновик] [Лондон], 21 декабря 1888 г.
Г-ну Ф. Вальтеру, 47 Marshallst. Golden Sq. W Уважаемый г-н Вальтер!
Когда Вы мне писали в первый раз, Вы мне были совершенно незнакомы, и я не мог поэтому обратить на Ваше письмо больше внимания, чем на многочисленные письма аналогичного содержания, получаемые мною от неизвестных лиц.
Вы ссылаетесь теперь на Моста, из чего я должен заключить, что Вы принадлежите к анархистам. Но пока анархисты борются в гораздо большей мере против нашей партии, ведущей борьбу в Германии, чем против общего врага, - а мои средства принадлежат жертвам преследования со стороны немецких правительств, - никто не может требовать, чтобы я оказывал поддержку людям, выступающим враждебно против моих друзей и партийных товарищей в Германии и других странах.
Да и при всех условиях я не в силах избавить Вас от брокера в доме.
Если же я ошибся насчет Вашей партийной принадлежности, то Вам ничего не стоит удостоверить свою личность у моего старого друга Лесснера, 12, Fitzroy st., и тогда я охотно сделал бы что-нибудь для настоящего партийного товарища, хотя уплата такого долга, как Ваш, далеко превосходит мои возможности. С совершенным почтением.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 2 января 1889 г.
Дорогая Лаура!
От всех нас наилучшие новогодние пожелания тебе и Полю!
Мы вступили в Новый год довольно-таки необычным образом - как всегда, мы отправились в кебе к Пумпс, туман сгущался, и на Белсайз-род мы основательно застряли, кебмену пришлось самому вести лошадь, вскоре и этого стало недостаточно; какой-то человек с фонарем взял лошадь под уздцы и повел ее; после целого часа езды в темноте и холоде мы приехали к Пумпс, где застали Сэма Мура, Тусси и Шлютеров (Эдуард так и не добрался), а также Таушера. Обед, конечно, на час запоздал из-за нашего приключения. Итак, становилось все темней и темней, и когда настал Новый год, воздух был мутным, как гороховый суп.
Никаких шансов попасть домой, наш кеб, заказанный к часу ночи, так и не появился, поэтому всей компании пришлось остаться на месте. Итак, мы продолжали пить, петь, играть в карты и смеяться до половины шестого, когда Перси проводил Сэма и Тусси на вокзал и посадил их на первый поезд; около семи уехали другие, а между тем понемногу прояснялось;
Ним спала с Пумпс, Шорлеммер и я - на свободной кровати, Перси - в детской; спать мы легли после семи, а около 12 или часа снова встали, чтобы опять приняться за пильзенское и т. д.; солнце ярко светило на прекрасную скованную морозом землю. Все мы превосходно выдержали этот кутеж, и на этот раз никто не чувствовал себя плохо. Все другие выпили кофе около половины пятого, но я оставался верен кларету до семи часов.
Рад слышать, что буланжитом болел один только Поль, хотя «Parti Ouvrier» утверждает, будто Гед и Девиль пошли по его стопам. Мы совершенно согласны с тем, что ты говоришь о поссибилистах, но я должен был предупредить тебя и Поля, что предупредительное отношение, которое буланжисты, несомненно, встречали с нашей стороны, может послужить Либкнехту и другим, например бельгийцам, оправданием для их позиции. Все, на чем я настаивал с самого начала и в чем Поль всегда мне отказывал, - это ясное и безоговорочное признание, что с буланжистами следует обращаться как с буржуазными врагами, совершенно так же как и с кадеттистами. Ибо я ни при каких обстоятельствах не мог бы уговаривать наших немецких друзей участвовать в конгрессе, организаторы которого настолько забыли о старой традиционной политике пролетариата, что стали кокетничать с буржуазной партией, да еще с такой партией, как буланжисты.
Ну, предстоящие парижские выборы должны заставить наших людей образумиться - такова была моя первая мысль после смерти Юда, и, конечно, съезд в Труа сделал, по крайней мере, один шаг в правильном направлении, провозгласив необходимость выставить самостоятельную кандидатуру от социалистов (надеюсь, Вайяна, который, как мне кажется, является в настоящее время единственным из социалистов, способным собрать некоторое число голосов, так как наши люди в данный момент как будто бы не имеют никаких шансов). Но ни в одной газете не сказано, какие еще резолюции принял съезд; были отдельные антибуланжистские декларации (однако ни одной, исходящей от Поля, судя по тому, что я видел), но ничего официального от имени съезда, кроме вышеупомянутой резолюции.
Либкнехт примерно в середине января приедет в Париж, а я через несколько дней должен написать Бебелю. Поэтому, если Поль хочет, чтобы я действовал в интересах их конгресса, он должен дать мне для этого возможность, сделав ясное и недвусмысленное заявление о том, чего наши люди могут ожидать от него и других в отношении буланжистской мании. И чем скорее, тем лучше, времени осталось немного.
Я никогда не сомневался в искренности антишовинистической позиции марксистов, но именно по этой причине я просто представить себе не мог, как они могли помышлять об открытом или тайном союзе с партией, которая существует почти исключительно за счет шовинизма. Я никогда не требовал ничего большего, чем Открытое признание того, что кадеттисты и буланжисты «одинаково в.няют», и, конечно, такое само собой разумеющееся признание я должен был получить давным-давно! И резолюции съезда в Труа я также должен был бы иметь.
Если и была такая мысль провести некоторых наших людей в Палату, включив их в буланжистский список, то это было бы гораздо хуже, чем вообще не попасть в Палату. В сущности говоря, если бы в свое время тем или иным способом удалось сохранить бедный старый «So..aliste», наши дела, мне кажется, обстояли бы лучше.
Позапрошлое воскресенье здесь был Каннингем-Грехем - славный малый, но всегда нуждающийся в руководителе, впрочем, храбрый до безумия; в общем почти английский бланкист.
Привет от Ним, Шорлеммера и от меня самого.
Всегда любящий тебя Ф. Энгельс
АВГУСТУ БЕБЕЛЮ В БЕРЛИН Лондон, 5 января 1889 г.
Дорогой Бебель!
Прежде всего сердечно благодарю за ваши дружеские поздравления к Новому году и отвечаю вам тем же.
Если не помешает-туман, я должен написать тебе сегодня, как меня об этом просили, о двух деликатных вопросах. Оба раза было выражено опасение, как бы Либкнехт во время своей поездки сюда и в Париж, о которой он уже объявил, не связал партию обязательствами в нежелательном направлении (конечно, если он приедет один); а так как он всегда во власти минутных настроений (опять-таки часто основанных на самообмане), я не могу не признать справедливости подобных опасений.
В Париже идет речь о конгрессе или двух конгрессах - о поссибилистском и о нашем международном конгрессе, решение о созыве которого было принято на ноябрьском съезде профессиональных союзов в Бордо, а теперь еще раз подтверждено на социалистическом съезде в Труа107. Лафарг опасается, что Либкнехт связался с поссибилистами и что не исключена возможность посылки ваших делегатов на их конгресс. Я написал Лафаргу, что, по моему мнению, для вас это решительно невозможно. Поссибилисты вели с нашими, так называемыми марксистами, борьбу не на жизнь, а на смерть и провозгласили себя единоспасающей церковью, абсолютно воспрещающей всякую связь, всякое сотрудничество с другими - как с марксистами, так и с бланкистами, - и заключили со здешней единоспасающей церковью (Социал-демократической федерацией) союз, далеко не последняя цель которого - повсюду противодействовать немецкой партии до тех пор, пока она не примкнет к этой честной компании и не отречется от всякого общения с французами и англичанами других направлений. К тому же поссибилисты продались нынешнему правительству; их путевые издержки, расходы по организации конгресса, газеты оплачиваются из секретных фондов; и все это под предлогом борьбы с Буланже и защиты республики, а следовательно, также и для защиты оппортунистических эксплуататоров Франции, всех этих Ферри и т. д., их нынешних союзников. Они защищают современное радикальное правительство, которое вынуждено оказывать оппортунистам всевозможные грязные услуги, чтобы остаться у власти; правительство, которое на похоронах Эда приказало стрелять в народ, а в Бордо и Труа, точно так же как в Париже, преследует красное знамя с большим остервенением, чем какое-либо правительство до него. Быть заодно с этой шайкой значило бы для вас отречься от всей той внешней политики, которую вы проводили до сих пор. Эта компания совместно с продажными английскими тред-юнионами выступила в Париже два года тому назад против социалистических требований, и если они в ноябре выступали здесь по-другому, то лишь потому, что вести себя иначе было невозможно. К тому же сильны они только в Париже, в провинции они - нуль. Доказательство: они не могут созвать съезд в Париже, потому что провинциальные делегаты не явились бы или заняли бы враждебную позицию. В провинции они тоже не могут его созвать. Два года тому назад они отправились в какое-то захолустье в Арденнах119; в этом году думали устроиться в Труа, где несколько рабочих - членов муниципалитета после выборов изменили своему классу и присоединились к ним. Но их не переизбрали, а комитет - их собственный комитет - пригласил всех французских социалистов. В лагере парижан это вызвало переполох, попытки отменить съезд, но все напрасно. И потому они не поехали на свой собственный съезд, которым завладели наши марксисты и блестяще его провели. Какого мнения о них провинциальные профессиональные союзы, явствует из прилагаемого решения ноябрьского съезда профессиональных союзов в Бордо. В Париже у них в муниципальном совете 9 человек, главная цель которых - под всяческими предлогами препятствовать социалистической деятельности Вайяна. предавать рабочих и получать за это для себя и своих приверженцев денежные дары и право единовластно господствовать на Бирже труда.
Марксисты, господствующие в провинции, - это единственная. антишовинистическая партия во Франции; в результате своего выступления в пользу немецкого рабочего движения они утратили популярность в Париже; и послать делегатов на враждебный им конгресс в Париже было бы пощечиной, которую вы дали бы самим себе. Также правилен и их метод борьбы с Буланже, который является лишь показателем всеобщего недовольства во Франции. Когда Буланже вздумал устроить банкет в Монлюсоне, наши взяли себе 300 билетов, чтобы через Дормуа - очень дельного парня - поставить ему ряд весьма категорических вопросов о его отношении к рабочему движению и т. д. Проведав об этом, бравый генерал вовсе отказался от банкета!
Туман не позволяет писать сегодня дольше. Напишу еще в ближайшие дни.
Твой Ф. Э.
ЛЮДВИГУ КУГЕЛЬМАНУ В ГАННОВЕР Лондон, 10 января 1889 г.
Дорогой Кугельман!
В свою очередь сердечно поздравляю с Новым годом тебя, твою жену и дочь!
Мудрствования Зётбера очень меня позабавят, если ты будешь столь любезен и пришлешь их мне; заметки на полях с точки зрения здешней почты нисколько не предосудительны; она запрещает лишь что-либо похожее на письмо.
К истории французского крестьянства надо подходить cum grano salis (критически). Что касается размеров площадей, то парцеллярное земледелие было во Франции, как и в Германии и Восточной Европе, правилом, крупное же с применением барщинного труда - довольно редким исключением. Благодаря революции крестьянин постепенно стал собственником своей парцеллы, но и после этого он зачастую оставался еще некоторое время, по крайней мере номинально, арендатором (но аренды в большинстве случаев не платил). Что сталось с национальными землями (из которых значительная часть при Наполеоне и в период Реставрации была возвращена дворянству, а другая скуплена дворянами после 1826 г. из средств эмигрантского миллиарда) и каким образом мелкое крестьянское землевладение снова достигло к 1830 г. своего высшего расцвета, об этом см. «Революционные понедельники» Авенеля и роман Бальзака «Крестьяне». Тэн немногого стоит. Статью Швейхеля я не читал.
Третий том медленно подвигается вперед.
Здоровье мое после путешествия в Америку значительно улучшилось, но с глазами еще не совсем ладно - хронический легкий конъюнктивит и усиливающаяся близорукость левого глаза, вызванная растяжением задней стенки глазного яблока в результате переутомления.
«Спокойствие - первый долг гражданина».
Твой Ф. Энгельс
КОНРАДУ ШМИДТУ В ЦЮРИХ Лондон, 11 января 1889 г.
Милостивый государь!
Оба Ваши письма от 5 ноября и 28-31 декабря я получил, и мне было очень интересно проследить за ходом Вашего эксперимента с немецкими университетами. Господство объединенных юнкеров и буржуа отличается от господства объединенных юнкеров и бюрократов до 1848 г. только тем, что имеет более широкую основу. Тогда отношение к Бруно Бауэру вызывало среди филистеров всеобщее возмущение; теперь совершенно так же они реагируют на случай с Дюрингом, но когда у Вас перед носом захлопывают двери всех университетов, те же самые филистеры считают это в порядке вещей.
Вам, действительно, не остается теперь ничего другого, как заняться литературной работой, а для этого Берлин, конечно, самое подходящее место в стране. Я рад, что Вы (в Вашем втором письме) не возвращаетесь больше к Вашим американским планам; Вы испытали бы там большое разочарование. Я понимаю, что под гнетом исключительного закона можно считать американско-немецкую социалистическую печать хорошей, особенно с точки зрения журналистов. В действительности же она как с теоретической, так и с местной, американской, точки зрения немногого стоит. Самая лучшая газета - «Philadelphia Tageblatt»; «St.- Louis Tageblatt» исполнена благих намерений, но слаба; «New Yorker Volkszeitung» в деловом отношении поставлена хорошо, но это прежде всего коммерческое предприятие; очень плох «Sozialist» (Нью-Йорк), официальный орган немецкой партии. Для людей, интересующихся теорией, в Америке пока мало простора. Немцы настаивают - по крайней мере в своей официальной организации - на том, чтобы оставаться филиалом германской партии, смотрят с чисто лассальянским высокомерием, сверху вниз, на «невежественных» американцев, требуют, чтобы те присоединились к их немецкой партии, то есть признали над собой немецкое руководство, - словом, проявляют сектантскую узость и мелочность. Внутри страны дело обстоит лучше, но перевес все же на стороне нью-йоркцев. «Chicagoer Arbeiter- Zeitung» (редактируемую теперь Христенсеном) я читаю лишь изредка. Словом, в Америке есть смысл работать только в ежедневной прессе, а для этого нужно сначала пожить там хотя бы год, чтобы приобрести необходимое знание людей и выступать уверенно. Далее, приходится считаться с местными взглядами, которые часто еще более ограниченны именно потому, что искорененное в Германии крупной промышленностью ремесленничество еще находит среди немцев в Америке своих представителей (это именно и любопытно в Америке, что наряду с самым новым и самым революционным там преспокойно продолжает прозябать самое допотопное и устаревшее). Через несколько лет, возможно и даже наверное, станет лучше, но тот, кто хочет способствовать дальнейшему развитию науки, найдет здесь, в Европе, гораздо более подготовленную публику.
Впрочем, на писательском поприще Вы найдете также достаточно возможностей для ценных работ. «Archiv» Брауна, «Conrads Jahrbucher etc.» и шмоллеровская серия монографий будут, конечно, открыты для Вас. Работа, например, о системе эксплуатации через посредников (потогонной системе), господствующей в Берлине, по крайней мере в такой же степени, как и в Лондоне и т. д. в производстве готового платья, была бы несомненно очень полезна как параллель к соответствующему отчету английской парламентской комиссии; этот отчет, если хотите, я охотно пришлю Вам. В Германии есть еще целый ряд экономических явлений, которые необходимо исследовать и описать, не говоря уже о чисто теоретических работах, которые на время давали бы Вам возможность отключаться от злободневной писанины. Об этом мы могли бы поговорить впоследствии, когда Вы уже будете в Берлине и приметесь за работу.
Если Ваши злоключения (о которых, право же, стоит написать) напоминают времена Фридриха-Вильгельма IV, то случай с Хохом уже прямо напоминает худшие времена травли демагогов. Ведь с 1835 г. не было такого случая, чтобы людям отказывали в приеме в университеты из-за их политических взглядов.
Что касается III тома, то I-й раздел (из семи) готов к печати, а над II-м и III-м я как раз работаю и надеюсь скоро их закончить. Эта работа отнимает у меня больше времени, чем я предполагал, а с глазами мне нужно соблюдать большую осторожность. Ужасные декабрьские туманы временно ухудшили мое состояние, но теперь стало опять лучше. В новогоднюю ночь мы были у Пумпс - мы, Шорлеммер, Сэм Мур, Тусси и кое-кто из «Sozialdemokrat ». Дом находится на расстоянии двух английских миль, но из-за тумана нам пришлось добираться больше часа. А потом погода так испортилась, что никто не смог уйти. Всей компании пришлось, таким образом, волей-неволей прокутить вплоть до рассвета (отнюдь не светлого), что мы и сделали, причем было очень весело; часам к пяти несколько человек смогли с первым поездом уехать в город, а мы, оставшиеся, легли в семь часов в поспешно импровизированные постели и проспали до первого полудня нового года. Такова лондонская жизнь.
С сердечным приветом.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 12 января 1889 г.
Дорогой Зорге!
От всего сердца поздравляю тебя и твою жену с Новым годом!
Письмо от 29 декабря получил. Меня очень огорчило известие, что тебе, так же как и твоей жене, становится тяжело работать. Надеюсь, однако, что это - лишь временное явление, все пройдет, когда вы привыкнете. Я чувствую себя хорошо, но во время ужасных декабрьских туманов моим глазам опять стало несколько хуже. Благодаря усиленному моциону и пребыванию на свежем воздухе я почти избавился от этого.
Что особенно характерно для европейского социализма в настоящий момент - это склока. Во Франции поссибилисты продались правительству и поддерживают свои, не находящие сбыта газеты средствами из тайных фондов; на выборах 27-го они собираются голосовать за буржуа Жака, в то время как наши и бланкисты выставили кандидатуру Буле. Лафарг думает, что Буле получит всего 16-20 тысяч голосов, они считают это поражением. Зато в провинции дела обстоят лучше. Поссибилисты объявили о созыве своего съезда в Труа, но отказались от него, когда тамошние организаторы пригласили всех социалистов. Явились, следовательно, только наши, и там они доказали, что если в Париже господствуют поссибилисты, то провинция принадлежит нам. Итак, в Париже в этом году состоятся два конгресса (международных), наш и поссибилистов. Немцы, вероятно, не явятся ни на один из них.
Здесь, в Лондоне, по-прежнему продолжается барабанный бой армии офицеров без солдат. Это вроде колонны Роберта Блюма в 1849 году: 1 полковник, 11 офицеров, 1 горнист и 1 солдат. Перед публикой они внешне ладят друг с другом, но тем сильнее склока втихомолку. Время от времени все же снова разражается публичный скандал. Так, Чампион, которого выставили из Социалдемократической федерации, основал газету (первый номер ее я пошлю тебе на этой неделе) и нападает теперь на Гайндмана и в особенности на его союзника Адольфа Смита Хединли, некоего франко-англичанина, который преклоняется перед поссибилистами и является главным посредником в союзе между Гайндманом и поссибилистами. Этот субъект в период после Коммуны был здесь одним из бездельников Французской секции, которая осыпала нас руганью и клеветой, а затем примыкал также к псевдогенеральному совету Юнга, Хейлза и К°127, он и сейчас еще на нас клевещет, доказательства чего у меня есть. У этого мерзавца, переводчика на здешнем международном конгрессе тред-юнионов, хватило нахальства явиться как-то в воскресенье ко мне под защитой Анселя и Ван-Беверена; Шлютер, когда приедет, сможет тебе рассказать, как я его выставил.
Как только рабочий класс, пока еще едва лишь зашевелившийся, действительно придет здесь в движение, каждому из этих господ будет указано на его место и положение - для одной части внутри, а для другой и вне движения. Это стадия детских болезней.
В редакции «Sozialdemokrat» тоже господствует склока. Об этом тебе расскажет Шлютер.
Впрочем, он тоже принадлежит к одной из партий и имеет обыкновение умалчивать о том, что ему не выгодно. Когда я вижу, до какой степени здесь, в редакции газеты, действуют шиворот-навыворот, я тем более восхищаюсь нашими рабочими, умеющими все это выправить и нейтрализовать.
Мамаша Вишневецкая очень обижена, что я не нанес ей визита в Лонг-Бранче, вместо того чтобы лечить у тебя свои недомогания и приводить себя в порядок для путешествия. Она, кажется, оскорблена нарушением этикета и недостатком галантности в отношении дам. Я, однако, не позволю дамочкам, защищающим женское равноправие, требовать от нас галантности: если они добиваются мужских прав, так пусть разрешат и обходиться с ними как с мужчинами. Впрочем, она, конечно, успокоится.
Новый год мы встречали у Пумпс и принуждены были из-за тумана прокутить всю ночь.
Тусси уехала лишь в 5 часов утра, с первым поездом, сейчас она на несколько недель отправилась в Корнуэлл.
Бисмарк получил от Геффкена и Морье две полновесные пощечины. То, что имперский суд все еще не дошел до того, чтобы принять его интерпретацию уголовных законов в духе студента-корпоранта, является, между прочим, результатом того, что недавно в Лейпциге молодой Вильгельм отметил этих господ особым презрением.
Дипломатические интриги достигли апогея. Русские получили 20 миллионов фунтов; пруссаки в апреле получат свою новую 8-миллиметровую винтовку (11-миллиметровая, измененная маузеровская, совершенно не годилась для войны); австрийцы отчаянно хвастаются тем, что они «готовы» и «архиготовы», это доказывает, что им опять захотелось колотушек, а во Франции может одержать верх Буланже. Маневры Бисмарка и Солсбери в Восточной Африке имеют лишь целью настолько глубоко впутать Англию в совместные операции с Германией, чтобы и при Гладстоне нельзя было идти на попятный. Поэтому и историю с Морье Вильгельм инсценировал безусловно против воли Бисмарка, но она на нем отзовется. Словом, положение обостряется, и весной дело может дойти до войны.
Твой Ф. Э.
Из III тома готов I раздел; II и III в работе. Всего 7 разделов.
ФЛОРЕНС КЕЛЛИ-ВИШНЕВЕЦКОЙ В НЬЮ-ЙОРК Лондон, 12 января 1889 г.
Дорогая г-жа Вишневецкая!
Вы, без сомнения, недовольны тем, что я уехал из Америки, не посетив Вас в Вашем убежище на берегу моря. Но, будучи в Нью-Йорке, я действительно чувствовал себя слишком плохо, чтобы предпринять какую бы то ни было поездку. Как Вы знаете, я приехал сильно простуженный, и д-р Вишневецкий нашел у меня бронхит. Мне становилось хуже, а не лучше, и, кроме того, у меня началось сильное расстройство желудка, из-за чего я на суше словно перенес приступ морской болезни, которого избежал в океане. При этих обстоятельствах, да еще в предвидении длительного путешествия по неизвестным местам, я был вынужден сразу же усиленно лечиться и подчинить этой задаче все остальное. Поэтому я поручил себя материнским заботам г-жи Зорге, по целым дням не выезжал из Хобокена и наконец поправился - к тому времени, когда нам надо было уезжать из Нью-Йорка. Не будь всего этого, я, конечно, приехал бы к Вам на денек; но в данном случае мне пришлось выбирать между полным отдыхом в Хобокене и поездкой, которая почти наверняка повлекла бы за собой недомогание на все время предстоявшего путешествия, а может быть, даже уложила бы меня в постель где-нибудь в далекой провинции.
500 экземпляров от Ли и Шепарда прибыли, но слишком поздно, чтобы их можно было разослать до рождества, когда публика не интересуется ничем, кроме праздничной литературы. Поэтому я задержал их у себя до сих пор. В понедельник книги будут отосланы в редакции газет и журналов, а остальные я передам Ривзу. Бойкот лондонскими социалистами Маркса и меня (в точности напоминающий бойкот английских доисторических тупиц против Моргана) все еще продолжается, любопытно, что из этого получится.
С наилучшими пожеланиями к Новому году.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 14 января 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Получил ответ Либкнехта и Бебеля - после совместного обсуждения. По-видимому, намерения направиться прямиком на конгресс поссибилистов, минуя вас, никогда не существовало. Но: 1) так как Лондонский конгресс постановил созвать конгресс в Париже и поручил выполнение этого поссибилистам, то это дает им некоторые права, особенно по отношению к представленным в Лондоне национальностям, поддержавшим эту резолюцию. (Опять-таки, почему вы совершенно отстранились и очистили поле для поссибилистов?) 2) голландцы категорически требуют, чтобы поссибилисты были приглашены участвовать в конгрессе, как условие, без которого они (голландцы) не приедут.
3) и в этом Либкнехт прав: немцы не могут подвергать себя опасности нападения в Париже со стороны французских рабочих - риску, против которого, как он говорит, вы не могли им дать никакой гарантии.
Итак, видимо, решено созвать предварительную конференцию в Нанси с представительством по одному делегату от зарубежных национальностей и по одному от каждой из трех французских партий - вас, бланкистов, поссибилистов и предложить, чтобы на конгрессе лишали слова любого оратора, который станет говорить о внутренних делах этих трех партий и разногласиях между ними, так что состоялся бы один конгресс, где присутствовали бы все.
Я не вижу для вас возможности отказаться от этого. Если тогда констатируют, что вы готовы действовать сообща со всеми и что поссибилисты хотят вас исключить, этого будет достаточно, чтобы поссибилистов признали неправыми даже голландцы и бельгийцы (фламандцы - молодцы, но в том, что касается их внешней политики, они идут на поводу у известных вам брюссельских двурушников); если же, наоборот, они согласятся, то это будет ваша вина, если вы не сумеете перед всем светом доказать, что не они, а вы - представители французского социализма.
Вот буквально что говорит Либкнехт: «Итак, во вторник» 8 января, после обсуждения с Бебелем, я направил формальное приглашение этой газете (поссибилистов). Если от них не явится (на конференцию) ни один делегат, это развяжет нам руки. Если же от них явится один или несколько, то мы уж с ними справимся. Если они подчинятся - ладно, а нет - они будут изолированы, и мы их сломим... В любом случае конференция обеспечит успех конгрессу и даст возможность парализовать бруссистов».
Если все это так, Вам, на мой взгляд, не на что сетовать: наоборот, это будет прекрасным случаем заставить поссибилистов повиноваться. Однако раньше, чем дать ответ, я хочу проверить факты и выслушать, что Вы скажете. Итак, посоветовавшись с друзьями, а также узнав мнение бланкистов, напишите мне, что Вы думаете на этот счет, да поскорее - время не терпит.
Поцелуйте Лауру от Ним и меня.
Преданный Вам Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 18 января 1889 г.
Предполагавшееся совещание с Тусси и Эдуардом не может пока состояться, так как оба они находятся в Корнуэлле и собираются вернуться лишь на будущей неделе или позже. Тем временем Тусси уже раньше написала твоей жене по известному вопросу то, что знала сама.
Но, как бы то ни было, мы должны опять заполучить вас сюда; и так или иначе это, вероятно, удастся сделать до весны. Теперь мне придется снова взяться за свои рукописи, к которым я вот уже месяц не прикасался из-за тумана и всякого рода переписки о парижских и лондонских передрягах. Сердечный привет Луизе.
Твой старый Генерал
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 28 января 1889 г.
Дорогой Каутский!
Я намерен сделать тебе сегодня предложение, которое одобрено Эде, Гиной и Тусси.
Я предвижу, что в лучшем случае мне еще долго придется беречь свое зрение, чтобы привести его снова в порядок. Этим исключается для меня, по меньшей мере на годы, возможность самому продиктовать кому-нибудь рукопись четвертой книги «Капитала».
С другой стороны, я должен позаботиться о том, чтобы не только этой, но и остальными рукописями Маркса можно было пользоваться и без меня. Это возможно только при том условии, если я научу разбираться в этих иероглифах людей, которые в крайнем случае смогут меня заменить, а пока хотя бы помочь мне при издании. А для этого я могу использовать только тебя и Эде. Итак, прежде всего я предлагаю, чтобы мы занялись этим втроем.
Но четвертая книга - это первое, за что следует приняться, а Эде слишком поглощен редакцией «Sozialdemokrat» и множеством затруднений и раздоров, связанных со здешним заведением. Я думаю, что у тебя-то найдется достаточно свободного времени, чтобы после известной выучки и практики воспроизвести в течение, скажем, двух лет с помощью твоей жены приблизительно 750 страниц оригинала в виде удобочитаемой рукописи (из них, возможно, добрая часть отпадет как уже вошедшая в третью книгу). Как только ты немного научишься разбирать почерк, ты сможешь диктовать жене, и тогда дело пойдет быстро.
Я исхожу из следующего расчета: если бы я мог, как прежде, диктовать Эйзенгартену по пять часов ежедневно, то на это, учитывая всякого рода помехи, потребовалось бы около года. За это пришлось бы заплатить Эйзенгартену по два фунта стерлингов в неделю, то есть 100 фунтов. Эту сумму я должен был бы, следовательно, затратить при всех обстоятельствах, и если ты согласен работать на этих условиях, то я уплачу эту сумму тебе. Разделенная на два года, эта сумма составила бы дополнительный доход в 50 фунтов в год. Если дело пойдет быстрее, то ты получишь ее в более короткий срок. К тому же мы здесь полагаем, что при этих обстоятельствах вы, может быть, не станете кол#####ся и снова переберетесь сюда. Я предложил бы выплачивать тебе деньги вперед, каждый квартал по 12 фунтов 10 шиллингов; так как вначале работа пойдет медленно, а затем быстрее, то было бы нелепо с самого начала соразмер
23:54 30.07.2015
Я предложил бы выплачивать тебе деньги вперед, каждый квартал по 12 фунтов 10 шиллингов; так как вначале работа пойдет медленно, а затем быстрее, то было бы нелепо с самого начала соразмерять оплату с проделанной работой.
Эде тоже горит желанием быть посвященным в иероглифы; у меня для него уже намечены другие рукописи; его я также буду учить, но я ему сказал, конечно, что платить я смогу только одному, и он с этим вполне согласен.
Дело идет в конечном счете о том, чтобы когда-нибудь позднее издать полное собрание сочинений Маркса и моих, что вряд ли осуществится при моей жизни, и об этом именно я и хотел бы позаботиться. Я говорил об этом и Тусси; с ее стороны мы можем рассчитывать на всемерную поддержку. Как только я добьюсь того, что вы оба легко сможете разбирать почерк Маркса, у меня упадет гора с плеч; я смогу тогда щадить свои глаза, не пренебрегая при этом столь важной обязанностью, так как тогда эти рукописи перестанут быть книгой за семью печатями, по крайней мере для двух людей.
До сих пор, кроме Ленхен, о моем плане знают лишь Эде с женой и Эвелинги, и если ты дашь согласие, то, кроме вас, никому нет нужды знать о подробностях дела. При этом и для Луизы, быть может, найдется подходящая работа.
Итак, обдумайте этот вопрос и, если вы согласны, приезжайте сюда как можно скорее.
Мебель Шлютеров вы сможете получить за дешевую цену, а также хорошую квартиру, по крайней мере на время. Луиза, вероятно, захочет сперва закончить свои занятия и сдать экзамены (Луиза Каутская занималась на курсах акушерства); как это уладить, вам лучше судить, чем нам здесь.
Избрание Буланже приведет Францию к кризису. Радикалы, торопясь прийти к власти, сделались рабами оппортунизма и коррупции и тем самым прямо-таки выпестовали буланжизм. Это, однако, плохой симптом, что Париж, разъярившись, бросился в объятия едва прикрытого бонапартизма. Пока я не могу это рассматривать иначе, как отказ Парижа от его традиционной революционной миссии. К счастью, провинция лучше. Хуже всего, что военная опасность значительно растет и что Бисмарк теперь может начать войну, когда захочет.
Ему стоит только затеять где-нибудь шнебельщину, которую Буланже не стерпит так, как Ферри.
Сердечный привет Луизе от Ним и меня.
Твой Ф. Э.
Передай привет тем, кто неизменно поздравляет меня с Новым годом, в особенности Франкелю. У вас там, по-видимому, дело снова ладится.
ГЕРМАНУ ШЛЮТЕРУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 31 января 1889 г.
Дорогой Шлютер!
Я надеялся вчера видеть у себя тебя и твою жену. Приехала ли г-жа Бернштейн? Если да, то я надеюсь видеть у себя их и вас как-нибудь вечером, самое позднее в воскресенье.
Сердечный привет.
Твой Ф. Энгельс
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 4 февраля 1889 г.
Дорогая Лаура!
Известие об «Egalite» (зловещее название: надеюсь, что это не egalite devant la mort (равенство перед смертью)) - приятное известие, и я с нетерпением жду результатов. То, что бланкисты образумятся и осознают истинные масштабы своих журналистских способностей, было довольно ясно, но что этот необходимый опыт поглотит необходимые для газеты средства, было еще ясней.
Поэтому хорошо, что подвернулся другой предприимчивый вкладчик капитала***. То, что наши люди могут успешно издавать газету, они доказали на примере «Citoyen» и «Cri», где в обоих случаях непрошеные пришельцы пытались нажить капитал на успехе, достигнутом нашими людьми, и потерпели неудачу. Состав комитета также выгоден для наших людей, бланкисты обеспечивают им большинство в экономических вопросах, а сторонники Овелака помогут сдерживать бланкистов с их сумасшедшими идеями. Но как долго столь различные элементы будут держаться вместе? Во всяком случае, подождем, пока все будет в полном порядке.
Избрание Буланже я не могу расценивать иначе, как определенное возрождение бонапартистского элемента в характере парижан. В 1798, 1848 и 1889 годах это возрождение каждый раз возникало из недовольства буржуазной республикой, но подобное специфическое направление - призыв к спасителю общества - оно получило исключительно вследствие шовинистического течения. И что еще хуже: в 1798 г. Наполеону пришлось совершить государственный переворот, чтобы покорить тех парижан, которых он расстреливал в вандемьере; в 1889 г. парижане сами выбирают палача Коммуны. Выражаясь деликатно, Париж, по крайней мере временно, отрекся от своей славы революционного города, отрекся не перед лицом победоносного государственного переворота и в обстановке войны - как в 1798 году; не через полгода после сокрушительного поражения - как в декабре 1848 года; но в мирной обстановке, через 18 лет после Коммуны и накануне возможной революции. И никто не может сказать, что Бебель неправ, когда пишет в венской «Gleichheit»: «Парижские рабочие в большинстве своем вели себя просто внусно, с их социалистическим и классовым сознанием, видимо, обстоит весьма печально, если социалистическому кандидату отдают только 17000 голосов, а шут и демагог вроде Буланже получает 244000 голосов».
Впечатление о нашей партии повсюду таково: если Флоке потерпел сокрушительное поражение, то потерпели его и мы. Отрезать себе нос на зло своей физиономии тоже, без сомнения, в некотором роде политика, только какого сорта?
Итак, Буланже теперь, безусловно, будет хозяином Франции, - если только не совершит какой-нибудь вопиющей ошибки. Парижане будут сыты им по горло. Если дело обойдется без войны, этим уже будет кое-что достигнуто, - но опасность велика. У Бисмарка есть все основания ускорить драку, так как Вильгельм делает все, что может, чтобы погубить немецкую армию, назначая своих любимцев на место старых генералов, и если позволить ему продолжать в том же духе, то лет через пять во главе немцев окажутся исключительно простофили и самонадеянные болваны. И каким образом Буланже, очутившись у власти, сможет преодолеть последствия всеобщего разочарования, которое он обязательно вызовет, не прибегая к войне, - этого я себе решительно не представляю.
Из всех этих неприятностей можно извлечь лишь одно слабое утешение - именно, что поссибилисты погубили себя несколько раньше, чем это случилось бы при иных обстоятельствах. Но будем радоваться хотя бы этому. Посылаю тебе два номера «Recht voor Allen», из которых ты увидишь, как к ним начинает относиться та самая масса, которая настаивала на их участии в конгрессе. Бернштейн всыпал им также на этой неделе в «Sozialdemokrat», и даже у Гайндмана не хватает мужества защищать их в «Justice». В отместку он пишет в письме к Баксу, что Поль работал на Буланже. Пусть Поль напишет Баксу (5 Canning Road, Croydon) и спросит у него, что именно он, Бакс, говорил по этому поводу в конторе «Sozialdemokrat », о чем мне было передано вчера Йосом (одним из служащих конторы). Мне это будет тем более приятно, что Бакс тоже был здесь вчера и ни словом не обмолвился мне по этому поводу - это выяснилось только после его ухода. Поль может сказать Баксу, что узнал это от меня.
Ну, я надеюсь, что новая газета будет выходить; надо принимать обстоятельства такими, как они есть, и использовать их наилучшим образом. Когда Поль снова начнет работать в газете, он соберется с силами для борьбы и не будет больше уныло повторять: «нечего идти против течения». Никто не просит его останавливать течение, но если мы не должны идти против народного течения, вызванного кратковременным заблуждением, то каково же, черт возьми, наше назначение? Жители города-светоча доказали с полной очевидностью, что они представляют собой 2 миллиона «преимущественно дураков», как говорит Карлейль, но из этого не следует, что мы тоже должны быть дураками. Пусть парижане делаются реакционерами, если они не могут быть счастливы иначе, - социальная революция будет пробивать себе путь вопреки им, а когда она свершится, пусть их восклицают: «Вот тебе и на! Все сделано- и без нас. Кто бы мог это подумать!» Сердечный привет от Ним.
Всегда твой Ф. Э.
Не нуждается ли Поль в деньгах?
15:50 31.07.2015
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ [Лондон], 7 февраля 1889 г.
С рукописью совсем не надо спешить. Устраивайтесь поэтому так, как вам лучше всего подходит. В ближайшее время я буду еще целиком занят III томом (до сих пор сделано около трети). С сегодняшнего дня в Париже ежедневно выходит «Egalite» в качестве преемницы «Cri du Peuple». Кроме Вайяна и его фракции, участвуют Лафарг, Гед, Девиль, может быть, и другие. Малона придется, должно быть, тоже привлечь. Обо всем остальном - в следующий раз. Сегодня я хотел лишь сразу же ответить на главный твой вопрос. Сердечный привет Луизе, также от Ним.
Твой Ф. Э.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 11 февраля 1889 г.
Дорогая Лаура!
Ну, эта «Egalite» - во всяком случае подлинное утешение после дорогого убийственно тоскливого «Cri du Peuple» (прескучного). Последние несколько номеров этой покойной газеты поистине подавляли. Бедный Вайян: он может написать очень хорошую статью, если пришел критический момент, но меньше всего способен выжимать из себя строки день за днем, - ты видела собственными глазами, как он обливался потом, выполняя свое дневное задание, и это было угнетающее зрелище. Извороты, повороты и выверты Лонге в его попытках оправдаться в глазах (и в то же время обвинить) своих бывших друзей-радикалов по крайней мере забавны и артистически сделаны. Статья «Ночной труд» Поля на самом деле хороша, хотя он мог бы посильнее отделать Буланже. Сегодня я не получил «Egalite» - может быть, снег задержал ее. Нас здесь завалило им на 6 дюймов.
Я прочел вчера твое увещевание Тусси, и она признает себя виновной. Но насколько она исправится, - это вне моей компетенции.
Ним довольно плохо себя чувствовала на прошлой неделе - какое-то расстройство кишечника, теперь она здорова.
Вчера я закончил IV отдел III тома «Капитала» - около трети всего кубического фута рукописей.
В посылаемой мною «Dispatch» обрати, пожалуйста, внимание на статью А. Смита на стр.2, - она полна лжи, как обычно, но показывает, какую цель преследуют поссибилисты. То, что немцы поедут на их конгресс, наглая ложь, и что датчане, голландцы и т. д. также собираются, вероятно, такая же ложь. Бакс говорил Тусси, что Гайндман старался выведать у него, каковы намерения немцев в этом отношении, и Бакс спросил его: разве вы являетесь представителем поссибилистов в Лондоне? На что Гайндман ответил, что является и в качестве такового он нуждается в информации. На это Бакс сказал: тогда напишите мне лучше письмо, которое я смогу показать Энгельсу и Бернштейну. Этим дело пока и закончилось. Но ты видишь, какую деятельность они развивают.
Едет ли Поль в Гаагу 28-го этого месяца (на конференцию )? Бебель и Либкнехт едут; а отсюда, может быть, поедет Бернштейн, я настаиваю на этом.
Что касается денег, то прилагаю чек на 20 фунтов, - надеюсь, г-н Вотур этим удовлетворится.
Всегда твой Ф. Э.
ДЖОНУ ЛИНКОЛНУ МАГОНУ В ЛОНДОНЕ [Лондон], 14 февраля 1889 г.
Насколько мне известно, Дж. Дж. Гарни все еще в Англии. Я Вам безусловно дам знать, как только смогу, я постараюсь написать ему и выяснить вместе с тем его местопребывание.
Если я могу быть чем-либо полезен г-ну Этерли Джонсу, буду рад видеть его, я дома почти каждый вечер.
До сих пор у меня еще не было времени изучить Вашу программу настолько, чтобы высказать свое мнение о ней. Врач строго запретил мне читать при газовом освещении.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 20 февраля 1889 г.
Дорогой Каутский!
Одновременно возвращаю статьи из «Neue Zeit» с беглыми критическими заметками.
Главный недостаток - отсутствие хорошего материала: боготворимых филистером Тэна и Токвиля тут недостаточно. Если бы ты писал эту работу здесь, ты нашел бы совершенно другой материал - гораздо лучший материал из вторых рук и массу первоисточников. Кроме того, лучшая работа о крестьянах - Кареева - написана по-русски. Если бы ты, однако, мог там достать: Моро де Жоннес. «Экономический и общественный строй Франции со времени Генриха IV до Людовика XIV», Париж, 1867, то эту книгу тебе было бы полезно прочесть.
Раздел II, стр. 3. Здесь отсутствует ясное изложение того, как возникает абсолютная монархия в качестве естественно складывающегося компромисса между дворянством и буржуазией и как она поэтому вынуждена защищать интересы обеих сторон, оказывать обеим сторонам благодеяния. При этом на долю дворянства, отстраненного от политических дел, выпадает грабеж крестьян, государственной казны и косвенное политическое влияние через двор, армию, церковь и высшую администрацию; на долю буржуазии - покровительственные пошлины, монополии и относительно упорядоченное управление и судопроизводство. Если бы ты начал с этого, многое стало бы ясней и понятней.
В этом разделе не хватает также упоминания о судебном дворянстве (noblesse de robe) и о юристах (la robe) вообще, которые фактически тоже составляли привилегированное сословие и обладали в парламентах значительной силой, противостоявшей королевской власти; в своей политической деятельности они выступали как защитники учреждений, ограничивавших королевскую власть, и таким образом оказывались на стороне народа, нов качестве судей они были воплощением коррупции (ср. «Мемуары» Бомарше). Того, что ты в дальнейшем говоришь об этой шайке, недостаточно.
III, стр. 49. Ср. примечание I из Кареева в приложении. На стр. 50 «этот вид буржуа» вдруг превращается в «буржуа» par excellence; это резко расходится с тем, что ты говоришь о расслоении внутри класса буржуазии. Ты вообще слишком много обобщаешь и поэтому часто абсолютизируешь там, где требуется наибольшая относительность.
IV, стр. 54. Здесь следовало бы все же в той или иной мере упомянуть, каким путем эти, стоящие вне сословного порядка и поэтому относительно бесправные, стоящие вне закона плебеи лишь в ходе революции постепенно пришли к тому, что ты называешь «санкюлотизмом» (еще один «изм»!), а также, какую роль они играли. Тогда тебе удастся преодолеть трудности, которые ты на стр. 53 бомбардируешь неопределенными выражениями и таинственными намеками на новый способ производства. Тогда попросту окажется, что буржуа на этот раз, как и всегда, были слишком трусливы, чтобы отстаивать свои собственные интересы; что, начиная с Бастилии, плебс должен был выполнять за них всю работу; что без его вмешательства 14 июля, с 5-6 октября до 10 августа, 2 сентября и т. д. ancien regime неизменно одерживал бы победу над буржуазией, коалиция в союзе с двором подавила бы революцию и что, таким образом, только эти плебеи и совершили революцию. Но это было бы невозможно без того, чтобы эти плебеи не вкладывали в революционные требования буржуазии такой смысл, которого там не было, не делали из равенства и братства крайних выводов, ставивших буржуазный смысл этих лозунгов прямо на голову, ибо этот смысл, доведенный до крайности, обращался в свою противоположность.
Эти плебейские равенство и братство должны были быть только мечтой в такое время, когда речь шла о том, чтобы создать нечто прямо противоположное им, и, как всегда, по иронии истории, это плебейское понимание революционных лозунгов стало самым мощным рычагом осуществления этой противоположности: буржуазного равенства - перед законом и братства - в эксплуатации.
Я гораздо меньше говорил бы о новом способе производства. Его всегда отделяет огромное расстояние от фактов, о которых ты говоришь, и, представленный таким образом, без опосредования фактами, он выступает как чистая абстракция, которая не разъясняет дела, а скорее затемняет его.
Что касается террора, то он был по существу военной мерой до тех пор, пока вообще имел смысл. Класс или фракция класса, которая одна только могла обеспечить победу революции, путем террора не только удерживала власть (после подавления восстаний это было нетрудно), но и обеспечивала себе свободу действий, простор, возможность сосредоточить силы в решающем пункте, на границе. К концу 1793 г. границы были уже почти обеспечены, 1794 г. начался благоприятно, французские армии почти повсюду действовали успешно. Коммуна с ее крайним направлением стала излишней; ее пропаганда революции сделалась помехой для Робеспьера, как и для Дантона, которые оба - каждый по-своему - хотели мира. В этом конфликте трех направлений победил Робеспьер, но с тех пор террор сделался для него средством самосохранения и тем самым стал абсурдом; 26 июня при Флёрюсе Журдан положил к ногам Республики всю Бельгию, таким образом террор потерял под собой почву; 27 июля Робеспьер пал, и началась буржуазная оргия.
Формула «благосостояние для всех на основе труда» - это слишком определенное выражение для устремлений тогдашнего плебейского братства. Чего они хотели, никто сказать не мог до тех пор, пока, спустя долгое время после падения Коммуны, Бабёф не придал этому определенную форму. Если Коммуна со своими стремлениями к братству выступила слишком рано, то Бабёф, в свою очередь, пришел слишком поздно.
Стр. 100. Нищие. - См. примечание II из Кареева.
Раздел о крестьянах страдает больше всего от отсутствия всяких источников, кроме самых заурядных.
Об ошибках Ранке - хорошо! К сожалению, ты не использовал у Зибеля возражений австрийцев. Оттуда можно было еще кое-что взять о втором разделе Польши и т. д., и так как эти работы основаны на архивных документах, их безусловно можно использовать. --- Что касается Рудольфа, то эта история доказывает, что и в Австрии феодальный разврат, при котором король и его родственники оказывают женам своих подданных честь, всемилостивейше вступая с ними в плотскую связь, должен уступить место буржуазному разврату, при котором оказавший милость принужден на дуэли или на бракоразводном процессе держать ответ перед мужем той, которая была им осчастливлена, или перед ее братом и т. д.
Сердечный привет Луизе, а также Франкелю, Адлеру и др. Что поделывает Бардорф? О нем больше ничего не слышно.
Гайндман через Бакса пытается заманить Эде в союз с ним и с поссибилистами. Этот осел думает, что у нас дело обстоит так же, как и в здешней литературной клике, где то заключают союзы, то разрывают их, когда заблагорассудится, - и это потому, что за ними никто не стоит.
Как тебе нравится роман о Рудольфе в «Egalite»?
Твой Ф. Э.
Примечание I. Четвертое сословие.
Представление о четвертом сословии наряду с первым, вторым и третьим возникло в революции очень рано. Тотчас же, в самом начале, появилась работа Дюфурни де Вилье «Наказ четвертого сословия бедных поденщиков, калек, нищих и т. д. - сословия обездоленных, 25 апреля 1789 г.». Но в большинстве случаев под четвертым сословием подразумеваются крестьяне. Например, у Нуайяка «Самый сильный из памфлетов. Крестьянское сословие в Генеральных штатах, 26 февраля 1789 г.», стр. «Заимствуем из шведской конституции четыре сословия».
Варту. «Письмо крестьянина своему кюре о новом способе созыва Генеральных штатов», Сартрувиль, 1789, стр. «Я слышал, что в какой-то северной стране... крестьянское сословие допускали к участию в собрании штатов».
Встречаются и иные толкования четвертого сословия: одна брошюра подразумевает под четвертым сословием купцов, другая - судебную магистратуру и т. д.
Кареев. «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века».
Москва, 1879, стр. 327. Примечание II. Нищие.
«Замечательно, что число бедняков (niscich, niscyi - это нищий) было самое большое в тех провинциях, которые считались наиболее плодородными; происходило это по той причине, что в таких странах было очень мало пахарей-собственников.
Но пусть говорят цифры: в Аржантре, в Бретани, из 2300 жителей без промышленности и торговли более половины только кое-как перебиваются, и более 500 человек доведены до нищенства. В Денвиле, в Артуа на 130 домов бедных 60. В Нормандии из 1500 жителей С. Патриса 400 на милостыне, из 500 жителей С. Лорана на милостыне три четверти (Тэн). Из наказов бальяжа Дуэ мы узнаем, что в одной, например, деревне из 332 дворов половина живет милостыней (приход Бувиньи); в другой - на 143 двора приходится бедных 65 (приход Экс); в третьей - на 413 очень бедных около 100 (приход Ланды) и т. д. В сенешальстве Пюи-ан-Веле, по словам наказа местного духовенства, из 120000 жителей около половины (58897) не в состоянии платить какие бы то ни было налоги (Парламентский архив, 1787-1860 гг., т. V, стр. 467). В деревнях округа Каре такие отношения: Фрероган: 10 состоятельных (dostatochnyi - имеющий достаток) семей, 10 бедных, 10 нищенствуют.
Мотреф: 47 зажиточных семей, 74 менее достаточных, 64 нищих и поденщиков. Поль: 200 хозяйств, из коих большая часть заслуживает самым справедливым образом имя притонов нищенства (Arch. Nat. BA IV, 17). Наказ прихода Марбеф жалуется, что в этом приходе из 500 жителей около 100 нищенствуют (Буавен-Шампо, «Исторические заметки о революции в департаменте Эр», 1872, стр. 83). Крестьяне деревни Гарвиль говорят, что от недостатка работы целая треть их в нищенской бедности (Жалоба жителей коммуны Гарвиль. Arch. Nat.).
В городах не лучше. В Лионе в 1787, г. нищенствуют 30000 рабочих. В Париже на 650000 жителей приходится 118784 бедняка (Тэн, т. I, стр. 507). В Ренне треть жителей жила милостыней, и другая треть постоянно была в опасности дойти до нищенского состояния (Дюшателье, «Земледелие в Бретани», Париж, 1863, стр.
178). Жители юрского городка Лон-ле-Сонье были так бедны, что когда Конституанта151 установила избирательный ценз, то из 6 518 жителей этого городка только 728 попали в число активных граждан (Сомье, «История революции в Юре», Париж, 1846, стр. 33). Немудрено, что во время революции людей, живущих милостыней, считали целыми миллионами. Так, одна клерикальная брошюра 1791 г. говорит, что во Франции 6 миллионов нищих, что, конечно, несколько преувеличено («Совет беднякам о нынешней революции и об имуществе духовенства», стр. 15), но цифра, даваемая для 1774 г. (1200000 нищих), быть может, не ниже действительной (Дюваль, «Наказы Марша», Париж, 1873, стр. 116)». (Я полагал, что несколько действительных примеров будут тебе интересны.)
Кареев, стр. 211-213. (Сжатый характер моих замечаний прошу тебя отнести за счет недостатка времени и места на полях. Кроме того, мне некогда было сличать источники, и я принужден был поэтому приводить все по памяти - отсюда многое не так точно, как мне того хотелось бы.)
ДЖОНУ ЛИНКОЛНУ МАГОНУ В ЛОНДОНЕ. [Лондон], 21 февраля 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Дорогой Магон!
Я получил письмо от Гарни. Он все еще живет в Меккельфельде (58, Bridge St.) и так страдает от своего старого недомогания - ревматической подагры, что был вынужден продиктовать свое письмо. Он пишет, что при теперешнем своем состоянии он «не расположен встречаться с людьми» и, «как видите, едва способен писать, даже очень кратко. Но не думаю, чтобы я мог быть чем-либо полезным г-ну Этерли Джонсу в его похвальном стремлении исполнить свой сыновний долг - собрать сочинения своего отца для переиздания».
Таким образом, поскольку речь идет о Гарни, я должен предоставить Вам и г-ну Э. Джонсу действовать так, как Вы сочтете наилучшим.
Может быть, у меня найдется несколько разрозненных номеров «People`s Paper», но я все равно не смогу добраться до них, пока не выберу времени, чтобы привести в порядок свою коллекцию старых газет, брошюр и т. д.
Искренне Ваш Ф. Энгельс
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 23 февраля 1889 г.
Дорогой Зорге!
Открытку от 19 января и письмо от 10 февраля получил. «Labor Standard» я получаю и статьи Вишневецкой передаю Тусси, которая использует их для предполагающегося нового издания «Labour Movement». Они содержат характерный для Америки материал. Подобное пренебрежение мерами безопасности против огня и т. д. в Европе просто было бы невыгодно. Но у вас с этим дело обстоит так же, как с железными дорогами и всем прочим; лишь бы они существовали, все равно как, и этого уже достаточно.
Спасибо за заметку об Аплтоне. Зонненшайн на запрос ответил, что продал Аплтону 500 экземпляров дешевого издания.
«Der Arme Teufel» я не читаю. Это излюбленная литература Моттелера, и в этом ему никто не завидует. Все, что там говорится об Эвелинге, попросту ложь и ничем другим быть не может.
Каутскому я передам твое мнение о Раппапорте. Недостаток в материале и желание быть разносторонним открывает в журнал доступ некоторым, которым там не место. Каутский находится с июля прошлого года в Вене и до июля не возвратится.
Я послал тебе заказным пакет с книгами, в котором, кроме нескольких французских вещей, находится «Святое семейство». Только не говори Шлютеру, что получил это от меня; я ему почти обещал свой запасной экземпляр для Архива еще до своего отъезда в Америку, но ты у меня на первом плане. Он приедет, вероятно, в марте или апреле.
Далее, в пакете, кроме «Commonweal» и «Gleichheit», еще французские вещи; посылаю все сегодняшней почтой; лекций Лафарга и Девиля здесь больше не достать, а от авторов не добьешься никакого ответа. Но я не перестаю им надоедать.
Номера «Egalite» ты, вероятно, получил. Бланкистам с их «Cri du Peuple» не посчастливилось. Газета была смертельно скучна, и они оказались вынужденными соединиться с Гедом, Лафаргом и т. д. (Вайян добивался этого с самого начала, но его предложение было отвергнуто). К ним присоединилось несколько недовольных радикалов. До сих пор эта компания между собой ладит; будем надеяться, что так будет и впредь. В следующий раз пошлю опять несколько номеров.
На последних выборах в Париже поссибилисты, агитируя за оппортуниста Жака, страшно оскандалились. Теперь рабочие перестают им доверять. В провинции, которая гораздо лучше Парижа, они потеряли всех своих приверженцев. Попытка организовать с помощью английских тред-юнионов и Гайндмана, их верного союзника здесь, международный конгресс в Париже без наших французов, но с бельгийцами, датчанами, голландцами и, как они надеялись, также и с немцами позорно проваливается. Немцы заявляют, что не явятся ни на один конгресс, если в Париже их будет два. Обе партии приглашены на 28-е на конференцию в Гаагу, где будут Либкнехт, Бебель и Бернштейн от немцев, затем голландцы и бельгийцы.
Лафарг тоже поедет. При этих условиях поссибилисты должны будут либо сбавить тон, либо восстановить всех против себя.
В Германии неразбериха усиливается. С тех пор как старик Вильгельм умер, а положение Бисмарка стало шатким, филистер не доверяет больше власть имущим. Молодой тщеславный дурак, второе, еще более великое издание старого Фрица (вот потеха), желает сам быть кайзером и канцлером; архиреакционеры, попы и придворные юнкера прилагают все усилия к тому, чтобы натравить его на Бисмарка и вызвать конфликт, а в это время Вильгельмчик переводит на пенсию всех старых генералов и сажает на их место своих любимцев. Еще три года, и все командование будет в руках нахальных франтов, а армия созреет для Йены. Бисмарк это видит, и именно это могло бы принудить его в скором времени начать войну, в особенности, если это ничтожество Буланже одержит верх. Вот будет прекрасно: союз Франции с Россией, который заставит французов отказаться от какой бы то ни было революции, ибо в противном случае Россия обратится против нее. Надеюсь, однако, что это нас минует.
Сердечный привет твоей жене.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 12 марта 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Поссибилисты повели себя так, как и требовалось, - для них и для нас. Я побаивался, как бы они не согласились - с оговорками, с виду незначительными, но вполне достаточными, чтобы запутать все дело. К счастью, они, видимо, слишком увлечены на том поприще, на которое однажды вступили, - финансовой эксплуатацией своего положения в муниципальном совете. На этот раз они нанесли себе смертельный удар.
Что касается 50000 фр. от муниципального совета, то они их, вероятно, получат, вам этому не помешать. Пусть созывают на эти деньги свой конгресс, это неважно: всех денег Парижского муниципального совета не хватит, чтобы сфабриковать социалистический конгресс, разве только ради смеха.
Немцы сделали, уже достаточно уступок, на большее они не пойдут. Голландцы подверглись прямому натиску поссибилистов, швейцарцы и датчане идут с немцами, а бельгийцы раскололись, так как если брюссельцы, по вашим словам, в душе поссибилисты, то фламандцы значительно лучше: дело только в том, чтобы вывести их из сферы брюссельского влияния. До сих пор они полностью предоставляли внешнюю политику брюссельцам, на этот раз это вполне можно было бы изменить.
Большая беда - отсутствие у вас в этот решающий момент газеты. Г-н Рок - идиот, который бросает свои деньги на ветер. Нынешняя редакция обойдется ему в десять раз дороже тех 35 франков в день, из-за которых он расстался с той единственной редакцией, которая могла бы обеспечить успех его газете. Но что ни говори, это произошло в самый неблагоприятный момент.
Если вы, как я должен заключить из Вашего письма, пригласили на конференцию Лигу, не пригласив здешнюю Федерацию, это - ошибка. Следовало либо оставить без внимания и тех и других, либо пригласить обеих. Прежде всего, Федерация по своему значению несомненно выше Лиги, и затем это дает им повод заявить, что вся конференция была организована без их ведома. Гайндман, лицом к лицу со всеми вами, не причинил бы вреда; наоборот, хоть он и считает себя здесь уполномоченным поссибилистов по делам конгресса, он не осмелился недавно защищать их в своей газете, он даже ругнул их, хоть и весьма сдержанно, а Бернштейн, которому все это известно, удержал бы его в рамках благопристойности. Но созыв конференции был поручен немцам, и Либкнехт, как всегда, действовал - или воздерживался от действий - под влиянием какого-либо мимолетного импульса.
Я пересылаю Ваше письмо Бернштейну для использования его в выходящем в четверг номере газеты. Я должен еще написать с сегодняшней почтой Либкнехту - потому кончаю. Прилагаю чек на 20 фунтов - надеюсь, он выведет Вас в данный момент из затруднительного положения.
Поцелуйте за меня Лауру, надеюсь, что ее насморк кончился.
Преданный Вам Ф. Э.
КОНРАДУ ШМИДТУ В БЕРЛИН Лондон, 12 марта 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
Уважаемый г-н доктор!
Простите, что на Ваше письмо от 5-го с. м. я могу ответить лишь сегодня. У меня здесь гостила одна семья из Германии, и не было ни одной свободной минуты.
Итак, вслед за университетскими злоключениями злоключения с печатью. Это совсем как в 1842-1845 годах, и Вы можете теперь представить себе, каково нам тогда приходилось. Впрочем, с тех пор мы все-таки ушли немножко вперед, и козни официальных кругов, хоть и столь же злостные, как тогда, теперь все-таки так далеко не заходят.
Если Вы обратитесь к Мейснеру, то ссылайтесь только прямо на меня; если же он будет справляться у меня, я охотно сделаю все от меня зависящее. Я знаю, однако, что он, как правило, принципиально отказывается от брошюр, и не удивлюсь, если он воспользуется этим предлогом.
Но я хочу предложить Вам еще кое-что: напишите-ка Карлу Каутскому, с которым Вы ведь здесь познакомились - IgelПОЛЮ gasse 13/I, Вена IV, - не может ли он посодействовать тому, чтобы Диц в Штутгарте взял рукопись. Или, далее, д-ру Г. Брауну в Мюнхен, не может ли он рекомендовать Вам какого-нибудь издателя.
Если Вы пожелаете получить от меня на время сессии рейхстага рекомендательные письма к Бебелю, Либкнехту или Зингеру, я охотно их Вам дам.
Если Ваша работа не слишком длинна, ее, может быть, взял бы Каутский для «Neue Zeit».
Значит и Вы живете на Доротеенштрассе. Я тоже жил там в 1841 г., на южной стороне, несколько восточное Фридрихштрассе. Теперь там все, вероятно, сильно изменилось.
Ваше письмо от 18 января я тоже имел удовольствие своевременно получить. Надеюсь, что планы литературных работ, о которых Вы в нем упоминаете, осуществляются. Конечно, Вы должны сначала немного приглядеться к этому новому для Вас миру; и если там журналисты - люди такого же склада, как здесь, то Вам едва ли удастся уклониться от кое-каких неизбежных, хотя и не очень желательных, знакомств.
Я видел «Отчет парламентского комитета о потогонной системе труда», это - два толстых фолианта (с протоколами показаний), и Вы, думается мне, едва ли почувствуете желание работать над ними. Если бы, однако, Вы захотели предварительно ознакомиться с ними, то Вы найдете их в библиотеке рейхстага; кто-нибудь из депутатов может их Вам достать; а если у Вас явится охота подробнее изучить этот отчет, я с удовольствием пришлю его Вам.
С искренним приветом и прошу при случае давать мне знать о себе.
Ваш Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Лондон], 21 марта 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Вы оба правы, и Вы, и Бебель; дело обстоит очень просто.
В Гааге постановили, что - в случае если поссибилисты не примут поставленных условий - бельгийцы и швейцарцы возьмут на себя инициативу созыва конгресса в Париже и будет составлена общая декларация против поссибилистов; этот конгресс состоится в конце сентября.
Это решение было принято - если Вас в тот момент не было - в присутствии Бонье, который был Вашим немецким переводчиком и должен это знать. Бельгийцы определенно заявили о своем согласии.
Если теперь бельгийцы и швейцарцы возьмут на себя инициативу, то организация конгресса и вся подготовительная работа будут поручены вашей организации, так что у вас будет все, чего вы требуете, но имейте хоть немного терпения.
Если ваши группы так же безрассудны, как поссибилистские, то пусть уж пеняют на себя, если все кончится победой поссибилистов. Речь идет о том, чтобы провалить конгресс поссибилистов. Дело идет на лад, лишь бы вы не испортили все своим нетерпением.
Поссибилисты показали всему миру, что они неправы. Смотрите же, не окажитесь и вы в этом положении, не ведите себя так, будто вы собираетесь командовать социалистами других стран.
Бельгийцы либо должны подчиниться, либо разоблачить себя - я попросил бы вас не давать им благовидного предлога для того, чтобы они могли выйти из затруднительного положения. Если бельгийцы не подчинятся, это вовсе не значит, что все кончено,-таково, по крайней мере, мое мнение; лишь бы вы не испортили свое собственное дело необдуманными поступками.
Несомненно, ваш конгресс не сможет состояться 14 июля, иначе вам придется заседать одним. Я не вхожу в обсуждение преимуществ той или иной даты, но так, очевидно, было в конце концов постановлено в Гааге, и этого вам не изменить, что бы вы ни делали.
В переговорах нельзя достигнуть всего, чего хочешь. Что касается немцев, то им тоже пришлось уступить в ряде пунктов, чтобы обеспечить совместное выступление. Примите же то, что вам предлагают; это в сущности все, что вы вправе требовать, и если вы не наделаете ошибок, это приведет к исключению поссибилистов из международного рабочего движения и к признанию вас единственными французскими социалистами, с которыми стоит поддерживать связи.
Ошибка была в том, что Вам не вручили официально копии резолюции, принятой в Гааге по этому поводу. Но, как Вы знаете, такая небрежность на международных конференциях случается не первый раз.
Преданный Вам Ф. Э.
Прилагаю номер «Justice».
Мы готовим ответ, в котором разоблачим перед англичанами интриги поссибилистов.
Вы видите, что мы делаем все, что в наших силах, но все это будет безрезультатно, если вы будете так же упрямы, как поссибилисты.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 23 марта 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Окончательно установлено, что в Гааге пришли к следующему соглашению: в случае если поссибилисты не подчинятся, то бельгийцы и швейцарцы, две нейтральные нации, созовут конгресс; что будет выпущена общая декларация против поссибилистов и что конгресс будет созван в Париже в конце сентября.
Бернштейн мне передал, что он сообщил Вам об этом; впрочем, мне кажется невозможным, чтобы такая важная вещь могла произойти без малейшего Вашего ведома. К тому же, по словам Бернштейна, Бонье присутствовал, если даже Вас и не было.
Если мы теперь хотим довести дело до благополучного конца, то совершенно необходимо, чтобы все подчинились принятому решению.
Вы вполне можете предоставить инициативу созыва конгресса бельгийцам и швейцарцам; международный конгресс вполне может собраться без особого приглашения со стороны социалистов той страны, в которой он будет происходить. Нет никакого сомнения, что настоящая работа по организации и подготовке конгресса будет в ваших руках, и это вас должно удовлетворить. Если вы будете требовать большего, то у вас вообще не будет никакого конгресса, и поссибилисты выйдут победителями из борьбы: они созовут на глазах у всей Европы свой конгресс, который будет тогда единственным международным рабочим конгрессом этого года.
Если бы вопрос еще оставался открытым, я склонился бы к Вашему мнению, что конгресс должен заседать бок о бок с конгрессом поссибилистов, хотя бы с риском потасовки с ними.
Но все другие высказались за его созыв в сентябре, и было принято такое решение. Не следует возвращаться к этому, а если вы будете настаивать на своем, то вам придется заседать на конгрессе одним, на потеху Европе и к великому удовольствию поссибилистов.
С другой стороны, я написал Бебелю, что он не имеет права ставить вам ультиматум и заявлять: если бельгийцы изменят данному слову, мы будем свободны и не явимся на конгресс. Но немцы зашли слишком далеко, чтобы идти таким образом на попятный. Отступление бельгийцев, если оно и произойдет - что нам еще неизвестно, - не освободит остальных от их взаимных обязательств. Бебель - человек с очень большим здравым смыслом, и у меня есть все основания предполагать, что он одумается, если только вы не создадите этих новых затруднений и не станете добиваться пересмотра принятых в Гааге решений.
Дело налажено превосходно, и испортить его можете только вы.
Предположим даже, что бельгийцы отступятся; тогда конгресс будет созван одними швейцарцами, и, поскольку они будут действовать по поручению других наций, успех будет обеспечен.
Но есть только один способ развязать бельгийцам руки или дать им повод нарушить слово: вам, французам, действовать наперекор гаагским резолюциям и первыми начать поход против них. Если же вы согласитесь с ними, я почти уверен, что и бельгийцы им подчинятся.
Тогда поссибилисты окажутся изолированными, а в этом в конце концов наша главная цель.
Наш ответ на нападки «Justice» (ставший необходимым с тех пор, как «Sozialdemokrat» переведен в Лондон) уже напечатан, я посылаю его Вам бандеролью этой же почтой в шести экземплярах, из которых - по одному для Лауры, Лонге и Вайяна. В понедельник он разойдется по всему Лондону и будет распространен на всех социалистических собраниях, а также послан в провинцию. Господа поссибилисты и г-н Гайндман, надеюсь, долго о нем будут помнить.
Статья из «Justice» с нападками должна быть у Вас; я, кажется, послал ее Вам со своим последним письмом.
Итак, повторяю: будьте благоразумны, точно исполняйте то, что было решено, не отнимайте у ваших лучших друзей возможности поддерживать вас, идите на взаимные уступки, используйте завоеванную в Гааге позицию как отправной пункт, как первую позицию, отбитую у неприятеля, и как основу будущих успехов. Но не навязывайте силой другим нациям то, чего они наверняка не потерпят. Уверяю Вас, вы уже наполовину выиграли сражение; если вы теперь его все-таки проиграете, это случится только по вашей собственной вине.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 марта 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Вы говорите о конгрессе в августе. Между тем, Вам известно, что конференция постановила созвать его в конце сентября. Повторяю Вам: если вы отклонитесь на одну миллионную долю миллиметра от того, что было одобрено всеми в Гааге, вы дадите бельгийцам повод уклониться, и тогда, как сказал Вам Бебель, все будет скомпрометировано. Я согласен настаивать на том, чтобы немцы подталкивали бельгийцев, но я буду действовать только тогда, когда наверное узнаю, что вы, французы, как и все остальные, чистосердечно признаете решения конференции. Иначе мне скажут, и не без основания: как можешь ты требовать от нас, чтобы мы связывали себя обязательством ради людей, которые не уважают принятых обязательств?
Итак, или у вас будет такой конгресс, какой был решен в Гааге, или у вас его совсем не будет. И в тот самый день, когда я буду уверен, что вы, парижане, открыто и без оговорок присоединяетесь к принятым решениям, в этот день я смогу действовать и буду действовать.
Дело не в том, чтобы знать, что было бы лучше - август или сентябрь; вопрос решен, и снова поднимать его - значит дать поссибилистам возможность одержать верх.
Что касается Буланже, то я сам почти уверен, что вам придется его терпеть и что этот дурак Рошфор, если он не сделается полностью негодяем, сможет в награду за все свои услуги снова оказаться в Каледонии. У французов бывают время от времени бонапартистские увлечения, и теперешнее увлечение еще более постыдно, чем предыдущее. Им придется испытать последствия своих собственных поступков, это закон истории, и они испытают это, вероятно, в столетнюю годовщину своей великой революции. Вот она, ирония истории! Какое прекрасное зрелище, на которое приглашают весь мир, - видеть, как Франция празднует юбилей революции, преклоняя колени перед этим авантюристом!
Без сомнения, он сделает. кровопускание финансовой аристократии, но только для того, чтобы заплатить долги, вызванные его борьбой за диктатуру, и вознаградить свою банду. И денег финансовых аристократов не хватит. Как Маркс говорит о Бустрапе, он должен будет обокрасть всю Францию, чтобы на эти деньги купить всю Францию. А вас, вас он раздавит.
Что касается войны, то для меня это самая ужасная возможность. Иначе мне было бы наплевать на капризы г-жи Франции. Но война, в которой будет от 10 до 15 миллионов сражающихся; которая произведет неслыханное опустошение только для того, чтобы их прокормить; война, которая вызовет насильственное и всеобщее подавление нашего движения, обострение шовинизма во всех странах и в конце концов ослабление в десять раз худшее, чем после 1815 г., период реакции, основанный на истощении всех народов, совершенно обескровленных, - все это против очень незначительного шанса, что эта ожесточенная война приведет к революции, - это приводит меня в ужас. Особенно страшно за наше движение в Германии, которое было бы сломлено, раздавлено, разгромлено силой, в то время как мир даст нам почти верную победу.
А Франция не сможет совершить революцию во время этой войны, не толкнув свою единственную союзницу, Россию, в объятия Бисмарка и не дав раздавить себя коалиции. Малейшее революционное выступление было бы изменой в отношении родины.
Как посмеется русская дипломатия!
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 27 марта 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Вы знаете, как говорил Гегель: все, что было испорчено, было испорчено с самыми лучшими намерениями. И ваши парижане всеми силами стараются это доказать.
Вот каково положение: После прекращения «So..aliste» ваша партия исчезла с международной арены. Вы отстранились от борьбы, вы умерли для других социалистических партий за границей. Это целиком вина ваших рабочих, не пожелавших читать и поддерживать один из лучших органов, который партия когда-либо имела. Но позволив погибнуть вашей газете, служившей средством связи с социалистами других стран, они неизбежно должны были испытать естественные последствия своего образа действий.
Поссибилисты, за которыми целиком осталось поле битвы, использовали положение, которое вы сами им создали; у них были друзья - брюссельцы и лондонцы, при поддержке которых они выставляли себя перед всем миром как единственных представителей французских социалистов. Им удалось привлечь на свой конгресс датчан, голландцев, фламандцев. И Вы знаете, каких трудов нам стоило свести на нет достигнутые ими успехи.
Теперь немцы предоставляют вам случай не только с блеском вернуться на сцену, но и получить признание со стороны всех организованных партий Европы в качестве единственных французских социалистов, с которыми они желали бы поддерживать братские связи.
Вам предоставляют случай одним ударом стереть последствия всех допущенных вами ошибок, всех понесенных поражений, восстановить себя в том положении, которого вы заслуживаете благодаря вашему теоретическому уровню, но которое вы скомпрометировали своей ошибочной тактикой. Вам предлагают конгресс, на котором будут представлены все подлинно рабочие партии, даже бельгийцы, вам дают возможность изолировать поссибилистов так, что они будут вынуждены ограничиться поддельным конгрессом, - словом, вам предлагают гораздо больше того, на что вы были вправе надеяться в том положении, которое вы себе создали. И что же - вы хватаетесь за это обеими руками? Нисколько! Вы ведете себя как избалованное дитя. Вы торгуетесь, вы просите большего, а когда, наконец, удается склонить вас к тому, что пр
15:56 31.07.2015
что принято всеми, вы дополнительно предъявляете требования, которые ставят под угрозу все, что было завоевано для вас.
Для вас важно только, чтобы состоялся конгресс - и именно в Париже, на котором вы были бы признаны всеми как единственная французская социалистическая партия, получившая международное признание, и чтобы, наоборот, конгресс поссибилистов был поддельным конгрессом, несмотря на весь шум, который может быть поднят вокруг него благодаря 14 июля и секретным фондам. Все остальное - второстепенно и более чем второстепенно. Для того чтобы вы снова стали на ноги, необходимо, чтобы ваш конгресс состоялся, и совершенно неважно, что в глазах буржуазной публики он будет неудачей. Чтобы восстановить свое положение во Франции, вам необходимо прежде всего международное признание и международное осуждение поссибилистов и т. д. Вам это предлагают, а вы дуетесь!
Я уже говорил Вам: я считаю, что с точки зрения результата для Франции ваша дата была бы удобнее. Но в таком случае следовало заявить об этом в Гааге. Никто не виноват, что в решительный момент Вы вышли в соседнюю комнату и все произошло без Вас. Недобросовестно изложил Вашу аргументацию Бебелю и просил его продумать ее самым серьезным образом; но я должен был добавить, что, на мой взгляд, должен быть непременно обеспечен созыв конгресса, на какое угодно число, и что всякое выступление, которое ставит под угрозу этот созыв, было бы ложным шагом. Не забывайте того, что, поднимая вновь вопрос о дате созыва, вы возбуждаете нескончаемые споры и раздоры и что разве лишь к концу октября можно будет надеяться собрать все голоса за дату 14 июля, - если только вообще удастся договориться о какой-нибудь новой дате без новой конференции, которая безусловно не состоится.
А Вы еще заявляете мне с чисто парижской наивностью: люди с нетерпением ждут назначения даты созыва международного конгресса! Но ведь дата-то была назначена на конец сентября, и эти самые «люди» (которые «ждут» и т. д.) - эти «люди» хотят теперь отменить эту дату и снова начать дебаты! «Людям» придется ждать до тех пор, пока остальные не ознакомятся с новыми предложениями этих самых «людей», не обсудят их и не придут после этого к соглашению, если только такое соглашение окажется возможным!
«Ждут также протеста бельгийцев». Но ведь протестовать должны не одни бельгийцы, все приняли решение о совместном протесте*. Этот протест, вероятно, был бы уже организован, если бы Вы опять не поставили все под вопрос своим требованием изменить срок созыва конгресса. И пока не будет достигнуто соглашение по этому вопросу, ничего не будет сделано.
Примите же то, что вам предлагают; решающее значение имеет только одно: победа над поссибилистами. Не ставьте под угрозу созыв конгресса. Не давайте брюссельцам повода выйти из затруднительного положения, вилять и интриговать; не запутывайте снова того, что для вас уже завоевано. Вы не можете получить всего, что вы желаете, но вы можете добиться победы. Не доводите немцев, делающих для вас решительно все, до того, что они наконец отчаятся в возможности действовать с вами сообща. Возьмите назад свое требование об изменении даты созыва конгресса, действуйте как взрослые люди, а не как избалованные дети, которым хочется и съесть свое пирожное и оставить его в целости, - а то я опасаюсь, что и конгресс вовсе не состоится и поссибилисты будут издеваться над вами. И поделом.
Преданный Вам Ф. Э.
Я, разумеется, написал Бебелю, что вы принимаете все гаагские резолюции, но он скажет, что Вы в заключение все снова ставите под вопрос.
Я не нашел Бернштейна, поэтому смогу послать вам швейцарские адреса только завтра.
Наша брошюра начинает оказывать здесь свое действие.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 1 апреля 1889 г. (день Св. Бисмарка)
Дорогой Лафарг!
Если вся эта история с конгрессом окажется ни к чему, то для меня она - превосходный урок терпения, добродетели, которой я отнюдь не блистаю. Едва удалось устранить одну трудность, как Вы уже воздвигаете новую и сердитесь из-за пустяков. Я снова спросил Бернштейна, на чье слово я вполне могу положиться, и он меня снова заверил, что никакого решения тайком в Ваше отсутствие принято не было. Нелепо думать, что от Вас что-то хотели скрыть. Если случайно Вы отсутствовали, то ведь там был Бонье, который вдобавок понимал все, что говорилось по-немецки. И пока у меня нет оснований не верить, что он был достаточно осведомлен, чтобы иметь возможность информировать Вас, иначе какого черта он там делал? Тем более, что я неоднократно обращал Ваше внимание на то, что Бонье располагает или должен располагать полной информацией, и Вы ни разу на это не ответили, а тем паче не возражали.
К чему поведут все эти пустые ссоры? Они только сделают невозможным всякий конгресс и помогут г-ну Бруссу и К° щеголять перед всем светом в качестве победителей.
Что немцы не хотят идти на риск кулачной потасовки и палочного боя с поссибилистами, которых поощряет и поддерживает полиция, и подвергнуться в качестве «пруссаков» и «бисмарковцев» избиению со стороны парижских зевак, отважных, какими они бывают во всех больших городах, когда их десятеро против одного, - все это я понимаю. Со времени лассальянцев мы по опыту знаем, как невыгодна рукопашная схватка с соперничающей партией, когда эта партия находится в союзе с полицией и правительством - а ведь это происходило в нашей собственной стране. Вы, безусловно, не можете быть в претензии на немцев за то, что они колеблются, прежде чем ввязаться в подобную борьбу на территории, где одного возгласа «пруссак» или «агент Бисмарка» достаточно, чтобы натравить на них невежественную толпу, жаждущую дешевым способом доказать свой патриотизм. И хотя я лично думаю, что конгресс в июле оказал бы значительно большее действие, чем в любое другое время, я не имею права сказать Либкнехту или Бебелю, что, согласившись на эту дату, они не подвергнут себя такой опасности.
Во всяком случае, вы видите, что ваш конгресс в июле - вещь невозможная. Чем больше вы будете настаивать, тем меньшего вы добьетесь. Большинство против вас, и если вы хотите сотрудничать с ним, надо подчиниться. Вы требуете всего - и не получите ничего. Кто за слишком многое берется, ничего не сделает. Учтите, однако, что немцы, голландцы, датчане могут превосходно обойтись без конгресса, а вы не можете. Он вам необходим, этот конгресс, - иначе вы рискуете исчезнуть на целые годы с международной арены.
Если бы у вас была хотя бы самая маленькая газетка, подающая признаки жизни! Даже самые слабые партии в других странах имеют свой еженедельный орган, а у вас нет ничего, что свидетельствовало бы о вашем существовании, что служило бы средством регулярной связи между вами и другими товарищами. Вам, видите ли, необходима была либо ежедневная газета, либо вообще ничего. Неужели вы намерены повторить ту же самую ошибку в вопросе о конгрессе? Иметь все или ничего? Ну что ж, вы ничего и не получите, и никто больше не будет говорить о вас, а полгода спустя Буланже позаботится об остальном и прикончит всех - и вас и поссибилистов.
Мне неизвестно, чтобы Антуан выступал когда-либо в рейхстаге с чем-нибудь иным, кроме протестов. С его точки зрения он не мог поступать иначе.
Радикалы сошли с ума. Намереваться убить Буланже судебным процессом, думать, что ход всеобщего голосования (как бы глупо оно ни было) изменится в результате обвинительного приговора по политическому делу, - это верх глупости. Вы все-таки его получите, этого бравого Буланже, которого вы добиваетесь, и первыми его жертвами будут социалисты.
Ведь первый консул должен быть беспристрастным, и за каждое кровопускание, которому Буланже подвергнет биржу, он, чтобы сохранить равновесие, будет надевать новую узду на пролетариат. Если бы не угроза войны, эта новая фаза была бы весьма забавна - долго она не продлилась бы, а посмеяться было бы над чем.
Преданный Вам Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 4 апреля 1889 г.
Дорогой Либкнехт!
Кроме твоих писем ко мне, передо мной лежат твои письма к Бонье и Эде.
Из них я вижу, что, как обычно, когда доходит до дела, мы сильно расходимся.
Тебя с твоей «вежливостью» post festum англичане теперь просто подняли бы на смех.
Твой совет французам при известных условиях найти путь к какому-либо соглашению с бруссистами, то есть пойти и подставить спину, чтобы получить пинок, естественно взбесил их. Этот совет и твое возмущение тем, что мы - а брошюра** написана по моей инициативе и почти целиком мною отредактирована - показали поссибилистов такими, какие они есть, то есть людьми, получающими средства из рептильного фонда оппортунистов, то есть финансовых тузов; и что мы этим открыли глаза значительной части англичан на вещи, которые намеренно от них скрывали, - становятся понятными только в том случае, если ты хотел оставить себе лазейку, чтобы даже после полученного вами от поссибилистов пинка затеять еще маленькое дельце за страх и риск немецкой партии. Если это соответствует действительности, то я ничуть не огорчен тем, что вставил тебе тут палочку в колеса.
Все это, так же как и твое мнение, будто Эде должен был ответить «Justice» заметкой от редакции, то есть, иными словами, в «Sozialdemokrat», значит по-немецки, что не было бы доступно и понятно англичанам, доказывает, что ты совершенно оторвался как от французских, так и от английских условий и судишь, основываясь на устарелых данных и воображаемом положении. Ничего другого, впрочем, и не следовало ожидать, так как ты там совсем не получаешь соответствующих газет и не состоишь в постоянной переписке со сколько-нибудь видными деятелями Англии и Франции (я имею в виду, конечно, членов социалистических партий). Обо всем этом Эде гораздо лучше тебя осведомлен, и ты бы лучше справился у него, чем поучать его вещам, которые он гораздо лучше тебя знает и должен знать.
Брошюра была не только величайшей услугой, какую мы могли вам оказать, но и абсолютной необходимостью, и я надеюсь, что сумею разъяснить это если не тебе, то Зингеру, когда вы приедете.
Ясно одно: следующий конгресс можете организовывать сами - я умываю руки.
Резолюцию Гаагской конференции Лафарг прислал мне совершенно определенно для того, чтобы ее опубликовать, а после оскорбительного отказа, полученного вами от поссибилистов, ее опубликование было абсолютно необходимо. На этикет мне решительно наплевать, и меня нисколько не беспокоит, что, кроме тебя, еще кто-нибудь будет на это жаловаться.
Что касается даты созыва конгресса, то всякое изменение однажды принятого решения создаст новые затруднения для соглашения, так как каждый будет предлагать другую дату.
Например, относительно 10 августа сговорятся лишь 10 октября. Предлагать вам что-либо по этому поводу бесполезно. Я хочу лишь надеяться, что из всех этих мучений - я из-за этой проклятой истории целый месяц не притрагивался к III тому*, - выйдет все-таки хоть что-нибудь путное.
Сердечный привет твоей жене и всем остальным, если кого увидишь.
Твой Ф. Э.
Что вы хотите избежать драки с поссибилистами, которая, между прочим, произошла бы к тому же с высочайшего соизволения начальства и при защите поссибилистов полицией, где вас, таким образом, в благодарность за то, что вы с 1870 г. выступали в защиту Франции, французы избили бы как «пруссаков», я полностью понимаю. Лафаргу я это сказал достаточно ясно.
22:57 31.07.2015
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 5 апреля 1889 г.
Дорогой Либкнехт!
Я не ожидал, когда писал тебе вчера, что уже сегодня смогу представить тебе доказательства моей правоты.
Наша брошюра, 2000 экземпляров которой распространены в Лондоне и 1000 в провинции, и благодаря Тусси именно там, где нужно, подействовала, как взорвавшаяся бомба, и пробила колоссальную брешь в гайндманско-бруссовской сети интриг - и как раз в решающем месте. А люди здесь, которым вдруг раскрыли глаза на настоящее положение вещей, находят, что Гайндман им бессовестно лгал о конгрессе, о французских социалистических партиях, о немцах и о гаагской истории и скрыл от них самое существенное. Бунтарские прогрессивные элементы тред-юнионов, которые Гайндман как раз собирался переманить, обращаются теперь к Эде, и все хотят получить дальнейшие разъяснения. У Гайндмана в его собственном лагере, в Социал-демократической федерации, тоже возникла оппозиция, так что наш памфлет поколебал единственно верных союзников поссибилистов - Социалдемократическую федерацию. Результат - прилагаемый здесь просто-таки никудышный ответ Гайндмана в «Justice», подготовляющий отступление в противоположность его прежнему наглому тону. Никогда еще Гайндман не отступал так позорно; эта статья приведет нас к новым успехам. «Sozialdemokrat» одним ударом завоевал в Лондоне уважение, для чего в другое время ему понадобились бы годы. И нас, вместо того чтобы ругать, теперь буквально упрашивают не доводить дела до двух конгрессов.
Итак, Эде ответит, что он может говорить только от своего имени, но считает себя вправе сказать, что если поссибилисты теперь еще, но немедленно, примут безоговорочно гаагские резолюции, то, быть может, объединение еще возможно, и он охотно будет этому содействовать.
Поссибилисты и из Испании получают дурные вести: в Мадриде, где все в наших руках, их агента Жели попросту выпроводили; только в Барселоне у них были кое-какие виды на один из профессиональных союзов. Так как бельгийцы, по-видимому, тоже проявляют большее упрямство, чем ожидали поссибилисты, то очень возможно, что этот последний удар, от которого заколебался главный их резерв, настроит их на более сговорчивый лад. Чтобы ковать железо, пока оно горячо, было бы хорошо, чтобы ты по возможности буквально переписал прилагаемое письмо к Эде и срочно отправил ему. Такое же письмо я посылаю и Бебелю с той же просьбой. Но по возможности буквально, потому что одно-единственное неприемлемое для здешних условий выражение лишило бы нас возможности воспользоваться этим письмом. Возможно, что письма потом будут опубликованы. Речь идет о том, чтобы заставить Гайндмана повлиять на поссибилистов в нашем духе; если это удастся, то они, безусловно, уменьшат требования, и единый конгресс будет спасен. Обо всем этом мы договорились сегодня с Эде.
А теперь по поводу моего вчерашнего письма - ты опять вправе сказать, что я величайший грубиян в Европе.
Твой Ф. Э.
«Дорогой Эде!
Я был очень рад услышать, что Социал-демократическая федерация проявляет склонность к примирению. Однако вследствие того, что поссибилисты отвергли гаагские резолюции, мы вынуждены действовать самостоятельно и созвать конгресс, на который будет открыт доступ всем и который будет суверенно решать вопросы, касающиеся его внутренних дел. Приготовления к этому уже начаты и не могут быть прерваны.
Если Социал-демократическая федерация серьезно хочет объединения, то она и сейчас еще, быть может, могла бы этому содействовать. Может быть, еще не поздно. Это объединение могло бы еще произойти, если поссибилисты примут гаагские резолюции без всяких оговорок - но немедленно, так как после полученного уже однажды отказа мы дольше медлить не можем.
Я не могу говорить здесь от имени немецкой партии, так как фракция не собиралась, и еще менее от имени всех остальных представленных в Гааге групп. Но одно я охотно обещаю: в том случае, если поссибилисты не позже 20 апреля письменно представят бельгийским делегатам, Вольдерсу и Анселю, свое безусловное признание гаагских резолюций, от которых мы не можем отступить ни на йоту, я, со своей стороны, предприму все, чтобы сделать возможным объединение и присутствие всех на конгрессе, созываемом поссибилистами при условии точного соблюдения гаагских резолюций.
Твой В. Л.»
Дата 20 апреля важна, так как решение должно быть принято до бельгийского национального съезда 21-го числа.
Прилагаю также вырезку из «So..alist» - американцы в этом вопросе совершенно согласны с Эде.
Больше чем что бы то ни было подействовало здесь именно опубликование гаагской резолюции, о которой Гайндман распространял сплошную ложь и которая произвела огромное впечатление тем, что ограничилась лишь само собой разумеющимися требованиями.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 10 апреля 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Я только что заходил к Бонье, мы обсуждали создавшееся положение.
Как я и ожидал, ваша просьба изменить дату созыва конгресса вызвала повсюду замешательство. Либкнехт заявляет в берлинской печати, что почти нет надежды на то, что конгресс состоится в этом году в Париже и что лучше было бы созвать его в будущем году в Швейцарии. Швейцарская печать с восторгом поддерживает эту идею. Бебелю, кажется, надоели все эти затруднения, и он готов все предоставить на усмотрение Либкнехта. А бельгийцы не станут им отвечать, ни Бебелю, ни Либкнехту.
К счастью, мы узнали о тайных замыслах бельгийцев. Ансель, честный человек, написал Бернштейну: бельгийцы намерены резолюции, принятые в Гааге, передать на рассмотрение своего национального съезда в Жолимоне 22 апреля, а их национальный совет начнет действовать лишь после того, как получит на это полномочия съезда. Вот как эти милые брюссельцы понимают интернациональные действия.
Игра здесь вполне понятная. Брюссельские поссибилисты выигрывают, таким образом, целый месяц, чтобы войти в сделку и интриговать с парижскими поссибилистами; на съезде в Жолимоне они преподнесут предложение Брусса и К°, в котором будут содержаться какие-нибудь уступки, более или менее смехотворные в условиях нынешнего положения; бельгийцы примут их и предложат остальным удовольствоваться этими значительными и великодушными уступками. И так как масса всегда выступает за примирение, а у малых наций после съездов шумит в голове, то голландцы, датчане, даже швейцарцы, американцы и, кто знает, может быть, также и Либкнехт выскажутся за объединение и за конгресс в Париже в 1889 г., лишь бы не пришлось ехать снова в Швейцарию и дебатировать до одури в 1890 году. Ибо ясно одно: если мысль о том, чтобы отказаться от созыва в Париже антипоссибилистского конгресса в 1889 г., будет иметь успех, - поссибилисты на этом выиграют, и все потянутся к ним, за исключением разве только одних немцев.
Я говорил Вам об этом с самого начала. Вам хотелось получить все, и вы рискуете не иметь ничего.
Остается еще одна возможность спасти положение, и мы за нее ухватились со всей решительностью.
Как я уже говорил Вам, наша брошюра произвела здесь огромное впечатление. Вы, должно быть, получили письмо комитета мятежных тред-юнионистов, которые обратились к Бернштейну и другим. Хотя они и склоняются к поссибилистскому конгрессу, все же у них еще есть сомнения. И в Социал-демократической федерации имеются бунтарские элементы; не будь этого, Гайндман не написал бы статьи, опубликованной в прошлую субботу. Итак, мы поколебали поссибилистский резерв, - теперь нам остается закрепить успех.
Бернштейн написал все же в «Justice»; учитывая более примирительный тон этой газеты, он заявляет - но лишь от своего личного имени, - что, может быть, еще не слишком поздно прийти к соглашению; если «Justice» так желает этого соглашения, она должна лишь повлиять на поссибилистов, чтобы они безоговорочно приняли гаагские резолюции, но немедленно; невозможны никакие уступки в отношении следующих двух пунктов: принятие всех на равных правах, без утверждения конгрессом, и признание суверенности конгресса.
Эти два пункта надо либо принять, либо отвергнуть. Но если поссибилисты примут эти пункты со всеми вытекающими из этого последствиями, он сделает все, что в его силах, чтобы облегчить общее соглашение.
Бернштейн и Тусси в понедельник вечером отправились к Гайндману для вручения ему этого ответа, который будет опубликован. Они воспользовались случаем, чтобы дать понять ему, что о положении дел за границей они осведомлены лучше его, а с положением в Англии знакомы ничуть не хуже, чем он, и поэтому все его обычные увертки ни к чему не приведут.
Они ему сказали, что если будут созваны два конгресса, то на нашем, кроме немцев, голландцев, бельгийцев и швейцарцев, будут еще австрийцы, датчане, шведы, норвежцы, румыны, американцы и проживающие в Западной Европе русские и поляки. Они наглядно объяснили Гайндману, что прекрасно знают, насколько подорвана здесь его позиция благодаря нашим разоблачениям тех лживых сведений, которые он распространял о положении во Франции и т. д. Они высказали также предположение, что его друзья-поссибилисты не раз по различным поводам его обманывали, и ушли от него с убеждением, что Гайндман сделает все возможное, чтобы заставить поссибилистов пойти на уступки.
Мы получили также письмо от Либкнехта, в котором он обязуется способствовать примирению при условии, что поссибилисты признают гаагские резолюции безоговорочно и не позднее 20 апреля. Я жду письма также от Бебеля, и тогда мы их используем. В письме Либкнехта сказано, что мы ни в коем случае не уступим ни на йоту в отношении двух основных пунктов.
Гайндман сказал, что поссибилисты опасаются, как бы на их же собственном конгрессе их не выставили за дверь. Hinc illae lacrimae!
Вот каким путем мы разбиваем подстроенную брюссельцами интригу: мы с самого начала дали понять, что компромисс невозможен. Или поссибилисты согласятся - и тогда мы одержали над ними полную победу, подорвали их позиции, заставили их смириться и навсегда отбили у них охоту выступать в роли исключительно и единственно признанной французской социалистической партии. У вас есть все, что вам нужно, а конгресс довершит остальное, если, как нам говорит Бонье, вы сможете наводнить конгресс делегатами из провинции. Или же поссибилисты откажутся - и тогда мы будем иметь то преимущество, что перед всем миром мы во имя примирения пошли на все. И тогда на нашей стороне будут все колеблющиеся, и наперекор Либкнехту мы осенью созовем конгресс в Париже, ибо с колебаниями везде уже будет покончено.
Посылаю две газеты со статьями, относящимися к конгрессу. Можете по ним судить, какую мы развили деятельность.
Однако было бы лучше всего, если бы нам удалось разбить поссибилистов при помощи их собственного конгресса.
Либкнехт воображал, что он сможет примирить поссибилистов с собою наперекор Бруссу, против Брусса, через голову Брусса! Идея управлять миром, имея Борсдорф в качестве столицы!
Поцелуйте Лауру. Как она поживает? Она не больна?
Преданный Вам Ф. Э.
ВИЛЬГЕЛЬМУ ЛИБКНЕХТУ В БОРСДОРФ Лондон, 17 апреля 1889 г.
Дорогой Либкнехт!
Я никогда не сомневался в том, что вы - борсдорфские дикари - все-таки хорошие люди; я сказал бы даже - хороши до неисправимости.
Ваша гаагская конференция представляется все более комичной. Об одной резолюции - о том, что должно произойти в случае отказа поссибилистов, - ничего не знают Лафарг и Бонье (который здесь), а о другой - относительно сохранения резолюций в тайне - ничего не знают Лафарг, Бонье и Эде. Вот уж действительно своеобразный должен был быть президиум и странный секретариат, при которых могло произойти что-либо подобное. Итак, то, чего мы не знали, мы также не могли сохранить в тайне.
Само собой разумелось, что до отказа поссибилистов следовало держать язык за зубами, да так оно и было. Но после этого необходимо было тотчас же выступить. И если тебе, как обычно, не повезло вследствие непредвиденных обстоятельств и никто другой из вас не исправил это упущение - а Лафарг прислал мне резолюции именно для того, чтобы их опубликовать - то, черт возьми, нашей прямой обязанностью было взять на себя эту ответственность и произвести это вопиющее нарушение этикета, в особенности при создавшемся здесь положении.
Ваш совместный протест - конечно, если бы он вообще появился, - произвел бы несомненно совершенно иное впечатление, чем наша брошюра. Почему же его до сих пор нет?
Кто же вам, черт подери, мешает? Ты знаешь не хуже меня, что он либо не появится никогда, либо через полгода post festum.
Твой проектец разбить поссибилистов моральными увещеваниями из Борсдорфа и прийти к соглашению с ними через голову Брусса - ребяческие фантазии, осуществлению которых, впрочем, наша «ругань» по адресу поссибилистов тебе помешать не может. Ты ведь всячески можешь заверять этих господ в своей невиновности. Пока эти господа, с которыми ты переписываешься, шествуют под знаменем Брусса, они ответственны за его интриги. И когда эти интриги разоблачают, то полагают, что это может быть тебе только на руку. Если все то, что делается здесь по указке Брусса, хорошо и прекрасно, то ведь у них нет никаких причин выступать против него.
Если Эде, говорящий в брошюре исключительно от своего имени и проводящий в ней ту же линию, что и в самой газете, тем самым льет целые водопады на мельницу прокуроров, то сама газета для вас гораздо опаснее, чем брошюра. Так напишите же, бога ради, здешним людям, чтобы они либо выступали против вас, вместо того чтобы вас защищать, либо, что еще лучше, - закрыли лавочку. Если почва под вами настолько скользкая, так бросьте прежде всего всякие международные конгрессы и т. д.
Что касается шлезингеровской истории, то мы поговорим еще об этом при встрече. Я этой штуки еще не видел, но так этого оставить нельзя, нельзя допускать, чтобы нечто подобное- даже только рекламное объявление - появлялось под покровительством твоего имени без протеста с твоей стороны. Что именно я буду вынужден предпринять в этом деле, зависит, конечно, от самого содержания этой пачкотни.
Шорлеммер с субботы здесь. Он и Ленхен шлют привет.
Твой Ф. Э.
Твое письмо к Эде не будет использовано. Гораздо лучше, если ты в этом духе напишешь Ли.
Для развлечения: в прошлую пятницу Эде был на социалистической вечеринке здешних образованных социалистов. И тут господин Сидней Вебб, профессор политической экономии в Рабочем университете, тоже опровергающий марксову теорию стоимости, сказал ему: в Англии нас, социалистов, всего 2000, а делаем мы больше, чем все 700000 социалистов Германии.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 20 апреля 1889 г.
Дорогой Каутский!
Относительно Шлезингера я поговорю с Либкнехтом, когда он будет здесь, то есть недели через две. На самое важное я ему уже указал. Будь так добр, вышли мне эту штуку, такого рода вещей здесь не достанешь, а я не хотел бы оказаться в положении, когда я должен все утверждения принимать как бесспорные.
Что касается Шмидта, то я посоветовал ему послать тебе рукопись и узнать, не сможешь ли ты ее пристроить. Шмидт постепенно сделался марксистом и поэтому потерял всякую надежду на университетскую карьеру, после того как ему отказали в Галле как диссиденту - этот благородный университет является конфессиональным! - а в Лейпциге как социалисту, а швейцарцы просили пощадить их ради всего святого. Теперь он пытается напечатать свою диссертацию; катедер-социалисты говорят, что она написана слишком помарксистски, что это недопустимо, к тому же и издателей очень мало. Шмидт пришел к нам совершенно самостоятельно, без какого-либо поощрения, несмотря даже на неоднократные косвенные предостережения с моей стороны, пришел просто потому, что не мог устоять против истины. При нынешних обстоятельствах это должно быть поставлено ему в заслугу, притом он держал себя очень мужественно.
Теперь вся суть в том, что именно я не имею права читать его рукопись и давать ей оценку. Он пытается ответить на вопрос, поставленный мною в предисловии ко II тому. Я же до поры до времени не могу выступить с содержанием III тома, и это мешает мне принять непосредственное участие в этом деле. Итак, на этот раз я тебе ничем не смогу помочь.
Он, Шмидт, принялся в Берлине за журналистскую деятельность, но что из этого выйдет, я не знаю. Во всяком случае он выказал больше понимания и энергии, чем я от него ожидал.
Для журналиста он на редкость неповоротлив, но, в конце концов, в Германии это не очень важно.
Надеюсь, что Луиза благополучно выдержит оставшиеся полтора месяца, а затем она отдохнет. У меня с этим проклятым парижским конгрессом бесконечная возня. Вот неразбериха! Мы с Эде помогаем друг другу, где возможно, а Тусси - нам обоим, иначе был бы сплошной хаос.
Твой обер-лейтенант еще не приезжал, зато Шорлеммер здесь. Погода великолепная. Ним и я были сегодня в Хайгете, бездельничали целых три часа. Однако пора обедать, а почта отходит в 5 час. 30 минут.
Привет Луизе и тебе от всех нас.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 30 апреля 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Я вижу, как чертовски разгневан «папаша Дюшен» сегодня утром и как обзывает всех дураками даже за дела, которые они не совершали. Лучше бы этот славный малый хорошенько огляделся вокруг себя и задался бы вопросом, какого названия заслуживают люди, давшие умереть трем «Egalite» и одному «So..aliste» и таким образом положившие конец существованию вашей партии в международном масштабе, ибо партия, которая не может ни обращаться к другим партиям, ни давать доказательства своего существования, перестает существовать для них.
Но оставим это. Итак, разве Вы не видите, что поступок бельгийцев возвращает вам полную свободу действий? Что теперь вы можете, если вам так этого хочется, созвать ваш конгресс в день, который кажется вам наиболее удобным, - 1 июля. 14 июля или 1 августа?
Что вовсе не поздно действовать в этом направлении, если вы будете действовать последовательно и если, что само собой разумеется, вы будете иметь за собой партию, готовую нести необходимые расходы?
Я написал Бебелю, что не возьмусь больше советовать Вам бездействовать, что Вы были вправе жаловаться, так как ошибки были допущены всеми сторонами. Это было вчера. Сегодня он пишет мне, что голландцы хотят последовать примеру бельгийцев и послать делегатов на оба конгресса; что немцы не поедут на конгресс поссибилистов, несмотря на то, что Ауэр и Шиппель высказались в противоположном смысле (Бонье ответил им обоим); что он, Бебель, за то, чтобы послать делегацию на ваш конгресс, созвать который он предлагает в августе; но что для принятия окончательного решения нужно, чтобы депутаты собрались, а это невозможно до созыва рейхстага - 7 мая.
Но вы довольно долго ждали до сих пор и теперь не можете дожидаться 7 мая ради неопределенного результата. Итак, я напишу Бебелю, что вы теперь, вероятно, будете действовать, исходя из собственных соображений, и попрошу его помешать принятию скороспелых решений на случай, если выбранная вами дата созыва конгресса будет не совсем подходящей для них.
Сдержанность немцев имеет одно весьма существенное основание. Через несколько дней состоится процесс-монстр над 128 социалистами Бармена - Эльберфельда, в обвинительном акте прокурор заявляет, что он собирается, после осуждения и после закрытия рейхстага, обвинить всех депутатов партии в том, что они являются центральным комитетом широкого тайного социалистического общества в Германии. Это самый опасный удар против нас, которого можно было ожидать до сих пор. Один из пунктов обвинения - это созыв съездов в Видене185 и в Санкт-Галлене. Нам это стало известно уже 5 или 6 недель назад, и боязнь дать новый предлог для такого обвинения парализовала деятельность Бебеля.
Относительно того, как поведут себя голландцы, у меня есть некоторые сомнения в связи с действиями Ньювенгейса в Гааге.
Бернштейн считает, что если два конгресса будут заседать в одно и то же время, этого будет достаточно для того, чтобы создать такую атмосферу, особенно среди иностранных делегатов, которая неизбежно приведет к объединению этих конгрессов. Судите сами, правильна ли эта точка зрения; во всяком случае, даже если бы это и произошло, ваш конгресс легко мог бы присоединиться к другому, по приглашению всего состава того конгресса и после проверки мандатов каждым конгрессом в отдельности. Если вы добровольно согласитесь на голосование по принципу национальностей, суверенитет конгресса будет спасен.
Бернштейн сказал мне также, что для пропаганды в пользу вашего конгресса в Германии «Sozialdemokrat» сделает все возможное несмотря на господ депутатов; он говорит: от меня так часто требовали, чтобы я проводил независимую политику, - которая давала бы им возможность дезавуировать «Sozialdemokrat», считающийся их органом, - что я и на этот раз доставлю им такое удовольствие. Естественно, это может привести к официальному неодобрению со стороны депутатов, но до этого далеко!
Итак, мое мнение: соберите вашу комиссию, созовите конгресс, назначьте дату, которую вы считаете наиболее подходящей при данной обстановке, составьте воззвание о созыве, которое Лаура переведет на английский, а я с удовольствием переведу на немецкий язык. Со всем этим мы провозимся до следующей недели; если за это время будут другие известия, которые могут повлечь за собой изменение в деталях, у нас будет еще время. Организовать все следует так, чтобы ваше воззвание было напечатано по-французски к концу следующей недели и тут же разослано. Я пошлю Вам необходимые адреса. На английском и немецком языках напечатаем здесь. Как только будет назначена точная дата созыва конгресса, снова начнутся дебаты, а мы будем их разжигать.
В вашем воззвании о созыве конгресса вы должны подчеркнуть суверенитет конгресса и чисто временный характер порядка дня, предложенного вами. Следовало бы также предложить принцип представительства, скажем, по одному делегату от местной группы - разумеется, с последующим утверждением конгрессом. Остальные сочтут само собой разумеющимся, чтобы парижская группа имела трех или четырех делегатов, в случае если провинциальные группы пошлют по одному делегату. Предлагая определенный принцип, вы заставите других высказаться.
Беритесь за дело! У вас добрых два месяца впереди, этого должно хватить на все. Пусть ваше воззвание о созыве конгресса будет примирительным - поссибилисты не скупятся на посулы, и чем больше вы это используете, тем лучше. Вы имеете полное право сказать, что вы уступали всем требованиям других, пока теплилась надежда, но что сейчас вы имеете полное право проявить инициативу. По возможности деликатно коснитесь предательства бельгийцев - чтобы не давать поссибилистам повода торжествовать. Во всяком случае, ясно, что на этот раз бельгийцы оскандалились. В будущем они больше никого не обманут.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 1 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
После того как я отослал свое вчерашнее письмо, Бернштейн получил от Либкнехта следующее: «При настоящем положении вещей конгресс может быть спасен только выступлением французов, которое поставит всех перед совершившимся фактом. Пусть же они созовут конгресс, так как бельгийская резолюция делает невозможным совместные действия участников Гаагской конференции, и не дожидаясь присоединения немцев, австрийцев, швейцарцев (датчан и т. д.), согласием которых нельзя уже заручиться заранее ввиду недостатка времени.
Конгресс должен быть назначен на тот же самый день, что и конгресс поссибилистов (14 июля), с точным соблюдением предусмотренных в Гааге условий; мотивируя дату 14 июля, следует высказать уверенность, что отнюдь не имеют в виду конкурировать с другим конгрессом, а напротив, твердо рассчитывают, что чувство солидарности заставит оба конгресса заседать вместе».
Это было бы глупо: мы тоже рассчитываем, что таков будет результат, но говорить это - значило бы дать большой козырь в руки поссибилистам, которые стали бы диктовать нам условия. Вы могли бы, пожалуй, сказать, что оба конгресса, заседая бок о бок, сумеют, быть может, сами разрешить все спорные вопросы.
«В то же время следовало бы, конечно, вкратце обрисовать создавшееся положение, последние события (конгресс в Труа и в Бордо, переговоры об объединении, конференция и т. д.), но без всякой полемики против поссибилистов.
Далее необходимо сказать: мы приглашаем рабочие и социалистические группы других стран скрепить свое согласие подписями под нашим воззванием о созыве конгресса, потому что недостаток времени не позволил нам заручиться их присоединением заранее.
Если не будет налицо совершившегося факта, то не будет и конгресса; бельгийская резолюция вернула нашим французским друзьям свободу инициативы. Когда они будут поставлены перед совершившимся фактом, на конгресс явятся все».
Вот! В этом - весь Либкнехт! Он способен на героическое решение, но не раньше, чем сам запутает дело так, что иначе из него не выберешься.
Впрочем, я согласен с тем, что он пишет, за исключением указанного выше пункта. Вы должны быть как можно любезнее в вашем приглашении на конгресс, что не мешает вам сказать, что причина созыва вами особого конгресса - отказ поссибилистов признать полностью и всецело суверенитет конгресса.
После этого письма Либкнехта нет больше ни малейшего основания для колебаний. Итак, действуйте, организуйте ваши национальные съезды и, если возможно, соберите всех их делегатов на международный конгресс, который должен последовать за ними.
Как только появится ваше воззвание, мы начнем агитацию сначала за ваш конгресс, а потом за то, чтобы делегаты, которым мы не можем помешать явиться на конгресс поссибилистов (бельгийские и т. д.), получили указания настаивать на объединении обоих конгрессов.
Но теперь, когда у вас развязаны руки, перестаньте кол#####ся не теряйте ни одного дня.
Если мы получим ваше воззвание в понедельник или даже во вторник утром, оно пойдет в «So..aldemokrat» и о нем будет объявлено в «Labour Elector». Как только день созыва вашего конгресса будет точно установлен, здесь, быть может, можно будет еще кое-что сделать, хотя подлость бельгийцев страшно нам повредила.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 2 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Ну, дело пошло на лад. Вот что пишет мне Бебель: «Мы с Либкнехтом договорились просить Лафарга и его друзей о немедленном созыве конгресса на 14 июля. Мы действуем так, будучи уверенными, что раз оба конгресса соберутся в один и тот же день, они не смогут заседать отдельно и объединятся через голову поссибилистов.
Я думаю, что и вы все будете теперь довольны... Как только воззвание о созыве конгресса будет опубликовано французами, мы обратимся к немцам с открытым воззванием о том, чтобы они выбирали делегатов на конгресс, и укажем, в какой форме это можно сделать» (при немецких законах). «Я написал в этом же смысле австрийцам; датчане и швейцарцы тоже будут предупреждены. Я надеюсь, что таким образом нам удастся экспроприировать поссибилистов - во всяком случае, их план будет окончательно сорван».
4 час. 30 мин. пополудни. Только что вернулся от Бернштейна, не застал его. Он получил от Либкнехта открытку, в которой тот пишет, что вы можете воспользоваться «их именами» в качестве сторонников вашего конгресса. «Их имена» означают, вероятно, имена Бебеля и Либкнехта, потому что официально они еще не имеют права говорить от лица немецкой партии. Я этой открытки не видел, но Бонье, который был у меня в мое отсутствие, сказал то же самое Ним.
Надеюсь получить от Вас несколько строк завтра утром, чтобы я мог снова раззадорить Бебеля сообщением о том, что вы готовы действовать.
Между прочим, не забудьте вернуть мне письмо из Лиона вместе с расшифровкой. Я не могу оставить этих рабочих без ответа.
Теперь, когда у вас есть несколько провинциальных газет, выберите себе одну из них в качестве вашего «Moniteur» на время конгресса и позаботьтесь о том, чтобы ее посылали со всеми вашими публикациями различным партиям. Ниже я сообщаю Вам несколько адресов, остальные пришлю позже.
Поцелуйте Лауру за меня, я напишу ей тотчас же, как только развяжусь с этим проклятым конгрессом.
Преданный Вам Ф. Э.
А. Бебель - Hohestrasse, 22, Плауэн-Дрезден, Германия.
Редакция «Muncitorul» - 38, Strada Sarariei, Яссы, Румыния.
Редакция «Justice» - 181, Queen Victoria St., E. С., Лондон.
Редакция «Labour Elector» - 13, Paternoster Row, E. G. »
Редакция «Commonweal» - 13, Farringdon Road, E. G. »
Адвокат А. Рейхель - Берн, Швейцария.
Адвокат Генрих Шеррер - Санкт-Галлен, два гаагских делегата Швейцария.
Редакция «So..aldemokrat» - 114, Kentish Town Road, N. W., Лондон.
Редакция «Volkszeitung» - почтовый ящик 3560, Нью-Йорк, США.
Редакция «Sozialist» - 25 East 4th St., Нью-Йорк, США. (Продолжение следует.)
Американцы (немцы) несмотря на то, что их обрабатывали поссибилисты и Гайндман, высказались все-таки за вас и против поссибилистов. Если они получат ваше воззвание вовремя, то я не сомневаюсь, что они присоединятся к вам, но вообще-то они поедут на любой конгресс.
«Arbejderen» - это радикально-оппозиционная газета Петерсена (который знавал Руане и Малона в Париже, но сильно с тех пор изменился) и Трира, переводчика моего «Происхождения семьи». Из тактических соображений Вам не следует посылать им ничего такого, что одновременно не будет посылаться в «So..al-Demokraten» - орган умеренного большинства190.
Адрес П. Христенсена, лондонского делегата - 9, Romersgade, Копенгаген.
Бельгийцы: «Vooruit» (редакция), Marche au fil, Гент. По тому же адресу - Ансель (Э.).
Гентцы заявили на съезде в Жолимоне, что они не поедут на конгресс поссибилистов, пока те настаивают на своих требованиях. Отчет в «Proletariat» полон поссибилистской лжи.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 7 мая 1889 г.
Дорогая Лаура!
С большой радостью я получил сегодня утром воззвание о созыве конгресса. Как ты говоришь, времени терять нельзя, а Поль, который, очевидно, кипит благородным негодованием, заставил меня опасаться нескончаемого ряда бюрократических затруднений и проволочек. Теперь, когда предприняты столь быстрые и решительные действия, все в порядке. Воззвание кратко и хорошо написано, содержит все необходимое и ничего лишнего, и единственный недостаток, который я могу в нем найти, заключается в следующем: было бы лучше указать в этом же воззвании, что за ним последует второе воззвание с подписями иностранцев, которые за недостатком времени получить было нельзя. Кроме того, я надеюсь, что сообщение о том, что Социалистическая лига заранее присоединилась к гаагским резолюциям, основано на факте, а не на недоразумении, так как опровержение с их стороны поставило бы нас в неловкое положение. Что касается получения их подписи, то следовало бы сообщить нам содержание ответа Морриса Полю, чтобы мы не находились в полном неведении.
Не сделаешь ли ты английский перевод, а Поль пусть напишет внизу: «Английский перевод заверяю - Поль Лафарг», да не уполномочит ли он меня совершить то же самое с немецким переводом, который я сделаю сам? Тогда мы их немедленно здесь отпечатаем и распространим тысячами, а также перешлем вам экземпляры, как только они вам потребуются.
В потере времени всецело повинен Либкнехт, который считает себя центром международного движения или хотел бы фигурировать в качестве такового; будучи совершенно уверен в том, что добьется объединения, он позволил бельгийцам полтора или два месяца водить себя за нос. Даже теперь он убежден, что если только он появится на сцене в Париже, то последует объединение. Но так как сейчас еще не слишком поздно, то потерянное время в действительности не потеряно. Оно сплотило вокруг желательной для французов даты основную массу иностранцев, которые сначала возражали и наверняка воздержались бы, будь эта дата установлена без такой предварительной подготовки и против их желания. От действий Либкнехта не пострадал, в сущности, никто, кроме нас здесь: начав свою кампанию с необычайным успехом, мы затем были всецело предоставлены собственным средствам, так как на все письма, посланные здешними рабочими, которых мы подняли против поссибилистского конгресса, были получены от датчан, голландцев, бельгийцев и немцев самые неопределенные и туманные ответы; и никто не мог ничего сказать им о другом конгрессе; вследствие этого они попали в руки Смита Хединли и Гайндмана. Что ж, как только воззвание на английском языке выйдет, мы должны начать снова и, надеюсь, с большим успехом.
Но если Поль думает, что мы можем навязать людям здесь, в Англии, ту fictio juris, что поссибилисты - не социалисты, что поэтому их конгресс вообще не действителен или не идет в счет, то он сильно ошибается. Он говорит, что письмо Бонье в «Labour Elector» было глупостью, так как не исходило из этой точки зрения. Так вот, за эту глупость отвечаю я, потому что я написал письмо, а Бонье только подписал его. Пусть верно все то, что Поль говорит о поссибилистах - а я ему верю, - по если он хочет, чтобы мы провозгласили это публично, то ему следовало сначала доказать это публично и прежде, чем вообще возник вопрос о конгрессе. Вместо этого наши устроили заговор молчания против самих себя, предоставили решительно всю гласность поссибилистам, которых, между прочим, признали социалистами бельгийцы, голландцы и датчане и некоторые англичане прошлой осенью в Лондоне; а декрет об отлучении, провозглашенный партией, которая даже сейчас не имеет в Париже газеты, где она могла бы подать свой голос, не может быть и не будет принят остальным миром без дополнительных доказательств. Мы должны говорить со здешним народом на понятном для него языке, а разговаривать так, как требует от нас Поль, значило бы ставить себя в смешное положение, и нас выставили бы за дверь в редакции любой газеты в Лондоне. Поль отлично знает, что поссибилисты являются в Париже силой, и хотя наши парижские друзья, быть может, правы, игнорируя их, мы не можем ни поступать так же, ни отрицать то обстоятельство, что 14 июля откроются два соперничающих конгресса. И если бы нам пришлось говорить здешним людям о нашем конгрессе, что «конгресс созывают рабочие и социалисты Франции без различия партий», то это было бы не только глупостью, но и явной неправдой, так как Поль достаточно хорошо знает, что парижские рабочие, поскольку они вообще являются социалистами, в большинстве своем - поссибилисты.
Во всяком случае, мы будем продолжать здесь работу в пользу конгресса по-нашему и не станем обращать внимания на придирки. Я еще не совершил в этом деле ни одного поступка, к которому кто-нибудь мог бы придраться. К тому же я вполне привык к подобным вещам и буду продолжать действовать так, как нахожу правильным.
Самое лучшее во всем этом то, что через три месяца после обоих конгрессов Буланже станет, по всей вероятности, диктатором Франции, покончит с парламентаризмом, устроит чистку судей под предлогом коррупции, создаст правительство сильной руки и смехотворную палату и сокрушит марксистов, бланкистов и поссибилистов - всех вместе. А затем, прекрасная Франция, - «ты этого хотела!» (Мольер "Жорж Данден")
Через полгода после этого может быть война - это всецело зависит от России; она теперь занята обширными финансовыми операциями по восстановлению своего кредита и никак не может начать борьбу, пока не закончит их. В этой войне прежде всего будет уничтожен нейтралитет Бельгии и Швейцарии, а если война действительно станет серьезной, то единственная наша возможность заключается в том, чтобы русские были разбиты, а затем совершили революцию. Французы не могут устроить революцию, пока они в союзе с царем, - это было бы государственной изменой. Но если никакая революция не прервет войну, если война пойдет своим ходом, то победит та сторона, к которой примкнет Англия, если Англия вообще вступит в войну. Ибо тогда эта сторона сможет с помощью Англии взять измором другую сторону, отрезав подвоз хлеба из-за границы, в котором теперь нуждается вся Западная Европа.
Завтра отправится депутация (Бакс, Тусси, Эдуард) в «Star» протестовать против напечатанной в прошлую субботу статьи о конгрессе. Статья эта была помещена контрабандой, - вероятно, Гайндманом и Смитом Хединли, - в отсутствие Массингема.
Привет от Ним и от всегда твоего Ф. Э.
15:03 01.08.2015
ФРИДРИХУ АДОЛЬФУ ЗОРГЕ В ХОБОКЕН Лондон, 11 мая 1889 г.
Дорогой Зорге!
Беготня и громадная переписка по поводу этого проклятого конгресса не оставляют мне времени ни для чего другого. Это чертовская возня - ничего, кроме недоразумений, скандалов и неприятностей со всех сторон, причем в конце концов из всего этого ничего не выйдет.
Участники Гаагской конференции позволили бельгийцам себя одурачить. Вместо того чтобы, как было решено, сейчас же после отказа поссибилистов выступить с протестом и созвать контрконгресс (что должны были сделать совместно швейцарцы и бельгийцы), бельгийцы ничего не сделали, в ответ на все письма упорно отмалчивались и в конце концов разрешились неуклюжей отговоркой: они, мол, должны представить это дело на рассмотрение своего национального съезда 21-22 апреля! После этого остальные тем более ничего не предпринимали (потому что Либкнехт через швейцарцев завел интриги с несколькими поссибилистами, так как ведь именно он тот человек, которому должно удаться объединение).
Таким образом, поссибилисты с помощью своих прокламаций завладели общественным мнением, в то время как наши не только молчали, но на запрос некоторых колеблющихся англичан, как обстоит дело с контрконгрессом, давали лишь невразумительный ответ. Эта хитрая политика привела в конце концов к тому, что даже в Германии люди взбунтовались, а Ауэр и Шиппель потребовали, чтобы мы пошли на поссибилистский конгресс. Это открыло, наконец, Либкнехту глаза; и тогда - уже после того, как я и Эде Бернштейн сказали французам, что они теперь свободны и могут созвать конгресс также на 14 июля, как они первоначально и предполагали, - Либкнехт написал им совершенно то же самое. Таким образом, осуществилось желание французов, но они с полным правом ругают медлительность и интриги Либкнехта, ответственность за них возлагая на всех немцев.
Но здесь от этого умничанья Либкнехта больше всего страдаем мы. Наш памфлет подействовал, как удар грома, и доказал, что Гайндман и К° - лгуны и обманщики; все благоприятствовало нам, и если бы Либкнехт, что было его прямой обязанностью, заставил бельгийцев действовать быстро или, махнув на них рукой, сам повел бы переговоры с остальными и созвал конгресс на какое-нибудь определенное число, либо позволил бы созвать конгресс французам, то здесь масса была бы на нашей стороне, и Социал-демократическая федерация отошла бы от Гайндмана.
Но вместо этого были одни лишь уговоры, что нужно-де подождать. А так как здесь в тредюнионах разгорелся спор главным образом о том: не посылать представителей на конгресс, как этого хотели вожди, или же, вопреки им, все-таки послать, - причем характер конгресса был вопросом совершенно второстепенным и речь шла о вступлении или невступлении в международное движение, - то было совершенно ясно, что люди присоединятся к тем, кто знает, чего хочет, а не к тем, кто этого не знает. Таким образом, мы снова потеряли только что завоеванную великолепную позицию, и если не случится чуда, то не может быть и речи о том, чтобы на наш конгресс явился хоть один пользующийся влиянием англичанин.
Только что здесь был Бернштейн, задержал меня до закрытия почты, так что нужно кончать.
Вишневецкий у меня не был; не знаю, чего они хотят.
Твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 11 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
У нас никогда не было для вас иного имени, как «так называемые марксисты», и я не знаю, как иначе вас именовать. Если у вас есть другое наименование, столь же краткое, сообщите нам его, и мы охотно будем его применять в надлежащих случаях. Но мы не можем говорить: «Объединение» - этого никто здесь не поймет - или «антипоссибилисты», последнее вас шокировало бы в такой же степени; к тому же это неточно, так как это слишком широкое понятие.
Тусси должна была вернуть Вам вчера Ваше письмо в «Star». Так как «Star» уже накануне имела в своем распоряжении переведенное Тусси воззвание о созыве конгресса, Ваше изложение этого документа не имело никаких шансов на опубликование.
Нам сейчас нужны письма из Парижа, адресованные прямо в «Star», с парижским почтовым штемпелем, опровергающие клевету поссибилистов в номерах от субботы и вторника, будто выборы Буле были проведены на деньги буланжистов, что Вайян действовал как союзник буланжистов и т. д.197 Мне кажется, вы отлично могли бы это сделать без всякого ущерба для вашего нового сана вселенской и ортодоксальной церкви французского социализма.
«Star» - ежедневная газета, наиболее читаемая рабочими, и единственная, куда мы имеем хоть какой-то доступ. Массингем попал в Париже к А. Смиту, который служил ему проводником и переводчиком и отдал его в руки Брусса и К°; те завладели им, не отпускали от себя ни на шаг, спаивали абсентом и вермутом, ухитрились таким образом привлечь «Star» на сторону своего конгресса и заставили его поверить во все свои лживые измышления. Если вы хотите, чтобы мы были вам полезны здесь, помогите нам хоть сколько-нибудь восстановить наше влияние на «Star», доказав ей, что ее увлекли на опасный путь, что Брусс и К° в действительности заставили ее лгать. А единственный путь для этого - послать ей прямо из Парижа письма с протестом против этих статей. В противном случае нам всегда могут сказать: в Париже никто не протестовал, следовательно, это верно.
Кроме «Star», у нас есть еще только «Labour Elector» - газета очень мало известная и крайне сомнительная, существующая на деньги из тщательно скрываемых источников, а следовательно, и весьма подозрительных. Для вас, конечно, важно печататься здесь, в Англии, бомбардируйте же «Star» протестами - Вы, Вайян, Лонге, Девиль, Гед, - словом, все.
Но если вы оставите нас без поддержки, то не пеняйте, если ни одна газета не заговорит о вашем конгрессе и если на поссибилистов будут здесь смотреть как на единственных французских социалистов, а на вас как на ничтожную клику интриганов и простофиль.
Вот уже три месяца, как мы с Тусси почти только то и делаем, что работаем в ваших интересах; первое сражение мы выиграли с помощью брошюры Бернштейна, но бездействие и колебания Либкнехта вынудили нас уступить одну за другой все завоеванные нами позиции. Теперь, когда нам пришлось перейти к обороне и мы рискуем потерять даже наши прежние позиции, нам очень тяжело видеть, что и французы покинули нас, между тем как несколько писем, в несколько строк каждое, написанных в надлежащий момент, могли бы произвести такое огромное впечатление. Но если вы стремитесь потерять всякую возможность выступать в печати здесь, в Англии, в тот самый момент, когда это имело бы для вас величайшее значение, то тут мы ничего не можем поделать; для меня это будет, конечно, уроком, я вернусь к своему III тому, заброшенному мною в течение трех месяцев, и не слишком буду огорчен, если конгресс ни к чему не приведет.
Очень хорошо, что принимаются меры для приискания квартир и ресторанов для делегатов, - Бебель писал мне об этом; это очень важно, так как Париж в июле будет настоящим муравейником.
Мы напечатаем английский перевод, сделанный Лаурой. Что касается немецкого перевода, то он появился в «Sozialdemokrat», где Бернштейн изменил одну фразу в конце (3-й пункт вашего приглашения), слишком опасную для немцев. Пошлите французский текст извещения о созыве конгресса, который должен быть подписан всеми, Бебелю и Либкнехту, чтобы они указали вам места, под которыми они не могут подписаться, не скомпрометировав себя перед законом, - иначе вы рискуете остаться без немецких подписей. Я буду ждать известий от Бебеля, прежде чем печатать здесь немецкий перевод, и сообщу Вам заранее об изменениях, которые он предложит.
За последнее время в поссибилистских газетах не встречается больше имени Лабюскьера, - неужели и он в рядах недовольных? Начало дезорганизации среди поссибилистов является для нас, конечно, приятным фактом, но наши нападки и созыв конгресса могли бы способствовать вновь их объединению. Во всяком случае, разложение среди поссибилистов еще не зашло настолько далеко, чтобы оказать какое-нибудь влияние на их внешних союзников.
Прилагаю чек на 20 фунтов. Что касается государственного переворота Ферри, то он едва ли удастся, потому что «пью-пью» в 1889 г. в гораздо большей степени буланжист, чем он был республиканцем тогда, когда сорвал переворот Мак-Магона. Бравый Буланже не так глуп, чтобы провоцировать призыв к оружию из-за судебного дела, но это еще ничего не доказывает в случае прямого нарушения конституции. Я не сомневаюсь в том, что Ферри без борьбы не выпустит из рук власти, прямо или косвенно. Но это рискованно.
Преданный Вам Ф. Э.
ЭЛЕОНОРЕ МАРКС-ЭВЕЛИНГ В ЛОНДОНЕ [Лондон, около 13 мая 1889 г.]
Так как Лаура послала свое письмо тебе в открытом конверте, я прилагаю настоящее письмо. Надеюсь увидеть тебя сегодня вечером у Сэма.
ЛАУРЕ ЛАФАРГ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 14 мая 1889 г.
Дорогая Лаура!
Не могут ли ваши в Париже теперь, когда дела улучшаются и идут как по маслу, не так уж мрачно смотреть на то, что мы пытаемся делать, чтобы помочь им? Никто их не просит вступать в полемику со «Star» или писать длинные опровержения. Но что, если Вайян напишет в «Star»: «В №... Вашей газеты Вы утверждаете, на основании сделанных Вам поссибилистами заявлений, будто я... (делал то-то и то-то, «Star» от 7 мая).
Я не располагаю временем, а Вы местом, чтобы подробно опровергать подобный вздор.
Прошу Вас только позволить мне заявить в следующем номере Вашей газеты, что это - гнусная клевета» (или что-нибудь в этом роде).
И что, если казначей, председатель или секретарь комитета по выборам Буле напишет: «В номере Вашей газеты и т. д. Вы утверждаете, будто выборы Буле проводились на деньги буланжистов. Как председатель (или кем он там был) комитета Буле, я знаю происхождение той весьма незначительной суммы денег, какой мы могли располагать, - это исключительно взносы рабочих. Поэтому я заявляю, что вышеуказанное утверждение, исходящее от поссибилистов, гнусная ложь» и т. д.
И еще несколько подобных писем от разных людей. Это очень укрепило бы наши позиции в отношениях со «Star».
Особенно в настоящий момент. В сегодняшней «Star» имеется приглашение Поля - опубликованное, боюсь, для того, чтобы под удобным предлогом не помещать официального воззвания со всеми подписями. Все же через день-другой Бернштейн опять позондирует его на этот счет (захватив экземпляр воззвания). Эдуард и Бонье видели его сегодня утром, он пообещал поместить завтра письмо Бонье и пригласил Бонье обедать в следующий понедельник. Тогда-то Бонье и должен попытаться на него воздействовать. Видишь, железо еще не совсем остыло, и его можно бы ковать, если бы только мы были поддержаны несколькими ударами из Парижа. Если же мы не нанесем удар сейчас, то вскоре это будет слишком поздно.
Ты пишешь, что парижская комиссия будет действовать, рассылая многочисленные воззвания, и что это лучше писем к редактору. Безусловно; но для того-то и нужны письма к редактору, чтобы заставить его поместить эти воззвания, когда они будут получены. Какой прок будет здесь от всех этих воззваний, если мы не можем напечатать их ни в одной газете, кроме «Labour Elector», что, пожалуй, принесет больше вреда, чем пользы, если она окажется единственной газетой, уделившей им внимание?
Так как беседа с Массингемом велась частично на английском языке, которого Бонье не понимает, то я еще не знаю всего, что произошло. Во всяком случае, я надеюсь, ты поймешь, что наш план кампании - удержать позицию, которую мы занимали вначале, и сохранить доступ в «Star» для наших сообщений - был единственно возможным и отнюдь не таким нелепым, как, по-видимому, думают наши парижские друзья. Нам известно, что в редакции «Star» такой бомбардировке письмами от посторонней публики придается большое значение, а в данном случае это тем более важно, что поссибилисты, Смит Хединли и Гайндман, как ты сама знаешь, в один голос твердят Массингему, будто все дело - личная затея семьи Маркса и ничего более.
Я написал Бебелю, чтобы он в письмах попросил датчан и австрийцев поторопиться с их подписями, а через датчан повлиял на шведов и норвежцев. Я успокоил также его по поводу опасений, что во время предстоящих празднеств в Париже негде будет жить и питаться. Бебель никогда не видал ничего больше, чем Берлин (ибо здесь он прожил всего несколько дней и то под хорошим покровительством), и в этих делах немного провинциален. Чем скорее появится воззвание со всеми подписями, тем лучше, это самым благоприятным образом скажется на людях здесь.
Я уверен, что ваши в Париже имеют все основания быть довольными. Они добились того, чего хотели, и времени на все более чем достаточно. Зачем же им так стремиться мстить и друзьям и врагам без различия, угрюмо взирать на все делаемые им предложения, изыскивать трудности там, где их нет, и ворчать, как Джон Буль? Не исчезла ли вся французская веселость - пусть они снова станут французами, перед ними открыта дорога к победе. Это мы здесь потерпели поражение, но наша позиция не решающая, и мы, как видишь, продолжаем бороться всеми силами.
Всегда твой Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 16 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю свои замечания к Вашему проекту извещения, который я обсудил вместе с Бернштейном. Вообще, заявляя, что съезд в Труа представлял французский рабочий класс в целом, вы оказываетесь в вопиющем противоречии с фактами и навлекаете на себя протесты и возражения со стороны иностранцев, - и все это без какой бы то ни было необходимости. Вашими декретами нельзя уничтожить поссибилистов и лишить их большинства в Париже.
Я послал английский текст воззвания в редакции еженедельных органов; завтра он пойдет в ежедневную прессу, в радикальные клубы Лондона, в социалистические организации и к влиятельным лицам, интересующимся этими вопросами.
Это составит около 1000 экземпляров; Тусси распорядится еще 500 и кроме того К. Гарди 500 в Шотландии. Адреса и бандероли уже готовы, все будет разослано завтра, так что в субботу вечером, когда устраиваются собрания клубов, тред-юнионов и т. д., все будет роздано.
В «Star» появилось письмо Бонье.
Клара Цеткин написала превосходную статью в «Berliner Volks-Tribune»; если бы мы имели такое ясное изложение фактов три месяца тому назад, то выиграли бы очень много.
Бернштейн увидится завтра с Массингемом и постарается как следует использовать все это.
Он использует также события в 13-м округе, о важности которых нельзя было судить по статье в «Egalite», но все подробности которых она сообщила Бернштейну.
То, что национальный совет будет находиться не в Париже, это совершенно правильно - раз провинция составляет вашу силу, то и официальное руководство должно быть там, а не в Париже. Вообще же то, что провинция обогнала Париж, является великолепным предзнаменованием.
Завтра - премьера новой пьесы Эвелинга. Хотя он и не покорил публику сразу, критика занимается им, даже те люди, которые до сих пор поддерживали заговор молчания.
Стачка горняков на моей родине (каменноугольный район начинается в двух или трех лье от Бармена) - событие очень большой важности. Чем бы она ни кончилась, это открывает перед нами область, которая до сих пор была для нас недоступна, и даст нам теперь на выборах на 40-50 тысяч голосов больше. Правительство испытывает отчаянный страх, так как всякая попытка к энергичному действию, или, как теперь говорят в Пруссии, «schneidiges Handeln» (выражение это, впрочем, австрийское), могла бы привести к кровавой неделе, вроде парижской в 1871 году. Отныне горняки во всей Германии наши, а это сила.
Что касается Буланже, то надеюсь, что Вы правы и что игра этого шута сорвана. Но - время отправлять почту!
Преданный Вам Ф. Э.
Даниельсону я напишу.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ РАБОЧИЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ КОНГРЕСС 14-27 июля 1889 г.
Рабочие и социалисты Европы и Америки!
Съезд в Бордо в составе делегатов от более чем 200 французских синдикальных палат из всех промышленных центров Франции и съезд в Труа в составе делегатов от трехсот рабочих и социалистических групп, представляющих объединенные силы рабочего класса и революционного социализма Франции, постановили созвать в Париже во время Всемирной выставки международный конгресс, в котором могли бы принять участие пролетарии всего мира. Это решение с радостью приветствовали социалисты Европы и Америки, которые с удовлетворением восприняли возможность собраться и взаимно договориться накануне тяжелых событий, которые угрожают цивилизованным нациям.
Капиталисты приглашают богачей и власть имущих на Всемирную выставку любоваться и восторгаться произведениями труда рабочих, обреченных на нищету среди величайшего богатства, каким когда-либо владело человеческое общество. Мы, социалисты, стремящиеся к освобождению труда, к уничтожению системы наемного рабства и созданию такого общественного строя, при котором все рабочие, без различия пола и национальности, будут иметь право на богатства, созданные их совместным трудом, - мы приглашаем подлинных производителей этих богатств встретиться с нами 14 июля в Париже.
Мы призываем их заключить пакт братства, который, объединяя усилия пролетариев всех стран, ускорит начало нового мира.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Выражение «заключить пакт» может создать трудности. Немцам запрещено иметь какую-либо организацию, а существующая вопреки закону рассматривается как тайное общество. Стало быть, надо избегать любых формулировок, содержащих идею формальной организации. Призывайте их выразить свою солидарность, провести публичную демонстрацию братских чувств, все, что хотите, только не приглашайте их создать формальную организацию или, как говорят английские юристы, нечто подобного содержания.
Мне также кажется, что для хорошего заключения здесь не хватает одной-двух фраз.
И вы можете сообщить социалистам различных стран, которые подпишут документ, что подробности относительно места и т. д. будут сообщены позднее парижской комиссией. Немного прозы после такого количества риторики не повредит. Это выглядит более поделовому.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 17 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Прилагаю 25 экземпляров воззвания на английском языке.
Когда же Вы вернете мне лионское письмо в расшифрованном виде? Я не хотел бы оказаться невнимательным и невежливым по отношению к французским рабочим.
Так как «Sozialdemokrat» и «Berliner Volksblatt» опубликовали немецкие переводы, то больше нет необходимости печатать здесь отдельное издание. Кроме того - какой текст следовало бы взять: 1) Французский текст: Социалистическая лига Англии и датские социалисты ... заранее присоединяются к тем решениям, которые будут приняты; 2) Английский текст: У. Моррис из Социалистической лиги и датчане ... и т. д., и т. д.; 3) Немецкий текст в берлинском переводе (вероятно, Либкнехта): Социалистическая лига и датчане принесли свои извинения, а Социалистическая лига заранее присоединяется к решениям и т. д. (согласно этому варианту датчане, видимо, не присоединились).
Так как у поссибилистов в Париже есть немецкие друзья, а здесь английские, то не исключено, что их предупредили об этих разночтениях. Это было бы очень неприятно; будем надеяться, что этого не случится; но Вы видите теперь, к чему привел бы новый циркуляр, в котором вы говорили бы от лица «всего французского рабочего класса», - тексты переводов снова расходились бы между собой, потому что Либкнехт, будьте уверены, изменил бы это в немецком переводе.
Завтра 100 экземпляров воззвания на английском языке будут отправлены в Америку.
«Star» еще не напечатала воззвания. Бернштейн не застал вчера Массингема.
Пьеса Эвелинга прошла удачнее, чем я ожидал. Это превосходно сделанный набросок, но оканчивающийся a la Ибсен, без решения конфликта, а здешняя публика к этому не привыкла. После этой пьесы шла другая, написанная Беби Роз и еще кем-то, - очень вольный английский вариант «Конфликта на почве долга» Эчегарая. Эту вторую пьесу, сильно приправленную сенсациями, приняли очень хорошо, хотя она тяжела и грубовата - совсем в английском вкусе.
Преданный Вам Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 20 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Посылаю Вам две газеты: 1) «Reynolds`s», которая по просьбе Тусси перепечатала текст воззвания, но без подписей. Это предоставляет Вам прекрасный случай написать: «Организационная комиссия чрезвычайно обязана Вам за опубликование в Вашей газете нашего воззвания о созыве Международного рабочего и социалистического конгресса в Париже, который должен открыться 14 июля. Так как Вы не указываете никакого адреса, то разрешите нам сообщить через Вашу газету, что все корреспонденции из-за границы должны посылаться к нижеподписавшемуся секретарю комиссии. Примите и пр. - П. Лафарг.
Le Perreux, Paris, Banlieue, май - и т. д.» или что - нибудь в этом роде.
2) «Sun», новый радикальный еженедельник с заметкой о конгрессе, которой вы обязаны тоже влиянию Тусси. Посмотрим, нельзя ли будет использовать эту газету в дальнейшем, но влияние со стороны «Star» может нам повредить.
В «Justice», которую я Вам пришлю, как только получу газету, Гайндман испускает торжествующий клич, воображая, что, закрыв нам доступ в «Star», он тем самым лишил нас всякой возможности выступать в печати в Лондоне. Он заявляет, что Вы приятный и достойный уважения человек, но выставили себя в смешном виде, так же как и Бебель, Либкнехт и Бернштейн; он надеется, что мы прекратим наконец наши бессильные происки и т. д.
Видели ли Вы номер «Proletariat» (или «Parti ouvrier»?), в котором поссибилисты заявляют, что они уверены в датчанах? Бернштейн написал в Германию, чтобы разузнать, в чем дело.
Рошфор, едва отряхнув со своих ног прах парижских бульваров, всячески старается выставить себя в смешном виде - в Женеве ссорой со старым Беккером, а здесь тем, что выхватил на Риджент-стрит револьвер в ответ на пощечину. Дело будет разбираться сегодня в полицейском суде. Я пришлю Вам газету с отчетом.
Преданный Вам Ф. Э.
КАРЛУ КАУТСКОМУ В ВЕНУ Лондон, 21 мая 1889 г.
Дорогой Каутский!
Наконец-то нашлось несколько минут, чтобы написать тебе. Проклятый конгресс и все, что с ним связано, уже три месяца поглощали все мое время; сплошная писанина, беготня, дьявольская возня, а в результате - ничего, кроме неприятностей и скандалов. Бравые немцы возомнили в Санкт-Галлене и с той поры так и считают, что стоит им только созвать конгресс - и он уж тут как тут: jehi or, vajehi or (пусть Адлер объяснит тебе это) ( да будет свет, и стал свет (Библия. Первая книга Моисеева, гл. I, стих 3)). Они вообразили, что с тех пор, как они уладили свои внутренние распри, во всем социалистическом мире царят любовь и дружба, мир и согласие, и не имели ни малейшего понятия о том, что созыв конгресса означает или подчинение союзу Брусса - Гайндмана или же борьбу с ним. Несмотря на то что сейчас у них накопился уже достаточный опыт, им это, очевидно, не совсем еще ясно; они витают в мечтах об объединении обоих конгрессов, как только последние будут созваны, и при этом отказываются от единственного средства борьбы, которое позволило бы справиться с противником, а именно - показать когти Бруссу - Гайндману. Кто хоть немного знает этих людей, тому совершенно ясно, что они подчиняются только силе и рассматривают каждую уступку как признак слабости. Вместо этого Либкнехт требует, чтобы их щадили, не только обращались с чрезмерной предупредительностью, но даже чуть ли не носили на руках. Либкнехт испортил все дело. Гаагская конференция, которую Гайндман здесь назвал caucus, потому что его не пригласили (это уже само по себе глупость), могла бы приобрести значение, стать чем-то иным, нежели caucus, только в том случае, если бы после неявки поссибилистов позаботились о получении подписей других: австрийцев, скандинавов и т. д.
Это повлияло бы и на бельгийцев. Но ничего этого не было сделано, как и вообще ничего не было сделано. Конференция в Гааге, положившая хорошее начало, оказалась также и концом всего дела. И вот бельгийцы после отказа поссибилистов затягивают дело, не дают никакого ответа и наконец заявляют, что хотят предоставить решение своему съезду 21 апреля. Вместо того чтобы послать туда кого-нибудь, кто заставил бы бельгийцев ответить сейчас же: да или нет - и затем согласно этому направил бы действия остальных, - дело это бросили на произвол судьбы. Либкнехт произносит торжественные речи в Швейцарии, а когда мы здесь, в решающий для здешних условий момент, беремся за дело, он начинает ругаться и говорит, что мы нарушили решение держать в тайне гаагские резолюции (после отказа поссибилистов это было нелепостью, к тому же нам это решение было неизвестно); мы будто бы расстроили его план перетянуть (!) поссибилистов на нашу сторону через голову Брусса и других и так далее. Когда же англичане, которых мы растормошили, - недовольные элементы тред-юнионов, - стали запрашивать Бельгию, Голландию, Германию, Данию, как обстоит дело с нашим конгрессом, они получили лишь маловразумительные, неопределенные ответы и, естественно, присоединились к тем людям, которые знали, чего хотят, - к поссибилистам.
Так месяцами медлили и колебались, в то время как поссибилисты наводняли весь свет своими циркулярами, пока, наконец, в самом немецком лагере люди не потеряли терпения и не потребовали присутствия на поссибилистском конгрессе. Это возымело действие, и через 24 часа после того, как мы здесь сказали французам, что они, в силу резолюций бельгийского съезда, вправе поступить, как хотят, и могут тоже созвать свой конгресс 14 июля, - через 24 часа после этого подоспел и Либкнехт с этим планом, против которого до сих пор он вел такую яростную борьбу. Ему нужно непременно сначала основательно сесть в лужу, прежде чем он будет в состоянии принять смелое решение.
Но сейчас мы многое уже упустили. Здесь сражение по всей линии проиграно, потому что в решительный момент нас подвели. Те, кто нам сочувствует, должны были поздравить себя с тем, что были избраны - на другой, поссибилистский конгресс. В Бельгии, благодаря брюссельским интриганам, поссибилисты фактически победили. Ансель, который вообще был вполне приемлем, не хочет, очевидно, доводить дело до разрыва с брюссельцами. Даже датчане, видимо, колеблются, а за ними шведы и норвежцы, которые, хотя еще и не имеют большого значения, но все же представляют две нации. Просто из себя выходишь, когда видишь, как Либкнехт совершенно скомпрометировал, а быть может, отчасти и погубил великолепную позицию немцев в международном рабочем движении.
Тесный союз с австрийцами; американцы, в известной мере только филиал немецкой партии; датчане, шведы, норвежцы, швейцарцы, так сказать, питомцы немцев; голландцы - надежное связующее звено для запада; вдобавок повсюду немецкие колонии; не примкнувшие к поссибилистам французы, почти прямо зависящие от этого немецкого союза; славянские колонии и эмигранты на западе, точно так же тяготеющие к немцам, с тех пор как оскандалился анархизм. Что за великолепная позиция! И все это пошатнулось из-за иллюзии Либкнехта, который думает, что стоит ему только раскрыть рот, как вся Европа запляшет под его дудку, а если он не затрубит поход, то и враг ничего не предпримет. Вследствие же понятного, но достойного сожаления незнакомства Бебеля с заграничными делами у Либкнехта были в достаточной мере развязаны руки. Если дело примет дурной оборот, то виноват будет он, так как он бездействовал (если не считать интриг) и не выступил публично в тот самый момент, когда последовал отказ поссибилистов, то есть с начала марта и вплоть до окончания бельгийского съезда - 22 апреля.
Думаю, впрочем, что все еще уладится, если все дружно возьмутся за дело. Если удастся уговорить датчан, то дело выиграно, но на них можно повлиять только из Германии, то есть через Либкнехта. Но это безобразие, что дело вообще дошло до такого сомнительного положения, в то время как решительные действия в марте и начале апреля должны были привлечь на нашу сторону всю Европу. Поссибилисты действовали, в то время как Либкнехт не только сам ничего не делал, но и не давал возможности действовать другим: ведь французы не смели пошевельнуться, не смели ни принимать какие-либо решения, ни выпустить хоть один циркуляр, ни созвать какой-либо конгресс, пока Либкнехт, наконец, не заметил, что брюссельцы полтора месяца водили его за нос и что активность поссибилистов в противовес его собственной полной бездеятельности привела к тому, что им удалось переманить на свою сторону его собственных немцев. Вдобавок еще история с мерзавцем Шлезингером. Он, Либкнехт, взывает к чувству: малейшая попытка выступить публично может-де его совершенно разорить, заставить сделать 6000 марок долгу, принудить его эмигрировать в Америку. При этих обстоятельствах я хочу подождать - таково, по крайней мере, мое намерение в данный момент, - пока эта вещь появится целиком, а затем решить, что нужно будет предпринять. Но эта история для него - просто позор, и если он воображает, что может так легко отделаться от того факта, что на этом свинстве стоит его имя, то он жестоко ошибается.
Пришли мне, пожалуйста, следующие выпуски. Нахальство и заносчивость этого олуха* могут сравниться только с его полным невежеством. Ты совершенно прав: если бы на издании не стояло имени Либкнехта, все это было бы просто смешно.
Как поживает Луиза? Все так же усердно занимается вопросами размножения человеческого рода? Надеюсь, что она весела и здорова и благополучно сдала последние экзамены.
Передай ей сердечный привет от Ним и от меня; теперь-то она, вероятно, сможет немного отдохнуть.
Мне пришлось отказаться от куренья, потому что оно скверно отражается на нервах и в особенности на сердце, которое в остальных отношениях в полном порядке. Употребление напитков также пришлось сильно ограничить, так как при теперешнем расстройстве нервов это действует сильнее обычного.
Принимаю сульфонал как снотворное, много бываю на воздухе - в Хемпстеде и Хайгете.
На это тоже уходит время. Скорей бы уж прошел этот проклятый конгресс, чтобы не нужно было рыться в такой груде газет. У меня ни на что не остается времени, - если в конце концов я добираюсь до разумной книги, то глаза уже настолько утомлены, что приходится заняться другим. Врач говорит, что совершенно излечить глаза мне никогда не удастся, но нет ничего серьезного, только постоянное неудобство, то есть ограниченное время для чтения и письма.
Тусси пишет теперь на пишущей машинке.
Сердечный привет от Ним и твоего Ф. Э.
А. Ф. РОБИНСОНУ В ЛОНДОНЕ Лондон, 21 мая 1889 г.
122, Regent`s Park Road, N. W.
М-ру А. Ф. Робинсону 47, Little George St. Hampstead Rd.
Милостивый государь!
Так как мне сообщили, что Вы в настоящее время получили хорошее место и вполне можете постепенно выплатить 25 шиллингов, которые я Вам одолжил, а сосед Ваш, м-р Лар, сейчас без работы, я просил бы Вас выплатить ему вышеуказанную сумму еженедельными взносами в приемлемых для Вас размерах, о которых вы можете договориться между собой.
Расписки м-ра и миссис Лар в получении этих денег будут иметь ту же силу, что и мои собственные.
Уважающий Вас Ф. Энгельс
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 24 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Умоляю Вас, поспешите с извещением с подписями иностранцев! И здесь и повсюду оно для нас крайне важно. Содержание не играет роли, пусть оно будет не блестящим, без возвышенных фраз - вся суть в подписях. Если мы получим его через восемь-десять дней, мы одержим здесь победу; если нет - мы проиграем сражение вторично, и на этот раз по вине парижан. Неужели так трудно составить воззвание, под которым все смогли бы подписаться!
Прилагаю «Justice» с манифестом, ярость и бесстыдная ложь которого весьма ярко показывают, какое впечатление, даже сейчас, произвело здесь воззвание. Как видите, Социал-демократическая федерация, или, вернее, Гайндман, отлично понимает, что речь идет в такой же мере об их положении здесь, как и о положении поссибилистов во Франции. Разумеется, мы ответим. Но если бы мы могли присоединить к нашей листовке извещение о созыве конгресса с подписями иностранцев, это произвело бы огромное впечатление.
Воззвание перепечатано в «Commonweal», и Моррис открыто высказывается за наш конгресс. В «Labour Elector» У. Парнелл, делегат Лондонского конгресса, очень славный в способный малый, рабочий, объявляет, что у него имеются экземпляры воззвания для желающих. Он прекрасное приобретение для нас! Тусси устраивает завтра собрание, на котором Бернштейн (мы здесь называем его Эде, если я случайно напишу так, Вы будете знать, о ком идет речь) встретится с Бёрнсом, Томом Манном и другими влиятельными рабочими.
Бёрнс избран своей секцией на конгресс поссибилистов; будет очень хорошо иметь таких людей на поссибилистском конгрессе, раз уж мы не можем иметь их на нашем.
«Star» еще не опубликовала письмо Окецки, но уже напечатала письмо Бакса о Вайяне.
Но мы ему напомним и о другом письме. Так как он хочет продвинуть продажу своей газеты в Париже, то мы познакомим его с радикал-социалистами муниципального совета: с Лонге, Дома и другими. Каково содержание письма Окецки? Отрицает ли он категорически обвинение, что Буле пользовался буланжистскими деньгами? Вы не представляете себе, как важна здесь для нас - да и для вас - эта ежедневная газета, каких трудов стоит вырвать ее из-под влияния Гайндмана.
В Манифесте «Justice» сказано, что Фаржа голосовал за поссибилистский конгресс (на Лондонском конгрессе). Этого не может быть! С этой же почтой я пошлю ему просьбу написать письмо, которое мы сможем опубликовать. Да, но у меня нет его адреса, а человек, которого я имею в виду, не Фаржа, а Фрежак де Коммантри. Вы окажете нам, таким образом, большую услугу, если раздобудете для нас такое письмо и сделаете это быстро, потому что здесь нельзя терять времени, не то растеряешь своих читателей.
Я написал в Данию, чтобы узнать причину задержки, но мой корреспондент принадлежит к радикальной оппозиции, а не к умеренным, которые руководят партией. Поэтому мы написали Бебелю, что очень важно заполучить датчан, за которыми последуют, в свою очередь, шведы и норвежцы; мы предложили ему, чтобы кто-нибудь из немцев отправился туда лично, если дело там не двигается.
Итак, дорогой Лафарг, поторопитесь с извещением о созыве конгресса, подписанным всеми. Это единственный действительный способ задушить всякую клевету и всякую ложь противников; чрезвычайно важно и в отношении всех еще колеблющихся стран, чтобы воззвание появилось до того, как они примут решение. Из-за нерешительности и проволочек Либкнехта мы потеряли не мало позиций; не следуйте его примеру. Уверяю Вас, что если мы изза вашей никому не понятной медлительности проиграем еще один бой, то мы здесь имеем право потерять терпение и предоставить вам самим устраивать свои дела. Невозможно помочь людям, если они сами не желают помочь себе хоть немножко. Пошлите же иностранным партиям без дальнейших проволочек хоть какое-нибудь воззвание, которое не вызывало бы возражений; соберите подписи и напечатайте его или пришлите для этого нам с английским переводом, который должна сделать Лаура, чтобы нам не терять времени. Шансы на успех превосходны, если только вы все согласитесь выдвинуть самое главное и важное на первый план, отбросив в сторону все мелочное соперничество и все второстепенные вопросы. Не портите свой собственный конгресс, не будьте более немцами, чем сами немцы.
Преданный Вам и Лауре Ф. Э.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ Лондон, 25 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Из письма Геда к Бонье я знаю, что извещение о созыве конгресса с подписями иностранцев уже печатается. Вы можете прибавить туда: Р. Каннингема-Грехема, члена английского парламента, и если Вы в понедельник не получите телеграммы с опровержением, то также У. Парнелла - делегатов Лондонского конгресса Тома Манна 1888 года.
У нас еще нет формального согласия от двух последних; Бернштейн виделся с ними сегодня утром, а также с Грехемом и Бёрнсом; последний говорит, что он намерен окончательно порвать с Социал-демократической федерацией, что ему надоели интриги Гайндмана, который развалил всю организацию, что тираж «Justice» упал с 4000 до 1400 экземпляров и т. д. Хотя он и избран своей секцией на конгресс поссибилистов, но действовать будет в нашем духе; переговоры о том, каким образом он сможет это осуществить, еще продолжаются.
Итак, присылайте экземпляры извещения как можно скорее.
Преданный Вам Ф. Э.
Через некоторое время мы получим, вероятно, еще ряд подписей.
ПОЛЮ ЛАФАРГУ В ЛЕ-ПЕРРЁ [Лондон], 27 мая 1889 г.
Дорогой Лафарг!
Этой почтой посылаю Вам доклад об Альянсе. Не хотите ли также получить и «Мнимые расколы»?
Пришлите мне статью для русского журнала, я отправлю ее Да
«Заимствуем из шведской конституции четыре сословия».
«Я слышал, что в какой-то северной стране... крестьянское сословие допускали к участию в собрании штатов».