МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон, около 11 января 1860 г.] 11 января 1860 г.
Дорогой Маркс! Посылаю тебе сегодня бандеролью один экземпляр приложения к № 349 прошлогодней «Kolnische Zeitung».
Вильгельм Йозеф Рейф, относительно которого, по сообщению этой газеты, было отдано распоряжение об аресте «за распутство», является, как я выяснил, тем же самым лицом, что и находящийся в настоящее время здесь и существующий за счет партии Рейф, который привлекался по кёльнскому процессу коммунистов. Я сегодня написал Рейфу (по адресу Либкнехта, так как не знаю, как его иначе можно найти), что дальше я не намерен им больше заниматься, - что запрещаю ему впредь ссылаться на меня, а также меня посещать! Что касается лично меня, то этим я сделал все, что должен был сделать. Какую позицию займет партия по отношению к этой грязи, это ее дело. Факты ты теперь знаешь!
Твой Фрейлиграт (Подлинник приведенного здесь письма Фрейлиграта Маркс переслал Энгельсу вместе со своим письмом. Начало письма Маркса написано под письмом Фрейлиграта на том же листе бумаги).
Этого «Рейфа» я в своем доме никогда не принимал, потому что субъект казался мне подозрительным, даже более чем подозрительным, из-за своего поведения на процессе коммунистов. «Жирный стихоплет», напротив, взял его под свое покровительство и посадил на шею Либкнехту. С тех по парень жил на средства Либкнехта, Лапландца, Лесснера, Шрёдера и других бедняков и даже заставлял делать сборы в свою пользу в Обществе рабочих.
Вышеприведенное письмо Фрейлиграта - это все, что я получил от этого тевтона со времени великого отхода. И как смешно это письмо в то же время. Какой гротеск величия, за которым скрывается нечистая совесть пуделя. Фрейлиграту кажется, что восклицательные знаки усиливают прозу. «Партия» должна занять «позицию». По отношению к чему? К «распутству» Вильгельма Йозефа Рейфа, к «этой грязи», по выражению друга Беты. Что за наглость! Кстати, замечу мимоходом: «Союз немецких мужей», основанный каким-то подозрительным наборщиком по имени Цинн, избрал своими «почетными членами» принца Альберта, Готфрида Кинкеля, К. Блинда и Ф. Фрейлиграта. Херуск, разумеется, принял этот диплом.
По моему мнению, величайшие события в мире в настоящее время - это, с одной стороны, американское движение рабов, начавшееся со смерти Брауна, и, с другой стороны, - движение рабов в России. Ты, конечно, заметил, что дворянство в России занялось прямой агитацией за конституцию и что два или три члена самых знатных семей уже сосланы в Сибирь. В то же время Александр испортил свои отношения и с крестьянами, заявив буквально в своем последнем манифесте, что «общинное начало» должно исчезнуть вместе с освобождением. Так началось «социальное» движение на Западе и на Востоке. Вместе с предстоящим крахом в Центральной Европе это будет грандиозно.
Я только что прочел в «Tribune», что в Миссури было новое восстание рабов, - разумеется, подавленное7. Но сигнал уже дан. Если дело будет становиться все серьезнее, то что станет с Манчестером?
Леонард Хорнер покинул свой пост. Его последний краткий отчет полон горькой иронии. Не можешь ли ты разузнать, не причастны ли манчестерские фабриканты к этой отставке?
По отчетам фабричных инспекторов8 (с «1855 г.» по «первое полугодие 1859 г.») видно, что английская промышленность баснословно развилась с 1850 года. Со времени выхода твоего «Положения рабочего класса» (я его снова перечитал здесь в Музее) состояние здоровья рабочих (взрослых) улучшилось, тогда как состояние здоровья детей ухудшилось (смертность).
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 25 января 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Слыхал ли ты уже о брошюре Фогта с подлейшими выпадами против меня? А немецкие буржуа принимают ее с восторгом. Первое издание уже распродано. Вчера «National- Zeitung» поместила в передовице длинную и грязную выдержку из нее. (Не можешь ли ты раздобыть этот номер «National-Zeitung»? Я сам не смог достать его здесь.) Как мне поступить? Г-н Лассаль, по-видимому, так оскорблен моим последним письмом, что совсем не дает о себе знать.
Хорошо было бы, если бы у тебя была готова статья к пятнице или субботе (пароход идет через Корк).
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 26 января 1860 г.
Дорогой Мавр!
Твой взгляд на значение движения рабов в Америке и России уже подтверждается. Харперс-феррийская история с ее отзвуком в Миссури приносит свои плоды. На юге повсюду изгоняют из штатов свободных негров, а в первом нью-йоркском сообщении о состоянии дел с хлопком (У. П. Райт и К0 от 10 января 1860 г.) я только что прочел, что плантаторы срочно отправили свой хлопок в порты, чтобы обезопасить себя от возможных последствий харперс-феррийской истории. В России дела тоже сильно осложняются. У аугсбургской «Allgemeine Zeitung» имеется теперь очень хороший корреспондент по этим вопросам в Петербурге. Правда, он обращает больше внимания на конституционное движение дворянства, но оно, конечно, дает толчок крестьянам.
В Индии назревает колоссальный кризис. Как смотрят на положение здешние филистеры, можешь судить по прилагаемым отчетам о рынках. Цена многих сортов пряжи теперь так же высока и даже несколько выше, чем в момент наивысшего подъема цен в 1857 г., а хлопок при этом дешевле на 23/8-21/2 пенса. В одном Бёрнли строится 26 новых фабрик; в других местах дело обстоит примерно так же. Рабочие повсюду постепенно получают 10- процентную надбавку к заработной плате, а скоро получат еще больше. По моему мнению, применение фиктивного капитала в индийской торговле снова становится столь же распространенным явлением, как в 1846-1847 гг., и большинство покупает лишь потому, что вынуждено покупать и не может остановиться. Но если бы этого и не было, то один только рост производства должен вызвать к осени или, самое позднее, к весне 1861 г. колоссальный крах.
Глупые англичане теперь уже воображают, что они скоро затопят товарами Францию.
Один осел, владелец ситценабивной фабрики, - из числа наиболее продувных, - говорит, что при 30-процентной покровительственной пошлине во Франции он может обделывать там свои дела и зарабатывать на 15 процентов больше, чем на любом другом рынке. Дурак воображает, что монопольные цены могут удержаться во Франции даже после отмены монополии. Что вся эта история просто шарлатанство, имеющее целью подобраться к Джону Булю с заведомо слабой стороны, и, в конце концов, основательно надуть его, об этом никто не думает.
Дронке теперь в Ливерпуле на очень хорошей должности торгового агента одной французско-испанской компании медных рудников, - 500 фунтов гарантированных, а зарабатывать, как говорят, может и до 1000 фунтов. Ему устроил это Гарнье-Пажес. Он часто приезжает сюда, но всегда избегает меня и только post festum (после праздника, то есть после того, как событие уже произошло, задним числом) передает мне поклон.
У Лупуса был тяжелый бронхит, теперь ему лучше, но он все еще напуган, так как чувствует себя пока не совсем хорошо. Он снова затеял хроническую войну с хозяйкой.
У меня теперь очень много работы в конторе, потому и пишу нерегулярно. Не знаю пока, когда кончится это чрезмерное корпение, если только, на что я надеюсь, не разразится кризис.
Кланяйся своей жене и барышням.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 28 января [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
Фаухер с большим удовольствием рассказал мне, что Фогт третирует меня с явно подчеркнутым презрением. Негодяй старается уверить немецких филистеров, что я живу здесь, наподобие д-ра Кульмана, за счет рабочих и т. д. (от моей жены я, понятно, скрываю всю эту грязь).
Мы должны теперь непременно поддерживать связь с Берлином. Ответ Лассаля тебе покажет, можно ли еще идти с ним вместе или нет. В последнем случае - что было бы неприятно - мне придется использовать д-ра Фишеля (прусского асессора), о котором скажу ниже.
В своем письме к Лассалю ты можешь прямо упомянуть, что я расценивал как своего рода тайный сговор его и Дункера с Фогтом то обстоятельство, что он чинил препятствия опубликованию моего заявления о Фогте в «Volks-Zeitung» (того самого, которое было напечатано в аугсбургской «Allgemeine Zeitung») - или, по крайней мере, отговаривал меня от этого. Ты можешь обронить затем, разумеется, несколько слов [насчет того, что, при двусмысленном поведении некоторых старых партийных друзей (при случае несколько щелчков в адрес Фрейлиграта), при трудности моего положения и гнусностях, с которыми мне приходится бороться, настроение мое бывает весьма кислым, и я сообщил тебе, что написал Лассалю письмо, которое, по-видимому, рассердило его. Ты, со своей стороны, разумеется, должен высказать предположение, что он, Лассаль, слишком хорошо знает меня, чтобы придавать значение случайной грубости в форме выражений и т. д. Во всяком случае, он будет тогда вынужден ясно высказаться. Немножко дипломатии я считаю теперь абсолютно необходимым - хотя бы для того, чтобы убедиться, на кого мы можем рассчитывать. По сравнению с другими Лассаль все же - лошадиная сила.
Суть ведь в том, что банда имперских мерзавцев, во-вторых, - банда, именуемая немецким Национальным союзом, и, наконец, либеральная банда употребляют все усилия, чтобы морально уничтожить нас в глазах немецкого филистера. Вряд ли можно сомневаться, что, вопреки всем крикам о мире, вероятно, еще в течение этого года и, весьма вероятно, еще до начала лета вспыхнет новая война. Во всяком случае, международные отношения столь сложны, что для вульгарной демократии и либералов чрезвычайно важно закрыть для нас уши немецкого филистерства (то есть публики) и доступ к нему. Игнорирование, то есть индифферентность, допустимо в личных и партийных делах лишь до известного предела. К случаю с Фогтом нельзя относиться точно так же, как к какому-нибудь Теллерингу, Гейнцену и tutti quanti ( иже с ними).
Этот чревовещатель считается в Германии научным светилом, он был имперским регентом, его поддерживает Бонапарт. Ты мог бы также между прочим спросить благородного Лассаля, что он считает нужным предпринять в фогтовском деле. В письмах ко мне Лассаль слишком связал себя, чтобы сразу сделать полный поворот. Во всяком случае нужно попытаться заставить его занять более определенную позицию: или - или.
Кстати. «В знак признания моих заслуг в деле развития коммунистических принципов» я получил на 6 февраля приглашение от здешнего Просветительного общества рабочих на празднование его годовщины. (Эти парни все еще считают себя наследниками старого Общества на Уиндмилл-стрит.) Такие же приглашения, но иначе мотивированные, получили Шаппер, Пфендер и Эккариус. При нынешних обстоятельствах я, разумеется, приму приглашение, и благодаря этому исчезнут последние следы старой ссоры с этим рабочим сборищем. Г-н Ф. Фрейлиграт не приглашен. Мне теперь действительно следует избегать встречи с этим толстобрюхим. Так как я взбешен всей этой фогтовской мерзостью - чему немало содействовал Ф. Фрейлиграт - дело легко может дойти до неприятной ссоры.
Поклон Лупусу.
Привет.
Твой К. М.
23:56 15.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 31 января 1860 г.
Дорогой Мавр!
Что г-на Фогта надо хорошенько отхлестать - это само собой разумеется, но трудно сказать что-нибудь, пока мы не знаем, что, собственно, он напечатал. Во всяком случае, Фишеля можно использовать, как и всякого другого, если только у него действительно есть связи.
Еврейчик Браун также поймет теперь, что твое заявление и все распри Фогта с аугсбургской «Allgemeine Zeitung" имеют совсем иное значение, чем воображал сначала этот берлинский обыватель. При нынешнем положении дел мы должны поддерживать все эти связи, а что касается заговора молчания и других интриг, на которые пока что надо закрывать глаза, то они впоследствии развяжут нам руки, когда в решительный момент по действительно политическим причинам нам придется пойти на разрыв.
Относительно вероятности новых бурных событий вполне разделяю твое мнение, но думаю, что для того, чтобы поддержать, вопреки Фогту и компании, свой престиж у публики, нам нужно выступать с научными произведениями. Для организации эмигрантской печати у нас нет денег, и, кроме того, мы неоднократно видели, что эмигрантская газета или напечатанные в Лондоне немецкие брошюры находят доступ к публике (в Германии) лишь в том случае, когда они имеют хождение по крайней мере в течение года. Выступать открыто политически и полемически в духе нашей партии в самой Германии совершенно невозможно.
Что же остается? Либо набрать в рот воды, либо прилагать усилия, о которых узнают лишь в эмиграции и среди американских немцев, но никак не в Германии, либо же продолжать то, что ты начал своим первым выпуском, а я «По и Рейном». Отнесись, наконец, хоть раз несколько менее добросовестно к своей собственной работе; для этой паршивой публики она и так уже слишком хороша. Главное, чтобы вещь была написана и вышла в свет; слабых сторон, которые тебе бросаются в глаза, ослы и не заметят. А то наступят бурные времена, и каково тебе будет, если всю работу придется прервать раньше, чем ты завершишь «капитал вообще»? Я хорошо знаю и все другие трудности, которые мешают тебе; но я хорошо также знаю, что главной причиной задержки является всегда твоя собственная скрупулезность. В конце концов все же лучше, чтобы вещь появилась, чем если бы она совсем не вышла из-за такого рода сомнений.
Приглашение этих неучей пришло весьма кстати. Я надеюсь, однако, что ты откажешься от дальнейшего сближения с ними; мы ведь слишком хорошо знаем эту публику, и ты, к счастью, живешь далеко от них.
Пруссаки хотели наложить у моего старика арест на мое имущество на сумму в 1005 талеров 20 зильбергрошей 6 пфеннигов за то, что я дезертир ландвера. Старик сказал им, что у него нет моего имущества, и на этом они успокоились. 18 февраля я буду осужден.
Сердечный привет.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 31 января 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Статью твою получил («Савойя и Ницца»). Очень хороша.
Вчера виделся очень недолго с Фрейлигратом. Я обратился к нему весьма торжественно (если у него есть еще хоть искорка чести, он должен выступить с заявлением против Фогта), и весь наш разговор свелся к следующему: «Я: Пришел попросить тебя одолжить мне брошюру о процессе аугсбургской «Allgemeine Zeitung», которую я тщетно искал во всех книжных магазинах и которую, конечно, тебе послал твой друг Фогт. Фрейлиграт (весьма мелодраматически): Фогт мне не друг. Я: Лассаль пишет мне, что я должен ответить сейчас же. У тебя, стало быть, нет этой брошюры? Фрейлиграт: Нет. Я: Добрый вечер». (Он протягивает мне честную руку, и следует вестфальское рукопожатие.) Вот и все.
Юх (владелец и нынешний редактор газеты «Hermann», с которым я познакомился в связи с берлинским процессом Эйххофа по штиберовскому делу) заверил меня, что и Кинкель до сих пор не получил от Фогта экземпляра его брошюры. Юх же получил множество писаний Фогта против нас, которых он не печатал. Мне приходится пока ладить с этим парнем, который по-своему, впрочем, вполне честен. Так как теперь в Лондоне выходит только «Hermann», было бы крайне неприятно стоять безоружным против фогтовской банды здесь, на нашей собственной территории.
Кстати. В результате моего первого свидания с Юхом, по моему совету Эйххофом был вызван в качестве свидетеля защиты приятель Гирш, который сидит за подлог в Гамбурге.
Вследствие этого процесс, открывшийся 26 января (я прочел это в «Publicist»), был снова отложен после ожесточенных прений. С Гиршем Штиберу придет конец.
Привет.
Твой К. М.
Только что получил от Имандта сообщение, что умер Хейзе. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 1 февраля 1860 г.
Дорогой Мавр!
На сей раз история с каждым днем становится все более серьезной. Г-н Альтенхёфер и горбатый Хефнер, находящийся в Париже, тоже выступили с недостаточно ясными заявлениями личного характера в аугсбургской «Allgemeine Zeitung». А тут еще умное письмо Лассаля. Парень и сам уже наполовину бонапартист, ведь кокетничанье с бонапартизмом в Берлине, кажется, теперь в моде, и там г-н Фогт, безусловно, найдет благодатную почву.
Хороша идея Лассаля: связью с аугсбургской «Allgemeine Zeitung» против Фогта и Бонапарта пользоваться нельзя, а Фогт может брать бонапартовские денежки на бонапартистские цели и при этом оставаться совершенно чистым! Эти люди видят заслугу Бонапарта уже в том, что он побил австрийцев; специфическое пруссачество и берлинское умничанье снова взяли верх, и в Берлине теперь, должно быть, почти такое же настроение, как после Базельского мира. Таких людей не убедишь. Эти нескончаемо длинные, жалкие разглагольствования выделяются из Лассаля, кажется, так же естественно, как и его экскременты, а может и еще легче. Что скажешь на такую глупость и дешевую мудрость? Чудесные советы дает этот субъект.
а тебе придется разыскать нашу старую рукопись об эмигрантах ( «Великие мужи эмиграции»).
Привет твоей семье.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 2 февраля 1860 г.
Дорогой Мавр!
Вчера вечером я переговорил с Лупусом. Когда я ему читал вслух письмо Лассаля, мне, наконец, стало ясно, сколько мещанства и заносчивости в этом субъекте; в то же время я окончательно уяснил себе и его «метод». Этот субъект даже в самых незначительных пустяках проявляет себя как старый гегелевский абсолютный дух; подобно тому, как в политической экономии он хотел быть высшим единством между конечными противоположностями - тобой и экономистами, так и теперь он уже считает себя высшим единством между тобой и Фогтом. От тебя «принцип», от Фогта «итальянская политика», - что может быть прекраснее? Это - паршивенькое умничанье референдария, которое начинается с требования объявить Фогта неподкупным и превращает единственную остроту, приведенную в заявлении Фрёбеля, в абсурд только потому, что принимает ее всерьез!
Что касается нашей брошюры, то невыгода нашего положения заключается в том, что лично нам приходится обороняться и что мы не можем отвечать ложью на ложь. Вторая невыгода состоит в том, что публика, то есть филистерство, нас заранее ненавидит; нас обвиняют, если и не в том, что мы питаем odium generis humani ( ненависть к роду человеческому), то во всяком случае в том, что мы питаем odium generis ( ненависть к роду) буржуа, а ведь для них это одно и то же.
Зато у нас есть то преимущество, что мы можем дать изложение своей итальянской политики, которое переведет вопрос в другую плоскость, отодвинет в сторону личный элемент и даст нам, если не в глазах берлинских либералов, то в глазах большей части Германии определенное преимущество, так как мы отстаиваем народную, национальную точку зрения.
По-моему, тебе следует, как только ты получишь брошюру (не может ли Лассаль послать ее почтой?), собраться и приехать сюда, и тогда мы окончательно решим, как и что. Я охотно воспользовался бы случаем, чтобы приехать в Лондон, но так как твоя жена ничего не должна знать, то лучше, если ты приедешь сюда, да к тому же, если придется несколько поработать, я не мог бы так долго оставаться в Лондоне. Надо будет также договориться, называть ли меня в заголовке; у меня имеется одна-единственная причина против этого, но она кажется мне решающей; но об этом - устно.
Странно, что о смерти Хейзе я узнал только через Данди и Лондон. Малыш в прошлый четверг или в пятницу был здесь, заходил ко мне, но меня не было дома, и в клубе он меня вечером тоже не застал. Если бы он знал об этом, он мог бы мне. очевидно, передать через третье лицо, как он обычно поступает. Да и Чарлза он тоже видел.
Привет.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 3 февраля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Впрочем, в данный момент брошюрой и заявлением в газетах ничего не достигнешь.
Брошюра будет убита той самой печатью, которая сейчас трубит о величии Фогта. Атака его против меня - он, очевидно, пытается изобразить меня ничтожным подлецом и мошенником (это вытекает из всего, что я до сих пор слышал) - должна означать решительный удар буржуазной вульгарной демократии и одновременно русско-бонапартистской сволочи по всей партии. Поэтому и ответить следует тоже решительным ударом. Далее: оборона нам не подходит. Я привлеку к суду «National-Zeitung». Это я уже решил. Пока для этого не понадобится много денег, - я имею в виду предварительный взнос в суд. Найти адвокатов будет очень легко, так как речь идет все-таки о процессе, который вызовет шум во всей Германии.
Как только получу письмо Фишеля (я думаю, оно придет завтра), то помещу в различных немецких газетах краткое заявление о том, что я привлекаю в Берлине «National-Zeitung» к суду за клевету. Во второй ее статье, которая имеется у меня, я уже отметил пункты обвинения, которые юридически нанесут ей смертельный удар. Этот процесс даст возможность ответить на суде на все обвинения гражданско-правового характера. А потом мы сможем взяться за свинью Фогта.
Если ты вспомнишь, что через несколько недель в связи со штиберовским делом снова всплывет весь кёльнский процесс коммунистов, то согласишься, что, при умелом использовании, атака этих собак может помочь нам, а не повредить - это сразу же позволит вновь решительно заявить о себе рабочим массам.
Мой план поэтому таков: как только придет фогтовская мерзость, я на следующей неделе приеду на несколько дней к тебе, чтобы обо всем переговорить. На необходимые издержки по процессу должен внести свою долю и Дронке, - он, впрочем, должен мне деньги. (На пасху тебе во всяком случае надо будет на несколько дней приехать сюда.)
Впрочем, помимо собирания нужного материала для процесса (я написал уже, кажется, всем на свете), я разрабатываю свой «Капитал». Если я вплотную возьмусь за него, то через шесть недель он будет готов, а после процесса будет иметь успех.
Недоставало только, чтобы мы теперь - когда предстоит кризис, когда должен скоро умереть прусский король (Фридрих-Вильгельм IV) и т. д. - позволили какому-то имперскому Фогту и К° таким путем изничтожить себя и даже - по инициативе Лассаля - сами перерезали себе горло.
Из прилагаемой заметки ты увидишь, чем занят сейчас г-н Фогт и каким образом ты сможешь, хотя бы в примечании, дать этому господину в своей брошюре презрительный пинок.
Твой К. М.
16:33 16.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ, 4 ФЕВРАЛЯ 1860 г. Дорогой Мавр!
За свою вещь я принимаюсь сегодня («Савойя, Ницца и Рейн»). До сих пор мне мешала затеянная Фогтом драка. Я назовусь на этот раз пока еще «автором «По и Рейна»», чтобы прочно закрепить за этим автором место в военной литературе, - с моим именем тотчас же начался бы заговор молчания. Но в то же время, то есть недели через две после выхода брошюры, я пущу через Зибеля соответствующую заметку в газеты. Парень этот вообще может быть очень полезен нам в драке с Фогтом, так как у него масса связей.
Сердечный привет твоей семье.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 4 февраля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Из Берлина еще ничего не получено. Впрочем, не будь Итциг такой скотиной, он выслал бы мне, по крайней мере, по собственной инициативе «National-Zeitung» сразу же, как только она вышла.
От проклятого Уркарта все еще нет ответа.
Я просмотрел все старые письма и газеты и отложил то, что может понадобиться в «ходе дела». Постарайся, чтобы у тебя дома в Манчестере я нашел сразу «всю кучу» (письма, газеты и т. д.) и мог выбрать нужное. В самом деле, нельзя позволить жалкой демократии, которая сейчас, конечно, преисполнена злорадства, сваливать на нас ее проекты революционных поездок, революционные бумажные деньги, революционную болтовню и т. д. Нужно, чтобы и Германия увидела эту демократию в настоящем свете, во главе с Готфридом Кинкелем - здешним тайным корреспондентом Фогта.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 7 февраля 1860 г.
Дорогой Мавр!
Адресованный Коллету циркуляр получил. Пришел как раз вовремя, когда вчерашний «Daily Telegraph» посвятил два столбца фогтовской мерзости и серной банде. Если все сводится к тому, что напечатано в «Telegraph», то в таком случае Итциг возмутился всего лишь испусканием дурных газов. «Чтобы отразить удар», нужно просто зажать себе нос.
Здесь г-н Ронге; он прибежал к Зибелю, хочет познакомиться со мной!! При этом спрашивает, не принадлежу ли я также к этой серной банде. Поистине, не будь его, Зибель ничего бы не знал об этой мазне в «Telegraph»; а не будь Зибеля, я бы ничего не узнал.
Зибель - он настоящий шарлатан и знает сам, что является таковым, - горит желанием быть нам полезным в этом деле. У него множество связей, а главное, он совершенно вне подозрений. Парень знает, что вся разбойничья банда Кинкеля и К° такие же обманщики, как и он, и что в нас он нашел, наконец, людей, с которыми путем обмана он абсолютно ничего сделать не может, - отсюда безграничное уважение.
Завтра придется, по-видимому, в связи с циркуляром пересмотреть все газеты.
Vale (Будь здоров).
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 7 февраля 1860 г.
9, Grafton Terrace etc.
Дорогой Энгельс!
В «D. Т.» (Daily Telegraph), в номере, вышедшем в понедельник, на странице 5, была помещена гнусная статья (с пометкой: Франкфурт-на-Майне, в действительности же из Берлина), составленная по двум статьям «National-Zeitung». Я тотчас же пригрозил этим собакам привлечением к суду за клевету, и им придется заговорить и принести извинения.
Получил письма от Фишеля (жалобу можно подать даже без денег), Лассаля (в высшей степени нелепое), Шили (интересное) и т. д. Подробнее завтра.
Как мог ты предложить свою брошюру за 2 луидора с листа? Это позор. Такие брошюры продаются не с листа, а целиком. Даже 40 талеров с листа было бы слишком мало. Вообще же Кампе лучше Дункера. Да и издатель, у которого выходит дармштадтская «Militar- Zeitung», с удовольствием взял бы брошюру. Но главное все-таки, чтобы вещь вышла скорее, и на твоем месте я сговорился бы по крайней мере с паршивцем Дункером по телеграфу.
С того дня, как появилась эта мразь, я нахожусь с «Daily Telegraph» в тайной и конфиденциальной переписке. Этот субъект, видишь ли, хочет, прежде чем принести извинение, - я писал ему чертовски грубо, - получить ответ от своего корреспондента. Я же настаивал на том, чтобы он немедленно поместил хотя бы заметку. А теперь, что бы он там ни помещал, я обрушу на его голову процесс о клевете. При подобных обстоятельствах всегда найдутся адвокаты, которые в расчете на выгоду с удовольствием возьмутся за это дело. Так, Эдвин Джемс сам предложил свои услуги в деле о клевете, которое Эрнест Джонс возбудил против Рейнольдса. По этому поводу я писал вчера Эрнесту Джонсу. Впрочем, в тот же вторник, когда появилась эта штука, я писал, между прочим, редактору пальмерстоновского бульварного листка: «Это письмо, написанное якобы во Франкфурте-на-Майне, составлено в действительности в Берлине и представляет собой в сущности только нелепое размазывание двух передовых статей и т. д. и т. д.» берлинской «National-Zeitung». Автор, то есть паршивый берлинский корреспондент «Daily Telegraph», - еврей по имени Мейер, родственник собственника из Сити, английского еврея по имени Леви. А посему оба этих субъекта с полным правом - особенно с помощью Фогта - обвиняют Гейне в том, что он крещеный еврей. Прилагаю при сем последнее письмо Итцига, которое прошу сохранить как редкость. Какая объективность! Вообрази пластичность этого наименее эллинского из всех польско-силезских евреев. Я ответил этому субъекту лишь тем, что тотчас же сообщил в газеты, также и в «Volks-Zeitung», о том, что привлекаю «National-Zeitung» к суду за клевету. (Приложил везде циркуляр о Блинде, хотя, по словам великого Итцига, мне не следовало бы «переоценивать силу этого аргумента».)
Между прочим, за всю неделю я так и не смог написать письма в «Tribune». Мне пришлось - не считая беготни к Кол-лету и черт знает к кому - разослать во все стороны, по меньшей мере, пятьдесят писем. К тому же переписка с этим гнусным «Telegraph» и переписка со «Star»
(Кстати! Какой адрес указал шпион Хефнер в аугсбургской «Allgemeine Zeitung»? Мне нужно выяснить у него один вопрос.) Написал и Боркхейму (которого лично никогда не видал). Он был вожаком серной банды в Женеве, которая проводила время в кафе «Корона» и с которой, как мне пишет Шили, ты также иногда выпивал во время своих поездок.
Мой обвинительный материал против «National-Zeitung» для прокуратуры берлинского городского суда готов. Отошлю его еще до того, как приеду к тебе. Но предварительно я должен выждать ответа Фишеля насчет начала и окончания, установленной формы обращения и т. д.
В понедельник состоялся банкет рабочих. Присутствовало восемьдесят человек. Была единогласно принята резолюция с выражением возмущения «пролетариев» против Фогта.
Жалкий «Hermann» требовал у меня отчета о банкете. Я отказался, но предложил ему попросить короткую заметку у папаши Либкнехта.
Кстати, вернемся a nos moutons ( revenons a nos moutons - вернемся к нашим баранам (выражение из средневекового французского фарса об адвокате Патлене, означающее: вернемся к исходному пункту, к предмету нашего разговора) ), то есть к Лассалю. Так как, получив его первое письмо, я не знал, написал ли ты ему уже, согласно нашему первоначальному уговору (когда еще обстоятельства были другими), то я в двух строках сказал ему: я, мол, думал, что молчание его в течение нескольких месяцев объясняется раздражением по поводу моего последнего, несколько грубого (на самом деле очень грубого) письма. Меня, мол, радует, что это не так. Я- де уже раньше писал тебе о своих сомнениях на этот счет. Хорошо! Однако какой шум поднимает в связи с этим эта скотина! Как он щеголяет своей моралью перед Либкнехтом!
Тот самый субъект, который ради графини Гацфельдт пускал в ход самые бесстыдные средства и связывался с самыми бесстыдными людьми! Неужели эта скотина уже забыл, что, когда я хотел принять его в Союз, он был из-за своей дурной репутации отвергнут единогласным постановлением кёльнского Центрального комитета? Правда, мне кажется, что из деликатности я скрыл все это от него, как скрыл и приезд депутации рабочих, которая была послана ко мне из Дюссельдорфа несколько лет тому назад и которая выдвинула против него скандальнейшие и отчасти неопровержимые обвинения! А теперь посмотри-ка на эту чванливую обезьяну! Чуть только ему показалось сквозь бонапартистски окрашенные очки, что он обнаружил у нас слабое место, как он стал важничать, вещать и принимать всевозможные комичные позы. С другой стороны, от страха, что я так просто не дам Фогту себя скомпрометировать в интересах моего нежного друга Лассаля, у него сразу же пропадает весь его юридический инстинкт! Как противоречит он сам себе! Каким становится подлым! Лучше, по его мнению, дела больше не «ворошить». Это будет «плохо принято». Плохо принято!
Кем? В угоду его рассуждающим за кружкой пива филистерам я должен позволить школьному учителю Скуирсу ( персонаж из романа Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никльби»), иначе Цабелю, плясать у меня на голове! Теперь г-н Лассаль для меня совершенно ясен.
Блинду я написал сейчас же, - то есть, точнее, вложил в конверт так близко его касающийся циркуляр. Он, разумеется, промолчал. Вместо этого скотина бегает по городу и думает выпутаться при помощи сплетен (смотри ниже, как это поможет ему). Этот субъект за последние недели развил лихорадочную деятельность, публикует брошюру за брошюрой, вовсю превозносит себя в «Hermann», всячески пресмыкается перед парой буржуа, с которыми познакомился в шиллеровском комитете, втирается секретарем во вновь задуманное шиллеровское общество, то клевещет на своих «друзей отечества», то важничает перед ними, делая полунамеки с видом государственного мужа, и т. д. И все же ты сейчас увидишь, что все это - хватание утопающего за соломинку.
Подлее всех ведет себя толстобрюхий филистер Фрейлиграт. Я послал ему циркуляр - он даже не удосужился подтвердить его получение. Неужели эта скотина не понимает, что стоит мне захотеть - и я втащу его с головой в серное пламя ада? Разве он забыл, что в моем распоряжении более 100 писем от него? Или он воображает, что я его не вижу, потому что он ко мне поворачивается задом? Вчера послал филистеру также приводимый ниже пластырь с непременным условием никому не говорить об этом ни единого слова, даже своему другу - тайному демократу Блинду. Это его заденет, и скоро ему станет тошно от чрезмерной близости к нему уголовно преследуемого друга, с которым он вместе публично фигурировал в аугсбургской «Allgemeine Zeitung» (об этом я ему мимоходом напомнил в последнем письме). За исключением Фрейлиграта, весь мир в этом кризисе ведет себя по отношению ко мне прилично, даже посторонние люди.
Каковы то люди, с которыми имеют дело эти «добропорядочные», ты можешь видеть из следующего. Я, разумеется, передал Вие, что возмещу ему потерю половины рабочего дня, которую он проведет со мной у полицейского судьи. Когда все было готово, я дал ему 21/2 шиллинга. Он недоволен. Я спрашиваю: сколько же зарабатываете Вы в день? - Около трех шиллингов, - говорит он, - но Вы должны дать мне 5. Я же должен получить что-нибудь за то, что сказал правду. - Но вот еще лучший образчик. Я: Вы отказались от денег, которые предлагали Блинд и Холлингер, чтобы подкупить Вас? Он: что? Отказался?
Негодяи только обещали, но так ничего и не дали мне. Таков этот наборщик Вие. Холлингер же еще более гнусная скотина. Фёгеле, которому назначили прийти вчера, не пришел. Блинд - Холлингер наверняка удержали его за деньги. Но они эти деньги выбросили на свалку. Я знаю, что у этого парня есть еще совесть, и заставлю его прийти.
«Этот аргумент не имеет силы», - говорит Итциг. Да здравствует Итциг! Судья же говорит, что теперь я могу притянуть г-на Блинда за тайный сговор против меня, соединенный с попыткой подкупа свидетеля. Вот что выходит из мелкобуржуазных козней!
Твой К. М.
00:50 17.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 9 февраля 1860 г.
Дорогой Мавр!
Смотри, чтобы Вие и Фёгеле у тебя не выскользнули из рук. Это возможно, за несколько фунтов всего можно опасаться.
Vale.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 12 февраля 1860 г.
Дорогой Мавр!
5 фунтов ты, очевидно, получил, по крайней мере, я надеюсь.
Итак, «Kolnische Zeitung» все же напечатала заявление и при этом дала еще пинок Блинду. Тем лучше.
Штрон - в Гамбурге и, как я слышал, в этом особом деле ведет себя очень хорошо. Я напишу ему. Его тоже можно использовать.
Привет.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 13 февраля I860 г.
Дорогой Фредерик!
Сегодня получил книгу ( К. Фогт. «Мой процесс против «Allgemeine Zeitung»). Сплошная гадость. Фокусничанье. К счастью, почтенная «National- Zeitung» перепечатала в своих обеих передовицах (№ 37 и № 41) как раз все места, к которым можно придраться юридически и в которых сосредоточена вся подлость.
Сегодня (по получении второго письма Фишеля) я тотчас же послал юстицрату Веберу (крупнейшему адвокату в Берлине) обвинительный материал и 15 талеров аванса (2 фунта 10 шиллингов). Я мог бы устроить все и даром, если бы, вместо того чтобы подать частную жалобу по обвинению в клевете, обратился к королевской прусской прокуратуре, но, как я писал Фишелю, я не могу ожидать от королевской прусской прокуратуры, чтобы она «с особенным рвением взялась за защиту моего доброго имени». Кроме того, вся процедура стоит очень дешево.
Из присланных тобой 5 фунтов 2 ф. 10 шилл. пошли Веберу, 1 фунт сегодня в суд графства, 5 шилл. - Фёгеле и 2 шилл. за два экземпляра affidavit, которое он дал. Кроме того, - франкировано множество писем. Пришлось сегодня, перед тем как отправиться в Сити, взять еще у булочника взаймы 1 фунт до среды.
Завтра мне предстоит еще расход, который не знаю, как покрыть. Мне придется сходить к паршивцу Циммерману (из Шпандау, фогтовец, в то же время адвокат австрийского посольства), чтобы он составил мне форму доверенности, которую я должен тотчас же послать Веберу. Времени тут терять нельзя, потому что в Пруссии для такого рода жалоб установлена удивительно краткая «давность».
Г-н Фрейлиграт, которого я основательно скомпрометирую (сохранив внешнюю благожелательность), даже не сообщает о получении посланных ему вещей.
Что кошелек мой совершенно пуст, это ты видишь из всего вышесказанного.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 14 февраля 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Историю «Возвышения, развития и упадка» серной банды мне в рукописном виде доставил Боркхейм. Он, как я тебе, вероятно, уже говорил, первый приказчик одного торгового дома на Марк-лейн; получает от 600 до 700 ф. ст. в год.
Подлый «Hermann» (по-видимому, не без вмешательства Кинкеля, который собирается жениться на англичанке с 2000- 3000 ф. ст. ежегодного дохода) не поместил резолюции Общества рабочих. Но эти господа еще пожалеют об этом.
Гнусный «Telegraph» мне снова сегодня написал; он отсылает меня к вчерашнему паршивцу-корреспонденту. Я эту собаку взгрею.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 15 февраля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
5 фунтов получил.
Выезжаю завтра около половины восьмого утра (Юстон-стрит70).
Вот увидишь, чтобы спасти Блинда от самого худшего, эти субъекты приведут действительные факты против Фогта, да еще поползают перед нами на коленях.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 8 апреля 1860 г.
Дорогой Мавр!
Предпринятое мною за последние дни пребывания в Бармене основательное юридическое изучение контракта по манчестерскому предприятию убедило меня, что все здесь поставлено на карту и что мне следует, не теряя ни минуты, вернуться сюда. Я выехал в пятницу в 6 часов утра и вчера в 12 часов дня был уже здесь, - стало быть, доехал за 30 часов.
Дело в том, что нам надо было обеспечить поддержку со стороны Чарли**. Вчера вечером это удалось, в той степени, в какой это было необходимо, и теперь я должен выждать, что предпримет Готфрид. Но теперь у меня есть прочная операционная база.
При таких обстоятельствах я смогу приехать в Лондон только тогда, когда все здесь будет улажено. До тех пор мне придется по уши залезть в торговые и юридические дела, и ничего тут не поделаешь.
О подлостях, которые имели место здесь, в доме, мне рассказал Гумперт. Я выезжаю теперь отсюда без всяких разговоров.
Прусской полиции я и в глаза не видал. Ни паспорта, ни другого чего-либо не требовали; пара встретившихся барменских полицейских отдали мне честь, вот и все.
Рейнская промышленность колоссально развилась, и бюргеры сильно пропитались конституционным духом. Все-таки чрезвычайно многое изменилось с 1848 г., хотя достаточно имеется еще и старой закваски.
Все еще нет ответа от Вебера? Если ответ вскоре не придет, ничего не останется, как напустить на Вебера Эфраима Премудрого.
Сердечный привет твоей жене и барышням. Как только все улажу, тотчас же приеду.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 9 апреля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Велико было сегодня разочарование, когда вместо тебя пришло твое письмо. Но все же пришлось признать «разум вещей».
Брошюру твою я вышлю отсюда в четверг. Боркхейм написал о ней в газете «Hermann» (в последнем номере), а я дал сообщение о ней в «Tribune»; а теперь (в среду) Либкнехт пошлет о ней сообщение в ново-орлеанскую газету.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 12 апреля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Большое спасибо за стофунтовый билет. Это был сегодня утром чудесный сюрприз. Весь дом ликует.
Ты, вероятно, заметил, а может быть, и не заметил, что «Kolnische Zeitung» (Шлезингер, Лондон) имела наглость говорить о серной банде и об ее русском душке. Хорошо! С помощью моего обанкротившегося друга Шпека я напал теперь по-настоящему на след всей лондонской серной банды.
Прежде всего ты, вероятно, знаешь из газет, что Пальмерстон выкинул штуку: представил королеве г-на Рейтера (триестского телеграфного еврея). Правой рукой еврея Рейтера, не умеющего грамотно писать, является Зигмунд Энглендер, высланный из Парижа за то, что, состоя французским шпионом на жалованье (600 франков в месяц), он оказался «тайным» русским шпионом. Рейтер, Энглендер, Хёрфель и Шлезингер издавали в Париже совместно (их почетным членом был некий Эстергази, человек, известный всему городу, двоюродный брат австрийского посланника Эстергази) бонапартистский литографированный бюллетень, потом они рассорились и т. д. Г-н Бернхардт Вольф, главный собственник берлинской «National- Zeitung» и владелец Берлинского телеграфного агентства - одна душа и один кошелек (компания) с З. Энглендером, редактирующим теперь под именем Рейтера всю европейскую мировую историю. Nota bene. Россия присоединилась теперь к Немецко-австрийскому телеграфному союзу и, «чтобы придать смелости другим», заставила Пама (Пальмерстона) представить своего Рейтера королеве. Мне будет доставлено подробное жизнеописание Шлезингера, а также и Рейтера.
Спасибо Зибелю за заметки, которые он мне сегодня прислал. Также и за его «Религию и любовь». Моей жене эта вещь очень нравится.
Привет.
Твой К. М.
15:17 17.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 16 апреля 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Проклятый адвокат, которому я в пятницу вновь написал письмо, все еще ничего не дает о себе знать. Но ведь он получил аванс, и у меня имеется его согласие на ведение моего дела. Поэтому я не допускаю, чтобы он сам подвергал себя риску процесса.
Письмо Лассаля совсем дурацкое. Он снова был болен. Снова пишет «большой труд». Помимо этого большого труда у него в голове ясно очерчены три других больших работы, в том числе «политическая экономия», а кроме того он изучает с «творческими намерениями» шесть - семь наук; какие именно, - неизвестно. Графиня ( Софья Гацфельдт), пишет он, понесла большие денежные потери, вследствие чего он должен ехать в Кёльн. Вероятно, неудачные железнодорожные и т. д. спекуляции.
Твой Мавр Фрейлиграта еще не видал. «Противно»* встречаться с этим субъектом, и все же придется покориться этой необходимости, хотя бы из политических соображений, после обоюдных заверений в дружбе.
Он тоже написал мне весьма любезно.
Надеюсь, твое недомогание не серьезно, и ты побережешь себя и не будешь переутомляться.
5. Ломмель - приличный человек. Иначе продался бы теперь. Из пересланных мне Беккером писем я вижу, что Ломмель - главный вояка старой республиканской партии. В дружеских отношениях с Гейнценом. Как будет тот кричать об измене!
Прилагаю письмо Вебера. Из письма я впервые узнал (этот осел мог бы потрудиться сообщить мне это раньше), что первоначально он подал не гражданскую жалобу на оскорбление, а уголовную жалобу на Цабеля, в каковом случае, по прусским законам, требование о возбуждении дела должно быть санкционировано королевской прокуратурой. В первой инстанции ему отказали; он подал апелляционную жалобу. Но, разумеется, «публичный интерес» прусского правительства требует, чтобы на нас клеветали возможно больше.
Материалы Ломмеля (я получил от него еще шесть - семь документов) содержат достаточно фактических доказательств того, что Фогт подкуплен. В Женеве Фогт уже не чувствует себя в полной безопасности и потому добивается права гражданства в Швице. Надеюсь, что ты, наконец, напишешь мне подробно о твоих собственных делах. Не совсем по-приятельски с твоей стороны соблюдать в отношении меня ту сдержанность, которая может быть уместна по отношению ко всякому другому.
Виделся с Фрейлигратом. Филистер хочет, очевидно, сохранить с нами добрые отношения, а в общем оставаться в стороне от «скандала». Его воззрения стали крайне банальны.
Как твое физическое самочувствие? Меня это очень тревожит.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер, 7 мая 1860 г.]
Дорогой Мавр!
Г-н Семере ввел меня с токайским в огромные расходы. Вино до того сладко, что ни один человек его не может пить; мне пришлось, понятно, все, за вычетом пары бутылок, отослать обратно и, разумеется, все расходы, пошлину и т. д. и т. д. взять на себя. Пишет он очень вежливо, предлагает другие вина, но берет в три раза больше, чем виноторговец Чарлза* в Пеште. Этот человек хочет с помощью своего «насквозь патриотического предприятия» нажить колоссальные барыши. Посмотрим.
Зибель заболел какой-то «гениальной» болезнью, которой, как всегда, страшно гордится.
Сегодня вечером зайду к нему.
О своей брошюре я в газетах ничего не нахожу. Заговор молчания опять в полной силе.
Кстати. Приехал Рейф, как он заявил, по совету Либкнехта, Лохнера и т. д. Рассчитывает на мою поддержку, он - уличный музыкант. Я ему ответил, что по некоторым обстоятельствам должен раньше списаться с тобой. Ему это, кажется, не очень понравилось. Ты якобы раздражен и т. д. Что делать? Как ты смотришь на этого парня? Что бы там ни было, я много для него сделать не смогу.
Мой брат Эмиль здесь и ведет переговоры с Эрменом. Я, вероятно, останусь пока на службе у Готфрида в качестве служащего, получающего определенный процент с прибыли, и с гарантией стать через несколько лет компаньоном. Стараюсь сделать контракт возможно более обременительным для Готфрида, чтобы в нужный момент он с радостью отпустил меня. К концу недели или, во всяком случае, в течение следующей, все, вероятно, будет решено. Впрочем, в ближайшее время мне придется, очевидно, основательно поработать.
Оставшись единственным хозяином предприятия, г-н Готфрид собирается осуществить большие изменения и преобразования.
Поклон твоей жене и барышням.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 8 мая 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Этот Рейф - негодяй. Никто его в Манчестер не посылал. Он исчез отсюда после того, как его разоблачили. Он был выброшен из Союза уже в 1850 году. Во время следствия по кёльнскому процессу он давал прямо-таки предательские показания. Я как раз разыскал письмо Бермбаха, указывающее на это обстоятельство. Пошли его к черту.
Семере принадлежит к числу тех людей, которые охотно принимают услуги от других, сами же держатся за свои карманы. Ты сделал теперь для него достаточно, и я бы на твоем месте предоставил его вину выполнять «насквозь патриотическую миссию».
Соглашение с Г. Эрменом мне не очень нравится. Вопрос в том, оставляет ли твоя семья капитал в предприятии или нет? В первом случае у вас в руках ведь было бы средство давления при переговорах.
Из твоего письма можно заключить, что ты снова собираешься тянуть с приездом сюда.
При быстроте передвижения пару дней ты все же мог бы выкроить.
Говорят, в Вене выглядит все очень революционно.
Англичане, разумеется, теперь всем надоедают с Бруком. Третьего дня ко мне снова пристал один субъект с вопросом: «Ну, что Вы скажете о самоубийстве Брука?» «Я скажу Вам, сэр: в Австрии мошенники режут свое собственное горло, а в Англии - кошельки своего народа».
Привет.
Твой К. М.
23:56 17.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 10 мая 1860 г.
Дорогой Мавр!
Мой брат вчера вечером уехал, так как серьезно заболела мать и вызвала его телеграммой.
Дела с Эрменом почти улажены. Семья моя оставляет в деле капитал в 10000 ф. ст., который должен перейти ко мне, когда я стану компаньоном. Мое материальное положение улучшается уже теперь, во всяком случае увеличивается процент участия в прибыли. Все это я расскажу тебе устно, когда приеду на троицу, - конечно, если до тех пор все будет в порядке, ничего не случится с моей матерью и я вообще смогу приехать. Но я боюсь, не произошло ли тут заражение от отца. Мне кажется, что тиф вцепился теперь в нашу семью.
Видел вчера Лупуса. Кость его еще беспокоит. А к тому еще ревматизм. Иногда начинает казаться, что вмешательство Гумперта еще более обостряет процесс, но, с другой стороны, это хорошо: тем быстрее он ликвидируется, и Лупус снова будет здоров.
Поклон твоей семье.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 11 мая 1860 г.
Дорогой Мавр!
Мать моя очень опасно больна. Получил две телеграммы из Бармена. К ней никого не пускают. Мне снова придется туда ехать, необходимые шаги предпринимаются. Что выйдет - не знаю. У меня голова идет кругом от этой истории; по-видимому, это действительно тиф.
О других вещах сегодня писать тебе не могу, голова у меня занята другим, и к тому же очень поздно. Вот уже семь недель, как я живу в непрерывном напряжении и возбуждении, достигшем теперь снова высшей точки, - хуже, чем когда-либо. К счастью, физически я снова вполне здоров. Если я поеду в Бармен, то, вероятно, придется по пути туда провести один день в Лондоне, и тогда увидимся.
Поклон всем.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 31 мая 1860 г.
Дорогой Мавр!
Возвращаю письмо Эфраима Премудрого. Его план в отношении тебя просто безумный.
Да ты ведь и не можешь дать никаких показаний о том, что делалось в Кёльне. Но все же Эфраима можно было бы использовать в этом деле; у него, по крайней мере, больше смелости, чем у старых баб, - участников кёльнского процесса, которые предпочитают покорно все сносить. Надо также попробовать, нельзя ли сделать что-нибудь в самом Кёльне.
Относительно Фишеля придется этому дурню, очевидно, сказать все начистоту и разъяснить ему, насколько слово «реакционный» стало для него чистой фразой. При случае ты можешь также побудить его объяснить, почему, собственно, он, Эфраим Глубокомысленный, сходится с нами и Фишелем в «антипальмерстонианстве». А то это, по меньшей мере, трудно понять. Берлинская личная склока между Лассалем и Фишелем нас совершенно не должна касаться, Фишель слишком хорошо себя держал, чтобы мы могли в угоду Лассалю каким-либо образом отказаться от связи с ним. Ничего другого не остается, как сделать Гераклиту Темному несколько скрытых намеков на то, что во внешней политике со словом «реакционный» нечего делать и что в этой области можно пользоваться еще гораздо большими «ослами», чем Фишель, если это тертые калачи. Как возмущался бы наш дальновидный революционный мыслитель, а на практике королевско-прусский придворный демократ, если бы услышал, что Уркарт хочет усилить власть короны. Вообще в этой специальной области внешней политики возможно столь милое спекулятивное разграничение между ней и внутренней политикой, что ты, конечно, доставишь себе удовольствие разъяснить ему, как в данном случае субъективно реакционное является во внешней политике объективно революционным, после чего он должен будет успокоиться. Надо подсказать этому человеку переход, и он будет теоретически удовлетворен, как бы ни злили его практически наши связи с Фишелем, тем более, что, как ему известно, Фишель хлопотал о моей брошюре*.
Ты, пожалуй, можешь также заметить этому человеку, насколько это революционно, когда сначала лишают или позволяют лишить немцев наиболее крепкой почвы под ногами и условий их национального существования, под тем предлогом, что нынешние властители этой почвы - реакционеры, а после этого еще делают расчеты на революцию. Хорошо бы сказать кое-что и о его сверхъестественной вере в революционную инициативу crapauds (обывателей). И все это - в обычной, полной намеков форме, чтобы ему пришлось это грызть недели четыре; и дело закончится длинным посланием в четыре листа, на которое ты опять ничего не ответишь.
Мое прибытие сюда в субботу оказалось очень полезным. Я сразу в воскресенье узнал много важного для переговоров и теперь изучаю проект контракта.
Сердечный привет твоей жене и детям.
Зибель собирается уезжать.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 14 июня 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Не можешь ли ты прислать мне к понедельнику немного денег? На процесс и на фогтовскую историю я за это время истратил около 13 фунтов, а из-за болезни в течение трех недель не посылал никаких корреспонденций.
Вчера уехал Зибель.
Большое спасибо за твой портрет.
Должен тебе сообщить политически очень важное (завтра). Внизу ждет меня посетитель, поэтому вынужден на сегодня кончить.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 16 июня 1860 г.
Дорогой Фредерик!
10 фунтов получил. Большое спасибо.
Портрет превосходен. Ты получишь такой же от меня. Материалы от Ломмеля еще не пришли. На его запрос ему ответили, что такого рода пакеты (из экономии он послал малой скоростью) всегда идут несколько недель.
Вот выписка из последнего письма Ломмеля: «Вы, конечно, читали аугсбургскую «Allgemeine Zeitung» от 8 июня. В помещенной там корреспонденции из Берна, автором которой является, вероятно, Чарнер, - соредактор газеты «Bund», - можно прочесть между строк донос фогтовцев своему господину и хозяину в Париже и, косвенно, союзным властям в Берне, а также немецким дворам. Это - вновь подогретая сказка о заговоре, о немецких демагогах, которые стараются натравить друг на друга Францию и Германию, чтобы сделать возможной центральную республику. В союзных кругах и в Женеве интрига Фогта не действует, но, по-видимому, она не осталась без влияния на ограниченный разум немецких государей. Говорят даже, что этот призрак заговора, которым оперирует Баденге, заставил этих напуганных людей дать ему в Баден-Бадене столь страстно желаемую аудиенцию96. Вот уже две недели, как «Allgemeine Zeitung» молча откладывает в сторону самые пикантные заметки, которые я посылал ей из Савойи и Турина, а возвратившийся сюда десять дней тому назад Фогт сказал одному рабочему, что молодцов, посылающих свою пачкотню в немецкие газеты, скоро уймут, и вообще в ближайшем будущем произойдет еще много неожиданного».
В Париже вышла теперь брошюра Абу «Наполеон III и Пруссия». Во-первых, приятная лесть по адресу Германии. Во Франции стали ходячими словами имена всех ее великих людей, как «Гёте, Шиллер, Гумбольдт, Фогт, Бетховен, Гейне, Либих и т. д.». Франция совершенно бескорыстна, хотя ее все время провоцируют. Затем чепуха о немецком единстве, которое должно быть достигнуто с помощью Франции. Потом весьма поверхностная критика современного положения Пруссии. (Подробно упомянута и история, сообщенная Неголевским!) Единственное спасение, - присоединиться к «демократическому принципу» Франции и бороться против австрийского феодализма. Демократический же принцип этот заключается, собственно, в создании диктатуры государя на основе «всеобщего избирательного права». Satis superque! (Более чем достаточно!)
Но очень хорошо, что королевско-прусская придворная демократия попадает теперь в жестокие тиски; надо надеяться, что и принц-регент скоро достаточно скомпрометирует себя.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 20 июня 1860 г.
Дорогой Мавр!
Случайно мне в руки попались стародатские «Героические песни»; среди разной дряни встречаются прекрасные вещи. Вот одна, переведенная Уландом.
Вскачь Олуф мчится под шорох ветвей, На свадьбу свою он созвал гостей...
А пляска идет все живей и живей.
Его обступил плясуний ряд, И молвит дочь Лесного царя: Куда тебя, Олуф, твой конь несет?
Слезай и пойдем со мной в хоровод.
Нет, нет! Мне с тобою нельзя плясать: Мне завтра - свадьбу свою играть.
Послушай, Олуф, не будь упрям;
Тебе сапожки я в подарок дам.
Красивей их ты найдешь навряд;
На них золотые шпоры звенят.
Нет, нет! Мне с тобою нельзя плясать и т. д.
Послушай, Олуф, не будь упрям, Тебе я из шелка сорочку дам.
Ее белила мать при луне;
Слезай же с коня и дай руку мне.
Нет, нет! Мне с тобою нельзя плясать и т. д.
Послушай, Олуф, не будь упрям;
За танец я слиток золота дам.
Его получить я был бы рад, Но теперь тороплюсь я домой назад.
Так ты не хочешь плясать со мной?
Тогда погибай от болезни лихой!
Он вдруг удар почувствовал в грудь, От страшной боли не мог вздохнуть.
Она посадила его на коня: К невесте своей спеши от меня!
Когда он подъехал к воротам своим, Предстала мать родная пред ним.
Ты бледен, как смерть, мой сын дорогой;
Скажи мне скорей, что случилось с тобой.
Да как же не быть мне бледным, мать?
Мне Лесную царевну пришлось повстречать.
А если спросит невеста твоя, Что, Олуф, тогда ей отвечу я?
Скажи ей, что в рощу ушел жених Коня испытать и свору борзых.
Поутру, лишь только рассеялась мгла, Невеста с дружками в дом пришла.
Они разлили вино и мед.
А где жених мой? Что он нейдет?
Намедни в рощу ушел твой жених Коня испытать и свору борзых.
Покров подняла, - он от крови был ал;
Под ним бездыханный Олуф лежал.
Мне это нравится гораздо больше, чем прилизанный перевод Уланда. А другая вещь - «Господин Ион» - еще лучше.
Твой Ф. Э.
14:30 18.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер, около 25 июня 1860 г.]
Дорогой Мавр!
Читал ли ты в «Kolnische Zeitung» от четверга или пятницы в отделе «Разные известия» о том, как Итциг (Лассаль) снова добился того, что его вышвырнули из театра Виктории?
Этот парень еще заведет себе человека, который будет отпускать ему раз в год пощечину, чтобы заставить говорить о нем, когда его собственное еврейское бесстыдство уже не поможет ему добиться этого. Пока что он обладает блестящим талантом получать колотушки и вылетать кубарем.
Привет твоей семье.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 25 июня 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Я все еще, как говорил Красный Вольф, «очень страдаю», хотя уже приблизительно с неделю перестал принимать лекарства. Но ежедневно, по предписанию Аллена, я совершаю «обязательную прогулку» и надеюсь в течение этой недели, наконец, совсем поправиться.
Лина (Шёрер) проводит у нас «каникулы». Пробудет здесь около месяца. О Зибеле еще никаких сведений.
«В защиту себя лишь пару слов. Неужели Фогт забыл, что все пошлые, пустые выпады против меня, которые он преподносит читателям в своем «Заявлении», - «благородный Якоб», «белокурая душа», «имперская слеза» и т. д., - что все это было преподнесено десять лет тому назад в рейнской газете Марксом, Энгельсом и компанией в полной свежести и благоухания форме, сдобренное пряным остроумием? Надо ли напоминать ему, что эта «грязная банда нескольких злопыхателей в Лондоне», как ее называет Фогт в той самой статье «Имперский регент», которая послужила для «аугсбургской кумушки» исходной точкой для обвинения против Фогта, нападает и на меня совершенно в стиле фогтовского «Заявле- ния»? И все же это не помешало Фогту обвинить меня в том, что я заимствую свою «клевету» на него у гг. Маркса, Энгельса и компании. Фогт знает, что в своем издевательстве надо мной он идет лишь по их стопам»
Вот и все. Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 26 июня 1860 г.
Дорогой Фредерик!
О приключении Итцига ничего не читал.
Из прилагаемого письма Вебера ты видишь всю подлость прусских собак. От апелляционного суда ждать, конечно, тоже нечего.
Что за чудесная юриспруденция! Сначала запрещают «жалобу на клевету», потому что это не в интересах прусского правительства, а затем не разрешают публично разобрать «жалобу на оскорбление» за отсутствием «состава преступления». Ведется настоящая «защита» в пользу «National-Zeitung».
Из документов, посланных мною Веберу и приложенных Вебером к своей жалобе, эта свора собак увидела, что «National-Zeitung» придется осудить, если дело будет допущено к «разбирательству». Отсюда все эти подвохи.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер, 27 июня 1860 г.]
Дорогой Мавр!
Итак, перед публикой Итциг выступает вместе с Фогтом, а втайне он наш союзник! Это недурно. Напиши сейчас же Мейснеру.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер, около 28 июня 1860 г.]
Дорогой Мавр!
Господа пруссаки усвоили себе теперь «хорошенькую манеру». Так как процесс против «National-Zeitung» ни к чему другому, кроме внесения режущего диссонанса во всеобщую конституционную гармонию, не мог бы повести - делу хотят помешать любой ценой. Оказывают давление на судей, «которые есть еще в Берлине», и я твердо убежден, что и на г-на Вебера было оказано давление. Весь стиль писем подтверждает это. Тем быстрее должна быть теперь закончена брошюра, чтобы доказать благородным пруссакам, что такие вещи придушить им не удастся. Этакие мерзавцы! Может быть, потому-то они и вели себя негласно так либерально по отношению ко мне, чтобы тем подлее можно было выступить против тебя?
«Богемию» постараюсь по возможности сделать еще сегодня вечером. Вообще, как это ни трудно, но ты должен во что бы то ни стало написать брошюру так, чтобы пруссаки не могли запретить ее. И, прежде всего, - быстро, так как, вероятно, в ближайшем будущем, еще до 1861 г., воцарится период пацифистской болтовни, и тогда измена отечеству не будет вызывать такого интереса. Будь же хоть раз несколько поверхностным, чтобы поспеть вовремя.
На следующей неделе Лупус уезжает на каникулы - на месяц в Ирландию и т. д. и т. д.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 9 июля 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Хотелось бы также, чтобы ты в паре фраз разобрал военную бессмыслицу, заключающуюся в следующих заявлениях Фальстафа-Фогта: 1. Человек этот, так основательно изучивший соотношение «силы и материи», утверждает, что соединенные Дунайские княжества, в их нынешних размерах, способны, в качестве самостоятельного королевства, поставить «преграду» России и вообще сопротивляться русским, австрийцам и туркам.
2. В качестве главного доказательства бескорыстия и незавоевательной политики Баденге (Бонапарта) он выдвигает то, что после «славного» крымского похода тот не захватил ни «русской», ни «турецкой» территории.
Я все еще не совсем здоров. Если один день мне лучше, то на другой снова хуже.
Привет.
Твой К. М.
Кстати. Я видел (через посредство одного молодого англичанина по имени Грин) письмо Гарибальди, в котором он сильно ругает Бонапарта и выражает надежду, что еще будет иметь случай обнажить против него меч. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 17 июля [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
Несколько дней тому назад я получил письмо от Эккариуса, в котором он писал, что с портняжничеством у него покончено, то есть что его физическое состояние не позволяет ему больше этим заниматься. Врач сказал ему, что помочь не может. Нужна перемена воздуха и т. д. Вследствие этого я нанял для него на свои деньги (конечно, отдельно от его семьи, которая осталась в старой квартире) помещение недалеко от меня; питается он тоже у нас, а дела у него - только бродить по Хис и раз в неделю посылать статью Вейдемейеру, который платит ему 4 доллара за статью. Надеюсь, что он поправится. Кроме того, я купил для него портвейна. Но продолжать в том же духе не могу, так как и без того произведенные изза него в данный момент экстренные расходы при большой пустоте в нашем кошельке обременительны.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 21 июля [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
В понедельник вечером Пальмерстон внесет предложение об укреплениях Англии; это большое шарлатанство. Было бы очень хорошо, если бы ты к среде (так как только в среду я должен отсюда выслать эту вещь) прислал мне об этом для «Tribune» коротенькую статью.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер, около 23 июля 1860 г.]
Дорогой Мавр!
Как смотришь ты на разоблачения Кинглека? Было бы совсем недурно, если бы потрясающее великодушие принца-регента в Баден-Бадене оказалось просто жалким перепевом виллафранкского акта и настоящим «благородным» оказался бы Франц-Иосиф. Впрочем, господа государи, кажется, догадались, наконец, что на этот раз речь идет об их головах; и все же это их не спасет.
Читаю теперь Уллоа, «Война за независимость Италии в 1848-1849 годах». Из всей военной пачкотни профессиональных писателей, которую мне довелось читать, это - самая глупая и никчемная. Критика в этой книге - дурацкая болтовня, факты искажены или недостаточно известны автору, все они страшно перепутаны. Этот Уллоа, в 1848 г. капитан неаполитанской артиллерии, называет себя «генералом» с тех пор, как Плон-Плон взял его под свое покровительство. Тайные генералы растут, как грибы, в этой банде. Вообще же, если судить о неаполитанских офицерах по этому образчику, то это действительно дрянь.
Прилагаю 5 фунтов; с ними ты, может быть, сумеешь и дальше несколько поддержать бедного Эккариуса.
Твой Ф. Э.
23:04 18.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 29 июля [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
При сем ты получишь окончательный отказ апелляционного суда. Идти дальше в верховный суд было бы бесполезно. Напрасное увеличение издержек. Теперь необходимо срочно послать Веберу его 32 талера 3 зильбергроша 6 пфеннигов, чтобы он немедленно отослал мне документы (включая составленные им жалобы). Мне они нужны для брошюры. Через восемь - десять дней она будет готова для переписки, которой займется моя жена (а она делает это быстро).
Что же теперь прежде всего предпринять? (Я имею в виду - в газетах.)
Такого судопроизводства (обрати, например, внимание на тон развязной газетной полемики, в каком написано постановление апелляционного суда) мне еще встречать не приходилось. Прусские собаки заслуживают колотушек. Хорошо, впрочем, что они дали мне «материал».
Трусливые канальи из апелляционного суда все же сочли нужным отклонить выдвинутые Фогтом обвинения в «вымогательстве» и т. д.
Привет.
Твой К. М.
Эккариус, который вот уже третью неделю живет через несколько домов от меня, чувствует себя лучше. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 1 августа [1860 г.
Приводить в движение верховный суд было бы совершенно излишним, но, быть может, стоило бы выслушать консультацию какого-нибудь первоклассного прусского адвоката?
Из гнусной аргументации видно совершенно ясно, что негодяи были прямо обработаны министерством. Они не хотят скандального процесса, который мог бы нарушить упоительную гармонию всеобщего министериализма. К тому же в лице «National-Zeitung» был бы осужден и Шлейниц. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 4 августа [1860 г.]
Дорогой Фредерик!
5 фунтов послал Веберу.
Стараюсь написать памфлет возможно скорее, но некоторым препятствием служит то обстоятельство, что в те дни, когда состояние мое делается особенно «отвратительным», я совершенно не могу писать.
А я все же решил обратиться в верховный суд. Теперь каникулы. Раньше, чем верховный суд начнет заседать, выйдет памфлет (с моей критикой прусской процедуры, имевшей место до сих пор). Без большого скандала господам этим выпутаться не удастся. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 27 августа 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Мое продолжительное молчание объясняется непрерывной отвратительной болезнью печени, поэтому я вынужден всякую свободную минуту использовать для работы.
Около двух недель тому назад я задал доктору Циммерману (бывшему прусскому председателю городского суда) в письменной форме вопросы, касающиеся процесса (формальные вопросы). Он, однако, счел необходимым снестись по этому поводу с берлинскими коллегами. Его письменную консультацию получу, должно быть, в течение этой недели. Пруссаки так дешево из этой истории не выпутаются.
У меня большие денежные затруднения.
Газета г-на Вейдемейера снова дышит на ладан; другими словами - он вышел из редакции и собирается в Нью-Йорк, чтобы устроиться землемером. А его коллега постарается сделать эту газету доходной, продав ее какой-нибудь политической партии. Вейдемейер наконец понял, что для американского журнализма он чересчур честен.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 29 августа 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Может ли Эккариус еще устроиться у портного в Манчестере? Тогда он должен уехать отсюда, так как он снова работоспособен (он все еще живет тут около нас), но дела в Лондоне идут плохо и здесь ему, кроме того, пришлось бы вернуться в зловонную трущобу.
Деньги, чтобы переправить его с семьей, мы достанем здесь.
Что касается его, то должен тебя предупредить: по-моему, у него заболевание спинного мозга. Его жена - отвратительное существо: странное смешение претензий на респектабельность (дочь церковного старосты) и ирландства. Хозяйство она ведет неряшливо. У него самого нет никакой энергии, никакой активности, особенно с того времени, как усилилась болезнь. Поэтому необходимо, чтобы он сразу, по приезде в Манчестер, не избаловался. Он нуждается во внешнем принуждении, особенно для того, чтобы и она себе не создавала никаких иллюзий.
Сегодня я получил от своего берлинского адвоката (юстицрата Вебера) письмо, в котором он сообщает мне текст своей апелляции в верховный суд. Позднее ты получишь ее. Пункт о листовке и Блинде он сам понял неправильно, остальное же составлено вполне хорошо.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 1 сентября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Во-вторых, письмо моего адвоката. Последнее пришли обратно. Этот человек, должно быть, не понял пункта о листовке, - придется ему дать на этот счет новые разъяснения в том случае, если, что мало вероятно, верховный суд решит направить дело снова в городской суд для рассмотрения его по существу. И что за прелесть эта прусская юриспруденция. Я прошел теперь через пять предварительных инстанций на предмет получения «бюрократического разрешения» вести процесс по существу. Нечто подобное может случиться только в «просвещенном государстве» - Пруссии.
Теперь три часа, поэтому не думаю, что твоя статья о Гарибальди прибудет еще сегодня. Я бы не стал так надоедать тебе с этой вещью, но знаю, что янки во время выборов ничего не читают о внешней политике, кроме мелодраматических событий в Италии. Еще в лучшем случае - статьи об урожае и торговле. Но об этом, понятно, из приличия нельзя писать более одного раза в неделю.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 15 сентября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Спасибо за статью.
Посылаю тебе книгу Эйххофа («Берлинские полицейские силуэты»), которую ты должен вернуть мне в полной сохранности самое позднее через два-три дня. Она принадлежит не мне. Едва эта дребедень появилась, как была в Берлине конфискована. Это - единственный экземпляр, имеющийся в Лондоне.
Раздел II о Пацке и т. д., как он ни плохо написан, заставляет смеяться до упаду. Кроме того, ты видишь, как обстоит дело с паршивыми судами в Берлине. Подлая пресса в Берлине изливает все свое либеральное львиное мужество на короля-бомбу ( Фердинанда II), так что ей ничего не остается для ее Пацке, судов и презренного принца-регента (Вильгельма).
Гарибальди - чистое спасение. Иначе священный союз России - Пруссии - Австрии снова поднял бы популярность Бонапарта и упрочил бы его положение.
Наш кроткий Генрих Бюргерс - как ты увидишь из прилагаемого послания Лассаля (тоже верни обратно) - перебежал к принцу-регенту. Сначала мне написал Лассаль из Ахена, где он принимал ванны от подагры. Он сообщает, между прочим, что в Кёльне и Дюссельдорфе, где рабочие союзы реорганизованы под руководством двух нам не известных молодых адвокатов, ждут с нетерпением моей брошюры против Фогта. Такое же известие привез Боркхейм из Швейцарии. Лассалю, наседающему на меня, я написал, что нет никакой другой возможности (и это действительно так по письмам Зибеля), кроме печатания в Лондоне, откуда Печ организует распространение в Германии обычным путем (Лейпциг), а за границу непосредственно. Но для этого нужны деньги. В ответ я и получил это его письмо. Но так просто он не отделается. Я напишу ему сегодня снова. Он должен любой ценой достать, по крайней мере, 30 фунтов. Боркхейм дает 12 фунтов. Этим была бы уже покрыта большая часть издержек. Прилагаю хиршфельдовский пробный оттиск. Лист обойдется в 41/2 фунта, по зато и вмещает он столько, сколько обычных два листа. В бесконечно длинном письме Лассаля прочти последние заключительные страницы, где он делает мне большие комплименты по поводу моей политической экономии. Но, по-видимому, многое из области политической экономии - для меня это ясно из его фраз - он не понял.
Привет.
Твой К. М.
Кстати. «Neue Preusische Zeitung» пишет, что «Demokratische Studien» (Валесроде, Бамбергер, Лассаль, Фогт, Грюн, Оппенхейм и т. д.) написаны восемью природными и двумя искусственными евреями.
14:27 19.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 15 сентября 1860 г.
Дорогой Мавр!
Печатания твоей брошюры в Лондоне надо во что бы то ни стало избежать. Я еще раз только что написал Зибелю. Во-первых, вещь будет сейчас же, может быть уже на границе или в Лейпциге, конфискована, а во-вторых, если этого и не случится, распространение снова будет поставлено так отвратительно, что никто вещи не увидит. Мы уже сто раз проделали опыт с эмигрантской литературой, и всегда получалась та же безрезультатность: всегда деньги и труд выбрасывались в помойную яму, а нам доставались одни неприятности. А потом, откуда же взять деньги? Судя по твоему письму, понадобится свыше 50-60 фунтов, а Лассаль, конечно, 30 фунтов не достанет. И вообще вещь должна быть написана так, чтобы она могла печататься и распространяться в Германии. Какая польза от ответа Фогту, если никто его не увидит? И я совершенно не понимаю, почему содержание книги должно носить такой характер, чтобы она подверглась конфискации. Даже при теперешнем положении печати ты можешь сказать достаточно, чтобы разозлить пруссаков до смерти, а это куда лучше, чем удовлетворение in partibus ( in partibus infidelium - вне реальной действительности, за границей (буквально; «в стране неверных» - добавление к титулу католических епископов, назначавшихся на чисто номинальные должности епископов нехристианских стран), которое не доходит до публики и которое ты доставляешь, так сказать, в частном порядке себе самому.
История со священным союзом весьма неприятна и окажет колоссальную услугу Бонапарту во Франции*. История с Гарибальди - единственное спасение. Но мне любопытно, что скажут либеральные филистеры в Пруссии об ее новом подчинении России. Впрочем, таких подлых газет, как берлинские, нет во всем свете; кажется, под конец и Проныру они стали выводить из себя. Говорю тебе, что «National-Zeitung» или «Volks-Zeitung» просто невозможно взять в руки: за тысячу шагов несет от них нудной галиматьей и умничающей пошлостью.
И г-н Микель произносит в Национальном союзе громкие речи, проникнутые присущей этому союзу истинной мудростью. А Генрих обрел, наконец, свое настоящее мировоззрение.
Поклон твоей жене и детям.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 20 сентября [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
Несмотря на большое расстройство моих денежных дел, я отправил жену и детей на неделю в Гастингс. Оставить их там на более продолжительное время не позволяют средства. К сожалению, у них там почти все время дожди.
Подробнее напишу тебе, вероятно, завтра.
Страшно тороплюсь.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС-ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 25 сентября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Семья вчера благополучно вернулась.
Кошута, благодаря вмешательству Мадзини, выпроводили; он был подослан Бонапартом.
Гарибальди следовало-де оставить и стороне Рим и двинуться прямо на Венецию126.
Теперь относительно Фогта.
Вещь печатается здесь.
1. Деньги. Мне придется заплатить всего 25 фунтов. 12 от Боркхейма, 8 обещал мне Лассаль. Остается 5. Остальные расходы по печатанию и рассылке берет на себя книгоиздатель Печ. В прибылях, за вычетом и уплатой издержек производства, мы участвуем поровну. Я поставил теперь это Печу в качестве непременного условия, при котором я согласен издать вещь в Лондоне.
2. Конфискация этой вещи не грозит. Это было недоразумение со стороны Лассаля. Я, наоборот, писал ему, что конфискация вещи не грозит, но что в Берлине она не может быть издана, так как из-за процесса коммунистов ни один тамошний издатель не возьмется печатать ее.
3. Мы живем уже не в эпоху 1850-1858 годов. У Печа есть комиссионеры в Лейпциге, Берлине и Гамбурге. Поэтому вещь будет распространяться в Германии обычными средствами книжной торговли. В Бельгию, Швейцарию и Америку Печ отправит ее непосредственно через своих тамошних комиссионеров, чем будет достигнута большая экономия времени. Об объявлениях в газетах, уведомлениях книготорговцев и т. д. позаботятся отсюда при моем участии. Зибелю мы пошлем 50 экземпляров для рассылки по газетам и т. д. Конфискацию я считаю невозможной. Фогт - не принц-регент, а Штибер официально находится в немилости. В политических вопросах я нарочно держу себя сдержанно.
4. Мы экономим время, так как в Германии могли бы еще месяцы уйти на поиски; затем - время на корректуру и т. д. Это - первое издание Печа (наряду с памфлетом Боркхейма против Абу), и уже в своих собственных интересах он будет стараться изо всех сил.
5. Если вещь пойдет хорошо, на что я имею все основания рассчитывать, Печ будет издавать твои или мои брошюры по-немецки или по-английски, и таким образом будет положен конец удушению нас немецкими издателями (два листа уже напечатаны).
Мне кажется поэтому, что на сей раз нужда стала добродетелью. Как ты думаешь? Я полагаю, что «По и Рейн», как и «Савойя» и т. д., наделали бы гораздо больше шума, появись они здесь, в Лондоне.
Привет.
Твой К. М.
Кстати! Ты прав, что «Экс-имперский Фогт» заглавие неподходящее. «Карл Фогт» кажется мне неудобным, потому что я не хочу поставить «Карл Маркс» под «Карлом Фогтом».
Поэтому я хочу озаглавить книгу: «Да-Да Фогт». Да-Да - это, как я говорю в главе, посвященной критике фогтовских «Исследований» ( «Исследования о современном положении Европы»), арабский писатель, которым Бонапарт пользуется в Алжире точно так же, как Фогтом в Женеве. Да-Да заинтригует филистера и звучит комично. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 1 октября 1860 г.
Дорогой Мавр!
Куда же уезжала твоя семья, которая теперь благополучно возвратилась? Я ничего не знаю. Вероятно, на взморье или в деревню? Надеюсь, что поездка пошла на пользу.
«Военно-морской флот» теперь очень некстати. Я увяз в хлопотах с адвокатами по делам предприятия, - что здесь за волокита, о том в Германии и понятия не имеют, - а как раз на этой неделе господа эти должны навалить на меня целую массу документов и т. д. Однако сделаю все, что смогу, но очень скоро это получиться не может, так как я совсем не в курсе дела.
По вопросу о Фогте: должен признаться, что твое заглавие мне совсем не нравится. Если ты хочешь дать ему кличку, то она должна быть понятной до чтения книги или же встретиться в самой книге после объясняющего ее места. Я думаю, что чем проще и непритязательнее будет заглавие, тем лучше, но кроме Фогта в нем должен быть, по возможности, упомянут Бонапарт или, по крайней мере, Плон-Плон. Если «Карл» Фогт тебя стесняет, назови его «Господин Фогт», хотя я не вижу, почему «Карл» [Carl] не может стоять перед «Карлом» [Karl], - шутить по этому поводу над тобой никто не станет.
Печатание в Лондоне: у меня нет никакого доверия к издательству, которому мы должны ссудить все деньги или половину денег. Прилагаемое письмо Зибеля покажет тебе, что он еще далеко не считал дело безнадежным, наоборот - он только ждал инструкций, чтобы начать действовать (верни его, так как я еще не ответил). Я слишком часто наблюдал, что значит печатание за границей, и боюсь, что и на этот раз дело пойдет точно так же. Если Фогт составил исключение (а его вещь все-таки печаталась во Франкфурте), то его поддерживала пресса, чего с нами, наверное, не будет. Кроме того, так как г-н Печ должен будет за объявления и т. п. платить, то не так-то легко будет заставить его помещать много объявлений.
Вот увидишь. Во всяком случае в Германии у тебя безусловно давно уже был бы издатель, если бы ты хорошенько расшевелил Зибеля, а это я все же считаю лучшим; да и маленькая типография Хиршфельда не может печатать скоро. Но дело сделано, и теперь остается ждать, что выйдет. В объявлении, мне кажется, помимо заглавия, не надо прибавлять ничего, кроме названия глав, - этого вполне достаточно. И, прежде всего, гони, заканчивай скорее.
Ламорисьер позорно застигнут врасплох пьемонтцами. Он был совершенно не подготовлен к нападению с их стороны, прикрывался только против Гарибальди и занимал плохие цитадели городов мелкими гарнизонами, способными справиться разве только с местными восстаниями. Отсюда ряд капитуляций. Везде пьемонтцев было шесть против одного. У Кастельфидардо австрийцы прекрасно дрались, также и в Анконе, которая даже не укреплена с береговой стороны, а в общем папская армия доказала, как мало можно сделать даже с отчасти и хорошими, но разношерстными войсками, состоящими под командованием различных иностранных офицеров. Правда, пьемонтцев было три против одного.
Гарибальди в военном отношении, по-видимому, начинает выдыхаться. Свои хорошие войска он так рассредоточил по сицилийским и неаполитанским батальонам, что у него уже нет ничего организованного; как только он подойдет к сколько-нибудь защищенной линии реки с крепостью, которой он не овладел, вроде Капуи, ему придется остановиться. Серьезного в этом пока еще ничего нет, так как 30000 неаполитанцев не могут жить на маленькой полоске и в течение двух недель должны будут либо распасться, либо идти вперед, что им не удастся. Но к Квириналу, если не случится чего-либо совсем непредвиденного, Гарибальди вряд ли подойдет так скоро. А тут еще вопли кавуровцев: эти жалкие буржуа способны сделать вскоре его положение совершенно невыносимым, так что он должен будет на худой конец атаковать раньше, чем будет в состоянии победить. Между тем важно было бы разбить неаполитанцев как можно скорее, а затем добиться братания с пьемонтцами раньше, чем к ним прибудет Виктор-Эммануил, иначе будет поздно, и они останутся верны Виктору-Эммануилу. Но в высшей степени важно, что Гарибальди открыто относит французов в Риме к той же категории, что и австрийцев в Венеции; удастся ли ему сейчас же выгнать их или нет, это уже не так важно.
В Австрии дела идут превосходно. Один филистер из Национального союза, рейнский пруссак, живущий в Баварии (Франкония), рассказывает, что мюнхенцы, ездившие недавно в Вену на праздник железнодорожников и относившиеся с полным доверием к отчетам аугсбургской «Allgemeine Zeitung» об австрийских делах, вернулись в полном смущении, - там все оказалось совсем другим. Австрийцы заявили им, что все это - шарлатанство и что положение там стало невыносимым. У австрийских буржуа будто бы имеется уже и специальное лекарство от финансовых затруднений: в Австрии 20 процентов всей земельной собственности принадлежит попам, и ее следует конфисковать. Можно ли представить себе более блестящее революционное положение? Чего стоит по сравнению с такой программой все мудрствование пруссаков вкупе с их Национальным союзом?
Из произведений принца Фридриха-Карла и г-на Вальдерзее я убедился окончательно, что пруссаки так чудесно организовали и выдрессировали свою армию, что неизбежно будут побиты. Чтобы помочь беде, заключающейся в сорокапятилетнем отсутствии военного опыта, они создали себе искусственную, условную войну в виде маневров, где все по-иному, чем в действительной войне, где солдат и офицеров прямо учат воздерживаться от активных действий по всякому поводу и где им вколачивают совершенно неверные представления и понятия. Например, на маневрах солдаты, понятно, не могут вламываться в дома и занимать их; поэтому дома отмечаются, как занятые, тем, что солдат расставляют снаружи вокруг них.
Один прусский капитан в Шлезвиге, получив приказ в бою занять мызу, аккуратно расставил своих людей снаружи вокруг забора, как на маневрах! Это Вальдерзее сам видел. Вообще же принц Фридрих-Карл как солдат - недурной парень в ненавидит прусскую муштровку. Но стоит ли он чего-нибудь в качестве командира - это трудно сказать.
Твой Ф. Э.
23:18 19.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 2 октября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Ты, вероятно, одного моего письма не получил, так как я писал тебе, что моя семья уезжала на неделю на взморье.
Письмо Зибеля произвело на меня впечатление, обратное тому, какое оно произвело на тебя, а именно впечатление беспомощности. Мейснер из-за «Demokratische Studien» находится прямо во враждебном лагере. Кроме того, из его частного разговора с Зибелем следует, что он ожидал «достойного» обсуждения и считает Фогта великим человеком. О. Виганд - мой личный враг, и несколько лет тому назад, на мое предложение издать «18 брюмера» (даже даром), написал мне грубый ответ. Эльберман в Бонне - чистая иллюзия. Боннский меридиан мне знаком. Вообще, судя по стилю, который укоренился за десять лет реакции, брошюру вряд ли можно издать в Германии (особенно из-за того, что у Зибеля нет связей с лейпцигскими издателями). А что получится, если рукопись будет путешествовать от одного к другому, причем выболтано будет все, а издатель может и не найтись или найдется после долгих блужданий! Конечно, Котту, Брокгауза или даже Кампе я предпочел бы г-ну Печу, но при данных обстоятельствах я и это считаю удачей. Боркхейм, человек очень деловой, питает большое доверие к Печу. Наконец, наши последние опыты в Германии вряд ли были очень ободряющими. С печатанием у Хиршфельда на этой неделе пойдет быстрее. У него на руках оставалась еще всякая всячина, которую пришлось заканчивать.
О заглавии я еще подумаю. То обстоятельство, что «Да-Да» должно заинтриговать филистера, нравится мне и кажется мне подходящим к системе презрительных насмешек. Но я еще тщательно посоветуюсь на этот счет со своей критической совестью ( По-видимому, Маркс имеет в виду свою жену Женни) (заглавие ведь печатается последним).
Я совсем прогорел. Было бы хорошо, если бы ты мог еще на этой неделе послать мне несколько фунтов.
Привет.
Твой К. М.
Бесстыдство газеты «Times», утверждавшей (вчера), будто Гарибальди потому так долго внушал «доверие», что «его считали выразителем тайных намерений Наполеона III», превосходит всякие границы. Клоун Эдвин Джемс в своем испуге докатился до самого Лондона, куда и прибыл третьего дня. Кошут поместил в плон-плоновской «Opinion nationale» письмо к Гарибальди, написанное в духе бонапартистов и по их поручению.
Твоей статьей о стрелках («Смотр английских стрелков-волонтеров») занялась вся лондонская пресса; ее отметил и министерский «Observer». Она произвела сенсацию. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 5 октября 1860 г.
Дорогой Мавр!
Прилагаю банковый билет на 5 ф. ст. E/L 33688, Манчестер, 12 января 1860.
Я выслал бы его уже раньше, но Гумперт взял у меня взаймы десять фунтов, и мне пришлось выждать пару дней, чтобы не обратить на себя внимание большим количеством сразу снятых со счета денег.
Что касается печатания в Лондоне, то самое главное, разумеется, чтобы вещь вышла, и притом скоро; но предпочтительнее было бы печатать в Германии, и этого безусловно можно было бы добиться. Как бы старателен ни был Печ, у немецкого издателя Мейснера, например (и он вовсе не такой филистер, каким ты его изображаешь, - просмотри хотя бы каталог его издательства), имеются в руках совсем иные средства, чтобы сломить заговор молчания. И уж никак я не могу считать за счастье, что партия вынуждена еще и капитал вкладывать, которого у нас и без того немного.
Что касается заглавия, то я повторяю, что самым неудачным является во всяком случае такое заглавие, которое можно понять лишь после того, как прочтешь половину книги. Это мое мнение определенно разделяет Лупус. Филистер уже давно не настолько интересуется Фогтом, чтобы ломать себе голову над загадкой, почему ты называешь его Да-Да. Единственное, что может сделать Фогта интересным, это его связь с Бонапартом и Плон-Плоном, и это ты должен подчеркнуть в заглавии, чтобы возбудить любопытство филистера. С системой презрительных насмешек в заглавии ты вряд ли добьешься чего-либо иного, кроме вычурного или искусственного заглавия. Простое заглавие, несомненно, лучше всего; презрительных насмешек будет достаточно в самой книге.
Итак, отец Гарибальди опять расколотил неаполитанцев и взял 2000 пленных. Влияние этого парня на войска должно быть баснословно. Очень хорошо, что скомпрометированы и Тюрр, и теория Рюстова, а то последний непременно вбил бы себе в голову, что он должен стать немецким Гарибальди; среди буржуазных республиканцев этот человек мог бы стать опасным. Королю-бомбе (Фердинанду II), видно, тоже скоро придет конец; его войскам скоро нечего будет жрать, и они начнут разбегаться; маленький округ не может прокормить их. Больше пока по поводу этой истории ничего не скажешь. Нельзя, впрочем, отрицать, что re galantuomo ( король-джентльмен (имеется в виду Виктор-Эммануил II)) играет свою роль с большой решимостью, раз он направляется теперь в Неаполь.
Успех моей статьи о стрелках создался не совсем сам собой. Я разослал журнальчик, резко отметив статью красным, главным лондонским и здешним местным газетам и написал им приблизительно следующее: «Английский корреспондент «Allgemeine Militar-Zeitung» приветствует редактора газеты... и позволяет себе обратить его внимание на свою статью в «Volunteer Journal» (экземпляр которого посылается почтой) о смотре в Ньютоне. Так как это первая профессиональная оценка иностранной военной газетой волонтерского движения, то, быть может, она представит некоторый интерес». Разумеется, я сделал это совершенно анонимно. В «Times» я не писал, но эта газета все же поместила выдержку из статьи.
Зибель прислал портрет своей невесты; очень хороша - Мария-Антуанетта с совсем незначительным уклоном в сторону непорочной Евгении, при этом очень мужественна: она будет держать мужа под башмаком. Он еще надивится этому «разумному существу». Г-жа баронесса, ее мамаша, была модисткой и продавщицей магазина в Дюссельдорфе и будто бы частенько после обеда выпивает в саду пивной Кюппера три-четыре кружки пива. Такова обывательская молва.
По новейшим данным, Гарибальди - внук или правнук д-ра Жозефа Баттисты Мариа Гарибальди из Аяччо, который был послан королем Теодором Нёйхофом в Германию, женился в Вестфалии на Катрине фон Нёйхоф и после падения своего шурина поселился в Ницце.
В лице у него действительно есть что-то вестфальское. Эвербек и Виллих, каждый в своем роде, - карикатуры Гарибальди.
Сердечный привет твоей семье.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 25 октября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Первый месяц работа у Хиршфельда подвигалась очень медленно; во-первых, потому, что сбежал наборщик Цинн, и у Хиршфельда оказалось очень много работы, а кроме того. каждый мой лист составляет больше двух обычных печатных листов. Но все же на прошлой неделе я заключил с ним письменный договор, согласно которому к 15 ноября все должно быть закончено.
Как ты думаешь, дойдет этой осенью дело до войны?
Я так по уши занят корректурами и беготней по личным делам, что для писем к тебе пока остается очень мало времени.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 5 ноября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Надеюсь, что с тобой не случилось никакого несчастья, а то от тебя ничего не слышно.
Привет.
Твой К. М.
Видишь, что получилось бы, если бы я понадеялся на Зибеля. Уже больше двух недель, как я запросил его, согласен ли он взять на себя доставку (рассылку) экземпляров в газеты и т. д. в Германии (и в какие?). Ответа, конечно, нет. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 13 ноября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Из твоего письма вижу, что у тебя самого с деньгами плохо. И все же, так как мне уже нечего закладывать, я вынужден просить тебя прислать обещанные 5 фунтов, по возможности, в течение этой недели. В ближайшую субботу (17 ноября) мне надо платить по векселю Хиршфельду 25 фунтов, а у меня нет еще всех денег.
Книга (12 листов, обычных же печатных листов - 24) будет готова на следующей неделе. Главу о процессе, занимавшую первоначально несколько страниц, я, в связи с решением верховного суда, полностью переделал. Теперь она занимает около печатного листа.
Твой вопрос относительно брошюры Ломмеля, о которой ты больше ничего не слыхал «и которая стоила денег», является как бы упреком мне. Прежде всего, если и не выручено ни сантима, зато без помощи Ломмеля я бы не смог написать важнейшую для разоблачения личности Фогта главу - «Агентуру». В связи с моим перекрестным допросом этому человеку пришлось написать по меньшей мере сорок писем. Помимо этого он мне переслал свое заявление против Фогта, предназначавшееся первоначально для «Allgemeine Zeitung». Я не вижу оснований к тому, чтобы люди, совершенно посторонние для нашей партии, обязаны были работать на нас даром. Впрочем, Печ мне вчера сообщил, что он уже распродал на дватри фунта, а остаток (он только что дал о брошюре новые объявления в Германии), то, что не удастся распродать, он, во всяком случае, сбудет в Соединенные Штаты и в Австралию.
В вопросе о заглавии я тебе уступил и (вчера) поставил «Господин Фогт». Моя жена была решительно против этого и настаивала на «Да-Да Фогт», сделав весьма ученое замечание, что даже в греческих трагедиях часто на первый взгляд нет никакой связи между заглавием и содержанием.
Не знаю, видел ли ты «Stimmen der Zeit» Колачека. Статья «Кричащие ура» (в которой плохо приходится нашему другу Лассалю) благодаря одному сообщенному в ней факту действительно дает ключ (хотя осел Колачек позабыл отметить это) к пониманию мотивов, заставивших Фогта продаться Бонапарту. В начале 1858 г. в Женеве было основано акционерное общество «Цемент», что-то вроде заурядного кредитного банка, разбазаривающего вклады своих клиентов. Помимо директора, имя которого не называется, вторым директором был Фогт. К концу 1858 г. господа директора растранжирили весь капитал, обанкротились.
Директор-распорядитель был арестован. Грозил уголовный процесс. Фогт из Национального совета в Берне бросился в Женеву. Фази замял дело. Акционеры не получили ни сантима.
Из той же самой статьи «Кричащие ура» [«Juchheisten»] (почему Колачек, который, между прочим, продался Австрии, не называет их «Juchheiten»?) я вижу, что «Ура, в Италию!» (я не мог заставить себя прочесть предоставленные Боркхеймом в мое распоряжение сами «Demokratische Studien» фогтовской клики), то есть, парижский банкир «Л. Бамбергер», в 1848 г. редактор «Mainzer Zeitung», отвратительный альбинос, позволил себе говорить о «коммунистах на половинном содержании». Поэтому я дополнительно включил этого паршивца в число сообщников Фогта, вкратце описав его, а также добавил несколько плоских острот насчет других «кричащих ура» - Л. Симона, Гартмана (который сказал в Швейцарии Боркхейму, что Фогт убил меня) и Г. Б. Оппенхейма.
Привет.
Твой К. М.
16:54 20.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], Сити, 14 ноября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Бискамп позавчера женился - на американской проститутке. Всех ему благ.
Имандт прислал письмо. У него дочь; он стал тонок, как хлыст; все лето проболел, да и сейчас еще болен. Бедняга!
Боркхейм кланяется тебе. От своей фирмы он получил разрешение открыть собственную торговлю вином и просит тебя, если можешь, помочь ему в этом направлении (всевозможные сорта вин).
Больше ничего нового.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 21 ноября 1860 г.
Дорогой Энгельс!
С понедельника моя жена лежит в очень тяжелой нервной горячке. Вчера по предписанию д-ра Аллена я увез из дому всех троих детей, так как он боится заражения. Аллен говорит, что болезнь опасна, но надеется на выздоровление. Уже в минувшую субботу моя жена чувствовала себя очень нехорошо, я заметил у нее признаки лихорадки и хотел позвать доктора.
Но она не захотела. Так же было и в воскресенье. В понедельник я, разумеется, уже не стал больше ждать, да она и сама почувствовала, что дело идет не об обыкновенной простуде или о чем-либо подобном.
Семере здесь. Будет проездом и в Манчестере, тогда навестит тебя.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 23 ноября 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Большое спасибо за 10 фунтов и «Военно-морской флот» (превосходная статья).
Что касается болезни моей жены, то в одном отношении дело обстоит лучше, а в другом - хуже, чем я думал. Дело в том, что, пока не выяснился характер болезни, Аллен скрывал от меня ее действительную природу. Вчера это стало уже невозможно. У моей жены - оспа, и притом очень тяжелая, хотя ей дважды делали прививку (не говори об этом никому, кроме Лупуса). Потому-то Аллен и удалил сейчас же детей из дому. Это - ужасная болезнь.
Если Ленхен ( Елена Демут) заразится, я сейчас же отвезу ее в больницу. До сих пор я сам исполнял обязанности (главные) сиделки. Но так как меня это очень утомляет, то сегодня, получив 10 фунтов, я сейчас же нанял сиделку. В течение многих недель жена моя очень сильно нервничала, так как у нас было много неприятностей, и, таким образом, была повышена ее восприимчивость к заразе, которую она могла схватить в омнибусе, лавке или тому подобном месте.
Писать статьи для меня теперь почти невозможно. Единственное занятие, которым я поддерживаю необходимое душевное равновесие, это - математика. За последние недели я писал в «Tribune» de omnibus rebus ( о всякой всячине), главным образом о варшавском конгрессе, о положении в Польше, Италии, Франции и о денежном рынке ( «Напряженное состояние денежного рынка»). О Китае еще ничего не писал.
Доктор разрешил моей жене пить бордо маленькими дозами, так как она чрезвычайно слаба. Сегодняшняя ночь была ужасна, и я чувствую себя, по правде говоря, в настоящую минуту тоже больным.
Черт знает, как нам не везет.
Бедных детей я поместил у Либкнехтов, которые живут по соседству со мной и которым я ежедневно посылаю съестные припасы. В школьный пансионат они не захотели пойти из-за религиозных обрядов.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 26 ноября [1860 г.]
Дорогой Фредерик!
Состояние моей жены, насколько это возможно при данных обстоятельствах, улучшилось.
Это будет длинная история. Но то, что можно назвать сильным приступом болезни, прошло. Аллен полагает, что заражение объясняется единственно чрезмерным нервным возбуждением, в котором она находилась в течение многих месяцев.
Будь добр - отправь прилагаемое немедленно через Хекшера в «Reform».
Ты видишь по дате, что эту ерунду для «Reform» я написал еще в субботу. Собирался послать тебе это вместе с сопроводительным письмом, но мне стало внезапно так нехорошо, что писать я был не в силах. Аллен дал мне лекарство, и сегодня я опять здоров.
Привет Лупусу.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- В феврале 1860 г. я возбудил в Берлине дело о клевете против ответственного редактора «National-Zeitung» Ф. Цабеля. Мой адвокат, г-н юстицрат Вебер, выбрал сначала путь уголовного преследования. Постановлением от 18 апреля 1860 г. прокурор отказался от «вмешательства» против Ф. Цабеля, так как отсутствие публичного интереса не давало якобы для этого повода. 26 апреля 1860 г. его отказ был подтвержден обер-прокурором. Тогда мой адвокат возбудил дело в гражданском порядке. Королевский городской суд постановлением от 8 июня 1860 г. отказал мне в иске, так как действительно оскорбительные для чести «заявления и утверждения» Ф. Цабеля «состоят» будто бы «из простых цитат других лиц»; к тому же в них нет «намерения оскорбить». Королевский апелляционный суд объявил со своей стороны постановлением от 11 июля 1860 г., что форма цитат ничего-де не изменяет в вопросе о наказуемости статей, но что содержащиеся в них оскорбительные для чести места не относятся к моей «особе». Кроме того, «в данном случае» «нельзя предположить» намерения оскорбить. Королевский апелляционный суд подтвердил таким образом постановление городского суда, отказывающее мне в праве иска. Королевский верховный суд постановлением от 5 октября 1860 г., полученным мною 23 октября с. г., нашел, что «в данном случае» никакой «юридической ошибки» со стороны королевского апелляционного суда не «усматривается». Отказ в иске против Ф. Цабеля остался, таким образом, окончательно в силе, и до публичного судебного разбирательства дело не дошло. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 28 ноября [1860 г.]
Дорогой Энгельс!
Моя жена теперь вне опасности. Сообщи это сейчас же Лупусу и передай ему поклон. История будет тянуться долго, и, по словам Аллена, по выздоровлении она должна будет сейчас же уехать, по меньшей мере, на месяц.
Что касается меня, то вчера мне сделали повторную прививку, так как опасность заражения особенно грозит в течение десяти дней, считая со вчерашнего. То же и Ленхен. Обстоятельством, оказавшимся для меня весьма полезным, была отчаянная зубная боль. Третьего дня мне вырвали зуб. Субъект (его звали Габриелем) вытащил корни, причинив мне сильную физическую боль, но оставил торчать осколок. Из-за этого у меня болит и опухло все лицо и горло наполовину закрылось.
Этот физический гнет весьма усиливает способность к мышлению и тем самым силу абстракции, ибо, как говорит Гегель, чистое мышление, или чистое бытие, или ничто - тождественны.
На ближайшие десять дней строгость изоляции еще более усилена.
Писать в таком состоянии я, разумеется, не могу. А между тем вексель в 50 фунтов на Дана, учтенный два с половиной месяца тому назад, до сих пор еще не вполне отработан; так как у моей жены еще до ее болезни были всевозможные нервные недомогания, я не мог регулярно посылать корреспонденции и оказался в очень стесненном положении. Прошу тебя поэтому, по крайней мере в течение ближайших двух недель, писать по возможности чаще.
При нынешних обстоятельствах следовало бы, вероятно, написать моей старухе, но с тех пор, как она благодаря браку дочери впустила к себе в дом прусского унтер-офицера ( Иоганна Якоба Конради, мужа сестры Маркса Эмилии), она прекратила со мной всякие сношения из-за некоторых моих замечаний. Натиск кредиторов со всех сторон отчаянно усилился. Большая часть 10 фунтов ушла на то, чтобы утихомирить, по крайней мере, некоторых. Я не писал бы тебе об этом, ведь ты и без того делаешь больше, чем можешь, но как быть, что делать? Вдобавок я не могу ничего предпринять, ибо, как это ни странно (вероятно, это объясняется улучшением), не могу выходить из дому: именно теперь, когда я должен видеть жену как можно меньше (ей этого, разумеется, сказать нельзя), она требует, чтобы я все время был при ней.
Аллен полагает, что она не справилась бы с болезнью, если бы оспа не была ей привита два раза. При теперешних обстоятельствах он даже оспу считает за счастье. Ее нервное состояние, сказал он мне вчера, было таково, что эту болезнь он предпочитает нервной горячке или чему-нибудь в этом роде, что непременно случилось бы.
Бедные дети очень беспокоятся. В пятницу Аллен сделает прививку им и всей семье Либкнехта.
Большое спасибо за вино. Еще до получения его Аллен прописал мне вино и, кроме того, другое лекарство, не столь приятное.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 3 декабря 1860 г.
Дорогой Мавр!
Благодаря бог весть как сложившимся обстоятельствам я за последний месяц вынужден был брать так много денег, что теперь безусловно должен переждать несколько дней. По возможности я отправлю тебе завтра один фунт, а через несколько дней, когда это снова станет возможным, больше. Во всяком случае, в течение некоторого времени мне придется брать сразу лишь небольшие суммы; сейчас мне важно показать Эрмену, что я будто бы живу по средствам (чего я в прошлый балансовый год не делал); это - одно из средств при переговорах, и я ни в коем случае не должен его лишиться. Будь у меня какой-нибудь предлог - я бы попытался одолжить у Гумперта 5 фунтов на две недели, но мне это не удастся, не открыв ему настоящей причины. Да я и не знаю, водятся ли у него деньги в это время года. Я очень хорошо знаю, в каких ты тисках, и сделаю все, что смогу, - но 10 фунтов, которые я послал тебе на днях, уже записаны авансом на декабрьский счет, так что и этот месяц уже сильно переобременен. Однако завтра ты непременно что-нибудь получишь.
Я собирался написать для тебя сегодня вечером статью (в минувшую пятницу у меня был так воспален глаз, что о писании при газовом освещении не могло быть и речи), но только что пришел Семере, который кланяется тебе, и сегодня это тоже отпадает. Постараюсь по возможности написать завтра вечером.
Экземпляры книги (К. Маркс. «Господин Фогт») получил. Вещь эта превосходна. Особенно главы «Исследования» и «Агентура»; это сокрушительно. Об остальном подробнее в другой раз. Большую часть экземпляров уже роздал.
Твой Ф. Э.
00:09 21.02.2015
ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 5 декабря 1860 г.
Дорогой Мавр!
Прилагаю, наконец, пресловутый почтовый перевод на 2 фунта, адресованный на Черинг- Кросс; я не знал более близкого почтового отделения, производящего денежные операции, укажи мне какое-нибудь для дальнейшего.
Лупус специально просил сказать тебе прежде всего, что особенно ему понравилось, как ты разделался с Эдуаром Симоном. Чем больше я читаю книгу, тем больше она мне нравится. Но ужасны опечатки и описки. Один раз сказано русский император вместо австрийский.
Плохо также, что все иностранные слова, написанные твоей женой латинскими буквами, латинским шрифтом и напечатаны. Так делается во всех заграничных типографиях, и чтобы этого не случилось, надо делать специальное предупреждение.
Как здоровье твоей жены?
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 5 декабря 1860 г.
Дорогой Энгельс!
Большое спасибо за статью.
Здоровье моей жены гораздо лучше, и мне кажется, что вино помогает ей больше всякого лекарства. Только по ночам она еще очень мучается из-за нервного перенапряжения и бессонницы, иногда даже бредит.
Дети, бедняжки, все еще живут в ссылке. Я послал им в утешение пару бутылок вина.
Маленькая ( Элеонора Маркс) увидела позавчера, как я проходил мимо дома Либкнехта, и крикнула мне в окно: здравствуй, старина!
Кстати. Как только Фрейлиграт узнал о болезни моей жены (не зная, разумеется, что это за болезнь), он, разумеется, написал мне «трогательное» письмо. Но когда я ему послал «Господина Фогта», - разумеется (ты видишь, сколько у меня идей, когда слово «разумеется» трижды попадается в трех строках), с дружеской надписью, - а он мне написал по какому-то другому поводу, то он забыл даже словом обмолвиться о книге, по крайней мере засвидетельствовать получение ее. Чтобы затушевать это, он сделал в конце письма приписку: «очень спешу». Мне кажется, некоторые части книги довели его до белого каления. Вопервых, из-за его «нескромности» относительно Фогта, но главным образом из-за Фази. Он собирается весной переехать в Женеву. Спрашивается, не станут ли ему поперек дороги разоблачения фазиевской грязи?
В Лондоне, разумеется, много шумят насчет «недостойной» манеры моих нападок. Вчера было заказано двенадцать экземпляров паршивцем Трюбнером.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 6 декабря 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Большое спасибо за 2 фунта. Ближайшее отделение - это почтовое отделение, производящее денежные операции на Кэмден-таун.
Относительно отсутствия резюме ты вполне прав. Они были первоначально, но я вычеркнул их, когда увидел, что штука незаметно очень разрастается. Напечатанная обычным способом, эта вещь составила бы очень толстый том. Впрочем, ты увидишь, что в главе XI «Процесс» вся личная сторона дела так вдалбливается филистеру, что он во всю свою жизнь не забудет этого.
Что касается мосье Эдуара Симона, то эта собака в своей грязной статье (со злобой переводя слово «шпион» Техова) назвал тебя «постоянно занятым шпионом». Тогда я решил проучить этого прохвоста, так как оскорбления по твоему адресу злят меня еще больше, чем направленные против меня.
Впрочем, к слову сказать, как только Лупус одолеет книгу, я буду рад, если он сам напишет мне пару строк. Главное развлечение моей жены - письма по этому поводу. В общем ее здоровье улучшается, но медленно.
Г-н филистер Фрейлиграт, эта «бездушная вестфальская морда» (И. Фишарт. «Полное приключений грандиозное историческое повествование о деяниях и изречениях героев и господ Грангошира, Горгеллянтюа и Пантагрюэля», глава третья), написал мне вчера, между прочим, следующее: «Печ прислал мне твою книгу (отнюдь не брошюру). Большое спасибо! Судя по тому, что я уже успел прочесть, она, как я и ожидал, полна остроумия и злых шуток. Деталей такое обилие, что они несколько мешают составить общее впечатление. Разреши мне не входить в существо вопроса. Еще и по сей день я считаю прискорбным весь этот спор, и, как тогда, так и теперь, я стою в стороне от него».
Что ты скажешь о двух последних фразах? Негодяй еще раньше ведь знал о лжи Фогта и о подлости Блинда, видит теперь прямое доказательство этого и не хочет (о чем я его, кстати, вовсе не просил) «входить в существо вопроса». И он «стоит», «как тогда, так и теперь», «в стороне от этого спора». Мне что-то кажется, что он всего еще не прочел, а то бы он увидел, где он стоит. Секрет его близости с Блиндом (с Фогтом - Фази его, понятно, связывают коммерческие дела) мне теперь известен. А именно: во время шиллеровских торжеств Фрейлиграт напечатал свое стихотворение в 20000 экземпляров, что обошлось в 40-60 фунтов.
На этом он собирался сделать дельце. Но продал меньше сорока. Поскольку спекуляция таким образом провалилась, нужно было теперь «подсунуть» шиллеровскому комитету эти расходы, как правильно выразился Печ. А для этого Блинд оказался покорным орудием. Отсюда «контрлюбезность» бездушной вестфальской морды.
В списке опечаток ты найдешь опечатки, отмеченные тобою. Первоначально список был в три раза длиннее. Но так как это плохо выглядит, то мы сократили его. Во всем виноват Хиршфельд; он - мокрая курица, не умеющая справиться со своим наборщиком. Печ ему больше ничего не дает печатать.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ, 12 ДЕКАБРЯ 1860 г.
В Лондоне продан до сих пор 41 экземпляр.
Nota bene. «За кулисами» Ломмеля хорошо раскупаются теперь в Германии. Есть заказы даже из Риги.
Жене моей значительно лучше. Но дети смогут вернуться, вероятно, только через две недели. Сам я вынужден проводить с женой почти целый день и чувствую себя совсем неважно. Но это уладится, когда она снова придет в более нормальное состояние.
Аллен уже неделю тому назад отменил бордо и прописал портвейн. Было бы хорошо, если бы ты мог послать мне еще несколько бутылок портвейна.
Библиотека моя пришла. Она пока в таможне, так как таможенные чиновники еще не решили, могу ли я получить ее беспошлинно.
Поклон Лупусу.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 18 декабря 1860 г.
Дорогой Мавр!
Кроме Семере, в воскресенье приехал еще ко мне мой зять. Семере уехал сегодня в Ливерпуль, может быть, вернется еще сюда; зять мой уезжает завтра. Таким образом, я не был в состоянии написать статью. К субботе постараюсь написать что-нибудь об Австрии.
Лично Семере очень милый парень, с австрийским добродушием, а в Венгрии, в революционное время, он, может быть, был и энергичным, решительным и проницательным; однако, вне своей страны с его познаниями и идеями, конечно, далеко не уедешь; я, по крайней мере, не смог выжать из него чего-либо особо дельного. Комично, что он выступал в своей брошюре в бонапартистском духе, а теперь снова совершенно переменился. Между прочим, он спросил меня, какого я мнения о следующем предложении: что бы я сказал, если бы дела сложились так, что, при распадении империи, Габсбурги остались только королями Венгрии, а немецкая Австрия вернулась бы в состав Германии? На это я, разумеется, ответил ему, что такое решение вопроса было бы для нас вполне приемлемым, и мы с удовольствием подарили бы венграм всю эту разбойничью шайку. Его сделки с вином здесь очень удались; рекомендация Кобдена и знакомства, которые он завел у Кобдена в Париже, очень облегчили ему дело.
При малейшей возможности пошлю тебе завтра снова два фунта; сегодня, к сожалению, уже слишком поздно.
Поклонись своей жене, которая, надеюсь, поправляется, и девочкам.
Твой Ф. Э.
Кстати о портвейне! Сейчас у меня нет ничего подходящего. Постараюсь отыскать завтра что-либо хорошее и сейчас же вышлю. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 18 декабря 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Жене моей значительно лучше. Аллен полагает, что дети смогут вернуться в воскресенье или понедельник - двойное хозяйство не только очень неудобно, но и дорого. Тогда я снова начну сам писать корреспонденции в «Tribune», которая за пять недель получила всего две статьи. Если можешь, напиши еще одну до субботы.
Вот уже два дня, как я лежу в постели и принимаю лекарства, но Аллен говорит, что ничего серьезного нет и что через 3-4 дня я поправлюсь. Это последствие возбуждения и т. д.
Что касается твоего мнения о Семере, то совсем по секрету сообщу тебе, что я его вполне разделяю. Самое комичное, что это я, иронически, сделал ему предложение, чтобы они взяли Габсбургов себе и сделали Пешт местом последнего прибежища для них.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 19 декабря 1860 г.
Дорогой Мавр!
Прилагаю 2 фунта на Кэмден-таун.
Чем больше я читаю книгу, тем труднее мне представить себе, как Фогт выпутается из этой истории, которая «никогда не будет опубликована». 41 экземпляр в Лондоне за пару дней - это очень много; теперь, вероятно, продано еще больше. Это, конечно, лучшее полемическое произведение, какое ты когда-либо написал; его стиль проще, чем в «Бонапарте», и все же, там, где это нужно, оно так же эффектно.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 19 декабря 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Спасибо за 2 фунта; я послал Ленхен за ними в почтовое отделение.
Аллен полагает, что у моей жены не останется никаких следов оспы. Она, разумеется, еще больна (а ведь при выздоровлении больные становятся более беспокойны и нетерпеливы), но течением болезни Аллен вполне удовлетворен.
Что касается меня (самым ужасным была бессонница), то уже сегодня - после нормально проведенной ночи - чувствую себя намного лучше и надеюсь через два, самое большее три дня быть снова здоровым.
Так как эту неделю я был слишком болен, чтобы выходить, то не знаю, как шла в Лондоне продажа книги. Но Либкнехт рассказал мне, что лондонское Общество рабочих купило на этой неделе 6 экземпляров для своей библиотеки.
Циммерман из Шпандау (теперь адвокат в Лондоне), бывший депутат парламента, закадычный друг Фогта, прежде большой хулитель «Volk» и моей особы, давал на прошлой неделе, в присутствии адвоката Хёхстера (известен по Эльберфельду, теперь очень занятой адвокат в Париже), обед, на котором был и наш друг Рейнлендер. Циммерман заявил: Блинд окончательно скомпрометирован. Что касается Фогта, то он не хотел верить в его продажность, хотя легкомыслие и тщеславие этого господина ему известны. Но теперь моя книга убедила его, что Фогт самый обыкновенный «шпион», только размерами жалованья отличающийся от заурядного шпиона и т. д. Он (Циммерман) написал и своим знакомым в Швейцарии, чтобы г-н Фогт не сомневался насчет его мнения о нем.
Бухер написал Боркхейму, что доказательства против Фогта вполне основательны. Кроме того, моя книга уничтожила все «предрассудки, которые у него были насчет агитационной деятельности Маркса». В обоих этих аспектах он высказал свое мнение в кругу камберуэллского купечества (которому он читает лекции по истории немецкого права), а также написал об атом «влиятельным лицам в Германии».
За время своего испытания - за последний месяц - я читал всякую всячину. Между прочим, книгу Дарвина о «Естественном отборе». Хотя изложено грубо, по-английски, но эта книга дает естественноисторическую основу для наших взглядов. Напротив, «Человек в истории» А. Бастиана (три толстых тома, автор - молодой бременский врач, совершивший многолетнее кругосветное путешествие), с его попыткой «естественнонаучного» объяснения психологии и психологического объяснения истории, - плохо, сбивчиво, бесформенно.
Лассаль, от которого я несколько недель тому назад получил письмо, очень болен. У него была не подагра, а воспаление кости? Пишет, что издает у Брокгауза «большой и важный труд» в двух томах (Ф. Лассаль. «Система приобретенных прав»). Семнадцать часов он - в постели, три часа на ногах и занят корректурой «большого и важного». Думаю, что книга против Фогта, которую я ему послал, вряд ли пригодна для облегчения его боли. Но что делать, если он берлинский «идеальный политик»?
Привет.
Твой К. М.
15:38 21.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 23 декабря 1860 г.
Дорогой Фредерик!
Большое спасибо за вино и 5 фунтов. Моя жена находит портвейн превосходным.
С сегодняшнего дня я снова чувствую себя здоровым.
Кейль пишет из Лейпцига, что сейчас же по прибытии книги* было продано 120 экземпляров.
Рихтер из Гамбурга (из «Reform») пишет, что на нее большой спрос.
Жена моя шлет тебе поклон.
Твой К. Маркс ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 26 декабря 1860 г.
Дорогой Фредерик!
В Лондоне, как сказал мне вчера Печ, до сих пор продано 80 экземпляров. Зато он жалуется, что в Манчестере - «так-таки решительно ничего».
В немецких газетах, насколько я знаю, до сих пор не появлялось ничего, за исключением «Reform», которая дала ряд заметок (благожелательных) и обещала на следующей неделе длинную статью. Курьезно вышло с аугсбургской «Allgemeine Zeitung». Она получила две обстоятельные критические статьи: одну - от паршивца Бискампа, другую, для приложения - от г-на Л. Бухера. Но до сих пор ни слова. Однако посмотрим.
Итак.
1. Л. Симон. Книга была уже почти совершенно готова, когда я однажды, поздним вечером, отправившись к Хиршфельду из-за корректуры, забежал сначала на минутку в Сити в контору друга Рейнлендера. Он с весьма веселым видом рассказал мне, что из Парижа приехал в Лондон молодой Хёхстер (сын адвоката) и поступил здесь в одно предприятие. Рейнлендер знал Хёхстеров, отца и сына, очень хорошо еще со времен Парижа. Молодой Хёхстер, которого я впоследствии как-то видел у Рейнлендера, - безобидный малый, без всяких политических не только взглядов, но даже представлений. Он был служащим у банкира Кёнигсвертера или у кого-то в этом роде (в данный момент я не вполне точно помню эту известную бонапартистскую фамилию), где Людвиг Симон был старшим конторщиком. Рейнлендер расспросил Хёхстера о кроткой Кунигунде. Ах, сказал тот, мы в конторе его не любим. Хотя он и старший в конторе, он так труслив, что шагу не сделает без хозяина, мало понимает в деле, раздражителен, а кроме того большую часть своего времени занимается политикой. Знаменитый Э. Абу бывает у него почти каждый вечер, работает с ним вместе; я сам видел, как они просматривали корректуру одного из своих совместных произведений. Из перекрестного допроса, учиненного Рейнлендером, выяснилось, что этим совместным трудом является «Пруссия в 1860 году». В бонапартистской конторе Кёнигсвертера Людвиг Симон вроде как хвастался своими отношениями с Э. Абу, и далекий от всяких подозрений молодой Хёхстер, в политике новорожденный младенец, полагал, что он рассказывает Рейнлендеру нечто весьма лестное для Л. Симона. Самое забавное, что впоследствии на обеде у Циммермана (куда Хёхстер-младпшй не был приглашен) Рейнлендер с самым наивным видом спросил старого Хёхстера, что он думает о моих разоблачениях в отношении Л. Симона?
Хёхстер-старший заявил, что он уже много лет принципиально не занимается больше политикой, которая уже два раза разоряла его, но мои разоблачения кажутся ему невероятными.
Однако Рейнлендер настаивал, что у меня есть очень «верный» источник.
2. Блинд отомстил самым страшным образом. Он заявил, что прекращает свои дела с Печем и компанией. Такова «месть слепого человека». Старый Жижка!
3. О Фрейлиграте, - который будет сегодня наслаждаться пластырем, налепленным тобою на его бездушную морду, - и о материальной подоплеке их близости с Блиндом, если не ошибаюсь, я писал уже ранее. Вот точно, как обстояло дело.
Во время шиллеровских торжеств (1859) благородный поэт предложил через своего агента Блинда небезызвестную тебе кантату первоначально дирекции Хрустального дворца.
Дирекция должна была уплатить ему наличными 40 ф. ст. за разрешение напечатать знаменитую кантату и продавать ее в Хрустальном дворце в день шиллеровского торжества. Право дальнейшего распространения меркантильный поэт оставил за собой. Дирекция вежливо поблагодарила за любезность и предложила г-ну Фрейлиграту заняться самому продажей своей кантаты.
Тогда благородный муж, по-видимому, уже за собственный счет, дал напечатать Хиршфельду 20000 экземпляров этой дряни. Издержки производства составили 40 фунтов. По плану благородного поэта половина выручки предназначалась для шиллеровского учреждения, вторая же половина - его propriis laribus ( домашним богам), так что за вычетом издержек (цена за экземпляр была 6 пенни) поэт для себя самого рассчитывал на чистую прибыль в 210 ф. ст., а сверх того протрубил бы еще по всей Германии о своем великодушии.
Но расчет был сделан без хозяина. Во всей Англии разошлось, может быть (всегонавсего), несколько сот экземпляров, и то при сильном нажиме на ряд лиц.
Итак, дела были крайне плохи. И тут-то Блинд начал орудовать с утра до вечера и с вечера до утра, чтобы принудить лондонский шиллеровский комитет к уплате расходов по печатанию, что ему, наконец, после ожесточенных споров и удалось. Hinc illae lacrimae.
Всю кучу находящихся на складе экземпляров Фрейлиграт передал для сбыта своему слепому другу, и сей неутомимый плутишка с помощью интриг устраивает еще в ноябре (1860) в Лондоне собственное шиллеровское торжество только для того, чтобы сбыть фрейлигратовскую макулатуру. Неудивительно, что Фрейлиграт, как прежде, так и теперь, «стоит близко» к своему Блинду. Фрейлиграт лучше всякого другого разбирается в своих личных выгодах, и для него торгашеские интересы (включая сюда, разумеется, и поэтическую славу) прежде всего.
Упомяну еще об одном очень характерном для Блинда фарсе, разыгранном им при данных обстоятельствах.
Не предупреждая друга Фрейлиграта и друга Кинкеля, глубокомысленный Блинд втихомолку (из известного стофунтового фонда) дал напечатать кое-что предварительное или предварительное кое-что о Шиллере и Блюме. Поутру, в половине восьмого, когда еще все спали сном праведников, он поставил у входа во дворец ящик со своей «радикальной листовкой». Одолженные у «Morning Advertiser» рассыльные были поставлены около ящика, и каждому посетителю совали в руки эту мазню. Если кто-нибудь осведомлялся о цене, то, в зависимости от его внешнего вида, с него взималось то 6 пенни, то 3 пенни, вплоть до одного пенни. А кто не спрашивал, тот получал эту мазню даром. Итак, еще раньше, чем дошла очередь до кинкелевской речи или фрейлигратовской кантаты, баденский хитрец сумел, выскочив вперед, всем встречным и поперечным навязать свой хлам.
Привет. Дети снова дома. Поклон Лупусу.
Твой К. М.
Спасибо за статью (Ф. Энгельс. «Австрия. - Развитие революции»). ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 3 января 1861 г.
Дорогой Фредерик!
Смерть прусского короля ( Фридриха-Вильгельма IV) очень кстати. Что скажешь ты на этот счет?
Жене с каждым днем лучше, хотя она еще очень слаба. Я в субботу опорожнил последнюю склянку лекарства.
Борхардта надо еще взгреть.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 7 января 1861 г.
Дорогой Мавр!
Наши старые враги не избежали заслуженной ими участи.
Главным редактором в бозе почившей газеты «Strasburger Korrespondent» состоял, согласно сообщению аугсбургской «Allgemeine Zeitung», «некий г-н Вольферс из Кёльна» - достопочтенный Вольферс из газеты Дюмона. Не можешь ли ты заставить Бискампа сообщить это аугсбургской «Allgemeine Zeitung», а также и то, что субъект этот вовсе не уроженец Рейнской провинции, а паршивый бельгиец?
Шванбек издох в припадке белой горячки. Добропорядочный Брюггеман пропал без вести и забыт, а Вольферс открыто состоит на содержании у Бонапарта - чего тебе еще надо?
Король Вильгельм I теперь, пожалуй, также не преминет порядком осрамиться. Когда он говорит берлинцам, что произошло много нежелательного, то при этом, очевидно, имеет в виду вынужденную отставку Штибера. Кстати! Еще один «приятель» - птица Грейф, по сообщению «Neue Preusische Zeitung», слег от тяжелого апоплексического удара.
Хорошее предзнаменование, когда громы небесные обрушиваются на эту публику. Что смена царствования так славно идет рука об руку именно с австрийской революцией - это замечательно. Даже «Wochenschrift des Nationalvereins» заявляет теперь, что если Пруссия как следует не поторопится, Австрия станет во главе Германии. В Австрии дела идут превосходно. Этому как нельзя более благоприятствует столь упрямый в своей нерешительности осел Франц-Иосиф. События развиваются великолепно, они захлестнут г-на Бонапарта точно так же, как и милейшего Франца.
В Северной Америке дело также становится интересным. С рабами, должно быть, дело обстоит очень скверно, если южане решаются на такого рода рискованную игру. Малейшего партизанского вторжения с Севера достаточно, чтобы все было охвачено пламенем. Во всяком случае рабству, так или иначе, очевидно, скоро будет положен конец, а затем такая же участь ожидает и производство хлопка. Как это отразится на Англии, - скоро будет видно. И во времена столь мощных движений этот осел Бонапарт надеется еще долго ловить рыбу в мутной воде!
Большой привет.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ----------------------------------------МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 8 января 1861 г.
Дорогой Фредерик!
Что касается объявлений книготорговцев о «Господине Фогте», то я их видел пока только в «Reform», «Publicist», «Freischutz» и «Grenzpost». Впрочем, Печ в моем присутствии должен был написать всем, кому следует, и загадка разрешится в течение ближайших дней.
Он полагает, что дело не в газетах, а в книготорговцах, которые откладывают объявления до рождественских и новогодних праздников. В газеты же объявления попадают всегда только через руки того книготорговца, который ведает распространением книг в данной местности.
Но посмотрим!
Ты видишь, до чего мне не везет. С прошлой среды (ровно неделю тому назад) у меня вместе с простудой и кашлем появилась колющая боль в области печени, так что я не только при кашле, но и при каждом повороте туловища из стороны в сторону испытывал физическую боль. Похоже, что это воспаление. Такого рода боль у меня впервые, хотя Аллеи неоднократно и настойчиво осведомлялся по поводу этого. На сей раз, - поскольку у меня и без того имеется ужасающий счет от доктора, наряду с кучей других счетов, - я лечил себя сам.
Лечение мое простое: не курить, принимать касторку, пить только лимонад, меньше есть, не пить ничего спиртного, ничего не делать, сидеть дома (так как холодный воздух немедленно вызывает кашель). Я еще не совсем понравился и довольно слаб. Спроси все же как-нибудь у Гумперта, что следует делать при таких острых приступах в случае их повторения. Аллена я спрошу, как только снова стану выходить и совершенно нормально себя чувствовать.
Привет.
Твой К. М.
Моя жена (она понемногу поправляется, но все еще очень слаба) и дети шлют тебе привет. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 11 января 1861 г.
Дорогой Энгельс!
Вчера я получил прилагаемую записку, и, таким образом, должен немедленно уплатить комиссионерам за книги 2 фунта 5 шиллингов. Кроме того, доставка на дом будет стоить также еще около 10 шиллингов. От налога меня освободили. Разумеется, я не стал бы писать тебе об этой ерунде, если бы не dura necessitas ( суровая необходимость) - у меня нет ни гроша.
Ниже следует копия пачкотни относительно «Господина Фогта», которую состряпал Г. Бета по поручению Готфрида Кинкеля.
Твой К. М.
Это - готфридовский Бета (Бетцих), бывший некогда редактором «How do you do?», издаваемого Друккером, и воинствующий готфридовский прихвостень в «Gartenlaube» и т. д.
Отъявленный мерзавец! Что за стиль и что за вздор! ---------------------------------------- ---------------------------------------- ----------------------------------------
00:12 22.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР Лондон, 18 января [1861 г.]
Дорогой Фредерик!
Ты должен извинить меня за то, что я до сих пор не известил тебя о получении 3 фунтов.
В понедельник у меня был новый приступ болезни, и поскольку во вторник мне не стало лучше, то пришлось опять прибегнуть к помощи Аллена, так что в данный момент я нахожусь под врачебным наблюдением. Движения, необходимые при писании, причиняют мне боль, потому я все и откладывал это письмо. Как видишь, я многострадален, как Иов, хотя и не столь богобоязнен.
Желательно, чтобы ты прислал написанную по-английски, - Аллен предписывает мне еще по меньшей мере неделю воздерживаться от всякой писанины, - итак, написанную поанглийски небольшую статью для «Times» с критикой прусской амнистии. При этом следовало бы подчеркнуть следующие основные пункты: 1) что эта амнистия является самой жалкой из всех (не исключая и австрийской), которые были где-либо объявлены со времени 1849 г. (мелочно, истинно по-прусски); 2) что о состоянии «либеральной» прусской прессы можно судить по тому, как она эту дрянь превозносит; 3) что амнистию по некоторым мелким проступкам - неповиновение жандармам, оскорбление должностных лиц и т. д. - объявляли в Пруссии всегда, при каждом новом вступлении на престол, и что данная амнистия не представляет собой в действительности ничего другого; 4) фактически все эмигранты, - следовательно все участники революции 1848-1849 гг., - из амнистии исключены. Тем из эмигрантов, которые «могли быть осуждены нашими гражданскими судами» и которым «разрешено беспрепятственное возвращение» (будто не всякий имел «законное» право в любой момент вернуться), обещают, что в отношении их министерство юстиции возбудит «надлежащим образом ходатайство о помиловании». В действительности этим обещанием ничего не гарантируется. Эта пошлая форма избрана якобы потому, что Пруссия является «правовым государством», в котором король, согласно конституции, не может приостановить никакого судебного следствия. Невероятно глупая комедия для государства, где, по признанию «Preusische Gerichts-Zeitung» (в Берлине), уже 10 лет не существует никакого права. Кроме того, ведь заочные приговоры могли бы быть сразу же отменены и уничтожены. Это кокетничание «правом» особенно примечательно в момент, когда Штибер, Грейф, Гольдхейм все еще находятся на свободе, как и Симонс, Мантёйфель и т. п.
5) Но главнее свинство, это - § 4 указа об амнистии, согласно которому все те, кто «могли быть впоследствии осуждены военными судами», должны прежде «просить о помиловании» у Вильгельма, после чего он «вынесет соответствующее решение на основании доклада, представляемого нашим военно-юридическим департаментом».
При этом надо учесть, что согласно прусскому положению о ландвере, редко какой прусский эмигрант окажется вне компетенции «военного суда»; что «просьба о помиловании» предписывается в категорической форме и что за это унижение не обещано никакой определенной компенсации; наконец, что Вильгельм нуждается в «амнистии» гораздо больше, нежели любой эмигрант, так как ему, с точки зрения строгой законности, решительно не следовало лезть в Баден и т. д.
Это - единственное средство воздать по заслугам прусским собакам и унтер-офицеру, их возглавляющему.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 22 января [1861 г.]
Дорогой Фредерик!
Ты видишь из прусской прессы, как Готфрид снова пробирается на передний план с помощью газетной своры.
Объявление (книготорговца) о моей книге появилось и в «Neue Preusische Zeitung». На этой неделе оно вновь разослано всем берлинским газетам. Собаки с той и другой стороны хотят похоронить книгу путем замалчивания.
Что касается моего состояния, то Аллен того же мнения, что и Гумперт. Но каково бы оно ни было, это весьма отвратительное состояние делает человека неработоспособным. При этом испытываю также физическую боль, хотя сегодня мне значительно лучше. Я еще лечусь, и Аллен навещает меня каждые три дня. Сегодня он опять заходил. Советует совершать прогулки верхом, переменить обстановку и т. д. Разумеется, я не могу сказать ему, где у меня слабое место. Я уже неоднократно подумывал, нельзя ли было бы мне через Боркхейма заключить сделку с каким-нибудь ссудным обществом, чтобы хоть немного привести в порядок свои дела, серьезно расстроенные из-за расходов, связанных с болезнью, отсутствием гонораров из «Tribune» и т. д. Но как только я уже совсем было решался на это, у меня снова душа уходила в пятки, так как Боркхейм - хвастун (при всех его хороших качествах) и изо дня в день, то есть при каждой встрече, рассказывает мне, сколько денег он роздал эмигрантам.
Мне думается, что между Россией, с одной стороны, и Пруссией и Австрией - с другой, никакого союза не существует. Просто Россия, всегда стремящаяся обезопасить себя и с той, и с другой стороны, заключила с вышеуказанными державами определенные соглашения в Варшаве (относительно Польши и Дунайских княжеств), но совершенно несомненно, что она заключила новую сделку также и с Бонапартом на случай всяких других «возможностей».
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 29 января 1861 г.
Дорогой Энгельс!
Если человеку не повезет, то уж как следует. В этом ты убедишься, прочитав прилагаемое письмо Дана. Вексель на 30 фунтов, выданный мною 10 декабря сроком на два месяца, они опротестовали и, кроме того, отказались на шесть недель от всяких корреспонденций. Вчера я, конечно, тотчас же побежал к Фрейлиграту. Чтобы он сам не пострадал, не остается никакого иного выхода, кроме одного: он должен попытаться где-нибудь пристроить вексель, выданный мною на самого себя сроком на 3 месяца. Как я тут вывернусь в дальнейшем, и сам не знаю, принимая во внимание, что налоги, школа, дом, лавочник, мясник, сам бог и черт не хотят дать мне ни малейшей отсрочки.
Прилагаю также письмо Лассаля. В этом своем письме он даже не вспоминает, какое впечатление произвела на него в свое время фогтовская дрянь. Впрочем, лучше поздно образумиться, чем никогда.
История, рассказанная Лассалем о Цабеле, хороша.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 31 января [1861 г.]
Дорогой Фредерик!
Письмо с 10 фунтами получил, премного благодарен. Сейчас должен бежать из дому, чтобы прежде всего заплатить за газ и внести налог, иначе эти господа пришлют ко мне в дом брокера. Как мне разделаться с другими собаками - об этом еще придется подумать.
Привет.
Твой К. М. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН [Манчестер], 4 февраля 1861 г.
Дорогой Мавр!
Сегодня могу написать тебе лишь пару строк. Если портной согласится учесть вексель за 35 фунтов в том случае, если я его трассирую, и так устроить дело, что платить придется не раньше июля или августа, то, так и быть, я трассирую его. Но я должен рассчитывать на абсолютное молчание, иначе могу поплатиться всем своим положением. Если Гумперт достал денег (я с пятницы его не видел), то мне удастся, может быть, уладить дело и без этого.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- ЭНГЕЛЬС - МАРКСУ В ЛОНДОН Манчестер, 6 февраля 1861 г.
Дорогой Мавр!
Лишь после своего последнего письма я уяснил, что Дана считает, будто ты предъявил счет на 19 статей больше, чем напечатано. Тем не менее, вся эта история - гнусная подлость, и «Tribune» ведет себя, как настоящий penny paper ( грошовый листок). Ее социализм сводится на деле к самому отвратительному надувательству, свойственному мелкому лавочнику.
Лассаль все тот же Исидор Б-Б ( Берлинер Блау («Berliner Blau») -«берлинская лазурь»). Что это за политик, который воображает, будто он нанес министерству сокрушительный удар, если доказал его непоследовательность в таком пустяке. Недурные представления имеет он и о парламентарном строе и о том, что при нем считается правом и справедливостью. Этот человек неисправим. О чем только не будет идти речь в монументальном двухтомном сочинении ( «Система приобретенных прав»).
Прусский унтер-офицер (Вильгельм I), очевидно, крепко трусит. В каждой речи эта скотина заявляет о предстоящей борьбе не на жизнь, а на смерть.
Бухер ведет себя, кажется, довольно прилично.
Сердечный привет твоей жене и детям.
Твой Ф. Э. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 14 февраля 1861 г.
Дорогой Фредерик!
Лассалю я еще не писал. Издание еженедельника было бы, пожалуй, наилучшим делом, но, с другой стороны, как сильно мы рискуем, принимая во внимание бестактность нашего друга, когда он будет сидеть там на месте, будучи главным редактором, и всегда, таким образом, иметь возможность посадить нас всех в лужу! Он, конечно, немедленно придаст газете характер партийного органа, а мы вынуждены будем нести ответственность за все его глупости и подорвем свое положение в Германии, прежде чем успеем его снова завоевать!
Об этом следует очень серьезно подумать.
Моя жена рекомендует тебе прочесть «Ганса Ибелеса» Иоганны Моккель, где Виллих фигурирует и т. д. под именем Вильдемана, г-жа фон Брюнинг изображена в лице Платонии, а прохвост Кинкель в образе Дон-Жуана. Об этой пачкотне я сам знаю лишь то, что рассказала мне жена. Она считает, что книга представляет несомненное доказательство того, что Иоганна Моккель выбросилась из окна вследствие несчастной любви. (Кстати, у моей жены лицо далеко еще не стало снова чистым, и это состояние продлится еще довольно долго.) Во всяком случае, недурно со стороны попа Кинкеля, что он зарабатывает деньги на исповеди мертвой Моккель, продает ее Котте, чтобы вырученные деньги проживать вместе с Минной Вернер, уже принесшей ему ребенка. Попы - наиумнейшие люди. Правда, Иоганна Моккель была мало аппетитной женщиной, и от нее, вдобавок, дурно пахло, несмотря на все ее музыкальные грезы.
Фогт никогда не простит Финке, что тот его так превзошел. Впрочем, прусские свиньи осрамились во многих отношениях. Сначала эти негодяи просят Бонапарта продолжать свое вмешательство в Гаэте; теперь они выступают вместе с Бонапартом и Россией за продолжение французской интервенции в Сирии. Австрия и Пальмерстон - последний, конечно, для виду - высказываются против. А чего стоит все это хозяйничанье внутри страны! Эта мерзкая банда должна сгинуть.
Вильгельм Либкнехт оказался тоже почти на мели со своими американскими газетами.
Одна из газет, для которых он писал, была разгромлена в Новом Орлеане.
Привет.
Твой К. М.
16:27 23.02.2015
МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 27 февраля 1861 г.
Дорогой Энгельс!
Завтра я уезжаю, но с паспортом не на свое имя, а на имя Бюринга, выданным для Голландии. Это стоило больших волнений, трудно было также раздобыть достаточно денег, чтобы вообще можно было выехать. Самым неотступным кредиторам пришлось выплатить небольшую сумму; от других (например, от бакалейщика) удалось добиться отсрочки, ссылаясь на американский кризис, но лишь при условии, что в мое отсутствие жена будет производить выплаты еженедельно. Кроме того, на следующей неделе она должна внести 2 ф. 18 шилл. налога.
Nota bene. Письмо моей жены (отослано примерно неделю тому назад), в котором она благодарит тебя за вино, ты, вероятно, получил? Она немного обеспокоена, не попало ли оно в чужие руки. Дети также очень признательны за посылку. Пристрастие к вину они, кажется, унаследовали от отца.
Я, по всей вероятности, заеду и в Берлин - без паспорта, чтобы посмотреть, как обстоит дело с еженедельником (Кстати! Вильгельма I в Берлине зовут «красавец-Вильгельм») и вообще чтобы взглянуть на всю эту дрянь.
Свинья Блинд опубликовал в последнем номере газеты «Hermann» письмо Мадзини к нему. Эта навязчивая тварь, очевидно, сумела внушить Мадзини, что он - представитель немецкой эмиграции. Он заполняет тот же «Hermann» вздорной болтовней - патриотического свойства - о Шлезвиг-Гольштейне; направляет за своей подписью письма того же содержания в «Globe» и т. д. С помощью Броннера - вместе с ним и с Шайбле он образует «Общество свободы и единства» - он из одного брадфордского купца выжал столько денег, что смог основать в Гамбурге дрянненький листок - «Nordstern», - чтобы выглядеть важной персоной на севере. В то же время на юге он заставляет рекламировать себя, - при содействии Шайбле, - как «железного Блинда» в штутгартском «Beobachter» (нечто вроде южногерманской «Volks-Zeitung»). Ничтожество развило всю эту деятельность для того, чтобы, с одной стороны, избавиться от позора, который навлек на него «Господин Фогт», а с другой - чтобы стать Геккером secundus ( вторым). Бедный малый.
Кёльнцы хорошо распорядились моей библиотекой. Украден весь Фурье, также и Гёте, и Гердер, и Вольтер и, что для меня хуже всего, украдены «Экономисты XVIII века» (совершенно новенькое издание, стоившее около 500 франков), много томов греческих классиков, много отдельных томов из других сочинений. Если мне удастся попасть в Кёльн, то у меня будет крупный разговор по этому поводу с Бюргерсом из Национального союза. «Феноменология» и «Логика» Гегеля - тоже украдены.
Из-за противной беготни в течение последних двух недель, - потребовалось, право, немало изобретательности, чтобы предотвратить полный крах всего моего дома, - я совсем не следил за газетами, не просмотрел даже, что пишет «Tribune» об американском кризисе. Зато по вечерам читал для отдыха Аппиана о гражданских войнах в Риме, в греческом оригинале.
Очень ценная книга. Автор - родом из Египта. Шлоссер говорит, что у него «нет души», вероятно потому, что тот старается докопаться до материальной основы этих гражданских войн. Спартак в его изображении предстает самым великолепным парнем во всей античной истории. Великий полководец (не чета Гарибальди), благородный характер, истинный представитель античного пролетариата. Помпей же - настоящая дрянь; он снискал незаслуженную славу только благодаря тому, что присвоил себе успехи Лукулла (против Митридата), затем успехи Сертория (в Испании) и т. п., наконец, в качестве «юного наперсника» Суллы и т. д. Как полководец, он - римский Одилон Барро. Едва ему пришлось показать себя в борьбе против Цезаря, как обнаружилось его полное ничтожество. Цезарь совершал крупнейшие военные ошибки, намеренно несуразные, чтобы сбить с толку противостоящего ему филистера. Любой заурядный римский полководец, какой-нибудь Красс, раз шесть разбил бы Цезаря во время войны в Эпире. Но с Помпеем можно было все себе позволить. Шекспир, когда писал комедию «Бесплодные усилия любви», повидимому, имел уже некоторое представление о том, чем Помпей был в действительности.
Привет.
Твой К. М.
Напишу тебе из Голландии. Ты ведь и без всяких слов понимаешь, как я тебе благодарен за исключительные проявления дружбы. ---------------------------------------- ---------------------------------------- ---------------------------------------- МАРКС - ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР [Лондон], 7 мая 1861 г.
Дорогой Фредерик!
Habes confitentem reum ( Перед тобой признавший свою вину (Цицерон. «Речь о Лигарии»; перефразировано). Однако вина моя смягчается следующими обстоятельствами, изза которых я не писал тебе. Прежде всего, как тебе известно, большую часть времени своего пребывания в Берлине я провел в доме Лассаля, и для меня было невозможно написать тебе оттуда письмо, не показав его Лассалю, а это не входило в мои намерения. Затем, все время я был в пути: из Берлина в Эльберфельд, далее Кёльн, Трир, Ахен, Боммел, Роттердам и Амстердам. Наконец, мой первоначальный план, как я и сообщил своей жене, состоял в том, чтобы из Роттердама проехать в Гулль, а из Гулля - в Манчестер для того, чтобы дать подробный устный отчет о своем путешествии. Этот план был расстроен моим двоюродным братом Жаком Филипсом. А именно, - когда я собрался уезжать из Роттердама, он заявил мне, что на следующий день едет в Лондон, и сдержал свое слово. Естественно, мне пришлось проследовать прямо в Лондон, чтобы оказать ему подобающий прием. Уехал он отсюда только третьего дня.
Во всяком случае, надеюсь, что на троицу ты заглянешь к нам на несколько дней. В Эльберфельде я слышал, что на троицын день ты собираешься навестить своих родных. Но даже и в этом случае ты мог бы устроить так, чтобы, по крайней мере, несколько дней побыть у нас. Мне нужно сообщить тебе много такого, о чем лучше рассказывать устно, чем в письме.
Кроме того, мои дамы сердятся на тебя за то, что ты все время как-то минуешь Лондон.
Итак, прежде всего о делах. У своего дяди я пока выжал фунтов, так что мы смогли выплатить большую часть наших долгов. Моя мать, - у нее совсем нет наличных денег и она быстро приближается к своему концу, - уничтожила несколько долговых расписок, выданных мною ей раньше. Это довольно приятный результат двух дней, проведенных у нее. О денежных делах я с ней даже не заговаривал, она сама затронула этот вопрос. Далее, я подготовил в Берлине почву для того, чтобы в случае нужды завязать сношения с венской «Presse», - при нынешних американских условиях это станет, по-видимому, неизбежным.
Наконец, с помощью Лассаля я договорился, чтобы вторая часть моей книги по политической экономии вышла не у Дункера, а у Брокгауза. О Дункере правильно заметила Камилла Эссиг (она же Людмила Ассинг), что если Хочешь сохранить книгу в тайне, то издавай ее у Дункера. Впрочем, мое имя все же фигурирует в последней книжке Pay-Pay, этого немецкого Сэя.
Кстати. Относительно твоего «По и Рейна» и т. д. Гацфельдт - она встречается в доме своего шурина, генерала фон Ностица, со всем прусским генералитетом; ее племянник, другой Ностиц, является адъютантом «красавца-Вильгельма» - рассказала мне, что твою книжку в высоких и высших военных кругах (в том числе и в кругу принца Фридриха-Карла) считают произведением прусского генерала, пожелавшего остаться неизвестным. Также думают и в Вене, как мне сообщил асессор Фридлендер (брат редактора венской «Presse»). Я лично беседовал об этом с генералом Пфулем, - ему сейчас уже-84 года, но он еще сохранился в умственном отношении и настроен весьма радикально. Пфуль, конечно, не знал, что мы присвоили ему почетный титул: «Адский камень». Впрочем, он в немилости и слывет при дворе якобинцем, атеистом и т. д. А теперь - о делах политических. В Берлине, разумеется, не существует никакой «высокой политики». Все вертится вокруг борьбы с полицией (не потому, что она в данный момент позволяет себе хоть какую-нибудь вольность; она - образец благонравия и терпимости), причем требуют отставки и наказания Цедлица, Пацке и т. д. На втором месте - антагонизм между военными и штатскими. Вот те пункты (в буржуазных кругах еще, в особенности, военные законопроекты и освобождение от налога крупных землевладельцев), из-за которых заварится каша. (Граф Тавернье, артиллерийский офицер, сказал мне, что охотнее всего они направили бы свой огонь против лейб-гвардии.) Повсюду запах разложения, и люди самых различных кругов считают катастрофу неизбежной. В столице дело зашло, по-видимому, дальше, нежели в провинции. В военных кругах, как это ни странно, господствует всеобщая уверенность, что при первом же столкновении с crapauds ( французами (буквально: «жабами»)) пруссакам не миновать колотушек. Тон, царящий в Берлине, дерзкий и фривольный. Палаты презираются.
Я сам слышал в театре, как куплеты против Финке вызвали громкие аплодисменты. Среди значительной части общества сильно недовольство существующей прессой. На предстоящих новых выборах (осенью) во вторую палату безусловно пройдет большая часть тех парней, которые были депутатами прусского Национального собрания. Сие важно не ради них самих, но потому, что «Вильгельм Красивый» считает их красными республиканцами. Вообще, «красавца-Вильгельма», с тех пор как он стал королем, преследует красный призрак. Свою репутацию «либерала» он считает ловушкой, подстроенной ему партией переворота.
При таких обстоятельствах было бы действительно очень кстати, если бы мы с будущего года могли издавать газету в Берлине, как бы это место мне лично ни претило. При объединении с Лассалем и т. д. можно было бы собрать 20-30 тысяч талеров. Но hic jacet ( здесь покоится (начальные слова надгробных надписей)). Лассаль прямо предложил мне это.
Вместе с этим он доверительно сообщил, что должен быть главным редактором наряду со мной. А Энгельс? - спросил я его. «Что ж, если трех не слишком много, то и Энгельс может быть главным редактором. Только вы оба вместе не должны иметь больше голосов, нежели я один, так как в противном случае я каждый раз буду оказываться в меньшинстве». В качестве аргументов за то, что ему необходимо вместе с нами быть во главе дела, он привел следующее: 1) он по всеобщему мнению ближе стоит к партии буржуазии и поэтому ему легче будет доставать деньги, 2) ему придется пожертвовать своими «теоретическими занятиями» и своим покоем, необходимым для этих занятий, а за это ему нужна ведь какая-нибудь компенсация и т. д. «Впрочем, - добавил он, - если вы не согласны, я все же готов и впредь, как до сих пор, помогать газете в денежном и в литературном отношении; для меня это было бы даже лучше: я пользовался бы всеми выгодами от газеты, не неся за нее никакой ответственности и т. п.». Все это, конечно, сентиментальные фразы. Лассаль, ослепленный тем успехом, который ему принесли в кругу некоторых ученых его книга о Гераклите, а в кругу паразитов - его вино и кухня, не знает, разумеется, какой незавидной славой он пользуется среди широкой публики. Кроме того, его мания считать себя всегда правым; его пребывание в мире «спекулятивных понятий» (парень мечтает даже о новой гегелевской философии в квадрате, которую он намеревается написать); его зараженность старым французским либерализмом; его бахвальство, навязчивость, отсутствие такта и т. д.
Лассаль мог бы быть полезен как один из редакторов, при условии строгой дисциплины. В противном случае он только осрамил бы нас. Ты понимаешь, конечно, что мне было очень трудно высказать ему все это откровенно, после того как он проявил ко мне столько дружеского чувства. Поэтому я держался в рамках общей неопределенности и сказал, что не могу ничего решить, не переговорив предварительно с тобой и с Лупусом. (Это и было главной причиной, по которой я не писал тебе из Берлина, поскольку мне не хотелось иметь от тебя в Берлине ответ на этот вопрос.) Если мы решим вопрос отрицательно, то графиня ( Гацфельдт) и Лассаль отправятся на год в путешествие на восток или в Италию. Но вот в чем трудность*. Теперь он ждет от меня ответа, и я не могу его больше откладывать. Что скажешь ты на этот счет? Парень ужасно патетичен, и мне, таким образом, не оставалось ничего другого, как постоянно прибегать к иронии. Это тем более задевало его самолюбие, что графиня, которой он импонировал в качестве универсального гения, стала проявлять опасную склонность эмансипироваться от этого Будды. Гацфельдт странным образом заимствовала у него и усваивала порой какую-то еврейскую манеру речи.
Опасения Лупуса в отношении прусской полиции совершенно неосновательны. Единственное затруднение, которое еще имеется, может коснуться в крайнем случае только тех, кто в свое время приносил воинскую присягу. Асессор Фридлендер заявил мне, что Лупус до сих пор самый популярный человек в Бреславле и еще в каком-то другом силезском округе, название которого я забыл. Эльснер продался «Schlesische Zeitung», как Штейн - «Breslauer Zeitung». Однако в Бреславле вновь образовалась довольно значительная демократическая партия. Прилагаемая вырезка из «Preusische Gerichts-Zeitung» была помещена редактором последней, городским судьей Хирземенцелем, по моему настоянию. Регистратор Штейн, возвратившийся из Цюриха в Берлин, шлет Лупусу сердечный привет.
О своих переговорах с прусским правительством, иными словами с полицией, напишу в следующий раз.
Кстати. Привез тебе в дар от Лассаля прекрасный военный атлас, но за ним ты должен уже приехать сам.
