спасибо бранко.спроси у толикрыма он разумеет о чем там)
10:14 16.09.2012
Свидомый писал(а) в ответ на :
> спасибо бранко.спроси у толикрыма он разумеет о чем там)
Даже спрашивать не буду. И так ясно, что русский язык для толика родной.
10:24 16.09.2012
капитан Себастьян Перейра ... писал(а) в ответ на :
> Даже спрашивать не буду. И так ясно, что русский язык для толика родной
Так вы братья с Толиком?
10:40 16.09.2012
капитан Себастьян Перейра ... писал(а) в ответ на :
> Оу Говеновое ко Неженичю дает десяткоу..поведало Говено ида на соудо, а поп фле, а дале лоуце, оли не водаси, то а коня, за поема, отрока приж приедю, а во боле ти вонидь. > > Ну-ка, ну -ка укри, шо тут напысано по украинськи разъясните нам.
Вот если бы на берестяной грамоте было написано: накшталт падыкуды, топто мабуть тощо- любой "руський" тебе все быстро расшифровал...
11:08 16.09.2012
ну да ну да.)сева а ты понимаешь что там написано?)
11:12 16.09.2012
Свидомый писал(а) в ответ на :
> да ну да.)сева а ты понимаешь что там написано?)
Так она же не-по русски Сева, даю подсказку, - это белорусский язык
11:14 16.09.2012
а похож новгородский язык на нынешний русский?)дело в том что в новгороде был свой язык,в киеве свой,в московии вообще на то время не было.новгородский язык был уничтожен москалями.
11:30 16.09.2012
Оу Говеновое ко Неженичю дает десяткоу..поведало Говено ида на соудо, а поп фле, а дале лоуце, оли не водаси, то а коня, за поема, отрока приж приедю, а во боле ти вонидь.
> Ну-ка, ну -ка укри, шо тут напысано по украинськи разъясните нам.
А написано там следующее:
От Говеновой к Неженичу дай десять,,, сказал Говено идя на суд, а поп писал, дай лоуце (не знаю, может имя, может должность), если не отдашь, то возьму коня как залог, (отрока ) как приеду, это тебе станет больше
Где-то так
12:02 16.09.2012
Свидомый писал
> слушай шимпанзе-толикрым,ну шо ты рожи корчишь?тут все такие крутые и дерганные,ты не козырней.не нужно доказывать от кого ты произошел,и так видно.хочешь что умное сказать? скажи.нет,так отвали.тут и без тебя клоунов хватает.
я тебе задал пару простых вопросов - это ты с базара съехал - а я говорю банальные вещи которые не хотят замечать свидомые - а чего умного ты написал? я тебе объясню - ты взял процесс развития языков описывающийся вполне досконально территориальными завоеваниями земель и проникновением языков друг в друга в результате общения (торговли) и наковырял языковых рудиментов оставшихся от ополячивания и отсталости забитой западенщины - дальше ты государственность киевской руси привязал к ополяченному диалекту и замолаживаешь что западенщина является титульной нацией украинцев. но где же логика? если ополяченные западенцы присоединенные насильно к украине в 39м году имеют право на национальное самоопределение то почему обрусевшие украинцы становятся по вашему мнению какими-то заблудшими инородцами в собственном доме? чем процесс ополячивания важнее обрусения? тем что польша находится в евросоюзе?
12:25 16.09.2012
Вия писал(а) в ответ на :
> А что такое - Киевская Русь? Не иначе - очередная выдумка летописцев..
Девушка, в отличии от твоего поселения в недо-окультуренных северных окраинах Киевской Руси, я проживаю в городе герое Киев. В отличии от тебя малышка, я не только читал "выдуманные летописи" на лекциях преподавателя скинхеда, а побывал в местах существования той самой Киевское Руси. Поверь мне малышка, Киевская Русь существовала, и не на северно-восточных окраинах Укарины-Беларуси-Пруссии, а тут на нашей территории. Севастопольский писал(а) в ответ на :
> Я вчера на море купался- это считается что я "пользовался благами украины"? > Бу-го-га!
Естественно. Довожу до особо одарённых представителей одичавших словян. Прибрежная территория любого государства размером до 15 морских миль (20 км) является территорией государства которому принадлежит берег. Хочешь купаться - ####уй в Сочи, Адлер и так далее и бугагакай, а не территории Украины можешь добугагакаться пока тебя кто-то из коренных жителей не утопил. Жаль, что местная власть относится к вам уродам лояльно. Я бы устроил вам в Крыму Сталинские времена. Бугагагали бы вы на берегах Чукотского моря
> А как красиво начиналось... я- нейтрален...
Я никогда не был нейтральный к уродам по типу вас. Тут, на этом форуме я впервые повстречался с мудаками дикословянского происхождения. Выжить уродов может и не получиться, но настроение попорчу по полной программе, в частности мудакам по типу Пофугиста с преображенки, волка и так далее. Я считаю что говно испускаемое в массы, должно возвращаться такой же порцией назад.
Тебе же Севастополський, советую поменьше #####ть на Украину как державу. Правительство нынче сделано не с говна как три года назад. Могут инвалидом сделать.
12:31 16.09.2012
Берестяные грамоты Киевской Руси
Гра́моты, письма и записи на коре берёзы (бересте), — памятники письменности Древней Руси ХI—XV вв. Берестяные грамоты представляют первостепенный интерес как источники по истории общества и повседневной жизни средневековых людей, а также по истории восточнославянских языков-диалектов. Берестяная письменность известна ряду культур народов мира.
Существование берестяной письменности на Руси было известно и до обнаружения грамот археологами. В обители Сергия Радонежского (по сообщению Иосифа Волоцкого) «самые книги не на хартиях писаху, но на берестах» По В. Л. Янину, в музеях и архивах сохранилось немало поздних документов (XVII — XIX веков), написанных на бересте (даже целые книги!). Этнограф С. В. Максимов видел в середине XIX века берестяную книгу у старообрядцев на Мезени. На берегу Волги близ Саратова крестьяне, роя силосную яму, в 1930 году нашли берестяную золотоордынскую грамоту XIV века.
Местом, где впервые были обнаружены берестяные грамоты собственно средневековой Руси, стал Великий Новгород. Новгородская Археологическая (не путать с более поздней Археографической!) экспедиция, работавшая с 1930‑х гг. под руководствоь А. В. Арциховского, неоднократно находила обрезанные листы берёзовой коры, а также писала — заострённые металлические или костяные стержни, известные как инструмент для писания на воске (впрочем, до открытия берестяных грамот версия о том, что это именно писала, не была преобладающей, и их часто описывали как гвозди, шпильки для волос или «неизвестные предметы»). Уже тогда у Арциховского возникла гипотеза о возможности находки грамот, процарапанных на бересте. Однако Великая Отечественная война (во время которой Новгород был оккупирован немцами) прервала работы археологов, и они возобновились только в конце 1940‑х гг.
26 июля 1951 г. на Неревском раскопе Новгорода была обнаружена берестяная грамота №1: она содержала перечень феодальных повинностей («позёма» и «дара») в пользу некоего Фомы. Открытие показало, что, вопреки опасениям, при написании грамот почти никогда не использовались хрупкие чернила (найдено всего три таких грамоты из тысячи с лишним, в том числе большая московская грамота в 2007 г.). Текст новгородской грамоты №1 был просто процарапан на коре и прекрасно читался. (В честь этой находки 26 июля в Граде-над-Волховом нынче отмечается ежегодный праздник — «День берестяной грамоты»). Этот же археологический сезон принёс ещё 9 документов на бересте, опубликованных только в 1953 году (поначалу открытие берестяных грамот не получило адекватного освещения в прессе, возможно, из-за идеологического контроля за исторической наукой).
Берестяные грамоты в настоящее время обнаружены при раскопках следующих древнерусских городов (указано количество по состоянию на 2007 г.): Великий Новгород – 969 грамот, Старая Русса – 41, Торжок – 19, Псков – 8, Смоленск – 15, Витебск – 1, Мстиславль – 1, Тверь – 5, , Старая Рязань – 1, Нижний Новгород – 1, Звенигород (Львовская обл.) – 3.
В августе 2007‑го года были найдены: первая берестяная грамота в Нижнем Новгороде, а также вторая и третья — в Москве. Причём найденная в Тайницком саду столичного Кремля чернильная московская грамота №3 с описью имущества стала фактически первым полноценным берестяным документом Москвы. Ранее же известная московская грамота №1 и найденная в том же, 2007‑го года, сезоне «столичная» грамота №2 – представляют собой небольшие текстовые фрагменты. Кроме того, московская («тайницкая») грамота №3 – самая большой из всех ранее известных берестяных грамот.
Берёзовая кора как материал для письма получает на Руси распространение не позднее 1‑й четверти XI века и выходит из употребления в середине XV в. связи с распространением бумаги, которая именно около этого времени становится дешёвой. Береста (в X – XV вв.) рассматривалась как эфемерный, непрестижный материал для письма, непригодный для долгого хранения; её использовали в основном как материал для частной переписки и личных записей, а более ответственные письма и официальные документы писались, как правило, на пергаменте, а позднее и на бумаге. Бересте доверялись лишь (в X – XVIII вв.) их черновики. В одной из берестяных грамот (№831), представляющей собой черновик жалобы должностному лицу, есть прямое указание переписать её текст на пергамент и лишь потом послать адресату. Лишь немногие грамоты, по-видимому, хранились относительно долго: это два берестяных листа огромного размера с записью литературных произведений (сохранившаяся целиком грамота из Торжка №17 и дошедшая до нас во фрагментах новгородская грамота №893), оба найденные в земле в развёрнутом виде, а также две берестяные книжечки: с записью молитв (новгородская грамота №419) и с текстом заговора от лихорадки (№930, лист из такой книги).
В силу указанных обстоятельств обнаруженные археологами берестяные грамоты представляют собой, как правило, выброшенные документы, попавшие в землю в том месте и в тот момент, когда в них исчезала практическая надобность. Таким образом, находки археологов не связаны с каким бы то ни было древним архивом (даже в том случае, когда высокая концентрация грамот обусловлена нахождением на данном месте некоторого учреждения или канцелярии — как, например, на одной из усадеб новгородского Троицкого раскопа, так называемой усадьбе Е, где в XII веке находился «сместный» [совместный] суд князя и посадника).
Целые берестяные грамоты в момент обнаружения обычно представляют собой свёрнутый свиток бересты с выцарапанным текстом на внутренней стороне коры (реже на обеих её сторонах). Меньшая часть целых документов находится в земле в развёрнутом виде. Текст помещается на бересте в строку, в подавляющем большинстве грамот (как и средневековых славянских рукописях вообще) без разделения на слова.
Кроме того, значительную долю находок составляют фрагменты берестяных грамот, нередко повредившихся уже после попадания в землю, но ещё чаще уничтоженных (разорванных или разрезанных) непосредственно перед тем, как их выбросили. Эта практика упоминается в «Вопрошании» Кирика Новгородца ХII в., где спрашивается, нет ли греха в том, чтобы по разрезанным грамотам «ходили ногами». Цель уничтожения грамот понятна: адресаты писем заботились о том, чтобы ставшее ненужным письмо не прочёл посторонний. В роли такого «постороннего» и оказываются современные исследователи. Несмотря на то, что в интерпретации фрагментированных грамот накоплен значительный опыт, и общий характер документа удаётся уловить в большинстве случаев (лишь совсем крохотные фрагменты интерпретации не поддаются), наличие оборванных букв и лакун часто затрудняет истолкование отдельных мест (как с языковой, так и с содержательно-исторической стороны).
Главным способом хронологизации берестяных грамот является стратиграфическое датирование (на основании археологического слоя, из которого извлечена грамота), в котором важную роль играет дендрохронология (в Новгороде с большим количеством часто ремонтировавшихся деревянных мостовых датировка точнее, чем в других городах — обычно в пределах 30 — 40 лет). Да и, в целом, топография Града‑над‑Волховом в силу своих почвенно-климатических особенностей оказалась настоящим «подземным кладезем» предметов Средневековья. В т. ч. и свитков бересты. Некоторое количество берестяных грамот может быть датировано благодаря упоминанию в них известных по летописям исторических лиц или событий (например, в ряде грамот выступают представители шести поколений знаменитого новгородского рода бояр Мишиничей — посадники Варфоломей, Лука, Юрий Онцифорович и другие). В последнее время, с накоплением фонда берестяных грамот, появилась возможность комплексного параметрического датирования грамот на основе целого ряда внестратиграфических признаков — прежде всего палеографии, а также лингвистических признаков и этикетных формул, имеющих хронологическое значение. Данный метод, разработанный Андреем Анатольевичем Зализняком, успешно применяется для грамот, не имеющих (вообще или достаточно узкой) стратиграфической даты.
Большинство берестяных грамот — частные письма, носящие деловой характер (взыскание долгов, торговля, бытовые указания). К этой категории тесно примыкают долговые списки (которые могли служить не только записями для себя, но также и поручениями «взять с такого-то столько-то») и коллективные челобитные крестьян феодалу (XIV — XV века). Кроме того, имеются черновики официальных актов на бересте: завещания, расписки, купчие, судебные протоколы и т. п.
Сравнительно редки, но представляют особый интерес, следующие типы берестяных грамот: церковные тексты (молитвы, списки поминаний, заказы на иконы, поучения), литературные и фольклорные произведения (заговоры, школьные шутки, загадки, наставления по домашнему хозяйству), записи учебного характера (азбуки, склады, школьные упражнения, детские рисунки и каракули). Огромную известность получили обнаруженные в 1956 году учебные записи и рисунки новгородского мальчика Онфима.
Берестяные грамоты, как правило, предельно кратки, прагматичны, содержат только самую важную информацию; то, что автору и адресату и так известно, в них, естественно, не упоминается. Те трудности интерпретации, с которыми из-за отсутствия контекста постоянно сталкиваются современные исследователи — расплата за чтение «чужих писем».
Документы на бересте являются одновременно вещественными (археологическими) и письменными источниками; место их нахождения — столь же важный для истории параметр, как и их содержание. Грамоты «дают имена» безмолвным находкам археологов: вместо безликой «усадьбы знатного новгородца» или «следов деревянного навеса» мы можем говорить об «усадьбе священника-художника Олисея Петровича по прозвищу Гречин» и о «следах навеса над помещением сместного суда князя и посадника». Одно и то же имя в грамотах, обнаруженных на соседних усадьбах, упоминания князей и других государственных деятелей, упоминания значительных денежных сумм, географических названий — всё это много говорит об истории строений, их владельцев, об их социальном статусе, об их связях с другими городами и областями. Благодаря берестяным грамотам изучена генеалогия боярских родов древнего Новгорода, выявлена политическая роль некоторых деятелей, недостаточно освещённая в летописи. Немало говорят документы на бересте о землевладении в Новгородской земле, об экономических связях новгородцев с Киевом, Псковом, Кучковом (будущей Москвой), Полоцком, Суздалем, даже Сибирью (Обдорской землёй). Челобитные крестьян, купчие и завещания XIV — XV веков свидетельствуют об усилении феодальной зависимости, о развитии судебной бюрократии и делопроизводства (эта область в домонгольский период ещё практически не отграничена от частной переписки). Мы узнаём о военных конфликтах и внешней политике Великого Новгорода, о сборе дани с покорённых земель — узнаём о массе бытовых подробностей, которые нам никогда бы не сообщили официальные документы. Ряд первостепенных данных имеется по истории церкви — засвидетельствована древность некоторых черт литургии, есть сведения о взаимоотношениях членов клира с жителями окормляемых ими усадеб, а упоминание Бориса и Глеба в списке святых в грамоте 3-й четверти XI века почти совпадает со временем их канонизации.
Уникален этот источник для изучения повседневной жизни Древней Руси — тематики, столь популярной в медиевистике ХХ века. Берестяные грамоты свидетельствуют о широком распространении грамотности в Древней Руси, о том, что горожане обучались азбуке с детства и сами писали свои письма, что грамотны были и женщины; вместе с тем в ряде ситуаций (особенно в переписке высокопоставленных чиновников) уместна была и фигура писца, записывавшего под диктовку и служившего затем в роли посыльного. Семейная переписка новгородцев свидетельствует о высоком положении женщины, посылавшей мужу наказы («приказы»), вступавшей самостоятельно в денежные отношения и т. п. Есть в берестяных грамотах сведения о рационе древних новгородцев, их одежде, их ремёслах, а также о сфере человеческих взаимоотношений, родственной и дружеской заботе, гостеприимстве, конфликтах. Совершенно исключительный интерес представляет любовное письмо девушки XI века (грамота №752).
Берестяные грамоты — важный источник по истории русского языка и одного из близких к нему диалектов (последний рассмотрим ниже). По документам на бересте точнее, чем по другим средневековым рукописям, зачастую сохранившимся только в списках, можно установить хронологию и степень распространённости того или иного языкового явления (например, падения редуцированных, отвердения шипящих, эволюции категории одушевлённости), а также этимологию и время появления того или иного слова. Десятки слов, встречающихся в берестяных грамотах, по другим древнерусским источникам неизвестны. Преимущественно это бытовая лексика, у которой практически не было шансов попасть в литературные сочинения с их установкой на высокую тематику и соответствующий отбор слов. Таким образом, открытие берестяных грамот постоянно заполняет лакуны в существующих словарях древнерусского языка. Грамоты практически непосредственно отражают живую разговорную речь Древней Руси и не несут на себе, как правило, следов литературной «шлифовки» стиля, книжного влияния в морфологии и синтаксисе и т. п. В этом отношении их трудно переоценить.
12:32 16.09.2012
Сообщение проходит проверку модератором.
капитан Себастьян Перейра ... писал(а) в ответ на :
> Итак, читаэмо галицкие грамоты:
Ты свои грамоты прочитай. Письменности не было до средины 15 века, пока Киев не научил вас, тупых свиней, грамоте.
12:46 16.09.2012
Комунар,сейчас мы их научим.
Язык новгородских берестяных грамот
Большинство берестяных документов с территории Новгородской феодальной республики (из Новгорода Великого, Торжка и, частично, из Старой Руссы) написано на древненовгородском диалекте, отличающемся от известного по традиционным памятникам древнерусского «наддиалектного» («наддиалектность» которого мы рассмотрим ниже!) языка на различных уровнях: в фонетике, морфологии (в т. ч. и в грамматической семантике), отчасти также – лексике. В широком смысле к древненовгородскому диалекту можно относить (в качестве субдиалекта) также и говор древнего Пскова (имеющий ряд собственных фонетических особенностей). Отдельные диалектные новгородские и псковские явления были известны историкам русского языка и раньше, но лишь по эпизодическим вкраплениям в рукописях, на фоне общей установки писца на более престижный язык (или церковнославянский, или «наддиалектно»-древнерусский). В берестяных же грамотах эти явления представлены либо совершенно последовательно, либо (реже) с незначительным влиянием книжной нормы. Определённая же часть (гл. о. поздних) документов на бересте была написана и на «наддиалектном» древнерусском языке.
В силу ряда обстоятельств в 1950‑х – 1970‑х гг., несмотря на то, что уже в этот период был накоплен значительный фонд ценных наблюдений за лексикой, грамматикой, орфографией, палеографией берестяных грамот, исследователи берестяных грамот нередко трактовали непонятные места как произвольные ошибки малограмотных писцов (или даже иностранцев) против «правильного» древнерусского (якобы наддиалектного) языка: это позволяло истолковывать спорные отрезки текста практически как угодно.
А. А. Зализняк, автор наиболее подробных исследований языка берестяных грамот, в начале 1980‑х годов показал, что в документах на бересте соблюдается достаточно стройная грамматическая и орфографическая система, в рамках которой свыше 90% грамот написаны вообще без единой ошибки. Есть всего две славянские грамоты, где возможно предположить, что они написаны нерусскими; в них смешиваются глухие и звонкие, что характерно для речи прибалтийско-финских народов (но и тут возможен русский говор с финским субстратом). Значительная часть прежних прочтений и переводов была пересмотрена, и теперь при исследовании вновь открытых грамот непременно учитывается большое количество сведений о древненовгородском (иначе – ильмено-словенском) диалекте и бытовой орфографии.
Всякое фундаментальное открытие решительно меняет устоявшиеся взгляды в той или иной сфере человеческой деятельности. По свежим следам такого качественного скачка устанавливается новая система взаимоотношений и представлений в пересмотренной тематике. Но не сразу такого рода революционный пересмотр традиционных мифологем расставляет все точки над «i». Уточняются какие-то детали открытия, они на какое-то время принимают своеобразные промежуточные формы, пока сопоставление этих аспектов с данными параллельных систем человеческой деятельности не «отшлифует» (порой в течение десятков лет после «базисного» открытия) все тонкости данного революционного изменения.
Такие закономерности не обошли и революционную (по своим последствиям для восточно-славянской филологии!) расшифровку языка новгородских грамот на бересте [Зализняк, 1995, С. 21 – 34; Янин, Зализняк, 2006, С. 14 – 22]. По «горячим следам» ильмено-словенских текстов обнаружилось в письмах-берестах новгородцев 11 – 12 вв. значительное количество лехитской (северо-западно-славянской) лексики и определённый набор таковых же идиоматических оборотов. Тут же появился поспешный тезис о более близком языковом родстве ильменских словен с поляками. Последующие же более тщательные исследования эпистолярного материала Града-над-Волховом уточнили лингвистическую ситуацию с речью современников и сограждан посадника Остромира. Лехитские идиоматические обороты в языке тогдашних новгородцев оказались незначительны, уступая, в целом, традиционной восточнославянской грамматике. Специфически же лексический западнославянский слой был меньшим по сравнению с восточнославянским [Зализняк, 2004, С. 37 – 45]. Диалект старых новгородских берестяных грамот (до вытеснения его «наддиалектным» русским в самом Граде‑над‑Волховом в 13 – 14 вв., а в новгородских «пятинах» в 13 – нач. 16 вв.) был вполне специфически восточнославянским (пост-антским), но с определённым лехитским языковым суперстратом. Т. е. выяснилось, что в процессе формирования племени ильменских словен (6 – 8 вв.) участвовали не только анты (древнейшие восточные славяне), балты и финны, но и какая-то западнославянская группировка. Она же (в процессе данного этногенеза) вместе с леттонскими и чудскими элементами была ассимилирована местной группой пра-новгородских пост-антов.
Другая специфическая тонкость (из тех, которые сразу после янинско-зализнякского открытия не были «отшлифованы»!) берестоведческой новации затронула проблему взаимоотношений южнорусских (правильнее было бы сказать собственно русских, или киево-русских) диалектов между собой. Означенные же сопоставления словено-ильменского и «наддиалектно»-русского языков (наряду с привлечением к этому анализу параллельных гуманитарных дисциплин) позволяют существенно видоизменить устаревше-традиционные представления о структурных связях росо-киевской языковой «паутины», насчитывающей ныне более 200 млн. лингвоносителей
Более чем очевидна большая сравнительно-языковедческая близость украинского и великорусского языков-диалектов друг к другу, чем к древне-новгородскому. Если бы последний не был ассимилирован до (примерно!) 2‑й четв. XVI в., а сохранился бы до сегодняшнего дня, то проиллюстрированные выше грамматические различия (ильмено-словенского с великорусским и украинским) были бы ещё сильнее. И если начало диссимиляции украинского и великорусского языков-диалектов от общего предка приходится на киево-русский исторический период (на какой из его этапов – это мы ещё уточним ниже!), то ильмено-словенская речь начала, скорей всего, отделяться от «пра-великорусско-украинско-белорусского » ещё в поздне-антские времена (6 – 7 вв.). Где-то за 500 лет до приведенного выше текстового примера.
Неновгородские грамоты (из Пскова, Смоленска, Звенигорода Галицкого, Твери, Витебска) также несут информацию о древних говорах данных регионов, однако из-за небольшого количества материала лингвистическая ценность их пока меньше, чем у новгородских грамот. Вполне логично, однако, предположение о том, что и в означеннях городах документы на бересте первоначально писались на местных пост-антских (восточнославянских) диалектах, с постепенным их замещением на «наддиалектно»-русский. Псковское «берестяное» наречие, как отмечалось выше, было близко к старо-новгородскому. Московские же грамоты №1 и №2 (в отличие от тайницкой №3, написанной «наддиалектно»-русским языком) – весьма вероятно отображают северный вариант вятичского восточнославянского племенного диалекта.
Большая же часть берестяных текстов Старой Руссы (вторах по численности их находок после Новгорода Великого) в 12 – 13 вв. была написана «наддиалектным» древнерусским языком. Это объясняется известной концентрацией в этом городе выходцев из Среднего Поднепровья, что является одним из косвенных признаков того, что у означенной «наддиалектности» явно «торчат» древне-киевские «уши».
Имеется некоторое количество грамот, написанных по церковнославянски, а также пять текстов на неславянских языках: по одной на карельском (знаменитая берестяная грамота №292 с заклинанием против молнии), латыни, греческом, нижне-немецком — новгородские грамоты; на руническом восточно-древнескандинавском (шведском, по-видимому, диалекте) — смоленская грамота. Последние важны как источник сведений о международных связях древнего Новгорода и Смоленска. В одной из грамот помимо древнерусского текста содержится небольшой русско-карельский словарик; она предназначена для сборщика дани, который уже немного умел объясняться по-карельски.
Берестяные грамоты из Великого Новгорода публикуются начиная с 1953 года в особой серии с общим названием «Новгородские грамоты на бересте из раскопок… годов». К настоящему времени вышло 11 томов, в которых опубликованы новгородские берестяные грамоты до №915 включительно, грамоты из Старой Руссы и Торжка, а также некоторые другие новгородские надписи (на деревянных бирках, цилиндрах, восковых табличках). В последние несколько лет вновь найденные грамоты (кроме маленьких фрагментов) предварительно публикуются в московском журнале «Вопросы языкознания».
Текст и интерпретации грамот в дальнейшем неоднократно уточнялись различными исследователями: чтения и переводы, предложенные в первых томах «Новгородских грамот на бересте…», зачастую уже совершенно устарели. Поэтому необходимо обращаться также к книге А. А. Зализняка «Древненовгородский диалект» (М., 1995; 2-е изд., М., 2004), где дан текст новгородских и неновгородских берестяных грамот (кроме маленьких фрагментов и неславянских текстов) в соответствии с современным состоянием древнерусистики.
Таков (ставший известным в силу топографических особенностей Великого Новгорода) ильмено-словенский пост-антский язык-диалект. Несомненно, что и остальные восточно-славянские племена (кривичи, дреговичи, радимичи, вятичи, северяне, поляне, древляне, волыняне, уличи, тиверцы и белые хорваты также имели свои (по крайней мере к концу I тысячелетия н. э.) особые диалекты. Однако им не так «топографически повезло», как словенам новгородским.
Впрочем! Ещё об одном из языков среди перечисленных пост-антских субэтносов можно иметь конкретное представление. А именно – о белохорватском.
13:02 16.09.2012
Койне Киевского княжества Олельковичей
Рассмотрим исторические перипетии Киевской Земли 13 – 16 вв. [Котляр, Сидоренко, 1982].
Более столетия (после Батыевого Погрома) в Среднем Поднепровье продолжал функционировать киево-русский язык, постепенно диссимилируясь в своеобразный местный говор. В 1360‑х гг., с отвоеванием «Великим Княжеством Литовским, Русским и Жмойским» (ВКЛ) у ордынцев Среднего Поднепровья, в Киево-Переяславщине появляются «литвино»-белорусские дружинники, бояре, удельный князь из династии Гедиминовичей (Владимир Ольгердович) и, весьма вероятно, военные поселенцы. Двор Владимира Ольгердовича первоначально, по-видимому, был ранне-старобелорусскоязычным.
Известно, что с начала 11 в. Полоцко-Минское княжество (Земля Всеславичей, так оно названо в «Слове о полку Игореве»!) стало жить своей обособленной жизнью, там не происходило масштабных ротаций дружинников и бояр (от Перемышля и до Белоозера), характерной для остальной Руси (Земли Ярославичей, согласно тому же первоисточнику), в большинстве случаев унифицировавших административный язык удельно-княжеских дворов потомков Ярослава Мудрого. Это обстоятельство обусловило начало формирования региональных лингвистических особенностей узкого мирка территории наследственных владений потомков Всеслава Брячиславича, т. е. – Минско-Полоцкой Земли. Сие наречие тоже базировалось на киево-русском языке, но на более ранней его форме (характерной для начала 11 в. и перенесённой из тогдашнего Киева в Полоцк дружинниками Изяслава Ярославича). Сложившийся же на этой основе (и немного диссимилировавшийся от позднего собственно «наддиалектного» древнерусского языка) ранне-старобелорусский диалект к сер. 14 в. унаследовало (как в виде «официоза», так и в качестве речи большинства своего населения) и Великое Княжество Литовское, Русское и Жмойское (так это новое тогда государство официально называлось). Так что к 1362 г. (утверждения Гедиминовичей в Киеве) означенный полоцко-виленский говор уже начинал приобретать черты особого русского диалекта.
Этот ранне-старобелорусский диалект вступил во взаимодействие с местным вариантом поздне-киеворусского (позднего «наддиалектного» древнерусского) языка. Но социально деструктизированный пост-батыевый Киев ещё сохранял авторитет крупнейшего производителя церковной утвари и значительного ремесленного центра. Временами в Киев возвращался (из Владимира-на-Клязьме, а затем и из Москвы) русский митрополит. Среднеднепровская лингво-цивилизационная традиция оставалось достаточно сильной. Но и литовско-белорусская инкорпорация в Земле Матери Городов Русских тоже была весьма мощная.
Сложилось определённое «административно-филологическое» равновесие местной и пришлой с севера диалектных традиций. Сложился местный «суржик». Это койне и стало, по-видимому, официальным языком последних лет правления Владимира Ольгердовича (1380‑е – начало 1390‑х гг.), княжения Скиргайла Ольгердовича (1394 – 1396 гг.), последующего Киевского наместничества и периода властвования суб-династии Олельковичей (1440 – 1471 гг.). Более того! И после ликвидации Киевского удельного княжества (1471 г.) – воеводская администрация ещё 12 лет использовала, скорее всего, преимущественно «суржик» Олельковичей, а не старобелорусский – «общелитвинский». И не 150-летней давности – позднее-киеворусский, который продолжал своё «прямое развитие» в северных волостях Киевского княжества Гедиминовичей. (Белоруссо-язычные военные поселенцы селились в его южных районах, а таковые же бояре и дружинники в самой Матери Городов Русских).
В кон. 14 – 15 вв. киеворусско-старобелорусское койне распространилось по Среднему Поднепровью и в ближайших районах. Местный «чистый» позднейший киево-русский говор сузил территорию своего распространения. Его современный потомок – центрально-полесский диалект.
В 1483 г. Киев Ольгердовичей-Олельковичей был уничтожен крымским ханом Менгли-Гиреем. Восстановленный к 1500‑му году город уже имел новое (главным образом центрально-полесскоязычное) население и новую (уже преимущественно литвино-белорусскоязычную) служилую администрацию. «Официозом» стал «чистый» старобелорусский язык. Однако «койне Олельковичей» (праукраинская мова) успело занять прочные позиции на значительной части территории будущей Украины [см. блок-схему]. Старобелорусский язык не успел вытеснить (хотя он и был «официозом»!) пра-черкасско-полтавско-слобожанско-вост очноподольский диалект, т. к. уже в 16 в. серъёзным конкурентным для полоцко-виленского (в качестве другого «официоза») стал польский язык. Известно же, что при наличии двух «официозов» народные языки и диалекты (наречия «низов») имеют свойство выживать, а не ассимилироваться [Хакулинен, 1953, С. 63 – 66].
К 1654 г. «официозом» Гетманщины З.‑Б. Хмельницкого остался старобелорусский полоцко-виленский (наследие Великого Княжества Литовского!) литературно-деловой язык. «Простый люд» же Украины тогда разговаривал на др. восточнославянских диалектах: полтавско-черкасском (неополтавском или собственно украинском), надднестрянском, волыняцком, 3‑х горно-карпатских, буковинском, 3‑х полесских, закарпатском (подкарпато-русинском) и киево-великорусском. Последний на момент Переяславской Рады охватывал примерно третью часть сёл Слобожанщины, Черниговское и Новгород-Северское мещанства, часть жителей киевского Подола. Да и продолжал использоваться (наряду со старобелорусским, церковнославянским и польским) в качестве письменного. Часть документов и публикаций на Украине в 16 – 17 вв. были написаны по-великорусски.
Как, например, в «Книжке» Ивана Вишенского (нач. XVII в.): «Когда же иначе кто захочет и попробует достигнуть и осмыслить таинство правды – сквозь внешнее учение правды, то будет блуждать в антихристовой гордыне и соблазне, куда и латинский род приблизил, или в иные ереси упадёт того же мастерства» [Вишенський, 1986, С.137] на рубеже 16-17 вв.
Сам же Киев середины 17 в. был преимущественно центрально-полесскоязычным. Но не неополтавскоязычным.
В последующие же столетия на Украине усилился как полтавско-черкасский (выработавший свою особую литературно-деловую норму), так и в значительной степени восстановил свои прежние позиции старокиевско-великорусский диалект.
13:05 16.09.2012
Свидомый, не бросай бисер в хлев. Это же быдло читать не умеет.
