Правила форума | ЧаВо | Группы

Цивилизация или НМП

Войти | Регистрация

Мюррей Ротбард о создании ФРС.

sameps
2 1699 13:37 28.05.2010
   Рейтинг темы: +0
  sameps
seps


Сообщений: 8186

Мюррей Ротбард о создании ФРС.

Мюррей Ротбард
ИСТОРИЯ ДЕНЕЖНОГО ОБРАЩЕНИЯ И БАНКОВСКОГО ДЕЛА В США
От колониального периода до Второй мировой войны
Социум, 2005. 548 с.
________________________________________ _______________
Джозеф Салерно
ПРЕДИСЛОВИЕ
В этой книге Мюррей Ротбард рисует нам всеобъемлющую картину истории денежного обращения и банковского дела в США с колониальных времен до Второй мировой войны, причем это первое в таком роде сочинение, сознательно опирающееся на теорию и методы австрийской теории денег. Но даже помимо того, что изложение исторических событий здесь дается через призму австрийской экономической теории, эта книга не похожа на массово издававшиеся в последние четверть века стандартные работы по экономической истории, проникнутые позитивистскими идеями «новой экономической истории», или «клиометрики». Для этого подхода, который в наши дни полностью доминирует в области изучения истории экономики, характерно использование мощного статистического инструментария для количественного анализа экономических фактов. Отличительная особенность подхода Ротбарда заключается в его трактовке экономических фактов и процессов как уникальных и сложных экономических событий. В соответствии с этим он использует законы и принципы, сформулированные в экономической теории и других дисциплинах, для того, чтобы установить связь между исследуемыми им событиями и их первоисточником — целями и ценностями соответствующих исторических персонажей. С точки зрения Ротбарда, при интерпретации неповторимых исторических событий можно опираться на экономические законы, потому что действенность этих законов — или, лучше сказать, их истинность — может быть надежно обоснована с помощью праксеологии — науки, основанной на представлении о всеобщности логики человеческого действия, которая логически предшествует конкретным историческим эпизодам001 . Именно в этом смысле допустимо утверждение, что экономическая теория — априорная наука.
Полной противоположностью этому является подход представителей новой экономической истории, для которых история — это лаборатория, в которой осуществляется непрерывная проверка экономической теории. Количественные экономические показатели, относящиеся к разным историческим датам, рассматриваются как однородный эмпирический материал, полученный в контролируемом и повторяемом эксперименте. На основании этих фактов осуществляется статистическая проверка гипотез относительно причин таких классов событий, как, например, инфляция или финансовые кризисы. После чего гипотезы, в наибольшей степени соответствующие этим данным, принимаются в качестве причинного объяснения класса изучаемых явлений, так что остается только ждать, когда в будущем появятся новые данные, которыми нас постоянно обеспечивает разворачивающийся исторический процесс, и станет возможен следующий этап проверки адекватности этих гипотез, и т.д.
Один из пионеров нового подхода к экономической истории нобелевский лауреат Дуглас Норт следующим образом описывает свой метод:
Невозможно заниматься анализом и объяснением проблем, поднимаемых в экономической истории, без выдвижения исходных гипотез и их проверки на соответствие имеющимся фактам. Источником исходных гипотез является совокупность развитых в последние 200 лет экономических теорий, которые проходят постоянную эмпирическую проверку и, соответственно, уточняются. Источником надежных фактов и инструментом тестирования теории является статистика. Пределы исследований диктуются наличием соответствующей теории и эмпирических фактов... Фактами, в идеальном случае, являются статистические показатели, точно характеризующие и измеряющие подвергаемые проверке явления002 .
Стремление Норта и других распространить позитивистскую методологию на область экономической истории немедленно сталкивается с двумя проблемами. Прежде всего, как подчеркивает сам Норт, этот подход резко сужает круг доступных для исследования проблем экономической истории. Вопросы, которые не поддаются количественной оценке или не могут быть охарактеризованы с помощью статистических данных, отодвигаются на второй план или вовсе игнорируются. В результате новые экономические историки предпочитают отвечать на следующие вопросы: каков чистый вклад железных дорог в ВНП США? Или: как повлияло создание Федеральной резервной системы на стабильность уровня цен или на объем производства в неизменных ценах? Куда менее вероятно, что они зададутся, скажем, вопросом о том, что побудило правительство передать железнодорожным компаниям громадные участки земли или добиться принятия закона о Федеральном резерве.
В целом в клиометрических работах уделяется мало внимания вопросу «Cui bono?» или «Кому выгодно?», потому что для ответа на него приходится использовать данные о целях и мотивах, данные исключительно субъективные, не допускающие измерения или квантификации. Сказанное не отрицает того, что новые экономические историки стремились объяснить ех post, т.е. фактическое, распределение совокупного дохода, ставшее результатом институциональных или политических изменений. Но их метод препятствует выявлению ex ante, т.е. намечаемых, задач, а также представлений о самых действенных методах достижения поставленных целей, ради которых, собственно, конкретные исторические персонажи и добивались перемен, имевших результатом перераспределение совокупного дохода. Однако в результате пренебрежения такого рода вопросами сами количественные данные оказываются необъясненными. Причина в том, что институты, вносящие вклад в их формирование, такие, как железные дороги или Федеральный резерв, представляют собой сложный результат целенаправленных действий отдельных личностей или групп людей, стремившихся так или иначе достичь определенных целей. Таким образом, новая экономическая история не является историей в традиционном смысле, т.е. попыткой «понять» мотивы, стоявшие за возникновением экономических институтов и процессов.
Еще одним и более фундаментальным недостатком новой экономической истории является устанавливаемое ею соотношение между историей и теорией. Для Норта история — это источник «эмпирических фактов», в идеальном случае — «статистических данных», на которых проверяется истинность экономической теории. Это означает, что обоснованность любой теоремы всегда под вопросом, она считается истинной лишь постольку, поскольку в предыдущих эмпирических проверках ее не удалось опровергнуть. Но из этого следует и необходимость постоянно осуществлять пересмотр экономической истории, потому что сама теория, установившая причинно-следственную связь между историческими событиями, в любой момент может быть опровергнута новыми фактами, появляющимися в ходе исторического процесса. Иными словами, то, что новые историки экономики называют «глубинной связью между измерением и теорией», на деле оказывается порочным кругом, в котором вязнут все попытки дать чисто позитивистское истолкование истории003 . Потому что если теория, используемая для истолкования прошлых событий, всегда может быть объявлена несостоятельной на основании будущих событий, возникает неясность относительно роли теории в историческом исследовании — является ли она explanans или explanandy объясняющей или объясняемой.
Согласно подходу Ротбарда к истории денег на первом месте не измерение, а мотивы. Когда установлены цели действующих лиц и их представления о приемлемых методах достижения этих целей, автор обращается к методам экономической теории и других дисциплин, чтобы наметить влияние этих действий на сложные исторические события и процессы, которые находят лишь частичное и неполное отражение в статистических данных. Это не означает, что Ротбард игнорирует количественные аспекты истории денежного обращения. Напротив, его книга изобилует данными о денежной массе, о ценах и объемах производства, но эти данные им привлекаются только для характеристики мотивов, которые принимали участие в их формировании. Для Ротбарда конкретная цена является историческим событием не в меньшей мере, чем испано-американская война, и он полагает своим долгом выявить субъективные цели, ради которых разрабатывались планы и принимались решения.
Решительно отвергнув позитивистский подход к экономической истории, Ротбард принимает метод исторических исследований, впервые сформулированный Людвигом фон Мизесом. Разрабатывая этот метод, Мизес первым очертил правильное соотношение между историей и теорией. Большой заслугой Ротбарда в этой и в написанной ранее книге «Великая депрессия в Америке» является то, что он первым последовательно применил этот метод к изучению экономической истории004 . Есть ряд причин, оправдывающих краткое изложение этого метода в данном предисловии. Во-первых, работы Мизеса о надлежащем методе исторических исследований по необъяснимым причинам игнорируют даже те, кто усвоил развитый им праксеологический подход применительно к экономической теории005 . Во-вторых, знакомство с методом Мизеса проливает свет на источник и природу характерной особенности исторических работ Ротбарда. В частности, это опровергает распространенное, хотя и ошибочное представление, что исторические работы Ротбарда, особенно в области происхождения и развития кредитно-денежной системы США, не имеют более полноценного основания, чем пресловутая «теория заговоров». В-третьих, это дает нам возможность показать внесенный Ротбардом значительный вклад в метод Мизеса, который наиболее выпукло проявился в разработке им темы данного издания. И, наконец, метод Мизеса содержит однозначное опровержение тезиса позитивистов, что нам недоступно истинное понимание таких субъективных явлений, как мотивы человеческой деятельности, а потому экономическая история обречена на то, чтобы иметь дело исключительно с явлениями, наблюдаемыми и поддающимися измерению.
Рассмотрение метода исторических исследований Мизес начинает с утверждения, что именно идеи представляют собой первичный материал исторического знания. Он пишет:
История есть летопись человеческой деятельности. Человеческая деятельность — это сознательные усилия людей, направленные на то, чтобы заменить менее удовлетворительные обстоятельства более удовлетворительными. Идеи определяют, что должно считаться более, а что менее удовлетворительными обстоятельствами, а также к каким средствам необходимо прибегнуть, чтобы их изменить. Таким образом, главной темой изучения истории являются идеи006 .
Это не означает, что предметом исторических исследований должна быть только интеллектуальная история. Речь идет лишь о том, что идеи являются конечной причиной всех социальных, в том числе и даже прежде всего экономических, явлений. Как утверждает Мизес:
Подлинная история человечества — это история идей. Именно идеи отличают человека от всех других существ. Идеи порождают общественные институты, политические изменения, технологические методы производства и все то, что называется экономическими условиями007 .
В силу этого для Мизеса предметом истории является:
тот факт, что люди, вдохновленные определенными идеями, определили для себя основные ценности, выбрали конкретные цели и прибегли к определенным средствам достижения выбранных целей, а кроме того, еще и результат их действий — состояние дел, которое установилось в результате их действий008 .
Идеи, особенно относительно направляющих действие целей и ценностей, не только представляют собой точку соприкосновения между историей и экономической теорией, но, кроме того, именно разное отношение к ним различает методы этих двух дисциплин. Как история, так и экономическая теория, имеют дело с индивидуальными решениями относительно целей и ценностей, на которые те опираются. С одной стороны, экономическая теория, будучи отраслью праксеологии, берет эти цели и ценностные суждения в качестве исходных данных и ограничивается тем, что логически выводит из них законы, управляющие оценкой средств и установлением цен на материальные «блага». По существу, экономическая теория не интересуется индивидуальными мотивами, направляющими процесс оценки и выбора определенных целей. Таким образом, в противоположность позитивистскому подходу истина экономических теорем здесь устанавливается помимо конкретного исторического опыта и без ссылок на него. Они представляют собой логически правомерные дедуктивные выводы, исходящие из того универсального факта, что люди используют средства, пригодные, по их мнению, для достижения целей, оцениваемых ими как привлекательные009 .
Предмет истории, с другой стороны, — «деятельность и ценностные суждения, направляющие деятельность к определенным целям»010 . Это означает, что для истории в отличие от экономической теории действия и ценностные суждения — не конечная данность; по словам Мизеса, они «являются отправным пунктом особого рода рефлексии — специфического понимания исторических наук о человеческой деятельности». Историк, вооруженный методом «специфического понимания», сталкиваясь с «ценностным суждением и вызываемым им действием... может попытаться понять, каким образом они возникли в уме действующего субъекта»011 .
Различие между методами исторической науки и экономической теории можно проиллюстрировать следующим примером. Экономист в роли экономиста «объясняет» инфляцию периода войны во Вьетнаме, которая началась в середине 1960-х гг. и достигла кульминации в ходе инфляционного кризиса 1973—1975 гг., указанием на проводившуюся Федеральным резервом политику денежной эмиссии, которая породила и потом поддерживала инфляцию012 . Историк, в том числе историк экономики, должен выявить и оценить относительную значимость тех факторов, которые побуждали различных членов Совета управляющих Федерального резерва (или Комитета по операциям на открытом рынке Федерального резерва) к принятию соответствующего курса действий. Эти факторы включают: идеологию; партийную принадлежность; давление со стороны власть имущих; понимание экономической теории; явно выраженное требование клиентуры Федерального резерва, включая коммерческие банки и крупнейших дилеров рынка облигаций, неформальную власть и влияние председателя Федерального резерва и т.п.
Короче говоря, историк экономики должен выявить мотивы, управлявшие действиями, которые сделали возможным историческое событие. И здесь единственным подходящим инструментом является понимание. Как пишет Мизес:
Предмет понимания — мысленное представление явлений, которые не могут быть полностью объяснены с помощью логики, математики, праксеологии и естественных наук в той мере, в какой они не могут быть раскрыты этими науками013 .
Утверждение, что полное объяснение любого исторического события, в том числе экономического, требует использования метода специфического понимания, не означает умаления важности чистой экономической теории для исторических исследований. На самом деле, как отмечает Мизес, экономическая теория
обеспечивает в своей области законченную интерпретацию зафиксированных прошлых событий и совершенное предвидение результатов, которые следует ожидать от будущих действий определенного рода. Ни интерпретация, ни предвидение ничего не говорят о действительном содержании и качестве ценностных суждений действующих индивидов. И то, и другое предполагает, что индивиды формулируют оценки и действуют, но их теоремы не испытывают влияние и не зависят от конкретных характеристик действий и ценностей014 .
Таким образом, с точки зрения Мизеса, если историк намерен дать полное объяснение отдельного события, он должен представить не только «специфическое понимание» мотивов действия, но и теоремы экономической науки и других «априорных» или неэкспериментальных наук, таких, как логика и математика. Он должен также использовать знания, даваемые естественными науками, в том числе прикладными — технологией и терапией015 . Знакомство с достижениями всех этих наук необходимо, чтобы иметь возможность правильно установить причинную зависимость между конкретным действием и историческим событием, чтобы проследить его специфические последствия и оценить, насколько успешно были реализованы цели действующего лица.
Например, не будучи знакомым с экономической теоремой, утверждающей, что, при прочих равных, повышение темпа денежной эмиссии ведет к понижению покупательной способности денежной единицы, историк ценовой инфляции периода войны во Вьетнаме может просто проглядеть роль Федерального резерва, и уж тем более его мотивы. Предположим, что он будет сторонником ошибочной доктрины Гэлбрейта об административно назначаемых ценах, порождающих инфляцию издержек016 . В этом случае он может, вполне неуместно, сконцентрироваться исключительно на мотивах профсоюзных лидеров, требовавших больших прибавок к заработной плате, и на целях «техноструктур» больших корпораций, пасующих перед этими требованиями и принимающих решение о том, какую часть прироста издержек переложить на потребителей. Таким образом, согласно Мизесу:
Если того, чему учат эти дисциплины [т.е. априорные и естественные науки], недостаточно, или если историк выбирает ошибочную теорию из нескольких противоречащих друг другу теорий, разделяемых специалистами, то он пойдет по неправильному пути, и его работа окажется бесполезной017 .
Но что в действительности представляет собой исторический метод специфического понимания, и как он может дать истинное знание таких чисто субъективных и ускользающих от наблюдения явлений, каковыми являются мотивы человеческих поступков? Прежде всего, как подчеркивает Мизес, специфическое понимание прошлых событий
не является умственным процессом, к которому прибегают только историки. Каждый человек применяет его ежедневно при общении с другими людьми. Эта методика используется во всех межчеловеческих отношениях. Она практикуется детьми в яслях и детских садах, коммерсантами в торговле, политиками и государственными деятелями в делах государства. Каждый стремится получить и точно оценить информацию об оценках и планах других людей018 .
Эта техника столь широко используется в повседневной жизни потому, что целью каждого действия является перестройка будущих условий таким образом, чтобы они стали более удовлетворительными с точки зрения действующего лица. Чтобы достичь своих целей, нужно предвидеть будущие изменения вследствие как естественных причин, так и действий других людей, которые точно так же одновременно с тобой планируют и осуществляют свои действия019 . Таким образом, понимание целей и ценностей других людей является необходимым условием успешного действия.
Итак, метод, который обеспечивает человека, планирующего действие, информацией о ценностях и целях других, — по существу, тот же метод, который используется историками, стремящимися обрести знание о ценностях и целях тех, кто действовал в прошлом. Универсальность этого метода Мизес подчеркивает тем, что обозначает действующего человека и историка как, соответственно, «историка будущего» и «историка прошлого»020 . Таким образом, независимо от целей, для которых оно используется, понимание
стремится к установлению определенных фактов: что люди приписывают определенное значение состоянию своего окружения; что они определенным образом оценивают это состояние, и, побуждаемые этим ценностным суждением, прибегают к определенным средствам для его сохранения или достижения иного состояния дел, отличного от того, какое существовало бы, если бы они воздержались от любых целенаправленных действий. Понимание имеет дело с ценностными суждениями, с выбором целей и средств для достижения этих целей и с оценкой результата совершенных действий021 .
Кроме того, имеется ли в виду планирование действия или истолкование истории, акт специфического понимания — не произвольное или случайное действие, свойственное исключительно конкретному историку или деятелю, а продукт дисциплины, которую Мизес называет «тимологией», смысл которой в «знании о человеческих оценках и желаниях»022 . Мизес следующим образом характеризует эту дисциплину:
С одной стороны, тимология является ответвлением интроспекции, а с другой — осадком исторического опыта. Это то, что каждый узна¨т из общения с окружающими. Это то, что человек знает о способе, которым люди оценивают различные обстоятельства, об их желаниях и стремлениях. Это знание социального окружения, в котором человек живет и действует, или знание историка о чужом окружении, которое он почерпнул, изучая специальные источники023 .
Таким образом, утверждает Мизес, тимологию можно рассматривать как «отрасль исторической науки», потому что «свое знание она черпает из исторического опыта»024 . В силу этого и продукт познания в тимологическом опыте категорически иной, чем в экспериментальных естественных науках. Экспериментальное знание состоит из «научных фактов», истинность которых не зависит от времени. Тимологическое знание ограничено «историческими фактами», т.е. уникальными и неповторимыми событиями. Мизес, соответственно, делает вывод:
Тимология может сообщить нам только то, что в прошлом определенные люди или группы людей придерживались определенных оценок и действовали определенным образом. Будут ли они и в будущем придерживаться тех же оценок и действовать таким же образом, остается неопределенным. Все, что можно утверждать об их будущем поведении, представляет собой спекулятивное предвосхищение будущего на основе специфического метода понимания исторических отраслей наук о человеческой деятельности... Тимология разрабатывает каталог характерных черт людей. Кроме того, она может установить факт, что определенные черты возникали в прошлом, как правило, во взаимосвязи с некоторыми другими свойствами025 .
Если говорить более конкретно, все наши догадки о том, как поведут себя в определенной ситуации члены семьи, друзья, знакомые и незнакомцы, основаны на накопленном тимологическом опыте. Надежда, что жене понравится получить на день рождения то или иное ювелирное украшение, что приятель с энтузиазмом воспримет идею пойти на фильм с Клинтом Иствудом, что такой-то студент будет недоволен своей отметкой, — все эти предположения основаны на непосредственном знании о прошлых ценностных суждениях и поступках этих людей. На тимологии основаны даже наши предположения о том, как поведут себя незнакомцы в определенных ситуациях или каким будет ход политических, социальных и экономических событий. Например, накопленный нами тимологический опыт содержит знание, что мужья ревнуют своих жен. Это помогает нам «понять» и предвидеть, что если мужчина открыто ухаживает за женщиной в присутствии ее мужа, он почти наверняка встретит отпор и рискует получить по физиономии. Кроме того, мы можем с большой степенью уверенности прогнозировать, что на ближайших президентских выборах кандидат от либертарианской партии наберет намного меньше голосов, чем кандидаты республиканской и демократической партий; что минута рекламного времени в ходе трансляции матчей футбольного чемпионата этого года будет стоить не больше, чем во время трансляции матчей будущего суперкубка по американскому футболу; что через три месяца цена персонального компьютера не вырастет до 10 млн долл. и не упадет до 10 долл.; и что автор этой статьи никогда не станет королем Англии. Эти и миллионы других столь же определенных прогнозов основаны на специфическом понимании ценностей и целей, направляющих поведение миллионов безымянных действующих лиц.
Как уже отмечалось, источником тимологического опыта являются общение с другими людьми и наблюдение за их поведением. Этот опыт приобретается
либо непосредственно из наблюдения за окружающими нас людьми или ведения с ними дел, либо косвенно благодаря чтению и молве, а также из особого опыта, приобретенного в предыдущих контактах с данными индивидами или группами026 .
Подобный опыт доступен каждому умственно сформировавшемуся человеку, и он служит основой для предвидения будущего поведения тех, чьи действия ему важно учитывать. К тому же, как указывает Мизес, использование тимологического знания в повседневной жизни отличается простотой:
Тимология говорит только о том, что человеком движут врожденные инстинкты, различные страсти и различные идеи. Прогнозирующий человек оставляет в стороне те факторы, которые очевидно не играют никакой роли в рассматриваемом конкретном случае. Затем он делает выбор из оставшихся027 .
Чтобы сузить набор целей и желаний, которые вероятнее всего направляют поведение интересующего нас человека, мы используем «тимологическую концепцию» или представление о «характере человека»028 . Наше представление о характере определенного человека основывается на полученном тем или иным способом знании о его прошлом поведении. Формулируя свои планы, «мы предполагаем, что без особых причин этот человек останется неизменным, и даже пытаемся предугадать, как определенные изменения условий могут повлиять на его реакции»029 . Только доверие к «характеру» нашего спутника жизни позволяет нам каждое утро спокойно отправляться на работу в уверенности, что он или она не исчезнут неведомо куда, прихватив детей и сбережения. Планируя сберечь часть дохода и куда-нибудь эти средства инвестировать, мы учитываем представление о характере Алана Гринспена, которое основывается на нашем прямом или непрямом знании о его прошлых поступках и высказываниях. Поэтому, планируя свои расходы, мы совершенно исключаем возможность того, что в ближайшем будущем он либо сознательно организует 10%-ную дефляцию денежной массы, либо попытается довести краткосрочную ставку процента до нуля.
При всем доверии к инструментам тимологического опыта наше представление о будущих событиях характеризуется известной неопределенностью, поскольку эти события в общем случае представляют собой сложную равнодействующую многих одновременно действующих причинных факторов. В силу этого всякое предвидение предполагает не только наличие перечня факторов, способствующих достижению прогнозируемого результата, но и взвешивание относительного влияния каждого из факторов на результат. При этом более трудной задачей является верное распределение весов пропорционально воздействию факторов. Даже если человек аккуратно выявит все требующие учета причинные факторы, исполнение прогноза будет зависеть от правильности их взвешивания. Источником неопределенности, присущей всякому акту предвидения, является главным образом сложность верного учета относительной роли различных действий030 .
Если в повседневной жизни каждый из нас бессознательно использует тимологию для понимания и планирования многоразличных будущих событий, то историк, нуждающийся в специфическом понимании причин, определяющих ценностные суждения и решения действующих лиц, которых он считает центральными фигурами для подлежащих объяснению определенных событий или эпох, использует тимологический метод сознательно и неукоснительно. Подобно будущим событиям и ситуациям, которые предвидит в своих замыслах каждый из нас, все исторические события и определяемые ими эпохи представляют собой уникальные и сложные события, реализовавшиеся в силу действий и реакций множества людей. Именно таково значение следующего утверждения Мизеса:
История — последовательность изменений. Каждая историческая ситуация обладает своей индивидуальностью, своими собственными характеристиками, отличающими ее от любой другой ситуации. Река истории никогда не возвращается в однажды пройденную точку. История не знает повторений031 .
Именно в силу неповторимости истории тимологический опыт дает нам совсем иного рода знание о причинах исторических событий, чем экспериментальный метод естественных наук. Именно поэтому историк, подобно действующему лицу, не может обойтись без особого рода понимания, когда он составляет перечень мотивов и действий, имеющих каузальное отношение к изучаемому вопросу, и когда приписывает каждому фактору вес, пропорциональный его влиянию на результат. При решении этой задачи «понимание в мире истории является своего рода эквивалентом количественного анализа и измерений»032 . Историк использует понимание в попытке измерить каузальную «значимость» каждого фактора для результата. Но такого рода оценки значимости не принимают форму объективных измерений, допускающих последующую статистическую обработку; они принимают форму основанных на тимологии субъективных «оценок значимости»033 . Деловой успех обычно сопутствует тем, кто, используя тимологию, последовательно проявляет превосходство в понимании вероятности будущих событий.
Можно на следующем примере проиллюстрировать проблему взвешивания, которую приходится решать как действующим лицам, так и историкам. В ответ на 20%-ное падение промышленного индекса Доу—Джонса — или, что, пожалуй, актуальнее сегодня, индекса НАСДАК — Федеральный резерв увеличивает денежную массу на 5%, что порождает страх перед будущей рецессией и ростом спроса на ликвидность со стороны частных лиц и предприятий. Одновременно с этим ОПЕК объявляет об увеличении квот на добычу на 10%. Для ответа на вопрос, как повлияют все эти события на покупательную способность денег через шесть месяцев, нужно проявить специфическое понимание предпочтений и ожиданий людей, чтобы оценить относительный вес и время воздействия каждого из этих событий на соотношение между спросом на деньги и объемом денег в обращении. Законы экономической теории, при прочих равных условиях, имеют чисто качественный характер и указывают только направление, в котором каждое из этих событий изменит покупательную способность денег, а также сообщают, что воздействие сказывается постепенно, так что пройдет какое-то время до полного выявления эффекта. В силу этого предпринимателю или экономисту, пытающемуся дать количественный экономический прогноз, непременно приходится дополнять экономическую теорию актом исторического суждения или понимания. Когда историк экономики оценивает значимость факторов, ответственных за наблюдавшееся в период инфляции или дефляции изменение покупательной способности денег, он также использует свою способность к пониманию.
Вклад Ротбарда в разработанный Мизесом метод исторических исследований заключается в создании руководства, до известной степени смягчающего неопределенность, возникающую при оценке важности мотивов. Как пишет сам Ротбард, «историку не избежать необходимости оценивать и выносить суждения о мотивах людей, хотя он не в состоянии обосновать свои суждения с абсолютной и неопровержимой достоверностью»034 . Но задачу приписывания мотивов и оценки их значимости затрудняет тот факт, что во многих случаях исторические деятели, особенно те, которые в политике искали собственную экономическую выгоду, склонны сознательно затушевывать мотивы своего поведения. Ротбард отмечает, что в общем случае в подобных ситуациях «сам деятель делает все возможное, чтобы скрыть корыстный интерес и раструбить о своих более идейных и отвлеченных заботах»035 .
Ротбард, однако, утверждает, что подобные попытки затушевать или утаить денежный мотив обращением к более высоким целям легко распознаются историком в тех случаях, «когда причинная цепь экономической заинтересованности проста и обозрима»036 . Например, когда сталелитейная промышленность лоббирует повышение таможенных пошлин или сокращение импортных квот, ни один здравомыслящий человек, а уж тем более ни один знающий историк, не поверит заявлениям, что все это делается ради «общественных интересов» или «национальной безопасности». Что бы там ни говорили промышленники, каждый отчетливо понимает, что отрасль стремится ограничить иностранную конкуренцию ради повышения собственной прибыли. Проблема возникает в тех случаях, «когда наличествуют более сложные и длинные причинные цепочки»037 . Здесь в качестве примера Ротбард указывает на план Маршалла. В этом случае широко разрекламированными мотивами архитекторов плана были предотвращение голода в странах Западной Европы и усиление их сопротивления соблазнам коммунизма. Ни слова не было сказано о другой, столь же реальной цели — продвижение и субсидирование экспортных отраслей США. Понадобилась кропотливая работа историков, чтобы со временем докопаться до действительных экономических мотивов038 .
Учитывая тот факт, что как стремящиеся к субсидиям и привилегиям промышленники, так и раздающие их политики склонны лгать о своих истинных мотивах, Ротбард сформулировал, по его собственным словам, «теоретическое руководство, позволяющее заранее знать, когда движущие исторические силы имеют преимущественно экономический, а когда — идеологический характер»039 . Это руководство Ротбард, разумеется, составил в соответствии со своим мировоззрением. Однако не следует понимать дело так, что мировоззрение историка является чисто идеологической конструкцией или бессознательным отражением его нормативных предубеждений. На деле каждый историк должен иметь собственное мировоззрение — набор взаимосвязанных представлений об управляющих миром причинных зависимостях, чтобы иметь возможность выделять факты, важные для объяснения конкретного исторического события. Согласно Ротбарду, «факты, разумеется, должны быть отобраны и упорядочены по степени их важности, а оценивает их важность историк в соответствии со своими представлениями о мире»040 .
Точнее говоря, в соответствии с подходом Мизеса к истории мировоззрение содержит необходимые представления относительно причинных зависимостей, которые историк извлекает из своих познаний в априористических и естественных науках и использует при оценке данных. Как пишет Мизес:
История — это не мысленное копирование, а концентрированное представление прошлого средствами понятийного аппарата. Историк не просто позволяет событиям говорить самим за себя. Он организует их в соответствии с идеями, лежащими в основе образования общих понятий, которые он использует в своем представлении материала. Источник сообщает нам не все случившиеся факты, а только те, которые имеют отношение к делу. Он не открывает документ без предположений, но подходит к делу во всеоружии научного знания своего времени, т.е. учений современной логики, математики, праксеологии и естественных наук041 .
Так, например, экономист австрийской школы, пытающийся объяснить заоблачный рост цен, имевших место в ходе гиперинфляции в Германии в начале 1920-х гг., не сочтет важным эпизод спекулятивной игры против немецкой марки, сопровождавшей резкое падение ее валютного курса. А все потому, что он подходит к этому событию, будучи вооруженным количественной теорией денег и теорией паритета покупательной способности как основы валютного курса. Эти выведенные из праксеологии «исходные предпосылки» требуют от него не придавать значения действиям валютных спекулянтов при объяснении обвального падения покупательной способности марки на внутреннем рынке. Эти же исходные предпосылки обращают его внимание на мотивы, побудившие Рейхсбанк к расширенной эмиссии денег. Точно так же современный историк, изучающий причины и распространение бубонной чумы в Европе XIV в., пренебрежет расцветом религиозных ересей в ту эпоху. Вместо этого он положится на выводы современной медицины относительно причин, способствующих распространению этой болезни.
Значение предлагаемого Ротбардом теоретического руководства в том, что он добавляет нечто совершенно новое в арсенал научных представлений историка, позволяющих ему судить о значимости мотивов тех, кто содействует определенным политическим событиям или противится им. Новизна и блеск этого руководства в том, что это не чисто априорный закон вроде экономической теоремы и не экспериментально установленный «факт» естественных наук. Это, скорее, социологическое обобщение, опирающееся на творческое сочетание тимологического опыта и экономической теории. В основе этого обобщения лежит идея, что на протяжении всей истории государство представляло собой, по существу, организацию части населения, отказавшейся от мирной хозяйственной деятельности ради того, чтобы превратиться в правящий клас
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
Ссылка Нарушение Цитировать  
  sameps
seps


Сообщений: 8186
13:43 28.05.2010
Часть 5 «Новый курс и международная денежная система» была прежде опубликована в сборнике статей, посвященном международной политике времен Нового курса072 . Здесь Ротбард доказывает, что в период Нового курса как раз накануне вступления США во Вторую мировую войну произошло резкое изменение в международной денежной политике США. Он анализирует экономические интересы, готовившие радикальную трансформацию политики Нового курса и получившие выгоду от этого: от «долларового национализма» периода 1930-х гг. до агрессивного «долларового империализма», набравшего силу в период войны и приведшего к заключению Бреттон-Вудского соглашения в 1944 г.

001 О праксеологии см.: Людвиг фон Мизес, Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории, М.: \"Социум\", 2005, с. 5-70; Murray N. Rothbard, The Logic of Action I: Method, Money, and the Austrian School (Cheltenham, U.K.: Edward Edgar, 1997), pp. 28-77; and Hans-Hermann Hoppe, Economic Science and the Austrian Method (Auburn, Ala.: Mises Institute, 1995).
002 Douglas С. North, Growth and Welfare in the American Past: A New Economic History (Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1966), pp. 1-2 (курсив автора).
003 Robert William Fogel, \"The New Economic History: Its Findings and Methods,\" in The Reinterpretation of American History, Robert William Fogel and Stanley L. Engerman, eds. (New York: Harper and Row, 1971), p. 7.
004 Murray N. Rothbard, America`s Great Depression, 5th ed. (Auburn, Ala.: Mises Institute, 2000).
005 Как пишет Ротбард о произведении Мизеса \"Теория и история\", в котором он наиболее детально излагает свой метод, оно \"не имело большого резонанса и редко цитируется даже молодыми экономистами недавнего \"австрийского\" возрождения. Оно останется забытым шедевром Мизеса\". Мюррей Ротбард, Предисловие // Людвиг фон Мизес, Теория и история (М.: ЮНИТИ, 2001), с. 7.
006 Там же, с. 163-164
007 Там же, с. 136.
008 Ludwig von Mises, The Ultimate Foundation of Economic Science: An Essay on Method, 2nd ed. (Kansas City, Mo.: Sheed Andrews and McMeel, 1978), p. 45.
009 Разумеется, при выводе теорем, относящихся к специфическим условиям, характеризующим человеческую деятельность в нашем мире, цепочка дедуктивных выводов включает некоторые дополнительные факты менее общего характера. Среди них, скажем, разнообразие природных ресурсов, неоднородность труда, а также тот факт, что досуг ценится наравне с другими потребительскими благами (см.: Мизес, Человеческая деятельность; Rothbard, The Logic of Action, и Норре, Economic Science and Austrian Method).
010 Мизес, Теория и история, с. 218.
011 Там же, с. 227.
012 Некоторые экономисты считают границами инфляционного периода 1965 и 1979 г., но нас сейчас точность датировки не интересует (см., напр.: Thomas Mayer, Monetary Policy and the Great Inflation in the United States: The Federal Reserve and the Failure of Macroeconomic Policy (Northampton, Mass.: Edward Edgar, 1990).
013 Людвиг фон Мизес, Человеческая деятельность, с. 51.
014 Мизес, Теория и история, с. 226.
015 Там же, с. 220.
016 John Kenneth Galbraith, The New Industrial State (New York: New American Library, 1967), pp. 189-207, 256-270.
017 Мизес, Теория и история, с. 220.
018 Там же, с. 193.
019 По словам Мизеса, \"целью понимания является предвидение будущих условий в той мере, в какой они зависят от идей, ценностных суждений и действий людей\" (Mises, Ultimate Foundation, p. 49).
020 Мизес, Теория и история, с. 234.
021 Mises, Ultimate Foundation, p. 48.
022 Мизес, Теория и история, с. 194.
023 Там же, с. 194.
024 Там же, с. 199.
025 Там же, с. 199, 200.
026 Там же, с. 229.
027 Там же.
028 Mises, Ultimate Foundation, p. 50.
029 Ibid.
030 Мизес, Теория и история, с. 224-225, 230.
031 Там же, с. 160.
032 Мизес, Человеческая деятельность, с. 56.
033 Там же.
034 Murray N. Rothbard, \"Economic Determinism, Ideology, and The American Revolution,\" The Libertarian Forum 6 (November 1974): 4.
035 Сходное замечание делает и Мизес:
Попытки ввести потомство в заблуждение по поводу произошедшего в действительности и подменить достоверные свидетельства фальшивками часто инициируются теми, кто сам играет активную роль в событиях; попытки предпринимаются в тот самый момент, когда происходит событие, а иногда даже предшествуют ему. Ложь об исторических фактах и уничтожение улик, по мнению многих государственных деятелей, дипломатов, политиков и писателей, является законной частью ведения государственных дел и написания истории.

Мизес заключает, что в силу этого одной из первейших задач историка является \"разоблачение подобного обмана\" (Мизес, Теория и история, с. 213-214).
036 Rothbard, \"Economic Determinism,\" p. 4.
037 Ibid.
038 См., напр.: Davids Eakins, \"Business Planners and America`s Postwar Expansion,\" in Corporations and the Cold War, David Horowitz, ed. (New York: Modern Reader, 1969), pp. 143-171.
039 Rothbard, \"Economic Determinism,\" p. 4.
040 Murray N. Rothbard, Conceived in Liberty, vol. 1, A New Land, A New People: The American Colonies in the Seventeenth Century, 2nd. ed. (Auburn, Ala.: Mises Institute, 1999), p. 9.
041 Мизес, Человеческая деятельность, с. 48.
042 О происхождении и природе государства как организации, использующей насильственные политические методы для получения средств существования см.: Franz Oppenheimer, The State (New York: Free Life Editions, [1914] 1975); Albert J. Nock, Our Enemy, The State (New York: Free Life Editions, [1935] 1973); Murray N. Rothbard, For a New Liberty: The Libertarian Manifesto, 2nd ed. (San Francisco: Fox and Wilkes, 1996), pp. 45-69.
043 Rothbard, For a New Liberty, pp. 49-50; idem, \"Economic Determinism,\" pp. 4-5.
044 Одно из первых описаний того, как этот закон действует в среде социал-демократических партий, см.: Robert Michels, Political Parties: A Sociological Study of the Oligarchical Tendencies of Modern Democracy (New York: Dover Publications, [1915] 1959).
045 Rothbard, \"Economic Determinism,\" p. 5.
046 О союзе интеллектуалов с государством см.: Rothbard, For a New Liberty, pp. 54-69. Особенно наглядный пример такого союза дает Германия конца XIX в., где экономисты немецкой исторической школы именовались \"кафедральными социалистами\" (катедер-социалистами), потому что они имели господствующее влияние на экономических факультетах университетов Германии. Они совершенно отчетливо осознавали свою роль идеологического прикрытия для императорской политики и гордо именовали себя \"интеллектуальной гвардией дома Гогенцоллернов\" (Ibid., p. 60).
047 Так называемый \"неоконсерватизм\", доминирующий в консервативном движении и в Республиканской партии США, - это просто разновидность современного либерализма [в американском смысле этого термина. - Ред.]. Его ведущие теоретики пропагандируют чуть более эффективное и меньшее по размерам попечительское государство, а также более активный и широкий интервенционизм, в том числе военными методами, на международной арене.
048 Rothbard, \"Economic Determinism,\" p. 5.
049 См., например: George J. Stigler, \"The Theory of Economic Regulation,\" in The Citizen and the State: Essays on Regulation (Chicago: University of Chicago Press, 1975), pp. 114-141; James M. Buchanan, \"Politics without Romance: A Sketch of Positive Public Choice Theory and Its Normative Implications,\" in The Theory of Public Choice - II, James M. Buchanan and Robert D. Tollison, eds. (Ann Anbon University of Michigan Press, 1984), pp. 11-22.
050 Buchanan, \"Politics without Romance,\" p. 13.
051 Stigler, \"Theory of Economic Regulation,\" p. 140.
052 Murray N. Rothbard, \"Only the Heartbeat Away,\" The Libertarian Forum 6 (September 1974): 5.
053 Мизес, Теория и история, с. 133.
054 Milton Friedman and Anna Jacobson Schwartz, A Monetary History of the United States 1867-1960 (Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1963).
055 См., напр.: North, Growth and Welfare in the American Past, p. 11, n. 6.
056 Friedman and Schwartz, A Monetary History, p. xxii.
057 Ibid., p. 3. Будучи последовательными позитивистами, Фридмен и Шварц говорят только о \"денежной массе\" или \"количестве\" денег, а не о \"предложении\" денег, видимо, в силу того, что первое представляет собой наблюдаемый на рынке результат взаимодействия между ненаблюдаемыми кривыми спроса на деньги и их предложения. Но очень похоже, что Фридмен и Шварц рассматривают показатель денежной массы как хорошую эмпирическую оценку показателя денежного предложения, потому что последний в их понимании отличается совершенной неэластичностью по отношению к уровню цен. Сравните с интерпретацией Питера Темина: Peter Temin, Did Monetary Forces Cause the Great Depression? (New York: W. W. Norton, 1976), p. 18.
058 Friedman and Schwartz, A Monetary History, pp. 89-188.
059 Ibid., p. 115, n. 40.
060 Ibid., р. 171.
061 Milton Friedman, \"The Quantity Theory of Money - A Restatement,\" in Study in the Quantity Theory of Money (Chicago: University of Chicago Press, [1956] 1973), p. 18.
062 Ibid., p. 168.
063 Подробнее о природе и использовании метода контрфактических гипотез см.: Robert William Fogel, \"The New Economic History: Its Findings and Methods,\" in The Reinterpretation of American History, Robert William Fogel and Stanley L. Engerman, eds. (New York: Harper and Row, 1971), pp. 8-10; Donald N. McCloskey, \"Counterfactuals,\" in The New Palgrave: The New Worlf of Economics, John Eatwell, Murray Milgate, and Peter Newman, eds. (New York: W. W. Norton, 1991), pp. 149-154.
064 Friedman and Schwartz, A Monetary History, pp. 156-168.
065 Ibid., p. 168.
066 Ibid., p. xix.
067 Мизес, Теория и история, с. 209.
068 Мизес, Человеческая деятельность, с. 49.
069 Rep. Ron Paul and Lewis Lehrman, The Case for Gold: A Minority Report of the U.S. Gold Commission (Washington, D. C: Cato Institute, 1982), pp. 17-118.
070 Murray N. Rothbard, \"The Origins of the Federal Reserve System,\" Quarterly Journal of Economics 2, no. 3 (Fall 1999): 3-51.
071 Murray N. Rothbard, \"The Gold-Exchange Standard in the Interwar Years,\" in Money and the Nation State: The Financial Revolution, Government and the World Monetary System, Kevin Dowd and Richard H. Timberlake, Jr., eds. (New Brunsqweek, N.J.: Transactions Publishers, 1898), pp. 105-63.
072 Murray Rothbard, \"The New Deal and the International Monetary System,\" in Watershed of Empire: Essays on New Deal Foreign Policy, Leonard P. Liggio and James J. Martin, eds. (Colorado Springs, Colo.: Ralph Myles, 1976), p. 19. ----
ДВИЖЕНИЕ ЗА РЕФОРМУ ДЕНЕЖНОГО ОБРАЩЕНИЯ
В США В 1898-1903 ГГ.
Ротбард М. История денежного обращения и банковского дела в США: От колониального периода до Второй мировой войны. Челябинск: Социум, 2005. С. 193-213.
Начало движения за «реформу»:
проведение в Индианаполисе конвента по реформе денежной системы
<…>
Сразу после избрания Мак-Кинли объединенные силы групп Морганов и Рокфеллеров взялись за организацию «реформистского» движения, дабы создать центральный банк и избавиться от «неэластичности» денег, свойственной золотому стандарту. Для этого было решено использовать технологию, уже доказавшую свою эффективность при организации в 1895–1896 гг. движения за принятие золотого стандарта. Было необходимо действительно массовое широкое движение, чтобы публика не заподозрила в нем марионетку банкиров с Уолл-стрит. Поэтому центром движения были сделаны штаты Среднего Запада, сердце Америки, а в создаваемых организациях помимо банкиров участвовали бизнесмены, экономисты и другие ученые, которые придавали всей затее убедительный вид респектабельности и научности.
За дело взялись сразу после выборов. Хью Генри Ханна, президент «Атлас Энджин Уоркс» из Индианаполиса, который освоил принципы работы в общественной организации в «Союзе за надежные деньги», в ноябре послал в Торговую палату Индианаполиса меморандум, в котором настаивал, что именно такой типичный штат Среднего Запада, как Индиана, должен стать зачинателем движения за реформу денежной системы.
Механизм заработал. В ответ на призыв Торговой палаты Индианаполиса туда 1 декабря 1896 г. съехались делегаты торговых палат 12 крупных городов Среднего Запада. Конференция приняла обращение о созыве большого съезда для обсуждения проблем кредитно-денежной системы, который начался в Индианаполисе 12 января 1897 г. На нем присутствовали представители деловых кругов 26 штатов и федерального округа Колумбия. Было объявлено о начале движения за реформу денежной системы. Влиятельная газета «Йель ревью» похвалила организаторов съезда, догадавшихся учесть традиционную для населения нелюбовь к банкирам, подчеркнув, что там были представлены «не только банкиры, но и бизнесмены в целом».
Возможно, на съезде и были бизнесмены, но только не рядовые. Председательствовал на съезде Стюарт Патерсон, декан юридического факультета Пенсильванского университета и член финансового комитета могущественной «Пенсильвания рейлроуд», входившей в орбиту группы Моргана. На следующий день после открытия Хью Ханна был избран председателем исполнительного комитета, членов которого ему же предложили подобрать. На комитет возложили право действовать от имени съезда после его окончания. В комитет вошли следующие влиятельные лидеры корпоративного и финансового мира:
Джон Митчелл из Чикаго, президент «Иллинойс траст энд сэйвинг бэнк», директор железных дорог «Чикаго энд Олтон», «Питтсбург, Форт-Уэйн энд Чикаго», а также компании «Пуль ман», стал казначеем исполнительного комитета;
Г. Г. Колсаат, редактор и издатель «Чикаго таймс геральд», чикагской «Оушн геральд», член правления чикагского Института искусств, друг и советник президента Уильяма Мак-Кинли, имевшего хорошие отношения с Рокфеллером;
Чарльз Кастис Харрисон, проректор Пенсильванского университета, сколотивший состояние в сахарной промышленности, где он был партнером могущественного Хэвмейера («Шугар Траст»);
Александр Орр, нью-йоркский банкир из круга Моргана, был директором железных дорог «Эри энд Чикаго», «Рок-Айленд энд Пасифик», «Нэшнл бэнк оф коммерс» и влиятельного издательского дома «Харпер бразерс». Кроме того, Орр был директором нескольких страховых компаний и совладельцем крупнейшей в стране компании по торговле зерном;
Эдвин Станард, зерноторговец из Сент-Луиса, бывший губернатор штата Миссури и бывший вице-президент Национального совета по торговле и транспорту;
Е. Б. Сталмен, владелец «Нэшвилл бэннер», бывший вице-президент железных дорог «Луисвилл, Нью-Олбани энд Чикаго», особый уполномоченный картеля «Саузерн рейлвей энд стимшип ассосиейшн».
А. Е. Уилсон, влиятельный юрист из Луисвилла и будущий губернатор штата Кентукки.
Особенно интересны два самых влиятельных члена исполнительного комитета: Генри Пейн и Джордж Фостер Пибоди. Пейн, имевший давние связи с республиканской партийной машиной в Висконсине, входил в руководство республиканской партии от Милуоки и являлся президентом находившейся в сфере интересов Моргана «Висконсин телефоун компани». Пейн был тесно вовлечен в коммунальный и банковский бизнес в Милуоки. В частности, он долгое время был директором «Норс-Америкен компани», большого холдинга в сфере коммунальных услуг, во главе с нью-йоркским финансистом Чарльзом Уетмором. О степени близости «Норс-Америкен компани» к Моргану говорит тот факт, что в ее совет директоров входили два ведущих финансиста Моргана. Одним был Эдмунд Конверс, президент управляемого Морганом нью-йоркского «Либерти нэшнл бэнк», в недалеком будущем основатель и президент опять-таки моргановской «Бэнкерз траст компани». Другим был Роберт Бэкон, партнер в «Джи Пи Морган энд компани» и один из ближайших друзей Теодора Рузвельта, ставший впоследствии помощником госсекретаря в его кабинете. Кроме того, когда в результате убийства Мак-Кинли Теодор Рузвельт стал президентом, он сделал Бэкона министром почт, заменив им близкого к группе Рокфеллера Марка Ханну из Огайо. Утверждают, что Пейн, ближайший помощник Моргана, был назначен на этот главный политический пост в тогдашнем кабинете специально для того, чтобы оттеснить Ханну от рычагов партийного управления. Очевидно, что замена Ханны Пейном была частью яростной атаки Теодора Рузвельта на «Стэндард Ойл», которая представляла собой часть открытой войны между империями Рокфеллера–Гарри мана–Куна/Л¨ба и Моргана.
Еще более влиятельным членом окружения Моргана был секретарь исполнительного комитета Джордж Фостер Пибоди. Вся аристократическая бостонская семья Пибоди издавна поддерживала тесные личные и финансовые связи с Морганами. Представитель клана Пибоди даже был шафером на свадьбе Дж. П. Моргана в 1865 г. Джордж Пибоди был основателем международной банковской компании, в которой Джуниус, отец Дж. П. Моргана, являлся одним из старших партнеров. Джордж Фостер Пибоди был видным нью-йоркским инвестиционным банкиром, имевшим обширные владения в Мексике. Он помог Моргану реорганизовать «Дженерал электрик», а позднее ему предложили в администрации Вильсона пост министра финансов. В этой администрации он являлся «министром без портфеля».
Пусть простаки верят, что собравшийся в Индианаполисе съезд по денежной реформе был проявлением спонтанной инициативы простых торговцев и промышленников Среднего Запада. Для знающего человека организация, в которой участвуют Генри Пейн, Александр Орр и особенно Джордж Фостер Пибоди, означает только одно – это Дж. П. Морган.
Съезд быстро принял решение обратиться к президенту Мак-Кинли с призывом: (1) не отступать от золотого стандарта и (2) создать новую систему «эластичного» банковского кредита. Для реализации последнего пункта президенту рекомендовали создать новый Комитет по реформе кредитно-денежной системы и поручить ему подготовить законодательные предложения. Мак-Кинли всей душой одобрил эту инициативу, заручился согласием Рокфеллера и 24 июля обратился в Конгресс с предложением о создании Комитета по денежной реформе. Законопроект о создании Комитета прошел через Палату представителей, но застрял в Сенате.
Разочарованный, но не павший духом исполнительный комитет в августе 1897 г. решил двигаться вперед самостоятельно. Ведущую роль в подборе членов комитета сыграл Джордж Фостер Пибоди, осуществлявший связь между Индианаполисом и нью-йоркским финансовым сообществом. Для окончательного решения вопроса о составе Пибоди пригласил членов исполнительного комитета в Саратога-Спрингс, где находилась летняя резиденция его партнера по инвестиционному банку Спенсера Траска. К сентябрю удалось утрясти состав Комитета по денежной реформе.
Состав комитета был следующим:
Джордж Эдмундс, бывший сенатор, республиканец из Вермонта, адвокат и, в прошлом, директор нескольких железных дорог стал председателем;
Стюарт Паттерсон, декан юридического факультета Пенсильванского университета и руководитель контролируемой Морганом железной дороги «Пенсильвания»;
Чарльз Фейрчайлд, ведущий нью-йоркский банкир, президент нью-йоркского инвестиционного банка, бывший партнер бостонского инвестиционного банка «Ли, Хиггинсон энд ко.», директор двух крупных железных дорог. Видный политический деятель штата Нью-Йорк, Фейрчайлд был министром финансов в первой администрации Кливленда. Его отец, Сидни Фейрчайлд, был главным юристом контролируемой Морганом железной дороги «Нью-Йорк сентрал»;
Стювесант Фиш, наследник двух старых аристократиче с ких нью-йоркских семей, был партнером в контролировавшемся Морганом нью-йоркском инвестици онном банке «Мортон, Блис энд ко.», а потом стал президентом железной дороги «Иллинойс сентрал» и членом правления «Мьючуал лайф». Отец Фиша был сенатором, губернатором и госсекретарем;
Луис Гарнетт, видный бизнесмен из Сан-Франциско;
Томас Буш из Алабамы, директор железной дороги «Мобайл энд Бирмингем»;
Д. У. Фрис, ведущий производитель хлопчатобумажных тканей в Северной Каролине.
Уильям Дин, торговец из города Сент-Пол, шт. Миннесота и директор трансконтинентальной железной дороги «Грейт Нозерн», принадлежавшей Джеймсу Хиллу, союзнику Моргана в титанической борьбе за железную дорогу «Нозерн Пасифик» с группой Гарримана, Рокфеллера и Кун–Л¨б.
Джордж Лейтон из Сент-Луиса, юрист железной дороги «Миссури пасифик»;
Роберт Тейлор из Индианы, юрист, ведущий патентные дела в контролируемой Морганом компании «Дженерал электрик».
Основной рабочей лошадкой комитета был Джеймс Лоуренс Лафлин, ведущий профессор политической экономии в недавно основанном Рокфеллером Чикагском университете, редактор престижного университетского журнала «Джорнэл оф политикл экономи». Именно Лафлин контролировал деятельность аппарата комитета и подготовку докладов. Написание докладов лежало на двух учениках Лафлина из Чикагского университета – выпускнике университета Кэрроле Руте и аспиранте Генри Паркере Уиллисе.
Для финансирования работы комитета по денежной реформе банки и корпорации всей страны собрали внушительную по тем временам сумму 50 тыс. долл. В Нью-Йорке сборщиками взносов были банкиры Моргана Пибоди и Орр, а главными жертвователями – Уильям Додж (угольная промышленность) и Генри Герц (торговля хлопком и сахаром), директор банка «Микэникс нэшнл», и сам Дж. П. Морган.
Получив деньги, комитет в середине сентября снял помещение для офиса и усадил служащих для рассылки нескольким сотням экспертов детальной анкеты по вопросам кредитно-денежной политики и сортировки присылаемых ответов. С конца сентября по декабрь комитет внимательно изучал ответы, рассортированные Рутом и Уиллисом. Рассылкой анкеты решались сразу две задачи. Во-первых, обеспечивалась общественная поддержка для рекомендаций комитета, который получал возможность опереться на мнения нескольких сот экспертов. Во-вторых, рассылка анкеты делала работу комитета наглядной для публики и членов Конгресса. Кроме того, комитет получал право выступать от имени всего делового сообщества.
Поэтому вначале предполагалось опубликовать составленный уже к середине декабря предварительный отчет комитета, а в дополнительном томе – опубликовать и ответы на анкету. План с немедленной публикацией ответов провалился, хотя позднее этот том был-таки опубликован в серии публикаций Пенсильванского университета по вопросам политической экономии и публичного права.
Не смущаясь мелкими неудачами, исполнительный комитет придумал новый метод обработки общественного мнения с помощью неопубликованного отчета. В ноябре Хью Ханна привлек в качестве помощника финансового журналиста Чарль за Конанта, задачей которого было распропагандировать публику и обеспечить рекомендациям комитета ее поддержку. Уже в декабре грянули барабаны в честь еще неопубликованных рекомендаций. В первом декабрьском номере журнала «Саунд карренси мэгазин» он опубликовал статью с высокой оценкой доклада комиссии, причем для подкрепления собственных оценок он активно цитировал еще неопубликованные ответы экспертов на анкету комиссии.
В следующие несколько месяцев к работе Конанта подключился секретарь комитета Джулс Гатридж. Начали они с того, что организовали публикацию краткого обзора ответов на анкету в газетах по всей стране. Как писал сам Гатридж, некоторым членам комитета этим приемом удалось возбудить «любопытство публики» к готовящейся публикации отчета, и он гордился тем, что с помощью «умелого обращения» сумел опубликовать предварительный доклад «полностью или в отрывках – главным образом фрагментарно – примерно в семи с половиной тысячах крупных и мелких газет». В ожидании 3 января 1898 г., когда была намечена публикация предварительного отчета о работе комитета, Конант и Гатридж организовали положительные отклики известных людей со всех концов страны. И сразу после публикации эти отклики появились в ежедневных газетах. Эта парочка организовала целую сеть распространения материалов отчета, для чего привлекла около 100 тыс. сторонников, «преданно выступающих за реализацию предложенного комитетом плана реформы банковского и денежного хозяйства».
<....>
Поскольку предварительный отчет сильно завел публику, исполнительный комитет решил провести второй и последний съезд Конвента, который и собрался в Индианаполисе 25 января 1898 г. Второй съезд был проведен с куда большим размахом, чем первый: съехались 496 делегатов из 31 штата. Это было представительное собрание высших руководителей крупнейших американских корпораций. Самой многочисленной, естественно, была делегация штата Индиана – 85 делегатов городских торговых палат, а вторую по численности делегацию прислал Нью-Йорк – 74 делегата, в том числе представители торговой ассоциации, торговой палаты и комитета по торговле и транспорту.
Своим присутствием съезд также почтили следующие руководители корпораций: из Кливленда прибыл стальной фабрикант Альфред Поуп, президент «Нэшнл Мэлиебл кастинг компани»; Верджил Клайн, юрисконсульт рокфеллеровской «Стэндард ойл оф Огайо»; и К. А. Пиллсбери из Сент-Пола, организатор крупнейших в мире мукомольных комбинатов. Из Чикаго приехали такие знаменитости, как Маршалл Филд и Альберт Спрэг, директора «Чикаго телефоун компани», дочерней компании контролируемой Морганом монополии «Америкэн телефоун энд телеграф». Не затерялся среди делегатов Франклин Маквей из Чикаго – оптовая торговля бакалейными товарами, дядя старшего партнера уолл-стритской юридической фирмы «Бэнгз, Стетсон, Трейси энд Маквей», главным клиентом которой был Дж. П. Морган. Маквей, которому предстояло со временем стать министром финансов в кабинете Тафта, несомненно принадлежал к группе Моргана. Его тесть, Генри Имс, был основателем «Коммершиал нэшнл бэнк оф Чикаго», а его брат Вейн вскоре стал членом правления моргановской компании «Мьючуал лайф иншурэнс».
Задача второго съезда, как откровенно заявил в обращении к съезду бывший министр финансов Чарльз Фейрчайлд, заключается в мобилизации ведущих бизнесменов страны на поддержку мощного и влиятельного реформистского движения. По его словам, «если люди бизнеса всерьез подойдут к этим вопросам и изучат их, они договорятся по основным вопросам законодательства, а при наличии согласия их влияние будет преобладающим». Он закончил свое обращение следующей фразой: «Я говорю вам, объедините усилия». Председательствовавший на съезде губернатор штата Айова Лесли Шоу, обращаясь к собравшимся, откровенно слукавил: «Сегодня вы представляете здесь не банки, потому что банкиров в этом зале немного. Вы представляете все отрасли хозяйства и финансовые интересы страны в целом». Банкиров на съезде было совсем не мало. Сам Шоу, ставший позднее при президенте Теодоре Рузвельте министром финансов, был банкиром из небольшого города в штате Айова, а в бытность губернатором являлся президентом «Бэнк оф Денисон». Для понимания взглядов и карьеры Шоу еще важнее тот факт, что он много лет был своим человеком в руководстве республиканской партии в Айове, возглавлявшемся влиятельным сенатором Уильямом Бойд Аллисоном. Аллисон, который со временем поможет своему другу получить пост в министерстве финансов, в свою очередь был тесно связан с Чарльзом Перкинсом, верным соратником Моргана, президентом железной дороги «Чикаго, Берлингтон энд Куинси», а также кровным родственником могущественной семьи Форбс (бостонская финансовая группа), которая издавна имела общие интересы с группой Моргана.
Делегатами второго съезда были также и несколько видных экономистов, каждый из которых, впрочем, присутствовал там не в качестве ученого наблюдателя, а как представитель тех или иных деловых кругов. Профессор Джереми Дженкс из Корнеллского университета, сторонник идеи государственной политики картелирования отраслей, который очень скоро станет другом и советником губернатора Теодора Рузвельта, присутствовал как делегат Ассоциации деловых людей Итаки. Фрэнк Тауссиг из Гарвардского университета представлял Кембриджскую торговую ассоциацию. Артур Твининг Хэдли из Йельского университета, вскоре ставший его президентом, представлял Торговую палату Нью-Хейвена, а Фрэнк Тейлор из Мичиганского университета прибыл как представитель Ассоциации деловых людей Анн-Арбора. Каждый из этих людей занимал какие-либо влиятельные посты. Дженкс, Тауссиг и Тейлор входили в Комитет по денежному обращению Американской экономической ассоциации. Хэдли, ведущий специалист по железным дорогам, был членом совета директоров ряда принадлежавших Моргану железных дорог – «Нью-Йорк, Нью-Хейвен энд Хартфорд» и «Атчисон, Топека энд Санта-Фе».
Тауссиг и Тэйлор занимались теорией денежного обращения и настаивали на реформировании режима золотого стандарта в целях повышения эластичности денежной массы. Тауссиг призывал к расширению хождения национальных банкнот, количество которых можно наращивать в ответ на «потребности бизнеса». Как утверждал Тауссиг, объем денег будет «беспрепятственно расти в ответ на спонтанное увеличение потребности в дополнительных деньгах». Да и Тейлор считал желательным изменить золотой стандарт таким образом, чтобы правительство получило возможность «сознательно контролировать движение денег… для поддержания стабильности кредитной системы». Тейлор оправдывал правительственные решения о приостановке выплат звонкой монетой «для защи ты запасов золота».
26 января делегаты съезда практически единодушно одобрили предварительный отчет, после чего профессору Лоренсу Лафлину поручили подготовить более детальный окончательный отчет, который спустя несколько месяцев и был опубликован. В окончательной версии отчета содержался призыв не только к расширению базы активов, обеспечивающих расширенную эмиссию национальных банкнот, но и к созданию центрального банка, обладающего эмиссионной монополией.
Тем временем делегаты съезда понесли благую весть о банковской реформе по городам и весям. В апреле 1898 г., например, Бартон Хепберн, президент нью-йоркского «Чейз нэшнл бэнк» (в то время флагманский банк группировки Моргана), который впоследствии сыграет важную роль в создании центрального банка, пригласил члена Комитета по денежной реформе Роберта Тейлора выступить перед банковской ассоциацией штата Нью-Йорк по вопросам денежного обращения, поскольку «банкиры, как и все другие, нуждаются в наставлениях по этому вопросу». В первой половине 1898 г. не только Тейлор, но и все его коллеги активно убеждали деловые круги в необходимости денежной реформы.
Тем временем в Вашингтоне развили чрезвычайную лоббистскую активность Ханна и Конант. В январе Джесси Оверстрит, конгрессмен от штата Индиана, внес законопроект, воплощавший предложения Комитета по денежной реформе, который в мае был возвращен Комитетом Конгресса по банкам и денежному обращению с рекомендациями по переработке. Тем временем Конант проводил непрерывные встречи с членами этого комитета. Ханна рассылал циркулярные письма, извещавшие делегатов съезда и публику в целом о каждом шаге законодательного процесса, призывая засыпать Конгресс письмами в поддержку законопроекта.
Эту агитационную кампанию активно поддерживал Лиман Гейдж, министр финансов в кабинете Мак-Кинли. В 1898–1899 гг. Гейдж помогал продвижению в Конгрессе ряда сходных законопроектов. Гейдж, связанный узами дружбы с несколькими членами Комитета по денежной реформе, был одной из ключевых фигур в сфере банковских интересов группы Рокфеллера. Его назначения на пост министра финансов добился Марк Ханна из Огайо, неофициальный политический и финансовый советник президента Мак-Кинли, школьный друг и деловой партнер Джона Рокфеллера-ст. До назначения на пост министра Гейдж был президентом могущественного «Ф¨рст нэшнл бэнк оф Чикаго», одного из центральных коммерческих банков в группе Рокфеллера. Гейдж пытался превратить министерство финансов в своего рода подобие центрального банка: для накачки экономики деньгами во время рецессии скупал государственные облигации на открытом рынке и вносил крупные суммы на счета приближенных коммерческих банков. В 1900 г. Гейдж безуспешно призывал к созданию региональных центральных банков.
Наконец, в 1901 г. в своем последнем годовом отчете о деятельности министерства финансов Лиман Гейдж отбросил все условности и напрямую призвал к созданию государственного центрального банка. Без такого центрального банка, заявил он встревожено, «банки вынуждены действовать разрозненно и изолированно, не проявляя взаимной солидарности». Если не создать центральный банк, который бы помог установлению таких межбанковских связей, предупреждал Гейдж, неизбежно повторение паники 1893 г. Когда в начале следующего года Гейдж оставил пост министра финансов, он получил в Нью-Йорке должность президента рокфеллеровской «Ю Эс траст компани».
Закон о золотом стандарте 1900 г. и последующие события
С реформированием законодательства приходилось ждать до выборов 1898 г., потому что сторонники золотого стандарта еще не контролировали Конгресс. Осенью исполнительный комитет Конвента по реформе денежной системы провел мобилизацию, обратившись не менее чем к 97 тыс. адресатам по всей стране, которым был разослан предварительный отчет. Исполком призывал их сделать все для избрания в Конгресс сторонников золотого стандарта. Когда в ноябре сторонники золота одержали убедительную победу над сторонниками серебра, Ханна с энтузиазмом приветствовал это событие.
Теперь у администрации Мак-Кинли были развязаны руки, и собравшийся в декабре 1899 г. Конгресс принял законопроект к рассмотрению. В марте 1900 г. рекомендации предварительного отчета приобрели силу закона – закона о золотом стандарте.
Реформаторы добились своего. Хорошо известно, что закон о золотом стандарте оставил в качестве узаконенного платежного средства только золото, а серебро теперь стало использоваться только для чеканки мелких легковесных монет. Менее известны те пункты закона, которые проложили путь к повышению «эластичности» денежного обращения. Как предложил в 1897 г. Лиман Гейдж, национальные банки, которые прежде были привязаны к крупнейшим городам страны, теперь стало возможным, располагая небольшим капиталом, открывать в небольших городах и в сельской местности. И национальным банкам сильно облегчили процедуру выпуска банкнот. Целью этих шагов, по словам одного историка, было удовлетворение «возросшего спроса на деньги в период уборки урожая и настойчивых требований решить проблему “дефицита денег”, для чего в относительно неразвитых районах необходимо было открывать новые банки» .
Реформаторы были в восторге от принятия закона о золотом стандарте, но для них это был только первый шаг к фундаментальной реформе всей банковской системы. Так, профессор Фрэнк Тауссиг из Гарвардского университета славословил принятый закон и приветствовал возникновение новой расстановки сил в социальной и идеологической жизни, созданной «сильным давлением со стороны деловых кругов», действовавших через собравшийся в Индианаполисе Конвент по реформе денежной системы. Он особенно одобрил тот факт, что закон о золотом стандарте «рассматривает национальные банки не как алчные и опасные корпорации, а как полезные учреждения, нуждающиеся в покровительственном внимании со стороны законодателей». Но простого внимания здесь недостаточно – необходима фундаментальная реформа банковского дела. Ибо, заявил Тауссиг, «изменения в банковском законодательстве не таковы, чтобы сделать возможным существенное расширение национальной [банковской] системы или предоставление ею обществу полного набора услуг, которые она в силах оказать». Иными словами, изменения расширили потенциальные возможности распространения банковского кредита и снабжения деньгами. В силу этого, делает вывод Тауссиг, «совершенно бесспорно, что Конгрессу еще придется вернуться к более глубокой перестройке национальной банковской системы».
В общем, принятый в 1900 г. закон о золотом стандарте был только первым залпом движения за реформу банковской системы. Большую роль в развитии этого движения сыграли три друживших между собой финансовых обозревателя, из которых двое были из Чикаго. Родившийся в Массачусетсе Чарльз Конант (1861–1915), ведущий историк банковского дела, написал книгу «История современных эмиссионных банков» в 1896 г., еще будучи вашингтонским корреспондентом нью-йоркского «Джорнэл оф коммерс» и редактором «Бэнкерс мэгазин». Поработав в качестве лоббиста Конвента по реформе денежной системы, в 1902 г. Конант перебрался в Нью-Йорк, чтобы стать казначеем близкого к группе Моргана банка «Мортон траст компани». Двое чикагцев, оба дружившие с Лиманом Гейджем, были, как и сам Гейдж, близки к группе Рокфеллера: Фрэнк Вандерлип был помощником Гейджа, когда тот занимал пост министра финансов, а потом перебрался в Нью-Йорк в качестве одного из руководителей ведущего коммерческого банка в группе Рокфеллера, «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк». Тем временем близкий друг Вандерлипа, бывший его наставником в годы работы в «Чикаго трибюн» Джозеф Френч Джонсон также перебрался на восток, чтобы стать профессором финансов в Уортонской школе Пенсильванского университета. И только когда закон о золотом стандарте был уже принят, Джонсон провозгласил необходимость более фундаментальных реформ.
Профессор Джонсон уверенно заявил, что существующая система эмиссии банкнот слаба, поскольку не «отвечает потребностям денежного рынка», т.е. не снабжает рынки достаточным количеством денег. Поскольку национальная банковская система с этой задачей не справляется, сделал вывод Джонсон, нет причин ее сохранять. Джонсон заявил, что американцы имеют худшую в мире банковскую систему и указал на великолепные системы с центральным банком, существовавшие во Франции и в Британии . А вот в США ничего подобного центральному банку нет: «Однако в Соединенных Штатах не существует ни одного учреждения, ни группы крупных учреждений, собственные интересы которых, ответственность и власть могли бы естественным образом объединить и организовать защиту денежной системы от искажений и напряжений».
Короче говоря, в системе были избыток свободы и нехватка централизации. В результате наша мощная кредитная система «содрогается всякий раз, как оказываются задеты ее основания», иными словами, всякий раз как птенцы инфляционного кредита слетаются в гнездо и требуют золота или банкнот. Из-за неэластичности кредитной системы и невозможности межбанковской кооперации, делал вывод Джонсон, постоянно существует опасность того, что золото уйдет за границу как раз в то время, когда оно будет нужно для поддержания доверия к национальной банковской системе.
После 1900 г. банковское сообщество раскололось по вопросу о реформе, причем малые и провинциальные банки предпочитали сохранения статус-кво. Но крупные банкиры,
Ссылка Нарушение Цитировать  
  sameps
seps


Сообщений: 8186
13:43 28.05.2010
Пришлось реформаторам заняться вербовкой в свои ряды людей, подобных Форгену. В середине сентября 1909 г. в президентском послании к Американской банковской ассоциации Джордж Рейнолдс не только уговаривал аудиторию в необходимости создать в Америке центральный банк по образцу германского Рейхсбанка, но и заверил Форгена и таких, как он, в том, что центральный банк будет служить депозитарием резервов только для крупных национальных банков в финансовых центрах страны (резервных городах), а функции депозитариев для провинциальных банков будут выполнять национальные банки. Успокоенный Форген переговорил с людьми из ближнего круга Олдрича и преисполнился энтузиазма по поводу проекта центрального банка. Случай с Форгеном навел реформаторов на идею замаскировать свой центральный банк, представив его как «региональную» и «децентрализованную» структуру, действующую через региональные резервные центры, которые будут выглядеть как региональные центральные банки, скрывая монолитную структуру традиционного для Европы центрального банка. В результате в ноябре 1909 г. известный железнодорожный юрист Виктор Моравец произнес свою знаменитую речь с призывом создать региональные банковские округа, которые будут действовать под надзором центрального контрольного органа. Таким образом, функция хранения резервов и эмиссии банкнот будет децентрализована и окажется в руках региональных резервных банков, деятельностью которых будет жестко руководить центральный контрольный орган. Именно эта схема легла в основу Федеральной резервной системы006 .
14 сентября, как раз в то время, когда Рейнолдс выступал перед банкирами, произошло другое примечательное событие. Выступая в Бостоне, президент Уильям Тафт высказал пожелание обществу – серьезно обсудить необходимость создания центрального банка. Тафт с 1900 г. был близок с реформаторами, особенно со своими друзьями Олдричем и Бартоном из круга Рокфеллера. Но деловая пресса верно поняла значение этого заявления. По формулировке «Уолл-стрит джорнэл», в результате этого шага «вопрос из чисто теоретического перешел в практическое русло»007 .
Неделю спустя случилось роковое для истории Соединенных Штатов событие. К раскручиванию идеи центрального банка реформаторы подключили прессу. 22 сентября 1909 г. «Уолл-стрит джорнэл» начала знаменитую серию из 14 публикаций на первой полосе под общим названием «Эмиссионный центральный банк». Это были анонимные редакционные колонки, написанные вездесущим Чарльзом Конантом, состоящим в то время в должности штатного главного пропагандиста Национальной комиссии по денежному обращению. Здесь излагались основные идеи банковской реформы, а также успокаивали всех форгенов этого мира тем, что новый центральный банк «напрямую будет иметь дело только с крупнейшими национальными банками, а уж они будут осуществлять переучет [векселей] для всех остальных»008 . Присутствовали, разумеется, стандартные аргументы в пользу центрального банка: «эластичность» денежной массы, защита банковских резервов с помощью политики манипулирования учетной ставкой и международными потоками золота и предотвращение кризиса путем вызволения отдельных банков из кризисных ситуаций. К этому Конант добавил еще и собственный ход: важно иметь возможность с помощью избыточного капитала регулировать процентные ставки и потоки капитала. Государственный долг, по мысли Конанта, будет поглощать избыточный капитал. Иными словами, финансирование государственных расходов станет выгодным каналом размещения сбережений.
Прошедшая в «Уолл-стрит джорнэл» серия просветительских публикаций была началом хитроумной и успешной кампании по привлечению общественного мнения страны на сторону реформаторов. Используя опыт 1898 г., Конант вместе с секретарем Олдрича Артуром Шелтоном подготовил в феврале и марте 1910 г. резюме материалов комиссии для ежедневных газет. Вскоре после этого Шелтон привлек к делу Дж. П. Гэвитта, главу вашингтонского бюро «Ассошиэйтед Пресс», чтобы тот выискивал в обзорах комиссии, научных статьях и готовящихся к публикации книгах «новостные абзацы» и обращал на них внимание редакторов газет.
Особенно полезными для дела оказались академические организации, охотно продававшие свой авторитет беспристрастных экспертов. В феврале Роберт Эли, секретарь АПН, предложил Олдричу совместно подготовить особый том материалов о реформе банков и денежного обращения, посвященный исключительно «популяризации, в лучшем смысле этого слова, самых ценных достижений Комитета»009 .
При этом Эли хватило нахальства добавить, что хотя Академия будет рекламировать аргументы и выводы Комитета, она для сохранения «объективности» воздержится от собственных политических рекомендаций. По словам самого Эли, «мы не будем оправдывать идею центрального банка, а просто изложим в сжатой форме и без технических деталей лучшие результаты вашей работы».
ААПСН также издала собственный том «Проблемы банковского дела» (Banking Problems, 1910), введение для которого написал Пьятт Эндрю из Гарварда, член Комитета по денежному обращению, а авторами статей были такие ветераны банковской реформы, как Джозеф Френч Джонсон, Хорас Уайт и Фрэд Кент из моргановского «Бэнкерс траст». Но больше всего статей принадлежало перу руководителей рокфеллеровского «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», включая Джорджа Робертса, бывшего чикагского банкира и служащего Монетного двора США, который вскоре после этого перешел в «Нэшнл сити».
Тем временем Пол Варбург завершил свою длительную кампанию агитации за центральный банк знаменитой речью «Единый резервный банк Соединенных Штатов», произнесенной 23 марта в нью-йоркском Молодежном христианском союзе. В сущности, он изложил структуру и принципы деятельности милого его сердцу Рейхсбанка Германии, но начал с благоразумной оговорки, что, по данным опроса, проведенного недавно «Бэнкинг ло джорнэл», 60% банкиров страны приветствовали бы создание центрального банка, но при условии, что он «не будет контролироваться “Уолл-стрит” или другими монополистическими кругами». Чтобы развеять эти страхи, Варбург пояснил, что в чисто семантическом плане новый резервный банк не будет именоваться центральным банком и что управлять им будет совет, назначаемый государством, торговыми и финансовыми кругами, хотя, конечно, решающее слово будет принадлежать банкирам. Он также затронул свою любимую тему: резервный банк заменит ненавистные неиндоссируемые векселя с одной подписью, преобладающие в Соединенных Штатах, на европейскую систему, поскольку резервный банк создаст гарантированный и субсидируемый рынок для векселей с двумя именами, индоссируемых богатыми акцептными банками. Благодаря этому Единый резервный банк исправит ситуацию «полного отсутствия современных переводных векселей» в США. Варбург добавил, что сама идея свободного и саморегулируемого рынка совершенно устарела, особенно для денежного рынка. Решения рынка следует заменить «здравыми заключениями лучших экспертов». А теперь угадайте, кто оказался в списке на звание «лучшего эксперта»?
Лучшим, естественно, оказался человек, одобривший в 1911 г. книгу Варбурга о банковской реформе, а также его родственник и член банкирской семьи Селигменов экономист из Колумбийского университета Э. Р. А. Селигмен010 .
Торговая ассоциация Нью-Йорка была в таком восторге от речи Варбурга, что за весну 1910 г. распространила 30 тыс. ее экземпляров. Варбург, который с октября 1908 г. проводил регулярные встречи с Комитетом торговой ассоциации по денежному обращению, заложил хорошую основу для такой поддержки, и ему очень помог тот факт, что главным экспертом этого комитета был не кто иной, как Джозеф Френч Джонсон.
Той же весной 1910 г. на рынок хлынул поток публикаций Национальной комиссии по денежному обращению. Целью было ошеломить публику демонстрацией внушительных исторических и аналитических работ, исключительно «научных» и «беспристрастных», но при этом пропагандирующих идею центрального банка. Типичным было подготовленное Е. У. Кеммерером гигантское статистическое исследование сезонных колебаний спроса на деньги. Акцентировалась проблема «неэластичности» денежной массы, препятствующей ее росту в трудных ситуациях. Хотя в самой книге Кеммерер воздержался от политических выводов о необходимости создания центрального банка, выраженная в предисловии признательность Фреду Кенту и неизменному Чарльзу Конанту была достаточным знаком для посвященных, а сам Кеммерер поведал о своих политических пристрастиях в обращении к АПН в ноябре того же года.
Теперь, во второй половине 1910 г., когда была заложена достаточная научная и теоретическая база, пришло время сформулировать конкретный план действий и приступить к его реализации. Ситуацию с образцовой отчетливостью сформулировал Варбург в опубликованной АПН книге «Реформа денежного обращения» (Reform of the Currency): «Продвинуться вперед можно только при наличии реального плана», который задаст тон последующих дебатов011 .
Начало выполнению реального плана создания центрального банка положила всегда готовая к услугам Академия политических наук, которая в ноябре 1910 г. провела при участии Торговой палаты и Торговой ассоциации Нью-Йорка конференцию по денежному обращению. Почетными гостями конференции были члены Национальной комиссии по денежному обращению, а делегатов назначали губернаторы 22 штатов и президенты 24 торговых палат. Присутствовало также большое число экономистов, аналитиков денежного рынка и представителей большинства ведущих банков страны. На конференции присутствовали Фрэнк Вандерлип, Илайхью Рут, Томас Ламонт, Джейкоб Шифф и Дж. П. Морган. Заседания конференции строились на обсуждении работ Кеммерера, Лафлина, Джонсона, Буша, Варбурга и Конанта, а общий стиль был такой – банкиры и бизнесмены получают наставление ученых мужей. Как сказал Джеймс Форген, чикагский банкир, превратившийся в твердого приверженца идеи центрального банка: «Пусть теоретики, которые могут… по материалам истории и с учетом современных условий оценить результаты того, что мы делаем, сформулируют для нас принципы, а мы поможем им с деталями». Стюарт Паттерсон припомнил опыт работы Комиссии по денежному обращению Индианаполиса и то, как ее решения претворились в жизнь, потому что «мы разъехались по домам и развернули наступательное и активное движение». Затем Паттерсон изложил маршевые предписания для наступающих войск: «Вот что вы должны делать в этом случае – поддерживать сенатора Олдрича. Вы должны обеспечить, чтобы внесенный им законопроект… получил поддержку во всех уголках нашей страны»012 .
По окончании нью-йоркской конференции по вопросам денежного обращения пришло время Олдричу с группой высших лидеров финансовой элиты уединиться для выработки плана действий участников движения за центральный банк. Кто-то из ближнего круга Олдрича, возможно компаньон Моргана Генри Дэвисон, предложил составить сверхсекретный конклав для разработки законопроекта о центральном банке. 22 ноября 1910 г. сенатор Олдрич с группой соратников в отдельном вагоне выехали из города Хобокен, шт. Нью-Джерси, на побережье штата Джорджия, а оттуда на яхте в фешенебельное уединение клуба Джекил-Айленд. Условия для работы обеспечил совладелец и член этого клуба Дж. П. Морган. В прессу запустили слух, что эта компания отправилась просто поохотиться на уток, а участники экспедиции делали все возможное для сохранения секретности. Так, друг к другу они обращались только по имени, окна в железнодорожном вагоне были тщательно зашторены и все они были совершенно недоступны для пассажиров из других вагонов и репортеров. Один репортер сумел докопаться до цели этой экспедиции, но Генри Дэвисон каким-то образом убедил его хранить молчание.
Работа на острове Джекил продолжалась без перерывов целую неделю, и результатом стал текст законопроекта о Федеральном резерве. Помимо Олдрича, в этой работе участвовали Генри Дэвисон, компаньон Моргана; Пол Варбург, весеннее выступление которого произвело сильное впечатление на Олдрича; Фрэнк Вандерлип, вице-президент «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк»; и, наконец, Пьятт Эндрю, руководитель аппарата Национальной комиссии по денежному обращению, незадолго до этого назначенный президентом Тафтом на пост помощника министра финансов. За неделю работы эта шестерка проработала все детали будущего центрального банка и подготовила текст, получивший впоследствии известность как законопроект Олдрича. Роль секретаря конференции исполнял Вандерлип, который и составил окончательный текст законопроекта.
Разногласия возникли по чисто тактическому вопросу. В то время как Олдрич настаивал на создании центрального банка европейского образца, Варбург и остальные банкиры выступали за то, чтобы прикрыть конструкцию завесой «децентрализации». Поразительно, что именно банкиры проявили политический такт и проницательность, а политик Олдрич был готов пренебречь политическими тонкостями. Возобладала точка зрения Варбурга и других банкиров, и основу законопроекта составили предложения Варбурга, прикрытые заимствованной у Моравица патиной децентрализации.
Теперь у финансовой элиты был собственный законопроект. Нужно подчеркнуть символичность состава участников этой маленькой конференции: два человека от Рокфеллера (Олдрич и Вандерлип), два – от Моргана (Дэвисон и Нортон), один – от Куна–Леба (Варбург) и экономист, равно свой в обоих лагерях (Эндрю)013 .
После доработки законопроекта с учетом замечаний Форгена и Джорджа Рейнолдса в январе 1911 г. Олдрич представил текст на рассмотрение Национальной комиссии по денежному обращению. Но здесь случилась неожиданность. Вместо того, чтобы немедленно внести законопроект на рассмотрение Конгресса, авторы отложили дело на целый год, до января 1912 г. Что стало причиной такой задержки?
Осложнение заключалось в том, что на выборах 1910 г. демократы получили полный контроль над Конгрессом, и раздосадованный Олдрич решил не выставлять свою кандидатуру на выборах в Сенат в следующем году. Изменение расстановки сил в Конгрессе заставило реформаторов отложить дело на год, чтобы за это время привлечь на свою сторону демократов, а также упрочить свои позиции в обществе, в банковских и деловых кругах. Короче говоря, реформаторам пришлось перегруппироваться и усилить агитацию.
Последний этап: обработка демократического большинства
Последний этап борьбы за создание центрального банка начался в январе 1911 г. На предыдущем январском собрании Национального совета по торговле Пол Варбург провел резолюцию, объявившую 18 января 1911 г. «днем денег», выделенным для «Конференции деловых людей по вопросам денежного обращения». На конференцию съехались представители торговых организаций крупных городов со всей страны, а председательствовал на ней Стюарт Паттерсон. Торговая палата Нью-Йорка, Нью-йоркская торговая ассоциация и Нью-йоркская продуктовая биржа, которые до этого в течение пяти лет хлопотали о проведении банковской реформы, предложили принять совместную резолюцию с выражением поддержки плана Олдрича и с предложением о создании новой лиги «бизнесмены за денежную реформу», которая могла бы включиться в публичную борьбу за центральный банк. После выступления Эндрю конференция единодушно проголосовала за эту резолюцию. Стюарт Паттерсон поручил возглавить комитет по созданию лиги реформ в составе семи человек не кому иному, как Полу Варбургу.
Комитет благоразумно решил использовать ход, опробованный некогда в Индианаполисе, и разместить штаб-квартиру Национальной лиги граждан за создание здоровой банковской системы не в Нью-Йорке, где находился главный нерв движения, а в Чикаго. Целью было убедить публику, что движение идет снизу и чудовищная Уолл-стрит его не контролирует. В итоге официальными руководителями Лиги стали чикагский бизнесмен Джон Фарвелл и Гарри Уиллер, президент Торговой палаты США. Директором стал специалист по денежному обращению из Чикагского университета Лоуренс Лафлин, а его помощником – профессор Паркер Уиллис, его бывший студент.
Для закрепления ауры Среднего Запада большинство директоров Лиги были набраны из чикагских промышленников: В. Санни из «Чикаго телефоун компани», Сайрус Маккормик из «Интернэшнл Харвестер» (обе компании тяготели к группе Моргана), Джон Шедд из «Маршалл Филд энд компани», Фредерик Делано из «Вобэш рейлвей компани» (группа Рокфеллера) и Джулиус Розенвальд из «Сирз энд Роубэк». Спустя десять лет Паркер Уиллис открыто признал, что Лига была пропагандистским органом банкиров014 .
Деятельность Лиги вышла на проектную мощность весной и летом 1911 г. Выпускался периодический бюллетень «Банковское дело и реформы» (Banking and Reform), рассчитанный преимущественно на редакторов газет. Публиковались памфлеты, принадлежавшие перу таких сторонников реформы, как Джон Перрин, глава «Америкэн нэшнл бэнк оф Индианаполис», и Джордж Робертс из «Нэшнл сити бэнк оф Нью-Йорк». Кампанию в газетах координировал Х. Х. Колсаат, бывший член исполнительного комитета Конвента по реформе денежного обращения Индианаполиса. Лафлин готовил книгу о плане Олдрича, которая по замыслу должна была стать аналогом его же доклада 1898 г. для Конвента в Индианаполисе.
Тем временем предпринимались параллельные усилия для привлечения в союзники руководителей национальных банков. Первым делом взялись за обращение банковской элиты. Для этого люди из ближнего круга Олдрича организовали в начале февраля закрытую конференцию с участием 23 ведущих банкиров из Атлантик-Сити, нескольких членов комитета по денежному обращению АБА, а также президентов банков из девяти самых крупных городов страны. Конференция предложила внести в план Олдрича несколько незначительных изменений, после чего он был единодушно одобрен.
После этой встречи самым эффективным пропагандистом идеи центрального банка стал Джеймс Форген, президент ориентированного на Рокфеллера «Ферст нэшнл бэнк оф Чикаго». И мало того, что его презентация плана Олдрича на заседании исполнительного комитета АБА была сочтена особенно внушительной; особенно ценно было то, что он имел репутацию главного критика плана (пусть и по второстепенным вопросам). В результате влиятельные банкиры добились того, чтобы АБА нарушила собственный регламент и сделала Форгена председателем исполнительного совета.
На конференции в Атлантик-Сити Джеймс Форген кратко изложил цель плана Олдрича и самой конференции. Вот как излагает этот эпизод Колко:
Действительной целью конференции было обсудить, как склонить банковское сообщество к идее государственного контроля, который бы осуществлялся самими банкирами во имя собственных целей… Было принято во внимание, что [план Олдрича] увеличит возможность больших национальных банков конкурировать с быстро растущими банками штатов, поможет установить над ними контроль и усилит позиции национальных банков в международных банковских операциях015 .
К ноябрю 1911 г. практически все члены АБА оказались сторонниками плана Олдрича. Банковское сообщество влилось в ряды сторонников реформы.
Однако 1912–1913 гг. были периодом замешательства и колебаний. Республиканская партия раскололась, а демократы еще больше упрочили свои позиции в Конгрессе, кульминацией чего стала победа Вудро Вильсона на президентских выборах в ноябре 1912 г. План Олдрича, внесенный в Сенат в январе 1912 г. Теодором Бартоном, быстро провалился, но реформаторы почувствовали, что нужно убрать из законопроекта раздражающее демократов имя республиканца Олдрича и, внеся ряд незначительных изменений, снова запустить его, но уже как инициативу демократов. К счастью для реформаторов, в начале 1912 г. Паркер Уиллис был назначен административным помощником Картера Гласса, демократа из Виргинии, возглавившего комитет Конгресса по банкам и денежному обращению. Игра случая: двое сыновей Картера Гласса изучали у Уиллиса экономику в Университете Вашингтона, и они рекомендовали его отцу, когда демократы завоевали большинство в Конгрессе.
Мелкие подробности расколов и маневров в лагере реформаторов в 1912–1913 гг., которые так увлекали историков, имеют небольшое отношение к сути дела. Все главным образом крутилось вокруг увенчавшихся успехом усилий Лафлина, Уиллиса и демократов отделаться от имени Олдрича. Кроме того, хотя банкиры предпочли бы, чтобы членов Совета управляющих Федерального резерва назначали сами банкиры, большинство реформаторов отдавали себе отчет, что это политически неприемлемо. Было понятно, что того же результата можно достичь, если членов Совета управляющих будут назначать президент и Конгресс, а банкиры возьмут на себя подбор большей части руководителей региональных резервных банков и членов консультативного совета при Совете управляющих. Впрочем, многое зависело от того, кого президент назначит в Совет управляющих. Долго ждать реформаторам не пришлось. Бразды правления вручили людям Моргана, которыми руководил Бенджамин Стронг из «Бэнкерс траст», ставший во главе Федерального резервного банка Нью-Йорка. К концу дебатов в Конгрессе по поводу законопроекта Гласса реформаторы уже добились своего, и когда в декабре 1913 г. закон о Федеральной резервной системе был принят, он имел поддержку всего банковского сообщества. В августе 1913 г. Бартон Хепберн убедительно обрисовал ситуацию в обращении к годовому собранию АБА: «Эта мера реализует принципы центрального банка. Фактически… все входящие в систему банки станут совместными владельцами доминирующей власти»016 . На деле разница между законопроектами Гласса и Олдрича была крайне незначительна. Реформаторы с блеском достигли своей цели017 , 018 .
Заключение
Элита финансового сообщества США, в особенности группировки Моргана, Рокфеллера, Куна и Леба, добилась создания Федеральной резервной системы, представляющей собой созданный правительством картель, который дает национальным банкам возможность координированно инфлировать бумажную денежную массу, не рискуя вызвать немедленное возмездие в виде требования наличной звонкой монеты со стороны вкладчиков или держателей банкнот. Недавние исследования прояснили роль растущего числа технических экспертов и ученых, которые с радостью украсили своим научным авторитетом стремление элит к созданию центрального банка. Властные элиты не в состоянии закрепить за собой привилегии, обеспечиваемые большим правительством и интервенционистской политикой, без легитимизации, единственным источником которой в нашем мире являются якобы беспристрастные эксперты и профессора. Чтобы создать государство-Левиафан, должны работать бок о бок алчность, жаждущая особых привилегий, и интеллектуалы, способные обеспечить благородную патину учености и идеологической выдержанности.


001 Bankers Magazine 75 (September 1907): 314-315.
002 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 175, n.
003 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 177.
004 В соответствии с этим законом только однажды, в 1914 г., незадолго до истечения срока действия закона, была осуществлена экстренная эмиссия.
005 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 182-183.
006 Видный юрист Виктор Моравец служил председателем исполнительного комитета подчиненной Моргану железной дороги \"Атчисон, Топека энд Санта-Фэ\", а также был членом совета директоров подчиненного Моргану \"Нэшнл бэнк оф коммерс\". В 1908 г. Моравец в компании с личным юристом Моргана Фрэнсисом Линде Стетсоном подготовил законопроект (не прошедший через Конгресс), направленный на регулирование и картелирование американских корпораций. Позднее Моравец оказался главным консультантом другой \"прогрессивной\" реформы в президентство Вудро Вильсона, которая привела к созданию Федеральной торговой комиссии. О Моравеце см.: Rothbard, \"The Federal Reserve as a Cartelization Device,\" pp. 99.
007 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 191.
008 Ibid.
009 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 194.
010 Rothbard, \"The Federal Reserve as a Cartelization Device,\" pp. 98-99; Livingston, Origins of the Federal Reserve System, p. 194-198.
011 Paul M. Warburhg, The Reform of the Currency. H. R. Mussey, ed. (New York: APS, 1911). Цит. по: Livingston, Origins, p. 203.
012 Livingston, Origins of the Federal Reserve System, pp. 205-207.
013 Rothbard, \"The Federal Reserve as a Cartelization Device,\" pp. 99-101; Frank A. Vanderlip. From Farm Boy to Financier (New York: D. Appleton-Century, 1935), pp. 210-219.
014 Henry Parker Willis. The Federal Reserve System (New York: Ronald Press, 1923), pp. 149-150. При этом Уиллис оставляет без внимания значительную роль в успехе Лиги, которую сыграли он сам и его наставник Лафлин. См.: Robert Craig West. Banking Reform and the Federal Resaerve, 1863-1923 (Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 1977), p. 82.
015 Kolko, The Triumph of Conservatism, p. 186.
016 Kolko, The Triumph of Conservatism, p. 235.
017 О принципиальной идентичности двух законопроектов см.: Friedman and Schwartz, A Monetary History of the United States, p. 17; Kolko, The Triumph of Conservatism, p. 235; Warburg. The Federal Reserve System. Chaps. 8 and 9. О спорах по поводу различных деталей законопроекта см.: West. Banking Reform and the Federal Resaerve, pp. 79-135; Kolko, The Triumph of Conservatism, p. 186-189; and Livingston, Origins of the Federal Reserve System, pp. 217-226.
018 О том, как группа Моргана захватила контроль над Федеральным резервом и как эта группа ею управляла в 1920-х гг., см.: Rothbard, \"The Federal Reserve as a Cartelization Device,\" pp. 103-136.
Банки, плоть и кровь
Дэвид Гордон
Mises Review. Winter 2002
Мюррей Ротбард. История денежного обращения и банковского дела в США: От колониального периода до Второй мировой войны. Челябинск: Социум, 2006. 546 с.
Murray Rothbard. A History of Money and Banking in the United States: From the Colonial Era to World War II. Murray N. Rothbard, Edited by Joseph T. Salerno, Mises Institute, 2002, 510 pgs.
Мюррей Ротбард обладал замечательной способностью показывать спорные исторические вопросы в неожиданном свете. В своих работах он постоянно подмечал факторы, мимо которых проходили другие историки. После того, как Ротбард заканчивал работать над какой-то темой, мы уже смотрели на нее совершенно другими глазами. Этот талант Ротбарда в полной мере проявился в рецензируемой книге, представляющей собой сборник нескольких длинных статей, образующих всеобъемлющую историю денежного обращения в США в период, указанный в подзаголовке книги.
Пример, иллюстрирующий метод Ротбарда. Все знают ленинскую теорию империализма. Ленин утверждал, что развитым капиталистическим экономикам свойственно производить больше, чем они могут продать на внутреннем рынке. Для сбыта избыточных товаров капиталисты стремятся к освоению зарубежных рынков. Разгорается борьба за колонии; империализм — высшая стадия капитализма.
Это известно всем. Но как Ленин пришел к этому выводу? Ротбард раскопал неожиданный источник. Теория восходит к капиталистическим сторонникам империализма:
В конце 1890-х гг. несколько групп теоретиков в США работало над тем, что позднее получило название «ленинской» теории капиталистического империализма. Теория была разработана не Лениным, а апологетами того самого империализма, которые группировались вокруг таких людей из круга Моргана и Теодора Рузвельта, как Генри Адамс, Брук Адамс, адмирал Альфред Махан и сенатор из Массаусется Генри Кэбот Лодж... Падение прибыльности «избыточного капитала» создавало угрозу краха капиталистической системы, а единственным спасением были иностранные рынки сбыта и, что особенно важно, иностранные инвестиции... Таким образом, правительствам западных стран для спасения своего высокоразвитого капитализма нужно обратиться к империалистической или неоимпериалистической политике, которая откроет рынки других стран для американских товаров и инвестиций. (С. 214—215.)
Я акцентирую ваше внимание на этих деталях не ради них самих, а потому что здесь можно увидеть в действии некоторые темы ротбардовской концепции финансовой истории Америки. Прежде всего бросается в глаза, что он согласен с Жюлем Мишле в том, что история — это воскрешение плоти. Для него не существует безличных тенденций и сил: история всегда подразумевает мотивы и действия конкретных людей. (Профессор Салерно в великолепном Введении к книге объясняет теоретические основания ротбардовского внимания к частностям.)
К примеру, Ротбард не ограничивается общим утверждением о капиталистическом происхождении ленинской теории. Он во всех подробностях описывает деятельность Чарльза Конанта, ведущего сторонника империализма. Конант, как выясняется, не ограничивался только теоретизированием. Он активно занимался внедрением золотого стандарта — главного инструмента американского денежного империализма — в Латинской Америке и других частях света. Ротбард описывает деятельность Конанта в своей уникальной манере: «Конант, как обычно, был главным теоретиком и изобретателем жульнических обходных путей» (с. 232).
Ни как теоретик, ни как практический деятель Конант не действовал от своего собственного имени, и поняв почему это так, мы поймем центральный тезис исторической концепции Ротбарда. «Не следует доверять Чарльзу Конанту, который изображал из себя беспристрастного ученого. Инвестиционные банки, на которые он работал, напрямую выигрывали от проводимых им денежных реформ. Так, с 1902 по 1906 г. Конант являлся казначеем управлявшейся Морганом «Мортон траст компани оф Нью-Йорк», и вовсе не случайно именно этот банк стал держателем золотых резервов правительств Филиппин, Панамы и Доминиканской республики после проведения в них денежных реформ» (с. 239).
Ротбард считает, что Дом Моргана эффективно контролировал американское правительство на протяжении большей части конца XIX — начала ХХ вв. до начала рузвельтовского Нового курса в 1933 г. Он подробно документирует поддержку Морганом идеи центрального банка, завершившуюся созданием Федеральной резервной системы в 1913 г.
В поддержку своей точки зрения Ротбард приводит несметное количество деталей. Но здесь возникает вопрос: почему Морган и его окружение (или кто-то другой, что в сущности не столь важно) так жаждали создать централизованную банковскую систему?
Наш автор объясняет главную причину в мельчайших деталях. Централизованная банковская система в огромной степени увеличивает возможности банкиров ссужать больше денег, чем имеющиеся у них резервы. В отсутствие централизованного контроля денежная экспансия на основе частичного резервирования сталкивается с ограничениями. Если в стремлении увеличить свои прибыли банк слишком увлекается выдачей кредитов, конкурирующие банки предъявят к оплате выданные этим банком банкноты. В том случае, если банк не сможет выполнить свои обязательства, он разорится. Централизованная банковская система устраняет это препятствие.
Разумеется, в американской истории Дом Моргана был далеко не первой финансовой группой, стремившейся поживиться за чужой счет при помощи централизованной банковской системы. Ротбард, например, подробно обсуждает борьбу вокруг создания и функционирования Первого и Второго банков Соединенных Штатов. В ходе этого повествования Ротбард подчеркивает одну мысль, очень важную для понимания денежной истории США. Согласно распространенному мнению, именно бедные люди, скорее всего являясь должниками, выступают в защиту легких денег, в то время как их богатые кредиторы противятся этому.
Зачастую, однако, дело обстоит совершенно наоборот. «От инфляции выигрывают должники, а кредиторы терпят убытки; осознавая это, прежние историки предполагали, что должниками были преимущественно бедные аграрии, а кредиторами – богатые купцы, а значит, именно первые были главными организаторами и сторонниками этой инфляционной затеи. Дело в том, что невозможно жестко разделить публику на должников и кредиторов; земельные спекулянты и богатые купцы бывают нередко основными потребителями кредитов» (с. 54).
Банкиры в этом случае приветствуют денежную экспансию; но почему остальные должны выступать против? Разве нам не требуется «эластичное» денежное обращение для того, чтобы компенсировать неспособность цен быстро приспосабливаться к деловой конъюнктуре? Вовсе нет, отвечает Ротбард. «Согласно теории цикла австрийской школы, сама по себе банковская кредитная инфляция создает условия для конъюнктурных бумов и кризисов...» (с. 93).
«Предположим, что это так», — может возразить сторонник денежной экспансии. — «Но разве не необходима денежная экспансия для того, чтобы вытащить нас из рецессии?» Ротбард и здесь не соглашается, считая, что банкротства некоторых фирм, сопутствующие рецессии, как раз и представляют собой лекарство от последствий предшествующего бума. Попытки помешать этим банкротствам с помощью инфляции вызовут новый цикл.
Хотя теория австрийской школы является несущим каркасом ротбардовской истории, не ее хитросплетения составляют главное содержание книги. Вернемся к тому, что, на мой взгляд, является наиболее ценным историческим вкладом автора: обсуждение банка Моргана и его влияния.
Ротбард показывает, что целями Моргана и его окружения была не только прибыль. Первостепенное значение для этой очень могущественной группы имели интересы Британии и ее империи. Банк Моргана постоянно старался подчинить интересы США интересам этой верховной державы. Когда началась Первая мировая война, «Морганы немало поспособствовали вступлению Соединенных Штатов в войну на стороне Британии, и Бенджамин Стронг, будучи фактическим главой Федерального резерва, удвоил денежную массу, чтобы обеспечить финансирование военных расходов США» (с. 276).
Подход Ротбарда позволяет вписать эту историю в контекст более общей картины влияния Моргана. Бенджамин Стронг, управляющий Федерального резервного банка Нью-Йорка, был самой влиятельной фигурой всей Федеральной резервной системы с момента ее основания до своей смерти в 1928 г. Он очень тесно сотрудничал с Монтегю Норманом, управляющим Банка Англии. Оба они принадлежали к лагерю Моргана: «Хотя тесная личная дружба и сотрудничество Нормана и Стронга во многом определили развитие международных финансов в 1920-е гг., не следует упускать из вида тот факт, что у обоих были еще теснейшие связи с “Хаус оф Морган”» (с. 387).
По просьбе Нормана Стронг инфлировал денежное предложение в США, чтобы позволить Британии поддерживать золотовалютный стандарт. Сделав это, утверждает Ротбард, Стронг несет всю полному ответственности за крах фондового рынка 1929 г. и последовавшую депрессию. «США проводили политику инфлирования денежной массы и кредита, чтобы из-за инфляции в Британии британское золото не перетекло в США, поскольку это могло разрушить скроенную на скорую руку структуру нового “золотого стандарта”. Неизбежным результатом этой политики стал коллапс кредитно-денежной сферы в США и в других странах, погрузивший мир в депрессию. Бенджамин Стронг был моргановским архитектором губительной политики инфляционного бума, обреченной закончиться неизбежным крахом» (с. 277).
Ротбард идет еще дальше в своей атаке на инфляционизм Федерального резерва. В противоположность утверждениям Милтона Фридмена после начала депрессии Федеральный резерв не проводил политику сжатия денежной массы. Ротбард высмеивает «ложность сотворенной монетаристами легенды, что Федеральный резерв несет ответственность за сильное сжатие объема денежной массы в период с 1929 по 1933 г. Напротив, президентская администрация и Федеральный резерв изо всех сил закачивали деньги в экономику, но им мешали здравый смысл американцев и обострившееся недоверие к банковской системе».
Историческое повествование Ротбарда имеет сложную структуру и не ограничивается освещением исключительно превратностей судьбы Дома Моргана. Конкурирующая банковская группа во главе с Рокфеллером и его окружением (включавшая также инвестиционный банк Куна—Лёба и железнодорожного магната Гарримана) вела отчаянную борьбу за верховенство. С точки зрения Ротбарда, Новый курс лучше всего рассматривать как победу группы Рокфеллера. Хотя в середине 1930-х годов Морганы вернули часть былого влияния, с тех пор они занимают подчиненное положение.
На протяжении всей книги Ротбард последовательно придерживается биографического метода анализа, делающего акцент на связях влиятельных фигур с центральными финансовыми группами, такими, как Морган. Когда следишь за тем, как Ротбард распутывает замысловатые связи между патронами и клиентами, на память приходят великие произведения Рональда Сайма и Льюиса Нэмира. Однако преимущество Ротбарда по сравнению с этими прославленными историками состоит в том, что он не ограничивается нагромождением биографических деталей. Он располагает тщательно разработанной теорией в качестве путеводной нити — экономической теорией австрийской школы. В этой рецензии я старался отразить постоянное балансирование Ротбардом исторических подробностей и общей теории, но в лучшем случае мне удалось дать
Ссылка Нарушение Цитировать  

Вернуться к списку тем


Ваше имя:
Тема:
B I U S cite spoiler
Сообщение: (0/500)
Еще смайлики
        
Список форумов
Главная страница
Новые темы
Обсуждается сейчас

ПолитКлуб

Дуэли new
ПолитЧат 0
    Страны и регионы

    Внутренняя политика

    Внешняя политика

    Украина

    Сирия

    Крым

    Беларусь

    США
    Европейский союз

    В мире

    Тематические форумы

    Экономика

    Вооружённые силы
    Страницы истории
    Культура и наука
    Религия
    Медицина
    Семейные финансы
    Образование
    Туризм и Отдых
    Авто
    Музыка
    Кино
    Спорт
    Кулинария
    Игровая
    Поздравления
    Блоги
    Все обо всем
    Вне политики
    Повторение пройденного
    Групповые форумы
    Конвент
    Восход
    Слава Украине
    Народный Альянс
    PolitForums.ru
    Антимайдан
    Против мировой диктатуры
    Будущее
    Свобода
    Кворум
    Английские форумы
    English forum
    Рус/Англ форум
    Сейчас на форуме
    Другие форумы
    Мюррей Ротбард о создании ФРС.
    Murray Rothbard on the establishment of the Federal Reserve..
    Murray Rothbard on the establishment of the Federal Reserve.

    Murray Rothbard
    ...

    © PolitForums.net 2024 | Пишите нам:
    Мобильная версия