Все началось с того, что в имение князей Вишневецких пришел новый работник. Никто не знал, кто этот человек, откуда пришел и чем занимался до этого. И вот уже начинаются неясности! Работник… По какой части работник? Конюх он был, шорник, столяр, маляр, огородник? Об этом предание молчит. А есть другая история, что вырастили его монахи, из совсем маленького, грудного почти мальчика. Был голод, на дороге нашли мертвую мать. Руки трупа стискивали еще пищавшего младенца. Всякого, склонного идеализировать прошедшие времена, отсылаю к этой сцене, не такой уж редкой во всем мире. Малыш был здоров и умирал только от голода. Монахи вырастили малыша, дали ему новое имя. На тощей шейке болтался крест, но кто знает, каким именем нарекли его первый раз? В таких случаях давали имя в честь святого, в чей день нашли ребенка. Ведь именно этот святой привел ребенка к спасению. Ребенок вырос и пошел в работники в одно из бесчисленных имений Вишневецких. А может, эта легенда потом прилипла к нашему незнакомцу? Прилипла позже, когда стали соединять его и Гришку Отрепьева, слепливать этих двух совершенно различных людей? Ведь первоначально эта история была как раз про него, про Гришку, и вроде бы соответствовала истине. Более чем вероятно, что истории двух разных людей соединили. Говорят еще, что однажды, когда монахи сидели в трапезной, зашел с улицы некий странник, и его усадили вместе с братией. Странник сел напротив подростка и вдруг вперился в него глазами… – Он!!! Это он, я узнал его! – страшно закричал странник и грохнулся в обморок. Кинулись к нему, уложили на лавку. Странник все не приходил в себя. А утром хватились – нет странника! Так, мол, парень и начал узнавать, что с его происхождением связана какая-то тайна. А еще говорят, что к работнику знатных магнатов, вельможных панов Вишневецких, приходили какие-то незнаемые люди и вести с ним долгие беседы, тоже незнаемо о чем. Но все это – только подготовка к главному. Впрочем, о главном тоже рассказывают по-разному. Один вариант таков, что парень как-то сильно заболел и рассказал священнику на исповеди свою тайну. И это была такая тайна, что священник не выдержал, поступился даже страхом погубить душу и открыл тайну князю Вишневецкому. Другая версия "главного" проще. В один прекрасный день парень попросил о встрече с князем Андреем Вишневецким и открылся ему. Он, работник князя, на самом деле не невесть чей сын; на самом деле он чудесно спасшийся царевич Дмитрий, сын царя Московии Ивана Грозного. Не будем оспаривать легенд. Не очень важно, как именно все начиналось, через священника, чье имя легенда не приводит, или без него. Важно другое: князь Вишневецкий ПОВЕРИЛ. Стоило ему засмеяться, махнуть рукой, сказать что-то в духе: "Ты, видать, грибов дурных наелся, парень?" И не было бы ничего. Стоило князю решить, что парень сошел с ума, что после болезни у него ум заворачивается за разум, – и вся эта история окончилась бы совершенно иначе. Прямо скажем, непонятно как. А если бы князь решил, что его человек сознательно морочит ему голову, пытается выжать из него обманом денег, все могло бы кончиться и совсем плохо для Дмитрия. Но князь Вишневецкий ПОВЕРИЛ. И у незнакомца начались совсем другие приключения. А доверчивость князей Адама и Константина Вишневецких меня, честно говоря, сразу же настраивает в пользу Дмитрия. Потому что получить огромное состояние может каждый или почти каждый, было бы везение, обстоятельства, толика собственных усилий. Но вот удерживать огромное богатство, быть богаче королей из поколение в поколение – это совсем другое дело. Для этого нужен не только ум, работоспособность и удача. Нужны еще недоверчивость, хитрость, проницательность; нужно умение видеть, понимать людей, оценивать их быстро и верно, как можно реже ошибаясь. А Вишневецкие были не просто богатыми. Они были богатейшим семейством Речи Посполитой и одной из богатейших семей Европы Золотой посуды, земель и денег у них было больше, чем у английских королей, и никак не была характерна для них погоня за внезапным "фартом", "удачей – мгновенной и ослепительной, как ночной выстрел в лицо". Так жили поколения Вишневецких, и ни одно их поколение не потеряло богатства. А если бы хоть в одном из поколений Вишневецких жил тот, кто склонен был бы верить аферистам, следующее поколение такого состояния уже не имело бы. Так что если Вишневецкие поверили Дмитрию – это большой плюс для признания его подлинности. Очень большой. Адам и Константин Вишневецкие рассказали о Дмитрии тестю Константина, Мнишеку. О феодальном клане Мнишеков придется рассказать особо. Хотя не всегда ясно, что рассказывать, а главное – в каких выражениях. Начать с того, что сам старший Мнишек раза три переходил из одной веры в другую. Его сыновья "прославились" поставками юных дев любвеобильному королю Сигизмунду-Августу, а после смерти короля дочиста обобрали его. О поведении Марины Мнишек говорить и неприятно, и главное – очень непросто. Повторять ряды грязных сплетен не хочется, а ничего хорошего об этой даме так никто ничего и не сказал. Клан насчитывал десятки семейств, и все были примерно таковы же. История сохранила слова княгини Камалии Радзивилл, сказанной кому-то из своих внуков. Смысл сказанного в том, что дети приличных людей не играют с детьми воров и проституток. Что делало Мнишеков ценными союзниками – это невероятная искушенность в интригах и сплоченность клана. Если ставка была высока, клан прекращал внутреннюю грызню и дружно образовывал единый фронт. И вот он, первоначальный расклад: богатейшие люди Речи Посполитой и ее виднейшие интриганы получают в руки не что-нибудь, а царственную особу. Законного наследника всех четырех престолов: Московии, Великого княжества Литовского, Польского королевства и Речи Посполитой. Близкий родственник Ягеллонов, родной брат последнего великого князя Московии, сын Ивана IV, Рюрикович по прямой правящей линии! Сажать его можно было буквально на любой из престолов и с полным на то основанием. Сначала возникла идея посадить Дмитрия на престол Речи Посполитой. Подумали, прикинули варианты, поняли – слишком трудное занятие, слишком многие окажутся против. Не говоря ни о чем другом, существующий король шляхту в общем-то устраивал, и менять его она не собиралась. Оставался престол Московии, и это даже было лучше. Мало того, что заговорщики восстанавливали справедливость, разумно устраивали мир – а это мужское занятие было в цене тогда, осталось и теперь. Люди не любят несправедливости и любят справедливость, что характеризует их не очень плохо… как мне кажется. А кроме того, посадив Дмитрия на московский престол, великокняжеский или царский – один пес, можно было на практике осуществить давнюю идею Польско-Литовско-Московской унии. Что сулило не только колоссальное усиление всех трех государств, но и еще сразу несколько важных итогов: 1. Польская шляхта могла найти применение своим силам – несравненно лучшее, чем делить и переделивать земли нынешней Украины. 2. Открывался фонд неосвоенных земель, и избыточное население Польши и Западной Руси – и шляхетское, и крестьянское – могло переселяться на Урал и в Сибирь. 3. Открывалась реальная возможность вести войны за Крым, Причерноморье – за территории, которые отвоюет только Потемкин спустя полтора столетия. 4. Московия стала бы не особенной и пугающей, а нормальной и органичной частью русско-польского мира. Тут, конечно, возможно легкое возражение: сами же польско-литовские католики не давали ей стать этой частью… Сама же негибкая, уродливая политика непременного окатоличивания порождала отъезды русских князей в Москву и тем самым усиливала Московию. Не будь этой дурацкой проблемы, вызванной к жизни нехваткой гибкости, терпимости и даже попросту ума, Московия сама давно бы пала или превратилась бы в периферию Речи Посполитой. Но люди XVII века если и понимали это, то очень смутно. А посадить Дмитрия на московский престол было, в общем-то, вполне возможно.
13:46 18.01.2011
Московия после Ивана
После смерти убийцы собственных детей Ивана IV 18 марта 1584 года (в 54 года) на престол сел его слабоумный сын Федор. Степень его слабоумия описывают по-разному, вплоть до истории, как, сидя на троне, Федор как-то обмочился. Но эту смачную историю передает шведский посланник, а он-то вряд ли симпатизировал Федору… Федор очень любил колокольный звон и сам был прекрасным звонарем. Федор любил и умел мирить поссорившихся супругов; умел найти убедительные слова, показали людям друг друга с самой выгодной стороны. Федор был добр, хлебосолен, и виноват ли он, что править и не мог, и не хотел? Из него, вероятно, вышел бы добрый русский барин XVIII–XIX веков – придурковатый, но приятный. Брат жены царя Борис Годунов забирал власти себе все больше и больше, а с 1587 года стал фактическим правителем государства, с правом личных дипломатических отношений с другими странами… От имени Московии, конечно. Единственное дитя Федора, Ирина, прожила недолго; сам Федор Иванович помер 7 января 1598 года. Был, правда, и еще один сын Ивана IV, Дмитрий. После смерти отца мальчик получил в удел город Углич, где и жил себе с матерью. 15 мая 1591 года мальчик был найден с перерезанным горлом, здесь же валялся и нож. Богдан Бельский, дядя Дмитрия и князь Василий Шуйский провели тщательнейшее расследование и пришли к выводу: мальчик страдал падучей болезнью и зарезал себя сам. Как могли дать нож больному мальчику? На этот вопрос ответа не было. Итак, все дети Ивана IV померли, и 17 февраля 1598 года Земской собор избрал Годунова на царство. Не то чтобы так уж не было никаких других претендентов, но с этими претендентами обязательно что-то приключалось или в лучшем (для них) случае их никто не поддерживал. Был ли Борис Годунов плохим царем? Нет, скорее всего был хорошим. Решения принимались разумные, государство укреплялось. Примерно до 1602 года Борис был умеренно популярен во всех классах общества, ничто не прочило ему падения. С именем Бориса Годунова связано введение патриаршества на Московской Руси в 1589 году и отмена Юрьева дня. Теперь крестьянин уже НИКОГДА не мог уйти от одного барина к другому. Менее известно, что Годунов первым послал нескольких "робят" учиться в Европу. Потом, правда, началась смута, и ни один из посланных не вернулся, а один так вовсе стал англиканским священником в Британии. Во многих городах Годунов развернул типографии, всерьез планировал создание школ и университетов по европейским образцам. Стремясь сблизиться со странами Европы, Годунов разрешил свободно передвигаться по стране и за ее пределами немецким купцам, вывезенным Иваном из Ливонии, дал им большие ссуды из казны, позволил открыть лютеранскую церковь на Кукуе. Свою личную охрану Годунов сформировал из наемников-немцев, а больше всего любил вести беседы с иностранными медиками о порядках в Европе. Многие ученые всерьез полагают, что будь у Бориса Годунова несколько спокойных лет правления, реформы по типу Петровских начались бы уже при нем: и притом более органично, естественно, без жутких перегибов начала XVIII века. Беда Бориса Годунова состояла вовсе не в том, что он был скверным царем. Во всяком случае, был он куда лучше Федора и уж тем более – Ивана. Беда Бориса Годунова состояла в том, что он был незаконным царем. Даже Федор был законным, привычным, потомком Рюрика. А вот Борис Годунов, хоть его и избрал Земской собор, потомком Рюрика не был. И потому в глазах современников права на престол имел самые сомнительные. Поэтому сидел он на престоле на самом деле непрочно, и достаточно было толчка, чтобы упал. Современники считали, что таким толчком был голод. Летом 1601 года на всем протяжении Восточной Европы зарядили холодные дожди. Двенадцать недель шли дожди. В июле выпал первый снег. В конце августа по Днепру ездили на санях, "яко посреди зимы". Урожая в этом году не было. Весна 1602 года выдалась ранняя, теплая. Показались ранние всходы озимей… И снова грянули морозы в конце мая. А яровые хлеба погубила невероятная жара и засуха. Все лето не было дождей. И снова не было урожая. А ведь даже в наше время человечество живет от урожая до урожая. 1603 год был самым обычным, но не везде остались запасы семян, и голод охватил больше половины страны. Можно долго нагромождать страшные и жалкие подробности: как умиравшая с голоду женщина изгрызла своего еще живого младенца. Как продавали пироги с человечиной, выкапывали покойников, резали и ели постояльцев на постоялых дворах. Стоит ли? Считается, что умерла треть населения страны. Из двухсот пятидесяти тысяч населения Москвы умерло по одним данным сто двадцать тысяч, по другим – даже сто двадцать семь. Разумеется, и с этой бедой можно было бороться. В Курской, Владимирской земле, на черноземных окраинах урожай 1603 года был такой, что хватило бы на всю Московию. Чтобы бороться, нужно было только лишь два фактора. Во-первых, авторитетный царь, имеющий бесспорные права. Во-вторых, хотя бы относительно нормальное общество. За годы правления Ивана IV что-то поломалось в людях. Спасаться от общей беды можно только вместе, а тут никто не думал ни о чем и ни о ком, кроме самого себя. Общество пережило уже страшный голод 1569–1570 годов и такое количество жестокостей, что уже было равнодушным и к смерти, и к страданиям людей. Всем было на все наплевать. Борис требовал отправлять хлеб в голодающие районы. За взятки хлеб не отправляли или отправляли гнилье, а владельцы ждали "настоящей цены" (при том, что стоимость хлеба поднялась в 25 раз). Зажиточные люди массами выгоняли хлопов, обрекая их на смерть, а сами продавали сэкономленное зерно. Пекарей обязывали выпекать ковриги определенной величины, а они продавали хлеб почти непропеченным, а то и добавляли воды для веса. Государство раздавало хлеб, но должностные лица раздавали хлеб друзьям и родственникам, а их сообщники, переодеваясь нищими, оттесняли беженцев от раздачи. Нельзя сказать, что Борис Годунов не делал так уж ничего. Делал вполне разумно и дельно. Строил каменные палаты в Кремле, давая работу тысячам людей, издал указ, что брошенные хозяевами холопы тут же получают свободу, автоматически. Боролся с разбойниками, как мог. Будь он Рюрикович и не переживи страна всего ужаса правления Ивана, что-то еще можно было сделать. В реальности же правительство Годунова все больше переставало контролировать ситуацию. В спокойной, обычной обстановке, когда не нужна особая самодисциплина, не надо совершать больших усилий, Борис мог бы и дальше править и даже проводить реформы. Но от общества потребовались какие-то усилия, самоограничение и дисциплина – и общество развалилось. А кроме того, в том же 1601 году в Польше появился человек, называвший себя Дмитрием Ивановичем, чудесно спасшимся сыном Ивана IV и Марии Нагой. Само существование Дмитрия, его общение со знатными поляками и западными русскими невероятно напугало Бориса Годунова. Полное впечатление, что он просто понятия не имел, с кем же это он имеет дело? Если за убийством Дмитрия и впрямь стоял Годунов, то, казалось бы, уж он должен был знать точно, жив царевич или мертв. Но что, если исполнители выполнили приказ по-своему? Зарезали похожего ребенка, а настоящего царевича припрятали? И если за убийством Дмитрия стоял вовсе и не Годунов? Интересно, что после своего избрания на престол Борис Годунов некоторое время выжидал… Может быть, не исключал возможности, что появится другой претендент, имеющий побольше прав? Во всяком случае, Борис перепугался не на шутку; настолько, что характер его общения с московской знатью очень сильно изменился. То он был царем в общем-то достаточно заурядным, вовсе не свирепым, даже мягким. Теперь же мог быть счастлив князь или боярин, которому всего-навсего запретили жениться. А то ведь и постригали в монахи, и душили в тюрьмах, и ссылали в Сибирь, и отбирали имущество. Богдану Бельскому велели выщипать по волоску бороду, которой боярин гордился. Очень, ну очень поощрялись доносы друг на друга. Некий холоп Воинко донес на князя Шереметева: мол, князь колдует. Борис демонстративно дал холопу волю, наградил поместьем, и о том объявил всенародно. Дальнейшее понятно: доносы посыпались градом. "И сталось у Бориса в царстве великая смута; доносили и попы, и чернецы, и проскурницы; жены на мужей, дети на отцов, отцы на детей доносили". Это – из летописи. В те патриархальные времена мужчины доносили на мужчин и жаловались царю; женщины доносили на женщин и жаловались царице. Знатные и богатые стали кабалить людей особенно жестоко, "беспредельно" – слово это уже было. Хватали на дорогах бродяг, объявляли холопами тех, кто нанялся на временную работу, и даже дворян, отбирая у них поместья. "Между господами и холопами была круговая порука: то господин делает насильство холопу, то холоп разоряет господина", – ехидно замечает Костомаров. Среди доносчиков был, кстати, и князь Д. М. Пожарский, обвинивший в колдовстве своего недруга князя Лыкова. А его мать, соответственно, – на мать Лыкова. "Колдунов" и "ведьм" страшно пытали, и большая часть их погибла. Или умерла под пытками, или были повешены за упрямство. Ведь если молчит, значит, запирается. Легче всех было "сознавшимся" – их только" разоряли и ссылали. Полное впечатление, что Борис Годунов просто не знает, куда надо нанести удар. Кто-то из "них", из ближних, "что-то знает". И про то, жив ли Дмитрий, и что надо делать с голодом, и как прекратить смуту… Знает, а молчит, выжидает, поблескивает глазами, ухмыляется в бороду. Как вычислить его, страшного невидимку?! И Борис наносит удары вслепую, лишь бы куда-нибудь падали. А жалкое в своей трусливости боярство, конечно же, не способно ему дать отпор. Каждый народ заслуживает своего правительства.
13:47 18.01.2011
Цепь событий
Благодаря авторитету Вишневецких и связям Мнишеков Дмитрия представили двору. На престоле Речи Посполитой сидел король Сигизмунд из шведского семейства Ваза, сын Юхана III и Екатерины Ягеллонки. От родственников отца Сигизмунд отличался рьяным католицизмом, что в протестантской Швеции вовсе не было преимуществом. В Речи Посполитой оценили и католицизм, и происхождение от Ягеллонов (пусть и по материнской линии). Однако в 1592 году Сигизмунд был избран шведским королем, возникла личная уния, но в 1604 году эту личную унию прервали, избрав на престол Карла IX, сына основателя династии Ваза, Густава I. Швеция боялась католического короля, боялась новой гражданской войны. А в Речи Посполитой Сигизмунд правил долго и счастливо, в 1587–1632 годах, а после него правили сначала старший сын Владислав IV (1632–1648), потом младший сын Ян Казимир (1648–1668). Положение короля было стабильно, государственности не угрожало решительно ничего. Даже утрата Польшей своего места в мире из-за своевольства и дурости шляхты была еще впереди. И возникал вопрос: а стоит ли рисковать? Ну, поддержат Речь Посполитая Дмитрия как кандидата на престол Московии. А если Московия Дмитрия не примет и правительство Годунова нанесет ответный удар? Как "изящно" выразился коронный гетман Ян Замойский, "кости в игре падают иногда и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести и вред нашему государству". Дело и впрямь было такого свойства, что становилась уместна картежно-костяная, какая-то кабацкая терминология Замойского. И впрямь, твердый расчет тут не применишь, сплошной "авось" и "как-нибудь". А стоит ли? Такую же позицию заняли и другие государственные и военные деятели Речи Посполнтой. Так сказать, лица официальные. Но и запретить магнатам вести частную войну они не могли. Более того, совершенно неизвестно, чья поддержка вообще была важнее для Дмитрия – короля или Вишневецких? Король Речи Посполитой обладал только квартовым войском: от силы 4 тысячи человек пехоты, нанятых с четвертой части доходов от королевских имений. У Вишневецких же было раза в три, в четыре больше одной только конницы. Самое большее, что мог сделать король и чего не могли Вишневецкие, – это объявить "посполитое рушение", то есть шляхетское ополчение. Но созыв армии означал войну с Московией, а во-первых, ее хотели не все, война с Московией означала утрату спокойствия государства, азартную игру – пан или пропал. Правительство Речи Посполитой отказалось иметь с Дмитрием Ивановичем дело и не имело никакого отношения ко всем его дальнейшим приключениям (хотя и имело отношение к его смерти). Иезуиты хорошо контактировали с Дмитрием (тот обещал в одночасье окатоличить Московию), но тоже ведь не рвались помогать. Ватикан в подлинность Дмитрия не поверил, о чем сохранились документы, и никакой реальной поддержки не оказал – ни людьми, ни вооружением, ни деньгами. А контакты… Мало ли кто с кем трепался? Историография и Российской империи, и СССР не жаловала Дмитрия, в подлинность его не верила и рисовала самыми черными красками. "Совсем не правдоподобна версия, что убит был не Д. И., которому удалось спастись, а другое лицо. Последняя версия была широко использована феодалами Польши и широко распространялась в период Крестьянской войны и военной интервенции начала 17 в.". "Появился в 1601 году в Польше и был поддержан польскими магнатами и католическим духовенством", "тайно принял католичество". О проблеме "подлинности" Дмитрия Ивановича скажем ниже. Но вот насчет "поддержки" и "тайного принятия католичества" – прямо скажем, вранье. Ни один из польских магнатов… в смысле католических магнатов польского происхождения, не признал Дмитрия и никак его не поддержал. Справедливости ради скажем: обещал Дмитрий всем и очень, очень щедро. Отдать Польше Северскую и Смоленскую земли, организовать общий поход против турок, помочь Сигизмунду в его войне со Швецией, за год-два окатоличить всю Московию, жениться на Марине Мнишек, отдать ей Новгород и Псков, а ее папе Юрию Мнишеку выплатить 1 миллион злотых. Марина Мнишек… Единственное, что в официальной легенде о Лжедмитрии I соответствовало действительности – это его пылкая влюбленность в Марину Мнишек. Марина была старше Дмитрия лет на пятнадцать, прошла (будем вежливы) огонь, воду и медные трубы, и очаровать царственного мальчика для нее не было сложно. А уж папа Мнишек, естественно, сделал все необходимое, чтобы роман завертелся. Перспективой-то было увидеть своих внуков на престоле. С Лжедмитрием I шли люди трех категорий: 1. Русские православные люди, которые абсолютно преобладали. 2. Польские авантюристы "модных" вероисповеданий – ариане и протестанты. 3. Польские магнаты Мнишеки, справедливо имевшие репутацию рвачей, поганцев и людей бесчестных. Войско Дмитрия составляло от силы 4 тысячи человек и, за редчайшим исключением, состояло из западно-русских людей, литовцев, исповедовавших православие, казаков или беглецов из Московии. В числе последних был и Гришка Отрепьев – беглый запойный дьякон Чудова монастыря в Москве, чьи художества были хорошо знакомы в Московии. Гришка собирал по городам и весям милостыню как бы для сооружения храмов и милостыню эту пропивал. Пропить ТАКИЕ деньги было и чудовищным кощунством, и плевком в физиономии всем православным по земле московской. А трудно было, наверное, найти человека, который никогда бы никаких денег на возведение храмов не давал. Когда преступление Отрепьева вскрылось, ему не оставалось ничего другого, как бежать в другое государство. Не только официальные власти, для него были опасны и все сограждане, потому что множество людей, поймав Гришку, преспокойно вздернули бы его на самой ближайшей осине. 13 октября 1604 года Дмитрий с войском перешел границу Московии. Сообщение о том, что самозванцу присягнула едва ли не вся Комарницкая волость, вызвало у Годунова приступ ярости и едва ли не апоплексический удар. Почти сразу же Дмитрий со своей не то свитой, не то армией встретился с войском Бориса Годунова. Потому что кто-кто, а Борис Годунов принял самозванца более чем серьезно. Армия Годунова без особенных трудностей разбила разноплеменную то ли свиту, то ли армию Дмитрия под Добрыничами. Из тех, кто перешел границу вместе с ним, осталось от силы полторы тысячи; сам Дмитрий тоже хотел бежать, но удержали жители Путивля. Как видно, они сочли Дмитрия настоящим сыном Ивана, законным царем. В результате Дмитрий зиму 1604–1605 годов зимовал в Путивле, куда стекались его сторонники; а тем временем "годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах… Людей ни к чему не причастных хватали и продавали татары за старое платье или за жбан водки, а иных отводили толпами в неволю, особенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница утверждала народ в убеждении, что Дмитрий настоящий царевич". Многое объясняется тем, что во главе армии Годунова стоял Симеон Бекбулатович, "царь" всех союзных татар касимовского княжества. Пользуясь опытом Ивана IV, Годунов пытается устрашить и деморализовать Камарницкую волость, как Иван IV – Ливонию, бросив на нее дикарей. Результат такой же: кто и не собирался воевать против Годунова, оказывается перед необходимостью защищать самого себя и свою семью. Патриарх Иов писал, что Лжедмитрий явился кознями "Жигимонта Литовского", который намерен "разорить в Российском государстве православные церкви и построить костелы латинские, и лютерские, и ####вскиеquot Уже зная московитов, не удивимся, что Иов приписывает Сигизмунду желание построить неведомые науке "костелы ####вскиеquot Заодно и объявили самозванца Гришкой Отрепьевым, отлучили от церкви и прокляли. Связать самозванца с такой редкой гнидой, как Отрепьев, само по себе было неплохой затеей. Мало кто пошел бы за Отрепьевым. Только вот незадача: Гришка-то был лет на восемнадцать-двадцать старше Дмитрия, и видели их несколько раз одновременно: вон Дмитрий, а вон там, в обозе, – беглый поп-расстрига Гришка. В результате народ стал говорить, что "прокляли Отрепьева – и бес с ним, а царевич-то настоящий…". Агония Бориса Годунова у Пушкина выглядит очень красиво, что и говорить. Весьма, знаете ли, благородные, хотя и запоздалые раскаяния, все эти ставшие классикой "мальчики кровавые в глазах". В реальности Борис Годунов буквально не знал, что делать. Кинулся он к Марии Нагой с вопросами: мол, жив ее сын или нет? Трудно было придумать более идиотский вопрос, и Борис, что называется, нарвался. Мария Нагая честно ответила, что не знает. Как это не знает? А так. Говорили ей люди, что сына ее увезли из страны, а вместо него зарезали попова сына. Кто говорил такое? Да они померли все… Назовем вещи своими именами: "Мария Нагая полностью подтвердила самые черные страхи царя Бориса. Самое страшное, что может представить себе любой узурпатор, захвативший трон обманом или силой: на него, восстав из гроба, идет настоящий наследник. Борис призвал тех, кто в свое время вел следствие о гибели царевича Дмитрия: Богдана Бельского и Василия Шуйского. Честно округлив глаза, Шуйский даже целовал крест в том, что настоящий Дмитрий мертв, но… Верили ли ему? Если да, то многие ли? Годунов отправил посла в Речь Посполитую, упрекая за оказание поддержки самозванцу. Упреки удивили короля и его окружение: ведь никакой поддержки они и не думали оказывать! Тут проявлялась, в который раз, культурные различия Речи Посполитой и Московии. Для московитов все, что делали любые из подданных Речи Посполитой, в том числе частные лица, тем самым делало государство, а король нес всю ответственность за последствия. В Речи Посполитой же никак не могли понять, почему государство и король должны отвечать за частную войну магнатов? Канцлер Литвы Лев Сапега даже высказался в том духе, что "этот человек уже вступил в Московское государство, и там его легче достать и казнить, нежели в наших владениях". Борис, истинно православный человек в московском понимании слова, призвал ворожей, то есть колдуний; колдуньи предсказали великие потрясения, до полусмерти напугав Бориса. Более практические меры состояли в том, что Годунов пообещал ближнему боярину Басманову дочь в жены и полцарства (Казань, Астрахань, Сибирь – если быть точным), если зарежет Дмитрия. Трем попам было дано задание отравить Дмитрия, а обещано разве чуточку меньше. Однако Басманов перешел на сторону Дмитрия, попов разоблачили, а Борис Годунов очень своевременно помер. 13 апреля 1605 года у него вдруг хлынула кровь изо рта, носа и ушей, и царь прожил еще только два часа. Среди всего прочего, он потребовал от бояр присягнуть его сыну Федору. Немецкие врачи тут же сказали, что царя отравили… Но кто слушал их, неприличных не православных врачишек, бривших бороды? Вот если бы колдуны сказали это, ###еловал бы крест Василий Шуйский или нагадали бабки-ворожеи… Впрочем, в Москве еще сидела династия Годуновых: 13 же апреля сын Бориса Годунова, Федор Борисович, официально венчан на царство. Сцена из оперы, где патриарх преграждает Федору путь к трону, от начала до конца – вранье. Федор стал царем не менее законным, чем отец. Только вот возникло двоецарствие. Потому что на юге страны Петр Басманов, как только стало известно о смерти Годунова, очень легко склонил на сторону Дмитрия всех влиятельных командиров: князей Голицыных, Салтыкова, Ляпуновых, командира "полков иноземного строя" фон Розена. На часть войска, оставшуюся верной Годунову, ударили казаки Дмитрия, и все было кончено быстро. В результате под Кромами армия Годунова перешла на сторону Дмитрия Ивановича и готова была двигаться на Москву. А пока в Москву приехали посланцы Дмитрия – Пушкин и Плещеев. 1 июня 1605 года под радостный рев народных масс прочитали они грамоту от Дмитрия. Народ потребовал Василия Шуйского и Богдана Бельского: они же всего несколько дней назад клялись, что царевич Дмитрий мертв! Пусть скажут, живой он или мертвый… И теперь с высоты Лобного места Василий Шуйский и Богдан Бельский взволнованно рассказали, как спасали малолетнего царевича. Несколько недель назад они говорили прямо противоположное, но что тут поделаешь? Тогда жив был еще Годунов. Теперь народ узнал "истину" и приветствовал ее воем многотысячной толпы. Москвичи составили повинную грамоту, приглашая Дмитрия занять престол своего отца. Подписали грамоту все слои населения. Все хотели видеть на троне законного царя Дмитрия Ивановича. Вдову Годунова, несостоявшегося, но пока еще царя Федора и дочь Годуновых Ксению отвезли в простой дом, где жила семья Годуновых до того, как он стал царем. Народ же разгромил дворы Годунова и его сторонников и пьянствовал, и было то ли 50, то ли 100 опившихся до смерти. Всех родственников и свойственников Годунова (семьдесят четыре семейства) погнали в ссылку. Никто из них, разумеется, ни в чем не был виноват, но разве это важно? А имущество их можно было разграбить по старой москальской традиции. Тем более виноваты были члены семьи Годунова. Князья Голицын и Рубец-Мосальский отдали дворянам приказ, и те удавили царицу, оглушили дубиной бешено сопротивлявшегося Федора и тоже задушили. Их трупы выставили напоказ, сообщив, что они отравились. Ксения была пострижена под именем инокини Ольги. По одной из версий, до этого девушка успела побывать в качестве наложницы Дмитрия. В общем, почти три недели шло по Москве злое, пьяное, жестокое безвременье-междуцарствие, пока 20 июня 1605 года в Москву торжественно не вступил Дмитрий. Все улицы, все крыши были запружены народом, даже церковные кровли. "Славу" кричали так, что оглушенные галки падали с неба. Замечу: никакой Смуты пока еще нет и в помине. Наоборот: законный наследник династии садится на трон, очень укрепляя государство.
13:48 18.01.2011
Вопрос подлинности
Естественно, возникает вопрос: а настоящий ли царевич сел на трон? В Российской империи в этом и усомниться не полагалось. Высочайше утверждена была версия, что Дмитрий – это Гришка Отрепьев, и сомневаться в ней было опасно. Действительность же вовсе не так однозначна, и уж кем Дмитрий никак не мог быть, так это как раз Гришкой Отрепьевым. С царевичем же Дмитрием, якобы зарезанным в Угличе, все с самого начала было неясно. Царевичу и впрямь угрожала нешуточная опасность: и со стороны полубезумного отца (вспомним хотя бы старшего, любимого Ивана), и со стороны Бориса Годунова. К тому времени было уже ясно, что Годунов в средствах не стесняется, и что там для него, видевшего опричнину, жизнь одного восьмилетнего мальчика! В этих условиях бояре, которым было поручено охранять царевича, вполне могли бы и припрятать его подальше. А как надежнее всего припрятать? Убить кого-то похожего, имитировать покушение, похоронить подменыша так, как хоронили бы Дмитрия. И пока все считают Дмитрия Ивановича покойником, вывезти его подальше… Например, в Западную Русь. А кроме того Дмитрий вполне мог быть сыном Ивана Грозного, но вовсе не Марии Нагой. Общее число детей, родившихся от Ивана IV, мы не знаем, и скорее всего никогда не узнаем. Очень может быть, что его кровь течет и по сей день в людях, которые и не подозревают об этом. Известно, что Иван задушил больше ста собственных детей сразу после рождения: ведь незаконные младенцы, как известно, не угодны Богу. Это мы знаем. Но кто сказал, что нам известны ВСЕ сексуальные связи великого князя? Более того, кто сказал, что все его связи были известны современникам? Предлагаю на выбор две версии. 1. Случайная связь, которая длилась несколько дней (а может быть, и несколько часов) и о которой Иван IV тут же и намертво забыл. Рождается ребенок, о котором страшный отец не имеет ни малейшего представления. Но окружающие-то знают, что этот пищащий сверток – не что-то и не кто-то, а "цареныш". Если близкие молодой матери располагали хоть какими-то связями и средствами, вполне могли отправить ее (и до рождения младенца, и после) на Западную Русь. В этот вариант, кстати, ложится и вариант мертвой матери живого младенца… В конце концов, откуда мы знаем, какие приключения ждали молодую женщину на Западной Руси? 2. Должен родиться малыш, а будущая мать и ее семья прекрасно знают, какова судьба ждет его сразу при рождении. Даже в Московии могли жить люди достаточно смелые для подмены: подсунуть кремлевскому чудовищу какого-то другого новорожденного младенца – купленного, украденного, выменянного за земли и казну. И тем сохранить своего… Не очень гуманно? Но во все времена матери, спасая детей, проделывали и не такое. В том-то и дело, что внебрачных детей у Ивана IV было много. Кто из них остался в живых, кто знал о своем происхождении, мы не знаем. В принципе, "царевичи Дмитрии" могли маршировать отрядами – и никакого самозванства. Наиболее реален, на мой взгляд, вариант "неизвестного цареныша" и "подменыша"; причем обе версии вероятны примерно одинаково. Возможно, к Вишневецким пришел и настоящий царевич Дмитрий, сын Марии Нагой, обязанный спасением тому, что его мать и князь Бельский шестнадцать лет назад убили какого-то другого, похожего на него мальчика. А может быть и нет. Но одно совершенно очевидно: этот человек был убежден в себе; он точно знал, что он – Дмитрий. Современники, в том числе такие, которые видели не согнутые спины бояр и княжат, а настоящих феодальных владык: иностранцы на русской службе, послы иностранных держав многожды отмечали природное величие Дмитрия. "В нем светилось некое величие, которое невозможно выразить словами и невиданное прежде среди русской знати и еще менее среди людей низкого происхождения", – писал Маржерет. Для людей XVII века было очевидно, что величие – штука наследственная, неопровержимо изобличающая как раз высокое происхождение. Не случайно же в среде польского шляхетства, где не очень популярен был Иван, шел слух, что Дмитрий – внебрачный сын Стефана Батория. От спеси московских бояр просто воняет комплексом неполноценности, поведение же Дмитрия убеждает – уж он-то о своем величии нимало не беспокоится. Кроме того, Дмитрий вел себя предельно странно для авантюриста и самозванца. Пойти в Московию так, как пошел он – с несколькими тысячами людей против огромной армии, против всего государственного аппарата, мог только человек, совершенно уверенный в себе. Тот, кто убежден так же, как в солнечном восходе, что, по словам Наполеона, "солдаты не будут стрелять в своего императора". Человек, совершенно убежденный в своем праве на престол и на полную возможность довериться "своему доброму народу", как в Путивле. Странно вел он себя и войдя в Москву. Казалось бы, первое, что надо было сделать в столице, – это устроить хорошую резню, перепугать до полусмерти бояр с князьями, заменить неверных и чужих людей, служивших всякому, кто платит, на своих, верных, надежных. Говоря коротко, ничего-то этого он не сделал. Наоборот, осыпал милостями всех, кого только успел. Заплатил долги Ивана IV. Вернул из ссылки всех сосланных при Годунове, всем вернул отнятые имения, всем разрешил жениться. Объявил свободу свободного выезда из Московии и свободного въезда, а также свободу торговли. Сохранились его слова: мол, от свободной торговли государство только богатеет. Стал приглашать иностранцев, знающих ремесла и науки. Стал готовиться к войне за овладение Крымом: проводить маневры, готовить оружие. Начал политику сближения с европейскими странами. Любознательный, умный, живой и доступный в обращении, он любил новое, охотно вступал в беседы с боярами и постоянно уличал их в невежестве. "Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, а никакого понятия не имеете о существе веры…", – говорил он попам и боярам. И был при этом снисходителен. Невероятно, не по-московски снисходителен. Вскоре после венчания Дмитрия Ивановича на царство Василий Иванович Шуйский начал собирать у себя по ночам именитых московских купцов и бояр и вести с ними разговоры, что царь не настоящий, самозванец, хочет уничтожить православную веру и продать Святую Русь чертовым ляхам. А потому его необходимо свергнуть. Шуйские пытались забросить эти идеи в массы. Массы донесли куда следует. Трех старых дураков братьев Шуйских, Василия, Дмитрия и Ивана, арестовали. Дмитрий Иванович судить сам их отказывается; пусть их судит специальный Собор из представителей разных сословий. Собор приговорил Василия Шуйского к смерти, его братьев – к ссылке. Дмитрий Иванович простил всех трех, отменил приговор, вернул трех негодяев ко двору. Почему?! Что двигало Дмитрием? Поступить таким образом мог только человек, абсолютно убежденный в своем праве на трон, смотревший на всех московитов, как на неразумных детишек, в которых – что поделать! – нету царственного совершенства… Еще в XVIII веке высказали предположение: может быть, иезуиты воспитали Дмитрия? Воспитали приблудного парнишку, уверили его, что он и есть чудесно спасшийся Дмитрий. Он и рад стараться. Почему именно иезуиты? А потому, что в Российской империи именно иезуитов полагалось ритуально ненавидеть. Так сказать, как исчадий католицизма и ходячих воплощений "польской опасности". Если уж в появлении холеры в 1830 году немедленно обвинили поляков, то как же могли не быть виноваты иезуиты? Да только вот беда… Во-первых, Дмитрий, неплохо говоря по-польски и по-немецки, совершенно не владел латынью и делал очень наивные, очень смешные ошибки. Буквально не мог написать собственного имени: вместо imperator – писал in Perator; вместо Demetrius – Demiustri. Трудно поверить, что отцы-иезуиты совсем не научили бы воспитанника латыни. Они ведь и общались на латыни, дети разных стран европейского материка. Во-вторых, Дмитрий оказался совершенно равнодушен к католицизму. Католический костел в Кремле он создал, резонно объяснив взъерепенившимся московитам, что ведь лютеранские кирхи в Москве разрешено построить? Ну так пусть будет и костел. Но и только. Ни одно из обещаний, данных в Польше королю Сигизмунду и его окружению (в том числе и Ватикану), Дмитрий Иванович не исполнил. А когда от короля Речи Посполитой прибыл некий пан Гонсевский поздравлять с восшествием на престол, напоминать о данных обещаниях, Дмитрий развел руками, ссылаясь на состоявшийся порядок вещей и что он еще непрочно сидит на троне. В общем, не будет ни войны со Швецией, ни окатоличивания Руси. Так же точно огорчил Дмитрий и посланца римского папы, Александра Рангони, и хитрого польского иезуита Лавицкого. Дмитрий встречает их роскошно, с пушечной стрельбой и вкусными обедами, но ничего не обещает, а только просит. То о союзе против турок, то о закупках оружия, то о печатании в Европе церковной православной литературы на церковно-славянском языке. А одновременно он ввел в Боярскую думу высшее православное духовенство и отправил в Львовское православное братство "соболей на триста рублев" и грамоту, в которой благодарил за твердость в православии и за отстаивание интересов православных в Речи Посполитой. Больше всех получает от него папа Мнишек. Не знаю, был ли там именно миллион злотых, но денег ему дали много. А вот Новгорода с Псковом – не дали, что тут поделать… Папа Мнишек надеется на влияние многоопытной дочки Марины. Но, похоже, здесь и женская власть Марины кончается. При приезде Марины в Москву Дмитрий потребовал, чтобы она перешла в православие. И Марина… куда деваться, перешла. И публично приняла причастие по православному обряду. Если Париж стоит мессы, то Москва, наверное, стоит заутрени. Становится очевидно, что Дмитрий категорически не хочет ни ополячивания, ни окатоличевания. Да и за что? Разве поляки и католики помогли ему получить трон? Нет, они только болтали. А помогали – русские православные люди. Ну, и он с поляками и католиками, будем считать, только болтал, когда обещал им златые горы. Уже в XX веке сделано другое предположение: некая боярская группировка отправила кого-то в Речь Посполитую, "сделала" Лжедмитрия из какого-то приблудыша, создала свое орудие. Это уже теплее… Но хоть убейте, я не могу представить себе ни Богдана Вольского, ни тем более Василия Шуйского в качестве тонких ингриганов, способных просчитать не то что на несколько ходов… а хотя бы на полшага вперед. Я могу представить себе, что Бельский и Шуйский зарезали попова сына, а настоящего царевича отправили за границу. Я могу себе представить, что эта сладкая парочка получила от Годунова недвусмысленный приказ, но обманула царя, подсунув попова сына, а настоящего царевича спасла, чтобы создать Борису Годунову противовес. Но представить себе "царя Ваську", который в 1592 году планирует сложную интригу, избавление от Годунова руками выросшего Дмитрия, потом от самого Дмитрия? Хоть убейте, не в состоянии. И еще одно, самое простое соображение, которое почему-то никому до сих пор никак не может прийти в голову. Царевичу Дмитрию в момент его смерти в Угличе было 8 лет. Извините, но я не в силах представить себе человека, который не помнит в этом возрасте себя и свое окружение. Внушить восьмилетнему мальчику, что он – совсем не тот, кем он себя помнит… Нет, это просто нелепо. И потому рассуждения о "выкормыше иезуитов" или о "подменышах Шуйского" я смело отношу к той же категории неумных баек, что и "попытка продать Святую Русь чертовым ляхам".
13:48 18.01.2011
Перспектива унии: Дмитрий
Итак, Дмитрий ведет политику осторожного, но отхода от московского изоляционизма. Проводит независимую политику, уличает в невежестве бояр. А кроме того, от него просто "пахнет" Западной Русью. Множество бытовых деталей: способ прикладываться к иконам, здороваться, говорить с людьми, одеваться – в глазах современников делали очевидным: перед ними западный русский. Для Василия Шуйского, его гнусных братцев и приспешников стало сильным аргументом: самозванец бреется! Не спит днем! Значит, не православный. Тем самым – не христианин! Конечно же, это был русский православный человек, но не приверженец московского православия. Крестился на разные иконы, не думая, кому они принадлежат, не считал себя богом, не был привержен обрядам. Веротерпимость Дмитрия, его знание богословия раздражали еще больше. Вместо того, чтобы упереться в обрядные детали, молодой царь говорил о СУТИ, доказывая как дважды два невежество и грубые предрассудки московитов. "Он заговорил с русскими голосом свободы… все это должно было освоить русских с новыми понятиями, указывало им на иную жизнь". Многие реформы, их специфические детали тоже "уличали" в нем западного русского. Например, Дмитрий дал отсрочку в уплате налогов пострадавшим от татарского набега. Но ведь точно так поступали в Великом княжестве Литовском! Кто являлся реальной опорой для Дмитрия? Речь Посполитая? Стоит выполнить обещания, данные польскому королю и католикам – и поддержка совершенно точно будет! Но так же ясно и ежу, что ничего хорошего из этого не получится, разве что гражданская война. Опереться на бояр? Делать нечего! Как раз для этого и нужно воспользоваться папочкиным опытом: рубить головы, травить людей медведем, запойно пить. Такой царь только и нужен этой тупой и грубой своре. Но… дальше-то что? Даже если он и срубит десяток… ну, сотню голов? Что делать с дремотной страной, которую он хочет расшевелить? Что делать западному русскому, то есть русскому европейцу? Тому, кому для того, чтобы быть европейцем, вовсе не нужно ни менять веру, ни натягивать немецкий кафтан, ни ритуально пить кофе? По большому счету, время упущено лет на сто – сто пятьдесят, потому что в реальной политике нет никакой такой Западной Руси. Есть Польша, за которой хвостом метется, обезьянничает, постепенно ополячивается уже почти утратившая собственное лицо Юго-Западная Русь. И есть дремотная восточная деспотия – Московия, еще более чужая для западного русского. Если не на Киевщине, то в Великом княжестве Литовском, в Белой и Черной Руси, по крайней мере, он пока еще дома… А в Московии… По правде говоря, не уверен. Но и теперь не все потеряно! Есть еще шанс. Маленький, безумный, увлекательный. И состоит он в том, чтобы свести в единый организм три великих славянских государства: Польшу, Литву и Московию. Обстоятельства благоприятствуют, потому что Сигизмунд женится на Констанции Габсбург, и в Польше это вызывает страх, что "немецкая партия" усилится. Шляхетская оппозиция предлагает Дмитрию корону Речи Посполитой. Он – очень удобный претендент, чтобы собрать все три короны: западный русский, знающий и тех, и тех. И в Московии, и в Речи Посполитой он приходит к власти способом, приемлемым для этих стран. Возникает, по крайней мере, личная уния, а там все что угодно может быть. Но ведь и Сигизмунд не дремлет! Уже однажды попавшиеся на жареном, уже однажды прощенные Шуйские сносятся с Сигизмундом и объясняют ему, что он поставил им какого-то не такого царя и что этого не такого надо свергнуть. А вот не захочет ли сам Сигизмунд сесть на московский трон или усадить туда сына Владислава? 2 мая в Москву приезжает невеста Дмитрия, легендарная Марина Мнишек, с нею 2 тысячи поляков. По классической версии, "прибывшие с ним польские авантюристы… вели себя в Москве, как в завоеванном городе, позволяли себе всякого рода насилие", что и вызвало "народное восстание". Восстания не было, это ложь, а что в поведении поляков было проявлениями высокомерия, а что просто отталкивало и пугало москвичей, трудно сказать. Вот во время бракосочетания Марины и Дмитрия 68 музыкантов играли им и гостям, а поляки плясали под музыку. В обществе, ориентированном на монашеские идеалы, на спасение души, на строжайшее соблюдение обрядов, это произвело очень плохое впечатление. А поскольку на Руси давно стало популярным указывать на тлетворное влияние поляков и вообще всякого "латынства", этим и воспользовался Шуйский. Уж что-что, мятеж-то Васька Шуйский сумел организовать превосходно. 17 мая москвичей разбудил набат. Все дворы, где жили поляки, литвины, западные русские, оказались блокированы. Только Константин Вишневецкий вырвался и поскакал на Кремль, повел своих 400 всадников. Но и его остановили, перегородив улицу, наведя пушку. А чтобы никто ничего не понял, по улицам бегали люди с воплями: мол, поляки царя убивают, царя спасайте! В Кремле убили верного царю Басманова, перебили наемников-немцев, всех, не сложивших оружие. Стрельцам пригрозили, что если не оставят Дмитрия, ворвутся в их слободу, перебьют их жен и детей. Стрельцы складывают оружие, и Дмитрий Иванович оказывается в руках заговорщиков. Он и сам готов сражаться за свою жизнь. Грозит топором из окна, кричит: "Я вам не Борис!" И при прыжке из окна то ли ломает, то ли вывихивает ногу. Словом, даже убежать не может. Но и захваченный, он требует предъявления обвинений и чтобы на Лобном месте, при стечении народа, его мать опять признала бы его. Словом, если он ненастоящий царь, пусть его прилюдно уличат и осудят. Самозванцы так себя ведут? Но заговорщики плевали на суд… Кто первым открыл огонь, уже трудно установить. Потом на трупе царя насчитали 22 огнестрельных ранения. Труп самозванца закопали в чистом поле, как нечто поганое, не православное: не спавшее после обеда, танцевавшее под музыку. Но в народе скоро пошли слухи о пугающих знамениях на могиле Дмитрия; стало ясно, что он еще и колдун. Тогда труп вырыли, сожгли, выстрелили прахом из пушки в сторону Польши. Очень назидательный, очень символический поступок! День же 17 мая завершился, конечно, польско-немецким погромом. Убиваемые кинулись в польское посольство, но ворота были наглухо закрыты, и ни одного человека не впустили. Сигизмунд последовательно избавлялся от сторонников конкурента. Убито было то ли две, то ли три тысячи человек; как обычно бывает в Московии, никто не считал. В это число надо включить и музыкантов, игравших на свадьбе Дмитрия, – их перебили за оскорбление чувств православных. Разумеется, опять насиловали женщин. И на всем этом безобразии взбирается на трон тот, кто уже много лет беспрерывно врал, подличал и предавал, – Василий Шуйский, вскоре прозванный "царь Васька". Сколько раз он говорил прямо противоположное о том, жив ли Царевич Дмитрий, и о том, кто же сидит на троне? Раз восемь, кажется. Сколько покойников положил в основу своего трона? Не счесть. И началось…
13:49 18.01.2011
Обвал в Смуту
Сроки Смутного времени отсчитывают по-разному. Традиционно считали с 1601 года – с голода, со времени слухов про Дмитрия Ивановича. Некоторые историки отсчитывают дни с 1598 года – год восшествия на трон Годунова. На мой же взгляд, как раз с венчания на царство Василия Шуйского и надо отсчитывать сроки Смуты. Потому что до этого времени власть все-таки существовала, хоть какая-то. А реальная власть "царя Васьки" редко когда выходила за пределы Москвы и ее ближайших окрестностей. Появились пять, шесть разных "правительств" с разными силами и с разными возможностями захватить власть, но всегда с одинаковыми "правами". Московская Русь, называя вещи своими именами, развалилась. Появились буквально десятки "Дмитриев", "чудом спасшихся царевичей" и их "родственников" и "воевод". Иван-Август, Гаврилка, Брошка, Лавер, Осиновик, Федор, Климентий, Савелий, Симеон… все, сразу видно, царевичи. Началась срамота, которую и описывать не хочется: когда Лжедмитрия II (то ли крещеный еврей из города Шклова, то ли беглый холоп, пес его знает) "признает" Мария Нагая, а Марина Мнишек не только "признает" "чудесно спасшегося супруга", но и рожает от него ребенка. Когда "семибоярщина" демонстрирует свою полную несостоятельность, а князья и бояре лихо шастают из Москвы в Тушино, от боярской Москвы и "царя Васьки" к приблудному псевдоцарю, Лжедмитрию II и обратно, всякий раз что-нибудь да приобретая. Когда из Польши вторгаются жуткие банды кондотьеров-"лисовчиков" во главе с Лисовским и Яном Сапегой, поставленные в Речи Посполитой вне закона. Когда одни бояре стремятся к максимальной неизменности, а другие готовы пойти на частичную модернизацию страны, но при полной неприкосновенности крепостного права. Когда предлагают на престол сына шведского короля Карла IX, чтобы стать "с немецкими людьми заодно", то есть европеизировать страну. Когда Марина сходится с атаманом Заруцким и бежит на Яик, казаки выдают их и ребенка. Заруцкого казнят, Марина умирает в заточении, а ее трехлетнего сына вешают. И в 1613 году восходит на престол, по словам убежденнейшего монархиста Пуришкевича, "скверная полунемецкая династия", которая в Готтском альманахе упорно называется "Романовыми-Голштинскими". Пришла новая династия в разоренную, страшную, но "не поступившуюся принципами" страну. В Московию, которая намерена и дальше жить экстенсивно, губя свою природу и своих людей, но только бы не развиваться, не изменяться. Потом так повторится не раз: восточные, дикие районы Московии спасут экстенсивный путь развития. Камешком, столкнувшим Московию в Смуту, стал Василий Шуйский. "Этот приземистый, изможденный, сгорбленный, подслеповатый старик с большим ртом и реденькой бородкой отличался алчностью, бессердечием, страстью к шпионству и наушничеству; он был невежествен, занимался волхвованием и ненавидел все иноземное. Он проявлял мужество и крайнее упорство только в отстаивании своей короны, за которую уцепился с лихорадочностью скряги", – так описывает его русский историк А. Трачевский. Но не будем опять сводить все дело к тому, что этот царь плохой, а тот хороший. В каждом обществе "взбираются" на верхние этажи пирамиды те, кто больше других соответствует предъявляемым требованиям. В университетах самые престижные места занимают самые яркие ученые и самые лучшие лекторы. Армию возглавляют те, кто лучше других приспособлен к карьере профессионального офицера. В тюремных камерах верховодят самые злобные и самые отпетые уголовники. "Царь Васька" – порождение своего общества, не более того. Самый подлый, самый хитрый, самый ничтожный? Может быть. Лучше всех умеющий преследовать свои и только свои эгоистические цели? Допустим, что все это так. Ну, а остальные-то… Вся огромная страна куда смотрела?! Московия видела, кого выбирала, это раз. Готовая к смуте страна выбрала того, кто ее стряхнет в Смуту. Настанет день, и "царя Ваську" скинут с трона, постригут в монахи, отдадут полякам. На заседании сейма он будет валяться у поляков в ногах, плакать и просить прощения, а потом незаметно помрет в 1612 году, уже никому не интересный. Но в 1606 лавина – пошла. Дело – сделано. И, как следствие лавины, к 1613 году последний шанс остался не использованным. Последний шанс, во-первых, для Польско-Литовско-Московской унии. Во-вторых, для того, чтобы Западная Русь могла бы сыграть собственную роль во всей Русской истории.
13:50 18.01.2011
Последствия
После 1613, тем более после 1634 года, когда Владислав окончательно отказался от московского трона, само слово "Литва" фактически становится синонимом слова "Польша". Нет ведь никакой специальной политики Великого княжества Литовского; нет в нем ничего такого, чего не было бы в Польше, разве что кириллица и русский язык, все больше становящийся белорусским. Литва выступает только и исключительно как часть Польши, и все. Конечно же, нет никаких "выходов из Литвы". А Московия, что очень важно, продолжает с Речью Посполитой отчаянную конфронтацию. Частично – из-за претензий Владислава на московский престол, частично – из-за Украины. Ведь Московия продолжает считать себя царством всех русских, то есть и тех, кого мы сейчас называем украинцами и белорусами. А после унии 1596 года на Украине все нарастала тенденция – присоединиться к Московии. Правда, не у всех и не везде. Волынь и Галиция, ставшие коронными землями с XIV века, плевать хотели на все казацкие дела, и даже Православное братство во Львове под Москву уже не хочет. Территории, вошедшие в Польшу недавно, с 1569 года, еще выбирают. Православное простонародье на Левобережной Украине однозначно хочет "под Москву", а русская шляхта Украины практически полностью окатоличена и ополячена, и под Москвой не осталась даже после присоединения. Единственно, чего не сделало польское правительство, так это не уравняло в правах католическое и православное население. С 1633 года православная церковь в коронных землях легализована, в смысле – официально дозволена, и часть приходов и зданий церквей ей возвращена. Но равенства нет, и вопрос стоял только о том, когда именно произойдет взрыв. В современных польских школьных учебниках, кстати, о давлении на православных вообще ничего не говорится. Причины войны остаются загадочными, констатируется только, что "украинцы объединились с татарами и русскими против поляков". Учебники не говорят правды, потому что не было единого акта объединения, и потому что само польское правительство и польская шляхта отталкивали от себя людей. В 1638 ограничение числа реестровых казаков спустило механизм события, которое в советской историографии называлось всегда очень торжественно: "Освободительная война украинского народа 1648–1654 гг.". Что можно сказать о войне, которая ведется под лозунгом: "Возьмите нас к себе в дворяне"? А именно таков был лозунг: казаки требовали расширить число реестровых казаков. Польское государство отказалось идти на поводу у шантажистов. "Где жили казаки, там не могло быть настоящего хозяйства, где паны правильно вели свое хозяйство – там неприемлем был бродячий образ жизни казаков… Казацкий элемент был отрицанием… принципа общества, отрицанием принципа государства", – так считает украинский историк Пантелеймон Кулиш. Довольно много писалось и о том, что казаки не выиграли ни одного сражения, в котором не участвовали бы татары. Вопрос был, собственно, только в том, как быстро удастся полякам задавить восстание. Единственной внешней силой, готовой помочь Украине, была Московская Русь. В октябре 1653 года Земский собор в Москве высказался за присоединение Украины, и дело встало за официальными актами объединения. Переяславская рада 8 января 1654 года в Российской империи и в СССР считалась исключительно важным событием, а Б. Хмельницкий – значительнейшим государственным деятелем. Настолько, что сам город переименовали в Переяслав-Хмельницкий. Наверное, это справедливо, если смотреть на все исключительно из Москвы: ведь если этому событию и придавать важное значение, то только как этапу роста будущей Российской империи. После русско-польской войны 1654–1667 годов Польша по Андрусовскому перемирию признает присоединение к Московии всей Левобережной Украины и возвращает Смоленское и Черниговское государства. Правобережная, Западная Украина, осталась в составе Речи Посполитой. Но в истории самой Украины все было вовсе не так однозначно. Сословиям на Украине предоставлялось самоуправление. Сохранялись права казаков на выбор гетмана, войсковой суд, наследование имений и земель. Но есть тут одна закавыка… Украинцы, как выясняется, очень развращены своим пребыванием в составе Речи Посполитой. Эти зловредные крамольники воображают, будто они – свободные подданные московского царя, и что соблюдение условий перемирия странами обязательно. А царь, естественно, считает их… кем? Ну конечно же, холопами! И не особенно затрудняет себя данными обещаниями. Казацкая старшина в этих условиях раскалывается. Может быть, лучше уж остаться в составе Речи Посполитой?! В 1657 году помирает Хмельницкий. Что характерно, памятники ставило ему правительство Российской империи, но никогда – сами украинцы. В 1658 году новый гетман Иван Выговский заключает с Польшей договор о восстановлении ее прав на Украину. Тогда, осознав, наконец, опасность потери Украины, Речь Посполитая готова включить в себя третий элемент федерации – Княжество Русское. Заметим – отнюдь не Великое княжество (да и не тянут на Великое княжество три украинских воеводства), но хоть что-то. Против присоединения к Московии были и другие гетманы – Юрий Хмельницкий, Павло Тетеря, Петро Дорошенко. Одни – за воссоединение с Польшей. Самойлович хочет создать независимое украинское государство, но под Московию никто уже не хочет. Но все решается уже без Украины. Проклятая судьба Западной Руси! Вечно она – между Польшей и Московией, и вечно ее судьбу решают другие! Попытка Петра Ивановича Мазепы создать независимую Украину в 1709 году – это уже последнее движение, последняя судорога политической агонии. Единственный случай, когда Речь Посполитая и Московия выступают единым фронтом, это польско-турецкие войны, ведущиеся с 1620 по 1699 – почти все XVII столетие. В Тридцатилетней же войне (1618–1648 гг.) Московия занимает позицию странную и в то же время объяснимую… Тогда сложились две большие коалиции: католических континентальных держав – Испании, Речи Посполитой, Священной Римской империи германской нации. И антигабсбургской коалиции, в которой только Франция была католической державой. А Дания, Швеция и Голландия – соответственно, протестантскими. Какая коалиция была ближе Московии – во всех отношениях? Тем более, что Швеция до 1617 года владела Новгородом, а еще почти столетие продолжала владеть Ижорской землей и устьем Невы? Поэтому поддержку Московией коалиции Франции, Швеции, Голландии и Дании я назвал странной. Но если помнить о маниакальной нелюбви к Речи Посполитой в Москве, поддержка становится объяснимой. Не в последнюю очередь эта поддержка не дала полякам помочь Священной Римской империи и сделала Тридцатилетнюю войну такой затяжной и свирепой. Население Германии сократилось на треть, местами – наполовину. Шведы добились крупных военных успехов, а чуть позже, во время Северной войны 1655–1660, Речь Посполитая оказалась на грани завоевания Швецией и утраты самостоятельности. Эти события вошли в польскую историографию под мрачным названием "Потоп" и, конечно же, очень ослабили Речь Посполитую. По мнению большинства историков, польско-шведские войны и ослабили Речь Посполитую так, что в XVIII она не смогла больше существовать. Второй причиной ослабления Польши было своеволие и дерзость шляхты. XVII–XVIII века – это эпоха пана Ляша, приговоренного за "буйства" к "баниции", то есть изгнанию из Речи Посполитой 28 раз. Пан Ляш подшил приговорами бекешу, и, разгуливая по столице, вслух сожалел, что приговоров мало, остались неподшитые места. В начале XVIII века Сапеги вели частную войну с Польшей. На них за "самоуправство" был объявлено "посполито рушенье". Сапеги проиграли войну, и повинились перед королем, но ведь какой масштаб! Какой цинизм! Какое бессмысленное расточение материальных ценностей, времени, сил и самих человеческих жизней… Это эпоха магната Франца-Ксаверия Потоцкого, гайдуки которого высекли судей, выносивших ему приговор за "бесчинства". Разложили на пергаменте с текстом приговора и высекли, спустив штаны. А сын Ксаверия, Феликс Щенсный-Потоцкий, имел неосторожность влюбиться в дочь небогатых шляхтичей, Гертруду Комаровскую. Родители были категорически против; они хотели женить Феликса на Юзефине Мнишек – из того самого семейства. "Зато" папа Юзефины был краковским кастеляном, и такой брак был бы "равным". На семейном совете решено было похитить Гертруду и постричь ее в монахини (как видно, Потоцкие мыслили сходно с московскими князьями и царями). А может быть, получить у папы римского разрешения на расторжение брака… Возможности такого рода были. Свиту Франца-Ксаверия Потоцкого составляло 30 шляхтичей во главе с мажордомом, князем Четвертинским, а частная армия состояла из двух полков – уланского и драгунского. Тридцать гайдуков во главе со шляхтичем Загурским ночью напали на дом Комаровских, похитили Гертруду, и увезли ее, завернув в несколько перин. По одним данным, Загурский просто не рассчитал веса перин. По другим, похитители встретили по дороге крестьянский обоз и решили не рисковать. Во всяком случае, когда опасность миновала и перины сняли, беременная Гертруда была мертва. Труп бросили в пруд, а потом тайно похоронили. Комаровские начали уголовный процесс, и, по одним сведениям, стоил Потоцким местечка Витков и трех селений в Белазском воеводстве. По другим, суд приговорил убийцу Гертруды к смерти. Франц-Ксаверий к тому времени помер, и его труп извлекли из могилы и повесили. По еще одной легенде, повесили не труп Ксаверия, а труп Загурского. Во всяком случае, Потоцкие откупились, и никого живого не повесили. А Феликса вскоре женили на Юзефине Мнишек, дочке краковского кастеляна. По словам Феликса, Юзефина не принесла ему девичьей невинности, а в браке не была верна. Феликс не жил с ней в одном доме, а развлекался, меняя любовниц и имения. Владелец ста тридцати тысяч крестьянских душ, городов Умань, Браилов, Могилев, Немиров, тридцати местечек, четырехсот двадцати девяти селений, Феликс Щенсный-Потоцкий жил владетельным князем и имел частную армию в две тысячи человек. Уже стариком, после всех разделов Польши, Феликс Потоцкий влюбился в жену графа Витта, Софию Витт. София была, по одним данным, гречанкой, по другим – валашкой; и по всем имеющимся сведениям ее прошлое таково, что принимать эту даму в приличных мещанских домах не стали бы. Впрочем, деньги могут почти все. Феликс Потоцкий купил графиню Витт у графа за два миллиона злотых. Прелестная графиня происходила из горной местности и изволила скучать среди равнин. Феликс построил в Умани роскошный парк: насыпали искусственные холмы, провели речки, выкопали пруды, устроили водопады. Насажено было несколько десятков стволов деревьев. Парк назвали "Софиевкой" – в честь Софии Витт. Что делала шлюшка после смерти Потоцкого, я не знаю, но парк великолепен, и он стоит до сих пор. Ничего, кроме подрыва мощи Речи Посполитой и отставания Польши, от такой шляхты быть не могло: что от магната, что от его слуг. Тем более, третье сословие в Польше традиционно оставалось слабым, промышленность развита совсем не так, как в странах Западной Европы; противопоставить шляхте было нечего и некого. А к концу XVII столетия промышленность имеет большее значение для мощи государства, чем храбрость его солдат или высота крепостных стен. Еще при Яне III Собесском (правил с 1674 по 1696) Московия не вмешивается во внутренние дела Польши. Но после него уже появляется шанс… Швеция хочет поставить своего короля, Станислава Лещинского. Московия другого – саксонского курфюрста Августа. Швеция оккупирует Речь Посполитую, Лещинский сидит на престоле; Август бегает, как заяц, от шведских гренадер. Неосторожный Август много раз отзывался о Карле XII Шведском самыми гадкими словами… И теперь Карл XII особенно сильно хочет встречи, а Август ее особенно сильно не хочет. Победа под Полтавой, – и Лещинский бежит во Францию, а Август садится на престол. Во Франции Станислав Лещинский не растерялся и быстро выдал дочку замуж за французского короля. Французская дипломатия очень озаботилась вопросом: а как же это Станислава Лещинского, законного короля, да вдруг поперли из страны? Франция традиционно уважаема в Польше, и на сейме 12 сентября 1733 Лещинский избран королем. Но Российская империя, Австрия и Саксония начали войну за польское наследство 1733–1735 и снова посадили на престол саксонского курфюрста Августа II. Давно ли Польша и Московия так же решали судьбы Украины? А теперь Швеция и Московия так же точно решают судьбы самой Речи Посполитой. Казалось бы, что должен испытывать московит, кроме "чувства глубокого удовлетворения"? Заканчивается "старый спор славян между собою", и заканчивается в пользу "верного росса". Торжествовать? Есть, конечно же, и торжество. Но чувства московитов поневоле оказываются куда сложнее, и связано это с ходом модернизации. Диалог со странами Запада, прерванный Иваном в середине XVI века, к середине-концу XVII становится постоянным и все более расширяется. Без этого страна уже не может. При Алексее Михайловиче треть вооруженных сил Московии – полки иноземного строя, то есть регулярные войска под командованием, как правило, иностранных офицеров. К правлению Петра это половина всех вооруженных сил Московской Руси – 63 солдатских (пехота) и рейтарских (конница) полка, 90 тысяч солдат. В Москве во времена Алексея Михайловича открываются аптеки, работают польские и немецкие портные. "Ура-патриоты" возмущаются и протестуют. Патриарх Никон выпросил у одного из придворных немецкие и польские одежды – "посмотреть"; и изрезал их в мелкие клочки ножницами – "не православные одежды"! Нельзя их носить! Но, судя по всему, польских и немецких портных не убывало. В посольском приказе переводили книги по космографии, риторике и фортификации, а в Туле создавались первые мануфактуры по европейскому образцу. Сын Алексея Михайловича Федор (правил в 1676–1682 годах) в совершенстве знал латынь, неплохо польский, писал на этих языках стихи. Его родная сестра Софья сама сочиняла пьесы и создала домашний театр. В Москве, кстати, театр был с 1672 года, и ставились в нем пьесы, сочиненные или переведенные учителем царевича и царевны Симеоном Полоцким. Он же вовсю вел подготовку к открытию Славяно-греко-латинской академии (открыта в 1687, уже после Федора). Войдя в надлежащие годы и став царем, Федор Алексеевич отменил местничество и сжег все "поместные росписи", провел церковные реформы: отменил "собственные иконы", сильно смягчил суд и следствие. Ворам перестали отрубать руки, ноги и пальцы. А кроме того, всем придворным, военным и чиновным лицам ведено одеваться в польское платье. А тем, кто упорно одевался в русское, царским указом в Кремль вход запрещен. Тому же кругу лиц рекомендовано было брить бороду. Заметьте – не "приказано брить", а "рекомендовано". Вполне можно было и не брить. "…На Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить", – как говорили современники. Все это, конечно, только государственная модернизация или придание некоего внешнего колера, придание формы. Но и в этом "внешнем колере" появляется некая личная свобода, особенно когда брадобритие не вводится приказом, а "рекомендуется". Весь XVII век образцом европейской страны служила Польша. О западниках типа князя Василия Голицына или Ордын-Нащокина говорили, что они "чтут книги ляцкие в сладость". Но Польша все сильнее отстает, все меньше способна явится образчиком успешной модернизации. Вопрос, на кого ориентироваться, если не на Польшу? Какая страна Европы может выступить как образец? Похоже, что Петру просто "пришлось" сменить образец для заимствования – слишком уж поляки похожи на нас, слишком уж государственная модернизация, которая за образец берет "их", провоцирует модернизацию общественных отношений у "нас". Если обезьянничать с "чертовых ляхов", это может плохо кончится… А одновременно отсталость, истощение сил и своеволие шляхты поставило под сомнение само бытие Речи Посполитой. Основную роль в экономике и в политике играли магнаты, владевшие колоссальными латифундиями, тысячами сел и городов. Феодальные кланы свели на нет не только власть короля, но и власть сейма, и все тонуло в хаосе, в сплошной феодальной анархии. А горожане были слишком слабы, не были в силах взять власть. Попытки избавиться от анархии, укрепить центральную власть, наталкивались не только на сопротивление магнатов, на эгоизм феодальных кланов, но и на политику Пруссии, Австрии, Российской империи. Три соседские державы как раз изо всех сил поддерживали анархию и разброд в некогда сильной державе. Могучая Речь Посполитая, способная проводить независимую политику, не была нужна никому.
13:53 18.01.2011
Некоторые размышления.
Прошли разделы Польши. Беларусь (Белоруссия) вся лежала в пределах Российской империи. Да, кстати, никакой Белоруссии вообще никогда и не было. Вот так. В 1840 году окончательно отменяется действие Литовских статусов, то есть законов, выработанных в Великом княжестве Литовском. В том же году особым указом запрещено произносить само слово "Белоруссия". Папа Николая, Павел I, запретил даже слова "республика" и "парламент", но у кого что болит! У Николая I вот "болела" "Белоруссия", и он решил ее взять и запретить. Одно скажу: в каком же выдуманном мире нужно жить, как сильно нужно поверить в самого себя, как в Господа Бога (или, как минимум, его наместника), чтобы "вводить" или "запрещать" целые страны и народы! В каком причудливом, искаженном, предельно далеком от реальности мире существовала императорская семья! И уж, конечно, весь XIX век – это сплошные попытки забыть Великое княжество Литовское и русскую шляхту в Речи Посполитой, как страшный сон. Формируется тот самый комплекс представлений-предрассудков, который будущим поколениям достанется как нечто разумеющееся само собой, как нечто шедшее от веку. Москва – наследник Киева. Александр Невский действовал единственно возможным способом. Иван Калита – мудрый государственный деятель. Московские князья – патриоты, светлые величества. Их слуги – тоже патриоты; верные, не знающие сомнений. Дмитрий Донской – основатель новой Руси, преодолевший раздробленность. Иван III и Иван IV, может быть, в чем-то и ошибались, но в главном всегда были правы. Литва – враг Руси № 1, еще хуже "чертовых ляхов". Поляки – хитрые, подлые твари, затеяли извести Русь, всегда нас ненавидели. Лжедмитрия придумали иезуиты и тайно приняли в католицизм. Сусанин – спаситель царя от поляков. Ну, и так далее, вплоть до позднейшего момента. Ну ладно, юноша, окончивший гимназию, тем более университет, по крайней мере, получал хоть какие-то представления о Великом княжестве Литовском, о Западной Руси, о Господине Великом Новгороде, пусть в самом диком, искаженном виде и в обрамлении весьма спорных оценок. Ну, а каково тем, кто НЕ окончил гимназию?! Во время холерных бунтов 1830–1831 годов народ, случалось, убивал не только докторов, "разносящих" холеру, и не только царских администраторов, пытавшихся запретить, скажем, передвижение людей из охваченных холерой районов в неохваченные ("всех выморить хотят!"). Холера стала предлогом не только для "антифеодальных движений" (как показывал на следствии один неглупый крестьянский парень: "Кому мор да холера, а нам надо, чтоб вашего дворянского козьего племени не было"). А был в холерных бунтах еще и такой аспект – народ, случалось, ловил и убивал поляков – тоже, разумеется, как разносящих холеру. А царская администрация Российской империи то спасала поляков от бездны народного гнева, то сама же объясняла, кто это тут разносит холеру. Что поделать – время евреев еще не пришло. Но поляки хотя бы вообще продолжают существовать в народном представлении. Они – есть. А Великое княжество Литовское для огромного большинства народа все больше и больше исчезает. Оно как бы сливается с Польшей, и становится непонятно, где одно явление, а где второе. Западной же Руси как самостоятельного явления попросту не существует. Что изменилось при советской власти? Абсолютное большинство населения в СССР если и слышало о Великом княжестве Литовском, то искренне считает, что современная Литва и историческая – одно и то же. Большинству людей и невдомек, что та жемайтийско-аукшайтская (и все-таки в первую очередь жемайтийская) Литовская республика, которая возникла в 1918 году при развале Российской империи, имеет весьма косвенное отношение к Великому княжеству Литовскому. Попытки современных политиков делать исторические экскурсы – особая тема для анализа; замечу только: ни Рагозин, ни Жириновский, ни "демократы" всех возможных розливов, судя по всему, просто НЕ ЗНАЮТ, что Литва, Беларусь и Украина еще в XV–XVI веках составляли ЕДИНОЕ государство. Что это государство вело летописные своды и имело литературу на русском языке. Что ее правители называли себя русским словом "великий князь" и считали себя владыками Руси. Что русские православные люди составляли 90% населения этого государства и называли его Русью. Что очень многие литовцы-аукшайты перенимали русский язык и русскую культуру и растворялись в Руси. Что династия Ягеллонов была, по сути дела, русской. Наивно думать, что забыть Западную Русь и извратить ее историю пытались и пытаются только в России. Поляки делали и делают то же самое изо всех своих сил. Позиция поляков, справедливости ради, как-то понятнее и симпатичнее: разделенный между тремя державами, лишенный права на дальнейшую историю народ весь XIX век, до провозглашения независимости в 1917, отчаянно борется за свое право на собственное государство и на историческое бытие. И он не может позволить себе широты взглядов или великодушия. Ему не нужна память о русской шляхте или о русинах, отстоявших общее государство и общую историю славян на поле Грюнвальда. Этому народу нужна память, пусть даже и наведенная, ложная память, но о своих великих предках. СВОИХ! То есть о чистокровнейших поляках по обеим линиям и чтоб без единого изъяна. На создании образов истории и становится великим писателем Генрик Сенкевич. Очень характерно его видение отношений Польши и Великого княжества Литовского в "Крестоносцах". Роман поздний, написан в 1897–1900 гг. В числе "польских хоругвей" называет "львовскую" и "галицкую". С точки зрения Сенкевича, там живут поляки. А как думают сами галичане, для него не так уж важно. Вроде бы Сенкевич нимало не отрицает многонациональный характер битвы под Грюнвальдом: "Витовт… был военачальником литвинов, жмудинов, русинов, бессарабов, валахов и татар". Но вот вам фраза: "Двадцать два народа участвовали в этой битве ордена против поляков". Так против кого?! Против двадцати двух народов, включая валахов и татар, или против поляков?! В обозе орденцев нашли много "повозок, груженных цепями для поляков". Опять – исключительно "для поляков". Вероятно, заковывать и порабощать жмудинов, русинов, валахов, бессарабов и других "диких воинов Витовта" в планы орденских немцев не входило. "Ser gut!" – сказал бы магистр ордена, похлопывая их по плечу и отпуская на свободу. Впрочем, со всеми, кроме поляков, как будто и воевать не стоило. На слова тех, кто предупреждает о силе союзного войска, магистр Ульрих якобы заявлял: "Только с поляками придется повозиться, а все прочие, будь их хоть тьма тем – просто сброд, который не оружием ловко орудует, а ложкой". Это – после Юрьева, Вильно, Шауляя, Ледового побоища, Велюоны? С трудом верится… И уж, простите, но во всех этих сражениях поляков-то как раз и не было. Литвины предстают у Сенкевича дикарями в звериных шкурах. Чего стоит сцена гибели магистра Ульриха, когда он падает, пораженный рогатиной в шею, и "целая орда воинов в звериных шкурах ринулась на него". По поводу разгрома крыла Витовта: "Да и как могло быть иначе, если с одной стороны сражались рыцари, закованные в броню, на защищенных бронею конях, а на другой – крепкий и рослый народ, но на маленьких лошадках и покрытый одними звериными шкурами". Конечно же, никакой такой Западной Руси в романе вообще нет. И уж, конечно, никак не показано русское происхождение расхваленного на сто рядов Владислава Ягелло. Ягеллонов поляки чтут не меньше, чем Пястов, и, конечно же, вспоминать о полурусском происхождении династии непопулярно. Интересно, а современные поляки поумнели хоть немного? Но ведь в трилогии Генрика Сенкевича действует, строго говоря, только один поляк – пан Заглоба. Все остальные герои всех трех романов – это русская шляхта или как Кетлер, прижившийся в Речи Посполитой иноземец. Конечно же, в романах нет ни малейшего упоминания, никакого намека, что это именно русская шляхта. Но стоит посмотреть, откуда они происходят, их имена, многие детали биографий… И что характерно – ни одна из сторон, спорящих вокруг романов Сенкевича, совершенно этого не замечает. – Вот какие у нас предки! – кичливо говорит Сенкевич. И за его кичливостью ясно звучит: а вот восстанут из гроба Кмитиц и Володыевский, они вам всем еще покажут… – А они вовсе и не такие были, ваши предки! Ты все про них наврал! – голосят русские в ответ. И им совершенно не приходит в голову, что у беларусов могло быть бы тихое недоуменное замечание: –Позвольте! Но ведь это же вовсе не ваши! Это вовсе даже наши предки! Но у Генрика Сенкевича, конечно же, западно-русская шляхта попросту никак не обозначена. Ему нужны предки-поляки. И в одном, причем в главном, позиции русских москалей и поляков трогательно совпадают: ни тем, ни другими не нужно никаких "не своих" предков. Могут возникнуть вопросы: –Почему же Московия смогла завоевать Великое княжество Литовское? Если она была грубее, примитивнее, первобытнее? Можно начать обвинять в преувеличениях, вранье, подтасовках и вообще в русофобии. Увы, это не единственный пример в истории, когда более высокая цивилизация терпит поражение от более примитивной. Более высокая может развалиться, переживать период ослабления и пасть жертвой внешнего нашествия. Так Китай завоевали монголы, Древний Египет гиксосы, а Римскую империю – вандалы и готы. В какой-то степени это верно и для Западной Руси, расколотой борьбой католицизма и православия. А польские короли и большая часть польского общества не только не остановили этого раскола, не только не постарались достигнуть примирения, но с какой-то шизофренической, полубезумной горячностью раздували проблему, ставили во главу угла принадлежность к католицизму. Религиозная упертость поляков дорого им обошлась. Немалая доля их собственных стараний привела к тому, что их собственная страна стала частью Российской империи, а посреди Варшавы построили православный храм. И правители Великого княжества Литовского вели себя нисколько не умнее. Глупейшая дискриминация православных (которая ничем решительно не лучше дискриминации евреев или любого другого этнического, культурного или религиозного меньшинства) заставила многих отъехать в Московию. Великие князья литовские сами своей идиотской политикой усиливали Московию… Итак, с конца XIV века Великое княжество Литовское оказывается расколотым. И в перспективе одна его часть окажется в составе католической Польши, другая – в составе православной Российской империи. Есть и другая, еще более значимая причина. Если речь идет о долговременных событиях, о том, что длится века и поколения, исход борьбы решают два фактора: 1. Более высокий уровень развития. 2. Больший объем материальных ресурсов. Уровень развития славянских земель однозначно повышается в направлении с востока на запад: и экономический, и социальный, и культурный. Казалось бы, тем более странно, что восток одолевает запад… Но у востока всегда больше материальный ресурс. И не просто больше на сколько-то процентов, а в несколько раз как минимум. А то и в несколько десятков, сотен раз. Природные ресурсы и Польши, и Великого княжества Литовского всегда конечны. У Московии, которая все время движется на восток, природный ресурс не только не рискует иссякнуть, а все прирастает – Заволжьем, Предуральем, Западной Сибирью, Восточной Сибирью, Дальним Востоком, Русской Америкой, Крымом, Новороссией, Кубанью, Северным Кавказом, Закавказьем, Средней Азией. Московии-Российской империи всегда есть чем прирастать, тогда как вся история Польши и Великого княжества Литовского протекает в одном и том же географическом контуре, на одной и той же, не очень большой территории. Стало общим местом обвинять польскую шляхту в хищном движении на восток, в стремлении считать земли Руси фондом, из которого они могут пополнять свои богатства. Но если это и так, то шляхта не достигла своей цели. Присоединение к Польше Киевщины, Подолии и Волыни не дало никаких новых земель, свободных от прежних хозяев. Скорее уж русская шляхта тех богатых краев оттеснила и поставила на второй план коренную польскую шляхту. Земли Московии Польше так и не достались, а отвоевать богатое Причерноморье тоже удалось Московии, а не Речи Посполитой. Так что же она получила, шляхта, от своего Drang nach Osten? А вот Московия увеличилась в 20 раз за XIV–XV столетия… Ну это, допустим, в основном за счет присоединения других, уже заселенных и освоенных территорий. Но в XVI–XVII веках территория Московии вырастает еще в 12 раз, и теперь по преимуществу за счет новых земель, ранее не освоенных славянами. Как раз в XVI–XVII веках Московская Русь обрела ТРИДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ всего мирового чернозема! Еще почти столько же она приобретет в XVIII веке, став обладателем ни много ни мало – 55% всего мирового чернозема – 130 миллионов гектаров из 240 миллионов на всем земном шаре… А земли Севера и Сибири если и холодны, то, во-первых, не больше, чем земли Норвегии и Швеции, а во-вторых, уж очень их много. Не говоря о том, что овладение Уралом и Сибирью сделало невозможным никакой сырьевой голод. Ни в СССР, ни в Российской Федерации, судя по всему, и не очень понимают, что такое металлический голод или дефицит нефти. Не говоря о том, что вывоз соболей в XVII веке, железа и золота в XVIII, разнообразнейшего сырья, включая лес, в XIX и XX давало государству огромнейшие валютные запасы. И если даже Европа воевала с Российской империей, даже если ей не нравилась политика Российской империи и СССР, даже если по поводу миролюбивых деклараций СССР возникало множество сомнений, Европа вынуждена была, при любой конфронтации, интересоваться и получением этого сырья. Выигрывал из европейцев тот, кто получал такую возможность, и с этим ничего нельзя поделать. Московская Русь поразительно быстро поднималась после всех разорений, бедствий и войн. Девлет-Гирей сжег Москву. В 1571 году на месте Москвы было только пепелище – сгорел практически весь деревянный город. Но через год город отстроили на 70%. Через два года город стоял весь. Потому что в верховьях Москвы-реки рубили и ладили срубы, ставили их на плоты, и река сама несла вниз, к Москве, почти готовые дома. Ни Варшава, ни Берлин, ни Лондон, ни Краков, ни Львов никогда бы не смогли подняться с такой скоростью. Доберись Девлет-Гирей до любого из этих городов, подниматься им гораздо дольше, и не только потому, что они – каменные. Но и потому что в XVI веке в верховьях Вислы, Шпрее, Темзы, Буга давно уже нет таких лесов. То, что московитам дано практически даром, придется покупать за серьезные деньги, везти за тридевять земель и полякам, и немцам, и англичанам, и западным русским. После погрома крестоносцами Константинополь – город не правдоподобно богатый – поднимался больше двадцати лет. Москва же после пожара 1812 года отстроится уже к 1816. Еще были леса и были неограниченные средства в громадном, до Тихого океана, тылу. Имея в тылу Урал с Сибирью, не так уж страшно потерять Москву. Иван IV разорил страну, превратил Московию в руины. А через 15–20 лет почти все уже восстановилось. Население разбежалось из центра – есть ведь куда разбежаться. Везде, куда разбегались люди, были свободные земли, которые можно было распахать, и места, где удобно поселиться. Пока ресурсов было много, выживал чуть больший процент крестьянских детишек, чем обычно. Как правило, взрослая женщина рожала раз 15–20, и 12–15 детишек умирало до 5 лет. А теперь, в особо благоприятных условиях, выживало не 2–4 ребенка на семью, а 3–6. Повзрослевших сыновей было на ком женить, были земли, куда отселять… В любой стране Европы или Азии страна, потеряв треть населения, была обречена веками восстанавливать потенциал: и демографический, и экономический. А в Московии проходит не так много лет – жизнь всего лишь одного поколения, и следы катастрофы заживляются. Так будет и после Смутного времени, и после страшных лет Петра Великого. То же будет и во время войн. "…Произойдет огромное расточение богатств, труда, даже человеческих жизней. Однако сила России и тайна ее судьбы в большей своей части заключаются в том, что она всегда имела волю и располагала властью не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении раз поставленной цели" – свидетельствует Конрад Валишевский. Как бы ни вел себя противник, какое бы сокрушительное поражение ни потерпели московиты, а у Московии всегда больше ресурс. Так Тевтонский орден был особенно страшен тем, что подпитывался силами всей Европы, и разбить его в одном сражении и даже в нескольких не означало почти ничего. Великое княжество Литовское выигрывает многие сражения войн XV–XVI веков. Ну и что? На смену истребленным подходят новые враги. Четыре раза Иван IV пытался взять Казань, и каждый раз армия, приготовленная для вторжения, гибла. Ну и что? Всякий раз собиралась новая армия, а казанские татары такой возможности были лишены и проиграли войну. Если бы Стефан Баторий потерпел такое же поражение, которое он сам нанес Ивану IV, это был бы конец не успевшей начаться Речи Посполитой. А Иван IV, и теряя армии, получает полную возможность их восстановить. Останься король Речи Посполитой жив и начни он новую войну с Московией, ему пришлось бы не развивать победу, а начинать сначала. Под Азовом Петр I теряет армию, а через год приводит новую. Под Нарвой Петр опять теряет армию. Через два года его армия восстановлена. При этом ни один московитский царь или военачальник никогда не будет осужден за потери своих людей или за то, что вымотал их сверх всякого предела. Организация любых действий "на рывок", невероятное напряжение всех сил в краткий момент, расточение материальных ценностей, жизней и судеб – вполне в традициях московитского общества. Скорее вызывает удивление военачальник или царь, который станет поступать иначе.
15:20 18.01.2011
Branko писал(а) в ответ на :
> Сомневась, что их. В летописи Беркулабоской "их" называют казаками, а Русь-Полоцкая округа.
Возможно, но казаки это не национальность и не гражданство... К этому всё-таки подходит понятие - сословие, весьма своеобразное... К тому же не всякий украинец (в современном названии) являлся казаком... Branko писал(а) в ответ на :
> Если писали и говорили на латинском языке, то действительно -"московитта".
Латынь во времена ВКЛ имела весьма высокий статус... Branko писал(а) в ответ на :
> Ну дык называте "москвичи", я же не называю полочан-половитами, а витеблян-витибитами.
Даже не звучит... "Москвичи" я так полагаю это современное понятие, а как жители московского княжества называли сами себя в те времена? Опять же по летописям? Branko писал(а) в ответ на :
> А для того чтобы не разводить "срач" в дружной семье советского народа. В нашем случае Литвы и Сев-Зап. Белоруссии. Собственно, это что-то типа Карабахского конфликта, только там люди горячие, а здесь народ северный, мед-л-ен-ный.
На эту часть отвечу вечером..
16:25 18.01.2011
Основательница Ягеллонов Софья Гольшанская, я родом с тех мест и крещеный в Гольшанской церкви, там же и брали шлюб мой бацьки.
16:33 18.01.2011
Скажите, granychar, а почему Вы просто ссылку не дадите, ведь кому не хочется и так читать не станет. Или Вы, как Зубр, хотите выдать чужое за свое? Прямо эпидемия компиляции.
16:45 18.01.2011
Татьяна_Соколова писал(а) в ответ на :
> Скажите, granychar, а почему Вы просто ссылку не дадите, ведь кому не хочется и так читать не станет. Или Вы, как Зубр, хотите выдать чужое за свое? Прямо эпидемия компиляции. > >
Мне, лично, здесь не проблема почитать, удобней, и обсуждения в процессе видно.
16:48 18.01.2011
Может, и удобней, но ссылок на первоисточник почему нет? Как-то дурно от этого пахнет.
17:00 18.01.2011
Татьяна_Соколова писал(а) в ответ на :
> Может, и удобней, но ссылок на первоисточник почему нет? Как-то дурно от этого пахнет.
В середине есть, если интересует. Для это просто читать надо, и не обязательно говорить.
17:04 18.01.2011
Мне все равно, и мне читать это как-то не хочется. Спасибо, хоть Вы не хамите мне, а корректно отвечаете, в отличие от других здешних джентльменов.
