«… 24 августа 1991 года в 21 час 50 минут в служебном кабинете № 19 "а" в корпусе №1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротковым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работающего советником Президента СССР. Труп находился в сидячем положении под подоконником окна кабинета. Спиной труп опирался на деревянную решетку. закрывающую батарею парового отопления. На трупе была надета форменная одежда Маршала Советского Союза. Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящей лентой типа “скотч”. Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением. не обнаружено…»
В заключении судебно-медицинской экспертизы записано: «Не обнаружено признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве». Никто из опрошенных свидетелей имя убийцы не назвал. Старший следователь по особо важным делам прокураторы РСФСР Леонид Прошкин, который вел дело, сделал вывод: «За отсутствием события преступления»... «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастным к ней, не имеется». Генеральная прокуратура спешит дело о смерти Ахромеева прекратить, хотя мотивов для самоубийства у маршала не было. Политический обозреватель Виктор Кожемяко, изучив в военной Коллегии Верховного суда России два толстых тома по факту смерти Ахромеева, был крайне удивлен, что в деле оставалось столько темного, противоречащего, буквально кричащих фактов, которые требовали объяснении. В итоговом постановлении Генеральной прокуратуры многие факты опущены, как «невыгодные», ибо не сходились концы с концами. Не сходятся они и в части «прекращения уголовного дела в отношении Ахромеева С.Ф. по его участию в деятельности ГКЧП». Поэтому версия следствия многих не убедила. На рабочем столе Ахромеева после его смерти обнаружены шесть записок. Первые две написаны 23 августа, то есть накануне смерти. Одна, прощальная, семье, вторая — на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни. В записке родным он писал: «Всегда для меня был долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни. Поддерживайте друг друга. Не давайте повода для злорадства недругам». В прощальной записке написано: «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца».
В этот предпоследний день жизни маршал присутствовал на заседании комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. Если раньше он всегда выступал и был очень активен, то на этот раз, по словам очевидцев, все заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова. Есть и другие, аналогичные, показания видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить, предсмертные записки. И, кажется, сомнений в его самоубийстве нет.
Но есть немало серьезных оснований и для сомнения. Возникает ряд вопросов. Почему маршал выбрал такой необычный для военного человека способ самоубийства? Повеситься, да еще вот так в сидячем положении, на куске синтетического шпагата, привязанного к оконной раме. Это не по-военному. Следствие акцентирует внимание на том, что у маршала не было оружия. Свой пистолет он сдал, уходя с поста начальника Генерального штаба. Сдавал оружие, и то которое ему дарилось высокими иностранными гостями. Но, как заметила в показаниях следствию его дочь, у него был другой, более легкий путь для самоубийства. Были у него снотворные и транквилизаторы, которые позволяли уйти из жизни менее мучительно. Почему-то местом смерти избрал кремлевский кабинет, а не квартиру, которая пустовала. Кому адресована, судя по всему, самая последняя записка: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась — порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь»? Перед кем это он отчитывался? Почерк последней записки такой же каллиграфический, как и остальных, написан твердой рукой, возможно ли такое при подготовке второй попытки самоубийства? Обе дочери Сергея Федоровича, с которыми он провел на даче последний вечер и утро последнего дня. не заметили в нем ни малейших признаков беды. Как обычно, он ранним утром очень долго, полтора часа, делал зарядку на улице. Во время завтрака обсуждал с ними, как лучше встретить жену и внучку, которых ждали в тот день из Сочи: «Когда мама уточнит номер рейса, обязательно позвоните мне на работу». Уезжая, обещал младшей внучке после обеда повести ее на качели, то есть к обеду собирался быть дома. Не стыкуются и показания водителя автобазы Генерального штаба И.В. Платонова, который работал с маршалом. Не укладывается в голове и дальнейшее. После звонка матери дочь Татьяна сообщила отцу, что едут в аэропорт их встречать. Это было в 9.35 — выходит, как раз в это время, когда он готовился надеть на себя петлю. Между тем они хорошо поговорили, и голос у него был бодрый, даже веселый. Впрочем, этот факт можно мотивировать исключительно силой воли и самообладанием маршала. Те, кто близко знал Архомеева, вспоминают. Маршал Язов — «Я хорошо знал Сергея Федоровича. Он не смог смириться с тем, что произошло в его стране».
Генерал армии Валентин Вареников — «В те дни покончили жизнь самоубийством советник президента по военным вопросам Маршал Советского Союза Ахромеев и министр внутренних дел Пуго. В этом самоубийстве я лично сомневаюсь, хотя и читал последние записки Сергея Федоровича».
Из материалов следствия (Показания водителя)
«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я Вас вызову». И не вызвал. В 10 часов 50 минут я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне, чтобы я в 13.00 был на базе. Более я с ним не разговаривал и не видел его».
Но ведь в 10.00 он как бы очнулся и снова предпринимает попытку самоубийства. Тут не до разговора с водителем. Время смерти маршала судебно-медицинская экспертиза определила весьма расплывчато и приблизительно. Кроме того, были сделаны оговорки о значительных трудностях экспертизы, так как перед этим на месте не были проведены специальные исследования. А почему же они не были проведены? И вот еще показания Вадима Валентиновича Загладина, тоже советника Президента СССР. Его кабинет под номером 19 «в» находился в общем коридоре с кабинетом Ахромеева 19 «а».
Из материалов следствия
«Загладин свидетельствует следующее: «Был на работе с 10 до 15 часов. Может, чуть дольше. Ахромеева не видел. Его кабинет был открыт, я это определил по тому, что в кабинет входили и выходили, но кто — я не знаю, я считал, что это входит и выходит Ахромеев, т.к. секретари в субботу не работали... Когда я уходил, то в двери Ахромеева ключ не торчал. Я выключил свет в коридоре между нашими кабинетами (там маленький коридор) и ушел. В кабинете Ахромеева было тихо. Я ушел из кабинета в 15.00-15.20 примерно. Я точно помню, что ключа в двери Ахромеева не было, иначе бы я не выключил свет в коридоре». Потом Загладин поясняет следователю: «Обычно когда С.Ф. Ахро- меее был е кабинете, то К1юч торчал е деери с наружной стороны». Гречаная Алла Владимировна, референт Ахромеева. свидетельствует: «От кого-то из охраны, его зовут Саша, я слышала, что он видел Сергея Федоровича около 2 часов дня в субботу».
Таким образом, в 15.00 или 15.20 ключа в двери не было, а в 21.50. когда дежурный офицер проходил мимо кабинета, то его внимание привлек именно ключ! Когда же он появился в двери? Кто входил и выходил из кабинета после 10 часов утра? Сам Ахромеев? Кто после 15.00 вставил ключ в дверь, когда Ахромеев был уже мертв? Этих фактов вполне достаточно, чтобы следствие было продолжено и попыталось ответить на возникшие вопросы. А Сашу даже не допросили, дело поспешили закрыть. И чем-то зловещим веет из показаний офицера охраны В.Н. Коротеева, который обнаружил Ахромеева С.Ф. «без признаков жизни».
Из материалов следствия
«Об обнаружении я доложил коменданту Резиденции Президента Барсукову МИ.»
Да, это тот Барсуков Михаил Иванович, наиболее приближенный к Ельцину в течение нескольких последних лет, выходец из КГБ и находящийся в неразрывной связке «Коржаков — Барсуков». Он и возглавит потом новую ельцинскую спецслужбу. Случайно ли именно он появился на мести смерти Ахромеева и когда он появился? Согласно показаниям Барсукова, ему доложил Коротеев около 24 часов. Коротеев же называет время — 21 час 50 минут. Причем прямо говорит, что труп обнаружил он. В показаниях Барсукова совсем другое.
Из материалов следствия
«Коротеев В.Н. доложил мне, что в 19 «а» — кабинете советника президента СССР Ахромеева С.Ф. ключи в замочной скважине, а света в кабинете нет, и что он просил меня прибыть... Я поднялся на второй этаж в 19 «а», заглянул в кабинет. У окна в неестественной позе я увидел советника на полу...».
Выходит, что Коротеев в кабинет даже не заглядывал, а труп обнаружил Барсуков! Кем же тогда был Барсуков? Официально, по должности, комендант комендатуры корпуса №1 Кремля, а Коротеев называет его комендантом Резиденции Президента СССР. Возможно, он уже тогда работал на Ельцина — Президента России. Другой из этой одиозной пары, Коржаков, неотлучно следует в те августовские дни за своим «хозяином» по коридорам и подвалам «Белого дома» и даже запечатлен рядом с ним на «историческом» танке. Барсуков в это время в кремлевских коридорах готовит место для Ельцина, который скоро придет туда победителем. Много тайн скрывают коридоры власти.
Вскоре после смерти Ахромеева, как он и предвидел. Родина окажется расчлененной. «Поле боя после битвы принадлежит мародерам». В этом смысле надругательство над могилой после похорон Ахромеева. когда на волне антимилитаризма мародеры выкопали ночью гроб покойного, сорвали с тела маршальский мундир, стало зловеще символическим и ознаменовало вступление в новую эру. в которой мы теперь и живем. Первыми узнали об этом диком надругательстве не работники кладбища, а американские журналисты, которые приехали на второй день посде похорон сфотографировать могилу Ахромеева по просьбе адмирала У. Крау. Оплакивая жертвы августа 1991 года, средства массовой информации называют троих молодых людей, погибших в неясной обстановке на Садовом кольце. Тогда они в антикоммунистическом угаре подожгли в туннеле боевую машину пехоты (БМП) Советской армии и погибли сами. Им присвоили звания Героев Советского Союза и наградили орденом Ленина в придачу. За что?.. Но при этом желтая пресса совсем не вспоминает, что были еще трое погибших. Их не относят ни к жертвам, ни к героям. Это управляющий делами ЦК КПСС Щербина, министр внутренних дел Пуго и советник Горбачева по военным вопросам Ахромеев, поддержавший ГКЧП. Самоубийства произошли сразу после поражения «путча», и многие считали, что это организованные убийства с целью устранить неугодных и особо опасных свидетелей. Арестовывать Пуго поручили Явлинскому. Когда тот приехал на квартиру министра, у Пуго в голове было уже три пули, жена лежала убитая посреди комнаты, а пистолет аккуратно лежал на тумбочке. Управляющего делами ЦК КПСС Щербину нашли выброшенным из окна квартиры. И сколько бы времени ни прошло и какие бы дополнительные аргументы ни публиковались в пользу этих самоубийств, все равно сомнения остаются, ибо доказать или опровергнуть многие факты не удается, тем более в поиске подлинных причин смерти Горбачев не был заинтересован.
Трагедия Ахромеева, человека яркого и уникального по своим достоинствам, дает возможность понять пережитое нами время так называемой «перестройки». Это самая горькая жертва смутного времени, отмеченного продажностью и предательством. Маршалу Ахромееву не пришлось видеть, как разрушали символику государства и Вооруженных сил. Очернение и осмеяние зашло так далеко, что только через десять лет вернулись к музыке Гимна Советского Союза, а в воинских частях на поле боя и на парадах символом осталось Боевое Красное Знамя. Вот уже сколько лет средства массовой информации пытаются вытравить у народа советские праздники.
День 1 мая. Праздник солидарности трудящихся, стали называть «Днем весны и труда». Дошли до пошлости — 7 ноября, годовщину Великой Октябрьской революции. Ельцин постановил «отныне называть Днем Согласия». Кого? С кем? Олигархов с нищими? Хватило ума. не сильно исказили День Советской Армии и ВМФ. назвали «Днем Защитника Отечества» и сделали общенародным праздником. Невозможно и мысленно себе представить деятельность маршала Архомеева при «новом режиме», в советском маршальском мундире, с эмблемой двуглавого орла на фуражке и с нашивками на рукаве триколора.
А как же отреагировал на смерть своего советника Горбачев? Он ни единым словом не выразил соболезнование семье. В ведущих западных, но не советских газетах были опубликованы некрологи по случаю смерти Ахромеева. Пришли телеграммы соболезнования от многих высших политических деятелей, в том числе от президента США и бывшего начальника генеральных штабов адмирала У. Крау. Горбачев так обставил ритуальную часть кончины маршала, что в парламенте, где Ахромееву симпатизировало большинство депутатов, никто не встал почтить память Ахромеева как депутата. Все побоялись встать. Никто из высокопоставленных военных чиновников не был на похоронах.
Наибольшее внимание к судьбе покойного маршала проявил Председатель Комитета штабов армии США адмирал Уильям Крау, который во времена Рейгана занимал этот высший пост для профессиональных военных. У. Крау провел много времени с Ахромеевым на переговорах по военным вопросам и проникся к нему глубоким уважением. Адмирал несколько раз пытался дозвониться до родных Ахромеева. но неудачно. В конце концов он попросил знакомых ему американских журналистов в Москве разыскать в советской столице жену и дочерей покойного маршала и выразить им соболезнование. Он попросил также возложить венок на могилу маршала. Именно адмирал У. Крау первый написал большой некролог, посвященный памяти маршала С.Ф. Архомеева и опубликованный в сентябре 1991 г. в американском журнале «Тайм». «Маршал Сергей Ахромеев. — писал адмирал из США, — был моим другом. Его самоубийство — это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом, солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам. При всем своем великом патриотизме и преданности партии Ахромеев был современным человеком, который понимал, что многое в его стране было ошибкой и многое должно быть изменено, если Советский Союз намерен и впредь оставаться великой державой. Он прилагал большие усилия, чтобы снизить напряженность между вооруженными силами наших стран. В 1987 г. маршал Ахромеев впервые посетил Вашингтон. Он приехал вместе с Горбачевым на подписание Договора об уничтожении ракет средней и меньшей дальности. Я пригласил его в Пентагон. Когда спустя два дня он приехал на завтрак, он был один. Начальник советского Генерального штаба вступил в лагерь противника без охраны и свиты помощников. Это была впечатляющая демонстрация уверенности в себе. В 1989 г. он сказал мне, что недооценил глубину неудовлетворенности в его стране. Несмотря на его желание перемен, он не предвидел, куда приведут реформы в будущем. Год назад мы опять встретились в Москве. «Не вы разрушили Коммунистическую партию — сказал он мне, — это мы сделали сами. И пока это происходило, мое сердце разрывалось тысячу раз в день. Испытываешь гнетущее чувство, когда тебе говорят, что все. ради чего ты работаешь и боролся 50 лет. неверно», — продолжал он. Он был предан идеалам коммунизма и очень гордился тем, что все, что у него было, ненамного превосходило то, что он носил на себе. Его узкие представления о капитализме были причиной нашего самого жаркого спора. В конце концов, он не смог примирить свои противоречивые убеждения с тем, что захлестывало его. Это не умаляет его вклада в контроль за вооружениями, в создание более конструктивных советско-американских отношений и в уменьшение напряженности, сковывавшей наши страны 45 лет. Это был человек чести». Статья в «Тайм» сопровождалась фотографией — маршал Ахромеев и адмирал Крау стоят рядом на военных учениях, наблюдая за воздушным десантом. Это были самые масштабные учения в 1980-е годы, которые проводились в США с 6 по 10 июля 1988 г. и охватывали территорию нескольких штатов. Были показаны действия крупных подразделений сухопутных войск, ВВС и ВМС и их взаимодействие. Как профессиональный военный Ахромеев был восхищен, но как патриот — удручен.
Хоронили Ахромеева на Троекуровском кладбище, чуть ли не тайком, без полагавшихся по ритуалу для маршалов воинских почестей. Не нашлось для него места на Новодевичьем или Ваганьковском кладбище. Он единственный из маршалов похоронен на этом кладбище. Трагическая его гибель стала тогда знаком для всех — начинаются страшные времена разрухи и бесчестия. После четырехмесячных настойчивых звонков Виктора Кожемяко Горбачев принял его и сказал, что тяжело пережил смерть Ахромеева и прилет его в Москву в августе воспринял «как удар». Дважды повторил: «Я верил ему». Назвал его человеком морали и совести: «Покраснеет, но прямо скажет все, что думает». Горбачев больше говорил о себе, и когда Кожемяко, прервав, спросил его: «Скажите, а нет ли у вас хоть какого-то чувства вины перед маршалом? Ведь смерть его стала, так или иначе, следствием трагического положения, в которое была ввергнута страна». Он написал же вам: «Вскоре она окажется расчлененной». «У меня чувства вины не было и нет», — таков был ответ. В конце беседы Горбачев походя, небрежно сказал: «Ахромеев был переживалыцик большой». Вот как! Переживалыцик за Отечество.
Кажется, в день смерти Ахромеева Горбачев сделал заявление о снятии с себя полномочий Генсека — отрекся от партии, объявив по существу о роспуске ее. Услышал ли об этом Сергей Федорович? Он ушел из жизни, когда по Москве и России гудели победные толпы тех, кто именовал себя «новыми демократами», когда эти «демократы» сносили памятники, закрывали газеты, и этот угар свободы совсем скоро обернулся ужасом распада страны, войнами и трагедиями, о которых он предупреждал, против чего боролся и отдал свою жизнь. «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца», — так он написал в своей предсмертной записке. Принимал ли он смерть добровольно или насильно, в последних словах главное — Отечество гибнет. Ахромеев погиб, прежде всего, потому, что был самым совестливым, частным и справедливым среди окружавших его людей. Этот выдающийся деятель, умевший хранить государственную тайну, унес с собой и тайну своей собственной трагедии. Сергей Федорович Ахромеев был и навсегда останется Маршалом Великой Державы — Союза Советских
Социалистических Республик не предавшим свои идеалы. Образ этого человека по многим своим достоинствам настолько ярок и уникален, а его трагедия так характерна для пережитого нами времени, что понять эту трагедию — значит понять время. Смерть маршала и его похороны — это еше одно позорное пятно в истории великой державы. Этого человека в России будут вспоминать и чтить его память долгие годы.
Для многих людей Сергей Федорович Ахромеев был и остается одним из самых благородных героев на все времена. На могильном камне маршала — три слова, выражающие суть этого человека: «Коммунист, Патриот. Солдат».
Почти 30 лет прошло после гибели Маршала. Казалось, время ослабит боль. Но нет. Она усиливается, превращается в острую невосполнимую потерю. Когда уходят такие люди, становится страшно, особенно старшему поколению, тем, кто вместе с ним в окопах войны защитил народы от фашистской чумы, восстановил страну от разрухи, а сейчас не уверен за будущее свое и своего поколения. за будущее Отечества. Многим до сих пор не дает покоя его загадочная смерть. Сейчас ясно одно: безвременье, беспамятство, бесстыдство и ложь не смогут бесконечно творить свой шабаш. Все честное и порядочное, что имеется в стране, никогда с этим не смирится. Люди, подобные Сергею Федоровичу Ахромееву, обязательно появятся. Ими спасется Отечество. Свои заметки об С.Ф. Ахромееве я предварил эпиграфом из Н.А. Некрасова, закончить их тоже хочу его словами: Учитель! Перед именем твоим. Позволь смиренно преклонить колени!
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
> avenarius (avenarius) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Маршалом Великой Державы — Союза Советских Социалистических Республик quoted2
>Военные в СССР были профнепригодными бездельниками. > Ничего они не знали и ничего они не умели. > Кроме короткого послевоенного периода. Да и то, не все. quoted1
> avenarius (avenarius) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Маршалом Великой Державы — Союза Советских Социалистических Республик quoted2
>Военные в СССР были профнепригодными бездельниками. quoted1
Да ладно… Только как ваших бандеровцев вместе с остатками гитлеровцев по лесам переловили и под корень «утилизировали» — супер… А то поляки, бездельники со своими хвалёными «дефензивами» — мучились с вами, мучились и никакого толка… Доблестные сталинские чекисты сразу поставили «жирную точку» в поганой жизни кровавых палачей-детоубийц…