Описание путешественницы.
Про мирное взаимодействие русских с японцами в те времена. Так же про примечательное в японцах. Великорусская женщина-врач Анна Александровна Черевкова побывала в Японии, в 1888—1891 годах, ниже цитаты из её книги «Воспоминания о Японии». Странно русский язык в Японии знает немало людей; к русским в Японии всюду нормально относятся, с интересом, хорошо; в Японии всюду чисто, даже в тюрьме; у японцев нет никакой жестокости и бесчеловечного отношения к другим людям.
ГОРОД НАГАСАКИ. Это первый город Японии в который прибывает Анна.
«За Паппенбергом начинается вход в Нагасакскую бухту. Мы теперь плывем по длинному заливу, окруженному со всех сторон высокими горами, покрытыми густой растительностью. В долинах меж ними разбросаны группы селений. Светло-зеленые террасы полей расположились по склонам холмов, а на некоторых виднеются до самой вершины их. Вот гора, вся покрытая сосновым лесом, только верхушка ее представляет обнаженную скалу. Вот промелькнула стройная бамбуковая рощица. И везде люди, движение, жизнь. Какая резкая разница между этой жизнерадостной картиной и той тоскливой пустыней, которая зовется русским Дальним Востоком, и от которой вас отделяют только три дня пути.» Пароход наш стал на якорь, и я могла теперь подробно осмотреть эту чудную, ни с чем несравнимую Нагасакскую бухту, охваченную со всех сторон горами, покрытыми яркой сочной зеленью. Нагасаки расположился в вершине бухты, по склонам холмов и в долинах между ними. Город, очевидно, большой; а между тем чего-то как будто не достает, что присуще большому городу. Вслушиваясь и всматриваясь больше в окружающее, я, наконец, понимаю, чего именно не хватает: не достает шума, того неопределенного гула, который слышен еще издали при приближении к каждому более или менее значительному европейскому населенному пункту. Рейд очень оживлен. Масса различных коммерческих и военных пароходов под различными флатами, парусных судов и простых рыбачьих лодок, покрывают бухту; все это представляет какой-то лес труб, мачт и флагов. Кроме того, множество шлюпок странного вида снуют по рейду в разных направлениях, и лишь только пароход наш отдал якорь, они, точно мухи, облепили его со всех сторон. Со шлюпок глядят веселые, улыбающиеся лица туземцев, и слышится ломаная русская речь. Я беру одну из них, хозяйка которой мне показалась говорящей по-русски бойчее других, и еду на берег." «Моя перевозчица оказывается очень любопытной особой и задает мне ряд вопросов.»
«Японский извозчичий экипаж, так называемая дженерикша, есть легкая, изящная колясочка на двух высоких тонких колесах, на лежачих рессорах, с откидным верхом.
Особенность дженерикши та, что ее везет не лошадь, а человек. Трудно передать ощущение, которое испытываешь, когда едешь в первый раз в такой колясочке: чувствуешь, как будто делаешь и детское, и вместе с тем не хорошее дело; как-то неловко становится и пред собою, и пред встречными, и при езде инстинктивно стараешься сделаться полегче.»
Японский извозчик привёз её в город:
«Пред нами мелькает ряд европейских двухэтажных домов с цветниками и садами, наполненными камелиями, лимонными, апельсинными и другими фруктовыми деревьями, усыпанными спелыми плодами.
Колесим по городу в разных направлениях, чтобы получить общее представление о его физиономии. Улицы узки, извилисты; невысокие деревянные дома крыты черными черепичными крышами; снаружи они не крашены, и так как дерево скоро темнеет от погоды и времени, то общий тон города темный. По улицам снует взад и вперед много народа. Мы обгоняем группу попарно идущих молодых девушек в изящных светлых туземных костюмах: веселые, удивительно добродушные личики. Одна из девушек — премиленькая; я два раза оглядываюсь на нее; она, очевидно, польщена вниманием чужестранки; но, все-таки, считает долгом скромно и конфузливо опустить глазки. Повсюду группы детей. Играют дети не возле домов, а по самой середине улицы, где попросторнее.» «Японские дети, на мой взгляд, далеко не привлекательны и, конечно, не выдерживают никакого сравнения с маленькими европейцами.
Дети постарше таскают своих крошечных сестер и братьев, которые привязаны за спиною у них так, чтобы, по возможности, не мешать им ходить и бегать.
Обычай этот поразил меня своей не гигиеничностью. Не трудно понять, в самом деле, на сколько он вреден и для крошечных ребят, и для их маленьких нянек, начинающих таскать свою ношу с 5 — 6 летнего возраста: тяжесть, давящая на спину ребенка-няньки, мешает свободным дыхательным движениям грудной клетки и способствует застоям крови в легких, а неокрепший позвоночный столб от постоянного давления предрасполагается к заболеваниям позвонков.»
«Не смотря на большое оживление, царствующее на улицах, меня удивляет тишина и, если можно так выразиться, порядочность японской улицы: не видно ни пьяных, ни драки, не слышно грубых голосов.»
«Улица имеет какой-то своеобразно-праздничный вид: все делается как будто не всерьез, шутя. Знакомые, при встречах, до комизма вежливо раскланиваются друг с другом, низко-низко сгибая спину и упираясь иногда при этом руками в колени. Не видно озабоченных лиц: все кажется довольным и счастливым среди этой ласково улыбающейся природы, под лучами этого горячего солнца.»
«Нас встречает с любезными поклонами хозяин и, узнав тотчас, что мы русские, заводит разговор на русском языке.» «От Иезаки мы попали в какой-то магазин туземных редкостей, где мне удалось, между прочим, осмотреть впервые подробно японский дом.
Первое, что бросилось нам в глаза при входе в дом, это — необыкновенная чистота и отсутствие мебели; полы были покрыты толстыми, мягкими циновками, совершенно заглушающими шаги. Мы переходим из одной комнаты в другую; везде одно и то же: ни стола, ни стула, ни кровати, — ни признака тои обстановки, без которой у вас немыслима домашняя жизнь даже в самой бедной избе. Я спрашиваю у хозяйки: на чем вы спите? как вы обедаете? Хозяйка подходит к одной из стен, быстро раздвигает ее, и предо мной открывается вдруг целый склад подушек и одеял, скрытых в этом оригинальном шкапу.
Постель стелется прямо на полу, на циновках. Затем хозяйка раздвигает другую стену, и предо мною буфет, уставленный всевозможной посудой, необходимой в японском быту. Если надо одеться, из таких же скрытых шкапов достают принадлежности туалета.» «На обед приехало более десятка русских дам, жен офицеров эскадры. Местом собрания была избрана огромная зала второго этажа одной из лучших японских гостиниц.» «Обед происходил следующим образом. Мы сели на циновки по-японски, поджав под себя ноги. Перед каждой из нас стоял отдельный обеденный столик, в виде крошечной скамеечки, уставленной миниатюрными лакированными чашечками с кушаньями; чашечки были закрыты такими же лакированными крышками. Наши ложки, нож и вилка заменяются у японцев парой деревянных палочек, которыми они очень ловко управляются при употреблении густой и твердой пища, а жидкую просто выпивают из чашек.
Нам к каждому прибору, или, вернее, столику, была подана пара тонких, длинных деревянных палочек в запечатанном конверте, что являлось доказательством их полной чистоты и того, что они вообще ни разу не были в употреблении. Рисовая бумага, находящаяся в рукавах платья, заменяет у японцев салфетку во время еды и носовой платок в остальное время. За обедом каждой из нас прислуживала молоденькая японка, а хозяева переходили от одной гостьи к другой, предлагая угощение; время от времени они обращались к нам с просьбой выпить вина из их чашечек, причем тут же споласкивали их чистой водой, вытирали, наливали вином и предлагали выпить, после чего, уже не вымывая чашек, пили из них сами.» «Музыка, пение, танцы и театральное представление составляют неизбежную принадлежность каждого порядочного званого обеда.
И за нашим обедом, тотчас по ого окончании, начал7ись танцы, для которых были устроены в одном углу залы подмостки. Во время танцев оркестр японских гейш исполнял какие-то пьесы на туземных арфах и гитарах, аккомпанируя себе пеньем. Японская музыка и пение, на мой взгляд, нечто до того убийственное, что, услышав их раз, не испытываешь ни малейшего желании подвергнуться этой муке вторично. Совсем другое дело танцы.»
Про зиму.
«Я должна прибавить, что не только общественные здания, но и японские жилые дома не знают, что значит отопление. Значительную часть года японский дом не нуждается в искусственном тепле, а месяца 3 — 4, когда бывает очень холодно даже в Нагасаки, обитатели дома греются вокруг так называемого хибача: это — хорошенький лакированный деревянный ящик, внутри которого вставляется другой, фарфоровый или глиняный, наполненный горячей золой, под которой тлеют два-три раскаленных древесных угля. Такой хибач стоит посреди комнаты; кругом него сидят, обедают, работают, веселятся и находят, что этого тепла вполне достаточно; причем раздвижные стены дома зимою, как и летом, всегда раскрыты, и температура комнаты равняется температуре внешнего воздуха. Эта сторона японской жизни меня всегда поражала. Чтобы согреться во время зимней стужи, японец увеличивает число халатов (кимоно); летом он носит один; по мере наступления холодов он надевает другой, третий и т. д., так что в разгаре зимы на нем (или на ней) бывает надето 4, 5, 6 халатов; один из них обыкновенно на легкой ватной подкладке; а дом остается одинаково открыт aux quatrе vents зимою, как в знойный июльский день. Выносливость к холоду представляет вообще замечательное свойство этой нации. Казалось бы, что японцы, изнеженные летней жарой и ежедневными горячими ваннами
(обыкновенная температура их ванн +35° R. и даже выше), должны были бы быть особенно чувствительны к зимней стуже, которая сравнительно весьма значительна в течение декабря и января; даже в Нагасаки в эти месяцы температура — 3, 4, 5° Реомюра далеко не редкость. В 1390 году в Нагасаки несколько раз выпадал снег в январе и феврале, а в конце декабря того же года выпал снег, продержавшийся целую неделю. Холод в это время усиливался еще резким северо-восточным ветром, а японцы продолжали себе разгуливать в своих кимоно, развевающиеся полы которых открывают совершенно голые ноги в деревянных сандалиях, надетых на тонкие носки. А ребятишки, одетые самым легкомысленным образом, носились по улицам, не обращая никакого внимания на снег. Странное отношение японцев к холоду: их одежда не приспособленная к зимним стужам я в своих существенных чертах одинаковая, как на крайнем юге, так и на крайнем севере страны; их дома лишенные всякого намека на устройство искусственного отопления, все это дает основание думать, что ученые, считающие прародиной японского народа острова жаркого Малайского архипелага, быть может, правы в своих предположениях на этот счет.»
Японская тюрьма.
«Далее идет целый ряд таких же камер. Везде одно и то же: тишина, чистота, полумрак и сидячая или лежачая фигура арестанта. Женские камеры такие же, как и мужские. Мы останавливаемся перед тремя молодыми, красивыми женщинами. Они робко потупили глаза и сидят, не шелохнутся. — Какое преступление совершили эти женщины? — спрашиваю я у Сиги-сана. А. А. мнется и как-то странно улыбается, наконец, отчеканивает: они осуждены на весьма продолжительное заключение за нарушение супружеской верности.» «Отсюда мы попадаем на арестантскую кухню, которая помещается под легким навесом. Здесь такая же чистота, как и везде. Некоторые из нашей компании пробуют приготовленные кушанья: рис, зелень, гороховый суп, даже рыба, — все, говорят, очень сносно приготовлено. Вся эта обстановка первой виденной много японской тюрьмы: поразительная чистота, абсолютно-свежий воздух, масса света и простора, достаточное, как уверяют, количество вполне доброкачественной пищи и постоянные занятия для менее тяжких уголовных преступников, занятия, лишенные характера истязаний и подходящие к обычным ремесленным работам страны, — все это в общем произвело на меня, да и всех нас, очень хорошее впечатление» «Кроме того, при тюрьме для них имеются горячие ванны, аптека и приемный покой для больных. За внутренним порядком в павильонах наблюдают несколько человек полицейских; их очень немного.»
Как японцы повседневно одеваются.
«Нас обгоняют, идут навстречу, или рядом с нами, множество мужчин, женщин, детей: все в лучших своих нарядах, дамы в изысканных прическах, блестящих на солнце, как вороново крыло, в чулках, сверкающих своей белизной. Дети, одетые в очень пестрые ткани, скорее похожи на куклы, особенно девочки; преобладающие цвета их платьев — розовый и пунсово-красный; но при ближайшем рассмотрении это — целый лес зелени и цветов на розовом или зеленом фоне бумажного и шелкового крепа. В такие пестрые кимоно одеты и молоденькие девушки. Лица у них сильно набелены, губы подрумянены; шея на затылке вплоть до волос тоже выбелена; в волосах цветы и разные блестящие украшения; в руках веер или зонтик. Женщины причесаны очень пышно, но без цветов в волосах, в шелковых или простых кимоно темных оттенков; из-под приподнятого верхнего платья часто виднеется другое кимоно, заменяющее рубашку, из бледно-голубого, бледно-зеленого или другого какого-нибудь светлого крепа. Все почти держат в руках зонтики, большей частью, черного цвета. Многие женщины с вычерненными зубами, отчего рот самой миловидной из них делается похожим при улыбке на зияющую пропасть.»
ГОРОД ОМУРО.
Японцы любят цветы и каким из них они отдают предпочтение.
«Ни у какой другой нации нет такой широко распространенной в массах любви к цветам, как у японской. Надо оговориться, впрочем: эта любовь касается главным образом искусственно разводимых цветов и цветущих растений; дикие цветущие растения, в таком изобилии покрывающие японские долины и горы, пользуются гораздо меньшим вниманием со стороны туземного населения. Замечательно, что некоторые цветы, например, роза и камелия, столь чтимые у нас, совсем не в почете у японцев. Азалия, пион, ирис, лотос и астра гораздо милее японскому сердцу.»
Японцы не подковывают лошадей, а обувают их.
«Вот идет крестьянин и ведет двух лошадей, навьюченных огромными связками соломенных сандалий; сами кони одеты в такие же сандалии: в Японии рабочих лошадей не подковывают, а употребляют для этого круглые, толстые, соломенные сандалии, привязываемые к ногам лошади соломенными же шнурками.»
Расовые типажи японок.
«К ним подходит японский джентльмен в европейском костюме, очевидно, муж этой японской леди. И барыня, и няня одеты в одинакового покроя национальные платья темных цветов (у последней оно немного попроще), и причесаны обе также вычурно; но с первого же взгляда видна резкая разница между этими двумя женщинами: у одной продолговатое, овальное лице с нежной матовой кожей, брови, изогнутые крутой дугой, красивый, тонкий нос с чуть-чуть заметной горбинкой, маленький рот и идеально-прекрасные руки, маленькие, нежные, белые, с длинными, тонкими пальцами; у другой — широкое, четырехугольное лице, низкий лоб, почти прямые линии бровей, приплюснутый у основания широкий нос, большие, толстые губы, рот до ушей, румянец во всю щеку и руки рабочего человека с короткими, толстыми пальцами. Первая — удивительно-женственна, со своими мягкими манерами, полными прелести и грации. В лице этих двух женщин перед нами два наиболее резкие типа японской национальности, сказывающиеся с особенной отчетливостью именно в женской половине данного населения: первый встречается чаще в высших классах страны и на юге ее, составляя, как говорят, господствующий тип Ликейских островов; он называется типом Ямато, или южным; второй является преобладающим в низших классах, и чем дальше на север Японии, чем ближе к острову Иезо, тем отчетливее делаются отличительные черты его: это — аинский, или северный тип. Между указанными двумя крайними типами помещается целый ряд всевозможных сочетаний их, частью как результат слияния обоих элементов, частью, как следствие вмешательства посторонних факторов.»
ГОРОД КИОТО.
Описание железнодорожной станции, на японских железных дорогах несчастные случаи у японцев случаются крайне редко.
«Станции низенькие, одноэтажные, деревянные домики самой незатейливой архитектуры. Поезд останавливается на 2 — 3 минуты, но нет ни криков, ни толкотни: слышен только своеобразный стук деревянных сандалий о каменный пол дебаркадера. Раздается свисток, и мы несемся дальше. И так повсюду. Не смотря на быстроту движения, густоту населения вдоль линий, очень короткие остановки на станциях, несчастья на японских железных дорогах представляют необыкновенно редкое явление: здесь сказывается, с одной стороны, влияние замечательной аккуратности японцев в исполнении всякого порученного им дела, с другой — тот дух воспитанности, уменья держать себя, который так глубоко проникает все слои туземного населения.»
«Киото славится своими хорошенькими женщинами: действительно типичных японских красавиц не мало встречается здесь, даже в простой уличной толпе.»
«По дороге мы остановились перед довольно большим сараем, наполненным ручными ткацкими станками, за которыми работали несколько десятков женщин. Нам хотелось взглянуть на работу, но не тут-то было: моментально станки остановились, и женщины гурьбою кинулись к решетчатой стене сарая, выходившей на улицу. Между ними началась самая оживленная болтовня, предметом которой были мы, само собой разумеется. Одна из молодых девушек бросилась мне в глаза своей типичной, чисто-японской красотою. Я сказала ей по-японски, что она красавица. Это вызвало взрыв восторженного смеха со стороны ее товарок, без всякого оттенка зависти к хорошенькой девушке. Обменявшись с ней еще несколькими фразами из нашего, к сожалению, весьма скудного запаса слов, мы расстались, провожаемые добродушными криками: „сайонора, аната!“ (до свиданья!).»
ГОРОД НАРА.
«Впрочем, слово „скошен“ не идет здесь: японцы не косят и не жнут своего хлеба, как наши крестьяне, а тщательно срезают каждый колос ножницами, почти у самого основания его. Таким образом, хлеб не осыпается от грубых ударов косою или серпом, и зерно не теряется, так как колосья падают не на землю, а в корзины. Подобный способ уборки хлеба возможен, конечно, при миниатюрности здешних полей и облегчается огородным способом посева, вследствие которого к каждому кустику колосьев можно подойти, не рискуя измять соседнюю грядку.» «За монастырем опять потянулись поля. Чаю здесь меньше, все больше ячмень и пшеница; на полях — множество женщин, убирающих хлеб: они не сгибаются в три погибели, как наши жнеи, а только слегка наклоняются; левой рукой они захватывают пучок колосьев, а правой срезают его, как мы срезаем цветы.»
Инцидент с русским посольством в Токио.
«В доме посланника мы застали несколько человек из местного европейского дипломатического мира. Предметом разговора собравшегося общества было, конечно, главное событие дня — открытие парламента и тот инцидент, имевший место у здания нашего посольства, о котором я здесь впервые услышала. Дело вот в чем: императорский кортеж, на пути из парламента, должен был огибать угол нашего посольства; здесь, в этом углу, внутри высоких стен двора, возвышается искусственный холм, на котором устроена беседка, где собрались дамы нашей миссии посмотреть на торжественное шествие. Император, проезжал мимо беседки и узнав посланницу, снял шляпу и низко поклонился ей; но едва успел он завернуть за угол, как кто-то из толпы бросил камень по направлению к русским дамам. Прислуга посланника, стоявшая на холме, имела неосторожность ответить тем же. Тогда на беседку посыпался целый град камней, заставивший дам искать спасения в бегстве; в то же время толпа начала ломиться в железные ворота посольства. Подоспевший сильный отряд полицейских с трудом мог водворить порядок и разогнать разбушевавшуюся публику. Весь этот раз-сказ был до того странен, что я не поверила бы ему, если бы услышала его где-либо в другом месте, а не в доме нашей миссии. На столе в гостиной лежал один из тех камней, которые едва не произвели катастрофы: то был большой, увесистый булыжник, очевидно, прямо вывернутый из мостовой. На вопрос: какой смысл имела эта народная вспышка, мне ответили, что здесь, вероятно, замешаны со-ши. Со-ши — это, в огромном большинстве случаев, не доучившиеся молодые люди, нахватавшиеся различных плохо переваренных европейских социально-революционных идей и претендующие на роль политических вождей страны. В Японию, вместе с другими новшествами, пришедшими с запада, явились и западные революционные идеи. Отсутствие в стране известного экономического субстрата, в виде безземельного пролетариата и фабричных рабочих, лишило туземную социально-революционную партию той почвы, которая одна дает практическую силу таким политическим группам, и сделало из партии со-ши сборище общественных утопистов и мечтателей всяких сортов, где идеи, составляющие последнее слово западного космополитического анархизма, самым странным образом перемешиваются с проповедью ненависти к иностранцам, и атеизм уживается рядом с признанием божественности происхождения микадо.» «Традиционная ненависть к иностранцам представляет тот огонек, который постоянно тлеет под пеплом наружного японского добродушия; она, сказывается в последние годы, даже в высшем обществе Японии, заметным отчуждением и холодностью по отношению к иностранцам.»
И снова про японскую чистоту.
«Отель Канайя, в котором мы остановились, и представлял в сущности простой японский дом, где единственными представителями иноземщины являлись столы, стулья и кровати. Наш номер — большая, низенькая японская комната на втором этаже, с раздвижными стенами, с циновками на полу и хибачем вместо печи. На постели безукоризненно чистое белье, да и повсюду идеальная чистота.»
09:39 20.03.2018
(Вздохнув:) Буколические были времена… а детишки, которых она встретила в Нагасаки — вполне могли дожить до американской атомной бомбардировки.
10:09 20.03.2018
souser (souser) писал (а) в ответ на :
> (Вздохнув:) Буколические были времена… а детишки, которых она встретила в Нагасаки — вполне могли дожить до атомной бомбардировки.
мадмуазель увидела только одну сторону жизни японцев.
10:22 20.03.2018
aleksei19740929 (aleksei19740929) писал (а) в ответ на :
> мадмуазель увидела только одну сторону жизни японцев.
Но всё-таки — хоть что-то увидела… честь и хвала ей за это.
20:22 20.03.2018
souser (souser) писал (а) в ответ на :
> aleksei19740929 (aleksei19740929) писал (а) в ответ на сообщение:
>> мадмуазель увидела только одну сторону жизни японцев.
>Но всё-таки — хоть что-то увидела… честь и хвала ей за это.
судя по всему девушка из состоятельной семьи, путешествовала в своё удовольствие, только вот амеры тогда уже отбомбится успели (с кораблей) про перри слышали? к русским японцы тогда очень хорошо относились благодаря адмиралу путятину-до сих пор музей есть
